Коника

Я не должен был идти на работу 31 декабря и, когда накануне вечером жена спросила меня, собираюсь ли  я  поехать к ее маме пораньше, я промямлил что-то невразумительное, выскочил из дома, громыхнув дверью подъезда и открывая лицо морозному ветру, чтобы сбросить остатки сна окончательно. Параллельно я мгновенно зашмыгал носом, который с избытком наполнился соплями, а глаза мои от холода моргали и сбрасывали слезинки в продавленный снег.
Я работал в одной из бывших коммунальных квартир, располагающихся на первом этаже, растерзанных под офисы "фирмочек" в начале девяностых. Род моей деятельности был сугубо бытовой. Я оказывал услуги “ксерокопирования” населению. Сейчас, когда копировальный аппарат является частью любого офиса, и подумать удивительно, что люди ходили “размножать” свои свидетельства, документы и справки о смерти. Частные лица были абсолютным большинством моих клиентов, “множили” немного, однако среди них встречались диссертации и прочие объемные заказы. Их, разумеется, я не отражал в книге заказов, а что такое кассовый аппарат, даже и не спрашивайте. Припоминаю пару крупных безналичных заказов, которые я выполнял нерадиво и долго, так что даже мои хозяева сделали мне замечание. Они были дагестанцами и принадлежали к крупной и влиятельной семье и помимо ИЧП с ксероксом на проспекте Мира, по модному бизнес-направлению тех лет владели сетью коммерческих палаток. Платили они мне немного, но зато не придирались к некоторым расхождениям между счетчиком копира  и сдаваемой суммой  и “не замечали” как я мухлевал с бумагой, принося ее с собой. В общем, давали мне заработать. С течением времени я наглел, и расхождение счетчика и сумм увеличивалось, но никогда никаких разборок мне не учиняли, а все потому, что прибыль с палаток текла огромным   потоком, так зачем  на пареньке с ксерокса размениваться. Печатает там свои справки, да и пусть. Я все это понимал и отдавал себе отчет в том, что не будь они сосредоточены на торговле водкой и сигаретами – поприжали они меня в два счета и не думал я бы так хорошо о кавказских работодателях. А о себе я тоже хорошо думал – профессионально даже себя оценивал. Вот почему они своего на работу не взяли? При своей клановости-то? А потому что это не цветами и не укропом торговать. Это техника очень сложная. Требует инженерного подхода. Сейчас мы на зеленую кнопку жмем и крышку небрежно кидаем, стоим  кофе возле копира пьем или вообще  на секретаршу пялимся, как она бумаги на нем раскладывает. Проходя мимо, отмечаем, что у нее лифчик бретельками от замка к плечам расходится у, а каблуки у нее такие убого высокие, что непонятно как она до конца дня выстаивает, а потом еще асфальт по пути до дома на них протыкает. А тогда я машину включал, протирал стекло  и прогревал  ее, куря ровно целую сигарету.
Попал я на должность оператора ксерокопировального аппарата, купив у метро номер исчезнувшей позже газеты ВСЕ ДЛЯ ВАС и, изучив объявления о предлагаемой работе, немедленно позвонил дагестанцам прямо из таксофона. И получил без труда это место, потому что помимо моей дружбы с техникой, продолжающейся, к счастью, до сегодняшнего дня. я обладал, как принято сейчас говорить, нужным экспириенсом в данной области. До армии я почти год гасился  на аналогичной должности в Министерстве Рыбного хозяйства СССР. Правда, там в плане срубить бабла потуже было. Комсомол еще не кончился и люди от совка только отходили, создавая первые кооперативы.
Теперь, когда вы знаете род моей деятельности, вы согласитесь со мной, что 31 декабря я вполне мог без ущерба дагестанскому бизнесу уехать с женой к ее маме, однако предпочел пойти на работу...

***
Чей-то голос:
- Ну ладно нормально так рассказик начал. Вроде бы даже не в напряг читать. Ксерокс, раньше как было, дагестанцы. Но вот прием дешевый – 31 декабря. Что должно случиться, кто-то опоздает на встречу Нового года или без десяти двенадцать начнешь заумные мысли читателю вбрасывать – прозрение главного героя или типа того. И все мимо, и не усваивается. Да?
Я:
- В данный момент я уже еду в полупустом  метро, вольготно протянув ноги к скамейке напротив. Почему я использовал в своем рассказе 31 декабря? Нет, что ты. Никакой мистики или привязки к дате не будет. Никто из еще не знакомых тебе героев не застрянет в лифте в 23.50. Никакого особого осознания наступающих перемен в новом году я на этих страницах не изложу. И даже никакой бани и перелета в Ленинград. Люди запоминают не какой-то особенный день своей жизни, например, свадьбы, или ночь с женщиной, или сдачи последнего экзамена в школе .Они  зачастую помнят ничем не примечательный день, пасмурный даже , холодный ,дождливый и никакущий… В нем ничего не произошло, и из ряда сотен таких же прожитых дней он отличается тем, что он сохранен в нашей памяти. Если ты прочтешь первую строчку моей повести еще раз, то станет понятно что это именно такой день.
Чей-то голос:
- А зачем о таком дне писать?
- А потому что это наша жизнь. Она в таких днях заключена.Она хронометрирована в них. Есть такое слово?
- Есть – оно редкое просто. Ну ладно чего там дальше?
***
...еще потому чтобы иметь возможность провести день по своему выбору, внутренне радуясь представившейся возможности никуда не ехать на встречу Нового года, а, вернувшись с работы, вечером собраться с друзьями у Вовика дома с той же целью.
Дверь в мою каморку – но я предпочитаю не использовать этого слова – была металлическая, с двумя конкретными ключами. Ключи всегда принимали неудобное положение в моем кармане и изрядно отягощали меня. В офисе (вот такое определение я использую) находился сам копир фирмы КОНИКА, стол, кресло, стеллажи с бумагой разного формата. Имелось окно с обязательной решеткой и – внимание! – туалет  с умывальником. Метраж помещения вполне себе. Никакой клаустрофобии не должно было быть. Комфортный офис, не чета нынешнему open space, где я работаю с бурлежом голосов, трезвоном телефонов, лая (в форме кашля) простывших и прочих отвлекающих от работы действий, звуков и шумов.
Открывая обычную дверь полутемного московского подъезда, следуя мимо лифта, едва не споткнувшись на обычных трех ступеньках на первом этаже, вы входили беспрепятственно в другую дверь и вас НЕ встречал дурно пахнущий, давно не мытый охранник с заляпанным журналом, в который бы он старательно срисовывал серию и номер вашего паспорта. Спрашивал бы вас важно цель визита и думая что всеми своими действиями он не просто  предотвращает нежелательные визиты, но и возможно теракты. Короче, не было охранника в 199x-м году. В большой прихожей нужно было еще и свет включить, если приходишь первым. Здесь, помимо моей двери с объявлением часов работы, располагались еще 4 офиса, а один из них – самый большой – даже содержал в себе еще несколько смежных комнат. Офисы запирались и сдавались на охрану в отличие от самой прихожей, но и при такой доступности помещения извне я хочу заметить, что, конечно, находил пустые бутылки около своей двери, но ни разу не помню, чтобы кто нассал там или совершил что похуже.


Глава 2 “АЛЛА”

Бросив куртку и звонко высморкавшись в своем собственном туалете, я включил ксерокс на прогрев, щелкнул тугой кнопкой двухкассетной деки и, вальяжно рассевшись в кресле, закурил. Курил я прямо в офисе и, хотя дагестанцам это и не нравилось, но и тут они молчали, не делая мне замечаний. Более того, ко мне на перекур приходили другие сотрудники нашего офиса, и зачастую клиенты, открывая дверь, попадали в некомфортные условия, раскладывая свои бумажки в густом дыму. Правда, при большом заказе я всех выгонял, сосредотачивался и всей душой желал заработать. Ну конечно сегодня я вообще не предполагал, что ко мне кто-то придет. Лениво докурив сигарету, я пошел к Алле, поздравить ее с наступающим.
Алла из самой дальней комнаты. Она не из коммерсантов. Она – техник-смотритель. Русская, простая женщина. Когда Алла была не на территории, то приходила в офис самой первой. Не знаю, что там у нее с выходными было, но во второй половине Алла работать прекращала, запирала свою комнату и уходила домой. На ее комнату, конечно, посягали другие арендаторы, но дальше обсуждений на перекуре или на какой-нибудь пьянке, как, например, той, которая намечалась по случаю Нового года сегодня, - дело не доходило. Идеальный вариант, предполагавший окультуривание располагающийся здесь коммерческой фирмы содержал в проекте отдельный вход, как раз со стороны Аллиной комнаты. Но до “культуры” еще было еще слишком далеко.
Итак, когда я только приперся на работу, я, поворачивая ключ, слышал звонкий смех Аллы и ее командный голос. Она и 31-ого была на месте, представьте.
- Привет, Алл! С наступающим, тебя!
- И тебя, дорогой, садись!
На столе у нее нехитрая скатерть-самобранка: бутылка водки, дефицитная исландская селедка и банка домашних огурцов.
- Чего-то как-то рановато, спасибо, - отмахнулся я, - у тебя чайник горячий?
- Нет, не ставила.
За столом вполоборота ко входу сидел дворник с Аллиного участка, хмурый и молчаливый татарин.
- Ну ты это зря. Чего рано? Праздник только начинается – многозначительно подмигнула Алла.
Татарин кивнул головой, выражая согласие, и стал теребить стакан.
- Хотя вот у нас никакого нового года, ****ь. Нам сказали на Трифоновской сейчас сосульки сбрасывать с крыши, а то не дай Бог потеплеет. Я хочу с чистой совестью в деревню уехать, и у мужа дежурств нет, отгулами поднабрал. А то знаешь, - Алла откусила огурца и громко захрустела им, - снег башка попадет и все такое.
Татарин заерзал на стуле и изобразил подобие улыбки.
Аллина история, если все-таки начинать рассказывать о ней, типична для большинства девушек, приехавших в Москву по лимиту в восьмидесятые. Сначала маляром в СМУ пару лет отпахала, потом малевать, как она говорила, надоело, да и мечта получить собственное жилье быстро растворилась в тоннах потраченной на чужие квартиры краски. Вышла замуж за участкового милиционера, и это было если не стопроцентное попадание, то несомненно большая удача, потому что муж ее быстро продвинулся по службе и уже засел на каком-то хорошем месте в чине майора. В этом плане Алла выгодно контрастировала со своими подругами из того же строительно-монтажного управления, которые нашли себе мужей здесь же на стройке, где счастья не получилось, и одна часть этих мужей оказалась сразу в ЛТП, а вторая просто через десяток лет была уже на подходе с циррозом. Аллин муж, конечно же, пил, как и все работающие в органах люди, и иногда его даже привозили с дежурства на милицейском уазике в говно, но на семейный стержень влиял положительно и почти подчинялся самой Алле во всем. А Алла последние  несколько лет работала техником - смотрителем в свое удовольствие, управлялась на своем рабочем участке отлично и без своего внушительного прикрытия в РУВД, поскольку голосом обладала мощным, материлась по делу и метко, выпить могла много и не пьянела, чем снискала не только страх среди дворников, но и уважение среди всех вышестоящих начальников.
- Алл, можно чайник поставить? – я своего чайника не имел. – Холодно что-то.
- Давай водки вмажь, рохлик. И будет тепло. Чего ты вообще пришел? Кто сегодня ксерить будет? Давай-ка, а то я сейчас на Трифоновскую пойду. Ты, Абдулла, больше не будешь, - переключилась она на татарина, теребящего стакан. – Тебе на крышу лезть.
Алла плеснула себе немного водки в фужерчик с золотым ободком. Потом выдвинула ящик и достала еще один для меня.
-Все самое нужное должно быть под рукой, - хохотнула она. - Это мне муж сказал. В столе должен лежать стакан и пистолет.
Я представил себе стакан, громко выкатившийся из глубины казенного стола. Кроме стакана, в ящике ничего не было. Даже уголовных дел. Даже пистолета. Потому что Аллин муж носил его в кобуре под мышкой.
Мне пить водку не хотелось. Я вообще водку под настроение пил. Ну а что сейчас-то? Пришел на работу. Во рту еще привкус зубной пасты не пропал – одиннадцать утра на часах. Да и потом я планировал вечером “под куранты” к Вовику идти, он упаковку Хайнекена припас, я предвкушал его после разливного-то пива в пластмассовых канистрах. ”Нагружаться”, одним словом, не хотелось.
- Ну? – Алла собиралась обидеться, выжидающе поднимая фужерчик.
Я пожал плечами, чокнулся с нею, выпил, куснул огурца и обнял ее с поздравлениями.
- Ну вот, а ты чайник какой-то собирался ставить, – заулыбалась Алла своим широким простым лицом.
Абдулла приподнялся.
-Сиди. Через десять минут пойдем, - скомандовала Алла.
Я тоже присел на старый, затертый диванчик, обивка которого от давности была неустановленного цвета. Я отодвинул валяющиеся здесь бушлаты и прочувствовал горячую дорожку тепла, прокинутую вдоль моего пищевода Аллиной водкой. Не так и плохо все-таки  выпить утром. Разве что неполезно.
В этот момент дверь распахнулась, и в комнату ввалилась шумная, молодая толпа киргизов. Разгоряченные с красными, круглыми лицами с улыбающимися щелочками глаз они заголосили с сильным акцентом:
- Алла Викторовна! Бешбармак мама сделала, горячий только-только, - самый активный из них водрузил кастрюлю на стол, второй достал бутылку ”Распутина”, третий выложил черемшу, а женщины растеклись по стенам и тоже улыбались.
- С Новым Годом, Алла Викторовна, пусть в девяносто третьем году людям хорошим свет будет, а шакалам чтоб ничего!
- Спасибо, спасибо, ребята, - Алла встала и кивала головою. – Да что же это, тарелок у меня стольких нет.
Я инстинктивно поджал ноги, чтоб киргизы не отдавили, а через мою голову жена того, кто принес бешбармак, уже передавала стопку пластмассовых тарелок.
- Передай, брат,- киргиз обратился ко мне.
- Ой, ой, - разохалась Алла. – Давайте, садитесь, Лёнчик, давай диван придвинем.
Но два киргиза уже придвинули его к столу вместе со мной.
- Вроде нельзя мне с вами выпивать, я ваша начальница, - громко сказала Алла, оглядывая всех.
Деревенское гостеприимство Аллы, ее хлебосольность и широкая душа напрочь гасили всю субординацию и штатное расписание.
- Вы не серчайте, что я ору на вас, - обратилась она, поднимая вверх свой фужерчик с золотым ободком. Киргизы притихли и зашелестели пластиковыми стаканчиками. Абдулла, который должен был сбрасывать снег, тоже сидел с порцией “Распутина”. - Я ж, ваш как бы командир, - продолжала свою нехитрую речь Алла. – Мне начальство говорит, а я вам, потому как люди ведь знаете, какие злые, они ж, чуть что, жалуются все. Выйдут на пенсию, делать им не хера – они жалуются. “Скользко, падаем, прям у дома погибаем”, -говорят. А вон Абдулла, - Алла кивнула на молчаливого дворника, наливавшего второй “пластик”, - до асфальта там скребет лед, а одна звонит, стерва, все время, Роза Исааковна с шестнадцатого дома, вы ее знаете, скользко ей все равно! Я говорю, вы бы себе сапоги зимние новые купили бы, с подошвой рифленой, чтоб зацепляться, сцепление чтоб с дорогой было, как шины. А то вы боты свои после фестиваля молодежи и студентов в пятьдесят седьмом году купили и всю подошву по давности лет изшарыгали уже. Она губа надула, интеллигентная. Хамка, - мне говорит, - вы работаете на такой работе, а с людьми нормально общаться вам отсутствие культуры не позволяет. Я отвечаю: культура-то тут при чем моя, может, я институтов не кончала, но вон сосед ваш дядя Паша, одного с вами возраста, такой же интеллигентный, как вы, “Вечерку” разносит. В день проходит  километров десять – ни разу не упал. А вы что? Выплываете каравеллой, раз в день до молочного и в одном и том же месте во дворе падаете. Странно это. Наговор, это женщина уважаемая. Вы вон у молочного не падаете, так как знаете: это не мой участок – стало быть просто мне досадить желаете. Сказала, будет жаловаться в муниципальные органы. Ну и пусть. Абдулла ей дорогу в асфальте до магазина вырубил, летом будет говорить, что спотыкаться стала. Ну, давайте, родные, выпьем, и идите, надо еще на Гиляровского вычистить у пятого дома. А то опять в ЖЭК начнут жаловаться.
Я выпил и зажевал черемшой. Киргизы тоже выпили и стали собираться. Их женщины побросали грязные тарелки в большой черный мешок и унесли с собой. У Аллы зазвонил телефон, и я, чтобы не мешать, удалился тоже.

ГЛАВА 3 “Художники”

Я обмолвился о предыдущем опыте работы на множительной технике в заведении для отставных морских офицеров, которые по выходу на пенсию разрабатывали методическую литературу для преподавателей рыбных вузов. Мне кажется, в ПТУ было бы пойти лучше, чем после десятого класса – в рыбный вуз. Инженер-технолог рыбного производства, ну не полная ли херня? Однако сам методический кабинет и год, проведенный в нем, был для меня одним из самых запоминающихся рабочих мест вплоть до нынешних дней. Во-первых, меня очень любили там, во-вторых – и это следовало из первого – я имел лимит доверия и мог запросто выпивать пива прямо на рабочем месте. Ну и в-третьих, я там впервые заработал десять рублей, и это было так просто, что я тут же заработал  еще и еще раз. Просто взял и не внес в тетрадь 100 листов, размазал по браку, а сам напечатал какие-то документы Игорю, сотруднику этой же организации, который был на стадии формирования своего собственного кооператива. Встала даже вполне реальная перспектива перейти на работу к нему, если бы мне не надо было уходить в армию. А после армии, когда я вернулся, в 91-ом, когда пачка “Данхилла” лежала на одной витрине с кружевным бюстгальтером и продавалась за страшные деньги  - я, пытаясь восстановить старые связи, с удивлением узнал, что Игоря уже убили. За два года он сумел создать крупный торговый кооператив и то ли не заплатил, то ли заплатил, но не тем, в общем, стал жертвой повсеместного уже рэкета. А когда мне надоело бездельничать, я и купил газету “Все для Вас” и стал работать тут с дагестанцами. Вот такая нехитрая моя карьера в момент становления нового государства российского. Работа мне нравилась, нравилось общение, окружение, нравилась легкость бытия и она была отнюдь не невыносима.
Итак, соседнюю с Аллой комнату занимали художники. Людям с творческой профессией было сложно найти занятие в 90-ые, однако предприимчивость присуща и им. Их было двое, Славик и Лёша. Занимались они тем, что делали вывески, предварительно разработав их дизайн. Схема работы была такова: Славик рисовал эскиз, Леша утверждал у заказчика, потом получал аванс, на эти деньги они покупали пленку “Оракал” и, вырезая из нее буквы, наклеивали на основу. Если вывеска была большой или длинной, то их задача заканчивалась на эскизе и согласовании. Леша проходил все циклы уже с партнерами, включая ее регистрацию, и возвращался после сдачи работы с деньгами и с портвейном. Портвейн был любимым напитком обоих со времен учебы в МАРХИ, и ни одна работа ни начиналась и не заканчивалась без него. Работы было много, но и портвейном дело не ограничивалось, поэтому деньги быстро кончались. Рабочий день, как и пристало художникам, они начинали не ранее полудня, и всегда с портвейном, но никаких безобразий или сходов с колеи себе не позволяли, уверенно общаясь с приходящими заказчиками и принимая заказы, а вот вечером практически всегда были в “полуговно” – т.е.передвигались самостоятельно, веселые, с уже нарушенной речевой функцией ,но готовые продолжать до конца. И это было практически ежедневно.
Каково же было мое удивление, когда выйдя от Аллы, я столкнулся со Славиком ,открывающего ключом свою дверь.
- А чего ты пришел, Слав, Новый год же? – спросил я, пожимая его руку.
Славик заулыбался, пожал плечом и, распахивая дверь настежь, не отвечая на вопрос, сходу  предложил:
- А не взять ли нам банчоночку по такому случаю?
Я был не уверен в актуальности предложения, выдыхая факелом с Аллиной водкой, да и портвейн после водки, поберегите себя, мне как-то не хотелось – в свете опять же встающего в сознании вовиковского хайнекена.
- Да че-то неохота пока...- промычал я и с радостью отвлекся на клиентку с нотами, зашедшую с улицы.
- Вы работаете? У меня утренник у детей, - извиняющимся голосом начала она и выронила ноты на пол. Я стал помогать собирать и успокаивать ее, что мы работаем, конечно же, работаем в обычном режиме и с радостью ей все “отксерим”.
Через пять минут все было готово, и пианистка-синий чулок с поздравлениями (только и всего) удалилась, а в дверь вошел лысый человек небольшого роста и выложил на стол из портфеля отпечатанную на машинке пьесу.
- Я суфлер, - начал он и многозначительно кашлянул, - вот ксерануть бы мне пьеску.
Я полистал, посмотрел количество и сказал цену. Получалось прилично. Записывать в приход к своему работодателю я не собирался и с радостью взялся бы за работу.
- Давай, дороговато конечно, но выхода нет. На “елки”, видишь сейчас, кто с нотами, кто с пьесами, актеры, им заработать надо, а они что, учить будут текст этот? Дай бог от похмелья отойти. Здравствуйте, дети, я Дедушка Мороз – борода из ваты, ты подарки нам принес, ну а дальше знаешь...
Я кивнул и засунул первый лист на стекло.
- Минут 20 займет, садитесь, - предложил я.
- Да... меня Евгений зовут, - лысый сел на стул, - а вообще меня Любимов к себе отобрал после Щуки, - ни с того ни с сего начал он, - меня одного с курса. Я пошел работать в театр на Таганке, разве кто откажется от работы с мастером? Представляешь, какие горизонты??? Да я на седьмом небе от счастья был. Но начинают, братик не с Гамлета. Ну и выбегал с винтовкой и в бушлате на сцену, выкрикивал даже что-то, потом убегал. И за водкой ходил в таганский универсам через площадь. Для Владимира Семеновича. Потому что самый молодой был. И так несколько лет, беспросветная темень, ноль развития, не выдержал, решил к Любимову пойти. Еще прорваться надо, я ж не того пошиба, я не ведущий актер театра, искал момент долго, то настроение у него не то, то люди постоянно в кабинете сидят. Вхожу и говорю: Здрасьте, Юрий Петрович! – И начал плести ему про то, что с винтовкой в массовке некомфортно для творческой души и у мастеров хочу учиться больше и так далее. А он и не смотрел на меня, ответ, что ли, готовый имел. Карандаш отложил и говорит: “А вы не гений, Евгений, Вам работать еще и работать, а если все у вас хорошо будет, я вам из винтовки выстрелить разрешу, а сейчас не мешайте мне, пожалуйста, я ко встрече важной готовлюсь.” Я вот еще многое хотел сказать, но онемел, несмотря что словесности-то меня учили, и бочком как-то из кабинета испарился, да и слезы глаза заволокли от обиды.
- А как же поддержка молодых талантов? – остановил Конику я. – Как же слово мастера? Это же демотиватор в чистом виде. Как можно создать популярнейший в народе театр, если так  обращаться с актерами? – не выдержал я.
- А вот так...Демотиватор, говоришь? Он самый и есть. Я взял и напился тут же. И на следующий день еще раз и потом еще, в запое был с пару недель, а когда в театр пришел заявление об уходе написать, то уже не надо было – на доске приказ о моем увольнении висел. Я ж не Высоцкий, я не гений.
- А вы против Высоцкого что имеете? – по-мальчишески прямолинейно спросил я. Хоть рассказ лысого и произвел на меня впечатление, но творчеству Владимира Семеновича я поклонялся и не хотел воспринимать негатив, пусть даже от того, кто ходил ему за водкой.
- Да ничего, я не имею, братик. Ты прости, что я тебе это рассказал. С тех пор я работал в Новом драматическом, да и там не сложилось, да и покатилось все как-то, а потом попал под электричку бухой, - с этими словами лысый поднял штанину, показав протез, – вот теперь я суфлером иногда работаю, у меня дикция хорошая и шепот отчетливый. Вот и вся моя жизнь, я тебе ее всю рассказал, а ты еще даже недоксерил мои листы.
- Я думаю, не вся,- сказал я. – В вашем рассказе вас зарубили, как бы, с ваших слов. Но я думаю, если, скажем, понимать эти, я согласен, довольно резкие слова вашего руководителя как раздражитель, как призыв что-то улучшить в своей отдаче, может, это была своего рода проверка на профпригодность, может, это такой отбор или часть его? А я вот назло буду бегать по сцене, я докажу ему, что мне сначала позволят выстрелить и даже штыком ударить, а потом словесную роль дадут, а потом и третьего плана...
- А потом Гамлета? – перебил меня суфлер.
- Да хотя бы и его, роль, как вам известно, освободилась в 80-том.
- Дурак ты, братик, молодой дурак, вместо того, чтобы свою империю строить на руинах совка, ты кнопки жмешь и листы воруешь. Сколько я тебе должен, ты сказал?
- Да пошел ты в жопу, артист! – я швырнул листы на стол. – Какую империю? Я не просил исповедоваться мне...я...я...да вали отсюда, мне и деньги твои не нужны, я ни у кого не ворую.
Про листы суфлер ведь точно в цель попал, вот меня и заколбасило, а дагестанцы просили быть вежливым и внимательным с клиентами.
В этот момент дверь моей каморки отворилась и вошел спаситель ситуации Леша с двумя бутылками портвейна и с ядовито оранжевой пленкой “Оракал” под мышкой.
- Работаешь, что ли? Здрасьте,  - кивнул он суфлеру и расплылся в улыбке. - А по-моему, прекрасный повод проводить старый год, прямо сейчас? Вы как? Славик-то уже раньше пришел.
Я почувствовал, как моментально испарилось нависшее было напряжение, а реакция суфлера вообще послужила к тому, что забыть неприятный эпизод окончательно.
- Даа!! И я ровно это же хотел предложить,- вскрикнул он и извлек из портфеля бутылку коньяка, - вот на новый год припас, а я с тренером не пью. Мы тут немного повздорили вот с человеком, но предлагаю позабыть, праздник и все такое. Давайте и вправду старый год проводим.
-О! -Леша поставил пленку, мешавшую ему взять из рук суфлера третью бутылку к стене, -тогда милости просим к нам в кабинет. Лёнчик, закругляйся же. Повздорили? Даже неинтересно знать причину, он, наверное, поставил какую-нибудь кляксу на ваш оригинал.
Они оба вышли из моего офиса и перешли в “художницкую”, продолжая о чем-то разговаривать.
Я подумал, что теперь уж точно нечего ждать, да и ситуация развивалась в совершенно нерабочем ключе. Пьеска, кстати, неоплаченная, осталась лежать на моем столе.

ГЛАВА 4 “Брокеры”

Профессия “брокер” в 90-ые годы была денежна и почетна. И в красные пиджаки они тоже одевались. И пуговицы золотые были. И котлы “Омега”. И хренова туча бирж всяких в Москве развелась. Правда, потом так же быстро и исчезли. Я не знаю, откуда были наши и были ли они брокерами вообще. Но я общался с Юрой. А Юра был школьным другом Сергея, а Сергей был младшим братом Коли. Но про Колю в следующей главе (и в этой немного).
Юра был высокого роста, лет тридцати, он был очень компанейским человеком, с хорошим чувством юмора, никогда не говорил о работе, почему я и подверг сомнению, брокером ли он был. Любил выпить, выпивши, входил в унылое состояние, искал смысл жизни и напоминал поэта Светика из “Незнайки”  Юра жил в “долине парикмахерских”, как он говорил. То есть в Бескудниково. Он утверждал, что по количеству парикмахерских нет ни одного района в Москве, что бы мог сравниться с Бескудниковым. Никто не спорил на этот счет, потому что никто не знал правды.
Сергей, напротив, был невысокий, непьющий вообще. Он являлся обладателем новенькой девятки и был довольно сильно на ней сосредоточен, отчего для общества наших офисов был навсегда потерян.Вдобавок он был немногословен, большей частью участвовал в разговорах, посмеиваясь и похмыкивая. Они приходили на работу довольно рано. Еще у них была секретарша Наташа, она постоянно что-то печатала на компьютере, а у обоих брокеров своих компов не было, по весьма тривиальной причине: они не умели на нем работать, что в те времена не являлось чем-то из ряда вон выходящим.
Я вышел из своей комнаты с намерением помирится с лысым суфлером Евгением, с которым я позволил себе грубость, да и, в конце концов, можно было уже выпить, на часах было чуть-чуть за полдень.
В коридоре я увидел распахнутую дверь “брокерской” и стоящих рядом Юру и Сергея в спортивных костюмах.
Я даже уже не стал спрашивать, почему они пришли 31 декабря.
- Банкет намечается, - сам начал Юра. – Мы с Серегой сейчас на Рижский поедем, продуктов-фруктов возьмем.
Я пожал плечами. Зачем все эти люди пришли в предновогодний день на работу? Почему не проводят свободный день с женами, с детьми?
Сейчас мы все разленились, до середины, а многие и до конца января катаются на лыжах на зимних курортах, купаются в Египте, ездят в туры, которые выкупают за полгода, еще бы – сезон! А в 90-ые можете вспомнить свой досуг на Новый Год? Оливье, телевизор, соседи, “Ирония судьбы или с Легким паром”. Возможно, для многих эта схема актуальна и для сегодняшнего новогоднего праздника. Но ответ, который очевиден для 90-ых: работа давала людям свободу, которую щедрыми и большими  глотками  вливала в них меняющаяся действительность за окном. Менялся рабочий уклад жизни еще недавно советских людей, ведь это были уже не нудные будни в затхлом НИИ. Коллективы складывались в каком-нибудь малом предприятии, делались карьеры в бизнесе, покупалось и продавалось все вокруг, валюта, банки, биржи и акции окружали нас всех, и многие  уже делали свои первые состояния.
Я пришел на работу, чтобы не навещать тещу, Славик с Лешей хотели выпить, не дожидаясь вечера, Юра не хотел сидеть дома в одиночестве, а Сергей просто приехал, потому что ему позвонил Юра. Пожалуй, Алла действительно была нужна на своей службе, поскольку очистка территории от снега, контроль дворников в те часы, когда многие уже хотят выпить – задача для города важная.
- Давайте скинемся, что ли? – предложил я.
- Не надо, Коля за все платит. Удачный год и подведение итогов, все приглашены, -ответил Юра.
- Алка-то тут? – поинтересовался у меня Сергей.
-Да, и с самого утра.
-Она что ли тоже празднует?
-Да, с дворниками. Я с ними выпил уже.
- А с нами?- вдруг вылез в коридор Славик со стаканом, дверь к себе они никогда не закрывали
-Вы это..., -Юра когда о чем-то просил делал выражение лица , как у печального клоуна.- Я вас прошу не убивайтесь раньше времени, Коля приедет к двум, а в четыре банкет уже надо накрыть, столы сдвинуть и все такое.
- И Алку надо позвать, - добавил Сергей, которому она нравилась.
- Да нет, езжайте, все хорошо- сказал Славик широко улыбаясь. – Мы одну банчоночку взяли, разговляемся просто.
- Знаю я вашу банчоночку, - пробурчал Юра, - А это кто? – кивнул он на лысого Евгения, который оживленно беседовал с Лешой, нарезая лимон для своего коньяка.
- Это мой клиент, - ответил я. – Он суфлер. Леша его позвал.
- Суфлер? – Юра пожал плечами. – Вы чего всех входящих ксерить сюда звать будете, хлеб-соль что ли?
- А кстати, - Славик придвинулся к нам ближе со своим стаканом портвейна, чуть было не расплескав его на мою рубашку. – Он не суфлер, а артист, суфлером его жизнь заставила быть. Он должен быть артистом!
- Почему это должен, - возразил прагматичный Юра, - если он решил стал артистом, а потом все, кроме него, поняли, что он бездарь, то он должен только зрителям за билет.
Я было заржал, но тут же утих, помириться же решил.
- Ну злые вы, у человека фамилия даже Евстигнеев и Евгений он, - прошептал Славик. – Это же великая актерская фамилия. При этих словах он все же выплеснул из стакана портвейн, на этот раз на Юру, который, правда, ловко увернулся.
- Тем более, лучше не позориться, - заключил Юра. – Ладно, как хотите, с суфлером или без, вы только не гоните, я вас прошу. Мы вас покидаем с Серым.  А водки, кстати, сколько брать?
Я отошел в туалет, оставив Славика консультировать Юру по водке. Когда я вернулся через минуту, Юра с Сергеем уже уехали на рынок, и я пошел извиниться перед суфлером. Естественно, извинения мои были приняты, Славик с Лешей пил портвейн, а мы на мировой выпили дважды по коньяку. Славик показывал нам свои карикатуры, которые он рисовал для всемирного конкурса карикатуристов, проходившего пяток лет назад в Париже. Он был отобран на конкурс ЦК ВЛКСМ и, соответственно, приглашен. Правда, сам конкурс он не выиграл, потому что от Совка всех зарубили, как он сказал, а кто стал лауреатом, он не знает, потому что на церемонию награждения  не пошел по причине страшного ужора с контролирующим все это мероприятие “комсомольцем-КГБистом”. В одном из кабаков на Елисейских Полях и были пропиты все наличные средства, в том числе и друзей, снаряжавших Славика в эту поездку. Но Славик вернулся счастливый из заграничной поездки, и, хотя он никому не привез никакого сувенира, по причине, озвученной выше, все с огромным интересом слушали его рассказ о культурной столице с Лувром в сердце. Там, кстати, Славик попытался срисовать Джоконду, но головы туристов-китайцев постоянно заслоняли ее. Я спросил, почему нельзя срисовать с репродукции, спокойно и сидя, но Славик отвечал, что живая Джоконда не такая как на репродукции, в ней энергия мастера, на что Леша ответил, что живые не Джоконда, а китайцы, заслоняющие собой солнце и свет и Джоконду ввиду своей многочисленности.
Так мы сидели около часа, выпивали, шутили и разговаривали. На секунду забежала Алла, посокрушалась по поводу начавшегося снегопада, поздравила с наступающим и ушла проверять территорию. Суфлер Евгений, к счастью, больше не рассказывал о своей жизни, но лишь потому что довольно быстро набирался и находился в довольно-созерцательном состоянии, когда и говорить вроде особо не надо. Он только покрякивал и беспрестанно курил. На ксерокс больше никто не приходил, и я даже пошел и выключил свою Конику.

ГЛАВА 5 “Коля”

Где-то в начале третьего в открытых дверях нашего офиса возник Коля. Он стоял, как боярин, в высокой меховой шапке из лисы, в длинном пальто и весь в снегу. У него даже на усах он еще не растаял. Мы все, кроме суфлера, подскочили с мест засвидетельствовать свое почтение ему, потому что Коля, безусловно, являлся самым главным и важным арендатором нашего офиса. Коля был из числа тех предпринимателей средних лет, кто создал в первой волне свой кооператив, вырвавшись из душного НИИ. Кооператив перерос потом в акционерное общество, но, поскольку он был немного инертным человеком, то многие из тех, с кем он брал старт, уже обогатились к этому времени, а Коля же за счет своей неторопливости, может, и упустил несколько крупных проходивших мимо контрактов, однако кое-что и приобрел. В настоящий момент весь Колин бизнес представлял собой торговлю холодильниками и кондиционерами бакинского предприятия “Чинар”. И Коля являлся одним из основных поставщиков их на московский рынок. Так что даже не “кое-что”, а “вполне”. Вполне состоявшаяся фигура. Он имел внушительный штат бездельников-сотрудников и занимал все оставшееся и самое большое место в нашем офисе. Сам Коля по образованию был физик и даже кандидат наук, говорил мало, редко улыбался, но при этом не отталкивал от себя нелюдимостью. Да и нельзя сказать, что он был нелюдимым человеком, скорее, он взвешивал каждое слово, с которым собирался расстаться. В общем, подводя итог, Коля был хорошим человеком.
- А что же, вы уже выпиваете? – Коля оглядел комнату и кивнул сидевшему с глупой улыбочкой подвыпившему суфлеру.
- Нет, нет, нет. Коль, мы только так, - заголосил Славик, - вот ребята уехали на рынок за продуктами, а мы сейчас будем столы сдвигать.
- Да, давайте уже, - Коля оглядел комнату, - а вот давайте в вашу столы и расставим. – В его офисе было несколько комнат, но все смежные и малюсенькие, а комната художников была удлиненной и вполне себе большой. Вдобавок у Славика с Лешей был очень комфортный диван, на котором уже полулежал неудавшийся артист из Таганки.
- Да? Ну и как скажешь, - засуетился Леша.
- Расставляйте, - Коля отряхнул снег, отступая в прихожую. Коля говорил не в директивной манере, он просто экономил слова. Человеку, который его плохо знал, казалось, что он раздает приказы, а на самом деле нет. Просто Коля не добавлял ничего лишнего, он доносил смысл верно. Это свойственно людям, занимающимся наукой.
Именно поэтому суфлер и сказал:
- Это ваш директор, что ли?
- Нет, это Коля, - ответил я.
Следующий час состоял из приготовлений к застолью. Вернувшиеся с пакетами продуктов Юра и Сергей, а также некоторые Колины сотрудники подтянулись в это время. Заместитель Коли Сидельников с Веркой, главной бухгалтершей, Галя, занимающаяся оптом, Инна Павловна, юрист – все они пришли по приглашению Коли отметить и проводить удачный в финансовых отношениях год. Я как-то  потерялся в этой суете и был подхвачен вернувшейся с территории Аллой под руку и увлечен в комнату, набитую киргизами-дворниками. В общем, дубль два.
- Давайте проводим, проводим год, друзья! Я на территории была, технику уборочную вызвали, снег, слава Богу, перестал. Наливай, Абдулла!!!
И опять “Распутин”, и тут уже никуда не деться, даже непьющий Сергей, оказавшийся здесь же, не смог отказать Алле. Она ему в рот сама совала закуску. Потом она запела “Огней так много золотых”, и киргизы подтянули тоже. Голова начинала кружиться. Я посмотрел на часы. Пять вечера. Пора заканчивать, ну а как уйдешь, когда пришел Коля и, судя по всем проделанным приготовлениям, собирающийся всех поздравлять. На праздничном столе с притащенными стульями из смежных комнат и с придвинутым диваном и уже лежащим на нем суфлером красовалась мини-ёлка с гирляндами и даже арбуз из Азербайджана, присланным Колиными поставщиками кондиционеров из Баку.
Еще час суеты долой. Я потратил его на споры с Лешей и Славиком о творчестве Фернана Леже. Мы все втроем были уже изрядно выпившие и потому были громогласны и нетерпимы к друг другу. Точнее, к точке зрения каждого из нас. Лешино мнение выражалось в том, что мы как истинные урбанисты должны чтить творчество этого художника, потому что настоящий город в полном своем техногенном проявлении самым точным образом был изображен именно Леже, я же брызгал слюной, что мне московский дворик Поленова понятен больше и оттого любим. Славик же, более пьяненький, говорил словами Хрущева на выставке в Манеже, что все с такой же техникой, как у Леже, -пидарасы.
- Господа!!! Или товарищи!!! Как кто больше привык, - раздался зычный голос Коли. Он постучал по фужеру, призывая всех замолкнуть и внять итогам года.
Дальше он не продолжил, потому что не был удовлетворен той степенью молчания, которая еще, как говорится, “не зависла”.
Сидельников, бойкий дядька, его заместитель, спавший с Веркой, главной бухгалтершей,  в свободное от семьи время, подорвался на стуле и взвизгнул:
- Так-так-так, давайте тихонько-тихонько, дайте ж Коля скажет тост, вступительный.
При этом он зачем-то захлопал в ладоши. Его резкий и высокий голос возымел чуть больший успех, и наконец Коля, обведя всех добрым взглядом, продолжил:
- Товарищи, у нас был успешный год, наши финансовые показатели... Вер, можно говорить? – обратился он вдруг к Верке, которую уже поджал Сидельников, обнимая  и что-то шепча на ухо.
- Коль, ну конечно нет, цифры не обязательны, можно только констатировать результаты, - она недовольно стряхнула руку Сидельникова с плеч.
- Да зачем нам это знать, - закричала Алла, которую пригласил Сергей. – Мы в валовой прибыли не понимаем ничего, давайте за любовь, Коля!
Но Коля, который решил все-таки достойно подвести итоги года, сказал Алле, что, если бы не было таких женщин как она, то и любви бы не было, но затем все равно пустился в довольно пространные рассуждения об успешности так вовремя заключенного контракта с бакинцами.
В сделанную им паузу с дивана на пол вдруг стек суфлер, и Коля увидев, что праздник  уже развивается слишком стремительно, перестал его тормозить, вскинул фужер вверх, пробасил:
- С Новым Годом!!!
Юра с  Сергеем рванули конфетти, раздался звон бокалов, пена шампанского гроздьями спадала в щедро порезанный оливье в пластмассовом судне, раскрасневшиеся лица смеялись, губная помада юриста Инны Павловны блестела, Верка целовалась с Сидельниковым, Алла стучала по спине Славика, который подавился мандариновой долькой, долговязый Леша говорил что-то на немецком, человеческое веселье вьюгой мелькало от одного угла стола до другого, искрясь маленьким счастьем на лицах каждого. Эх, ну до чего же прекрасный праздник – Новый Год!
В гвалте, возлияниях и поздравлениях никто сразу не заметил Абдуллу, дворника Аллы, который в заснеженном бушлате,  в валенках и абсолютно трезвый стоял в дверном проеме, пытаясь привлечь к себе внимание, методично выкрикивая: “Алла Викторовна!!!Алла Викторовна!!!”
- Алллл аааааааааа!!! Вииииииик торо вввна !!!! – наконец волком взвыл он, безуспешно пытаясь привлечь ее внимание. – Несчастье...
И вдруг все услышали, все обернулись к нему, на это произнесенное им даже очень тихо слово, столько раз несшее свой страшный смысл до людей.
Все замолчали, потянулись корпусом к Абдулле, внимая ему, как пророку. Как будто он на мгновение из простого дворника Абдуллы превратился в того самого Магомета. “Что? Что? Что случилось?” – такой немой вопрос читался в глазах гостей.
- Сосулька, сосулька упала на Трифоновской, Алла Викторовна, – заскулил он, на нашем участке упала, огородки не было, подписи не было
Алла мгновенно смахнула с себя хмель.
- Как упала? – взревела она.
Я вспомнил утро этого дня, когда они собирались идти с Абдуллой сбрасывать с крыши снег, но ввиду развернувшегося бурно праздника, имеющего место быть до сих пор, - не дошли.
- Как упала? И кто видел? Огородить опасный участок, написать!!! Быстро!!! Марш! – крикнула она
- Нет, нет, нет, - Абдулла чуть не плакал, и таявший снег капал большими слезами с его бороды на пол. – Несчастье же...
- Какое несчастье, что ты несешь... - напряглась Алла, с силой сжимая фужер.
- На Розу Исааковну сосулька упала. С шестнадцатого дома. Насмерть голову пробила, - Абдулла захныкал, как маленький мальчик. – Что же с нами теперь будет, у меня четверо детей же, а Алла Викторовна. Что будет....Алла Викторовна....Что будет... Что будет....Как же год начинается....Алла Викторовна....А?
Я не должен был идти на работу 31 декабря. Домой я вернулся в 22 часа 30 минут, сказал жене, что полежу полчасика до курантов. И заснул до утра.