5. Как Толяныч в пророки подался

Из цикла "Толяныч Непотопляемый. Воевода"

Губерам первого ельцинского розлива посвящается!!!

Фрагмент

Продолжение
Начало:
1. Как Толяныч стал воеводой - http://www.proza.ru/2011/04/28/1013
2. Как Толяныч губернию чебурахнул - http://www.proza.ru/2011/06/09/765
3. Как Толяныч стал navoznым магнатов - http://www.proza.ru/2011/04/30/1485
4. Как Толяныч Семихрена пригрел - http://www.proza.ru/2011/08/20/37


На энную Чумаятовскую инаугурацию (сиречь: саженье на воеводство) подтягивались первые люди страны. Не из благосклонного снисхождения, а почитая за «святый долг и честь высока». А то как же: и денежно, и хлебно и престижно. И почитай, на 4 года вперёд западные овации, заграничные визы обеспечены...

В тот вечер кондовый «чебурашка» (имярек житель Чебурецка) включал телевизор, и ему натурально плохело. Батюшки, во весь экран паточно ухмыляется набольший монархист страны, почётный муфтий, рыцарь, бизнесмен, политик, поли-спортсмен, историк, писатель, актёр, режиссёр, и просто супер-моделянт Мефодий Фомич Лузгалов-Пивнушкин* собственной персоной.
 
Он же главный сердцеед советского кино и неувядаемый секс-символ теперешнего, руссиянского. Гремучая смесь, потому как всё в одном флаконе: жёлто-зелёный масленый глаз, чёрный моржовый ус, пшеничная копна, облагороженная седенькой мазаринистой бородкой… И в прочем гренадёрский калибр: сажень вверх, половина по горизонту, плюс нательные рельефы. Порадела природа-матушка!
 
Не было на обломках советской империи личности более вездесущей, скоро-вёрткой – способной, приживляясь к любой власти, стойко блюсти при этом марку декоративного фрондёрства и словесного инакомыслия. С лёгкой руки ещё шестидесятников, слыл пышноусый Мефодий фаворитом на тараканьих бегах этой жизни. Оскароносец, букероид, нобелиант, голливудский баловень, парфюмерный принц, «Мистер Гипер-Гульфик» глянцевого журнала «Penis-haus»…
 
И при этом лавро-увенчанный и ордено-увешанный любимец православных  архимандритов и отдельно взятых ксёндзов Белоруссии… Создатель фантастически дорогих и феноменально невнятных лубков «за историю арийской Рассеи» в литературе и кино. Потомок математиков, меценатов, декабристов, раскольников, бояр и даже баснописцев…

Сочинитель забукерённого романа «Обоссаны и зарыты», а также 20-томной (пока лишь) «Новой хроники всея прежне-былой Росиянии и прилегающей со-зависимой Автохтонии», с лёгкостью отменяющей всех отечественных летописцев от Нестора с Татищевым до Карамзина с Иловайским. И это только у нас. А «у них» уже и Плутарху с Полибием потесниться придётся: по Лузгалову дохристовой эры просто не было…

Конечно, ежель без булды, арийский либеро-монархизм у Мефодия был весьма личного, скорее даже персонального свойства. То бишь герметически задвинутый на собственной персоне. Кроме себя, любимого, великого и недостижимого, Мефодий в упор не видел никого, достойного короны российского самодержца. Да и либерализм со всяческими свободами допускался лишь в рамках личного поведения «вице-царя»...

И вот, поди ж ты, сам губернатор Чумаятов торжественно производит:
- …гранд-мэтра синема и теоретика Евразийства Северо-Восточного полушария в Почётный Понтифик и духовный лидер Оранжевого Неба Умов Чебурецка!

Надлежит пометить: сей сложносочиненный ОНУЧ являлся сборищем наиболее продвинутых, то есть пододвинутых к Толянычу, интеллектуалов губернского града, страны и мира, разрабатывающих основы Нового Хроно-Миро-Прозрения, которым воевода намерился конкурентно вгрызться в историю духовных и философских учений.
 
И вот уже растроганный Мефодий ответно милуется, тройным засосом лобызаясь:
- …с моими драгоценными спонсорами моей эпохальной картины, - и параллельно что-то лихорадочно черкая на лубяном свитке.
 
А минуту спустя уже ответственный финдиректор ОНУЧа Семихрен Кривоносый, подсасывая с губ лузгаловскую влагу и почесывая исколотые щеки, торжественно клянётся, что:
- Оранжевое Небо берёт на себя расходы по съёмкам продолжения эпопеи, заложенной блокбастером «Мефодий Муфтий Мира»… – и дальше, продираясь сквозь дебри шпаргалки: – Пользуясь радостным шансом и с любезного соблаговоления маэстро Мефодия, эксклюзивно для почтеннейшей чебурецкой интеллигенции раскрываю секрет высококультурной важности. – Рыжий барбудо благоговейно раскатывает восприятую из аристократических дланей грамоту. - Рабочее название второй части блокбастера и второго тома литературной эпопеи: «Реинкарнация пророков. От Заратуштры до Мефодия… Пардон, вот дописочка: «и Чумаятова»… - Гундосый визг Семихрена тонет в прибое оваций.

Кудлато-усатый гений, скрестив костяшки на брюшке, степенно кивает. Продолжение речёвки становится возможным лишь минуты через полторы:
- Запасной, более лаконичный вариант: «Христос, Магомет, Мефодий», экскьюзми, ещё приставочка: «Чумаятов». Скромно и со вкусом, хи-хи…

Умилённая публика вторит угодливым фиоритурам Кривоносого...

Далее Лузгалов-Пивнушкин взялся читать первую часть своего нового опуса под дежурным названием «Как нам обштопать Россию». Немужественный, стонущий, всхлипчивый, скорострельный сипёж мужиковатого верзилы время от времени вкрадчиво замирал, расточая оды «божественной слезе бленд-оранжа, что пала на Чебурецк и чебурашек, а значит и на Россию-мать их».

И, внимая медоточивому гипносу, уже не усомнишься, что «Оранжевое Небо Умов Чебурецка – и есть то самое, чего до сих пор не доставало Отечеству для возрождения». И зал счастливо внимал, самозабвенно верил этому человеку с надорванно-бабьим горловым растягом, милостиво позабыв, как не так давно спаситель внушал электорату, что нет для родины большей благодати, чем Ельцин!

…Разгар импичментных страстей. Психический маразм и физическое разложение гаранта очевидны любому дауну! А верховный наш кино-староста, архи-историк и т.д. знай себе  долбит: «Стыдно, господа, и недопустимо, товарищи, при живом и действующем президенте заявлять о своих президентских амбициях, требовать отставки больного человека»… Это был не бред, а мандраж квохчущей признательности приказчика за милостивое доверие и пожалованную власть в большой серии секторов культуры. Мефодий являл апофеоз верноподданства и агрессивного бешенства интеллигенции, как бы вручившей «Мистеру Гипер-Гульфик» мандат на «мудрую непогрешимость».

***

Его шутки и штампы шли на ура. Фомич был волен припечатать, унизить и срезать всякого, ежели, конечно, по чину. По холопскому обыкновению толпа рукоплескала герою. И Пивнушкин упивался своей неоспоримостью, словно правом первой ночи. И правом этим его наделила старая расейская беда, ввиду коей прежние ещё кремлевские ивашки да никитки дубасили и поносили ту самую «интеллигенцию» – от Андрюши Курбского до Андрюши Вознесенского!

Имя вековой беде: тьма власти при власти тьмы!

Владелец усадеб и замков, отелей и жилых кварталов в Вермонте,  Праге, Канне, Лондоне, на версту не подпускавший к себе волглых землячков, в последнее вермя Мефодий вообще утратил чувство всякой меры. Всё енто,  ползающее, квакающее, если оно, конечно, не восхищалось и не упивалось его величием, вычеркивалось раз и навсегда из круга монарших дум и помышлений. Козявке отказывалось не то что во внимании, а в мизере разума. Ей богу, ну какие, к чёрту, права у вошки или тли?

Со времён ещё нобелевки (даденной за нечитаемый, но инако-умышленный «Остров СОВОК») навострился Лузгалов взирать на смердов смешливо и свысока, благо, хребтинушка вполне дозволяла. Да и как иначе, когда вся жизнь исполина посвящена великому подвигу… самореализации?! Лишь в минуты редких экстатических проблесков спаситель кидался вдруг к алтарю и, отслюнивая червонцы, замаливал грехи, в которые сам, ежели по совести, не верил. И громко плакал. Может, от благодати. Что есть Он. И есть мир. Друг для друга. На равных…

***
…Весьма скоро Мефодий Фомич «по ходу пьесы» прихватизировал и бразды диджея. Ровно на час весь тварный мир тронного зала потонул в величавом сиянии муфтия муфтиев. Заливаясь простуженным петушком, спаситель перескакивал с пятого на десятого, пока, наконец, не заявил о духовной лесенке, роднящей его с умами умов. И о том, что ему, как персонификации вековой традиции имперского избавления, самим Всевышним определена верховная ниша в сонме бессмертных.

- …И ниша сия - всего-то в паре рукоплесканий от Сергия Радонежского, Александра Миротворца, Петра Столыпина, Михайлы Ломоносова… - хныкал великий мифотворец и почему-то добавлял, – а также одинокого на своей скале Шопенгауэра и Вольф-Амадея фон Моцарта с дудою волшебною. Мин-херц Моцарт, случись ему попасть сюда, уж верно разразился бы оранжевой симфонией!

Вместо симфонии разразился скандал. Юная, не ученная нижайшему политесу комсомолка, возьми да припомни светилу, как оное взяло за рыжую косу да натыкало носом в цветочную кадку чадо младое, дабы вволю нажралось дитятко землицы сырой. И за что? За то лишь, что чадо сие запустило в маэстро кульком солёной кильки. Обычное, казалось бы, дело в давней цепочке связей: зритель – овощ - художник. Тот отеческий урок терпимости с наслаждением тиражировали все телеканалы. И народ крепенько запомнил, какое бывает лицо у настоящего боярина, когда тот восхочет чумазого поучить и фыркнет: «Фас!».

«Неудобный вопрос» юной ленинки вызвал нервический тик у Семихрена, повергнул в групповой ступор капеллу «Сорочий помет», а всю прогрессивную интеллигенцию Чебурецка взбледнул анафилактическим шоком.

- Мерины, хряки, калоши проханные, рыла зюгашные, хари красножопые! Мало – сами в хлеву, они и нас перед столицей страмят, лаптями кажуть! - После столь честной объективки Семихрен надолго угас в тревожном посинении и радикальной пене.
 
«Мистер Гипер-Гульфик» от комсомольского цинизма тоже сбился, чего за ним доселе не водилось. Арктические его глазки запотели, а маслице утратило канифольный блеск. Точь-в-точь две нацеленных бутылки с заледеневшим пивом.

- …Так вот, Моцарт в пустоте бытия отстоит от меня… от меня с…  ссс.. Толянычем ну, максимум, в паре подзатыльников… То есть пинков… Я имел в виду – затрещин… Да пошли вы в жопу! – прошипел вдруг гений, задернув бунтующие глаза, и прицельно пустил в комсомольскую девушку двухдюймовой оливкой, тайно доставленной из туго набитой подмышечной кобуры. Дежурно-отпорный «снаряд» угадал… в левый глаз Семихрена. Великий защитник калопедов разом забурел апоплексическим румянцем.

«Оливковый бунт» здорово повеселил чебурецкое быдло. Злее всех резвился бесстрашный репортёр бульварной газеты «Нашим-вашим» Викеша ***зхуев. И уже наутро Мефодий, Толяныч, со всем ихним ОНУЧем попали под множественный прицел мировых СМИ.



Всяк, кто разглядит в сборно-соляночной галерее Чебурецка конкретные фигуры, - да пребудет в личном праве на персональную фантазию (глюк или бред). И упаси его боже распространять оные на умыслы, намеки и ассоциации автора. Отдельные поступки персонажей, взятые из жизни вообще, являются статистически обусловленными совпадениями и безнадежно случайными попаданиями. В связи с этим же, обвинения автора во лжи и вранье заведомо беспочвенны и легкомысленны, потому как, по тем же случайным законам, любому из описанных казусов найдется живой аналог из биографии вполне реального представителя современного политического или «культурного» бомонда…


2002 г.

Продолжение следует:
6. Как Толяныч борьбу идей проквакал - http://www.proza.ru/2011/10/05/1040