Книга Иоганна Грифида

Начало книги, о которой пойдет речь, было положено в апреле  2006 году ровно в 11.20, когда Иоганн Грифид, студент факультета филологии Йельского университета, захлопнул «Ромео и Джульетту» на последней странице.  В тот момент, в апреле 2006 года ровно в 11.20, никто не предполагал, что через пять минут к Иоганну ворвется его соседка по комнате, Мария Ремарк, только что захлопнувшая всю ту же книгу, в слезах от смерти возлюбленных; что проходящий мимо математик Мартин от криков Марии вздрогнет и уронит свой последний бутерброд, что к вечеру в комнате Иоганна мухами будет кружить все общежитие института, чьи сердца были разбиты Шекспиром, а ум жажд истины; что одна книга про любовь породит другую книгу про судьбу? Знал ли хоть кто-нибудь, что книга, о которой исписаны тома филологами и философами задаст вопрос взволнующий умы 38 человек Йельского университета. Стоит отдать должное Марии Ремарк. Именно она, пытаясь осмыслить свою и  шекспировскую судьбу, привела в замешательство стольких людей  вопросом  - была ли Ромео уготовлена судьбой смерть или это было случайность?; и если  правда, что эта смерть была волей случая, значит, и судьба может совершать ошибки?; а может судьбы вовсе нет, а есть лишь случайность? Старая  вахтерша этого общежития, вспоминала, что в тот день споры 38 человек Йеля не утихали до ночи, и только когда она стала стучать деревянной палкой по стенам, студенты отправились спать. Однако, только один человек  из этих 38 предпринял конкретные действия, чтобы выяснить существует ли судьба?  - Иоганн Грифид.
   Иоганну Грифиду Шекспир не понравился. И здесь было дело не в таланте Шекспира - Иоганну не нравились ни чьи-либо стихи, ни поэмы, ни романы, ни рассказы.  Иоганн любил анатомию, человеческое тело и почитал за классика одного Маркиза де Сада. До сих пор  не ясно, зачем Иоганном Грифидом было проведено столь тщательное расследование того, существует ли судьба? Была ли эта попытка, как истинного анатомолога вскрыть суть мироздания или это было всего лишь забавой, как игра в лапту в солнечный день. Так или иначе, свое исследования Иоганн изложил в небольшой книжице, собрав парадоксальные смерти людей и животных; смертей мнимых и настоящих, смертей, по мнению Иоганна, способных приблизить хоть немного человека к ответу на вопрос есть ли судьба?; правда ли, что все в мире взаимосвязано и что если на одном континенте бабочка взмахнула крыльями, то на другом начнется ураган? Эта книга, совсем крошечная, в серой шершавой обложке в один прекрасный день попала в Йельскую библиотеку на самую дальнюю полку. Об этой книге не написала ни одна газета, о ней не спорили ученые в кабинетах, фактически у книги даже не было и названия; маленькая серенькая она, может быть, так и пролежала никому неизвестная, собирая вековую пыль. Однако, книге была уготовлена другая судьба – как гласит история, она  попала к старой библиотекарше, и обрела в её лице страстного поклонника, а затем перекачивала к её мужу. Когда муж умер, подавившись виноградной косточкой от смеха, читая из этой книжицы свою любимую историю, патологоанатом, вскрывавшей тело, оставил книжицу себе. Так она стала ходить из одного сердце в другое, каждый раз обретая себе все новый и новый дом.
   Сам автор, Иоган Грифид, если верить слухам с тех пор разочаровавшись и в литературе и в анатомии, больше ничего не пишет и занимается исключительно физикой и теорией струн. Так или иначе, составив такую коллекцию историй, Грифид так и не смог найти ответ на вопрос, а даже если я смогу её добавить, поможет ли это исследованию, которое чтобы добиться правды должно продолжаться вечность?


Отрывки из книги Иоганна Грифида.


…Эта история произошла в 1945 году. Сегодня её уже никто не вспоминает, но в то время она наделала много шуму…
   Кристофер Франи родился в небольшой деревушке в 46 милях от Лондона. Отец Кристофера - тучный мужчина 45 лет с большими бакенбардами и в жилете пахнущим щами - играл на фортепьяно, скрипке, исполнял всевозможные дешевые песни, и величаво называл себя композитором. В молодости отец Кристофера и вправду подавал большие надежды – он написал несколько пьес, наделавших много шуму в Лондоне и получивших одобрение именитых мастеров музыки, щеголял в отглаженном фраке и смазывал руки лавандовым маслом.  Но шло время, талант старшего Франи все угасал, и к 45 годам полностью истлел.  Мать Кристофера – сухая тонкая женщина, готовая разрыдаться по любому поводу, и вовсе не отличалась никакими талантами – хозяйство она вела из рук вон плохо, на платье её частенько не доставало пуговиц, а еда по вкусу всегда напоминала пересоленный финик. В сущности, у четы Франи была лишь одна цель их жизни – любовь; их не волновали ни войны, ни преступления, ни смена монархов, ни страшные наводнения. Они жили в своем тихом уютном гнездышке любви ни думая, ни о будущем, ни о прошлом, и никак ни раздумывая  о настоящем. Больше о детстве Кристофера нам ничего не известно; не известно бил ли Кристофера отец за прогулы в школе, предпочитал ли он физику и химию или любил литературу, нравился ли мальчику Диккенс – известно только одно в  1938 Кристофер поступил в Лондонский медицинский институт, собрал вещи и навсегда покинул родителей. Можно представить с какими рыданиями бросалась ему на шею мать, как отец удовлетворённо улыбался ему и говорил «молодец, сынок». Может быть, будь Кристофер впечатлительным, как его отец, ему бы ни удалось получать высшие баллы в школе по физике и химии; может быть, влюбись Кристофер в прекрасную белокурую Клару, которой поклонялись все мальчишки школы, он бы ушел в головой в свою любовь и за место учебников по латыни стал бы штудировать стихи Байрона. Однако, события, сцепляясь, развертываясь, ускользая,  переливаясь, соединились в причудливую цепочку так, что в 1938 году Кристофер  в белом халате стоял рядом с картинами препарированных людей и лягушек. Все пять лет обучения Кристофер Франи был первым на курсе – его холодная душа, острый ум, ни разу не дрогнувшие руки заставляли даже завистников говорить о нем как о будущем гении медицины. По вторникам и субботам Кристофер встречался с белокурой Натали М. К несчастью, кто эта женщина остается загадкой - от их любви остались только письма врача Франи к ней; письма, полные разврата страсти  секса, письма с подробными описаниями фантазий и тайными желаниями; письма, все еще хранящиеся в Лондонском музеи. Чтобы не смущать читателей подробными интимными описаниями, скажу лишь, что у Кристофера был изысканный подчерк и изысканные фантазии с привкусом французской распущенности…
   После пяти лет учебы, произнесся слова «Клянусь Аполлоном-врачом, Асклепием, Гигиеей и Панакеей и всеми богами и богинями, беря их в свидетели», Кристофер  выпустился из академии и попал на практику к известному лондонскому профессору. От  известного профессора пахло табаком и хлором, руки уже начинали дрожать, а сам он жаждал увидеть приемника и ученика. Воспитать нового гения медицины, станущим новым Галеном, вот о чем по ночам грезил этот старик. Да, здесь стоит сказать и о таланте самого Кристофера. Поистине, не врали те, кто говорил, что он чертовски талантлив. Его рука, затянутую в резиновую перчатку со скальпелем, была рукой художника, где холстом было человеческое тело; его острый ум проникал во все тайны болезни – неизлечимые больные вдруг выздоравливали; уже в 23 Кристофер Франи создал мазь, от применения которой швы затягивались быстрее и не гнили. В мире Кристофера не было алых роз, белых тюльпанов, романов Жорж Санд,  и сладких запахов чувств. В мире Кристофера обитали средневековые врачи – Парацельс, Гален,  Везалий, сложные египетские рецепты, холодный метал хирургических инструментов, запах хлора и морфия и всевозможные оттенки красного кровяного цвета…
   Через полгода Кристофер был назначен главным врачом городской лондонской больницы. Престижней места не было. Кристоферу улыбалась удача. За несколько дней до официального вступления в свою новую должность в сентябрьское утро 1945 года врач Кристофер Франи с утра умылся холодной водой, натер руки кремом из китового жира, написал соей возлюбленной письмо, выкурил сигару, одел шляпу, взял трость и направился в морг на вскрытие.  Придя в лабораторию, он перекинулся несколькими словами с помощниками, одел халат и перчатки, взял скальпель и поинтересовался кто этот умершей. В 12.43 Кристофер Франи сделал первый надрез на бездыханном теле, как вдруг умерший вскочил и принялся душить доктора. Подбежавшая медсестра с ужасом пыталась оторвать руки ожившего мертвеца от шеи Франи. Это уже было ни к чему. Врач Кристофер Франи скончался от шока.
   Как впоследствии установило следствие, бедняк не был мертв, он впал лишь в летаргический сон, и сразу же проснулся, стоило Франи провести ножом по его телу. За смертью известного доктора последовали пышные похороны, слезы возлюбленной; известный профессор, наставник Кристофера, от горя запил и стал напоминать старую сову; бедняк оправился от полученного ранения и еще долго разорял прохожих, прося милостыню.  За всей этой суматохой, никто не заметил одного важного обстоятельства – возможно, заметь его тогда хоть кто-нибудь, он бы усмехнулся иронии судьбы. О месте главного врача городской лондонской больнице, на которое был назначен Кристофер, всю свою  жизнь мечтал Стивен Джонсон; учась вместе с Кристофером, он всегда был вторым – Кристофер блистал, а Стивен был в тени. Джонсон просиживал днями и ночами в библиотеках, препарировал тысячи трупов и молился, чтобы обрести хоть крупицу того таланта, которым обладал Франи…
   Приди Кристофер Франи в тот день чуть позже, он попал бы на вскрытие другого человека и остался бы жить; через 10 лет он спас бы Нору К. от смерти, и её отец не убил бы Стивена Джонсона за допущенную ошибку; останься Кристофер Франи жить, и жена Стивена не покончила с собой из-за смерти супруга; останься Кристофер Франи жить, и дочь Стивена, вынужденная хоть как-то зарабатывать себе на жизнь после смерти обоих родителей, не стала бы бардельной шлюхой; останься Кристофер Франи жить он бы открыл парацетамол и этот антибиотик стал бы революцией в медицине – сложнейшие операции, миллионы выжавших людей; останься Кристофер Франи жить и колесо мира завертелось бы по-другому, наши родители не встретились, а мы бы не родились. Но все случилось иначе и 2 октября 1945 года Стивен Джонсон со слезами на глазах от улыбнувшейся удачи, благодаря небо за смерти Кристофера,  был назначен главным врачом городской Лондонской больницы. А через 43 года в 4 часа утра с криком на свет появился я – Иоганн Грифид.
***
   Сколькие из нас обязаны смерти Кристофера своей жизнью? Сколькие из нас бы не было, останься Франи жить? Скольких ожидала  бы другая судьба? Можно ли в этой череде событий  - знакомств, встреч, расставаний, звонков – найти ту точку, после которой изменить что-либо будет невозможно? А может эта точка каждая секунда нашей жизни, каждый удар нашего сердца? Если нет в этом бесконечном мире хоть какого-нибудь плана, то я благодарю пусть случайность за то, что 20 лет назад среди миллионов вариантов появился именно я. Мы говорим, что своей жизнью обязаны родителям. Но скольким смертям мы точно также обязаны биению своего сердца? Скольким встречам, звонкам сцеплениям генов и клеток мы обязаны своим дыханием? Если у нас предназначение? И может быть предназначением каждого из нас быть лишь частью вселенского плана и тогда никакие наши стремления и цели не имеют значения; можно опустить руки и плыть по заданному течению. Но не трусость ли это перед лицом всевидящих морий?   
   Представим мысленный эксперимент. Люди, сейчас в большинстве своем умирающие от старости, стали умирать как попало – кто завтра, кто прямо сейчас, кто через 10 лет. Смерть перестала наступать, когда у нас трясутся руки и покрыта морщинами лицо. Нет. Смерть наступает, когда ей вздумается. Что тогда будет делать человек? Человек знающий, что смерть, скорее всего, застанет его в старости работает, ставит цели, жениться, так как уверен, что успеет насладиться плодами своих трудов. Человеку так удобно – он может разделять свою жизнь по этапам, планировать ко скольки годам и что он должен совершить; он может копить деньги, строить дом, мечтать о будущем. Но представим, что каждый из нас умирает не в старости, а завтра, прямо сейчас, через месяц, через десять лет; старость больше не является показателем того, что жизнь кончена. Что бы тогда каждый из нас делал? Тогда планы каждого из нас рухнули бы – разве мы строим жизнь свою не исходя из представлений того, что мы должны в возрасте 90 лет умереть? Наши цели, наши планы рассчитаны и выверены исходя из этого факта – смерти. Но что если смерть может наступить хоть когда? В таком случае наш план нашей жизни никуда не годится. Какой смысл учиться, работать, жениться, если завтра ты можешь умереть? Отмените старость как эквивалент смерти и вся жизнь человека погрузиться в пучину хаоса. Но может быть именно тогда мы станем свободными от смерти, а, следовательно, и от судьбы? Смысл жизни будет не в том, чтобы учиться, дабы получить достойную работу, не в том чтобы работать, дабы хорошо жить, не в том чтобы рожать детей, чтобы они родили внуков, не в том чтобы выжить любой ценой, чтобы реализовать все свои планы, смысл жизни будет только в одном – в самой жизни.
   Когда говорят, что судьба злодейка? Когда план человека не совпадает с планом вселенной. Но что если у человека нет плана? Что если он живет одним днем? Разве это не отменит все планы, в том числе и план судьбы? И только тогда смерть Кристофера Франи перестанет быть трагической, нелепой и незапланированной, а станет просто смертью.
***