Другие

Perfect (зарисовка №1)

Наверно, я нервничаю. Машинально постукиваю пачкой сигарет о барную стойку. Это Winston. Излюбленные сигареты всех маршрутчиков столицы. Они не так дороги как Kent и не так противны как Ява. Мои губы прикасаются к их фильтру уже третий раз за эти 10 минут. А это Ferre, рассыпавшийся перламутровыми бусинами с твоей груди, укрывшийся мускусно-сандаловыми нотами в блеске гранатовых волос и тонких сплетениях запястий. Похоже ты немного пьяна и движения твои размыты, нечётки, едва проявляющиеся сквозь дым курящего зала. Ты танцуешь одна. И ты совсем близко. Так близко, что я могу рассмотреть причудливые узоры твоего короткого платья, сплетающиеся с крупинками лазерного света. Безумно короткого платья. Знаешь, я не люблю танцевать. Я люблю наблюдать. По жизни я наблюдатель, наверно, поэтому жизни собственной у меня как таковой нет. Басы сотрясают воздух и окончательно оглушают меня, единственное, что я слышу это «perfect, perfect, perfect…» сахарный сироп девичьего вокала, разбавленного в электронных всплесках транс-ритмов. Ты наклонилась, и о Боже!.. Руки плавно совершают путешествие по телу и взмывают вверх. Твои ладони охватывает межгалактическое сияние - ты ангел с гранатовыми волосами. И я ещё ярче ощущаю твой аромат. Он словно на мне. Окутал с ног до головы, примагнитив взгляд к своему источнику. Ты хороша, как ты чертовски хороша! А я вуайерист. Но действую чересчур открыто. Здесь слишком много людей... мужчин... и вряд ли ты заметишь, что на тебя смотрит какая-то девушка.



Как звучит её голос (зарисовка №2)

Дом № 19 из кирпича в тихом фешенебельном районе. Удобная планировка, просторные лоджии для любителей домашних цветников, раздельный санузел, окна на парк. Теперь я там живу. Хотя наличие тишины для меня не столь важно. Да и к цветам я равнодушен. Но что-то меня в этом доме привлекло, и решение о переезде было принято. Живу вот уже вторую неделю, но соседи мне мало знакомы, разве что Она... Девушка из квартиры напротив. Я ничего о ней не знаю. Не знаю даже её имени. Но при встрече мы всегда здороваемся. Она говорит «Здравствуйте», а я дружелюбно киваю в ответ. Кажется она счастливая. Знаете, от счастливых людей исходит такое игриво-бархатистое сияние. И глаза у них всегда улыбаются, что бы ни случилось.
Однажды она возвращалась домой в сопровождении больших пакетов с эмблемой «O'key». Мы как всегда поздоровались, и она с вечносияющей улыбкой пролепетала, что готовится к какому-то торжеству, кажется по случаю окончания института, если я правильно понял. Уверенным движением, провернув ключ, она скользнула в свою квартиру, а я подумал: кем же она может быть? Может, юрист? Или социолог? Филолог? Или искусствовед? Бухгалтер? Архитектор? Врач? Я перебрал в голове все возможные и невозможные специальности. Она могла быть кем угодно. И почему-то я был уверен, будь она даже монтажником, у неё это получилось бы на пять с плюсом. А вдруг она музыкант? Мне безумно захотелось услышать её голос и спросить, верны ли мои догадки? Но это невозможно. Я не разговариваю и не слышу ни звука. Всё что я могу – читать по губам и приветствовать её, наклоном головы. А ещё представлять, с какой интонацией она произносит приветственные слова адресованные мне.



Вопрос, на который придётся ответить (зарисовка №3)

«Что бы ты сейчас сделал, если б знал, что завтра тебя уже не будет?» - когда-то спрашивали меня друзья, раскладывая кокаин на равномерные параллельные полоски. Я лишь смеялся, закручивая очередной туннель для прыжка в вечность. «Ты бы сейчас был со мной, если б узнал, что тебе осталось жить день?» - когда-то спрашивала меня одноразовая подружка, натягивая на член резинку. «Поменьше болтовни и побольше дела, детка. Иди скорей сюда» - отвечал я, гладя её по голове. «Ты думаешь, твоя жизнь вечна? А если завтра нагрянет смерть, чем ты сможешь перед ней похвастаться?» - когда-то орала моя мать, узнав, что я в очередной раз послал всё к чертям. «Мам, тише! Голова раскалывается...» - отмахивался я. Сейчас мне 28. Я встретил Её. Она никогда не спрашивала меня ни о чём подобном. Но именно ей предстоит узнать, что же я сделаю в последние дни своей жизни. Я расстанусь с Ней. Причём наиболее гадким способом. Она застанет меня в постели с двумя шлюхами, постанывающими от удовольствия и извивающимися как дикие кошки. Путь обзывает меня последними словами, пусть злится и бьёт хрупкими руками по небритым щекам. Я хочу зачать в ней ненависть к себе. Чтоб единственным желанием, которое возникнет у неё относительно меня, стало – забыть как страшный сон, что такой мудак был в её жизни. А потом я закинусь перорально метадоном и уеду в любой близлежащий город на букву «С». Это как-то символично встретить смерть в городе начинающимся на ту же самую букву, что и она сама. А вообще-то я неудачник и дерьмо, как вы уже поняли. И у этого неудачника и дерьма рак четвёртой стадии.



Ты чувствуешь это? (зарисовка №4)

- Не стой у окна. Я не хочу, чтоб тебя кто-нибудь увидел.
Он не любит, когда я вплотную подхожу к окну. Ему всё равно, что мы живём на восьмом этаже, он свято верит, что за мной кто-то будет наблюдать.
- Ты купила перекись?
Я купила перекись. Я покупаю её регулярно.
Не помню, как давно всё это началось. Однажды он сказал мне:
- Знаешь, я, кажется, перестал чувствовать жизнь. Я как кусок мёртвого мяса на крюке. Нет ни эмоций, ни ощущений. Ничего. Вчера я воткнул себе в руку иголку, и только тогда ко мне пришло осознание, что я всё-таки ещё жив. Боль нужна для того, чтоб убеждаться в своём существовании. Пока человек ощущает боль, он может полноправно считаться живым. И я понял, что хочу острее чувствовать жизнь. Ты ведь мне поможешь?
Он достал набор стальных игл для шитья и пузырёк с прозрачной жидкостью.
- Я не буду снимать рубашку, чтоб ты не боялась, втыкать их в тело. Представь, что это подушечка для иголок.
Я оторопела и была не в состоянии решить, как мне поступить. Может немедленно собрать вещи и уйти? Или накричать на него? Расплакаться или рассмеяться? Он ведь шутит, такой дурацкий чёрный юмор! Но когда я поняла, что настроение его вполне серьёзное и мысли трезвы, мне стало по-настоящему страшно от его желаний. Я не могла сдвинуться с места, не могла заставить себя пошевелиться.
Он подошёл ко мне и поцеловал в щёку.
- Я люблю тебя. Сделай это ради нас, - произнёс он спокойным шёпотом, вкладывая иглу в линию судьбы моей холодной ладони.
Ради нас? Наверно, это может показаться банальной игрой на чувствах. Моих чувствах. Но это было правдой. Ради нас. Я сделала это ради нас.
Комната, объятая приглушенным светом, едва сочащимся из красного старинного абажура, купленного ещё моей бабушкой. Его спина, облачённая в белоснежную ткань рубашки. И мои пальцы такие же холодные как иглы, заключённые в них. Мои пальцы и иглы – одно целое. Я совершаю обряд воскрешения. Я как бог, как святой, исцеляющий смертельно больного. Иглы входят одна за другой в его плоть. Он кричит:
- Глубже!
И я проталкиваю указательным пальцем каждую из них в мускулистые плечи. На рубашке вспыхивают алые розы. Я вижу, как выступает испарина у него на лбу и висках. Вижу, как он запрокидывает голову, сжимая в кулаках собранные простыни, и задыхаясь в эйфорической судороге, выдыхает:
- Да!..
- Тебе хорошо? - Спрашиваю я чуть позже.
- Во мне жизнь.
Он не ходит в бассейн и общественную баню, не снимает футболку, когда мы бываем на пляже. Его спина полностью покрыта мелкими шрамами, как от сведённой татуировки. Покупая очередную бутылочку с перекисью, я задумываюсь, на самом ли деле это спасение? Или это бездна, из которой теперь ни мне, ни ему не выбраться.



Филантроп (зарисовка №5)

Мы заходим в подъезд. Двери лифта открываются, я пропускаю её вперёд. 2, 3, 4... огонёк скачет с кнопки на кнопку. Она говорит:
- Я всегда мечтала быть полезной. Знаешь, я филантроп. Когда ты отдаёшь людям частичку себя, то чувствуешь единство с внешним миром.
5, 6, 7...
- В детстве я мечтала стать врачом. Ну, там терапевтом, например, или травматологом. Куклам постоянно градусники ставила. А потом появилась мечта стать преподавателем. Как сейчас помню свою первую учительницу...
8, 9, 10...
- ... такая статная брюнетка с алыми губами и высоким тембром голоса. Она всегда чётко проговаривала слова и требовала от нас того же самого. Это вроде бы какое-то упражнение для правописания. Да, кажется... но не важно. Как видишь, я взяла из её образа только красную помаду, но учителем так и не стала.
11, 12, 13...
- Я думаю, что самая великая задача любого человека это не самореализация ради эгоистичных целей. Жизнь одна, и ты не можешь тратить её лишь на себя. Надо не только требовать, но и отдавать. И чем больше ты отдаёшь...
14...
- ... тем ты счастливее.
15. Лифт издал характерный звонок, сигнализирующий о том, что мы прибыли.
Я достаю ключ, вставляю в замочную скважину, проворачиваю против часовой стрелки. Она продолжает:
- Люди не всегда говорят «спасибо». Но я чувствую, когда они мне благодарны. Именно в таких случаях я испытываю особенную наполненность. Полноту. То есть, тогда наступает момент, в который я могу с уверенностью сказать: я делаю всё правильно.
Мы заходим ко мне в квартиру. Я говорю:
- Можешь не разуваться. Мне нравятся твои туфли.
Мы проходим в дальнюю комнату по коридору. Я достаю бокалы и спиртное из бара. Она говорит:
- Здесь красиво.
Я отвечаю:
- Ага. Сколько?
- 300 за ночь.



Чтоб быть ближе (зарисовка №6)

Я иду по его следам. В детстве мы играли в игру, точнее это была не игра, а своеобразный обряд. Наше несмышленое воображение творило дворовую магию. Один человек должен был пройти по следам другого, и тот по чьим следам прошлись, терял силу, а прошедший её приобретал. Мы свято в это верили и отнимали друг у друга энергию, а потом менялись местами и вновь её возвращали. Ты ведь помнишь это? Он помнит. Но не обернётся. Он идёт вперёд, сознательно отдаёт мне свои силы. Но что это? Эй, ты сошёл с песочной дороги! Так не честно! Теперь я не вижу, где твои следы и не могу наступать на них. Потому что я не вижу твои следы на асфальте. Я не могу... куда ты идёшь? Куда он идёт? Я догоняю его и хватаю за руку. Он вырывает свою ладонь и трясёт ею, будто смахивая мои отпечатки. Я убираю руки за спину и продолжаю идти с ним рядом, как заключённый в невидимых наручниках. Мы не разговариваем. А у него совершенно непроницаемое лицо, словно сгусток кучевого облака. Ну, хорошо. Ладно, ладно. Кто дольше сможет, да? Мы прошли километра два по пустынной трассе. Лишь изредка проскальзывали легковушки, приветствуя нас желтоглазыми фарами. Мне наскучило смотреть по сторонам, поэтому последние минут пять я изучал свои шнурки. Кажется, сейчас кто-то не выдержит и развяжется... А за моим шнурком развяжусь и я. Нет, надо терпеть. Молчанка, так молчанка. Внезапно он остановился. Встал как вкопанный. Я даже не успел заметить этого, прошёл без него шагов шесть. Вокруг была незнакомая мне местность. То ли засеянные чем-то поля, то ли степь. Я попятился назад. Куда ты смотришь? Ты так внимателен. Я развернул голову в том же направлении что и он, пытаясь проследить линию его взгляда и проложить к ней впритык свою. Луна. Это была громадная луна.
- Говорят, кто долго смотрит на луну, тот сходит с ума.
- И? – я понял лишь то, что он проиграл, потому что первым нарушил наше молчание.
- Я буду сегодня всю ночь на неё смотреть.
- Зачем?
- Чтоб быть ближе к тебе.
- Но ты рядом. Разве нет?
Он взял меня за руку:
- Теперь рядом. Теперь рядом, братишка.
Он смотрел на луну в небе. И я смотрел на луну в отражении его глаз.