Шаловливый детский театр

     В размеренную жизнь нашего шестого класса лесной школы нежданно-негаданно ворвалась яркая страсть. Мы поголовно заболели театром.
     Всё началось с того, что директриса школы Муза Петровна пригласила актёра драматического театра, чтобы он вёл у нас драмкружок. Это был молодой мужчина высокого роста, кудрявый, весёлый и очень шустрый. Звали его Марленом Ивановичем. Несмотря на дамский оттенок имени, оно было всего лишь сокращением от Маркс-Ленин. Для нас он стал просто Марля.
     Почти весь класс записался в драмкружок, а я был одним из первых. После посещения театра и краткого наставления мы были готовы к сценической деятельности. Наш худрук сразу же стал ставить две постановки: одну с учителями, а другую с учениками.
     Пьеса, которую ставил Марля при нашем участии, называлась не то «Колхозный сад», не то «Яблоневый сад», но точно не «Вишневый сад». Она была посвящена драматической защите колхозного сада со стороны правильных ребят из бедных крестьян от плохих ребят из кулацких семей.
     Мне досталась роль предводителя шайки классовых врагов. Роль была немногословной, но мне принадлежали заключительные слова, когда я, окружённый отрядом пионеров, сокрушенно произносил: «Сдаюсь!». По ходу спектакля я давал короткие указания сообщникам, либо нахмурив брови, либо ехидно улыбаясь. Как известно, труднее всего играть роль без слов, поэтому я усиленно старался, вживаясь в образ.
     Моему приятелю Жоре Костенко повезло больше, поскольку ему предстояло играть главного героя, то есть главного пионера. Этих самых пионеров было значительно больше хулиганов, но те сильны были своей злобой.
     Потянулись долгие репетиции. Мне было значительно легче, чем многим участникам спектакля, так как свои несколько фраз я выучил в течение часа.  Режиссёр непрерывно менял мизансцены, добиваясь наибольшей выразительности.
     Однако репетиций драмкружка нам было недостаточно. Во время прогулок перед ужином кружковцы разыгрывали сценки, которые сами и придумывали. Тут были и стишки, и пародии, и частушки на темы школьной жизни. Кружковцы задевали всех, кого хотели, от директрисы до последнего ученика. Не скрою, что главным выдумщиком был я.
     Наконец, успешно прошла генеральная репетиция, когда Марля не сделал артистам ни одного замечания.

     В день спектакля в актовом зале собрались все ученики и некоторые родители. Вначале свою постановку по комедийной пьесе американского драматурга показали учители. Играли они блестяще. Особенно выделялся наш классный руководитель Вениамин Павлович. Постановка оказалась чрезвычайно смешной, и аудитория взрывалась от хохота.
     После недолгого перерыва наступил и наш черёд. Начиналось негласное соревнование с учителями, поэтому нам хотелось выступить как можно лучше. Когда поднялся занавес, и артисты увидели многочисленных зрителей, многие оробели и начисто забыли свои слова. Возникла неловкая пауза. Наконец главный пионер Жора выдавил из себя первую фразу. Казалось, что спектакль пошёл по накатанной колее, но вскоре мы с ужасом обнаружили, что выпало несколько важных сцен, и действие скомкалось. В результате ни зрителям, ни нам не стало ясно, кто же мы такие. Мы молча уставились друг на друга. Зрители расценили это как запланированный трюк и начали аплодировать. Режиссёр Марля нервно замахал руками, и занавес стал медленно опускаться. Надо было срочно спасать положение. Я выступил вперед и громко сказал:
     - Детвора! Сад мы еще успеем обчистить, а пока пойдем в лесную школу.
     Я моментально почувствовал, что всеобщее оцепенение прошло, и началась такая импровизация, которую не смог бы предвидеть ни один режиссёр в мире. Занавес остановился, а затем пошел вверх. Артисты, оторвавшись от малоинтересной колхозной темы, понесли экспромтом заранее придуманную околесицу на близкую им школьную тему. Особенно удались нам частушки.
     Про директрису Музу Петровну:
                Привезла нам Муза
                Спелые арбузы.
                Наелись мы от пуза
                И стали как медузы.
     Или про вечно пьяного завхоза:
                До чего же стар ты
                Завхоз Митрофаныч.
                Починил нам парты
                И улёгся на ночь.
     В зале творилось что-то невероятное от смеха. А когда мы исчерпали весь запас веселья и остроумия, то плавно перешли к пьесе. Теперь уже было всё равно, кто хороший и кто плохой. Свою заключительную фразу я подал так:
     - Вы меня так задолбали, что я сдаюсь.
     Когда спектакль закончился, показалось, что рухнет потолок от аплодисментов, криков и топанья ног. Большинство посчитало, что всё прошло по плану. Оглушительный провал превратился в умопомрачительный успех. Наш успех отодвинул команду учителей на второе место. Спектакль по пьесе с идеологической нагрузкой превратился в обыкновенный капустник. Директриса вызвала Марлю «на ковер», но он отстоял нашу самодеятельность. Однако пьесу сняли с репертуара. После премьеры мы почувствовали себя единой командой и легко освоились со сценой.

     Увлечённые успехом, мы замахнулись на пьесу «Левша» по Николаю Лескову. Скажем, от самого Лескова в пьесе остались рожки да ножки, но она открывала большие возможности для артистов. Роль Левши досталась Жоре, его невесты Катерины – самой красивой девочке класса Шуре Маракуце, а мне доверили Блоху.
     Роль снова немногословная. (А где вы видели говорливую блоху?) Но я много работал над образом: придумал смешные прыжки и научился делать стойку на руках с дрыганьем ног. Марля постоянно сдерживал меня, чтобы я не затмевал героя Левшу, но это трудно было выполнить, так как он был на голову ниже Блохи.
     Костюмы творили сами артисты. Для своей Блохи я позаимствовал платье у одной девочки, переделав его в небывалую по тем временам мини. Из марли и проволоки сделал крылья, не нужные натуральной блохе, но помогающие мне в прыжках, и прикрепил со спины.
     Спектакль «Левша» мы подготовили удивительно быстро, поскольку уже приобрели некоторый опыт. Марля всячески поддерживал наш энтузиазм.
     Наше выступление было встречено зрителями на «ура». Особенно удалась сцена подковки Блохи. Левша с деревянным молотком гонялся за мной, а я спасался от него прыжками и выкрутасами. Даже когда он поймал меня за ногу, пытался уползти от него. Вошедший в азарт Левша не в шутку колотил меня по подошве, а я натурально орал от боли. Поэтому подкованный я не мог прыгать по правде. Зрители от смеха сползали со стульев. А я, превозмогая боль, в ответ улыбался. Однако на этом мои мучения не окончились, когда проволока крылышек вонзилась в мою спину. Невзирая ни на что, я мужественно доиграл до конца спектакля, и даже приветливо раскланивался. Тогда до меня дошёл смысл выражения «искусство требует жертв».
     Наградой артистам послужил оглушительный шквал аплодисментов.
     Я ракетой проскочил за кулисы, где с остервенением сбросил ненавистные крылышки. Зато с каким наслаждением я погрузил ушибленные ноги в тёплую воду!
     За этот спектакль нас похвалили, показывали его еще в двух интернатах, но такого успеха, как на первом выступлении, мы не достигали никогда.

     Много лет спустя я смотрел спектакль «Ромео и Джульетта» в областном драматическом театре и обнаружил в программке, что главную роль играет актриса Александра Маракуца. Это была та самая уже повзрослевшая девочка.
     По окончании спектакля я пошёл к служебному входу в театр и стал дожидаться бывшую одноклассницу и коллегу по драмкружку. Наконец она вышла с огромным букетом цветов. Меня тоже узнала, но встретила холодно. И это понятно. Ведь она примадонна театра, а я всего лишь обыкновенный инженеришка.

     Навсегда я запомнил тот драмкружок в лесной школе. Артистом я не стал, зато на всю жизнь сохранил увлечение театром.