Тамбовский волк

 

   Значит, считаете - такую литературу – только в сортире вешать…? Ладно. Мы не гордые. Издадимся хоть на бумаге туалетной. Несолидно? Зато – убедительно. Доходчиво. Без ложной щепетильности. В такой форме-то – скорей популярность придёт. Я вообще думаю, пора её, бумагу-то эту – использовать активней. Духовней. Информационней. Сейчас как её покупают? «Мне, пожалуйста (это, если ты вежливый, конечно) вон ту упаковку – розовую с ароматом орхидеи». Ну, положа руку на сердце – зачем в таком неорхидейном месте – орхидея? А вот, представьте – такое произнести: «Мне – приключенческую, вон на той – бандиты, пистолеты… ну-ка? Шрифт крупный? Чёткий? Оформление соответственное? Беру! Что – сколько? Одну, конечно! А второй рулон – что-нибудь из русской лирики 19-го века… иногда, знаете ли, тянет…».

   Если вы не поморщитесь в высокомерной брезгливости – вас будут читать! Вас будут знать! Вас будут обожать, потому что к вам привыкнут. Ваша литература станет качественно безупречной. Потому что это вы будете задавать тон в общественном сознании. На вас будут ориентироваться, ссылаться, мыслить вашими постулатами.
   Нет, как хотите! Что я, в самом деле, вас убеждаю, трачу время…? В конце концов, мне это не выгодно… я ничего более не скажу – я буду писать! Для моих читателей, которые проведут с моим произведением тихие уединённые минуты, где ничто не будет отвлекать и навязываться извне. Они аккуратно оторвут эффектную упаковку и с первых строк окунутся в журчащий поток моих мыслей и образов. Итак:



   «В деревне Крутец Тамбовской губернии произошли странные и прямо-таки ужасающие события. Началось с того, что за околицей, совсем рядом от крайней избы старика Потапыча ранним утром был обнаружен труп. И даже не труп, а то, что осталось от трупа. А от него, почитай, ничего не осталось. Окромя полушубка да сапог.

   По тем сапогам деревенским сходом была установлена личность владельца – и бабы завыли в голос. Потерпевшим оказался Васька Хохлов, весельчак и первый любовник. Ну, и выпить не дурак.

   Опрошенный срочно прибывшим аж из самого Тамбова оперуполномоченным Крышиным одинокий пенсионер Потапыч, на которого не пало никаких подозрений в виду крайней его ветхости, дал любопытные показания. Он, де – пребывая незадолго до полуночи возле своих ворот, по причине ревматизма и бессонницы – слышал нетрезвый Васькин голос, гаркнувший сквозь метель невесть кому:
   - Эй! Мужики! Сообразим?!

   Но так как – собственный потапычин облезлый пёс Пушок в эту минуту вдруг завыл на самых пронзительных нотах и торопливо забился в конуру – ответного слова дед не слыхал, и более ничего следствию сообщить не может.

   Оперуполномоченный Крышин обследовал место происшествия, однако, вещественные улики полностью отсутствовали вследствие снегов и ветров, и Крышин обратился к опросу населения на предмет личного интереса. Интересуясь интересом, Крышин забрёл на другой край деревни Крутец, где далеко на отшибе, у самого берега замёрзшей по зимнему времени реки Вада набрёл на нетипичную для сельского быта постройку с полным отсутствием огорода и скотины. Стук в ворота не дал никаких результатов.

   - Это кто ж там живёт? – добродушно справился Крышин у словоохотливых соседей, привычно сдабривая вопрос обаятельной улыбкой. Улыбка, как всегда, сработала безотказно: две крепкие старушки, открывшие ему дверь, разговорились так, что не остановишь:
   - Да это чокнутый тут… три года, как домишко прикупил… вот блажной-то! Его на дрова пора – а этот, слышь… тыщщу дал! Пяткин-дед помер, сын и брать-то не хотел… чего брать-то? А этот… малахольный – как узнал… примчался, заполошный весь… тущщу эту всучивает, аж дрожит… я ж говорю, псих. Чего он там делает-то…? Сидит взаперти да на людей кидается… чисто, пёс! Никого не пускает… «Я занят – кричит, - занят!». К нему теперь и сунуться-то боятся… убьёт ещё, ненормальный!».

   Далее, простреливаемый словесными очередями, оперуполномоченный узнал, что припадочный сосед переловил всех лягушек в округе, травит местный кислород мерзкими запахами, нарушает первозданную тишину жуткими звуками, и пару раз под покровом темноты к нему наведывались подозрительные личности, которых он добровольно пускал на порог и даже здоровался.

   Всё это необычайно заинтриговало Крышина, он сделал для себя пометки, а так же вылазку на изучение дырок, щелей и прочих примечательностей таинственного забора – как вдруг нагрянула новая беда.

   Чудовищная весть облетела деревню и опустилась на плечо оперуполномоченного Крышина, который стал мрачнее тучи: начальство не любило уполномоченных, которые обтирали чужие заборы, в то время как поблизости появлялись кровавые трупы.
   Трупы появились. И даже в тройном количестве. В близлежайшем лесочке, под заснеженной елью. Пронизывающий ветер, как всегда, занёс следы.

   Но свидетель был. Это несказанно вдохновило Крышина, и он приступил к жителю деревни Крутец Петру Селёдкину с таким пристрастием, что зуб на зуб не попадающий от страха парень до того перепугался, что сразу всё вспомнил, перестал заикаться и заговорил на вполне разборчивом русском языке:
   - Эта… мы, значит, того… погулять собрались… как это щас… модно-то… чтобы с девками… групповуха, в общем….
   - Как? – поразился Крышин, - интимное общение?! Но ведь лес! Мороз тридцать градусов!
   - А, чего нам мороз?! Мы, тамбовские – народ привычный. В сугробах-то – занятней, веселее, опять же, мягче…. Выпили, конечно, для сугреву… да ещё… да ещё… Потом я с этой… с Любкой-то… отвернулся от Гришки с Веркой… а они у меня за спиной вдруг как заорут на два голоса… прям, ЛяСкала! Ну, я думаю – надо ж, какая скорость! Оргазм свежепечённый! Молодцы, ребята! Они своё откричали да умолкли, мне бы и невдомек – а тут Любка-дура глаза выпучила и как завопит. Я её - хрясть! - по темечку: молчи, (так-растак!), а она как дёрнется! Да как кинется! И за сугроб! А за сугробом на неё…, - Петька Селёдкин жалобно всхлипнул, и зубы опять застучали.
   - Но-но! – прикрикнул оперуполномоченный и строго постучал костяшками пальцев о стол (поскольку допрашивал свидетеля в натопленной избе, что было совершенно необходимо для его успокоения, а, значит, создания непринуждённой и комфортной обстановки).
   Петька отшмыгал носом и доверительно прошептал:
   - Слышь? Начальник! На Любку-то… вроде, мужик кинулся… тёмный какой-то… голый… лохматый… морду-то не видать… а только уши… так – слышь? уши у него – торчком – и в шерсти! А сзади – хвост!
   - Что? – холодно переспросил Крышин.
   - Хвост, говорю…, - едва слышно повторил парень.
   Милиционер внимательно посмотрел на потерпевшего, после чего обернулся к присутствующему при допросе административному лицу и тихо процедил тому на ухо:
   - Неотложку бы….

   Далее события разворачивались так.
   Тётка Михевна, за каким-то лешим потащившаяся в соседнюю деревню, сошла по нужде с дороги, а так как была она дамой деликатной, а по дороге тащился снегоочиститель с представителем сильной половины во главе – то зашла Михевна сперва за одну ёлку, явно для деликатности недостаточную, потом за другую – и так в восходящей последовательности - пока не убедилась, что потеряла не только слышимость навязчивого мотора, но и представление о своём местонахождении. Блуждая по снежному лесу, тётка совсем уже собралась помирать, как вдруг углядела огонёк вдалеке – и кинулась к нему, как к отцу родному. Но слава Богу – утончённая деликатность не позволила ей сразу-то в мужское общество кидаться, так что поостереглась она в ельнике да в кустарнике заснеженном, присматриваясь, да примериваясь… а ветер навстречу дул…. Короче, такое тётка высмотрела – что враз попятилась – и так, пятясь, на предельной скорости прошла через весь лес, ни разу не споткнувшись и не хрустнув ни веточкой, и так же, пятясь, и на дорогу вышла, и так же, пятясь, до своего двора дошла – и только на пороге в обморок упала.

   Когда товарки потратили весь имеющийся запас нашатыря, Михевна поведала потрясённой общественности и взволнованному Крышину подробности открывшейся ей картины, леденящей всяческое воображение.

   У лесного костерка в сердечной обстановке расположилось не менее десятка добротно скроенных и ладно сшитых мужских фигур. За снеговыми шапками, застрявшими в мелких ветках, лица их поначалу не проглядывались. И создавалось впечатление, что симпатичная компания душевно выпивает и общается на лоне природы. Единственное, что несколько озадачило скромницу – все десять мужиков сидели на снегу в чём мать родила. И ничего. Даже кашля не слышалось. В стороне валялось несколько пустых бутылок. По кругу ходила и булькала очередная. И только закуска вызывала небольшое недоумение. Вернее, лёгкий озноб. Вернее, стенокардию. Над костром на вертеле мерно повёртывался чьей-то трудолюбивой рукой вкусно пахнущий окорок. Который при внимательном взгляде рисовался ничем иным, как человечьей задницей вкупе с бедром.

   - Так! – перебивая повествование, вскричал Крышин, - ещё один труп?! Щас отмечу… надо же… когда только успевают?!
   - Ааа!!! – в голос вопили соседки.
   - Умолкните, несчастные! – драматически воскликнула уже пережившая потрясение Михевна, - и выслушайте всё до конца! Неслыханное бедствие посетило наши тамбовские края! По лесам распространилось племя людей – ничего общего с людьми не имеющими. Племя зверей – зверями не будущее… Ибо лица их волчьи – как и сердца!

   Она бы ещё долго говорила в таком духе – но в это время подъехала санитарная машина.

   - Итак, что мы имеем…, - подытожил Крышин, задумчиво расхаживая по натопленной избе, создающей комфортную обстановку, - с одной стороны – пять трупов и двое буйнопомешанных… с другой – банду преступников, скрывающихся по лесам… причём с оригинальными свойствами организмов. И, кажется – я кое о чём догадываюсь…. Ну, что же, - с энтузиазмом вскинул он руку, - вызываем наряд… будем брать!


   С наступлением темноты – к окраине деревни Крутец подъехали две неброских ходких машины, из которой осторожно выбрались четверо милиционеров и двое в штатском. К ним присоединился оперуполномоченный Крышин. Стараясь не шуметь, основные силы моментально рассеялись вокруг подозрительного забора, в то время как трое без лишних слов высадили ворота.

   - Всем стоять! – рявкнул Крышин, врываясь в избушку и наставил ствол на всех разом. Все, а именно плюгавый старикашка в злобно поблескивающих очках, нервно дёрнувшись в сторону вбежавших, яростно зашипел:
   - Тсс! Прочь! Эксперимент погубите!
   - Я те покажу – эксперимент! – зарычал Крышин, - руки на затылок! наплодил, понимаешь! Пять человек сожрали!
   - Да! – возопил старикашка, - такова плата! Я учёный! Я имею право на ошибки!
   - Выводи! – не взглянув на него, прохрипел Крышин своим.
   - Но… постойте…! вы должны понять…! – взвизгнул маленький человечек.
   - На что лягушек потратил?! – цыкнул на него оперуполномоченный, - я тебя за побег пристрелю, падла!
   - Послушайте! Товарищ…
   - Тамбовский волк тебе товарищ!



   - Ну, вот и всё! – отряхнул руки Крышин, когда стих звук моторов, - дело можно закрывать.
   - Как – закрывать? – зарыдали старухи и молодицы, - а банду-то?!
   - Делов-то, - усмехнулся старый опытный охотник Сысой Сысоич и пошёл натирать медвежьим салом подбитые мехом лыжи. Лишь верная его лайка могла бы поведать, где и как провёл Сысой Сысоич три дня. На исходе последнего, в лучах бледного заката появилась на деревенской улице его невысокая ловкая фигура. Проводив её взглядом, уловив особое выражение спокойного лица – сельчане вздохнули с облегчением. А на следующий день Крышин в глуши заснеженного леса составлял акт. На снегу, вокруг чернеющего кострища, лежали Тамбовские волки.

   - Ты что ж это, дед? – укоряющее покачивая головой, наступал опер на старого охотника, - без суда и следствия – десять человек на лёжке положил?! Они – что? – угрожали тебе? Может, съесть пытались?! Нет! Самосуд!
   - Да… волки ж! – опешил простодушный Сысой Сысоич, - они ж людей поели! От них – житья ж нет! Зверь-то – вредный! Охота круглый год разрешена!
   - Нет, голубчик! Сперва – докажи, что волки! Короче – в другом месте будешь объясняться!
   И проводили сельчане машину, увозившую Сысой Сысоича, грустными обречёнными взглядами.



   Ну, что, читатель? Досказать сию печальную историю? Или сам всё знаешь? Бумага кончается, и я вынуждена умолкнуть. Потому как – единственный недостаток литературы пипифакса – невозможность сериалов. Ну, в самом деле – кто и где будет систематизировать упаковки туалетной бумаги?

   Я заканчиваю этот рулон пожеланием здоровья и счастья. Прощай, читатель – и до скорой встречи. Уединённое место литературных откровений, надеюсь, далеко не самое тебе отвратительное. Даже можно сказать, одно из приятных. А то – и любимых. Перед человеком – масса неиспользованных возможностей. Пробуй! Экспериментируй! Даже если потом… за побег…. И – тем не менее – будем верить в лучшее – и творить!