Записка

         
«Прибило мировую боль,
Надежду всех людей на свете.
Плыла оттуда, где юдоль
Печалей, слёз…».
         Л.Г.
   Служба на морском флоте часто чревата чрезвычайными происшествиями, из которых самая страшная кораблекрушение.
   Это случилось и со мной. Где-то в Индийском океане разыгрался шторм, вышло из строя рулевое управление, и наш корабль разбился о скалы необитаемого острова, вернее сказать куска суши размером 15 на 15 км.
   Наш корабль раскололся буквально пополам, при этом полностью была изуродована радиорубка. Даже послать сигнал SOS мы, естественно, не могли.
   Когда море успокоилось, мы перетащили на берег всё то, что еще можно было вытащить и всё то, что еще нам было нужно: пища, вода, брезент для палатки, одеяла и т. д.
   Довольно быстро мы обустроились. На вершине скалы поставили наблюдателя с ракетами, и стали ждать.
   Мы особенно не переживали, т. к. знали, что будут искать и рано или поздно обязательно найдут
   Когда мы насытились ожиданием, а, со- ответственно, и безделием, кто-то сказал – а не помочь ли нам самим себе, и не бросить ли запечатанную бутылку с нашими координатами в море, как это делали в далёкие времена.
   Не успел он закончить фразу, как бы в доказательство его правоты, я тут же увидел старинную бутылку из темно-зеленного стекла, всю обросшую мидиями и запечатанную сургучной печатью.
   Я тут же вскрикнул – еще кто-то ждёт помощи, смотрите бутылка!
   Когда вскрыли пробку, то обнаружили в ней не одну, а множество записок. Написаны они были на церковнославянском языке, или с использованием старой орфографии с такими исчезнувшими буквами,  как, например, Фита, ижица, твёрдый знак в конце слова и т. д. Давно она плавает по морям и океанам, и вот пристала именно к нам, тоже терпящим бедствие
   Но самое странное заключалось в том, что ни в одной записке не было сказано о кораблекрушении, тем более, не указаны координаты.
   Там было горе, одно только горе, даже без крика о помощи. Они обращались не к людям, а к чему им неизвестному, которое могло им помочь. Было понятно, что молитвы исчерпаны, слёзы высохли – последний акт отчаяния.
   Мы не могли им помочь. Да и они не ждали помощи, поскольку не указали, откуда отправлена была бутылка. К тому же, сколько времени прошло – живы ли?
   Мы бутылку плотно закупорили, залили сургучом. Капитан поставил свою печать. Две вещи – печать и судовой журнал спасали в первую очередь.

   Прошло не менее пятидесяти лет, я давно ушел на заслуженный отдых. Живу в родном городе на берегу любимого мною Чёрного моря. Продолжаю купаться, но, избегая жары, хожу на берег вечером в преддверие заката.
   Здесь, конечно, можно броситься в описание природы, т.к. заход солнца необыкновенно красив. Но всё это уже тысячи и тысячи раз описано, причем великими мастерами пера. Так что моё ученическое описание мне, как и вам, покажется кощунством – и ты тоже хочешь быть рядом? Нет, не хочу. Ищу пока свой стиль, свой путь.
   Но вот одну деталь я всё же опишу. Мне кажется, что на неё пока что никто не обращал внимание.
   Это радуга над горизонтом. Но это не дуга, как мы обычно привыкли видеть, а широкие полосы с плавно изменяющимся по мере восхождения цветом точно так, как и у радуги (каждый охотник желает знать где сидит фазан). Полосы эти расположены параллельно горизонту. Это бывает не всегда, а при соблюдении особых условий: вечер после знойного дня.
   Зрелище, скажу я вам воистину прекрасное. Впечатление такое, что гениальный художник положил пастель на голубой холст. Короче, глаз невозможно оторвать.
   Здесь будет не лирическое, а короткое физическое отступление. В жаркий день вода испаряется, пар поднимается в верхние, более холодные слои атмосферы и там конденсируется в очень мелкие капельки. Лучи же заходящего солнца, пронизывая их, разлагаются по закону призмы.
   Продолжаю.
   Море абсолютно спокойно, так бывает чаще всего рано утром и поздно вечером. Я расположился у самой воды, наслаждаясь только что описанным явлением. Рядом со мной на половину в воде лежит женщина. Я опускаю глаза и (надо же!) около ног женщины болтается знакомая мне бутылка.
   Я её тут же выхватываю из воды – сургуч, печать целы. Её больше никто не открывал.
   Тут явно действовала таинственная рука. Там, на острове, я посочувствовал горю незнакомых мне людей. И вот она опять приплыла ко мне. Сколько тысяч миль, сколько течений, сколько проливов и, наконец, сколько лет. Нет, это невозможно. Но это она.
   Я вскрыл её и стал читать записки, вспоминая многие из них. А как не запомнить, когда горе превыше человеческих сил. Оно обязывает сделать что-нибудь важное.
«…О, помоги мне добрый ангел
Взять на себя людское горе».
   Я понимаю, что тех людей уже нет в живых, и могу помочь только их душам.
   Иду в церковь и рассказываю всё это священнику и прошу его помянуть души усопших по особому ритуалу.
   Священник понимал, что отходит от традиционной службы поминовения усопших.
   В Пицундском храме устанавливается алтарь и под звуки органа – естественно реквием – произносятся вслух горестные записки и соответствующие молитвы.
   В первый раз в истории церквей слились православная и католическая службы. Может это и есть начало чего-то очень большого, исторически важного.
   Пока шла служба, шел проливной дождь, но когда мы выходили из храма, небо было абсолютно ясным и таким голубым, что мне показалось, будто такого неба я никогда не видел.
   И в очередной раз я подумал: есть Бог, не просто есть, а Он где-то рядом. Это его слёзы, это его сияющая душа.
   Я несколько раз перекрестился – на небо, на храм и на землю с земным поклоном. Горю не смогли помочь, но помогли их душам. Господь знает, что мы их не забыли. Царствие им небесное.