Манная каша с запахом хлорки

ИЗ АЛЬБОМА "МОЁ СИРЕНЕВОЕ ДЕТСТВО"

Мне повезло дважды:
 - я родилась первым ребёнком в семье добрейших сельских интеллигентов;
 - моё "золотое детство" совпало с "золотыми временами" социализма (или коммунизма?).

Да, были времена, когда детям рабочих и крестьян места в детских учреждениях полагались бесплатно;
манные каши в них варились на необезжиренном молоке и сдобривались натуральным сливочным маслом;
и даже пижамки на целый садиковский день детям выдавались совершенно безвозмездно.
Мне хорошо запомнились эти незатейливые костюмчики из мягкой фланели: пиджачок и штанишки.
И неважно, что всё это называлось неприятным словом "казённое", зато бесплатно.

Особой нужды водить меня в детский садик у родителей не было.
И хотя они оба были заняты на работе с утра до вечера, с нами жила тётя Домна, на попечении которой я и находилась в течение дня.
Тётя Домна не была нашей родственницей ни по какой линии.
Это была миниатюрная женщина средних лет, без семьи, без детей, без своего дома и абсолютно без образования.
Она умела ставить свою подпись "Иванова", два-три раза заворачивая начальный хвостик буквы "И", и умела рисовать цветочки.
Всё её образование на этом заканчивалось.
Тем не менее, я росла и развивалась, в основном, под её неустанным присмотром.

И вот, для того, чтобы я смогла скорее получить свой начальный опыт жизни в обществе, было решено отправить меня в ясли.
Именно так в те времена называли у нас детский сад.

Чёткого представления о том, что такое ясли у меня, конечно же, не было, но иногда  мне приходилось видеть как дети, играющие во дворе сада, с любопытством наблюдают "за внешним миром", тоскливо высунув носики между штакетником и повиснув ручонками за деревянные жерди забора.
Эта картина не вызывала у меня желания менять свою свободу на ограждённый старым деревянным забором мир. Ни за какие коврижки!
И даже весёлые цветные карусели, качели и домики во дворе сада не имели шансов заманить меня в ясельную жизнь.

Не помню, спрашивалось ли моё мнение по поводу или нет, только помню, однажды утром папа взял меня за руку и повёл в ясли.
Думаю, это был август месяц. Ведь в сентябре начинался учебный год, и моей маме-учительнице нужно было в школу.
Утро было солнечным, ярким и нежно-тёплым. По-крайней мере, мне оно запомнилось именно таким.
Прохожие с искренней улыбкой здоровались с папой, а многие и со мной, и с такой же улыбкой шли дальше, каждый по своим делам.

Вот мы и дошли до высокого деревянного крыльца детского сада.
Сюда подходили и заходили много мам со своими доченьками и сыночками.
Никого из них я не знала и, разинув рот, внимательно смотрела на всех, как будто иначе могла упустить что-то важное.

Скоро мы уже были в прихожей.
В этой маленькой комнатке всё смешалось: мамы, дети, няни в белых халатах и мы с папой;
кроме того, здесь густо пахло молочной манной кашей и еще чем-то, очень едким и противным.
В те беззаботные времена я, конечно же, не знала, что этот запах называется "хлоркой".
Так случилось, что мой нос очень остро воспринимает запахи, и от того, нравятся они мне или нет, зависит дальнейшая "судьба" ситуаций с определённым запахом.
Этот запах мне не понравился сразу.
И все возможные уговоры папы, которые были внимательно мной выслушаны, не имели никакого значения. Я твёрдо решила здесь не оставаться.

Тогда он просто попросил меня побыть в ясельках хотя бы до обеда.

Я очень уважала папу. И понимала, какая важная у него работа (папа работал главным врачом в местной участковой больнице). И я согласилась.
Никому неведомо, каких мучений мне это стоило!
Папа ушёл, а я уткнулась лицом в окно прихожей и с невыразимой завистью смотрела на улицу...

Мне казалось, у меня отобрали самое ценное, и моё существование здесь и сейчас почти маленькая смерть.
Эти мгновения я не жила, я просто растворилась в бесконечном ожидании.
И пусть всего лишь до обеда, но разве вы не помните какой долготы были уроки по сорок пять минут в первом классе?
Меня совсем не трогал разговор доброй нянечки, изо всех сил пытающейся вернуть меня к жизни, и показать как же здесь хорошо!
Меня не интересовали яркие новые игрушки, и уж совсем не волновали совершенно незнакомые мне дети, которые один за другим с любопытством подходили ко мне, прилипшей к окну, и уходили, так и не дождавшись никакой реакции.
 
В окно был виден большой картофельный огород яслей и, чуть дальше, водонапорная башня, обшитая грубыми деревянными досками.
Это и был весь пейзаж во всех красках, какие  только можно наблюдать через старое двойное стекло с частыми мелкими рамами, покрашеными в насыщенно-синий цвет.
Но на тот момент мне казалось, что нет ничего прекраснее, чем оказаться там, на улице, возле той водонапорной башни...
А еще лучше у себя дома, во дворе.

Я не плакала, нет. Это я точно помню. Но, видимо, в моих больших голубых глазах, какими одарила меня матушка-природа, не по-детски серьезных, было столько тоски и печали, что даже сегодня, встретив меня, добрая нянечка тётя Оля непременно вспоминает тот день, и начинает спрашивать...
С тех пор прошло тридцать семь лет, но
я очень отчётливо помню и тот противный запах, и ту башню, и синие рамы окон, и весь букет моего "великого страдания", и даже тётю Олю, молодую и весёлую, как будто и не было вовсе ни прошедших лет, ни даже года одного.

Через некоторое время мне всё же надоело бессмысленно таращиться в окно, и я решилась зайти в игровой зал.
Помню, как нас посадили длинным рядом на детские фанерные стульчики.
Ножки у многих детей неудобно свисали, не доставая пола, стулья были не по росту велики. Только вряд ли кому-то приходило в голову обращать внимание на подобные мелочи в деревенских ясельках.
Ни уговорить, ни заставить меня переодеться в ясельную амуницию никому не удалось. Поэтому я так и сидела среди всех "фланелевых" девочек и мальчиков в своем розовом в мелкую клеточку платьице.
И так, нам раздавали витаминный шиповниковый сироп.
Всем одинаково, из одной и той же десертной ложки. Сироп был ароматный, тягучий и очень сладкий. Его вкус мне понравился, было даже немного жаль, что так мало давали.

Пришло время обеда. Воспитательница поставила всех детей парами, одну за другой. Так, гусеничкой в два ряда, нас повели в соседнюю комнату. Это была столовая, длинная и узкая. Здесь были тёмные стены, а желтоватого цвета квадратные столы стояли плотно рядом, образуя один на всех длиннющий стол. Он и занимал всё пространство комнаты.
Столовая запомнилась мне невзрачной и неуютной.

После обеда всех детей уложили спать.
Наступило время тихого часа.
Нетрудно догадаться, что и ему я, конечно же, объявила бойкот.
Детишки все уже давно спали, без особых церемоний, а я так и сидела на фанерном стульчике и болтала ножками как упёртая кукла-неваляшка.

Та же самая тётя Оля, которая совмещала еще и полставки повара на полдник, пекла пирожки. Один из них она принесла мне. Пирожок оказался вкусным, с яблочным повидлом внутри. Мне хотелось еще, но попросить я постеснялась, а просто подумала:"Скажу дома маме, чтобы она мне такие же испекла".
Когда я съела пирожок, тётя Оля предложила мне выйти во дворик сада, подышать свежим воздухом, раз уж я всё равно не сплю.
Я согласно кивнула головой.

Дворик был небольшой, и качели, карусели, квадратная песочница находились близко-близко друг к другу.
В центре дворика стояла старая берёза. Ветер шевелил её мягкие длинные ветви, почти касающиеся земли, и я даже дотянулась до них руками. Под ней было спокойно и уютно, почти как дома...
Всё это хозяйство оградили забором из деревянного штакетника. Краска давно сошла и штакетник выглядел серым.
Тётя Оля оставила меня под старой берёзой и зашла обратно в столовую.

Мне было грустно. Я с тоской обошла все игрушки и не нашла ничего увлекательнее, чем  просто наблюдать за улицей. Там было и правда интересно!
Я и не заметила, как точно так же повисла руками за жёрдочку с штакетником, как те самые дети, которых мне приходилось когда-то наблюдать с другой стороны забора...

Через дорогу находилась амбулатория участковой больницы.
В неё и из неё всё время входили и выходили люди.
Мне хорошо запомнились эти лица: у кого-то было очень задумчивое лицо, кто-то улыбался, а одна молодая женщина осталась в моей памяти плачущей.
Теперь, во взрослой жизни, я довольно часто встречаю её на улице, но так никогда и не спрашивала у неё, почему же она тогда плакала?

Вдруг словно весёлый лучик солнца пробежался по мне: я увидела папу!
К зданию подъехал УАЗик "Скорой помощи", и оттуда вышел мой папа.
Я тут же забыла обо всём на свете... да так ловко зацепилась за самый вверх забора и словно маленькая цирковая обезьянка почти перелетела его... уже через минуту я оказалась на свободе!
Затем, неспеша посмотрела сначала на левую сторону дороги, потом на правую, как учил меня папа, и вприпрыжку перебежала дорогу.
И пока папа с кем-то о чём-то увлечённо беседовал, не замечая никого вокруг, я оказалась рядом. Он очень удивился, обнаружив меня, дёргающей его за подол расстёгнутого белого халата!
С огромной обидой я тут же выложила ему все "неприятности", с которыми он меня оставил наедине, там, в этом остро пахучем здании...
Папа внимательно выслушал меня и тихо сказал: "Хорошо, дочка. Пойдём домой".

Конечно же, он прекрасно понимал, что все эти неприятности всего лишь фантазия ребёнка, ни под каким предлогом не желающего расставаться со своей свободой...

На следующее утро родители вновь попытались уговорить меня пойти в ясли, хотя бы на один день.
Видимо, с тайной надеждой полагая, что одного дня будет вполне достаточно, чтобы я привыкла.
Но стоило мне услышать слово "ясли", я с проворством хитрой кошки, пойманной на столе ворующей сметанку, юркнула под стол.
До сини в пальцах, ухватилась обеими руками за ножку стола, и со всей серьёзностью заявила: "Если вы еще раз отведёте меня в ясли, я убегу оттуда, и вы меня больше никогда, никогда не найдёте!"

Папа нагнулся ко мне, посмотрел  ласково в глаза, и сказал: "Успокойся, доченька. Если тебе так сильно там не понравилось, конечно же, мы не будем тебя туда водить."

К сожалению, папа прожил очень короткую жизнь.
И я так и не успела его спросить, что именно заставило его тогда принять такое решение.

Тот день, как и многие другие, я играла дома.
Но еще долго не могла поверить, что меня действительно никто не собирается отводить в ясли, так противно пахнущие манной кашей и хлоркой.

Так и закончилась моя детсадовская биография.
Даже не начинаясь.