Любовница

                Ты чужой – как понять мне это?
                Ю.С.


– Любовница! Стыд-то какой! – со стоном выговорила бабушка и заплакала.
– Вам все только стыд! А я его люблю! – крикнула Алена и отвернулась к окну. Слезы стояли в горле, готовые вот-вот выплеснуться наружу, и она старалась разозлиться, чтобы не расплакаться. – Вам главное, что люди скажут!
– Так ведь среди людей живем, – виновато отозвалась бабушка, вытирая глаза. – А потом… перед Богом – тоже грех.
– А они не венчанные, значит, перед Богом – не муж и жена! – со злым смешком крикнула Алена.
– Все равно! Он чужой муж…
– Чужой муж?! – Алена яростно обернулась. – Женька – чужой?! Это она… Да откуда она только взялась?! Я должна с ним быть! Мы с восьмого класса вместе! Он меня любит!
– Если бы любил, женился бы на тебе, – подала голос молчавшая до того Людмила.
Людмила была папина жена. Мать Алены умерла шесть лет назад от стремительной онкологии. Через три года отец привел молодую жену. Точнее говоря, не привел, а сам ушел жить к ней, оставив квартиру окончившей школу дочери. Людмила оказалась доброй, деликатной, на роль мачехи не претендовала и со временем стала Алене старшей подругой. Но в истории с Женькой она оказалась «по ту сторону баррикад».
Их история, действительно, началась в восьмом классе. То есть Алена была в восьмом, а Женька Соловьев – в десятом. Тогда только-только не стало мамы, а Женька как-то незаметно оказался рядом, стал опекать ее, заботиться. И скоро Алена уже не представляла себя без него. Да и никто, кажется, не представлял. Во дворе, в школе, в семье все настолько привыкли видеть их вместе, что не сомневались в скорой свадьбе. Но Алена решила, что сначала надо все-таки получить профессию. Женька тоже не торопил со свадьбой, к тому же оказалось, что его после техникума забирают в армию. Служить предстояло всего год, но Алене этот срок казался вечностью. На проводах она рыдала так, словно провожала его в последний путь. Будто чувствовала… Со службы Соловьев вернулся не через год, а через два. С женой.
Первое время, проревев две недели в подушку, Алена даже слышать о нем не желала. Благополучно сдала экзамены в техникуме, нашла работу. Стала ходить с девчонками в клуб по выходным. И вдруг однажды на дискотеке – он! Все такой же: веселый, красивый, родной. Пригласил на танец. Не успела Алена ответить, как он уже обнял ее за талию и увлек за собой. Спросил про ее жизнь, про работу. Она отвечала невпопад и дрожала. Крепкие плечи под ее ладонями – ее пальцы помнили каждый сантиметр этих плеч и груди… Аромат одеколона – все тот же, он не меняет привычек. И голос… как давно она не слышала этих привычных хрипловатых ноток!
Танец закончился, Алена незаметно выскользнула из клуба. Домой, домой! Подальше от него! Он чужой, он бросил ее, предал!
…Господи, Женька – чужой!..
Ночь прошла как в бреду. Алена металась по квартире, не находя себе места. Горели щеки, колотилось сердце, спутанные мысли отчаянно пульсировали в мозгу. Только к рассвету она забылась на диванчике в кухне.
Утром Алена вышла из дома с больной головой. Мысли уже улеглись, сердце успокоилось, но наступило странное оцепенение, когда весь мир кажется отгороженным толстым матовым стеклом. Соловьев ждал ее у подъезда.
– Алена, надо поговорить.
– Нам не о чем говорить, – ответила она, стараясь не смотреть на него.
– Алена, очень надо. Ну… последний раз.
Она сама не знала, зачем пошла с ним по улице. Может, втайне надеялась узнать, почему он женился на другой? Или так и не смогла стряхнуть оцепенение? А Женька словно забыл о жене, говорил только о них: вспоминал, что было раньше, рассказывал, как скучал по Алене в армии.
– Не так уж скучал, раз женился, – съязвила она.
– Это все бред, страшный сон. А наяву – только ты! – Женька схватил ее руку, прижался к ладони лицом.
Алена ощутила его дыхание на своей ладони и не удержалась – погладила его по волосам, как раньше… Почувствовала, как он целует ладонь… И убежала, вырвав руку.
Алена решила: больше никаких разговоров, танцев, встреч. Нельзя его видеть! Ничего не изменишь, у него жена, он сам так решил. В груди поселился одинокий маленький зверек, по ночам он тоскливо выл, а днем тихонько поскуливал и царапал душу…
Через неделю Алена столкнулась с Соловьевыми лицом к лицу. Алена остолбенела, не в силах выдавить ни слова, а Женька, кивнув ей, будто случайной знакомой, прошел мимо, придерживая жену за талию. Зверек в груди зашелся истошным лаем…
Но тем же вечером Соловьев позвонил в дверь квартиры. Алена его не впустила, тогда Женька стал приходить почти каждый вечер. Его замечали соседи, и спасаясь от любопытных глаз, Алена открыла дверь. И снова слова, слова: «Это недоразумение, мы все исправим… Люблю только тебя, тебя одну… Она мне чужая, только по паспорту жена…» Его голос, такой привычный, родной. Его глаза – любимые, серые, честные… Нет, Алена сдалась не сразу. Сколько раз она выставляла его за дверь, но он опять приходил. И вот однажды… Ну, она же не каменная! И все это время его по-прежнему любила…

– На чужом горе счастья не построишь, – всхлипнула бабушка. – Ты про жену-то его подумала? Каково ей сейчас?
– А она про меня думала, когда Женьку уводила? – огрызнулась Алена. – Я ее ненавижу!
Несколько минут все молчали, только бабушка прерывисто вздыхала и вытирала глаза.
– Что он хоть говорит-то? Как дальше жить будете? – хмуро спросила Людмила.
– Вместе будем жить, – сказала Алена с вызовом. – Он разведется.
Но разводиться Женька не спешил. Каждый вечер его черная «Приора» останавливалась напротив конторы, где Алена работала бухгалтером. Она садилась в машину, и они ехали то к ней домой, то в кафе, а то за город, на свежий воздух. «Вылазки» на природу Алена особенно любила. Начиналась осень, березы в пригородной лесополосе стояли золотые. На те два часа, что они с Женькой приезжали в лес, Алена забывала про все на свете: про пересуды соседок, про ссоры с родными, про его жену…
Но зато по ночам, когда она опять оставалась одна, Алена сходила с ума от ревности. Против своей воли она начинала представлять Женьку обнимающим жену, воображала, как он целует ее, как шепчет ей на ушко нежные слова… В груди поднималась горячая клокочущая волна, она бурлила, требовала выхода и однажды захлестнула так, что Алена заполночь позвонила Женьке на сотовый. Разговаривать он не стал, а утром позвонил ей на работу и отчитал так, что Алена полчаса взахлеб ревела, закрывшись в туалете.
– Женечка, прости, – рыдала она вечером у него на плече, –  я не буду больше, не буду… Ну прости ты меня!
– Думаешь, мне легко? Я жену видеть не могу, ее родители смотрят волком, моя мать меня пилит. Да ты пойми: я не могу развестись прямо сейчас. Ее отец меня тут же с работы выгонит. И сделает так, что меня никуда не возьмут. Он может, у него влияние… Ну как мы будем жить? А мне нужна эта работа! Там перспективы, понимаешь? Потерпи немножко, малыш…

В начале октября Алена поняла, что беременна. Первым ее чувством был безотчетный страх: что теперь будет?! Несколько дней Алена не находила себе места, и наконец выложила все лучшей подруге. Машка охнула, взялась ладонями за щеки, подумала немного и заявила:
– Надо срочно делать аборт! У тебя мачеха ведь в больнице работает?
– Ну да…
– Звони ей.
– Маш… – Алена замерла с мобильником в руке, – я боюсь.
– Чего? Дура! – взвыла Машка. – А одна с ребятенком остаться не боишься? А если он не женится? Кто тебя потом возьмет с таким приданным? Выдумала: в двадцать лет матерью-одиночкой становиться!
Людмила Алену отговаривала. Рассказывала, как много женщин не могут иметь детей после первого аборта, пугала осложнениями, уверяла, что будет помогать растить малыша. Но с каждым ее словом Алена почему-то все больше убеждалась, что не хочет этого ребенка. Не до него сейчас! Она сама в полной неопределенности, куда ей еще и ребенок.
– А Женька-то знает? – спросила наконец Людмила.
Алена испуганно помотала головой.
– Расскажи, – посоветовала Людмила. – А вдруг он разведется, когда узнает о ребенке.
– Нет, – решила Алена, – не надо ему ничего знать. 
Два дня спустя в халате и тапочках она сидела перед дверью процедурного кабинета и ждала своей очереди. Из-за тонкой перегородки доносились деловитые переговоры медиков и отвратительное звяканье инструментов. Алена стискивала потные ладони и никак не могла унять стремительный перестук сердца. Цветной плакат на стене наглядно демонстрировал внутреннее устройство женского организма. Глядя на него, Алена очень ярко представляла, как сейчас в процедурке, вспарывая живую плоть, скользит во внутренностях женщины холодная медицинская сталь.
– Приходим в себя! Женщина!.. женщина, вы меня видите? – донеслось из кабинета. – Хорошо, опускаем ножки… встаем, встаем…
«Я следующая», – чувствуя, как спина покрывается холодным потом, подумала Алена. И постаралась убедить себя: – Это же под наркозом, значит, не больно…»
В этот момент из дверей процедурной показалась пациентка. Она почти висела на руках медсестры и санитарки, ноги у нее заплетались, а на землистом лице не было абсолютно никакого выражения, точно маску надели. Две беременные женщины, проходившие по коридору, посторонились, и одна другой вполголоса проговорила:
– Абортница…
Вторая отозвалась еще тише:
– Я тоже сначала хотела, у меня двое уже есть. А потом жалко стало: мой ведь, наша с мужем кровиночка, а я ее… – Она спрятала намокшие глаза и стала бережно оглаживать большой круглый живот.
Алену бросило в жар. Едва женщины скрылись в палате, она выскочила из гинекологического отделения в общий коридор. И столкнулась с Людмилой, та, видимо, спешила к ней.
– Ты что? Ты куда, Алена?
– Люда, я не могу, не могу! – Алена повисла у мачехи на шее и разрыдалась.
Та стала гладить ее по волосам, как маленькую:
– Ну что ты, что ты. Не можешь и не надо, вот и хорошо, что не можешь, вот и славно… – Алена что-то неразборчиво бормотала. – Что ты говоришь?
– Кровиночка… – выдохнула Алена запавшее в душу старинное слово.
Кровиночка! Их с Женькой общая частичка! Маленькое существо, в котором они всегда будут вместе! Ребеночек…
– Ну все, успокойся, пошли за вещами, – решительно сказала Людмила.
– Люд, может, ты сама сходишь, а? – испуганно уставилась на нее Алена. – А я тут подожду.
– Дуреха, – ласково вздохнула Людмила и пошла в палату, а Алена укрылась за кадкой с могучим фикусом – точно кто-то мог поймать ее и заставить пойти в жуткий кабинет.
Переодеваться Алена не стала, только натянула ботики и накинула поверх халата пальто. Через три минут такси уже увозило ее домой. Постепенно успокаиваясь, Алена смотрела на улицы, где когда-то гуляла с Женькой, и думала о том, что теперь они наконец-то будут вместе. Женька тоже поймет, что в этом ребенке они стали одним целым, и вернется.
Тем же вечером она все ему рассказала. Они были дома у Алены, за окном мерно шелестел дождь, комнату наполнил сиреневый сумрак. Алена сидела на диване, голова лежащего Женьки покоилась у нее на коленях. Алена теребила его короткую стрижку и думала, что это и есть счастье.
– Жень… – шепнула она.
Он что-то мурлыкнул в ответ, точно разомлевший на солнышке котенок. Алена склонилась к нему поближе.
– Жень, я хочу тебе кое-что сказать…
– У?
– Нас теперь трое.
– Знаю, что трое, – недовольно отозвался Женька, имея в виду их и жену, и повернулся на бок.
– Да нет, ты не понял. Нас трое.
Он моргнул. Замер на минуту. Потом резко вскочил, больно толкнув Алену локтем.
– Ты… ты что, беременна?
Алена кивнула, улыбаясь.
– И что теперь?
– Рожать буду. Жень… этот малыш – наша с тобой кровиночка, твоя и моя…
– Да, дела, – непонятно выдохнул Женька. Постоял еще секунду, потер затылок и решительно шагнул в прихожую.
– Ты куда?! – Алена метнулась за ним.
Успевший обуться Женька обернулся.
– Ален, ну, мне подумать надо. – Он быстро чмокнул ее в лоб и уже из-за двери бросил: – Созвонимся.
Алена осталась растерянно топтаться в прихожей

Прошла неделя, Женька не звонил, а если Алена звонила сама, сбрасывал вызов. Людмила пыталась осторожно утешать:
– Испугался ответственности, мужики они такие. Вот привыкнет к статусу будущего папаши и позвонит. И надо будет что-то решать с вашей дальнейшей жизнью.
Алена молча кивала, тихонько плакала в подушку ночами, а днем безуспешно пыталась дозвониться. Несколько раз трубку брала его жена, Алена прислушивалась к ее голосу и думала, что постепенно начинает ненавидеть не только ее, но и Женьку. Наконец он позвонил. Сам! Алена схватила телефон:
– Женька!
– Ален, я спросить хотел, – он говорил глуховато и сухо. – Ты точно решила оставить ребенка?
– Да, – выдохнула она, и сердце сразу сжалось. – Да!
Несколько секунд в трубке было тихо. Потом он произнес:
– Ты это… не звони мне пока, ладно? Нам надо расстаться. На время! У меня тут кое-какие проблемы нарисовались, надо с ними разобраться.
Алена, где стояла, там и села – в кухне на пол. Выронила онемевший мобильник, уткнулась лицом в мягкий диванчик и низко, по-бабьи, завыла. Как же так? Что теперь с ней будет? Как он мог?! Как? 

К новому году обозначился животик, но измотанная тяжелым токсикозом Алена уже не обращала внимания на любопытные взгляды и вопросы женщин-коллег. Женька за это время так ни разу и не объявился, его мобильник был недоступен – наверное, Соловьев сменил номер. Алена утешалась только мыслью, что частичка Женьки теперь всегда с ней. Забегала Машка, спрашивала про самочувствие и укоризненно качала головой – не понимала, зачем Алена взвалила на себя такую обузу. Людмила наоборот ободряла, говорила, что все будет хорошо, и «пусть катится на все четыре стороны, без него вырастим». И никто не понимал, что Алена до сих пор не представляет себя без Женьки. Ей все казалось недоразумением, страшным сном, который вот-вот закончится, и Женька вернется.
В середине мая родилась Аришка. Людмила боялась, как бы Аленкины переживания не отразились на малышке, но все обошлось. Девочка при росте сорок девять сантиметров весила три двести, отменно кушала и крепко спала. В  положенный срок папа забрал Алену с малышкой из больницы, и все семейство зажило новой жизнью. Первый месяц молодая мамочка провела в квартире отца, а потом решительно вернулась к себе. Надо же было привыкать самостоятельно воспитывать дочь.
Аринка подрастала. Хваталась за мамины руки цепкими пальчиками, бодро сучила розовыми пятками, когда ее раздевали, сверкала темно-серыми, Женькиными, глазенками. Иногда Алене снилось, что Женька держит Аришку на руках…

Соловьев объявился осенью. Притащил здоровенную мягкую игрушку и заявил, что хочет видеть дочь.
– Какая она тебе дочь? – вполголоса сказала Алена, стоя в дверях и не впуская его в квартиру. – Ты о нас целый год не вспоминал!
Он вдруг встал на колени.
– Ален, прости. Я дурак, гад последний. Я тебя прошу… молю: разреши мне ее увидеть.
– Нет.
– Умоляю тебя. Ради нее… пожалуйста… Прости!
Алена вдруг поняла, что не может сказать ни слова. Ее крупно затрясло. Да, он гад, сволочь, предатель, но он – ее Женька, ее любимый Женька.
В спальне громко заплакала Аришка. Алена на деревянных ногах пошла к дочери, Женька метнулся за ней. Аришка никак не хотела успокаиваться. Алена ее и в кроватке качала, и на руках, и грудь дала. Но малышка, будто чувствуя волнение матери, продолжала кричать. Женька смотрел-смотрел от порога и вдруг решительно шагнул к ним, протянул руки.
– Да мне ее. Дай! – и отобрал девочку. Подхватил ее неловко, но надежно, прижал к широкой груди.
– Руки помыть… – пробормотала Алена. Женька, не обращая на нее внимания, качал девочку. И Арина постепенно успокоилась, уснула.
– Видишь, маленькая, а понимает, – шепнул Женька, опуская дочь в кроватку. – Чувствует, что отец.
У Алены подкашивались ноги, она сползла на кровать и вдруг расплакалась. Вся накопившаяся боль, обида на Женьку, усталость последних месяцев рванулись из нее с этими слезами. Алена зажала ладошкой рот, чтобы не разбудить Аринку, и крупные слезы побежали по ее щекам непрерывной дорожкой. Женька бухнулся перед ней на колени, обнял, прижался лицом к ее ногам.
– Аленочка… девочка моя маленькая, – бормотал он, и Алене стало так жалко себя, что она зарыдала.
Он быстро подхватил ее на руки, вынес в другую комнату, опустил на диван, прижал к себе.
– Ну что ты, что ты! Девочка… сладкая моя девочка…
В его руках было так надежно, так спокойно и тепло, что Алена забыла обо всем на свете, кроме вот этого чувства защищенности и тепла…

Женька приходил три-четыре раза в неделю, иногда оставался на ночь. Говорил: «Теперь вы моя семья». Приносил игрушки для Арины, давал деньги на ползунки и памперсы. Ходили гулять втроем, и тогда Алена чувствовала себя почти женой. О настоящей жене Соловьев говорил неохотно, отмахивался, мол, давно не живем вместе, но официально разводиться или хотя бы переехать к Алене не хотел. «Нам и так хорошо, ведь правда?» Было ли это правдой? Пожалуй. Когда он был рядом, Алена чувствовала себя самой счастливой женщиной на свете. Но когда он уходил…
Временами наваливалось отчаяние: он никогда не будет с ними. Алена хватала дочку, прижимала к себе и часами не спускала с рук – когда его живая частичка была так близко, Алене становилось легче.
– Ну что ты маешься! – говорила Людмила. – Пусть женится или уходит совсем! Сколько можно трепать тебе нервы.
Алена мотала головой:
– Я не могу без него…
– Сможешь, у тебя вон дочь.
– Его дочь…
Аришка уверенно сидела в кроватке, гремела погремушками и очаровательно улыбалась.

Ту страшную ночь Алена запомнила навсегда. У Аришки резался очередной зубик, и она капризничала. К полуночи щечки девочки раскраснелись, лобик стал горячим. Людмила как назло уехала к родственникам в другой город, и помочь не могла. Алена дала дочке жаропонижающее, подумала и вызвала «скорую». «Неотложки» не было долго, а жар не спадал. Алене стало страшно. Аришка уже не плакала, ее горячее обмякшее тельце ватно висело на Алениных руках. Алена ходила с ней по комнате из угла в угол, плакала и сбивчиво шептала: «Господи, спаси ее… Матушка Пресвятая Богородица, исцели… мамочка моя, мамочка, помоги нам…Где же «скорая»? Господи!»
Алена схватила телефон и стала звонить Женьке.
– Приезжай, пожалуйста, Аришка заболела… Да, да! Я очень боюсь. Да вызвала я «скорую», но я все равно боюсь.
Показалось ей или в самом деле в Женькином голосе проклюнулась досада?
– Ален, ну я не могу сейчас, я на работе… Да некому подменить! Ты на часы смотрела, ночь же!.. Алена… ну подожди… Я приеду, как только смогу.
Молодой и очень серьезный врач «Скорой помощи» сделал укол и велел собирать девочку в больницу. И вот – гулкие больничные коридоры, бледно-голубые стены, белые халаты. Пожилая медсестра решительно загородила дверь в палату: «Мамочка, подождите в коридоре, нам надо провести обследование!»
 Господи, что же так тянется время, еще только пять минут, как она сидит перед закрытой дверью, вслушиваясь в каждый звук, а кажется, прошла вечность! Девочка моя, лишь бы с тобой все было хорошо!
Аринку опутали проводами, подключили к какому-то аппарату и наконец пустили к ней. «Маленькая моя…» Алена погладила бессильно вытянутые ножки, беспомощно оглянулась на врача:
– Что с ней?
Врач стал объяснять, но смысл сказанного до Алены не доходил, только отдельные слова пробивались в сознание: «инфекция», «осложнение».
«Девочка моя, доченька… только живи, пожалуйста, живи…»
Алена позвонила отцу, тот примчался через полчаса. Крепко взял Алену за плечи:
– Дочка, все будет хорошо. Ей помогут, слышишь?
Алена кивнула и вдруг заплакала:
– Папочка, это я виновата.
– В чем? – ахнул отец. – Ты что такое говоришь?
– Я, папа! Я с Женькой встречалась, а он женатый, вот меня Бог и наказывает!
– Алена, Алена! – отец крепко прижал ее к груди. Строго выговорил: – А ну прекрати истерику! Что еще за выдумки. 
К Аришке больше не пускали, Алена могла видеть ее только сквозь стекло в двери. Время стало густым и тягучим, как кисель. Все чувства и мысли сосредоточились в одном: «Только бы Аринка поправилась». Если бы рядом не было папы, наверно, Алена сошла бы с ума. Но папа держал свою надежную крепкую ладонь на ее плече, и от этого было чуточку легче.
Улучшение наступило только к вечеру. Температура спала, Аришкины щечки порозовели, она открыла глазки и даже попила  водички. Примчавшаяся прямо с вокзала Людмила настояла, чтобы Алена поехала на ночь домой, обещала, что не отойдет от Аришки ни на минуту. В машине по пути домой Алена опомнилась:
– Папа, а как же работа? Ты ведь весь день с нами! У тебя неприятности будут.
Отец отмахнулся.
– Ты же сам говорил, у вас заведующий – зверь.
– Ален, да чихать я хотел на работу и на заведующего, вы с внучкой важнее.
Алена вздохнула.
– Не переживай, – отец с добрым прищуром глянул на нее в зеркало заднего вида. – Я звонил мужикам, они обещали подменить. Да шут с ней, с работой, выгонят – найду другую.

Аринка быстро поправлялась, но выписывать их не спешили. На третий день в больнице объявился Женька Соловьев. Он держал в охапке оранжевого медвежонка и улыбался.
– Привет! – весело сказал он и потянулся поцеловать Алену. Та отстранилась.
– Ты чего? Где дочка? К ней можно?
– Нельзя, – очень ровно выговорила Алена, плотно закрывая за собой дверь палаты.
– Почему это? – Женька продолжал улыбаться.
– Да потому! – свистящим шепотом выговорила Алена. – Игрушку принес? Йогурт? Не нужны нам твои подачки, убирайся!
– Ален, ты чего? – опешил Женька. И невольно отступил к лестнице.
– Что слышал. Ты нам нужен был, когда Аришке плохо было, а теперь уходи. Уходи! Без тебя справились, и дальше обойдемся!
– Ну не мог я приехать раньше.
– И позвонить не мог? Или тебе не интересно, что с твоей дочерью?!
– Алена…
– Уходи, я сказала! – Алена сильно толкнула его в грудь. – И чтобы я тебя больше не видела. Хватит, сыта по горло твоими обещаниями!
Женька мрачно глянул на нее исподлобья.
– Игрушку возьми.
Алена выхватила несчастного медведя и швырнула вниз по лестнице. Она и самого Женьку так же швырнула бы, только сил не хватит.
– Убирайся!!

Лето в тот год выдалось сказочное – в меру жаркое, без затяжных дождей и совсем без гроз, которые пугали бы Аринку. В бабушкином деревянном доме в деревне Алена с дочкой занимали просторную светлую комнату, выходящую окнами в сад. Утром в доме пахло смородиновым листом и мятой. В деревне Аришка заметно окрепла, вьющиеся волосики отросли и посветлели. Она уверенно топала крепкими ножками по тропинкам, радостно тянулась к зацветающим в палисаднике бархатцам, гонялась за нарядными петухами и заливалась счастливым смехом, когда ей в руки попадалась бабушкина пушистая кошка. При взгляде на дочку у Алены сердце сжималось от нежности. «Господи, а ведь когда-то я воспринимала ее как Женькину частичку, как существо, в котором мы с ним едины, – иногда виновато думала Алена. – А она просто моя доченька».
После больницы с Женькой Соловьевым Алена виделась только один раз. После нескольких коротких и сухих разговоров по мобильнику, Женька вдруг прикатил в деревню. Алена послала было говорить с ним бабушку, но Женька не успокоился, пока она сама не вышла на крыльцо. Женька нервно курил у калитки.
– Чего тебе? – спросила Алена издали.
– Соскучился. Тебя хотел увидеть и дочку, – отрывисто сказал Женька и бросил окурок.
– Дочку? – усмехнулась Алена. – Вспомнил…
– Все еще обижаешься, что тогда не сразу приехал больницу?
– Обижаюсь? – удивилась Алена и внимательно посмотрела на Женьку.
Он стоял перед ней такой знакомый и такой чужой. Нет, она уже давно не обижалась. Все перегорело в душе – и любовь, и обида. Осталось только стойкое чувство отчуждения. Тогда, в палате, возле больной Аринки она очень ясно осознала, что ни она, ни дочка Женьке не нужны. Они как были, так и остались для него развлечением, изюминкой в пресной семейной жизни.
– Уходи, Соловьев, – попросила Алена. – Жену хоть пожалей…

Больше Женька не появлялся. Минула солнечная сухая осень, потянулась долгая снежная зима. Только в апреле из-под осевшего грязного снега наконец проглянула травка. Полетели над солнечными проталинами первые коричневые бабочки-крапивницы. Аришка следила за ними, запрокинув голову и заливисто смеялась. Она шагала за ручку с прабабушкой и что-то деловито лопотала. Алена шла в нескольких шагах позади них и счастливо щурилась на солнце. Весна! Наконец-то весна!
Вдруг кто-то сзади перехватил ручки тяжелого пакета с продуктами, который она несла. Алена охнула.
– Девушка, позвольте вам помочь.
Широкоплечий парень в яркой модной куртке задорно улыбался.
– Сашка?!
– Узнала? Молодец! Да отдай ты сумку.
– Саш, ты здесь откуда? – выдохнула Алена, покорно выпуская свою ношу.
– В гости к тетке приехал. А ты у бабушки гостишь?
Алена кивнула. Надо же – Сашка! В детстве каждое лето проводили вместе в деревне. Игры, тайны – все было на двоих. Однажды сбивчивым шепотом Сашка даже признался Аленке в любви… Но после шестого класса он куда-то исчез, и вот теперь – такая встреча!
– Ну рассказывай, где ты, как?! – заторопилась Алена.
– Нормально. Окончил политех, работаю. Не женат, – отрапортовал Сашка и вопросительно глянул на Алену.
– А я… – нерешительно начала Алена.
– Я все знаю, – быстро сказал Сашка.
Алена посмотрела на него благодарно. И вдруг вспомнила, каким честным и добрым был Сашка в детстве. Интересно, изменился он? Сашка вдруг быстро оглянулся вокруг, заметил вербу, всю в пушистых сережках, подскочил к ней, отломил несколько тонких прутиков и вернулся к Алене.
– Зачем? – удивилась она, когда вербовый букетик оказался в ее руках.
– Алена, выходи за меня замуж.
– Что? – Алена расхохоталась. – Сумасшедший! У меня, между прочим, ребенок! Вон шагает, приданое мое! Зачем оно тебе?
В Сашкиных глазах мелькнула обида.
– А я люблю детей, – с вызовом отозвался он.
В несколько шагов Сашка догнал Аленину бабушку с малышкой, присел перед ними на корточки. Что-то сказал, Алена не разобрала. Потом услышала:
– Ну-ка, Аришка, пойдешь ко мне на ручки? – И Аринка, которая всегда боялась чужих, неожиданно потянулась к нему. – Вот умница.
– Ну надо же! – изумилась бабушка.
– Просто я умею обращаться с детьми, у меня племянница маленькая, – доверительно сказал ей Сашка, поглядывая на Алену.
Алена почему-то смутилась и уткнулась лицом в букет. Верба сладко пахла солнцем и весной. «Скоро Пасха, – подумала Алена. – Воскресение… Начало новой жизни».