Старческие слезы

                СТАРЧЕСКИЕ СЛЕЗЫ.

В мои молодые год, помню, часто можно было увидеть - сидит старичок, а на глазах слезки. "О чем дедушка плачешь, может помочь чем ?", - спросишь. "Не плачу я!", - услышишь в ответ. "Как же так!" - подумаешь.

Вот и я дожил до таких слезок.

Конечно, когда горе, тут плачешь. Или радость, такая, что простор в груди. Тоже заплачешь иногда. Это нормальные - слезы. А вот, если причин для слез вроде нет, ни горя, ни большой радости, обычная жизнь, тут-то зачем слезы! Мне кажется, они исходят не от души, не от эмоций, не из-за лишней впечатлительности. Они сами как-то появляются и текут.

Мой дом стоит на земле древнего русла Волги. И выше моих окон еще возвышенность,  метров сто. И по гребню отрога бежит тропинка. По ней любят гулять, баловаться окрестные ребятишки.

 И я как-то давно, очень давно, взял в охапку своего ребеночка, и полез наверх. Показать дочке, как красива и широка наша Волга. И пароходы там белоснежные плывут. И как просторна наша Земля. И как хороша жизнь! Разгоряченный я был, после какого-то банкета.

Ох, и ругала меня моя благоверная. Там и голову можно сломать на этих отрогах.

И вот сейчас, как увижу ребятишек на той тропинке - и начинаю плакать.

Плачу, когда смотрю на фотографии внуков. И совсем не могу сдержаться, когда звоню дочерям по межгороду.Прямо стыдно, но не могу слова выговорить. Дочери понимают, и не торопят меня

Плачу, вспоминая маму. Особенно, одну картинку из прошлой жизни с мамой. Не ту, когда она кормит меня блинами, "с пылу - с жару" из русской печки. И не ту, когда мама печет шаньги, а я хожу мимо, и пытаюсь "украсть" одну шанежку. Мама не разрешает, прежде нужно крылышком смазать шаньги маслом. И никак нельзя раньше.

А картинку, мама собралась в магазин, купить мне "косых" пряников,так она их называла, моих любимых. А я приехал на каникулы, по всему родному соскучился. Мама стоит на другой стороне дороги, от моего, в детстве дома. Наверно, ждет автобуса. И такая старенькая. И ноги у нее выглядят - совсем по старушечьи. Как вспомню эти ноги, так и заплачу. Всю  красоту ее былую мы, ее дети, "съели". Так она нас любила!

Плачу, вспоминая, как я в первый раз возил старшую дочку к бабушке. Уж очень она часто у нас болела, замучила нас с женой. На бабушкину заботу, на тепло русской печи,на настоящее деревенское молоко. "Привозите, помогу!", - что еще может ответить бабушка.

Туда доехали мы хорошо. Только в аэропорту захотела дочка в туалет. И после, я надел ей только одни верхние штаны, а про другие забыл. Была очень холодная ноябрьская погода. И дочка мне ничего не сказала. Идем по залу ожидания, ждем автобуса. А ребенок как бы разучился ходить. Хорошо, помогла женщина, увидела, подсказала. Как вот тут не заплакать, вспоминая!

Побыл тогда я у мамы недолго, не отпуск. Собрался  в обратную дорогу. Дочке сказали - папа на работу пошел. Вышел, стою у калитки, ночь. Осенний ветер мою родную черемуху ветвями крутит. За Окнами, в доме ничего не слышно. Мобильных телефонов тогда не было. Дом сложен по - русски, бревна в обхват. Думаю, а вдруг дочка расплакалась, раскричалась: "Маму хочу, папу хочу!". Но нет, все тогда прошло хорошо. Умеют наши бабушки, своей любовью, лаской, да и строгостью, быстро занимать нужное место в сердцах внуков.

А весной я приехал за дочкой. Веселенькая, щечки румяные, полновластная хозяйка в доме, помогает бабушке, о чем ее попросят. Бабушка читала часто внучке букварь. Она учительница, а в букваре картинки красивые. И букварь однажды пропал. Везде переискала бабушка -нет букваря! Пришлось обращаться за помощью к внучке. "Букарь диван упал", - какие дети наблюдательные.

Вот такая оказия получается, эти мои слезы!

Но... подумалось мне, с такими жалостливыми воспоминаниями - и слон заплачет. Не лучше ли по Горькому - "Над седой равниной моря гордо реет буревестник! Он кричит, и птицы слышат радость в смелом крике птицы...".

Но все равно, увидите дедушку со слезками - не спешите спрашивать его, о чем он плачет. Просто улыбнитесь ему, светлой улыбкой.

Прости, Читатель, использую этот опус, как раб. страничку. Потом сотру, иначе соранить - не умею.

Я, в «писательстве», оказался плохим учеником, у Василия Шукшина.

Вот его советы, как я понял, для начинающих, в одном из его произведений:

«…Теперь о рассказе….
Совсем разные явления — кино и рассказ. А законы, по которым сработаны хорошие фильмы и рассказ, одни.
Мне нравится в хорошем рассказе деловитость, собранность. Ведь что такое, по-моему, рассказ? Шел человек по улице, увидел знакомого и рассказал, например, о том, как только что за углом брякнулась на мостовой старушка, а какой-то ломовой верзила захохотал. А потом тут же устыдился своего дурацкого смеха, подошел, поднял старушку. Да еще оглянулся по улице — не видел ли кто, как он смеялся. Вот и все. «Иду сейчас по улице, — начинает рассказывать человек, — вижу, идет старушка. Поскользнулась — бряк! А какой-то верзила кэ-эк захохочет...» Так, наверно, он будет рассказывать. А если бы он начал так: «Я проснулся сегодня в каком-то подавленном состоянии. Ночью кошмары какие-то снились — звери какие-то...» — «Выпил вчера?» — поинтересуется знакомый рассказчика. Что он должен ответить? «Я ему про старушку, а он мне — про „выпил“! Причем тут я? Старушка за углом упала». Так, что ли? Или как? Хуже всего, когда возникает такой вот вопрос: ты о чем? Почему-то когда иной писатель-рассказчик садится писать про «старушку», он — как пить дать! — расскажет, кем она была до семнадцатого года. А читателю и так ясно — девушкой или молодой женщиной. Или он на двух страницах будет рассказывать, какое в тот день, когда упала старушка, было утро хорошее. А если б он сказал: «Утро было хорошее, теплое. Стояла осень», читатель, наверно, вспомнил бы в своей жизни такое утро — теплое, осеннее. Ведь нельзя, наверно, писать, если не иметь в виду, что читатель сам «досочинит» многое.
В данном случае я говорю не о длиннотах, которые могут быть не длиннотами, а все о том же законе движения. Рассказ тоже должен увлекать читателя, рождать в душе его радостное чувство устремления вослед жизни или с жизнью вместе, как хотите. А ритм жизни нашей (XX века) довольно бодрый. Тут тебя так и спросят: «Ты о чем?» Я не знаю, что такое «телеграфный стиль», знаю, что такое скучный рассказ. А должно быть интересно, вот и все.
Если в зрительном зале сидят пятьсот человек, они сразу обнаружат, что скучно. С рассказом сложнее. Один человек всегда найдет минутку усомниться. «Может, я не понял?» Иногда действительно не понимает. Но часто не понимается, по-моему, что писатель (рассказчик) — это обыкновенный человек, тот самый, который встретил на улице знакомого и захотел рассказать тот или иной случай из жизни. (Это другое дело — какой случай его поразил.) Все просто. Но вот как дело доходит до письменного стола или до пишущей машинки, так все опрокидывается в яму, которая именуется «творческими муками». Ищутся начала, концы, завязки, развязки, подвязки... Можно сделать так, а можно совсем иначе. Но как же так? Ведь если старуха упала на мостовой, это не значит, что она может в рассказе немножко взлететь вверх. Не фотография, не натурализм, не бытописательство, не упрощенчество, но житейски правдивое явление: старушка падает вниз, а не вверх. Вверх — это оригинально, такого еще не было, но придумано. За столом. В «муках творчества». А придумывать рассказ трудно. И, главное, не надо.
Ну а вывод авторский? А отношение? А стиль автора? А никто и не покушается ни на вывод, ни на смысл, ни на стиль. Попробуйте без всякого отношения пересказать любую историю — не выйдет. А выйдет без отношения, так это тоже будет отношение, и этому тоже найдется какое-нибудь определение, какой-нибудь «равнодушный реализм». Ведь известно, что даже два фотографа не могут запечатлеть один и тот же предмет одинаково, не говоря уже о писателе, у которого в распоряжении все средства живой жизни. Другое дело, что нет и писателя без искренней тревожной думы о человеке, о добре, о зле, о красоте... Это так. Поэтому нельзя, наверно, чтобы писатель-рассказчик отвлекался от своего житейского опыта в сторону «чисто» профессиональную. В стороне «чисто» профессиональной легче запутать следы, скрыть, что тебе, собственно, нечего рассказать. Опять же старушка может взлететь вверх.
Мастерство есть мастерство, и дело это наживное. И если бы писатель-рассказчик не сразу делал (старался делать) это главным в своей работе, а если главным оставалась его жизнь, то, что он видел и запомнил, хорошее и плохое, а мастерство бы потом приложилось к этому, получился бы писатель неповторимый, ни на кого не похожий. Я иногда, читая рассказ, понимаю, что рассказ писался для того, чтобы написать рассказ. И радовался человек, и волновался, и «искал слово», и просил, чтоб в квартире было тихо, а зачем? Старуха упала, а ему наплевать, он уже забыл, что она упала, тут уж пошли — капель тенькающая, солнце в мареве, туманы в разводах. И все это само для себя. А все должно бы служить старухе, ее «делу», и вовсе не много этого надо. Она ж упала, бедная, а несла небось яйца в кошелке и расколола, а дома сын яичницу ждет — на работу торопится, скандал будет...
Человеческие дела должны быть в центре внимания рассказа. Это не роман — места мало, времени мало, читают на ходу. Кроме того, дела человеческие за столом не выдумаешь. А уж когда они попадают наконец на стол в качестве материала, тут мало, наверно, укрепиться мужеством и изгонять все, что отвлекало бы внимание читателя от их сущности. Дела же человеческие, когда они не выдуманы, вечно в движении, в неуловимом вечном обновлении. И, стало быть, тот рассказ хорош, который чудом сохранил это движение, не умертвил жизни, а как бы «пересадил» ее, не повредив, в наше читательское сознание…».

О писательстве вначале я и не думал. Просто, мне захотелось записать, пока я жив, историю моего, нашего рода. Для своих детей, для потомков.

Но, вдруг, моя дочь, прочитав мою «писанину», посоветовала мне опубликовать написанное. На каком-либо электронном сайте. Наверно, ей написанное понравилось. Да и знала она, что я мучаюсь в одиночестве.
Не советую никому учить своих детей в другом городе. Тем более – в столице. И тем более – за границей. Не вернутся они уже домой, в родной город.

Так вот в нашей семье случилось. И так я попал на - Прозу.Ру.

Писать рассказы – я попытался. Прочитав предварительно, как бы «поучился», рассказы у классиков, больше – у Гайдара. И понял – толку, даже для простых рассказов, у меня не хватит. И я решил ограничиться только мемуарами. Надеясь, что они будут полезны для читателя. И, как «исторический», для потомков, в социальном смысле, материал.

Но и тут, постепенно, выяснились сложности. Однажды я почувствовал – я уже все рассказал