Кошачий вальс

               

Признаюсь сразу: я никогда не любил их – серых, рыжих, полосатых, пятнистых, жалких, наглых,
с горящими малиновыми глазами. В лучшем случае, я их терпел, внутренне весь напрягаясь.
Это – когда боялся смертельно обидеть сюсюкающую хозяйку, которая причитала: ты, мол, только посмотри,
какая пусенька, какая дусенька. А эта пусенька царапала мне брюки, доставая когтями до тела,
и при этом, наверно, ухмылялась про себя: терпи, терпи, не будешь же ссориться из-за меня.

Однажды на квартире приятеля ко мне на колени запрыгнули сразу два развесёлых братца,
до этого усердно катавших по полу колобок – мячик. Пытка продолжалась несколько минут,
но для меня они, эти минуты, длились целую вечность.
Приятель при этом на полном серьёзе излагал биографии своих хвостатых воспитанников,
очевидно, не понимая, что я с удовольствием выкинул бы их в окно с пятого этажа.

В другой раз меня затащила к себе пожилая музыкантша – пианистка, у которой таких питомцев
оказалась чуть ли не дюжина. Бог мой, как они разевали рты, демонстрируя розовые языки и пасти!
Я потом целую неделю не мог успокоиться, вспоминая прелести кошачьей трапезы в этом милом пансионе.

Словом, я никогда не любил кошек, по моему глубокому убеждению, абсолютно никчемных животных,
эту одушевлённую людскую забаву, не поддающуюся ни обучению, ни дрессировке.
Ведь всем известно, что кошки гуляют сами по себе и норовят сделать гадость.

Но недавно среди ночи я проснулся от чего-то пронзительно-жалобного.
Долго не мог понять, в чём дело. Наконец, догадался выглянуть на балкон.
Там сидели двое – котёнок и, очевидно, его блудливая мамаша. Что она именно такая, я догадался сразу.
Её вид не внушал никакого доверия.
Котёнок орал благим матом, родительница сидела спокойно, лишь иногда искоса взглядывала в моё окно.

Мне захотелось сделать этой семейке внушение. Но…
Нет, никогда я не представлял до конца кошачьего коварства. Едва я приоткрыл балконную дверь,
мамочка схватила своего сынка за загривок и, спокойно прошествовав мимо меня,
внесла его в комнату. Через минуту она воровато шмыгнула назад, а её драгоценное чадо
осталось отдыхать где-то в поддиванном пространстве.

Утром, с помощью соседского мальчишки, я выловил котёнка и безжалостно выставил его за дверь.
Мой случайный жилец пытался протестовать. Не тут-то было. Я пресёк все его поползновения.
Потом до вечера я не вспоминал о нём.
Ложась спать, выглянул с тревогой на балкон. Никого не было.

Ночью я неожиданно замёрз.
Встал, надев халат, и прошлёпал тапочками к продуваемому ветрами окну.
«Деревья гнулись…», как поётся в песне.
«Замёрзнет», – подумал я о котёнке, и чем-то железным сжало сердце.

На следующий день я ходил по микрорайону и рассматривал всех проживающих поблизости котят.
Кстати, их оказалось неимоверно много.
Они выскакивали из подвалов, чинно выходили из подъездов, перебегали дороги, тротуары, аллеи.
Я смотрел им вслед и думал: где же спят все эти несчастные?
Хорошо ещё, если у кого-то под диваном. А может, они по ночам мёрзнут и страдают?
Люди, люди, как вы можете допустить такое!
Наверно, со мной случился внезапный приступ сентиментальности.

Вдруг я увидел «своего» котёнка.
Почему-то я назвал его своим и очень этому удивился.
Котёнок стоял под деревом, наверно, с другом или братом, таким же худым и жалким.
Оба о чём-то шептались.

Я сразу же вспомнил старый одесский анекдот о двух оборванцах в лохмотьях.
Зима. Мороз пробирает.
Один сплюнул сквозь зубы и презрительно говорит другому:
- Чего дрожишь, дешёвка?
Это «моему» котёнку тот, другой, говорит.

Я чуть не заплакал.
               
                Р.Маргулис