Неудачница

Все в этом пейзаже было серым. Пасмурное небо, темные стволы иссыхающих деревьев, какая-то очень пыльная земля. Все, даже темная листва и поросль под ногами, того сухого, полумертвого оттенка, который можно найти лишь на Окраине. Не зря эти земли еще зовут Вечерними или попросту Сумерками. Обе Звезды и Луна заглядывают сюда всего несколько раз в году, и поэтому здесь словно всегда вечер.
И я вовсе не удивился тому, что девушка, появившаяся словно из-под земли в паре шагов от меня, тоже была одета в темно-серую юбку, с такого же цвета шалью на узких плечах.
- Ты кто? - Голос незнакомки был высокий, как у ребенка, и явно обеспокоенный моим нежданным появлением. Он далеко разнесся меж редких полуголых стволов, но ни одна птица не вспорхнула от внезапного звука - не бывает тут птиц, что ли?.. Только порыв холодного ветра ударил в затылок.
Я развел руками.
- Эрен я. Это твоя земля?
Лицо девушки разгладилось - кожа болезненно белая, глаза раскосые, темные, и теплые даже. На голове черный платок повязан, как и у всякой ведьмы. Она обхватила себя бледными руками.
- Моя, чья ж еще... Стороной идешь, или по делу?
- Я ищу Эдру.
Молодая ведьма шмыгнула носом.
- Меня Тинни звать. Эдры четыре года как нету. Племянница я ее. В дом зайдешь, или без Эдры и толковать нечего?
Видно было, что девушке охота поговорить с живым человеком, пусть и пришедшим не к ней. Так я оказался в крепком, но и внутри, и снаружи неказистом бревенчатом домике, стоящем на самой Окраине.
- Сам понимаешь, с едой у меня не очень...
Тинни крутилась на кухне, грея воду и пытаясь отыскать что-нибудь съестное. Я знал, что ни одной уважающей себя ведьме еда не требуется, а в такой глуши трудно что-то держать для незваных гостей вроде меня, и выложил на стол содержимое своего дорожного мешка: хлеб, овощи, сыр, немного копченого мяса. После этого дело пошло быстрее. Я разглядывал скудную обстановку, потом хозяйку. Видно было, что ведьма совсем еще молода: шаль была немного спущена с плеч, по подолу юбки шло подобие узорчатого шитья, не имевшего ничего общего с ворожбой, у окошка торчала из оловянной кружки  охапка мелких белесых цветочков. Из-под платка и вовсе виднелась пепельно-русая прядь.
- У тебя волосы наружу глядят, ведьма.
- Ой! - Девушка чуть не подпрыгнула от неожиданности, бросилась оправлять платок. Мимоходом она бросила взгляд на меня - не смеюсь ли над такой неряхой, не кривлюсь ли пренебрежительно. Нет, я смущенно глядел в огонь, все было в порядке.
Вскоре на столе дымился чай, стояла глиняная плошка с покрошенными овощами, на деревянной доске лежали куски хлеба, мяса и сыра. Тинни присела напротив меня, протянула ложку из потемневшего дерева.
- Прости, гость, что не угощаю как положено...
Я отхлебнул горячего напитка:
- Я все понимаю, Тинни. Спасибо за чай и за твои хлопоты... Скажи, что сталось с Эдрой?
Девушка осторожно взяла малюсенький обрезок сыра.
- Как что... Умерла. С сердцем плохо стало, а заговорить себя не велела... Сказала, устала. - Она вздохнула, потом принялась с интересом разглядывать меня. - А зачем ты ее искал?
Я махнул рукой.
- Дед просил старый долг отдать. - Запустив руку в нагрудный карман, я протянул ей маленький мешочек, крепко перетянутый лентой.
Тинни, жуя сыр, взяла мешочек, словно бы взвесила на ладони и посмотрела на меня.
- Да, забирай. Не нести же мне его обратно.
Она кивнула и положила посылку куда-то на полку повыше.
- Думаю, Эдра иногда заглядывает ко мне... Так что должна это увидать.
Я улыбнулся и продолжил есть. После пары глотков терпкого чая вежливо спросил:
- Как же ты тут живешь, ведьма Тинни? Окраина ведь, скучно, нет никого...
Девушка аккуратно взяла ломтик хлеба и так же вежливо ответила:
- Скучно. А что поделаешь, если земля моя здесь? 
Да, ведьме не уйти со своей земли, и не ступить на землю другой ведьмы, это каждый знает...
Развернувшись на грубо сколоченном табурете, она потянулась было за солонкой, но неловко задела стоящую у края кружку. Та покатилась по полу. Тинни, снова ойкнув, бросилась ее поднимать. Потом все же поставила соль на стол. Мне ее неуклюжесть казалась скорее милой, чем постыдной, но щеки девушки сердито зарозовели.
 Что-то за печью звякнуло.
Поев, я поблагодарил за трапезу и оглядел ее жилище еще раз.

- Может, тебе помочь чем? Наверняка есть что починить.
Тинни, собирающая посуду со стола, помолчала, потом все же кивнула.
- Если нетрудно... поправь ступеньку на заднем крыльце,.. Эрен.
Голосок ее дрогнул, но я не обратил на это особого внимания, толкнул узкую, потемневшую от времени и кухонного жара дверь. По правде сказать, я слишком мало имел дел с ведьмами.
Ступень и впрямь была плоха. Мне пришлось спросить у молодой ведьмы инструменты, которые с трудом отыскались на чердаке. Затем я сбросил жилет и взялся за работу. Тинни стояла рядом и пыталась помочь хоть чем-нибудь, впрочем, не особо мешая. Я хотел было поболтать с ней - за приятной беседой работа спорится быстрее, - но эта девушка ничуть не походила на розовощеких хохочущих кокеток, которые могли болтать с тобой на ярмарке обо всякой ерунде битый час, до тех пор, пока не прикрикнет брат или отец. Время от времени я лишь просил ее подать очередной инструмент: она протягивала его, и я отчего-то замирал, ощущая легковесное касание ее прохладных пальцев, которое дрожащим звоном отдавалось в ладони. 
Уже прилаживая доску на место, я спросил Тинни:
- Скажи, а правда, что вам, прежде чем ворожить, нужно глядеть на Луну? Я слыхал, но как-то... странно это.
Молодая ведьма пожала плечами.
- Правда... только не каждый раз, а в полнолуние, или когда наговор трудный... Чем больше на Луну насмотришься, тем больше ведьмина сила. А что тут странного?
- Ну-у... - неуверенно протянул я и посмотрел на ее опечалившееся лицо. - Я сто раз смотрел на Луну, а ворожить так и не могу.
Тинни прыснула в кулак.
- Муж с женой тоже спят вместе, а дитя появляется только у женщины... Тут одной Луны мало. Надо склонность к ворожбе иметь.
Я уткнулся в работу, чувствуя, как кровь приливает к щекам.
- Ясно. Спасибо за разъяснение. - И, для вида повозившись со ступенькой еще с минуту, встал, отряхнул ладони. - К ворожбе у меня, видать, таланта нет, зато руками работать приучен. Вот, принимай работу, многоуважаемая ведьма Тинни.
Девушка осторожно тронула узкой ножкой свежее дерево, слегка топнула... И ее лицо осветила широкая смущенная улыбка.
- Спасибо тебе, Эрен.
Как сладко мне было смотреть на эти изогнутые бледные губки...
- Не за что, ведьма Тинни, - вежливо ответил я, и вдруг понял, что не хочу уходить. Так не хочу, что сердце рвется. Мне хотелось до самой новой Луны говорить с этой загадочной девушкой, перед которой я робел, будто мальчишка, и которую вместе с тем хотел бы любить и беречь, словно маленькую девочку. Но как любить ведьму? Бывает ли такое в этом мире?
- Я вымою руки, если позволишь... - услышал я свой голос.
- Ой, правда... Прости, Эрен, прости, как же я сама не сообразила...
Маленькая ведьма легко взбежала по ступенькам, подхватила жестяной кувшин, стоявший на подоконнике и поманила меня туда, где у стены, под прикрепленным зеркальцем, изъеденным временем, стоял небольшой таз. Я подставил ладони - и на них полилась прохладная вода. Отмыв пальцы от пыли, я ополоснул лицо и взглянул на свое отражение в тазу. Как и всегда, на меня уставился парень, о которых принято говорить "неладно скроен, крепко сшит" - лицом не красавец, широкобров, широкоскул, широкоплеч. Грубые черты, по чести сказать, и выражение обычно под стать, то ли хмурое, то ли настороженное. Глаз не разглядеть в таком зыбком зеркале, но они - выгоревшего, выржавевшего цвета, а коротко остриженные волосы топорщатся неаккуратным ежиком оттенка, близкого к ржаному хлебу. Ну и ладно, в общем-то, вовсе необязательно парню быть красивым. Высокий, здоровый, крепкий - что еще нужно?
- Я... я сделаю тебе амулет на удачу, если ты сможешь задержаться еще немного. Хочу отблагодарить тебя... - Девушка отставила кувшин на прежнее место.
- Не нужно, спасибо тебе. Просто налей мне еще чашку чая, и расскажи о чем-нибудь.
Мы поднялись в дом. Она, явно смутившись, вновь закрутилась у очага, а я, не зная, куда девать взгляд, уставился в окно. Все оттенки серого - вот что представало глазу. Я не знал, сколько прошло времени, небо едва ли изменилось. Сумерки, постоянные сумерки - ни Звезд, ни Луны... 
- Раньше у Эдры дом был большой, красивый... сразу было видать ее силу. Но потом тетка рассорилась со Старшей Ведьмой, и нас сюда выслали, эх... Я тогда совсем еще маленькой была, уже почти и не помню того времени. Ну, ничего, и здесь как-то живу... - Тинни негромко повествовала немудреную историю своей жизни, а я слушал ее тонкий голосок лишь вполуха, 
"Каково же тебе здесь, в такой глуши, в такой серости... бедная моя девочка..." - подумалось мне с внезапной печальной нежностью. И столь же внезапно по моей спине скользнул холодок. Здесь - Сумеречные земли, которые попросту зовут Сумерками, потому что Обе Звезды и Луна заглядывают сюда лишь несколько раз в году, и оттого здесь словно бы всегда вечер... Не оттого ли, что здесь слишком редко льется с неба лунный свет, ты так бледна, мой серебряный колокольчик, не оттого ли твой дом нуждается в починке грубыми мужскими руками, маленький мышонок мой? Не оттого ли ты даже не побрезговала моим скромным ужином, радость моя темноглазая?..
Сердце сжалось от жалости внезапного понимания, и я порывисто обернулся к ней. Вот, вся она стояла передо мной: темный платок, обернутый вокруг головы, белая шейка и узкие плечи, укутанные шалью, юбка, скрывающая, я видел, маленькие, узкие ножки. Невзрачный, запыленный цветок, выросший на самой Окраине, слабый и хрупкий, и вовсе не страшный, против обычного убеждения.
- Ай!..
Тинни отдернула руку от чайника и по-детски сунула обожженный палец в рот. Неудачливая ведьма, надо же... Больше похожа на маленькую девочку, которая пытается казаться взрослой, потому что по-другому - нельзя.
И я шагнул к ней, и осторожно обнял. И как только она оказалась в моих объятиях, я увидел...

Вот малышка Тинни стоит над разбитой чашкой, и длинный тощий мальчишка со злорадством бьет ее по щеке грязной ладонью - хотя чашка слетела со стола сама по себе...
Вот ее привез к тетке отец мальчишки, еще более длинный и тощий, чем его родной сын - он гневно шипит что-то о ведьминском отродьи...
Вот Эдра задумчиво смотрит на то, как Тинни, зажав уши, учит длинный наговор, повторяя его безмолвно десятки, сотни раз, боязливо поглядывая на учительницу - но все без толку...
Вот она с ужасом слышит, как за стеной вопит женщина - и понимает, что это шепот и травы тетки заставляют ее так вопить...
Вот Тинни, уже начинающая превращаться из ребенка в девушку, сидит на жесткой кровати, обхватив колени, и смотрит в окно, на неизменно бесцветный пейзаж - чувствуя, что желает и боится чего-то, отличного от одинокой жизни вдвоем на самом краю мира...
Вот тетка везет воспитанницу в самую столицу, долго ждет с ней аудиенции Старшей Ведьмы, наконец, представляет Тинни, одетую в порядком вылинявшее платье "госпоже Гартадо"... обе ведьмы выглядят совершенно бесстрастно, а Тинни не знает, куда девать руки до тех пор, пока единственная ведьма, носящая фамилию, не произносит: "Дурная кровь. Но чья это вина?"... Эдра негромко произносит ей что-то на ухо, слегка кривя уголок рта, но Тинни слышит лишь второй ответ: "Все останется как есть. Мне жаль" - и девушка догадывается, что тетка надеялась получить новую землю, прося не столько за себя, сколько за племянницу... Но ничего, ничего не изменится...
Вот тетка второй раз везет Тинни на встречу с госпожой Гартадо, и на аудиенции, такая же прямая и сосредоточенная, как и в прошлый визит, только молча подает бумагу, Прошение о смерти. Ведьма не может уйти из мира живых намеренно, пока ей не позволят. Услышать "Позволяю" - достойно, услышать "Не позволяю" - лестно. Эдра удостаивается лишь равнодушного "По твоему желанию". Напоследок Старшая Ведьма вручает Тинни сверток - в нем красивый головной платок и черное платье. По возвращении тетка несколько дней приводит хозяйство в порядок, без сна и отдыха, а потом просто падает без чувств. Придя в сознание, она прощается с Тинни и просит у нее прощения. Но девушка не понимает, за что...
Вот она лежит на все той же жесткой постели в полном одиночестве, вспоминая несчастного, пришедшего к ней за излечением. У Тинни не было достаточно силы, чтобы помочь ему, а у него не было достаточно денег, чтобы просить помощи другой ведьмы. И девушка чувствовала, что ничем не может отсрочить его кончину, и потому не стала брать денег - хотя как же они ей нужны...
Вот Тинни с тоской следит за облаками, безразлично плывущими по небу и крадущими у нее тоненький край Луны... Юная ведьма уже совсем. обессиленна, она чувствует ставшие почти привычными голод и усталость... В отчаянии она поднимается с крыльца - ступеньку давно пора бы починить - и тихо, неслышно бежит к лесу, в сторону земель соседки Альки... вот она бесшумно крадется по чужой уже земле, надеясь лишь на то, что сама полная, неуклюжая, вздорная Алька глядит в небо с другого края своих владений... наконец, Тинни без сил почти падает у старой сосны - и впивается взглядом в молочный лунный свет, чувствуя, как медленно-медленно становится легче дышать, и как горят щеки от невыносимого стыда...
Стыд, одиночество, обида на мать, которой она не знала, на отца, который ее не принял, на судьбу, уготовившую ей долю самой слабой и бесполезной ведьмы из всех, и гнев на себя, такую слабую, неумелую и неудачливую...

Она вывернулась из моих объятий и обернула ко мне залитое слезами лицо:
- Эрен... Зачем ты...
И я не знал, что ответить этой моей маленькой ведьме. Сказать, что успел полюбить ее, сказать, что готов сделать все, лишь бы изменить в ее жизни хоть что-то? Без слов снова обнять ее, и больше никогда не отпускать?..
Я не знал. Но, глядя на ее нежное печальное лицо, я чувствовал - еще мгновение, и я найду, найду верный ответ. Я просто не могу не найти его.


24.8.11.П.