Лилия Белая Глава 8 Сестры

ГЛАВА 8


Еще добротный по деревенским меркам пятистенник Назаровых по-хозяйски расположился подле промерзшего чуть ли не до донышка небольшого пруда, в котором с весны по позднюю осень весело плескались рядышком с дикими сородичами многочисленные сорокинские утки и гуси. Вместительная горница в избе Василия Ивановича, служащая гостиной, слева занавешенная цветастыми ситцевыми шторками, разделяющими друг от друга махонькие, в одну кровать, спаленки, была разобщена с кухней тщательно выбеленной огромной русской печью. Угрюмая чистота жарко протопленного помещения освещалась парой-тройкой свечей, гордо восседающих на бронзовых городских канделябрах, подаренных Василию Ивановичу старшим Макаровым в честь намечающегося родства.

В своей крохотной светелке Наталья тихо плакала в подушку, вспоминая любимую младшую сестренку. С Матреной никогда не были они так близки, как с Улей. Да и близки ли они были с ней когда-нибудь? Держала себя Мотя высоко, чуждалась сельчан, как прокаженных, с достоинством несла она надменную голову и будто не примечала низкорослую Натальюшку, да и всех парней в округе, вместе взятых. Только Гришку гордячка к себе подпустила, да и потому лишь, что он городской да пригожий больно.

Уехала Матрена в Михайловск, и будто не было в ее жизни родимого Сорокина, разве только на свадьбу явилась, и то потому, что Ульяна за единственного сына тысячника выходила. А Уля, Улюшка бы этого не сделала. Не отрешилась бы она от хромоногого брата и уродки-сестры. Видимо, Господь забирает к себе на небо самых наилучших. А поганые ему и там не больно нужны.

– Груня, – послышался недалече быстрый, хриплый шепоток Филимона. – Грунечка, ясонька моя ненаглядная, поди ко мне, пока в избе никого нет.
Наталья затихла. Догадывалась она и раньше о безответной страсти Фильки к злой мачехе, догадывалась, да свиданий их бесстыжих не видела. А тут….
– Окстись, окаянный, – умиротворенно фыркнула за занавеской Аграфена Платоновна. – Наташка убогая не здеся, чтоли? Да и безмозглый батяня твой скоро прослышит про наши сношения. Прибьет он тебя, паря, прибьет, не пожалеет.

– Ну и пусть порешит, зараза, – между тяжелыми вздохами, будто запыхавшись, противно прогундосил Филька. – Не мил мне свет без тебя, любезная. А то я и сам прикончу супостата, а без него обвенчаемся. Хошь?
Долгий женский стон неожиданно прорезал настороженное безмолвие родной избы, и Наталья, почувствовав необъяснимое волнующее напряжение внизу живота, обессилено откинулась на край кровати, хватая обескровленными губами пропахший травами воздух дорогого сердцу жилища. Вспомнился Тиша Баранов, его пронизывающие насквозь фиалковые очи, косая сажень в плечах.

– Баба! – внезапно ворвался в грезы девушки зычный голос Василия Ивановича. – Грунька, куды ты запропастилась, проклятущая?
Недолгая тишина взорвалась множеством мельчайших взбудораженных черных точек, которые тут же осели на крепкую немудреную мебель примолкшей от изумления горенки.
«Мне показалось, – ощущая всем своим естеством отчаяние тех двоих, притаившихся за ситцевой завесой, удивленно подумала Натальюшка. – Или Господь посылает знак, чтобы я, ненужная даже родимому батюшке, пошла бы навстречу его могущественным желаниям. Каким»?

Грохнув табуреткой, вылетел во двор хозяин дома.
– Грушка! – стараясь перекричать ветер, заорал он, стоя под окнами. – Грушка!
Уткнувшись в подушку, чтобы вдоволь выплакаться, почувствовала средняя дочь назаровская, как спешно вынырнула из спаленки пасынка наглая Аграфена Платоновна, отряхнулась, будто снесшая яйцо курица, и гоголем пошла туда, навстречу зову нелюбимого старого мужа.

Девушка притаилась. И тогда внезапно поняла она, что не может больше жить на этом несправедливом свете, который заносчиво отворотился от нее, сиротинушки, чтобы, непрерывно награждая колкими тумаками, злобно посмеиваться за ее согбенной спиной. Приняв единственное правильное решение в своей такой короткой и такой смурной жизни, Наталья решительно встала и, столкнувшись нос к носу с куда-то спешившим братцем, накинула на себя старую шубейку, чтобы под прикрытием ночи навсегда покинуть опостылевшее без матушки жилище.

Матрена смеялась. Она никогда еще так громко и долго не хохотала, ибо наконец исполнилась ее давнишняя мечта. Исчезла Мотина соперница Улька, утопла в болоте ведьмином. Так ей и надо, шалаве востроглазой. Чуяло Матренино понятливое сердечко, чуяло, что и Гришенька ненаглядный иной раз искоса поглядывает на худосочную младшую сестрицу. И в кого она такая тощая да белокожая уродилась? Не иначе, как тихоня-маменька с благородным переспала. Не иначе. Только где сейчас благородные те? Кто без подштанников за границу подался, а кто и в землицу, сложимши ручки, слег. Пристрелили буржуев недорезанных комиссары народные. Вот и ихней Ульке, словно буржуйке, каюк вышел. Не будет бесстыжими зенками зыркать, чужих мужиков приваживать.

– Какая же ты бессердечная, – с удивлением наблюдая за противоестественным весельем жены, осуждающе покачал головой Григорий.
– Втрескался в нее? – впервые закричала на мужа старшая дочь Василия. – Чего молчишь, кобель михайловский?
Толи померещилась Матрене, толи нет, но сверкнула в зрачках супруга лютая звериная злоба, сверкнула, да за ресницами утаилась.
Как-то странно хмыкнул Гриша, резво вспрыгнул с покачнувшегося стула на ноги да, ни слова не говоря, из дому удалился.

Ойкнули внутренности у Моти, почуяли они беду неминучую, а потому вскочила Матрена с кресла и, спешно накинув шубейку овчинную, выбежала на заснеженное крыльцо.
Старательно чеканя шаг, прошествовала мимо нестройная колонна немногочисленной рабоче-крестьянской армии, в хвосте которой галопировали шустрые михайловские ребятишки, обряженные в обноски своих политизированных родителей.

– Тетя Мотя, что вы трете…, – послышалось с другого конца тротуара, – между ног, когда идете?
– Тьфу ты, пропади пропадом эта революция! – в сердцах сплюнула женщина и, повертев головой по сторонам, не увидела своего обидчика.
Григория тоже не было. Судорожно сглотнув набежавшую на нос тяжелую слезу, старшая назаровская дочь обреченно поплелась в комнату, ставшую вдруг безжизненной без красавца парикмахера Иванова.


Мороз крепчал и, не имея голоса и слуха, тихо нашептывал свою нехитрую песенку под серыми подшитыми валенками: хрусть, хрусть. Зима, конечно, на Руси завсегда славилась своей лютостью, но такой!
Наталья втянула в воротник голову и, спотыкаясь, побрела по еле видной во тьме тропинке туда, к лесу, в котором ее непременно растерзают оголодавшие волки. Или удавит появившееся совсем недавно на селе ужасное привидение. Можно, конечно, прыгнуть в отцовский колодец, но из него еще долго пить водицу батяня будет. А она родимому батяне не вражина какая.

Однобокая рассеянная луна подслеповато наблюдала за девушкой, непослушные ноги которой неизменно вязли в недавно выпавшем снежном месиве, и упорно не замечала ее отчаяния. Выдохнувшись, Натальюшка остановилась и с обреченностью огляделась по сторонам. Что-то угольно-черное неожиданно отделилось от плохо зримого во мраке горизонта и огромной тенью отгородило от несчастной равнодушное к мирскому горю тусклое ночное светило.

 Немыслимая темень опустилась на Сорокино, проглотив жутким беззубым ртом скособоченные от старости избы, среди которых было и ее еще крепкое родимое гнездышко. Всхлипнув, сиротка покорно осела в один из мягких коварных сугробов и приготовилась к самому худшему. Тихий стон послышался ей со стороны глухого леса. Или что-то из того, что поют не похоронах? Наверное, ангелы прилетели в сорокинские леса, чтобы отнести на страшный суд к Господу Натальину грешную душу. Али демоны? Все равно. Молниеносно заледенели ноги, а длинные ресницы умирающей покрылись инеем, который запечатает навеки ее уставшие от слез глаза.

Стон повторился. И тогда какая-то крупная желтая звездочка самоотверженно ринулась с благополучных высот на эту жуткую темень, чтобы озарить хоть на мгновение затерянную во мгле частицу покинутых Хозяином божьих владений. Слабый свет лишь на секунду щедро пролился сквозь небольшие редкие ели и явил пораженному взору сиротки хрупкую одинокую фигурку, которая, подражая свободолюбивым снежинкам, плавно кружилась в неизвестном танце и что-то негромко напевала.

«Призрак», – решила Натальюшка, быстро перекрестилась, но видение не исчезло.
Внезапно снова наступила тьма, но налитые ужасом глаза Натальи уже привыкли к бесовской черноте, а потому девушка с трепетом продолжала наблюдать за представительницей сатанинского царства.

Тень медленно приближалась к беглянке и уже протягивала к ней свои еле различимые бестелесные руки.
– Встань и иди за мной, – игнорируя страстные молитвы грешницы, властно проговорило привидение и совсем по-человечески подало грешнице две маленькие сильные теплые ладошки.
«Оно без рукавиц», – мысленно подивилась девушка и, усилием воли подавив в себе страх перед загадочным загробным миром, с просыпающейся надеждой ухватилась за нежданное спасение.

– Меня прозывают Марфой, – глухо провещала незнакомка и потащила за собой отчаявшуюся добычу в дремучий беспросветный лес.
«Неужто та самая колдунья»? – мелькнуло в разламывающейся от боли голове несостоявшейся самоубийцы, но она тотчас отогнала от себя эту наводящую панику мысль, так как страха и так натерпелась в жизни немало.
Сколько времени они добирались до избушки ведьминой, Наталья не помнит. Только помнит она как, будто ожесточившись на варварский род людской, больно хлестали колючие ветки по ее обмороженным щекам, да где-то вдалеке непрерывно ухал незримый лупоглазый филин.

 Наконец, небогато обставленная небольшая изба, насквозь пропахшая луговыми цветами, и почерневший от времени булькающий котел, который явил ее раздувающимся от быстрого хода ноздрям что-то чрезвычайно аппетитное, предстали затравленному взору беглянки.
Отпустив руку пленницы, привидение спешно скинуло с себя полушубок и шаль, и превратилось в обычного человека.

– Сначала выпей до дна, а потом, если хочешь, можешь рассказать, почему ночью очутилась в лесу, хотя я все и сама знаю, – проговорила черноглазая женщина и протянула незваной гостье железную кружку с неизвестным содержимым.
Множественные морщинки бороздили ее бледное до голубизны лицо и отчего-то придавали ему необъяснимое очарование.
– Благодарствую, – поддаваясь этому необъяснимому очарованию, разомкнула оледеневшие губы девушка и с жадностью припала к горько-сладкому травяному настою.

– Карр, – одобрил поведение незнакомки некто, притаившийся в дальнем углу горницы. – Крроха! Крраля! Корро-лева.
Наталья вздрогнула и резко обернулась на диковинный гортанный голос.
Большая черная птица восседала на покрытом душистыми травами топчане и, будто насмехаясь над нечаянной зрительницей, неуклюже кланялась ей.
– Это Кирк, – проследив ошеломленный взгляд девушки, тяжело усмехнулась цыганистая старуха. – Не обязательно обладать человеческим туловом, чтобы иметь рыцарское сердце.

Что такое – рыцарское, Наталья не знала, но решила не выдавать своего зазорного невежества.
– Ррыцаррь, – пояснил слова своей хозяйки ее говорливый друг. – Срредневековье! Благорродство! Сверркание! Соверршенство!
– А теперь спать, – распорядилась женщина и распахнула пеструю занавеску, за которой стояла разобранная, будто готовая к приему гостей, кровать.

Долгая зимняя ночь прошла без обычных кошмаров. Видимо, горьковато-сладкий травяной настой обладал чудодейственной силой матушки земли, дарующей успокоение и излечение тем, кто верует в ее мудрость и мощь.
Блаженно потянувшись, Наталья нехотя открыла глаза и, сладко зевнув, растерянно огляделась по сторонам. В подслеповатое окошко загадочного жилища с любопытством заглядывала мохнатая лапа ели, на которой пристроилась весело щебечущая синичка.
«Где я»? – озадаченно подумала беглянка и, встав с постели, отдернула плотную, тщательно заштопанную шторку, отделяющую ее крохотную светелку от большой, заваленной различными дикоросами, горницы.

На столе, рядышком с кринкой, доверху наполненной молоком, возле надрезанной краюхи черного хлеба переминался с ноги на ногу вчерашний словоохотливый ворон.
– Прривет, – покосился на гостью черным любопытным оком любимец хозяйки дома.
– Доброе утро, – удрученно помотала головой Натальюшка и, подумав о том, что непривычно разговаривать вот так запросто с птицей, взглядом поискала рукомойник, но вместо него в углу светелки сразу же обнаружила закрытую на тяжелый замок притаившуюся железную дверь.

– Он здесь, – вяло проговорил кто-то над самой головой девушки.
На печи, укрывшись до подбородка потрепанной шубейкой, возлежала Марфа, и пунцовое ее лицо сливалось с красным шерстяным платком, надвинутым на самые брови.
– Неужто захворали? – ахнула девушка и, с опаской потрогав пылающий лоб спасительницы, с облегчением подумала, что нечистая сила никогда не болеет. – Какой заварить травки, чтобы приготовить для вас снадобье?

– Не стоит беспокоиться, барышня, так как я уже приняла лекарство, которое немедленно собьет лихорадку, – усмехнулась знахарка и кивнула на вычищенный до блеска умывальник. – И, к тому ж, даже подлинные колдуньи иногда недужат.
– Простудились, поди, вчерась, пока со мной возились, – укоризненно проворчала Натальюшка и, наскоро умывшись, вновь подошла к ведунье, чтобы поменять на ней промокшее насквозь белье.
– Не волнуйся, к вечеру простуда пройдет, – отдаваясь в умелые руки незваной гостьи, пропыхтела чернокнижница и вдруг как бы нечаянно тронула тугой локон, выбившийся из-под косынки нежданной помощницы.

Ближе к ночи температура у Марфы спала. Наталья убралась в горнице, испекла пышный, душистый каравай, сварила вкусные наваристые щи из баранины с квашеной капустой и накормила ими болезную, которая, не обращая внимания на недомогание, все же несколько раз посещала тайную комнатку за загадочной железной дверью. Угостив хрустящей корочкой праздношатающегося Кирка, девушка, наконец, и сама села за стол, а когда поела, ощутила сильную усталость, и с чувством исполненного долга завалилась на свою постель, дабы вдоволь насладиться сытостью и покоем. Уходить никуда не хотелось.

– Вот и оставайся у меня насовсем, любезная, – внезапно появляясь перед беглянкой, угадала ее нескромные мысли хозяйка дома. – Всю жизнь мечтала о благоразумной, доброй дочери, да вот Бог не давал. Теперь же, – она закашлялась и сплюнула слюну в настоящий горожанский платочек, – сжалилась надо мной Пресвятая Богородица, послала тебя, милая. Кто знает, может, передам я тебе свои знания, ибо только такая чистая и сердобольная душа, как твоя, сможет по праву первенства стать моей способной ученицей. Отныне ты и выглядеть будешь по иному.

– По иному? – подивилась диковинным речам колдуньи Натальюшка, почувствовала сильную жажду, схватила стоящий на прикроватном столике расписной глиняный кувшин с ароматным настоем и выпила из него ровно столько, сколько поместилось в ее наполненном до отказа желудке.
Где-то там, в горнице, звонким колокольчиком громко и беззаботно рассмеялась невидимая девочка, видимо, вызванная старой ведьмой из прекрасного рая. Или ада? А затем, вторя посланнице другого, таинственного, чуждого Наталье мира, жутко закаркал зловещий ворон, настойчиво призывая на буйный сатанинский пир своих неприглядных хвостатых сородичей.

 Захлопали незримые несчетные крылья, с грохотом и скрежетом отворились многочисленные окна и двери, а потом все разом, в мгновение ока, стихло, только размеренный, убаюкивающий голос незабвенного Тиши Баранова нежно шептал умирающей от горя и блаженства девушке скорбные слова прощания.

Продолжение на авторской странице


Рецензии
Доброй ночи, дорогая Лариса.
Три сестры, а такие разные... Лесная колдунья спасает еще одну сестру от самоубийства. Но что толкнуло молодую девушку на столь отчаянный шаг именно этой ночью, не очень поняла. Да Наталья не столь красива, как младшая сестрица Улюшка, но и не урод. И душа у нее добрая. Девушка и благоразумная, и хозяйственная, и возможно, дар предвидения у нее откроется... Не зря же Марфа хочет сделать ее своей ученицей. Тайная любовь и тоска по Тихону, который сохнет по пропавшей Ульяне? Так тут, может, еще и не все потеряно. Сношения брата-калеки с коварной мачехой? Брата тоже можно понять и пожалеть - он, похоже, искренне влюблен. Старшая сестра-тиранша давно живет в городе. А в гибель Улюшки, как мне кажется, Наталья до конца и не верит... Что же послужило сильным толчком к сведению счетов с жизнью?
Ворон Кирк, безусловно, симпатяга. Да еще с рыцарским сердцем. Интересно, какой новый облик придаст Наталье ведунья Марфа? Может, птицей оборотит? Или красавицей сделает, как Маргариту Булгаковскую. И попадет она, выпив зелья, на сатанинский пир вместе с Кирком... Вот как у меня ночная фантазия разыгралась...
Продолжу с удовольствием.


Лидия Гладышевская   26.03.2024 23:58     Заявить о нарушении
Здравствуй, Лидочка.
Наталья - карлица, влюблена, но любовь не взаимна. Есть от чего прийти в отчаяние в любой момент.
Спасибо за отзыв,
С добрым теплом,

Лариса Малмыгина   27.03.2024 09:33   Заявить о нарушении
Понятно, но я как-то не уловила или упустила ( в ночи читаю...,т.к. ничего не успеваю), что Наталья - карлица. Ты, как человек чуткий и добрый, очень любишь свою героиню, и деликатно пишешь в этой главе низкорослая..., а это понятие растяжимое... В реальной жизни сколько счастливых пар с разным ростом. Взять хотя бы Добронравова и его крошку-жену Пахмутову. Ох, чует мое сердце, что и несчастная Натальюшка найдет свою судьбу, и добрая Марфа за ее добродетели в этом ей поможет.

Лидия Гладышевская   27.03.2024 13:20   Заявить о нарушении
На это произведение написано 48 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.