Цикл. Память. Не родись красивой...

Мне думается, что я помню свое прошлое в мои самые маленькие годы лучше, чем события средних и даже последних лет. Странно...
Помню, бабушка моя всегда прятала от меня конфеты. А конфеты были… самые дешевые карамельки в бумажных обертках. Но я до сих пор их люблю больше любых дорогих конфет. Как любой ребенок, я могла их есть до последней конфетки за раз. А я знала, что у нее всегда где-то припрятаны мои карамельки! Но где? Решила выследить. И выследила!
Дождалась, чтобы бабушка ушла к соседке, что через стенку. А жили мы тогда в каком-то глухом месте Ленинградской области. Соседка жила в комнате, что соединялась общей дверью, заколоченной кусками старой фанеры, с нашей большой комнатой. Там были щели и я в них подглядывала за той комнатой.
Хорошо. Сидят за столом. Это надолго. И я полезла вглубь кухонного стола. Как сейчас помню, нижняя полка. Там, за стопкой суповых тарелок маленький заветный кулечек с карамельками!

Трудно было пролезть, хоть и маленькая. Вытаскиваю кулечек! И бах! Одна из тарелок разбивается! Ох, и влетит же мне от бабушки! Что делать? А спрячу-ка я осколки в мусорное ведро! Никто и не узнает!
Вытащила весь мусор. Положила осколки на дно ведра и мусором сверху закрыла. Все! Теперь никто не узнает, что случилось и мне не попадет! С таким радужным настроением я и съела все мои карамельки.
День прошел спокойно.
•Готька! А, Готька! Ну-ка иди сюда! Это ты, паршивец, конфеты все стащил? Я же ребенку их купила!
•Какие конфеты? Не брал я ничего!
Слыша это, мне становилось все более и более не по себе… Готю жалко. Он хороший. Он – мой крестный. И вообще –хороший. Часто меня на свидания с девушками брал и угощал жаренным луком с хлебом… вкусно!.. Он – добрый… Что-нибудь придумает, не выдаст… А сама сижу в маленькой второй комнатке, это и есть половина старого дома, где я жила с бабушкой и Готей.
Помню настенные часы с гирей на цепи в этой комнате.
Недолго бабушка допрашивала Готю. Справедливость восторжествовала и она поставила меня в угол, говоря:
• Нашкодила. Теперь расплачивайся… Будешь стоять в углу, пока большая стрелка не подойдет сюда, а маленькая – вот сюда.
Надо сказать, она ни разу в жизни пальцем меня не тронула. Никогда на меня не злилась и не кричала, хоть все в округе и все ее невестки считали ее очень сердитой женщиной и даже говорили о ней недоброе. Я же так любили ее, что когда она умерла, я много лет не могла слышать похоронную музыку или видеть похоронную процессию, давилась неудержимыми слезами. Меня просто разрывали рыдания… И вот всего несколько лет назад узнаю, что она мне старалась наследство оставить: 7 еще дореволюционных старых монет. Это еще до 1917 года монеты. Иконы старые свои. Что-то из своих украшений. Носила монеты постоянно в специально сшитом поясе под одеждой. Чувствовала, что умрет скоро.
Где-то за полтора месяца до ее смерти получаю от нее письмо co справкой на въезд. Прибылово тогда был поселок военный и какой-то стратегический. Въезд был только по пропускам. И вот она на свои копейки от картошки поехала в Приморск, получила этот пропуск для меня и в письме очень просила приехать. Край не близкий с Украины в Ленинградскую область. С работы, конечно, не отпустили. Сын меньше года. Все одно к одному. Написала, не смогу приехать. Никогда не забуду ее ответ: «Бог тебе судья». И в скорости умирает! На пути в больницу к Готе, самому младшему сыну.
Я была на том месте 4 года назад, где она пыталась присесть в свою последнюю секунду жизни. Не смогла. Там ее кто-то и нашел. Возле старой, уже не рабочей путевой будки. Говорили и об этих монетах. Куда они делись, не известно. Жаль. Не материальной ценностью важны они для меня. В этом ее любовь ко мне. Ее память! Надо было видеть ее жизнь, чтобы понять, чего стоило ей сохранить их, не продать за кусок хлеба с маслом.
А иконы Готя за бутылку спустил в память о своей матери. Пусть земля ему пухом будет. При такой чистой и романтической натуре в глухом забытом людьми пятачке севера ленинградской области нельзя было не спиться… да еще будучи из семьи врагов народа. Много жизней покалечено не только войной… Очень жаль посылочный фанерный ящик, что хранился в старом покосившемся домике на чердаке. Там хранились письма и фотография моего отца военных и сразу послевоенных лет. Его письма. Помню, там была такая фраза: «дочка так кричит, никак не могу сосредоточиться». Да, он всегда хотел и старался учиться. И после войны сразу приступил к реализации своей мечты. Он очень хотел, чтобы и мама училась. Она смотрела на жизнь по-другому и у нее на будущее были совсем другие виды.
Помню, мать моя приехала к бабушке в год моего поступления в институт. В Прибылово. Я уже была выслана к бабушке из Запорожья на лето, чтобы мои мальчики не мешали мне готовиться в институт.
Приезжают они (мама и отчим) с несколькими чемоданами яблок и абрикосов. Все переложено бумажками. Все доехало отлично. А что ехало в мешках, побилось и потеряло товарный вид. Хорошую фрукту продали. Остальную съели.
Слышу, бабушка говорит матери: «Не будь тут ее (меня, значит), ты бы мне никогда не прислала бы попробовать абрикос».
Ох, как мне хочется все вернуть, бабушка! Милая моя бабушка, Акулина Николаевна! Разве я бы позволила тебе самой все ведра с колодца таскать на тот большущий огород с картошкой! Разве я позволила бы тебе за мной посуду мыть? И хоть бы пол слова в укор! Ведь уже невестилась… Я ведь помню, как ты утром шла картошку продать, чтобы мне яичко купить, а сама их не ела… Или как ты по четвергам в военторг за 3 км ходила, чтобы маслице внучке купить, ато ведь к обеду уже закончится и следующий раз привезут только через неделю!
Видел бы кто ее! Красавица русская! Статная! Редкой красоты была! Такой ее и вижу. Вот… не родись красивой, говорят. Это про нее.
Замуж вышла не по любви. Помню ее слова:»Стерпится — слюбится». После смерти деда, не захотела больше замуж. А звали. Как нибудь расскажу об этом.
Я тоже однажды попробовала «стерпится-слюбится» — не могла, не стерпелось, не слюбилось…
Так вот. Поставила меня бабушка в угол. Смотрю на часы не отрывая глаз. Ox… так долго стрелки на месте стоят… А мне гулять ахота…
Заходит Гоша. Палец к губам. Молчи, мол. И стрелки – то, как бабушке надо, и подвел. Не прошло и пяти минут. Бабушка заходит. Для нее, видно, мой угол не меньшим наказанием был. Тоже ждала окончание углового срока.
•Что-то время быстро, я смотрю, пробежало. Готька! Ведь подвел, точно, поганец!
•Ничего я не подводил!
•Ну, ладно. Выходи уж! Только раз ты свои конфеты вперед съела, таперя долго не получишь. Когда в магазин-то таперя соберусь? Вот глупая… Сама же себя наказала. Ну, беги на улицу. Сейчас Майку доить пойдем.
Надо сказать, парное молоко мне не нравится. А вот Майкино я всегда ждала. Бабушка доит корову, а я рядом. С алюминиевой кружкой в руках. И так всегда!
Помню, как будто это сегодня. А было мне тогда не более 3х лет.
Вообще-то я была очень спокойным ребенком. Все говорят. Соплю себе. Что-то там делала. Что-то находила. Бормотала сама с собой. В общем, одиночество меня никогда не угнетало. Наверно, потому и сейчас я не страдаю от него. Такова моя стезя и не так уж и плохая.
Бабушка и потом мама мне рассказывали. Было мне что-то около года. Пухленькая молчунья была. Мать почему-то спала все время. Скорей всего расслабилась у своих и за мной как бы никто не смотрел.
Дедушка (тогда еще был жив, умер от сердечного приступа, когда мне только год с небольшим был) полез в подпол картошку перебрать, переворошить, чтобы не погнила. Вилами картошку разгребает, перекидывает ее с одного места на другое. И тут – плюх! что-то прямо на вилы! Темно, не видно. Но явно не картошка! Ба! Да это… !
Вылетает наверх и давай мать мою на чем свет стоит чистить, а та с просонья ничего не понимает: «Чуть не запорол вилами ребенка!» — и давай ее кулаками ласкать!
Оказывается, я подползла к краю дыры в полу и свалилась прямо к деду на вилы. Да, уж!
Мой дедушка (я первая его внучка, кого он увидел и с кем играл): «Ух-ух-ух-ух! Разгорелся наш утюг!» – распевал он, раскачивая меня на ноге! Была передо мной Светочка, но там что-то в семье сына не сладилось, так и не виделись. А я как бы теперь получается первая.
Я не помню, чтобы я сожгла папин дом в Волгограде, мне только говорили об этом. Но то, что меня не раз отгоняли от печки Готя и бабушка и отбирали спички, помню. Мне думается, жили мы в старом финском доме на две семьи, на нас и соседей. У нас в большой комнате и была эта печь. Но не для приготовления еды, а для отопления комнат. Высокая. С открывающейся чугунной дверцей. Прекрасно помню все в этих двух комнатах.
Прекрасно помню, как свалилась в овраг. Передо мной высоченная гора глины, а за мной и подо мной – вода. Мне бы звать кого на помощь. А я опять… Соплю. Молчу, стараюсь выбраться. Хорошо, Готя меня отыскал. Опять матери досталось, не углядела…
Почему-то я совсем не помню маму в те годы. Зато бабушку помню отлично.
Что-то в полтора года попадаю я в больницу в Выборге. Что-то очень серьезное с ногами и даже перестала ходить на долго. Помню рядом с моей кроватью слева окно. И вот вижу бабушкино улыбающееся лицо и в руках большую куклу! Я никогда потом не расставалась с этой куклой.
После успешного лечения вернулась домой. Спим. Я с бабушкой. И снится мне сон, что к лицу моей любимой куклы прилипла солома. Вот я и давай ее счищать: плюну на ладошку и тру по куклиному лицу. Опять плюну – и продолжаю! Трудно счистить!
А наутро бабушка рассказывает: « Сплю я. А внучка меня по лицу – хлесть! Плюнет на ручку и опять – хлесть! Что-то приснилось».
Да, все из внуков знают, любила она меня больше всех внучат. Внучат она всех любила. А вот к невесткам была… суровая, мягко говоря. И меня не пускала ни к кому из них. Тайком приходилось общаться.
У меня такое чувство, что она со своей огромной любовью и свое одиночество мне передала. Сама не хотела никого после своего Василия. И я вроде к сердцу никого не могу принять больше, а на стерпится-слюбится надежды у меня больше нет. Проверено. Не получается.