Оплеуха

               
               
      В трамвайной давке откуда-то справа Инфантьев получил оплеуху. Кровь ударила в голову: кто и за что. Инфантьев стал вращать шеей, пытаясь определить обидчика, но вокруг были безучастные, усталые лица, никому не было дела до Инфантьева, после напряжённого трудового дня люди возвращались от забот производственных к заботам домашним. Приличного вида пожилой мужчина компостировал билет, две вполне порядочные дамы беседовали о чём-то друг с другом, ещё несколько сжатых со всех сторон пассажиров стояли к Инфантьеву кто спиной, кто вполоборота.
      - Может, кто-то случайно зацепил, - стал успокаивать себя Инфантьев. – В такой тесноте не то, что размахнуться, руку поднять невозможно.
      Он постоял ещё с минуту, пытаясь убедить себя, что не произошло ничего особенного, но взбунтовавшееся самолюбие никак не могло смириться с доводами рассудка.
      - А вдруг это сделано со смыслом, - подстрекательски шептал ему внутренний голос. – Тогда важно знать: за что.
      Инфантьев стал вспоминать, за что бы мог получить затрещину в последний отрезок своей небезгрешной жизни.
      - Ну, во-первых, - рассуждал он, - это мог сделать через подставное лицо Крапивский. – Я занял у него «до получки» энную сумму и долго не отдавал. Крапивский не подходил, стеснялся, переживал, а когда через полгода решился и смущённо напомнил о долге, я сделал круглые глаза: «Ты меня с кем-то путаешь. Никаких денег у тебя я не занимал». Крапивский полез в бутылку, стал что-то доказывать, жестикулировать, талдычить: «Не ожидал от тебя». Интересно, а чего он от меня ожидал? В общем, осадил я его: «Знаешь что – вас много, я один, а будешь выступать, я тебя вообще из списка вычеркну». «Но как же, как же…» - стал заикаться он. «Перебьёшься» - закрыл я тему. С тех пор Крапивский со мной не здоровается, при встрече морду воротит.
      Инфантьев сделал паузу, сосредоточился и… перевёл стрелки на Галиматьяна. Не его ли рук дело? Но за что? Подумаешь, рассказал анекдот из «Армянского радио». Галиматьян, как и все, смеялся, но как-то неискренне, неестественно. Да, я люблю рассказывать анекдоты. И все говорят, у меня это здорово получается. Неужели он обиделся? Пришил мне межнациональную неприязнь. Но тогда Тимошенко мог обидеться за украинский анекдот, Бронштейн – за еврейский, Климов – за русский. Кто же мне врезал? И разве за анекдоты бьют по физиономии? Когда-то били. И сроки давали. И под расстрельную статью подводили. Но сейчас, слава Богу, не те времена.
      Он снова дал себе передышку, успокоился, и с новыми силами стал перебирать возможные варианты.
      - Аллочка. Аллергия Петровна. Вот кто зуб на меня точит. Мстит за несбывшиеся надежды, разбитые вдребезги мечты. Мы встречались с ней, она связывала со мной свои дальнейшие планы на жизнь. И вдруг огорошила: «У нас будет ребёнок». «Ну, нет, - сказал я, - мы так не договаривались. Котлеты отдельно, дети отдельно». Она в слёзы, я - в глухую защиту: «Любовь любовью, но хорошего понемножку». И решительно поставил точку: «Между нами всё кончено». Из классической литературы знаю, на что способна отвергнутая женщина. О-о! Это вулкан. Цунами. Неуправляемая стихия. Может снести всё на своём пути. Вон как прошлась по Японии. Живого места не оставила.
       Инфантьев ещё раз провёл рекогносцировку, внимательно осмотрелся вокруг, но никого даже отдалённо похожего на бывшую свою любовь не заметил.
      - Есть ещё один кандидат в экзекуторы, - вспомнил Инфантьев. -  Трофимов Николай Фёдорович. Я написал на него анонимку, его месяца три тягали по разным кабинетам, увольняться хотел, бедняга, но потом ничего, пронесло, отстали, успокоили его: «факты не подтвердились». Ему бы радоваться, а он всё ходил и допытывался: «Кто бы мог это сделать? Знал бы, удушил пакостника своими руками». И ко мне подходил. Я возмущался вместе с ним. Уверен был на все сто, никогда он не вычислит автора анонимки. Она была написана корявым почерком, левой рукой».
      - А мне заехали с правой, - вернулся Инфантьев к источнику своих размышлений. – Наверное, какой-нибудь левша. Маскируется. Специально руку сменил. А кто у нас левша? Ба-а. Виктор Семёнович левша. Но ему я ничего, ну, абсолютно ничего плохого не сделал. – Тогда кто же и за что? – глубоко задумался Инфантьев.
      И в этот момент кто-то опять влепил ему оплеуху. На этот раз с другой стороны. С левой.