Летят белые косынки. Падают на лица женщин. Женщин много. Одежда на них деревенская, городская. Женщины стоят не подвижно. Слышится гул. Гул нарастает. Женщины начинают раскачиваться. Льёт дождь.
Перед женщинами огромное поле. По нему молча бегут солдаты и офицеры с винтовками наперевес. На них льётся дождь из крови. Платки срываются с лиц женщин. Платки переплетаются друг с другом. Становятся белым куполом над бегущими. Лица бегущих оборачиваются. На лицах улыбки.
Перед ними летают бокалы с красным вином. Вино выплескивается в лица солдат.
Женщины шепчут
Война до победы?
Солдаты падают на колени.
Солдаты беззвучно кричат.
По полю катится неразорвавшийся снаряд. Он ударяется о кочку. Подлетает вверх.
СНАРЯД
Война до победы!!!
Разрывается.
Купол из платков становится бордовым. Сквозь него падают красные капли.
Женщины начинаю выть. Выставляется море женских рук. Руки простираются над полем битвы. Руки пытаются прикрыть солдат от разорвавшегося снаряда. Осколки от снаряда заполняют женские руки. Солдаты бегут дальше. Руки женщин цепляются за одежду, оружие. Руки полны крови. Женщины вырывают друг у друга кровь. Лица их становятся красными от крови. С глаз падают слёзы. Они смешиваются с кровью. Новый взрыв. Слёзы взлетают вверх. Кровавым дождём поливают солдат.
Женщины поют.
Россия. Кровью умытая
К ним возвращаются платки красного цвета. Один платок становится полотнищем. Его несут осколки. Поднимают вверх перед женщинами. На полотнище неровные жёлтые зубы монотонно стучат. В такт этому стуку. Раздаются слова
Бесценная моя супруженица!
Низко тебе кланяюсь и всем сродникам кланяюсь. Я пока, слава богу, жив-здрав. Василий Рязанцев убит под турецкой крепостью Бейбурт. Иван Прохорович тяжело ранен, разнесло всю челюсть, вряд ли живым останется. Шмарога убит. Илюшка Костычев убит, сходи на хутор, скажи его матери Феоне. Со свояком Григорием Савельичем вместе ходили в бой, вырвало ему из ляжки фунта два мяса, мы ему завидуем, направили его на леченье в глубокий тыл, а к севу, глядишь, и в станицу заявится. Один Поликашка у нас пляшет, получил новый крест и нашивки фельдфебеля, говорит: „Еще сто лет воевать буду“. Ну, до первого боя, а то мы его, суку, укоротим. Гляди, Марфинька, не вольничай там без меня, блюди честь мужнину и содержи себя в аккурате. Письмо твое я читаю каждый час и каждую минуту. Уберу лошадь, приду в землянку, лягу — читаю. Ночью растоскуется сердце, выну письмо из кармана — читаю. Не слышно ли у вас на Кубани чего-нибудь о мире? Солдаты с горькой тоскою спрашивают друг друга: „За что мы теряем свою кровь, портим здоровье и складываем головы молодецкие в какой-то проклятой Туречине? Все это напрасно…“
К сему подписуюсь
Максим Кужель
Лицо исчезает. Вместо него криво написанные буквы. Слезы женщин размывают каракули. Вместо них появляется огромный образ. Руки женщин трясутся. У них в руках вырастают свечки.
Свечек много. Они бегут по полю вслед за солдатами, вместо солдат. Всё поле усеяно огоньками. Перед лицами женщин появляются слюдяные оконца. Оконце разделяется крестом на четыре части. За каждой четвертью видны глаза. Глаза кричат. Глаза сменяются губами. Губы молчат. Кресты чернеют. Начинают вращаться в окне. Вылетают из окон. На каждом из них летят женщины. Они показывают вдаль руками. Сквозь гул голосов чётко звучит мелодия со словами.
А там — на далеких полях — снегами да вьюгами крылась молодость мужей наших.
А там — на далеких полях — снегами да вьюгами крылась молодость детей наших.
Свечки на поле лежат огарками. Где-то слабо горит фитиль. Всё поле усеяно свечками. Над ними летают чёрные кресты. Руки с крестов подбирают остатки свечей. Уносят с собой. Много рук не находят ничего. Роют пальцы землю.
Там, где пальцы прорывают землю, образуется борозда. Она постепенно заполняется кровью. Кресты с женщинами со свечками и без них поднимаются высоко. Глаза женщин смотрят вниз. На земле огромная надпись кровавого цвета.
Россия. Кровью умытая
Надпись трепещет. Буквы исчезают. Восходит красное зарево. Женщины становятся на колени на летающих чёрных крестах. Перед ними летают маленькие образа. Женщины шепчут губами. Звук не слышен. С неба падает чистый белый снег. Женщины, как снежинки летают. Губы продолжают открываться. Лицо закрывает снег. Сквозь снег доносится речитатив.
В России революция,
вся Россия — митинг.
Горнист играет сбор. Полк выстраивается треугольником.
По полю скачет всадник.
Женщины смотрят сверху на солдат. Снежинками опускаются на землю. Смотрят на строй. Вглядываются в лица солдат.
КОМАНДИР
Право равняйсь! Смирно! Шапки до-лой
СОЛДАТЫ ПОЮТ
Благословен бог наш…
Женские голоса перекрывают мужской молебен
Миром господу помолимся…
Обкидывают себя крестным знамением, валятся на колени, лбами в землю бьют.
По полю скачет всадник.
Среди солдат молится Максим Кужель.
На фоне женских и мужских голосов шепчет Кужель
Кужель
Бог ты наш, бог солдатский, нечесаный, немытый… И куда ты, бог, твою непорочную, некачанную, неворочанную, куда ты подевался и бросил нас, как плохой пастух овец своих? Зачем ты спокинул нас на растерзанье злой судьбине, и зачем ты, вшивый солдатский бог, не жалеешь нашей горькой солдатской жизни…
Потряхивает батюшка кадилом. Космы развиваются по ветру. Всадник спешивается. Входит в штаб
Выезжает перед строем дивизионный генерал — борода седая, грудь в крестах и голос навыкате. Привстаёт он на стременах и телеграммой помахивает.
ДИВИЗИОННЫЙ ГЕНЕРАЛ
Братцы, его императорского величества государя императора Николая Александровича у нас больше нет…
Генерал машет телеграммой. Плачет.
Солдаты молчат.
Фейерверкер Пимоненко разворачивает красный флаг.
Женщины на крестах проносятся над флагом.Кричат
Не разворачивай! Это кровь!
Музыка играет.
Часть солдат плачет. Остальные стоят и смотрят то на флаг, то генерала слушают.
ДИВИЗИОННЫЙ ГЕНЕРАЛ
Братцы, старый режим окончился… Восхваление чинов отменяется… Превосходительств теперь не будет, благородий не будет… Господин генерал, господин полковник и господин взводный… Дожили до свободы, все равны… Но что бы там ни было, присягу в голове держи… Помни, братцы, Расея наша мать, мы ее дети…
Музыка играет громче. Раздаётся сначала нестройное, переходящее в стройное
Ура!
Ура-а!
Ура-а-а!
Генерал платком вытирает шею.
ДИВИЗИОННЫЙ ГЕНЕРАЛ
Помни устав, люби службу, не забывай веру, отечество… Вы есть серые орлы, честь и слава русского оружия… На ваше беззаветное геройство глядит весь мир…
СТРОЙ СОЛДАТ
Ура!
Ура-а!
Ура-ааа… Ааа… Ааааа
Старый генерал вздыхает. Бороду разглаживает и с молодцеватой выправкой, легко так, на носках, подходит к строю.
ДИВИЗИОННЫЙ ГЕНЕРАЛ
Поцелуемся, братец!
Дивизионный генерал целует правофлангового первой роты, рядового солдата Алексея Митрохина.
ПОЛК
Ах-х-х-х-х…
Кужель
Старый режим кончился!!!!!!!! Народилась молодая свобода!!!!!!!!!!
Шеренги дрожат, перемешиваются в одну кучу… Кто плачет, кто целуется. Солдаты, офицеры, писаря.
Сверхсрочный кадровый фельдфебель Фоменко вытаращивает глаза. Орет во всю рожу.
ФОМЕНКО
Неправда! Царь у нас есть и бог есть! Его императорское величество был и будет всегда, ныне и присно и во веки веков! С нами бог и крестная сила!
Он крестится. Густо сплёвывет. Размахивает руками вперед до пряжки и назад до отказу. Учебным шагом пошел прочь.
Кужель
Барабанная шкура
Барабаны бьют. Взлетают вверх палочки. Палочки в руках у женщин. Они стучат по крестам своих слюдяных окон. К ним в окна стучатся руки солдат. Женщины скрепляют с ними руки. Руки впиваются друг в дружку. Между руками сочятся капли крови. Кровь падает на землю. На красный флаг. Кресты с женщинами подлетают к земле. Отпускают солдатские руки. Цепляются ногтями в красное полотнище. Тянут его в разные стороны. Полотнище растягивается. Превращается в купол над солдатами. Раздаётся треск. Красные куски разных размеров летят на землю. Образуют много островков красного цвета. Палатки, рвы, земля всё усеяно красным цветом. На одной куске сидит Максим Кужель.На груди у него два георгия. Его окружают солдаты.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ
Будь ты, Максим Кужель, товарищ неизменный, будь нашим депутатом и мозолистыми руками поддерживай наш солдатский интерес.
Кужель
Служил царю, послужу и псарю… Малоученый я, но не робею и за солдата душу отдам
ВТОРОЙ СОЛДАТ
Крой, Кужель
ТРЕТИЙ СОЛДАТ
В обиду не дадим
Первый солдат обнимает Кужеля. Они уходят на край красного островка.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ
Верой и правдой чтоб
Кужель закручивает ус кренделем
Кужель
Только верой и правдой. Пошёл я в комитет.
Большая красная офицерская палатка. К ней подходит Максим Кужель. Кужель резко останавливается. Вытягивается. Вместо лица собачья морда.
Кужель
Гав, гав, гав, разрешите войти!
Замирает. Из палатки высовываются собачьи морды разных пород. Собаки широко раскрывают рот. Начинают хохотать.
На Кужеля смотрят лица солдат и офицеров.
ПЕРВЫЙ КОМИТЕТЧИК
Шалишь? Давай, лезь в комитет. Это теперь, как дом родной.
Кужель входит в палатку. За ним входит солдат в серой шинели вместе с офицером за ручку.
СОЛДАТ В ШИНЕЛИ
Как спать изволили?
ОФИЦЕР
Спасибо, любезный. Отлично спал.
Другой солдат в шинели разваливается. Возле него сидит другой офицер. Солдат закуривает табачок под самый офицеров нос. Дым хладнокровно пускает. Офицер сидит рядом. Не реагирует. Все гогочут ровно жеребцы стоялые.
КУЖЕЛЬ
Как там?
ОФИЦЕР
Ждите, братцы. Газеты пишут, скоро-де немцам алла верды, тогда замиренье выйдет, и мы, как всесветные герои, мирно разъедемся по домам родины своей.
ПЕРВЫЙ КОМИТЕТЧИК
Три года, ваше благородие, газеты рай сулят, а толку черт мА
ОФИЦЕР
Помни долг службы.
КУЖЕЛЬ
Больно долог долг-то, конца ему не видать.
ОФИЦЕР
Много ждали, немного надо подождать.
КОМИТЕТЧИК С ТАБАКОМ
Не довольно ли, ваше благородие, буржуазов потешать? Наше горе им в смех да в радость.
ОФИЦЕР
За богом молитва, за родиной служба не пропадет.
КУЖЕЛЬ
Надоели нам эти песни. Воевать солдат больше не хочет. Довольно. Домой.
ОФИЦЕР
Расея наша мать.
СОЛДАТЫ КОМИТЕТЧИКИ
Домой.
ОФИЦЕР
Геройство, лавры, долг…
Женщины пролетают над офицерской палаткой. Кричат
Домой.
ОФИЦЕР
Честь русского оружия.
КУЖЕЛЬ
Хрен с ней, и с честью-то, домой, домой и домой!
ОФИЦЕР
Присягу давали?
Женщины вздыхают. Взлетают вверх
Эх, крыть вам нечем, верно, давали…
Кужель выходит из палатки. Смотрит вверх на летающих женщин
КУЖЕЛЬ
И какая стерва выдумала эту самую присягу на нашу погибель? Оно хотя крыть и нечем, а к офицерству стали мы маленько остывать.
Кужель с двумя комитетчиками переходят на другой красный островок. Перед ней столб. Надпись 132-Стрелковый. Солдаты в нижних рубашках, распояской гуляют, босиком и без фуражек.
КУЖЕЛЬ
Где у вас комитет, землячок?
СОЛДАТ
Купаться ушли, а председатель в штабе дежурит.
Комитетчики вваливаются в штаб.Председатель комитета, Ян Серомах, с засученными по локоть рукавами, бреется стеклом перед облупленным зеркальцем. Стекло о кирпич точит.
КУЖЕЛЬ
Рассказывай, председатель, какие у вас дела?
СЕРОМАХ
Дела маковые…
Серомах жеребек стекла заворачивает в тряпицу. Суёт в щель в стене. Обмывает чисто выскобленные скулы. Здоровается за руки.
СЕРОМАХ
Ну, служивые, вижу, вы народы свои, народы тертые, не дадите спуску ни малым бесенятам, ни самому черту… Гайда в землянку, чаем угощу.
Заходят в землянку. Серомах чай разливает.
СЕРОМАХ
Пейте служивые Чаек с сушеной дикой ягодой
КУЖЕЛЬ
Ягоды откель?
СЕРОМАХ
Насобирал, в разведку ходючи.
КУЖЕЛЬ
Хороший чай. А командир ваш где?
СЕРОМАХ
А мы своего полкового командира за его паскудное изуверство перевели на кухню кашеваром.
Хохот.
КУЖЕЛЬ
Он вам накашеварит. А что ещё скажешь председатель?
СЕРОМАХ
Да вот послали в корпусной комитет депутацию с требованием отвести полк в тыл на отдых. Да и полковой митинг провели и постановили чин-званье солдатское носить и фронт держать, пока терпенья хватает, а то срываться всем миром-собором и гайда по домам.
КУЖЕЛЬ
По домам так вместе, и мы тут зимовать не думаем.
СЕРОМАХ
Что верно, то верно: ордой и в аду веселей.
КУЖЕЛЬ
Благодарствуем за чай. Возвращаться нужно.
СЕРОМАХ
Айда, провожу.
Выходят
СЕРОМАХ
Жизня, братцы, пришла бекова: есть у нас свобода, есть Херенский, а греть нам некого…
Комитетчики идут к своему красному островку.
ПЕРВЫЙ КОМИТЕТЧИК
Кто-то воет?
КУЖЕЛЬ
Турки молитву читают.
С турецкой стороны ветер доносит молитву муэдзина.
МУЭДЗИН
Аллах вар… Аллах сахих… Аллах рахман, рахим… Ля илаха ил-ла-л-лаху… Ве Мухаммед ресулу-л-ляхи…
КУЖЕЛЬ
Турки сегодня в гости придут.
ПЕРВЫЙ КОМИТЕТЧИК
И то веселей. Скука зае….
ВТОРОЙ КОМИТЕТЧИК
Борщом их покормим, а они того, табаку притащут, сыру козьего.
КУЖЕЛЬ
У них праздник уруч-байрам, прикатят они кислого виноградного вина бочонок, барашка приволокут.
Заходят на свой красный островок.
Сидят вмеремешку с солдатами черные, копченые, турки.
Барашек на горячих углях. Бочонок вина в круг. Плясуны пляшут
КУЖЕЛЬ
Ни горит, ни болит, ровно и не лютовали никогда.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ
Кардаш, домой хочется?
ПЕРВЫЙ ТУРОК
Чох, истер чох
ВТОРОЙ СОЛДАТ
Чего же сидим тут, друг дружку караулим? Будя, поиграли, расходиться пора. НАШ спрыгнул с трона, и вы СВОЕГО толкайте.
Турки лопочут. Зубы скалят. Башками бритыми мотают. Глаза щурят.
КУЖЕЛЬ
А русский понимают — и им, чумазым, война не в масть, и ихнего брата офицер водит, как рыбу на удочке.
ВТОРОЙ СОЛДАТ
Яман офицер? Секим башка?
ВТОРОЙ ТУРОК
Уу, чакыр яман.
ВТОРОЙ СОЛДАТ
Собака юзбаши?
ВТОРОЙ ТУРОК
Копек юзбаши… Яман… Бизым карным хер вакыт адждыр.
Верхом на пушке сидит портняжка Макарка Сычев. Таскает он из-за пазухи вшей. Иголкой их на шпулишную нитку цепочкой насаживает.
СЫЧЕВ
Беговая… Рысистая… С поросенка!
Русские и турки ржут
СЫЧЕВ
Осман. Иди сюда
Первый турок подходит. Сычев лапу ему в ширинку запускает и за хвост, на ощупь, вытаскивает вошь. Пускает ее в пару со своей в разгулку на ладонь.
СЫЧЕВ
Осман,Видишь?
Первый турок отвечает на турецком языке
ПЕРВЫЙ ТУРОК
Вижу.
СЫЧЕВ
Твоя насекомая и моя насекомая, моя крещеная, твоя басурманка… Угадай, какой они породы?
ПЕРВЫЙ ТУРОК
Обе солдатской породы. Хэп сибир аскерлы…
СЫЧЕВ
Верно! За что же нам друг на друга злобу калить и зачем неповинную крову лить? Не одна ли нас вошь ест, и не одну ли мы гложем корку хлеба?
ВТОРОЙ ТУРОК
Кардаш, чох яхши, чох!
СЫЧЕВ
И как они смеют прятать от солдата свободу в кошельке?
Заиграла балайка. Выходит Остап Дуда. Штаны подтягивает. Сбивает папаху на ухо. Разворачивает плечо. Балалайки как хватят, Остап, как топнет - топнет. Вместе с ними пляшкт кресты с женщинами.
Раздаются стоны и рыдания женщин.
ЖЕНЩИНЫ КРИЧАТ
Наше сердце кличет вас в родную дальню сторонушку…
КУЖЕЛЬ
Пошли к турками в гости
Идут. Слышат топот. Турки бегут к себе. Солдаты к своему островку. Добегают. Полчане бегут. На ходу шинелишки напяливают. Полковой пес тявкает и скачет.
Музыканты барабаны и трубы тащат.
Кужель с однополчанами бегут рядом.
КУЖЕЛЬ
Куда вы?
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ
В штаб дивизии.
КУЖЕЛЬ
Чего там?
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ
Бежи все до одного… Комиссия приехала.
КУЖЕЛЬ
Не насчет ли мира?
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ
Все может быть.
КУЖЕЛЬ
А окопы, наша передовая линия?
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ
Нехай Балкан караулит.
Добегают до штаба дивизии.
Полковые знамена и красные флаги вьются. Оркестры играют «Марсельезу».
КУЖЕЛЬ
Кто приехал?
СОЛДАТ ИЗ ДИВИЗИИ
Штатская комиссия по выборам в учредилку.
КУЖЕЛЬ
Слава богу.
СОЛДАТ ИЗ ДИВИЗИИ
Потише, потише…
Скачет дивизионный. Полки замирают.
Вылезает один, в суконной поддевке. Снимает шапку бобровую. На все стороны кланяется.
ОРАТОР
Граждане солдаты и дорогие братья… Низкий поклон вам от свободной родины, от великой матери Расеи!
Ураааааааааааааа
Взметаются руки солдат
Ураааааааааааааа
Сплетаются руки женщин с солдатами.
Оратор повертывается да волосами потряхивает…
КУЖЕЛЬ
Эх, быстрее бежать надо было. Его слышат только передние. А мы задние только догадываемся.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ
А я по маханию рук догадываюсь, что он говорит
КУЖЕЛЬ
Давай, переводи
Первый солдат переводит отдельные слова оратора
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ
Граждане солдаты… Геройское племя… Государственная дума… Защита прав человека… Углубление революции… Революция… Фронт… Революция… Тыл… Наши доблестные союзники… Старая дисциплина… Слуги старого строя… Сознательный солдат… Партия социалистов-революционеров… Свобода, равенство, братство… Своею собственной рукой… Еще один удар… Революция… Контрреволюция… Война до полной победы… Ура!
Дивизия качается
Ура!
А-а-а-а…
Аа-а-а-а-а-а…
Кричат так, что жилы на лбу вздуваются.
КУЖЕЛЬ
Чего орёшь?
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ
Радуюсь, что видел живых расейских людей. О нас не забывают.
КУЖЕЛЬ
Нам всякая партия хороша, которая докинула бы до солдата ласковым словом да которая пригрела бы его, несчастного, на своей груди.
Опять раздаётся
Ураааааааааааааааааааа
Кужель с членом комитета Остапом Дудой кричат «ура» вместе со всеми. Замолкают. Глядят друг на друга. Задумываются.
КУЖЕЛЬ
«Война до победы», таковые слова для нас хуже отравы.
Остап Дуда скрипит зубами.
ДУДА
Как бы они нас красиво ни призывали, воевать больше не будем.
Сзади подходит отделенный Павлюченко
ПАВЛЮЧЕНКО
Где тут солдату просветление, ежели нас на своих же офицеров натравливают? Сами мы их ругаем, а ты, тыловая вошь, не кусай. Они хоть и не больно хороши, а с нами вместе всю войну прошли, одним сухарем давились, под одну проволоку ползали, одна нас била пуля. Немало их, как и нас, серых, закопано в землю, немало калеченых по лазаретам валяется…
ДУДА
Эх ты, Петрушка балаганный, верещишь не знамо что… Нашел кого жалеть! Нам офицеров жалеть не приходится, большинство из них воюет по доброй воле да нас же в три кнута гонят в наступление… Интенданты, что заглатывают солдатские деньги, есть наши первые враги. Называют тебя свободным гражданином и заставляют служить без курева за семьдесят пять копеек в месяц, а корпусной генерал, по словам писарей, получает три тысячи рублей в месяц. Эти генералы есть тоже наши первые враги… Туркам наша свобода не вредит, не в нос она тем, кто сидит на мягких диванах… Поехал я летом в отпуск в Тифлис. Жара-духота свыше сорока градусов. Хожу по улицам в зимней папахе и в зимних шароварах. А буржуи катаются на извощиках, одеты в шелка и бархат, обвешаны бриллиантами и золотом… Офицеры в духанах сидят, кителя расстегнули — курят сигары, тянут винцо и ля-ля-а, ля-ля, ля-ля-ля-ля, лля-ля, ля-ля-ля, ля-а-ля-ля-ля… Это не сказка, можете поехать в город Тифлис и сами все рассмотреть. Время положить ихнему блаженству конец!
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ
Монахов на фронт!
ВТОРОЙ СОЛДАТ
Фабрикантов на фронт!
ТРЕТИЙ СОЛДАТ
Помещиков на фронт!
Пролетают женщины на крестах. Кричат
Полицейских на фронт!
ЧЕТВЁРТЫЙ СОЛДАТ
Куда девали царя Николашку?
ОРАТОР
Мы его судить думаем.
КУЖЕЛЬ
Долго думаете. Ему суд короток. Царя и всю его свору надо судить в двадцать четыре часа, как они нас судили.
ПИМОНЕНКО
Пускай пришлют сюда жандармов и помещиков, мы их сами разорвем и до турок не допустим. Сказани-ка, Остап, про Тифлис, про кошек серых…Сказани… Мы их слушали, нехай нас послушают.
Остап Дуда встаёт ногами солдатам на плечи.
ДУДА
Господа депутаты, вы страдали по тюрьмам и каторгам, за что и благодарим. Вы, борцы, побороли кровавого царя Николку — кланяемся вам земно и благодарим, и вечно будем благодарить, и детям, и внукам, и правнукам прикажем, чтобы благодарили… Вы за нас старались, ни жизнью, ни здоровьем своим не щадили, гибли в тюрьмах и шахтах сырых, как в песне поется. Просим — еще постарайтесь, развяжите нам руки от кандалов войны и выведите нас с грязной дороги на большую дорогу… На каторге вам не сладко было? А нам тут хуже всякой каторги… Нас три брата, все трое пошли на службу. Один поехал домой без ноги, другого наповал убило. Мне двадцать пять лет, а я не стою столетнего старика: ноги сводит, спину гнет, вся кровь во мне сгнила… Поглядите, господа депутаты, поглядите и запомните: эти горы и долы напоены нашей кровью… Просим мы вас первым долгом поломать войну; вторым долгом — прибавить жалованья; третьим долгом — улучшить пищу. Низко кланяемся и просим вас, господа депутаты, утереть слезы нашим женам и детям. Вы даете приказ: «Наступать!» — а из дому пишут: «Приезжайте, родимые, поскорее, сидим голодные». Кого же нам слушать и о чем думать — о наступлении или о семьях, которые четвертый год не видят досыта хлеба? Разве вас затем прислали, чтоб уговаривать нас снова и снова проливать кровь? Снарядов нехваток, пулеметов нехваток, победы нам не видать как своих ушей, а только растревожим неприятеля, и опять откроется война. Нас тут побьют, семьи в тылу с голоду передохнут… Генералы живы-здоровы, буржуи утопают в пышных цветах, царь Николашка живет-поживает, а нас гоните на убой? Выходим мы из терпенья, вот-вот подчинимся своей свободной воле, и тогда — держись, Расея… Бросим фронт и целыми дивизиями, корпусами, двинемся громить тылы… Мы придем к вам в кабинеты и всех вас, партийных министров и беспартийных социалистов, возьмем на копчик штыка! Чего я не так сказал — не обижайтесь, товарищи, наболело… Кончайте войну скорее и скорее!
Солдаты кричат
Ура, ура, ура…
Депутаты шепчутся, в автомобиль, и — дралала…
Солдаты вдогонку ревут:
Ми-и-и-и-ир!
Кужель складывает письмо. Кладёт в шинель
КУЖЕЛЬ
Офицеры из России газеты получают, но нам ничего не рассказывают: все равно, мол, рядовой, баранья башка, речь министрову не поймет.
А о жизни наших семей начитаешься, злоба в тебе по всем жилам течет, а на кого лютовать — и не придумаешь толком.
ДУДА
Собираемся. Проведала братва, будто в городе Трапезунде на митингах насчет отпусков до точности разъясняют. На разведку в Трапезунд идут Кужель, пулеметчик Сабаров и я.
Попадают на островок красный. Идёт митинг.
ОРАТОР
Бей буржуев, долой войну.
КУЖЕЛЬ
Справедливые слова!Нечего, ребята, время зря терять: сколько ни слушай, лучшего не услышишь. Всем свобода, всем дано вольным дыхом дышать, а ты, серая шкурка, сиди в гнилых окопах да зубами щелкай. Снимемся всем полком и — прощай, Макар, ноги озябли.
ДУДА
Постой, Максим, погоди.Треба нам, как добрым людям, почайничать и перекусить малость.
Во-первых, революционного солдата Ивана Савостьянова с турецкого фронта до места родины, Иркутской губернии, перевезти за счет республики самым экстренным поездом; во-вторых, на всех промежуточных станциях этапным комендантам предсказывалось снабжать означенного Ивана всеми видами приварочного и чайного довольствия; в-третьих, как он есть злой охотник, разрешалось ему провезти на родину пять пудов боевых патронов и винтовку; в-четвертых, в-пятых и в-десятых — кругом ему льготы, кругом выгоды!
Будь по-вашему, — говорю.
Пошли в духан
Духан. Солдат полно.Кто кушает чай, кто — чебуреки, а кто и хлебец, по старой привычке, убивает. Дым. Обрывки разговора
Какая в России власть?
Нету в России власти.
Дума? Наше Временное правительство?
Всех наших правителей оптом и в розницу подкупила буржуазия.
А Керенский?
Так его ж никто не слушает.
САБАРОВ
Большевики продали родину немцам за вагон золота. Кобель Гришка Распутин, стервец, не заступился за солдата.
ПОДВЫПИВШИЙ ЕФРЕЙТОРИШКА
Бить их всех подряд: и большевиков, и меньшевиков, и буржуазию золотобрюхую! Солдат страдал, солдат умирал, солдаты должны забрать всю власть до последней копейки и разделить промежду себя поровну!
ТЕРСКИЙ КАЗАК
Расея без власти сирота.
КУЖЕЛЬ
Не горюй, землячок, были бы бока, а палка найдется…
ТЕРСКИЙ КАЗАК
Дивно.
ДУДА
Самое дивное еще впереди.
ТЕРСКИЙ КАЗАК
Учредительное собранье?
Сибирский стрелок Иван Савостьянов выбирает из-под обшлага бумагу.
САВОСТЬЯНОВ
Крест на учредилку. Теперь мы сами с усами, язви ее душу. Читай, землячки, читай вслух, я весь тут перед вами со всеми потрохами: Сибирского полка, Каторжного батальона, Обуховой команды…Бумагу — мандат — выдал мне ротный комитет, и предписывает
ДУДА
Во-первых, революционного солдата Ивана Савостьянова с турецкого фронта до места родины, Иркутской губернии, перевезти за счет республики самым экстренным поездом; во-вторых, на всех промежуточных станциях этапным комендантам предсказывалось снабжать означенного Ивана всеми видами приварочного и чайного довольствия; в-третьих, как он есть злой охотник, разрешалось ему провезти на родину пять пудов боевых патронов и винтовку.
КУЖЕЛЬ
В-четвертых, в-пятых и в-десятых — кругом ему льготы, кругом выгоды! Где взял?
САВОСТЬЯНОВ
Где взял, там нет.
КУЖЕЛЬ
Все-таки?
САВОСТЬЯНОВ
За трешницу у ротного писаря купил.
ДУДА
Ну-у?
САВОСТЬЯНОВ
Святая икона. Пошёл я братцы!
Прячет Иван Савостьянович мандат в рукав, мешок с патронами на плечи взваливает, гордо смотрит на всех и уходит.
Максим смотрит ему вслед. Выходит с Дудой из духана. Видит знакомое лицо.
КУЖЕЛЬ
Здорово, Яков Федорович
БЛИНОВ
Здорово, служба
ДУДА
Это кто?
КУЖЕЛЬ
казак Яков Блинов — станишник и кум, два раза родня. В бывалошное время дружбы горячей мы не важивали.Он природный казак и на меня, мужика, косился.
БЛИНОВ
Да что ты такое говоришь? Рад тебя видеть!
Обнимаются, целуются.
КУЖЕЛЬ
Далече?
БЛИНОВ
До дому.
КУЖЕЛЬ
Какими судьбами?
БЛИНОВ
Клянусь богом, до дому.
КУЖЕЛЬ
Приказ…
БЛИНОВ
Я сам себе приказ.
КУЖЕЛЬ
Ври толще?
БЛИНОВ
Верно говорю.
КУЖЕЛЬ
Как так?
БЛИНОВ
Так.
КУЖЕЛЬ
Да как же оно так?
БЛИНОВ
Этак.
Оружие фронтовое на нем. Ковровые чувалы и домашнее — под серебром — чернью травленное седло на горбу.
БЛИНОВ
Катанем, Максим, на родную Кубань, до скусных вареников, до зеленого степу, до удалых баб наших. Провались война, пропади пропадом, проклятая сатана, надоела.
КУЖЕЛЬ
Так-то ли, Яша, надоела, сердце кровью заплыло, а как поедешь? Не с печи на полати скакнуть.
БЛИНОВ
Э-э, сядем да поедем… Все едут, все бегут… И наш четвертый пластунский батальон фронт бросил. Довалились мы сюда, водоход заарестовали, к вечеру погрузимся и — машинист, крути машину, станови на ход! Ветер по морю чубы закручивает, и водоход у пристани ждет.
КУЖЕЛЬ
Полчан маленько совестно — меня, как бытного, послали, а я убегу? Нет, Яша, не рука.
БЛИНОВ
Напрасно.
КУЖЕЛЬ
Мало ли чего… У нас в роду никто дезертиром не был. Дедушка Никита двадцать пять лет служил, да не бегал.
БЛИНОВ
О том, кум, что было при царе Косаре, поминать нечего. А со мной не едешь зря, попомни мое слово — зря.
КУЖЕЛЬ
Поклонись сторонушке родимой… Марфу мою повидай, сродников. Отвали им поклонов беремя. Пускай не убиваются, скоро вернусь. Порадуй мою: боев на фронте больше нет; кто остался жив, тот будет жить. А еще накажи Марфе строго-настрого, чтоб дом блюла и последнего коня не продавала. Вернусь ко дворам, пригодится конь.
БЛИНОВ
Ставь бутылку, научу с фронтом распрощаться, а то еще долгонько будешь петь: «Чубарики-чубчики…»
КУЖЕЛЬ
Ты научишь в обруч прыгать…
БЛИНОВ
Говорю не шутя.
КУЖЕЛЬ
Учи давай, за бутылкой я не постою, бутылку поставлю.
БЛИНОВ
Подписывайтесь всем полком в большевики и езжайте с богом кто куда хочет.
КУЖЕЛЬ
Слыхал, про большевиков-то чего гуторят? Продали, слышь?
БЛИНОВ
Брехня.
КУЖЕЛЬ
Ой ли?
БЛИНОВ
Собака и на владыку лает.
КУЖЕЛЬ
Что ж они такие за большевики?
БЛИНОВ
Партия — долой войну, мир без никаких контрибуций. Подходящая для нас партия.
КУЖЕЛЬ
Так ли, кум?
БЛИНОВ
Свято дело сватово.
КУЖЕЛЬ
Ты и сам большевик?
БЛИНОВ
Эге.
КУЖЕЛЬ
Значит, домой?
БЛИНОВ
Прямой путь, легкий ветер.
КУЖЕЛЬ
Нет, Яша, не рука. К рождеству ожидай и меня, режь кабана пожирнее, вари самогон попьянее, гостевать приду.
БЛИНОВ
Долга песня. Пошли в духан. Разливай.
Кужель разливает бутылку вина
БЛИНОВ
Две зимы наш батальон под Эрзерумом черные тропы топтал… Две зимы казаченьки голодовали, холодовали, призывали бога и кляли его, вослед нам ложились могилы и кресты… Вспомнишь о доме: земли у тебя глазом не окинешь; скотины полон двор; птица не считана; жена, как солнышком умыта, под окошечком скучает, тягостные слезы льет… А ты — горе, кручина, чужая сторона — торчи в проклятой во Туречине, томись смертной истомой да свищи в кулак… Улыбнулась из-за гор свобода, все петли и узлы полопались, потянуло нас домой… Так потянуло, терпенья нет. Был у нас в батальоне один такой политический казачок — книгоед, вот он и говорит: «Так и так, братцы, пора и нам опамятоваться». Подумали мы думушку казачью, погадали про свою долю собачью и решили всем батальоном к большевикам перекачнуться.
КУЖЕЛЬ
Хваты-браты.
БЛИНОВ
И я то же говорю.
КУЖЕЛЬ
Ну и ну да луку мешок.
Порт кишит солдатами. На каждом винтовка, котелок и фляга бренчит. С шумом и гамом толпами валят все новые и новые. Топчут друг друга. Ревут как бугаи. Лезут. Пристанские мостки под ними провисают. Всяк рвётся на водоход. На водоходе мест нет. На трубе человек с десять торчит.
Блинов обматывает бинтом здоровую руку.
БЛИНОВ
Расступись, вшивая команда, пропускай раненого. Расступались солдаты, казаку дорогу давали.
Пробирается он на водоход. С борта папахой машет.
БЛИНОВ
Прощай, Максим, ты все-таки подумай.
КУЖЕЛЬ
Думала баба над корытом…
Рявкает водоход. Встряхивается и плывёт.
К Кужелю подходит Дуда
КУЖЕЛЬ
Из далеких стран полуденных, из турецкой стороны
Шлем поклон тебе, родимая,
Твои верные сыны…
Пошли в полк.
Слышатся крики.
Ура, караул, алла-алла!
Артиллеристы бросаются на азиатов. Лавки и магазины разваливают.
САБАРОВ
Побежал и я.
ДУДА
Куда?
Пулеметчик Сабаров убегает в толпу. Кужель с Остапом Дудой закуривают. Шагают к своему островку.
Сбегается весь полк. Полчане стоят тесно — плечо в плечо и голова в голову.
Кужель взлезает на повозку.
КУЖЕЛЬ
Фронтовики… Кровь родная… Скажу я вам, какая в Трапезунде открылась нам секретная картина.
Остап Дуда оттолкивает Кужеля.
ДУДА
Расея… Шо це таке воно за Расея? Расея есть притон буржуазии… Кончай войну! Бросай оружью!.
Тыща глоток орёт. Крики смешиваются.
Окопались…
Воюй, кому жить надоело.
Долой войну!
Бросай оружье!
Домой!
Потом крики тише тише и замолкают.
Оглядывается Кужель.
Оглядывается Остап Дуда.
Стоит позади них на повозке, Половцев — полковой командир… Ус дергает, пыльно на них глядит. Вся его морда лаптами горит.
ПОЛОВЦЕВ
Солдаты! Кто под Эзерджаном впереди цепи два раза в штыковую атаку ходил и турок крушил саморучно?
Вздох в ответ
ПОЛОВЦЕВ
Помните, когда пуля просадила мне плечо, другая зацепила ногу, но я не пожелал в тыл отлучаться и лечился в походном лазарете при нашей части. Так где ваша совесть, где ваша честь и где ваша храбрость?
Солдаты стоят. Глаза упираются в землю. Тяжело обвисают головушки солдатские… Кто в ширинке скребет, кто — за пазухой.
Кужель искоса смотрит на Половцева. Смотри на волосатый кулак, заткнутый пальцем за пояс.
Перед глазами Кужеля мелькают руки, ноги. Одна рука и нога выделяются из общего строя.
Кружатся роты по казарменному двору. Пурга забивает глаза. Руки красные, скрюченные. На левом фланге идёт солдат Ваня Худоумов. Он не попадает ногами руками в общий ритм. Подлетает Половцев к Ваньке.
ПОЛОВЦЕВ
В строю идти не умеешь!
Хлесть его в ухо. Вылетает у Ваньки зеленая сопля. Падает Половцову на чищенный сапог. Бац в другое ухо.
ПОЛОВЦЕВ
Пшел с глаз долой, черт паршивый!
Ванька глядит сквозь офицера и тихонько улыбается. Потом он падает. Кровь из ушей ползёт. К нему бросаются солдаты.
КУЖЕЛЬ
Помер Ванька!
Смотрит на Половцева. Тот дёргает усами. Кулак засовывает за пояс
Кужель стоит на повозке с Дудой. Кулаки командира выбрасываются вперёд. Половцев хватает их за воротники и приподнимает над повозкой.
ПОЛОВЦЕВ
Вот, ваши депутаты… Головы им поотвертывать за подрыв дисциплины… Дурак дурака чище, а, может быть, и немецкие шпионы.
КУЖЕЛЬ
Ты, господин полковник, наших болячек не ковыряй… Плохие, да свои.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ
Хищный гад, ему бы старый режим.
ВТОРОЙ СОЛДАТ
Шпиёны, слышь?
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ
Дай ему, Кужель, бам барарам по-лягушиному, впереверт его по-мартышиному, три кишки, погано очко! Дай ему, в нем золотой дух Николая Второго!
Кужель с мясом сдирает с груди кресты свои. Показывает их полчанам и начальнику своему.
КУЖЕЛЬ
Это что?
Молчит Половцев.
КУЖЕЛЬ
Гляди хорошенько, командир ты наш, отец ты наш родной. Гляди, не мигай, а то я тебе эти полтинники вобью в зенки!
Кужель хлещет Половцева крестами по зубам.
Половцев падает. Цепляется шпорой. Опрокидывает повозку. Его понимают на кулаки и несут
Раздаётся вой. Воют солдаты. Воет Половцев. Его разрывают на части. Георгиевские кресты летают. Рядом с воем пролетают женщины на крестах.
У всех руки в крови.
ДУДА
Пошли ловить начальника хозяйственной части Зудиловича.
Солдаты бегут к канцелярии.
Им навстречу выходит малого роста Зудилович. Упирает руки в боки. От страха становится ещё меньше ростом. глаза его, по сторонам бегают
КУЖЕЛЬ
С самой весны питается полк голой турецкой водой и прелой чечевицей. Куда деваются несчастные крохи солдатские? Кто хлебушком солдатским харчится? Кто махорку солдатскую скуривает? Кто попивает солдатский чаек внакладку?
ЗУДИЛОВИЧ
Я тут ни при чем, доставка плохая, путь далекая.
ДУДА
Сказывай, щучий сын, кто кровушку нашу хлебает, кто печенкой нашей закусывает?
ЗУДИЛОВИЧ
Опять же я не виноват, дивизионные воруют, а наряды посланы давно, не нынче-завтра транспорт ждем.
КУЖЕЛЬ
Отчего каша гнилая? Отчего в каше солома рубленая, горький камыш и всякая ерунда?
ЗУДИЛОВИЧ
Каша вполне хорошая.
Солдаты несут кукурузной каши бачок на шестерых. Один подмешивает в кашу масла ружейного. Дают большую ложку
ДУДА
Ешь.
Припадает Зудилович над котелком на корточки и принимается за кашу.
Все молчат. Каждую ложку в рот глазами провожают…
Зудилович икает. Плачет.
ЗУДИЛОВИЧ
Больше не могу, господа.
Дуда его за усы.
ДУДА
Кушай.
КУЖЕЛЬ
Кушай, кормилец, досыта… Мы ее три года едим, не нахвалимся.
Зудилович снимает пояс. Ест.
ФЕЛЬДШЕР БУХТЕЯРОВ
Согласно медицины должен лопнуть.
ПИСАРЬ КОРОЛЬКОВ
Нет, не лопнет. У нас в штабе ординарец Севрюгин на спор зараз десять фунтов колбасы да каравай хлеба смял и не охнул, покатался потраве, и вся недолга.
ФЕЛЬДШЕР БУХТЕЯРОВ
Ну, это ты, друг, врешь.
ПИСАРЬ КОРОЛЬКОВ
Я? Вру?
ФЕЛЬДШЕР БУХТЕЯРОВ
Хотя бы и так, то твой Севрюгин, а то образованный человек: в нем кишка тоньше, чуть ты ее понатужь, и готово.
Давится Зудилович, но жует.
КУЖЕЛЬ
У меня уже и сердце отошло. Ржу — зубов не покрываю.
ФЕЛЬДШЕР БУХТЕЯРОВ
Скусно, поди, в охотку-то.
ПИСАРЬ КОРОЛЬКОВ
С верхом черпай.
КУЖЕЛЬ
Рой до дна.
ДУДА
Отгребайся, дядя, ложкой-то, отгребайся, до берегу недалеко.
Выедает Зудилович кашу. Ложку облизывает.
КУЖЕЛЬ
Хороша? Еще не подложить ли?
Зудилович плачет
ЗУДИЛОВИЧ
Не каша — разлука.
ДУДА
Помни нашу науку.
ЗУДИЛОВИЧ
Каюсь, братцы.
Принимают его под руки.
КУЖЕЛЬ
На гауптвахту ведите. И каптера Дуню постращать надо.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ
Да не нашли его, унюхал и скрылся.
Расходятся по землянкам.
Разведчик Василий Бровко вваливается в землянку
БРОВКО
В частях кругом пошло блужденье, пора войне поломаться.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ
Пора, пора…
БРОВКО
Надысь, слышь, Самурский полк снялся с позиции и самовольно в тыл ушел.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ
Астраханцы тоже поговаривали…
БРОВКО
К зиме поди-ка ни одной русской ноги тут не останется.
СОЛДАТ КУЗЬМА
Народ у нас недружный, у каждого глотка-то, как рукав пожарный, крику много, а делов на копейку… Держись мы дружнее, давно бы дома с бабами спали.
БРОВКО
Твоим бы, Кузя, задом из досок гвозди дергать…
ЗАРУБАЛОВ
Разбежимся все, кто же будет фронт держать?
СОЛДАТ КУЗЬМА
Аллах с ним, с фронтом.
ЗАРУБАЛОВ
А Расея?
ДУДА
Это не нашего ума дело… У Расеи жалельщики найдутся, мало ли их по тылам прячется…
СОЛДАТ КУЗЬМА
Живут, твари, с полагоря.
ЗАРУБАЛОВ
Жалко, Кавказ пропадет, сколько тут наших могилок пораскидано…
ДУДА
Побитых не вернешь, а грузинцев с армянами жалеть нечего, пускай сами обороняются, коли им турки не милы.
СОЛДАТ КУЗЬМА
Чего тут сидеть, мертвых караулить…
СОЛДАТ МИХАИЛ
Выслать бы своих шпионов в Россию и узнать, кто там кричит: «Война без конца», — того бы за щетину да в окопы… Или половина остаемся и воюем один за двух, а половина с оружием идем по всему государству из края в край, колем и режем, стреляем и вешаем всех сверстников царизма и, разделив по совести землю и леса, фабрики и заводы, возвращаемся сюда на смену…
КУЖЕЛЬ
Кабы ты, Миша, заместо Керенского в креслах сидел да приказы писал, вот бы мы наворочали делов…
ВЗВОДНЫЙ ЕЛИСЕЕВ
Хороший был командир, царство ему небесное, вечный покой…
КУЖЕЛЬ
Ты о Половцеве? Все они, псы, хороши, не знать бы их никогда…
ЕФРЕЙТОР ТОЧИЛКИН
Удохать мы его удохали, а не вышло бы тут, братцы, какого рикошета?
ВЗВОДНЫЙ ЕЛИСЕЕВ
За ними гляди да гляди.
СОЛДАТ МИХАИЛ
Не поддадимся.
СОЛДАТ КУЗЬМА
Чего ждем, скажи на милость? Давно бы их всех на солдатский котел перевести…
КУЖЕЛЬ
На котле далеко не уедешь, их благородиям надо на самый хвост наступить…
Вбегает язычник, прапорщик Онуфриенко
ОНУФРИЕНКО
У офицеров потайное собрание крепко-де они за Половцева обижены, надумывают, как бы казаков на полк напустить, а сами-де уговариваются по тылам разъехаться и бросить полк на произвол судьбы
ДУДА
Там секреты и тут секреты, у них потайные разговоры, а у нас каждые сутки рота наготове.
КУЖЕЛЬ
Какая нынче дежурная Капырзин?
КАПЫРЗИН
Двенадцатая дежурная.
Капырзин передергивает затвор. Посылает до места боевой патрон.
КАПЫРЗИН
Не зевай, ребята.
СОЛДАТ КУЗЬМА
Чего зевать, каждую минуту жизня смертью грозит.
КУЖЕЛЬ
Выходи, шуму лишнего не подавай.
Бегут во вторую линию укреплений.
КУЖЕЛЬ
Двенадцатая, в ружье!
Вылетают из своих нор солдаты двенадцатой роты. Кто одет, кто бос и без шапки, но все с винтовками.
КУЖЕЛЬ
Все врассыпную. Офицеры на нас казаков шлют. Нужно их заарестовать, пока не очухались
Рота рассыпается цепью. Скорым шагом направляется к лесу. Окружают блиндированную землянку офицерского собрания. В землянку заходят втроем. Кужель держит бомбу в руке
КУЖЕЛЬ
Здравствуйте, господа офицеры!
Кужель кладёт руку в карман на бомбу.
Батальонный второго батальона штабс-капитан Игнатьев встаёт из-за стола. Идет на солдат.
ИГНАТЬЕВ
Здорово, шкурники! Мерзавцы! Как вы смели войти без разрешения дежурного офицера?
ДУДА
Нельзя ли выражаться полегче? Мы есть депутация… Пришли узнать, какой вы за пазухой камень держите?
ИГНАТЬЕВ
Что-о тако-о-ое? Ах вы, каторжные лбы!
КУЖЕЛЬ
Знай край да не падай, ваше не перелезу! Довольно измываться над нашим братом! Довольно из нас жилы тянуть!
КАПЫРЗИН
За нас двенадцатая рота! За нас полк, за нас вся масса солдатской волны, казаками нас не застращаете, это вам не старый режим…
Игнатьев выхватывает наган. Поднимает наган к виску.
ИГНАТЬЕВ
Ма-а-а-алчать… Предатели… Родина… Измена! Я не могу… Я застрелюсь!
КАПЫРЗИН
Валяй… Один пропадешь, а нас — множество — останется.
Игнатьев опускает руку с наганом.
ИГНАТЬЕВ
Сукины дети вы.
Офицеры окружают его. Отжимают в угол. К солдатам обращается молодой и чистый адъютант Ермолов
ЕРМОЛОВ
Господа депутаты, господа, по-моему, тут недоразумение… Камня за пазухой мы не держим, и никаких особых секретов у нас нет… Просто, как родная семья, собрались чайку попить и побалагурить… Верьте слову, политикой мы никогда не интересовались… Мы не против и Временного правительства, не против и революции, но…
ИГНАТЬЕВ
Мы не допустим, чтоб какая-то сволочь грязнила честь полкового знамени, под которым когда-то сам Суворов водил наш полк в атаку на Измаил и Рымник. Наше знамя…
ЕРМОЛОВ
Вы на него не сердитесь, господа. Чудеснейшей души человек. Но… но… на язык не воздержан… Революция, это знаете такое…
КАПЫРЗИН
Мы и без вас, господин поручик, знаем, что такое революция. Расскажите нам лучше, как вы солдата на фронте удерживаете, а сами сговариваетесь дезертировать?
ЕРМОЛОВ
Ложь, чепуха, хреновина… Больше доверия своему непосредственному начальнику. Солдат ничего не должен слушать со стороны, от какого-нибудь проходимца-агитатора… Все новости должен узнавать через начальника… И со всеми обидами иди к начальнику… Не с первого ли дня войны мы находимся вместе с вами на позиции?
ДУДА
Вы не сидите, не сидите в окопах… в воде. — Вы — сухие и чистые — на стульях спите…
ЕРМОЛОВ
Не вместе ли мы честно служили, и не должны ли мы на этих позициях честно и вместе умереть? За родину, за свободу, за…
КУЖЕЛЬ
Нам умирать не хочется. Славу богу, до революции дожили и умирать не желаем.
КАПЫРЗИН
Будя, поумирали. Три года со смертью лбами пырялись, надоело… Нам чтоб без обману, без аннексий и контрибуций.
ЕРМОЛОВ
Ба, большевицкие речи?
КУЖЕЛЬ
Нам все равно, чьи речи. Нам ко дворам как бы поскорее, а вы, господа офицеры, нас вяжете по рукам и ногам. Три года…
ИГНАТЬЕВ
Три года! А я служу пят-над-цать лет… Нет ни семьи, ни дома… Все мое богатство — сменка белья да казенная шинель… Теперь вам то, вам се, а нам, старым командирам, шиш костью? Вам свобода, а нам самосуды? Хамы, сукины дети! Не радуйтесь и не веселитесь — дисциплина нового правительства будет еще тверже, и вы, мерзавцы, еще придете и поклонитесь нам в ноги!
ДУДА
Пойдем, тут разговоров на всю ночь хватит, а там рота под дождем мокнет…
Поворачиваются и выходят.
Рота обступает делегатов.
СОЛДАТ КУЗЬМА
Ну, чем вас там угощали, чем потчевали?
КАПЫРЗИН
Мы их испугались, а они нас. Потявкали друг на друга, да и в стороны.
ОНУФРИЕНКО
Жалко, драки не вышло. Не мешало бы для острастки одному-другому благородию шкуру подпороть.
ДУДА
Кусаться с ними так и так не миновать.
СОЛДАТ МИХАИЛ
Пока вы там гуторили, мы по лесу всю телефонную снасть пообрывали.
КУЖЕЛЬ
Ну, ребята, держите ухо востро. Пулеметчикам находиться неотлучно на своих местах. К батарее выставить караул. На дороги выслать заставы. Всем быть готовыми на случай тревоги.
УТРО. ПОЛК. МИТИНГ.
КУЖЕЛЬ
Батальонный Игнатьев застрелился. К казакам и в 132-й Стрелковый срочно слать своих делегатов.
Скачет из штаба дивизии ординарец.
ОРДИНАРЕЦ
Распоряжение. Немедленно везти урну с солдатскими голосами в Тифлис, где квартирует общеармейский комитет турецкого фронта.
СОЛДАТ МИХАИЛ
Максима Кужеля слать!
Артиллерист Палозеров выскакивает на повозку-трибуну
ПАЛОЗЕРОВ
Нечего нам, братцы, горло драть без толку. Человек тут требуется надежный. Может, через них, через листки-то, какое освобождение выйдет. Благословясь, пошлем-ка кого-нибудь из наших комитетчиков. Верней того ничего не выдумать. Тащите жребий
Кужель вытаскивает пятак с зазубриной. Сгребает барахлишко в один мешок, голоса солдатские — в другой. Садится на арбу.
КУЖЕЛЬ
Прощевай, земляки.
СОЛДАТ МИХАИЛ
Счастливо.
КАПЫРЗИН
Возвертайся поскорее.
ДУДА
Чего он тут забыл? Сдай, Кужель, голоса, отпиши нам про тыловые порядки и валяй на Кубань, а следом и мы прикатим.
Женские руки с крестами подхватывают Кужеля и солдат. Солдаты целуют его, на дорогу ему табачку отсыпают, суют письма на родину.
Ездовой разбирает вожжи. Гаркает. Подпряженные парой кони идут. С перевала Кужель оглядывается. Далеко внизу чернеют окопы. Виднеются землянки, пулеметные гнезда, батарея в лесочке. Вся широкая долина насыпана солдатами.
КУЖЕЛЬ
Прощай, лешая сторонка.
Кужеля глаза заливают слезы. Сквозь слезы горит-разгорается пожар.
Сквозь зарево костров поезда катят. Гремят песни, уханья, свист. Дребезжащие теплушки забиты людьми под завязку.
Кужель поднимает как икону перед собой урну с солдатскими голосами.
КУЖЕЛЬ
Депутат, голоса везу
Его никто не слушает. Стоны, вопли, крики… В клубах дыма и пыли летят поезда. Максим вывязывает из мешка последнюю краюху черного хлеба. Принимается махать краюхой перед бегущими мимо вагонами.
КУЖЕЛЬ
Е! Ей!
Рябой казачина на лету подхватывает краюху, Максимовы мешки и самого Максима через окно в вагон втаскивает.
КАЗАК
Поехали с орехами!
Дверь с петель сорвана и сожжена. Окна в вагонах побиты
СОЛДАТ
Закрой дверь, холодно.
КАЗАК
Терпи, едешь не куда-нибудь, а домой.
Лобастый солдат свешивает с верхней полки стриженную ступеньками голову. Поблескивает озорными глазами.
ЛОБАСТЫЙ СОЛДАТ
Заходит Гришка Распутин к царице в блудуар, снимает плисовы штаны и давай дрова рубить!
Смеются дружно.
СОЛДАТ
Это что! Вот я вам расскажу сказку, так это сказка…
Едет избитый старый полковник. Босые, опутанные бечевками ноги его болтаются в заляпанных грязью валяных обрезках. Плечи прикрывает драный, казенного образца, полушубок. В измятый медный котелок он подбирает с полу объедки. Сосёт их. Из-под фуражки в красном околыше выбиваются пряди седых свалявшихся волос.
КУЖЕЛЬ
Садитесь. Я подвинусь
ПОЛКОВНИК
На добром слове спасибо, братец. Недостоин я, это самое, с солдатиками в ряд сидеть… За выслугу лет, это самое, в чистую вышел…
Не садится. Дробные слезы катятся по щетинистой щеке.
ЛОБАСТЫЙ
Глот. Давно подыхать пора, чужой век живешь.
СОЛДАТ
Вишь, морду-то растворожили…
КАЗАК
Может быть, из озорства ему накидали?
СОЛДАТ
Зря бить не будут, бьют за дело.
ЛОБАСТЫЙ
Выбросить вон на ходу из окошка, и концы в воду… Мы походили пешком, пускай они походят
КУЖЕЛЬ
Брось, ребята, чего старика терзать? Едет и едет, чужого места не занимает… Всем ехать охота.
КАЗАК
Правильно, перед кем он провинился, тот ему и наклал, а наше дело сторона… Из них тоже которые до нашего брата понятие имели…
Полковник садится
КУЖЕЛЬ
Далеко?
ПОЛКОВНИК
Еду к дочери в станицу Цимлянскую, на тихий Дон.
КУЖЕЛЬ
На, носи.
Даёт ему чулки шерстяные
Поезд резко останавливается. Под составами визжат немазаные колеса. Прогибаются рельсы.
Казак высовывается в окно.
КАЗАК
Чего стоим?
На перроне полно солдат.
СОЛДАТ С ПЕРРОНА
Под Тифлисом затор. Разъезд забит эшелонами.
ЛОБАСТЫЙ
Бля! Мы уже трое суток едем голодные. Вашу буржуазию , вашу революцию вашу контрреволюцию в жопу.
КУЖЕЛЬ
Бери вещмешки, узлы, сундучки и айда по шпалам по направлению к городу.
Солдаты вылезают из теплушек. Море солдат плывёт по шпалам. Навстречу им идут солдаты. Всё смешивается. Один из солдат вылезает на тумбу.
СОЛДАТ НА ТУМБЕ
Нужно слать к грузинскому правительству мирную делегацию.
ЛОБАСТЫЙ
Какая делегация? Надо сперва обстрелять город ураганным артиллерийским огнем и уже тогда посылать делегацию.
Солдата стаскивает с тумбы изрядно подвыпивший казачий вахмистр. Он навивает на кулак пышный, будто лисий хвост, ус свой. Залезает на тумбу.
ВАХМИСТР
Солдатики-братики, послухайте меня старого да бывалого… Ни яких делегаций не треба… Нечего нам с тими азиятцами устраивать сучью свадьбу… Хай на них трясца нападет! Хай оны вси передохнут! Пропустите меня с казаками вперед! Як огненной метлой прочищу дорогу и к чертовому батьке повырублю всих новых правителей, начиная с Тифлиса и кончая станицей Кагальницкой, откуда я сам родом… Так-то, солдатики-братики…
Вахмистр насупливается. Откидывает на плечо ус. Хватает себя кулаком в грудь так, что кресты и медали перезвякивают.
ВАХМИСТР
Вы, скалозубы, що тамо щеритесь, як тот попов пес на горячую похлебку? Циц, бисовы души! Я вам ни який-нибудь брехунец-вертихвост… Я в шестом году, находясь на действительной службе, сам партийным был. Командир наш, хорунжий Тарануха, добрый был казак, царство небесное, за один присест целого барана съедал, — выстроил нашу сотню на плацу и говорит: «Станишники, лихое настало время на Руси, скрозь жиды и студенты бунтуют… Скоро и наш полк погонят в ту проклятую Одессу на усмирение… Помня присягу и нашу православную веру, должны мы всей сотней записаться в партию, чи союз Михаила архангела». — «Рады стараться, отвечаем, нам все едино…»
Через толпу протискиваются два казака
КАЗАК ИЗ ТОЛПЫ
Будет вам, Семен Никитович, всю дурь-то сразу выказывать, приберегите что-нибудь и на завтра
Цепляют его под руки. Уводят в свой эшелон.
На обсохшем пригорке играют в орлянку. Двое затеивают русско-французскую борьбу. Вокруг них собирается множество зрителей. Каждый подаёт свой совет тому или иному из борящихся. Несколько человек сидят и полулежат в вольных позах вокруг раскинутой шинели. Режутся в очко. Фельдфебель мечет банк.
ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ
Грузия, дело известное, от России откололась. Надоело грузинцам сидеть за широкой русской спиной, хотят пожить по своей воле… Деньги теперь у них свои, законы свои, правители свои, ну — разлюли малина!
РЫЖИЙ СОЛДАТ
Какой они партии? За что борются?
ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ
Кто? Грузинцы? Партий всяких у них, брат, развелось больше, чем блох в собаке. И все друг друга опровергают, и все друг друга не признают, и кто у них за что борется, кто прав, кто виноват — сам архирей не разберет… Видал я одного ихнего министра в городском саду на митинге — ну, ничего, одет чисто, при часах и с тросточкой. Речь его я понять не мог, говорил он не по-русски, а по-своему. Газеты тифлисские читал, тоже доподлинно не вызнал что к чему, а так, на базаре, от одного прапорщика слыхал: «Грузия-де к меньшевикам приклоняется, всю власть им перепоручила, а меньшевики-де раньше были у большевиков в подчинении, как апостолы у Христа; а ныне будто бы те апостолы рассвирепели, не признают ни царских, ни барских, да и самого Христа уже за горло берут…» Тюрьмы тифлисские набиты внабой.
ИГРОК
Азият он азият и есть, ему кровь заместо лимонаду.
ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ
Шустры они,
бойки, меньшевики, но, как зайцы, всех боятся: рабочих боятся, солдат боятся, генералов русских боятся, турок боятся, а пуще всего большевиков боятся…
РЫЖИЙ СОЛДАТ
Этим правителям хрен цена. Эти правители временны, до первого морозу. Дай карту. Дай еще. Перебор. Служил у нас в Кимрах, годов сорок кряду становой пристав Мамаев. Вот это был правитель! Трезвый по деревне скачет, и то ни один пес — на что тварь беспонятная — на него гавкнуть не смел. Ну, а как напьется, никто на глаза не попадайся, разорвет! Мужики заслышат бубенцы — Мамай скачет— врассыпную: кто под избу забьется, кто на гумнах в солому зароется, кто куда. У него уж, бывало, пока обедня не отойдет или вечерня не кончится, пьяным на улицу не покажешься и в гармошку не сыграешь… Форменный был разбойник, трава перед ним от страху вяла, да и то, еще месяца за три до революции, попал мужикам на вилы. А сколько их, таких Мамаев, было у царя? Где они? Всех варом, как тараканов, поварило. Ныне народ отчаялся и облютел, никакого правителя к себе на шею не допустит.
Некоторое время все молчат. С интересом следят за ходом игры.
КУЖЕЛЬ
И хорошо в гостях, а надоело, Добры люди поди-ка плуг и борону ладят, а мы как неприкаянные бродим и бродим по чужой стороне. Не горько ль?
Мальчишка с нашивками вольноопределяющегося и с новеньким Георгием на груди на свой знак отличия то и дело озабоченно посматривает.
МАЛЬЧИШКА С НАШИВКАМИ
Не понимаю, какого дьявола тут сидим! Немцев били, турок били, а этих каналий в два счета расщепать можно. По-моему, если развернуть как следует боевой полк, обеспечить фланги достаточным количеством пулеметов, придать каждой роте…
Хохочут старые солдаты. Малец смущается. Поперхивается, закашливается до слез.
ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ
Прыткий! Сунься, они тебе покажут, почем сотня гребешков.
МАЛЬЧИШКА С НАШИВКАМИ
А что?
ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ
А то. Ты еще мал, круп не драл.
Фельдфебель с значительным видом поигрывает косматой бровью. Снова раскидывает затрепанные карты.
ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ
Под национальные знамена грузинцы собирают свою армию, армяне — свою, татары — свою. В оружии у них, дело известное, недохваток. И вот, меньшевицкие правители выкатили в Гянжинский район свой бронепоезд на разоружение эшелонов. Разоружить они мало кого разоружили, но на станции Шамхор — врасплох — посекли из пулеметов много нашего брата. Мать честная, что там делалось! Раненых как саранчи, побитых два дня на кладбище возили. На грех, какой-то лазарет с тяжелыми эвакуировался, так эти бедолаги сгорели все до единого в своих вагонах. Ну, дело известное, солдаты остервенели. Поймают где грузинца, татара или армяна, тут ему ишаксей-ваксей: тесаком по арбузу, проволокой за шею и на телеграммный столб вздернут, на ноги еще камней понавешают — мне плохо, но и из тебя, карапет, душа вон! Одного ихнего офицера, я тому сам свидетель, к забору штыками пришили, другого в нефтяном баке утопили…
Кужель возвращается в свой наполовину опустевший вагон. Заваливается спать.
Будит его топот многих ног. В глаза ударяет резкий свет замелькавших за окном вагона электрических фонарей.
ЛОБАСТЫЙ
Тифлис
Эшелон катит на запасные пути. Солдаты спрыгивает из вагона на ходу. Кужель прихватывает свои мешки. Спрыгивает. Входит в вокзал. На двери кабинета написано. Этапный комендант. Кужель отворяет дверь. В кабинете сидит подполковник
ПОДПОЛКОВНИК
Тебе чего? Какого полка? Почему без пояса?
Максим подаёт дорожный аттестат и мандат. Полковник мельком просматривает бумаги. Швыряет их делегату.
ПОДПОЛКОВНИК
Нет у меня хлеба, нет махорки, нет сахару, убирайся к черту!
Глядит куда-то мимо Кужеля в угол
ПОДПОЛКОВНИК
Законность, порядок, идеалы, все проваливается в пропасть, все летит в тартарары… Ах, Ниночка, Ниночка, как ты меня огорчила, как огорчила! Тебе чего, солдат? Какого полка? Что за дурак у вас командир? Почему не по форме одет? Ах да… Так вот, голубчик, общеармейский комитет турецкого фронта переведен в Екатеринодар. Туда и езжай со своими голосами, хотя это и бесполезно… Эти мерзавцы уже разогнали Учредительное собрание, разгромили колыбель России — московский Кремль. Все пропало, страна гибнет, гибнет культура… Ты, скот, того понять не можешь… Кубанец? Рад небось, каналья? Сейчас отправляю с пятого пути эшелон. Получай пачку папирос и езжай к чертовой матери. Все рушится… Господи… Вековые устои… Горе, горе россиянам…
Поёт
ПОДПОЛКОВНИК
ГАЙДА ДА ТРОЙКА, СНЕГ ПУШИСТЫЙ, НОЧЬ МОРОЗНАЯ КРУГОМ,
Полковник рыдает.
Кужель выходит на станцию. Бродят солдаты. Весь привокзальный район оцеплен полком грузинской народной армии.
Кужель впрыгивает в вагон. Ефрейтор стоит в распахнутых дверях теплушки. Грозит винтовкой уплывающему из глаз городу.
ЕФРЕЙТОР
В город фронтовиков не пускают — погромов боялись — и пачками толкают дальше, на Баку. Эх, на фронт провожали с цветами, а встречаете лопухами? Куска хлеба жалко? Ну погоди, кацо, не попадешься ли где в тесном месте?
КУЖЕЛЬ
Не серчай, земляк, печенка лопнет, Меньшевиков узнали, хороша партия, дай ей бог здоровья. Дальше поедем, может статься, еще чище узнаем.
ЕФРЕЙТОР
Да уж больно обидно… В газетах пишут: «Равенство, братство», — а сами норовят хватить тебя под самый дых и хлеба не дают ни крошки.
КУЖЕЛЬ
Ладно, и нам какой кудрявый под лапу попадется, пускай пощады не просит.
ЕФРЕЙТОР
Спуску не дадим.
СОЛДАТ С НАР
Главное, ребята, с винтовкой не расставайся. До самой смерти держи ее, матушку, наизготовку, и никакая собака к тебе не подступится, потому хотя она кусаться и любит, а голова у ней всего-навсего одна.
Поезд медленно движется.
Под откосом валяется эшелон. На путях голодают люди. Дохнут лошади
Ефрейтор кричит в окно.
ЕФРЕЙТОР
Эй, что случилось?
Солдат из-под лошади отвечает.
СОЛДАТ
За Тифлисом началась война. Горцы большими и малыми отрядами нападают на эшелоны Грабят их и спускают под откосы.
Поезда тянутся сплошной лентой, в затылок друг за дружкой.
КУЖЕЛЬ
Выставить дозоры и заставы.
У нас полки, артиллерия, штабы.
В теплушку вбегают делегаты
КУЖЕЛЬ
Откель будете
ДЕЛЕГАТ
Из отдельных частей 4-го и 5-го стрелковых корпусов.
КУЖЕЛЬ
Что скажете?
ДЕЛЕГАТ
На каждой станции перестрелка, суматоха, тарарам. Горят станции.
Мы уже ведём бои. Вы подоспели во-время.
КУЖЕЛЬ
А служащие станций где? Мы же отсюда хрен выберемся?
ДЕЛЕГАТ
Железнодорожные служащие, путевая стража и ремонтные рабочие с семьями, скарбом бежали в сторону Баку.
КУЖЕЛЬ
Мать. Прорываться будем. Иначе нас тут же и порешат.
Поезда идут медленно дальше.
Горят покинутые дома, будки и рабочие казармы.
Проезжают горную местность.
Гремят пушки. Раздаются вопли, стоны. Всё в дыму.
КУЖЕЛЬ
Вот мы и в Закавказье.
Эшелон резко тормозит. Написано крупными буква на полусгоревшей станции.
Булга.
Все подъездные пути забиты поездами. Со стороны Тифлиса накатываются все новые и новые. Они останавливаются за семафором, в чистом поле. Оттуда к станции гуськом тянутся делегаты.
ПЕРВЫЙ ДЕЛЕГАТ
Кто нас держит?
ВТОРОЙ ДЕЛЕГАТ
Из паровозов, слышь, весь дух вышел — не берут.
Вокруг станции и на путях, прямо по земле и по дикому камню разметаны ноги в разбитых сапогах, лаптях, отопках, истрескавшиеся от грязи руки, лохмотья, крашеные ободранные сундучки, мешки. На мешках и сундучках всклокоченные головы, лица, истомленные, мученые.
Эхо ружейных залпов перекатывается в горах. Гремят пушки.
РАНЕНЫЙ КАЗАК
Это совсем недалеко, в горах, казачий полк дерётся с татарами. Те отступают на линию своих аулов. А потом— с гиком, визгом — кидаются в атаку стремятся прорваться за перевал, на соединение с другим отрядом.
Слышны орудия
КУЖЕЛЬ
Трехдюймовка…
РАНЕНЫЙ КАЗАК
Чу, горняшка… Должно, ихняя.
КУЖЕЛЬ
У них орудиев нет.
РАНЕНЫЙ КАЗАК
А ты алхитектор? Проверял, чего-у них есть, чего нет?
ВТОРОЙ ДЕЛЕГАТ
Ого, жаба квакнула.
РАНЕНЫЙ КАЗАК
Да, эта по затылку щелкнет, пожалуй, на ногах не устоишь.
За семафором шальной снаряд ззз бум!
Кто крестится, кто за винтовку, кто шапку в охапку и — наутек.
КУЖЕЛЬ
Бьют, курвы!
РАНЕНЫЙ КАЗАК
Обошли!
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ
Ссыпайся!
ВТОРОЙ СОЛДАТ
Ганька, канай! Ганька, где мой мешок?
КУЖЕЛЬ
Стой, братцы! Стой, не бегай! Дерутся они с казаками, нас не тронут.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ
Как же, по головке погладят.
ВТОРОЙ СОЛДАТ
Ух, батюшки, задохнулся… Этак, не доживя сроку, умрешь.
ПЕРВЫЙ ДЕЛЕГАТ
Делегацию бы послать на братанье, как на фронте. Так и так, мол, товарищи…
РАНЕНЫЙ КАЗАК
Сымай штаны, ложись спать… Они те набратают, вольного света не взвидишь. Вон лежат бедняги, награжденные за верную и усердную службу.
В дверях сарая, на новеньких рогожках, рядком лежат прикрытые шинелями два зарезанные пехотинца. Из-под коротких шинелей торчат грязные мертвые ноги — пятки вместе, носки врозь.
РАНЕНЫЙ КАЗАК
Вчера оба были высланы от своего эшелона на переговоры с татарами, нынче их нашли в канаве под насыпью.
Подходят несколько солдат, — один с высветленной лопатой на плече. Прямо на рогожках тащат резаных в недалекую ложбинку. Наскоро закапывают обоих в одну яму. Разбредаются по вагонам.
КУЖЕЛЬ
Будут лить дожди, шуметь травы, гореть тихие зори, но уже никогда ни одна близкая душа не придет поплакать, постонать на затерянную в степи солдатскую могилу…
Костры.К огню со всех сторон лепятся котелки. В котелках мамалыга и кукуруза.
Чернобородый большой солдат вытаскивает из мешка пеструю курицу. Откусывает ей голову. Она и кудахтнуть не успевает.
БОЛЬШОЙ СОЛДАТ
Палят и палят… Господи, твоя воля… И чего проклятым дома не сидится? И чего псам гололобым надо?
ПАРЕНЁК В ШИНЕЛИ
Это нам, землячок, война надоела, а им в охотку.
Пыл лижет наколотую на сизый штык курицу. Обглоданный болезнью паренек зябко кутается в шинель. Мигает воспаленными загноившимися глазами. Жадно раздувает ноздри на гарь куриных перьев.
ПАРЕНЁК В ШИНЕЛИ
Подлющий народ, Сила Нуфрич, хуже собак, ей-бо… А курочка-то пригорает.
БОЛЬШОЙ СОЛДАТ
Не бойся, не пригорит… Бежать…
ПАРЕНЁК В ШИНЕЛИ
Бежать, бежать, Сила Нуфрич, тут хорошего не жди… А курочка-то того, ты поглядывай.
Греет руки закутанный в смрадное рубище ополченец
ОПОЛЧЕНЕЦ
Будь татары одни,мы бы их живо раскуделили, а то ведь за них наш позиционный офицер воюет, вот жаркота!
ПАРЕНЁК В ШИНЕЛИ
Да што ты?
ОПОЛЧЕНЕЦ
Верно слово.
ПАРЕНЁК В ШИНЕЛИ
Как же оно так?
ОПОЛЧЕНЕЦ
А вот как… Вчера за Курой поймали наши разведчики двух азиятов и с ними офицеришку русского. Ладно. Привели на станцию. Тут и давай им хвосты крутить, давай допытывать, какому они богу молятся. Ладно. С татарина много не спросишь, — бэльмэ, бэльмэ, — рукавами себя по ляжкам хмыщут, языками чмокают: «Была барашка мыного, была лошадка мыного, была маладой жена мыного. Война пришел — барашка ушел. Свобода пришел — лошадка ушел. Бальшавой пришел, кричит: „Буржу, буржу!“ — последки отбирал, с жена чадра снимал. Барашка ёк, лошадка ёк, ёканда маладой жена. Ай-яй-яй, урус, сапсем палхой порядка пошел!» Над азиятами смеючись, кишки мы себе порвали, ну а к офицеру подступили покруче. Ладно. «Какой партии?» — спрашиваем его. Отвечает: «Беспартийный». — «Врешь, так твою и этак, — говорит один из комитетских, — беспартийные, как тараканы, должны на печке сидеть, а не между татарами шиться». Ладно. Спросили его, какой он части, давно ли с позиции. Молчит. Еще чего-то спросили. Молчит. Тогда комитетский развертывается и бяк его благородие по рылу, бяк еще, он и заговорил: Расея, союзники, то да се, хотим, мол, приостановить ваше позорное бегство и завернуть армию обратно на фронт.
ПАРЕНЁК В ШИНЕЛИ
Чисто.
ОПОЛЧЕНЕЦ
Черепки у них варят… Там били нас и тут бьют, там путали и тут путают.
Курица готова. Чернобородый ломает горелое крылышко. Лижет сам. Обжигается. Бросает парнишке.
БОЛЬШОЙ СОЛДАТ
На-ка, Федюнька, займись от скуки.
Вокзальный садик. Три толпы. В одной — играют в орлянку, в другой — убивают начальника станции. В третьей, самой большой толпе, китайчонок показывает фокусы.
КИТАЙЧОНОК
Шинд'ла, минд'ла… О, мотлия, шалика лука ложия… Ас! Дуа! П'хо! Пой'егла!.. Куа шалика пой'егла? Ни сная, спласи ната.
Перекашивает чумазую рожицу, Лукаво шепчется со своим деревянным
КИТАЙЧОНОК
Аа, сная, куа шалика пон'егла! Маа бох доблы!
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ
Ах, бес… Ну, и бес.
ВТОРОЙ СОЛДАТ
Заноза мальчонок.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ
Да-а… Наш русский давно бы в куски пошел, а этот — уйди вырвусь!
Чернобородый большой солдат расталкивает народ. На ходу обсасывает последнюю куриную ногу. Коршуном летит добивать станции начальника.
По перрону прохаживается веселая компания подвыпивших терцев. Один, самый молодой, отворачивает голову на сторону до отказу наяривает ложкой по пустому медному котелку. Другой пробует затянуть терскую песню. Голос срывается. Двое состязаются, кто выше плюнет.
Проходит по перрону денщик командира сотни, Фока. Все его внимание сосредоточено на том, чтобы не разлить сметаны, полнехонькое блюдо которой он несёт в вытянутых руках. Гуляки окружают его Молодой макает в блюдо палец.
МОЛОДОЙ ТЕРЕЦ
Куда ходил? Где молока надоил? Э, да это сметана! Ах, скусно… Почем брал? Расскажи, Фока, как ты в Эривани татарку в бане мылил?
Второй терец макает в сметану всю пятерню. Третий бросает в сметану окурок. Компания хохочет. Фока ставит блюдо себе под ноги. Прикрывает его полою шинели.
ФОКА
Станишники…
Один нахлобучивает ему шапку на нос. Другой тянет из-под него блюдо со сметаною
МОЛОДОЙ ТЕРЕЦ
Фока, Фока, а ну-ка соври что-нибудь не думаючи…
ФОКА
Некогда мне с тобой, дураком, и язык чесать. Провались! Вам все смешки да хахоньки, а там харч, там… эх, чего с вами и говорить.
Спорщики плевков прекращают плеваться. Бороды у обоих Заплёваны
СПОРЩИК
Где харч? Какой харч?
ФОКА
Крой, ребята, бога нет… В телеграфе, вон крайняя дверь с гирькой, сейчас начнут трофейную обмундировку раздавать… Полторы тысячи комплектов, сам видал… В случае… ежели… и мою очередь займите…
Станичники оставляют в покое Фоку с его сметаною, Бегут к двери.
В телеграфе фронтовики штурмуют телеграфиста.
ПЕРВЫЙ СОЛДАТ
Давай паровозы!
Сзади в дверь напирают терцы, кубанцы
КУБАНЕЦ
Братцы… Тут раздают?
МОЛОДОЙ ТЕРЕЦ
Становись в затылок.
КУБАНЕЦ
Мундировка? Ну? Семка, нашинских покличь!
МОЛОДОЙ ТЕРЕЦ
Легче напирай.
ФРОНТОВИК
Где мундировку дают?
МОЛОДОЙ ТЕРЕЦ
В очередь, в очередь! Все равны!
КУБАНЕЦ
Куды, черт, лезешь?
СПОРЩИК
Не больно черти, а то я те так чиркну, пойдешь отсюда вперед пятками… Я, брат, такой… Не погляжу и на лычки твои.
КУБАНЕЦ
Что тебе мои лычки поперек горла встали?
СПОРЩИК
Положил я на них.
КУБАНЕЦ
Мундировка?
ВТОРОЙ ТЕРЕЦ
Не-е-е, тут насчет паровозов…
Очередь рассыпается.
ТРЕТИЙ ТЕРЕЦ
Ну и пес наш Фока. Теперь уж поди-ка и Якова Лукича варениками удовольствовал и сам около него сметанки полизал. Вот тебе и «соври-ка что-нибудь не думаючи».
Телеграфист прижат к стенке. Перед его глазами прыгают солдатские подбородки, грязные усы, вспотевшие обезумевшие лица и широко распяленные орущие рты… Лапа вожака уже тянется к горлу телеграфиста.
ВОЖАК
Сказывай, сказывай останный раз, будут паровозы, ай нет?С мясом выдерем! Нам так и так ехать. Хомут на белу душу!
Из крахмального воротничка телеграфиста тянется гусиная шея. Дрожат побелевшие губы.
ТЕЛЕГРАФИСТ
Товарищи… Милые… Господи… Я сам за новый режим… Даже боролся, имею соответствующие документы… Паровозы не от меня зависят.
ВОЖАК
Каля-каля, пополам да надвое! Глаза нам не отводи! Вынь да выложь паровозы!
Солдат из толпы выскакивает перед вожаком. Бьёт телеграфиста
СОЛДАТ ИЗ ТОЛПЫ
Смерти али живота? Должен ты расстараться. Хлеб мужичий ешь, а уважить мужику не хочешь?
Вожак отбрасывает солдата в сторону. Душит телеграфиста
ВОЖАК
Празднички, гуляночки? Все буржуям продались! Пятый день вторую версту едем… Шутки плохие.
КУБАНЕЦ
Чаво с ним собачиться? Потрясти надо, тады и паровозы предоставит…
ТЕЛЕГРАФИСТ
Братцы… Даю честное, благородное…
Тянутся руки. Сыпятся светлые пуговицы с форменной тужурки.
ВОЖАК
Говори, не дашь паровозов?
ТЕЛЕГРАФИСТ
Братцы…
ВОЖАК
Бей, сучья жила, телеграмму в Баку! Вызывай по аппарату Мурзе паровозы из Баки.
Телеграфист руками разводит.
КУБАНЕЦ
Лукин! Лукин, чепыхни его!
Вожак плюёт в кулак
ВОЖАК
Эх! Патриёт, война до победы!
Бьёт. телеграфист затылком о стенку, уклеенную плакатами «Заем свободы».
Взрыв. Разбивается стекло. Стены вокзала дрожат.
Отбегают от телеграфиста. Перрон окутан дымом, в дыму. Стоны.
ПЕРВЫЙ ГОЛОС В ДЫМУ
Тре-тья со-тня в цепь!
ВТОРОЙ ГОЛОС В ДЫМУ
Санитара сюда…
ТРЕТИЙ ГОЛОС В ДЫМУ
Эскадро-о-он, по ко-о-ням!
Дым развеивается.
По перрону там и сям лежат ничком и навзничь. Ползают и стонут раненые, контуженные. Бегают санитары с носилками. На подъездном пути несколько теплушек сорвано с рельсов.
Низенький, коренастый артиллерист Карской стоит. Он прислоняется к осмоленному взрывом фонарному столбу. Размазывает кровь по круглым щекам. Разглядывает изодранную в клочья шапку-вязёнку.
КАРСКОЙ
Да как же оно так? Да боже ж ты мой… Да это ж его, бедолаги, сивая шапка… Наш батареец Паньчо взорвался, истинный Христос… За салом мы с ним в поселок ходили, сала ни шматка не нашли… Ну, роспили вина баклажку… Идем назад, тихо так и смиренно о домашности разговариваем, а у Паньча на горбу, надо вам знать, полный мешок бомб и динамиту — на родину, бедолага, вез, буржуев глушить… Сала мы не сыскали, колбасы до смерти захотелось, колбасы тоже не сыскали… Пока шли, роспили еще одну баклажку, но захмелели не дюже, а так — вполпьяна. Доходим до станции, степенный разговор ведем, ни нам никто, ни мы никому. Глядим — что за диво! — вагона нашего нет. Искали, искали, нету вагона. «Это насмешка над нами, — говорит Паньчо, — тут стоял вагон, и нету вагона». — «Это, — говорю и я, — дюже обидно. Пойдем-ка до дежурного по станции, поговорим с ним тихо, благородно». Только мы с Паньчом, господи благослови, до этого места дошли, только начали расспрашивать, как бы нам к дежурному пройти, откуда ни возьмись чумаха-парень. «Кой, кричит, черт на дороге встали?» — и ударь, стервец, моего друга чайником по горбу: Паньчо, известно, зашипел и взорвался… Вот одна шапка от него и осталась, а уж парень-то какой добро был, боже ж ты мой… Как, бывало, выйдем с ним на улицу, в своем то есть селе, как в две гармони рванем-рванем… Ууу…
Собравшиеся солдаты ахают, матюшатся. Из рук в руки переходит окровавленная, с прилипшими клочьями рыжих волос, казенного образца шапка-вязёнка.
Под песню и бренчанье походного бубна возвращаются из боя казаки. Собачьи малахаи и курдские папахи, заветренные суровые лица, крепкие зубы и еще горящие тревогой и боевым задором глаза.
Со набега удалого
Едут казаки домой,
Гей, гей да люли,
Едут казаки домой…
Они приводят с собой легких татарских коней.
ЕСАУЛ
Пленных дорогой порубили
Солдаты орут
Ура
Эшелоны, под которыми паровозы, срываются. Гремят железными скрепами. Катят на восток. Эшелоны без паровозов остаются на разгромленной станции.
В Баладжарах затор.
По вагонам, закутавшись в бурки и овчины, спят, так валяются казаки и туркмены.
КАЗАК
Домой везем одни уздечки да крылья седельные, а кони наши потонули в песках, погибли в походах.
Кужель подходит к костру
КУЖЕЛЬ
Чьи будете?
Солдат обсушивается. Остальные дремлют
СОЛДАТ
Мы из экспедиционного корпуса генерала Баратова. Садись. Глотни кипяточек.
КУЖЕЛЬ
Где воевали?
СОЛДАТ
Долго рассказывать. За три года мы выходили все дороги и волчьи тропы от Кавказа до мосул-диальских позиций и обратно. За все время походов хлеба настоящего и на нюх не нюхали и давно уже забыли вкус хорошей воды.
Гляди, какие цинготные дёсна.
Цинготные десны сочатся гноем.
СОЛДАТ
Да литую мужичью кость ломала тропическая малярия, язвы и струпья разъедали шкуру томленую… Эх! Непролазна ты, грязь урмийская, остры камни Курдистана, глубоки пески Шарифхане!
Огни костров выхватывают из темноты то высветленную оковку приклада, то бамбуковые костыли раненого, то одичавшие, точно врезанные в голодное лицо, глаза.
В эшелонах играют гармони. Между путями отхватывают русского и гопака. В почернелых, обожженных зноем и стужей лицах блестят глаза. Топот, гик и хлопаньем жестких ладоней.
На горизонте переливаются бакинские огни. С моря перекатом идёт воевой ветер.
СОЛДАТ
Вон агитаторы опять приехали. Чего говорить будут. Хотелось бы весточку О России выловить
КУЖЕЛЬ
Наслушался. в России спугнута учредилка, в России мужики громят помещиков, в России вовсю идет борьба из-за власти двух течений — большевики и буржуазия
А вот по Кавказу горцы кричат: «Долой гяуров», — в Чечне у каждого богача и у каждого разбойника своя партия — все друг друга режут, ингуши подняли белый флаг на покорность, а Дагестан предается исламу и Турции…
Паровозы рявкают. Солдаты не дослушивают длинной резолюции о поддержке большевиков.
Кричат
Правильно! Правильно! Долой войну!
Разбегаются по вагонам. Поезда выматываются на простор.
Стучат колеса.
Слева торчат горы дагестанские. Справа голубыми вихрями пылает Каспий
Хасав-Юрт.
Фронтовиков встречают хуторяне. Путаются в кожухах. Бегают перед вагонами.
ПЕРВЫЙ ХУТОРЯНИН
Служивые, оборони… Родимые, защити.
КУЖЕЛЬ
Что такое?
ВТОРОЙ ХУТОРЯНИН
Чечены нас забижают… Грабежи, убойство…
КУЖЕЛЬ
Собираем митинг
Головы высовываются со всех вагонов.
КУЖЕЛЬ
Постановляем — подать помощь от нападов чеченов.
По направлению к горам стреляют из пушек, не сгружая их с платформ. Набирается отряд охотников. Набросываются на ближайший аул. Аул горит, трещит, искры сыплются, бабы и ребятишки воют, Чечены стреляют до последнего.
КУЖЕЛЬ
Меняем хлеб на оружие.
Едут дальше. Чугунное тулово печки раскаляется докрасна. По закопченным стенкам теплушки полыхает жаром-заревом. Люди спят сидя, стоя. Максим обнимает мешки. Дремлет на верхних нарах.
Под утро Кавказ выпускает эшелон из своих каменных объятий. Горы начинают отставать.
Кужель смотрит в окошко.
КУЖЕЛЬ
Ишь какой снежной пеной кипит степь моздокская…
Вырвались с проклятья — Расея!
Путь во многих местах разобран. На обе стороны от насыпи— торчмя, на боку, вверх колесами и всяко — валяются искалеченные паровозы, цистерны, вагоны. Вагоны шатает, мотает, солдат бьёт о стенки, сбрасывают с крыш и буферов. паровозы вяло тащат длиннющие составы. Казачьи части двигаются в конном строю.
Горят грозненские нефтяные промысла.
С окном поравнялся всадник Дикой дивизии. Держится за кинжал.
ВСАДНИК
Цар ****! Цара не нада, земля нада! Казах ****! Казах не нада, война нада! Земля наша, вода наша, Кавказ наша!
Состав останавливается. Мимо проезжает крепкий вагон. Из него высовывается голова
КУЖЕЛЬ
Это ещё кто
Голова кричит
КАРАУЛОВ
Всем слушать мой наказ. Я Караулов — наказной атаман терского казачьего войска, член Государственной думы. Казаки и горцы — братья. Казаки и горцы — хозяева Кавказа. Мужиков и всякую городскую рвань будем гнать с Кавказа плетями.
КУЖЕЛЬ
Фронтовики ко мне.Как вы, господин атаман, казаков застаиваете, буржуи за царя глотки дерут, а кто же об нашем брате, мужике, подумает?
ЧУБАТЫЙ АТАМАНОВ ГАЙДУК
Геть, чертяки! Не шуметь у вагона, их высокоблагородие изволят отдыхать.
КУЖЕЛЬ
Как вы, господин атаман, азията с русским стравливаете, казака с рабочим и крестьянина с казаком стравливаете? Когда будет конец такому зверству?
В это время, с пучагой разноцветных депеш в руке, прибежагает другой гайдук. На ходу бросает машинисту.
ГАЙДУК
Поехали
Исчезает в вагоне.
Паровоз гукает, шипит. Солдаты стоят на путях сплошной стеной.
КУЖЕЛЬ
Как так, господин атаман, вы один на паровозе туда-сюда раскатываетесь, а нам по-нужному ехать не на чем? Как вы по тылам мяса да жиры нагуливаете, а у нас с тоски и голоду отстает от костей последняя шкура?
Вперед протискивается, припадая на перебитую ногу, инвалид. С ожесточением принимается колотить костылем по лакированной стенке вагона.
ИНВАЛИД
Вылазь, гад! Вылазь, курва! Вылазь, нам самим ехать охота.
В окне показывается заспанный, хмурый атаман. Некоторое время он молча глядит на беснующихся солдат. Полуоборачивается к своим.
ИНВАЛИД
Пулемет!
Инвалид подхватывает свои костыли. Ковыляет прочь. В окне вагона хобот пулемета… Фронтовик срывают из-за плеч винтовки. Залпами садят в крытый синим лаком вагон. был Атаман Караулов падает. Он вместе с гайдуками выброшен на перрон. Издудырканный вагон до отказу набивается солдатами. Другие солдаты располагаются на крыше.
С паровозной будки говорит речь молодой казачок.
МОЛОДОЙ КАЗАЧОК
Господа солдаты… Вам воевать надоело, и нам воевать надоело… Вы с фронта тикаете, и наш первый Волгский полк из Пятигорска чисто весь разбежался. Ваши генералы сволочь, наши атаманы сволочь и городские комиссары тоже сволочь. Не хотят они нашего горя слушать, не хотят слез наших утереть! Отныне и до века не видать им нашего покора, не дождаться нашего поклона! Они дорываются стравить нас, дорываются заквасить землю кровью народной. Не бывать тому! Их мало, нас много! Пообрываем с них погоны и ордена, перебьем их всех до одного и побежим до родных куреней — землю пахать, вино пить да жинок своих любить…
Начинается братанье солдат с казаками.
Рядом воровато шныряют кабардинцы в высоких папахах, с нагайками в руках. Они не без робости заглядывают в начищенные стволы орудий. Неуверенно трогают орудийные затворы, лафеты, щитовые прикрытия.
КАБАРДИНЕЦ
Русский, продавай.
АРТИЛЛЕРИСТ
Купи.
КАБАРДИНЕЦ
Сколько берешь?
АРТИЛЛЕРИСТ
Сколько убежишь.
КАБАРДИНЕЦ
Зачем твоя шутишь?
Кабардинцы совещаются. Потом снова осматривают орудия.
КАБАРДИНЕЦ
Солдат, бушка стреляет? Пороха есть?
АРТИЛЛЕРИСТ
Готова, заряжена. Подставляй башку, попробую пальну разок…
КАБАРДИНЕЦ
У меня башка один, башка жалко… Стреляй, пожалуйста, туда на гору.
АРТИЛЛЕРИСТ
Эка, пес, смыслишь?
КАБАРДИНЕЦ
Продавай бушка?
АРТИЛЛЕРИСТ
Зачем она тебе?
КАБАРДИНЕЦ
Надо, бульно нада бушка. Ингуш — собака, чечен — собака, адыге — собака, натухай — собака… Иё-ёй, много туда-сюда собака, воевать буду, продавай!
АРТИЛЛЕРИСТ
Покупай.
КАБАРДИНЕЦ
Пачем?
АРТИЛЛЕРИСТ
Руб фунт.
КАБАРДИНЕЦ
Га, зачем твоя смеялся…
Артиллеристы растаскивают по вагонам связанных барашков и огромные лепехи овечьего сыру. Потом считают и делят серебро царской чеканки. С платформы на руках кабардинцы скатывают орудия и подпрягают в них выносливых коней. Запряжки трогают. Мчатся в горы..
Кужель возвращается к себе в теплушку.
КУЖЕЛЬ
Кто брал мешок с одежей?
Молчание. Ополченец жуёт сало.
Кужель садится на ящик с солдатскими голосами
КУЖЕЛЬ
Вот так клюква, совесть в людях пропала, прямо из-под рук рвут.
ОПОЛЧЕНЕЦ
Какая ныне совесть, позавчера под Дербентом своих раненых не подобрали.
КУЖЕЛЬ
Срамота, эдак будем друг у друга шапку с головы воровать, так и свобода нам ни в честь, ни впрок, все в цыганску партию угодим.
ОПОЛЧЕНЕЦ
Во, во. Чего везешь?
КУЖЕЛЬ
Голоса.
ОПОЛЧЕНЕЦ
Чево-о?
КУЖЕЛЬ
Голоса солдатские.
ОПОЛЧЕНЕЦ
Ааа… Чудно дядино гумно: семь лет хлеба нет, а свиньи роются.
КУЖЕЛЬ
Чудно, да не больно.
ОПОЛЧЕНЕЦ
А я думал, торгуешь чем… Какая тебе от них корысть?
КУЖЕЛЬ
Депутат. В учредилку представить должен.
ОПОЛЧЕНЕЦ
Э, милок, хватился. Али не слыхал, в Грозном носатый парнишка-то высказывал: тю-тю учредилка, палкой по боку ее. Ныне на всей Расее верхом большевики сидят, а это, брат ты мой, такие люди, такие люди… И тебя, братец, за твои шанцы не похвалят, не побоятся твоих рыжих усов.
КУЖЕЛЬ
Цыц! Драть я их хотел: и большевиков, и меньшевиков, и тебя, дурака, вместе с ними! Никаких шанцев у меня нет. Полк послал меня, полк доверил мне голоса свои, и я сдам их честь по чести куда следует.
ОПОЛЧЕНЕЦ
Эка, осатанел! Я што, я ничего, мое дело ахово…
На полке прр…
Под полкой прр…
Из темного угла веселый голос
Батарея, огонь!
ГОЛОС
Дьявола, дверь открой, дышать нечем.
Остановка. Двери открыты. Стоит молодой парень.
КУЖЕЛЬ
Ты кто?
ГАРМОНИСТ
Я до Армавира с гармонью
КУЖЕЛЬ
Играть будешь до Армавира. Залезай.
Кужель усаживается на нарах поудобнее.
КУЖЕЛЬ
Ну-ка, ну, тряхни. Я ведь тоже игрывал, когда холостым ходил. У меня трехрядка саратовская была, с колокольчиками… Как, бывало, пустишь — отдай все и мало!
Гармонист вывязывает из скатерти ливенку. Закидывает ремень на плечо. Рвёт меха.
В сыром сизом дыму блестит огонь. Конопатый фельдфебелишка окликает гармониста.
ФЕЛЬДФЕБЕЛИШКА
Эй ты, кепка семь листов, одна заклепка, чей будешь?
ГАРМОНИСТ
Я?.. Я — армавирский.
ФЕЛЬДФЕБЕЛИШКА
Играешь, значит, веселишь народ?
ГАРМОНИСТ
А что нам, малярам, день марам, неделю сушим.
ФЕЛЬДФЕБЕЛИШКА
Ездил далека ли?
ГАРМОНИСТ
Аяй, дядя, какой ты дошлый, а ну, умудрись — пымай в ширинке блоху, вошь ли, насади ее фитой и держи за уши, пока ворона не каркнет…
Гармонист ставит гармонь на коленку. Тихонько перебирает лады.
ГАРМОНИСТ
Я был на сестриной свадьбе.
ФЕЛЬДФЕБЕЛИШКА
И воюй там…
КУЖЕЛЬ
Тыл он и тыл. Мы воюем, а они жируют…
Гармонист откидывает полу поддевки. Лихо топает ободранным лакированным сапогом
ГАРМОНИСТ
Ехал бы под турка, там есть где порыскать.
Эх, земляки, время идет, время катится, кто не пьет, не любит девок, тот спохватится! Всех тамошних плясунов переплясал, и сейчас еще пятки гудят… Дело мое молодое, дело мое холостое, завод закрылся — самое теперь время погулять, да по горам, по долам с винтовочкой порыскать…
ФЕЛЬДФЕБЕЛИШКА
Ехал бы под турка, там есть где порыскать.
ГАРМОНИСТ
Мне турки не интересны. Мне интересно контрика соследить и хлопнуть. Третий месяц с ними полыщемся.
КУЖЕЛЬ
С кем, с кем, сынок, полыщетесь?
ГАРМОНИСТ
Да с казаками, с офицерней… То во славу контрреволюции восстание поднимут, то забастуют по станицам и хлеба в город ни пылинки не везут, а нам без толку помирать не хочется.
КУЖЕЛЬ
Так ты красногвардеец?
ГАРМОНИСТ
Так точно.
КУЖЕЛЬ
Расскажи нам, что вы есть за люди и какая у вас цель? Всю дорогу звон слышим, а разобраться не могем…
ГАРМОНИСТ
Хитрости тут никакой нет. Мы — за советы и за большевиков… Наша программа, товарищи, самая правильная, коренная…
КУЖЕЛЬ
Вон што…
ГАРМОНИСТ
Так, так…
КУЖЕЛЬ
А по скольку вы хлеба получаете?
ГАРМОНИСТ
Кисель, сметана и все на свете наше… Товарищ Ленин прямо сказал: грабь награбленное, загоняй в могилу акул буржуазного класса. Да… Хлеба по два фунта на рыло получаем, сахару по двадцать четыре золотника, консервов по банке, а жалованье всем одинаково — и командиру и рядовому одно жалованье и одна честь.
Пожилой солдат, с широкой и рябой, как решето, рожей, подходит к красногвардейцу. Тычет ему в глаза растопыренными пальцами.
ПОЖИЛОЙ СОЛДАТ
Сынок, не программой надо жить-то, а правдой…
ГАРМОНИСТ
Партии все к революции клонятся, да в каждой своя ухватка и выпляс свой… Эсеры, лярвы, хорошая партия; меньшевики, гады, не плохи; ну, а большевики, стервы, всех лучше… Эсеры с меньшевиками одно заладили и знай долбят: «Потише, товарищи, потише», — а мы как гаркнем: «Наддай пару, развей ход!» Таковой наш клич по всей по России огнем хлестнул — рабочий пошел буржуя бить, мужик пошел помещика громить, а вы… вы фронт поломали и катите домой… Наша большевицкая партия, товарищи, дорого стоит. У нас в партии ни одного толсторожего нет; партия без фокусов; партия рабочих, солдат и беднейших крестьян. Я вас призываю, товарищи…
ФЕЛЬДФЕБЕЛИШКА
В тылу вы все герои. В заводы да фабрики понабились, как воробьи в малину, и чирикаете: «Война до победы». Три года тут бабки огребали, на оборону работали, а теперь пришлось узлом к гузну, вы и повернули: «Мы-ста, товарищи, да вы-ста, товарищи». Как мы замерзали на перевалах и в горах Курдистана, вы не видали? Как мы умирали от цинги и тифу, вы не видали? Слез наших и стонов вы не слыхали?
КУЖЕЛЬ
Нечего нам друг на друга ядом дышать. Время-то какое…
ГАРМОНИСТ
Время такое, что — ну! Дух в народе поднялся. Каждый в себе силу свою услыхал. У вас вчера фронт был, у нас нынче фронт. Вы там кровь роняли, нам придется тут еще больше крови уронить: что ни город — фронт, что ни деревня — фронт, изо всех щелей контра лезет… Вас палками гнали на фронт, а у нас с завода больше половины мастеровых добровольцами записались и прямо с митинга — с песнями, граем — пошли на позицию. К отряду нашему и с воли желающие начали приставать, но многим из слободских не идея была интересна, а нажива… Занимаем, господи благослови, первую станицу: поднялась стрельба, все бегут, от испугу одна корова сдохла, жители плачут и думают, что пришел свету конец… Давай право отбирать оружие и делать обыски. Тут-то и был получен декрет Крыленки малодеров расстреливать. Подставили мы одного уховерта к забору, он говорит: «Дай последнее предсмертное слово». Дали ему слово. Но от испуга он больше ничего не мог выговорить, и его застрелили. После этого обыски были честные, и никто нигде не запнулся. Переночевали мы в станице, утром получаем приказ: «Поднимай батарею, отходи на заранее приготовленные позиции». Подхватили мы свои бебехи и с радостью давай отступать. В тот же день двое из наших ребят умерли от хлеба со стрихнином, как было признано медициной. А хлебом нас угостили казаченьки, во, гады…
СОЛДАТ
Опять война, что-то уж больно мы развоевались, удержу нет… Ну, а как, сынок, русскому русского бить-то не страшно?
ГАРМОНИСТ
Сперва оно действительно вроде неловко, а потом, ежели распалится сердце, нет ништо… Драться с казаками трудно, они с малых когтей к оружию приучены, а наш брат, чумазый, больше на кулаки надеется. Под станицей Отважной бросилась на нас в атаку казачья сотня в пешем строю. Мы лежим в окопах, стреляем, а они идут во весь рост. Мы знай свое стреляем, а они — невредимы. С нас пот льет градом, стреляем, а они — вот они! — совсем рядом, саблями машут и «ура» кричат. Видим, дело хило. Вылезаем мы из окопов, берем винтовки за раскаленные дула, да к ним навстречу, да как начали их по чубам прикладами глушить… Шестерых у нас тогда ранили да слесаря Кольку Мухина зарубили, ну и мы им задали чесу, будут помнить.
КУЖЕЛЬ
Кто и почему фронтовиков разоружает.
ГАРМОНИСТ
Мы разоружаем.
КУЖЕЛЬ
Здорово живешь… А вы нас вооружали?
ФЕЛЬДФЕБЕЛИШКА
Как ты смеешь у меня отбирать винтовку, когда я, может быть, сам хочу с буржуями воевать? Да я…
ГАРМОНИСТ
Не горячитесь, земляки. Я вам сейчас все это объясню… Оружие мы раздаем дорогим нашим революционным войскам и с приветом отправляем их на Ростовский фронт. На Дону против революции восстали генералы, офицеры, юнкаря. На Дону война идет на полный ход. Нам не сдадите оружия, поедете дальше в Кубанскую область, там вас все равно полковник Филимонов разоружит.
ФЕЛЬДФЕБЕЛИШКА
Какой такой полковник? Душа из него вон. Мало мы их покувыркали?
ГАРМОНИСТ
Тут дело простое — у нас власть советская, а у казаков власть кадетская… Дон, Кубань и Терек большевиков не признают… У нас — совдепы, у них — казачий круг и самостийная рада. Они дрожат над кучкой своего дерьма, а мы кричим: «Вся Россия наша…» Филимонов есть войсковой атаман кубанского казачества. Он спаривает войсковой круг с радой, рада Кубанская сговаривается о чем-то таком с Украинской радой, но мы раз и навсегда против всей этой лавочки… Нам с ними так и так царапаться придется. Сейчас, ничего не видя, и то бои кругом идут: на Тамани бои, на Кубани бои, на Дону бои… Как у вас титулованье?
ФЕЛЬДФЕБЕЛИШКА
Господа
ГАРМОНИСТ
Долой господ… По декрету полагается называть друг друга товарищем.
ФЕЛЬДФЕБЕЛИШКА
Нам все равно, товарищ так товарищ, только бы вот недочеты полкового жалованья выдали да хлеба на дорогу…
Кужель барабанит согнутым пальцем по ящику с голосами.
КУЖЕЛЬ
Выходит, зря голосовали мы?
ГАРМОНИСТ
Зря, землячок.
КУЖЕЛЬ
Как так? Не мог же целый полк маху дать?
ГАРМОНИСТ
Вся Россия, брат, маху дала… Давно бы нам…
Паровоз ржёт. Разговор обрывается. Двери теплушек распахиваются навстречу городу.
Над крышами домов рвётся шрапнель. Близко стучат пулеметы.
С высокого берега казаки обстреливают город.
Эшелон медленно подходит к вокзалу.
Из теплушек на ходу выпрыгивают несколько солдат. Они размахивают котелками. Бросаются за кипятком.
На перроне толпа красногвардейцев. Один из красногвардейцев смотрит на котелки. Убегает
КРАСНОГВАРДЕЕЦ
Бомбы! Бомбы!
За ним, срывая с себя ремни и оружие, следуют и товарищи. Вослед им хохот… Смущенные гвардейцы возвращаются. Разбирают и опять навешивают на себя брошенное оружие, подсумки с патронами. Разыскивают потерянные калоши.
Выбегает комендант станции в шинели нараспашку, с наганом в руке.
КОМЕНДАНТ СТАНЦИИ
Приветствую вас! Приветствую от имени… от имени Армавирского совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов… Герои эрзерумских высот… Защитники дорогого отечества… Долой погоны! Сдавай оружие!
Столбы, заборы, стены уклеены плакатами, декретами и воззваниями к трудящимся народам всего мира.
Всем, всем, всем!
Читай и слушай.
Все наружные отличия отменяются.
Чины и званья упраздняются.
Ордена отменяются.
Офицерские организации уничтожаются.
Вестовые и денщики отменяются.
В красной гвардии вводится выборное начало.
Мир хижинам! Война дворцам!
Товарищи! — через горы братских трупов,
через реки крови и слез,
через развалины городов и деревень, — руку, товарищи!
Штыки в землю!
Под удар — царей!
Под удар — королей!
Срывай с них короны и головы!
Пролетарии всех стран, соединяйся!
Фронтовики принимаются срезать у себя погоны и нашивки.
ФЕЛЬДФЕБЕЛИШКА
Жалко. Кресты и медали — домой хотелось показать в полной форме.
На путях по вагонам сидят казаки.
КАЗАК
Мы не хотим сдавать оружие.
Красногвардейцы выкатывают на мост пулеметы.
КРАСНОГВАРДЕЕЦ
Ультиматум: «Сдавай оружие».
Гудки дают тревогу. Народ бежит.
КАЗАК
Ладно. Сдаёмся
Со стороны города слышится
Ура! ур-ра!
КУЖЕЛЬ
Иду на поиски хлеба.
Воинские продовольственные лавки разгромлены. Около заколоченного досками питательного пункта с аттестатами в руках бродят фронтовики.
ФРОНТОВИК
Хлеба нет ни на базаре, ни в городе.
На базаре на пустых хлебных ларях, на солнечном угреве сидят солдаты. Вшей бьют.
ФРОНТОВИК
На станции Кавказской счастливцы громят винные склады.
Через толпу пробирается бородатый красногвардеец. Винтовка принята на ремень, на штык насажен кусок сала и связка кренделей. Молодые казаки останавливают и окружают бородача.
МОЛОДОЙ КАЗАК
Купи, дядя, офицера?
БОРОДАЧ
Какого офицера?
МОЛОДОЙ КАЗАК
Хороший офицер, нашей второй сотни офицер, но для беднейшего сословия вредный. Мы его пока заарестовали и содержим в своем эшелоне, под охраной.
БОРОДАЧ
Зачем он мне?
МОЛОДОЙ КАЗАК
Расстреляешь.
БОРОДАЧ
А вы — сами?
МОЛОДОЙ КАЗАК
Он перед нами ни в чем не виноват.
Пока разговаривают, один из казаков срезает у бородача со штыка и крендели и сало. Другой — вынимает затвор из винтовки.
МОЛОДОЙ КАЗАК
Так не купишь офицера?
БОРОДАЧ
Нет… Мы их и не купленных подушим, наших рук не минуют.
МОЛОДОЙ КАЗАК
Ну, прощай… А затвор-то у тебя где? Пропил?
Бородач схватывается
БОРОДАЧ
Отдайте, ребята…
МОЛОДОЙ КАЗАК
Меняем затвор за осьмушку махорки.
Откуда-то опять несут и проводят под руки раненых. Кужель срывает с урны сургучную печать.
КУЖЕЛЬ
Бабка меняю голоса на ковригу ржаного хлеба!
БАБКА
Какие голоса?
КУЖЕЛЬ
Солдатские…
БАБКА
На кой мне голоса. А вот бандуру твою возьму. На хлебушек.
Кужель приседает в сторонке. Разламывает хлеб — одну краюху в карман суёт, другую принимается есть над горсточкой, не теряя ни крошки.
МОЛОДОЙ КАЗАК
Почем селедка?
ЖЕНЩИНА ЗА ПРИЛАВКОМ
Четвертак.
МОЛОДОЙ КАЗАК
Заверни парочку для аппетиту.
ЖЕНЩИНА ЗА ПРИЛАВКОМ
Изволь.
Завернутые в листок солдатского голоса селедки ныряют в шинельный рукав.
ЖЕНЩИНА ЗА ПРИЛАВКОМ
Служивый, а деньги?
МОЛОДОЙ КАЗАК
Деньги? Да ты, тетка, ошалела? Уплочены деньги, али другие хочешь согнуть?
Торговка солдата за жабры.
ЖЕНЩИНА ЗА ПРИЛАВКОМ
Подавай денежки, разбойник!
МОЛОДОЙ КАЗАК
Это я-то разбойник?
Разворачивается. Цоп бабу по уху. Катится баба в грязь. Визжит. Из-за пазухи у нее вываливаются два каравая хлеба.
МОЛОДОЙ КАЗАК
Ах ты, нация-спекуляция… Эдак народ мучится, а у нее за пазухой целый кооператив.
Хлеб разрывают. Глотают мгновенно.
Под ударами прикладов гремит первая разбиваемая лавка. А потом ….
Штык к любому замку подходит.
Все базарные лавки в два счета разваливаются. Товары расхватываются — колбаса, конфеты, табачок, фрукты, — помалу достаются.
СОЛДАТ
Кровушки за три года пролили эва сколько, горького хлебнули досыта: конфеткой тут не заешь… потекли в город. Должон быть хлеб.
КУЖЕЛЬ
Должон… Деться-то ему некуда, не вихрем подняло в самом деле?
СОЛДАТ
Это они умно придумали, поморить солдат голодом…
МОЛОДОЙ КАЗАК
Хлеба много, тут на вокзале один старичок сказывал… Весь хлеб, слышь, большевики немцам запродали… Хлебом все подвалы забиты
КУЖЕЛЬ
Врут, не спрячут, солдат найдет.
СОЛДАТ
Ох, ребята, бей да оглядывайся…
В толпе шныряет мальчишка.
МАЛЬЧИШКА
Эх, вот махорка корешки, прочищает кишки, вострит зрение, дает душе ободрение, разгоняет в костях ломоту, потягивает на люботу, кровь разбивает, на любовь позывает, давай налетай двугривенный чашка…
По буфетной стойке бегает. Трясёт длинными волосами. Размахивает руками оратор.
ОРАТОР
Товарищи и граждане! Десять тысяч солдат турецкого фронта избрали меня на почетный пост члена армейского комитета… Товарищи и граждане! Преступный и позорный брестский мир толкает свободную родину в пучину гибели. Россия — это пароход, потерпевший в море крушение. Мы должны спасти гибнущую страну и самих себя. Довольно розни и вражды. Большевики хотят стравить вас с такими же русскими, как и вы сами. Позор и еще раз позор! Народу нужна не война, а образование и разумные социальные реформы. Товарищи и граждане…
Солдаты торопливо грызут семечки.
На буфет вспрыгивает небольшой солдат. Он решительно отодвигает оратора в сторону.
НЕБОЛЬШОЙ СОЛДАТ
Братаны… Братаны, расчухали, куда он гнет и чего воображает?.. Не глядите, что член какого-то комитета: мягко стелет, да жестко будет спать. Он есть гнилой фрукт в овечьей шкуре… Расписывал — заслужили, мол, вы славу, доблесть…
СОЛДАТ
Заслужила собака удавку… Вшей полон гашник.
МОЛОДОЙ КАЗАК
Он поди из офицеров? Харя-то больно чиста да строга.
СОЛДАТ
Тоже и Керенский ботал…
ОРАТОР
Гражданин, вы не имеете права… Керенский — сын русской революции.
НЕБОЛЬШОЙ СОЛДАТ
Сукин сын.
Хохот…Рукоплескания.
Небольшой солдат поддергивает спадающие стеганые штаны. За горбом звякает котелок с кружкой.
НЕБОЛЬШОЙ СОЛДАТ
Братаны… Я фронтовик тридцать девятой пехотной дивизии, Дербентского полка. Дивизия наша по всему Ставрополью и кое-где по Кубани ставит на ноги молодую советскую власть… Полк наш расквартирован тут недалече, на хуторе Романовском… Я приехал сюда для связи… Под Ростовом действительно фронт стоит, под Екатеринодаром фронт стоит, домой нам проходу нет… Братаны, чего вам тута сидеть и кого ждать? Кто немощен духом, слаб телом — сдавай винтовку… Остальные, как один, организуйся в роты, батальоны, полки… Затягни за собой всех своих товарищей, зятьев и братьев… Выбирай командира, получай денежное, приварочное и чайное довольствие и — налево кругом марш… Выпускай из буржуя жирную кишку, поддерживай молодую свободу согласно декрета народных комиссаров… Али вы хуже других? Али чужими руками хочете жар загребать? Али вам свобода не мила?
СОЛДАТЫ
Мила, мила.
НЕБОЛЬШОЙ СОЛДАТ
Едем, товарищи… Кому и быть дружным, как не нам, фронтовикам?
СОЛДАТ
Известно… Артелью не пропадем.
КУЖЕЛЬ
А домой-то когда же?
НЕБОЛЬШОЙ СОЛДАТ
Домо-о-ой? Али давно бабу не доил? Буржуев и в России много. Проканителимся тут, а там без нас всю землю поделят и всю воду отсвятят.
Идёт запись в отряд. Кужель записывается
Размещаются по вагонам.
НЕБОЛЬШОЙ СОЛДАТ
Давай отправление!
Мы записались не гарнизонную службу нести! Продукты розданы, речи сказаны.
Эшелоны отваливают с музыкой, с криком — ура! ура! — и со стрельбой вверх.
Мелькают, кружатся телеграфные столбы, верстовые будки, курганы, кусты, овражки…
Солдаты в вагонах, солдаты на вагонах, солдаты на буферах и так по шпалам шайками текут. По дорогам в телегах и на линейках скачут казаки, хуторяне, бабы, идут старые и малые — с бутылками, четвертями, с ведрами, кувшинами.
КАВКАЗСКАЯ
Скопище людей, лошадей, эшелонов.
Оратор разрывается хриплым голосом.
ОРАТОР
Дальше ходу нет: под Ростовом фронт стоит, и в сторону Екатеринодара партизаны роют окопы, отгораживаясь от Кубанской рады.
За станицей, перед винными складами ревёт, буйствует пьяная многотысячная толпа. Солдаты, казаки и вольные ломятся в ворота. Лезут через кирпичные стены. Во дворе упившиеся не падают Стоят, подпирая друг друга, качаются. Некоторые умудряются и падают. Их затаптывают насмерть.
В помещении складов пьяные гудят и кишат. Колеблется свет стеариновых свечей. На стенах под сетками поблескивают термометры и фильтры. В бродильных чанах спирт-сырец отливает синеватым огнем. Черпают котелками, пригоршнями, картузами, сапогами, пиьют как лошади на водопое. В спирту плавают упущенные шапки, варежки, окурки. На дне самого большого чана отчетливо виден затонувший драгун в шинели, в сапогах со шпорами и с вещевым мешком, перекинутым через голову.
У одного бака выламывают медный кран. Спирт льётся на цементный пол.Кругом блаженный смех, объятья, ругань, слезы… Во дворе жаждущие ревут. С боем ломятся в двери, в окна.
В распахнутом окне третьего этажа стоит, раскачиваясь, старик в рваном полушубке и без шапки. В каждой руке он держит по бутылке — целует их. Прижимает к груди.
СТАРИК
Вот когда я тебя достал, жаланная… Вот оно коко с соком…
Старик падет на головы стоящих во дворе. Слышен хруст костей. Но бутылок из рук не выпускает. Мёртв.
Из подвального люка вылезает хохочущий и мокрый солдат. Грязны у него только уши да шея, а морда сияющая и красная. Из карманов он вытаскивает бутылки. Отшибает у них горлышки. Раздаёт бутылки направо-налево.
МОКРЫЙ СОЛДАТ
Пей… Пей… За всех пленных и нас военных… Хватай на все хвосты, ломай на все корки… Ээ, солдат, солдат, солдатина…
Водку у него расхватывают. Выталкивают со двора.
КАЗАК
Землячок, отойди куда в сторонку, просохни, затопчут…
МОКРЫЙ СОЛДАТ
Я… Я не пьян.
КАЗАК
А ну, переплюнь через губу!
МОКРЫЙ СОЛДАТ
Я… я, хе-хе-хе, не умею.
Выталкивают его из давки. Он идёт.
МОКРЫЙ СОЛДАТ
Всю глубину материнской печали
Трудно пером описать.
Тут драка, там драка. Летит оторванная штанина, летит рукав, летит красная сопля… Под дождем и снегом — идут в реку купаться. Тонут. Многие лежат подавленные на рельсах.
Взлетает сверкающий сребристый столб пламени… В здании — взрывы, вопли пьяных.
Огромная толпа окружает пожарище. Один казак рвётся вперёд.
КУЖЕЛЬ
Куда лезешь? Сгоришь…
КАЗАК
Богу я не нужен, а черту не поддамся… Пусти, не сгорю, не березовый!
Оставляет в руках Кужеля черкеску. Кидается в огонь.
Тревожное ржут кони. На вокзальных окнах и на стенках крашеных вагонов играют блики пожарища. Казаки из теплушек коней тянут, сумы тянут Солдаты кубанцы запасаются водкой на дорогу. Собираются в партии и уходя в степь.
К ним пристаёт и Кужель.
Отовсюду устремляются в глубь страны остатки многомиллионной русской армии. Едут эшелонами, идут пеши, гонят верхами на обозных лошадях. Валяются брошенные пушки, пулеметы, полковое имущество. Грозы гремят. Ливни шумят.
КУБАНЬ
Курганы освобождаются от снега. Снег сползает в овражки. Гибнет в гремучих ручьях. Вдогонку ему несутся птичьи щебеты, горланят петухи. На головы курганов опускаются отдыхать стайки жаворонков. На межах в трепете распрямляются голые былинки. Мелкие степные зверюшки греются около своих нор. Разливается Кубань. Выпущенные из птичников, гуси и утки срываются, летят на большую воду. Скотина, задрав хвосты, выносится за околицу. Ржанье, рев, блеянье.
Ребятишки, на ходу сбрасывают штаны и рубахи.
Купа вода жара взяла!
Кидаются с крутояра в разливы…
Тянутся ватаги жнецов и косцов. В изодранных зипунах, в широких пестрядинных штанах. Пылят разбитыми лаптями. Сдвигают шапки с загорелых лбов. Они идут и идут. Станичники выезжают на покос с бабами, ребятишками, принанятыми работниками. Кругом расстилаются зреющие нивы да травы в человеческий рост. Стальным клекотом стрекочут косилки, подпряженные парою, а то и тройкой взмыленных лошадей. В траве блистают освистанные косы. Взмокшие линючие рубахи обтягивают спины косарей.
По один бок реки живут казаки, по другой — мужики.
На казачьей стороне базар, кино, гимназия, большая благолепная церковь, и сухой высокий берег.
Белые хаты и богатые дома под черепицей. Дома стоят строгим порядком. Прячутся в зелени вишневых садочков и акаций.
Мужичья сторона полой водой затопляется. Жители нижней улицы тонут в грязи. Кое-как огороженные камышовыми плетнями, подслеповатые саманные мазанки пятятся на пригорок, уползают в степь.
Перед хатами кое-где торчат чахлые деревца с оборванными на веники ветвями.
На крутом берегу Кубани глазами на реку стоит крытый железом каменный дом старожилого казака Михайлы Черноярова.
Михайло медленно идёт в свой дом. Ему за шестой десяток. Глаза его горячи. Темной дубки крупное лицо похоже на лоскут заскорузлой кошмы. Русая с прочернью борода расстилается по могучей груди. Из-под обкуренных дожелта усов сверкают в у смешке белые целые все до единого зубы. Голова высоко поднятая. Подрубленные в скобку волоса. На голове форменная с захватанным козырьком фуражка. Михайла запирается в угловой полутемной комнатушке. Нараспев читает библию. Водит по строке перешибленным и криво сросшимся пальцем. На пожелтевшую рябую страницу святой книги огненная падает слеза. Из глубокого кармана шаровар старик достаёт окованную серебром трубку. Заряжает ее горстью табаку.
Дым от трубки бьётся в окно. Снаружи окна на Михайлу смотрят глаза. Михайла поднимается кулаком вышибает раму.
На дворе стоит Михайла молодой.
Старый казак, Терентий Колонтарь, проводит араба в поводу, осматривает его зубы и носовые продухи. Ощупывает бабки, коленные чашки и подвздошные маслаки.
ТЕРЕНТИЙ
Добрый конь.
Михайла вскакивает на араба. Чертом проносится перед станичниками раз да другой.
ТЕРЕНТИЙ
Эге-ге-ге! Такого коня хоть и наказному атаману под верх, так впору. Ще не було такого коняки в нашем кубанском вийске.
МИХАЙЛА
Беркутом кликать буду
Казаки и драгуны купают в реке лошадей. Рядом ходит князь.
КНЯЗЬ
Эй, станица, где украл такого чудесного жеребца?
Михайла подлетает к князю верхом на Беркуте, голый, со щеткой на руке.
МИХАЙЛА
Никак нет, выше высоко…
КНЯЗЬ
Дурак. Титулуй сиятельство: я князь.
МИХАЙЛА
Не воровал, ваше сиятельство, с бою добыл.
КНЯЗЬ
Продай жеребца.
МИХАЙЛА
Никак невозможно, ваше сиятельство, самому надобен.
Михайла поворачивает коня обратно в реку. Князь останавливает его.
КНЯЗЬ
Сколько хочешь возьми, но продай.
МИХАЙЛА
Не могу, ваше сиятельство, мне без жеребца — зарез.
Князь вскидывает в глаз монокль и идёт вокруг горящего под солнцем атласистой мокрой шерстью жеребца. Тронул Михайла коня. Араб пляшет.
КНЯЗЬ
Я тебя, казак, награжу щедро. Хочешь, хочешь, скотина, я тебе за жеребца перед целым полком в ноги поклонюсь?
МИХАЙЛА
Я не бог, ваше сиятельство, чтобы мне кланяться в ноги.
Михайла трогает. Князь идёт рядом с ним. Терентий Колонтарь подходит с другого боку. Незаметно сует Михайле в руку плеть.
КНЯЗЬ
Так не продашь?
МИХАЙЛА
Никак нет.
У турок много было коней еще краше моего, там надо было добывать, а вы по тылам вареники кушали да галичанок щупали. Отчепись!
Тогда… тогда я у тебя его отберу!
Князь хватается за повод.
МИХАЙЛА
И тому не статься!
Михайла пытается высвободить повод из затянутой в перчатку руки князя. Конь беспокойно трясет головой. Князь повода не выпускает.
МИХАЙЛА
У турок много было коней еще краше моего, там надо было добывать, а вы по тылам вареники кушали да галичанок щупали. Отчепись!
Князь висит на поводу рванувшегося Беркута.
КНЯЗЬ
Слезай, казак
Михайла бьёт князя плетью через лоб. Взвивается Беркут на дыбы. Отрываются руки князя. Он падает. Мигом вскакивает.
КНЯЗЬ
Под суд! Под суд! Драгуны, хватай его!
Михайла голой плетью отбивается от десятка кинувшихся на него драгун. Прямо с яру прыгает в реку. Переплывает реку, держась за гриву коня. В чем мать родила в степь!
Михайла пожилой сидит в угловой полутемной комнатушке.
Стук в ворота. Крики шум. Михайла выходит во двор.
Во дворе стоят сын Иван и сын Дмитрий с женой.
МИХАЙЛА
Здорово, казаки.
Иван сбрасывает с плеча вещевой мешок
ИВАН
Здравия желаю, атаман
Старик целуется с сыновьями.
МИХАЙЛА
Иван!Где Илюшку потерял? Где Алешка? Наши писали, будто его… того, да я не верю.
ИВАН
Верь, Алексей под Перемышлем убит, батареец Степка Подлужный самолично мне сказывал.
МИХАЙЛА
Угу, пиши — пропал казак.
ИВАН
Илька в плену.
МИХАЙЛА
Илюшка? В плен дался? Так, так… Два брата, два мосла…
Старик крестится. Закусывает бороду. Обращается к сыну Дмитрию
МИХАЙЛА
Ну, а ты на войне был?
ДМИТРИЙ
Нет, папаша, меня освободили как слабогрудого.
МИХАЙЛА
Э-э, тухляй… И в кого ты, бог тебя знает, такой уродился? Позоришь наш род, племя. Я в твои годы лошадь в гору обгонял.
ДМИТРИЙ
Я хотел… Но так вышло… Я не виноват… Теперь приехал в родные палестины отдохнуть и переждать, пока вся эта канитель кончится… Вот моя жена Полина Сергеевна.
Михайло искоса смотрит на остроносую молодую женщину. Она перебирает в руках серебряный ридикюль.
МИХАЙЛА
Живите, куска не жалко. Около меня чужого народа сколько кормится, а ты как-никак нашего, чернояровского заводу. Пойдём. Двор покажу.
Двор чисто выметен. Крепкая стройка, пудовые замки, псы, как львы. Под навесом, между двумя стояками, на деревянных крючьях развешана остро сияюшая серебряным и медным набором сбруя. Достаточно и птицы, и скота, и хлеба. На погребе — кадки масла, тушки осетров, бочки вина. Под крышей связки листового табаку.
Старик цедит из уемистого бочонка ковш вина Отхлебывает. Подаёт Ивану.
МИХАЙЛА
Со свиданием, сыны.
ИВАН
Как оно, батяня, живете и чем дышите?
МИХАЙЛА
Слава царице небесной, есть чем горло сполоснуть, есть чего и за щеку положить. Один казакую, а все тянусь, наживаю. Суета сует и томление духа, как сказал пророк. Гол человек приходит на землю, гол и уходит. Вы, сукины коты, на мою могилу плюнуть ни разу не придете. Из меня — душа, из вас добры дни. Все до последнего подковного гвоздя без меня спустите, без штанов пойдете с отцова двора. Попомните мое слово.
ДМИТРИЙ
Напрасно вы, папаша, так. Я в Петербурге большие деньги зарабатывал. Имел свой выезд, свою дачу, дом собирался купить… Какое, однако, холодное вино — зубы ломит.
МИХАЙЛА
Дача, выезд, миллионщик… А с поезда чемодан на горбу приволок.
ДМИТРИЙ
Что делать? Все отобрали. В пути остатки дограбили. Вы, тут сидя, и представить не можете, какой ералаш творится в столице, в городах и по дорогам. Сам не чаял живым выбраться.
МИХАЙЛА
Тюря. Да я бы…
ИВАН
Хитро жизнь повернулась. Кто был чин, тот стал ничем.
Старик цедит еще ковш. Выпивает не отрываясь.
МИХАЙЛА
Дисциплину распустили, оттого и бунт взыграл на Руси. Духу глупого развелось много. У нас, бывало, вахмистры представляли атаману ежемесячные реестры об образе мыслей каждого казака, и все было, слава богу, тихо… Дали бы мне казачий полк старого состава, живо бы усмирили мятеж на всей Кубани. Я бы им раздоказал.
ДМИТРИЙ
Ай-яй-яй, да вы, папаша, — старорежимник… Так нельзя. Революция, если она не выливается из берегов благоразумия, крайне необходима для нашей темной Расеюшки. В Европе еще в прошлом веке происходило нечто подобное. Французы своему королю даже голову отрубили.
МИХАЙЛА
Бунты у нехристей нас не касаются. Да. Кубанское войско недаром когда-то песню певало: «Наша мать — Расея — всему миру голова». Все у нас должны жить под страхом. Дали бы мне регулярный казачий полк, м-м-м, зубом бы натянул, а свел бы с Кубани крамолу, только бы из них пух полетел. Потом выставил бы казакам богатое угощение, те перепились бы на славу, тем бы все и кончилось. Ну, рассказывай, Ванька, об усердии по службе и об успехах по фронту.
ИВАН
За храбрость и сметку не раз представляли к награде, но кресты и медали не держались на моей груди. Я же огневой и дикий: то шутку какую выкину, то начальству согрублю, — награду у меня отбирали, из чина урядника и подхорунжего снова разжаловывали в рядовые. Однажды за неуплату карточного проигрыша в кровь избил своего сотника. «За оскорбление офицера действием» попал под военно-полевой суд. Грозил расстрел. Революция распахнула передо мной ворота тарнопольской тюрьмы.
МИХАЙЛА
Как же это вы немцам поддались? Опозорили седую славу дедов.
ИВАН
Мы — немцам, вы — японцам, что о пустом говорить? Немцы нам глаза протерли, на разум дураков наставили. Царский корень, батяня, сгнил. Пришло время перепахивать Россию наново, пришло время ломать старую жизнь.
МИХАЙЛА
Палку на вас хорошую.
ИВАН
На драку много ума не надо.
МИХАЙЛА
Чем же тебе, сынок, старые порядки не по нраву пришлись? Или ты наг, бос ходил, или тебя кто куском обделял? Засучивай рукава, приступай к хозяйству. Умру, ничего с собой не возьму, все вам оставлю. Дом — полная чаша. Вам только придувать, заживете, как мыши в коробе.
ИВАН
Богатства нам не наживать, мы враги богатства. Нас фронт изломал. Три года не три дня. Малодушные устали, да и крепким надоело. И во сне снится — вот летит аэроплан или снаряд, вскакиваешь и кричишь.
МИХАЙЛА
На фронт тебя ни государь, ни я не посылали, сам пошел.
ИВАН
Генералы-буржуазы, большевики-меньшевики — всех их на один крючок! Через ихние погоны и золото слезы льются. Новую войну надо ждать, батяня.
МИХАЙЛА
Чего мелешь? Какая война и с кем?
ИВАН
Направо-налево война. Тут тебе генералы, тут ученые, тут мужики… Нагляделся я на рязанские деревни; плохо живут — теснота, духота. Он хоть и мужик, — кругом брюхо, — а есть, пить все равно хочет. И иногородний не нынче-завтра скажет: «Твое — мое, дай сюда».
МИХАЙЛА
Дело не наше, сынок. Земля казачья и права казачьи, а мужиков будем гнать отсюда в три шеи. Пускай идут с помещиками воюют, там угодий много. У них в России лес, мы за ним не тянемся. В Сибири золото, и золота нам не надо. Чиновники и мастеровщина жалованье получают, нам до того тоже дела нет. Мы тут с искони веков на корню сидим. Отцы и деды наши кровью и воинским подвигом завоевали эти земли, и мы никому их не отдадим.
ИВАН
А с горцами как распорядишься, батяня?
МИХАЙЛА
Азиатцев загнать к черту, еще дальше в горы и трущобы. Не давать им, супостатам, из Кубани и воды напиться.
ИВАН
Тому, батяня, вовек не бывать. Все люди, все человеки…
МИХАЙЛА
Думай всяк про себя, всех не нажалеешься. Да что с тобой много растабаривать? Мы, коренные казаки, не спим, и дело уже делается.
ИВАН
Какое дело?
МИХАЙЛА
Тебе о том рано знать… Выпей с дорожки, сынок, разгони тоску.
Он подаёт налитый всрезь ковш вина.
Иван надпивает. Передаёт ковш брату.
ИВАН
Нам надо жить так, как живет весь простой народ.
МИХАЙЛА
Ванька, не забывай бога и совесть. Когда говоришь с батьком — держи руки по швам и не моги рассуждать, что тебе мило, что не мило!
ДМИТРИЙ
Брательник, ты… ты… еще молод, зелен и о многом в жизни не смыслишь… Папаша прав: Кубань — кубанцам, Дон — донцам, Терек — терцам. Ты, Ваня, не понимаешь всего величия и размаха казачьей души… Старые сказания, песни, славная история наших предков-запорожцев… Как это поется: «Садись, братцы, в легки лодочки… На носу ставь, братцы, по пушечке». Ваня, не подумай, что я барин… Я, брат, в глубине души — сечевик. Смешно вспомнить: однажды я надел черкеску, папаху и так прошел по всему Невскому проспекту…
МИХАЙЛА
Гайда, сыны, в хату, ужинать пора.
Заходят в дом. Садятся за стол
МИХАЙЛА
Я не доверяю чужому глазу и порядок в доме веду сам. Подымаюсь ни свет ни заряХожу по двору в первый обход: заглядывал на баз, сажаю на цепь кобелей Султана и Обругая. Бужу работников, отдаю распоряжения по хозяйству.
Он бабы заглядывают будто за делом. Бабы пошли отсель Нечего разглядывать петербургскую барыню
Бабы уходят недовольные
ПЕРВАЯ БАБА
Тоща-то она, ровно ее кто и спереди и сзади лопатой хватил.
ВТОРАЯ БАБА
И шляпка смешная, и ноги тонки, ровно у козы.
Дмитрий выходит во двор. Его осаждают мужики
ДЯДЯ ФЕДОР
Скажите вы мне, Дмитрий Михайлович, вы человек ученый, все законы наперекрест знаете, как оно будет? Подняли мы с зятем Денисом под озимь тридцать десятин…
ДМИТРИЙ
Необходимо, дядя, сперва устроить всю Россию, потом можно говорить о твоих тридцати десятинах. Учредительное собрание, которое…
ДЯДЯ ФЕДОР
Да как же оно так? На што она мне сдалась, Расея? Дочке чоботы новые я купил? Купил. Воз хлеба под крещенье к ним в амбар ссыпал? Ссыпал. А теперь тот зять Денис мне и говорит: «Я тебе, такой-сякой, глаза повыбиваю». Это справедливо?
ДМИТРИЙ
Ты пойми, дядя Федор, я говорю тебе как адвокат. Земельные споры не могут быть решены ни нами с тобой, ни нашим станичным обществом. Учредительное собрание или наша Кубанская рада прикажут делить землю всем поровну — делать нечего, мы, казаки, подчинимся…
ДЯДЯ ФЕДОР
А ежели не прикажут?
ДМИТРИЙ
Тогда видно будет.
ДЯДЯ ФЕДОР
Да чего ж тогда видеть? Все делается с мошенской целью…
ДМИТРИЙ
С тобой, я вижу, не сговоришься. У меня даже голова разболелась. Приходи завтра, напишу жалобу атаману на зятя Дениса.
Дмитрий с женой уходят в степь. Через всю станицу их провожают мальчишки. Они свистят и вопят.
ПЕРВЫЙ МАЛЬЧИШКА
Барин, барин, дай копейку…
ВТОРОЙ МАЛЬЧИШКА
Барыня, барыня, строганы голяшки…
Дмитрий тростью обивает почерневшие прошлогодние дудки.
ДМИТРИЙ
Простор! Красота! Степь, степь… Она помнит звон половецких мечей и походы казацких рыцарей. Вон Пьяный курган: лет пятьдесят назад казаки сторожевого поста в троицын день перепились и были поголовно вырезаны черкесами… Сколько забытых легенд и славных былей… Да, не раз казачество спасало Русь от кочевника и ляха, ныне спасает ее от хама и большевика. Дух предков жив в нас, и, если будет нужно, мы все от мала до стара возьмемся за оружие…
Полина Сергеевна целует Дмитрия в щеку.
ПОЛИНА СЕРГЕЕВНА
Ну, нет под пули я тебя не отпущу. Ты должен беречь себя.
Иван вечером в саду сидит с Писаревой дочкой Маринкой
ИВАН
Скушно мне, Маринушка.
МАРИНА
Тю, дурной. С чего ж тебе скушно?
ИВАН
А не знаю.
МАРИНА
Пойди до лекаря, он тебе порошков даст от скуки. Эх ты, мерзлая картошка! Ни веселого взгляда от тебя, ни шутки. Поплясал бы пошел с молодежью, побесился.
ИВАН
Воевать я привык, а у вас тут такая тишина…
МАРИНА
Ах, Ваня, какой ты беспокойник. С одной войны возвернулся, о другой думаешь. Ни письмеца мне с фронта не прислал. Коли не люба, скажи прямо, я сама не погонюсь.
Иван и со злостью щипает ее крепкую грудь.
ИВАН
Люба
Она визжит, бьёт его по рукам платком с семечками.
МАРИНА
Не лапай, не купишь. Я дочь хорошего отца-матери и до поры ограбить себя не дам. Коли любишь, выбрось затеи из головы, засылай сватов. Все твое будет.
ИВАН
Ведьма!
Маринка выскальзывает из его объятий. Убегает.
Иван бредет ко двору.
МИХАЙЛА
Где шатался, непутевая головушка?
ИВАН
Собак гонял.
МИХАЙЛА
Не наводи на грех. Пьешь?
ИВАН
Али у меня рта нет? Пью. Али мне у тебя еще увольнительную записку просить? На службе надоело…
Старик оглаживал бороду.
МИХАЙЛА
Женить тебя, Ванька, надо
ИВАН
Не хочу, батяня. От бабы порча нашему молодечеству. Казачество есть мой дом и моя семья.
МИХАЙЛА
Золотое твое слово, сынок… А чего ты, я приметил, беса тешишь — лба не крестишь? В церковь ни разу не сходил?
Иван молчит.
МИХАЙЛА
У-у, супостат… И как тебя земля носит? В библии, в книге царств, о таком олухе, как ты, сказано…
ИВАН
Что мне библия? Нельзя по одной книге тысячу лет жить, полевой устав и то меняется.
МИХАЙЛА
Язык тебе вырвать с корнем за такие слова… Погоди, Ванька, господь-батюшка тебя когда-нибудь клюнет за непочитание родителя.
ИВАН
Ну, батяня, будет он в наши с тобой дела путаться? Как первый раз сходил я в атаку, так и отпал от веры. Первая атака… И сейчас кровь в глазах стоит! Ни в чох, ни в мох, ни в птичий грай больше не верю. Ничего и никого не боюсь. Душа во мне окаменела.
МИХАЙЛА
Как же вы, молодые, хотите, чтобы вам верили, когда сами ни во что не верите? И мы в походах бывали да страху божьего не теряли… Всему верить нехорошо, а не верить ничему еще хуже: вера, сынок, неоценимое сокровище.
В сенях мнётся калмык Чульчу.
МИХАЙЛА
Чего тебе?
ЧУЛЬЧУ
К Ивану я.
ИВАН
Ну.
ЧУЛЬЧУ
Выдь на улицу.
На улице стоит его друг Шалим.
ШАЛИМ
Я, Ванушка, привез на базар убитого дикого кабана. Отбазарил и к тебя завернул Пойдём в шинок.
Они отправляются в шинок.
ИВАН
Рассказывай, кунак, как живешь?
ШАЛИМ
Хах, Ванушка, сапсем палхой дела. Коровка сдох, матера сдох. Сакля старий, дожь мимо криши тикот. Отец старий, ни один зуб нет. Лошадь старий, тюх-тюх. Барашка нет, хлеп нет, сир нет, ничего нет. Отец глупий ругаит: Шалим, ишак, тащи дрова. Шалим, ишак, тащи вода.
Шалим в длиннополой фронтовой шинели и в тяжелых солдатских сапогах. Перегибается через стол и шепчет.
ШАЛИМ
В ауле Габукай живет мой кровник Сайда Мусаев, — будем кишки резить! Янасына воллаги… На речка Шебша живет кабардинский князь богатий-богатий — будем жилы дергать! Биллаги, такой твой мат! Хах, Ванушка, наша будет разбойника, нас не будет поймал, нас будет все боялся!
Иван тянет рисовую водку. Он хватает руку Шалима.
ИВАН
Ахирят!
ШАЛИМ
Ходым?
ИВАН
Ах, друг, мне тут тоже не житье. Такая скука — скулы ломит. Надо уходить.
Они меняются кинжалами.
Марфа босая, с подоткнутым подолом выбегает во двор. На встречу ей идёт Максим Кужель. Она бросается ему на шею. Сама плачет, сама смеется. Максим целует ее. Не может нацеловаться.
КУЖЕЛЬ
Рада?
МАРФА
Так-то ли, Максимушка, рада, ровно небо растворилось надо мной и на меня оттуда будто упало чего.
Максим и Марфа обнажённые в бане.
Марфа обирает с него грязь. Расчесывает свалянные волосы.
МАРФА
Батюшки, вши-то у тебя в голове, как волки… А худющий-то какой стал, мослы торчат, хоть хомуты на тебя вешай.
КУЖЕЛЬ
Злое зло меня иссосало.
В хате выскобленный и затертый стол заставлен домашней снедью. Сияет начищенный самовар.
МАРФА
Садись, Максимушка, поди настоялся на службе-то царской.
В чистой, с расстегнутым воротом, рубахе, досиза выбритый, Максим сидит в переднем углу. Пьёт чай
Дверь скрипит на петлях. Забегает солдатка.
СОЛДАТКА
С радостью тебя, Марфинька. Моего-то там не видал?
КУЖЕЛЬ
Затевай пироги, скоро вернется. Война, будь она проклята, поломалась. Фронт рухнул.
Марфа с него глаз не спускает.
КУЖЕЛЬ
В станице власть ревкома или власть казачьего правления?
МАРФА
А не знаю. Говорили чего-то на собрании, да я, пока до дому шла, все забыла.
КУЖЕЛЬ
Эх ты, голова с гущей.
МАРФА
У нас по-старому атаман атаманит. В правлении у них до сей поры портрет государя висит.
КУЖЕЛЬ
Чего же народ глядит?
МАРФА
Боятся. Известно, народ мученый, запуганный. Кто и рад свободе, да помалкивает, кто обратно ждет императора, а многие томятся ожиданием чего-то такого…
Заходит кум Микола со станичниками. Они слышат последние слова Марфы. Максим разворачивается к ним.
КУЖЕЛЬ
Воскресу им не будет…
КУМ МИКОЛА
Бог не без милости. Я так смекаю, мужики, ежели оно разобраться пристально, власть — она нам ни к чему. Бог с ней, с властью, нам бы землицы. Скоро пахать время, а земли нет. Похоже, опять придется шапку ломать перед казаками?
КУЖЕЛЬ
Не робей, кум, не придется. Али они сыны земли, а мы пасынки? Работаем на ней, а она не наша? Ходим по ней, а она не наша?
КУМ МИКОЛА
Ты, Максим Ларионыч, с такими словами полегче, а то они, звери, и сожрать тебя могут.
КУЖЕЛЬ
У них еще в носу не свистело, чтоб меня сожрать. Это раньше мы были, как Иисус Христос, не наспиртованы, а теперь, испытав на позиции то, чего и грешники в аду не испытывают, ничего не боимся. И в огонь пойдем, и в воду пойдем, а от своего не отступимся. Думайте мужики.
Гости уходят
Марфа бросает крепкие руки на плечи мужу и с пристоном выдыхает.
МАРФА
Заждалась я тебя…
КУЖЕЛЬ
Ы-ы, у меня у самого сердце, как золой, переело.
Он лепит в ее сухие, истрескавшиеся губы поцелуй за поцелуем.
Она задувает лампу. Ровно пьяная, натыкается на стулья. Идёт разбирать постель. Максим набрасывается на неё. Стоны, визги,хрипы.
Максим пересыпает в руке Марфины разметанные густые волосы.
МАРФА
Жила, слезами сыта была… В степь сама, по воду сама, за камышом сама, тут домашность, тут корова ревет — ногу на борону сбрушила, дитё помирает. Кругом одна. Подавилась горем. От заботы молоко в грудях прогорькло, может, оттого и кончился Петенька.
КУЖЕЛЬ
Не тужи, наживем другого.
МАРФА
Легко сказать: другого. Такой поползень был шустрый да смышленый. Везде он лез, все хватал, цапал…
Плачет
Максим засыпает
МАРФА
Такие страхи пошли после извержения царя… Голову от дум разломило. Сперва все судачили — вот Керенский продал немцам за сорок пудов золота всю Кубань вместе с жителями. Потом слышим — вот придут турки и начнут всех в свою веру переворачивать. На крещенье вернулся из города лавочник Мироха и на собрании объясняет всему обществу: «Вот наступает из Ростова на нашу станицу красное войско, прозвищем большевики. Все хвостатые, все рогатые, все с копытами. Пиками колют старых и малых, а из баб мыло делают». Такой поднялся вой, такое смятенье… С плачем, с криком кинулись мы, бабы, в церковь, подхватили иконы, подняли хоругвь. Батюшка с крестом три раза обошел вокруг станицы, все дороги и тропы святой водой окропил, и, слава царице небесной, пронесло большевиков стороной.
Максим бурчит сквозь сон
КУЖЕЛЬ
Дуреха ты нечесаная.
МАРФА
Чего я знаю? Темная я, как бутылка. Куда люди, туда и я.
КУЖЕЛЬ
Такие брехи на страх простому народу разводят фабриканты, банкиры, генералы и все приспешники престола Николая, которые затаили в себе дух старого режима.
МАРФА
Хай они все передохнут. Лошадь у нас есть, корова меж молок ходит, как-нибудь перебьемся, а там, глядишь, землицы нарежут, посеем посеву и заживем с полагоря…
В переднем углу теплится лампадка зеленого хрусталя. Смутные тени лежат на темных ликах угодников. В покосившиеся окна заглядывает зимнее утро. За стеной мычит корова. Максиму слышится, что играет горнист. Он вскакивает, оглядывается и снова подваливается под бок Марфы… Улыбается. Спит. Во сне станица раскачивается. Летают куски красной материи на ней выведены буквами предложения
Большевики берут верх по всей России.
На Дону война. На Украине война.
В Новороссийске — советская власть.
По Ставрополью народом поставлена советская власть.
Казаки за народ. Казаки против народа.
Под станицей Энем офицеры перебили отряд новороссийских красногвардейцев.
В Екатеринодаре войсковое правительство разгромило исполком и арестовало большевистских вожаков.
Ростов взят красными
Весна. Зазвонисто горланят петухи. Под плетнями на босые ребятишки играют в бабки. В садах и на огородах копаются бабы. Над станицей плывёт медлительный великопостный звон.
Фронтовики собираются в доме учителя Григорова. Сидят старики. Молча посасывают трубки. Заходят солдатки. Школьный сторож Абросимыч выталкивает их.
АБРОСИМЫЧ
Не вашего тут ума дело.
КУЖЕЛЬ
Я так думаю, надо самый зуб выдернуть — арестовать атамана!
ПЕРВЫЙ ФРОНТОВИК
Не с той ноги, Максим, пляшешь. Арестуем атамана — казаки завтра же всех нас порубят, постреляют. Они такие…
ВТОРОЙ ФРОНТОВИК
Дурак. Мне атаман тоже дорог, как собаке пятая нога. Сшибить его не хитро, а кого поставим хозяином станицы?
ПОДЪЕСАУЛ СОТНИЧЕНКО
Вот Емельку.
Подъесаул Сотниченко, выталкивает вперед батрака Емельяна Пересвета.
ПОДЪЕСАУЛ СОТНИЧЕНКО
За такой головой жить — не тужить.
Смущенный Пересвет, как бугай, мотает косматой башкой, что-то мычит и пятится в угол.
ПОДЪЕСАУЛ СОТНИЧЕНКО
Брысь под лавку.
ВТОРОЙ ФРОНТОВИК
Он и свинье замесить не умеет.
КУЖЕЛЬ
Мы того не допустим, чтоб, как в других прочих местах, всякий прошатай над нами стоял… Послушаешь — уши вянут: там фельдфебелишка, там рыбак, там матрос станицей крутит.
Благообразный мужик Потапов, вожак секты евангелистов, постукивает пальцами по столу
ПОТАПОВ
И Христос плотником был.
ПОДЪЕСАУЛ СОТНИЧЕНКО
Быть того не могёт. Какой там плотник? Может статься, был он подрядчиком или кем… Но чтоб плотником — руби голову, не поверю.
Хохот.
ПОДЪЕСАУЛ СОТНИЧЕНКО
Я — природный казак. Два Георгия и медаль заслужил. Мне ли его, Емелькин, приказ исполнять? Того вовек не будет.
КУЖЕЛЬ
Во, во, братику, генеральская палка еще не дюже вам прискучила… Поставь перед тобой чучелу в рассыпных эполетах — и перед той будешь тянуться да честь отдавать. Генералы да атаманы большое жалованье получали, много они сосали народной крови. Нам нужны управители подешевле. Всем миром-собором будем за делами смотреть. Выборный комиссар, будь хоть черт, он весь на виду. Чуть начнет неправильные приказы давать — по шапке его, выбирай другого…
ВТОРОЙ ФРОНТОВИК
Господина Григорова просить будем, говорок.
КУЖЕЛЬ
Он и говорок, да смирный, а дело к войне, нам смирных не надо.
ГРИГОРОВ
Необходимо говорить о светлом будущем России и революции, о народоправстве и грядущем примирении всех наций и сословий.
Усталый и счастливый, он плюхается на стул.
ПОТАПОВ
Башка…Говорит, как по книжке читает.
МЯСНИК ДАНИЛО СЕМИБРАТОВ
Господи, твоя воля, что-то с нами будет. По мне, коли что, выбрать хорошего человека, и пускай ходит пополам: один день атаманом, другой день комиссаром.
КУЖЕЛЬ
Нет, Данило Семенович, нечего нам с атаманами якшаться! Раздергивать их на все концы, и никакая гайка.
МЯСНИК ДАНИЛО СЕМИБРАТОВ
Дивитесь, люди добрые, Кужель сам в комиссары метит, да — не балуй! — хвост короток.
КУЖЕЛЬ
Куда мне, я малограмотный… Вперед не суюсь, но и сзади не останусь: интересует меня, что у нас получится? Ночей не сплю, думаю.
Евангелист Потапов нахлобучивает на глаза заячий малахай. Пробирается к выходу.
ПОТАПОВ
Всенародная молитва, покаяние и прощение грехов друг другу… А тут — адов смрад, хула, вертеп разбойников… Кровь будет, горе будет, пожрем и похитим друг друга, а червь пожрет всех нас… Зарастут пороги наших жилищ сорной травой, едины хищны звери будут рыскать по лицу земли…
КУЖЕЛЬ
Нам хоть туда, хоть сюда, но как бы скорее землю…Да, время не ждет, пора бы и делить.
БОБЫРЬ
А чего ее делить? Она делена. Ударит теплышко-ведрышко, запрягу, свистну и поеду.
ПОТАПОВ
Грех между нами будет.
БОБЫРЬ
Старость придет, замолим.
ИГНАТ
Умно сказал: «свистну да поеду». У вас, Алексей Миронович, казачьего наделу пятнадцать десятин на душу, а душ не мало — три сына, племяш, дед, зять да сам большой… Дурной головой сразу и не сообразишь, какую вы под пашню карту поднимете.
БОБЫРЬ
А ты чужое не считай, мозги свихнешь…Гони аренду по триста целкашей за десятину и вваривай, паши, насколько сила взгребет.
ИГНАТ
Где возьму такие капиталы? Целкаши не кую и не ворую.
БОБЫРЬ
Мне до того заботы мало, со своим добром не навяливаюсь. Кому надо, придут, да еще и в ножки поклонятся.
ИГНАТ
Ой, Алексей Миронович, не просчитайся.
ИНВАЛИД САВКА КУРОК
И чего ты, Игнат, к нему присватываешься? Люди выедут, и мы выедем. Люди начнут сеять, и мы начнем сеять. Которое поле приглянулось, то и твое.
ИГНАТ
Сейте, сейте, а убирать да молотить вас не заставим, как-нибудь и сами справимся.
ИНВАЛИД САВКА КУРОК
Разувайся… Мы, фронтовики, не выпустим оружия из рук, пока свой порядок не установим. Свобода, равенство и никакого с вами, кабанами, братства. Вся сила в нас: что захотим, то и сделаем.
ИГНАТ
Погавкай, собака хромая.
ИНВАЛИД САВКА КУРОК
Это я — собака?
ИГНАТ
Нет, не ты, а твоя милость.
Савка поднимает костыли и лезет в драку. Его оттаскивают
ИНВАЛИД САВКА КУРОК
Я ему голову отвинчу…
ИГНАТ
Отцепись, калека. Послушай лучше, что вон люди про войну говорят…
ИНВАЛИД САВКА КУРОК
Провались она в преисподню, эта самая война… Тебе, Игнат, еще гладко: сын в городе хорошие деньги зарабатывает, он тебя докормит до смерти. А мое положение — жена больна, нездоровье не позволяет ей работать, полна хата малышей, жрать нечего, и сам я не имею над чем трудиться.
ГВАРДЕЕЦ СЕРЕГА ОСТРОУХОВ
Да, почудили на свой пай. Не знаю — как кого, а меня ныне на войну и арканом не затянешь, Погеройствовали, хватит. Самое теперь время ночью над своей бабой геройство оказывать.
ИГНАТ
Ты, односум, до баб лют. Кабы за такое геройство награды выдавали, зараз бы полный бант заслужил.
ГВАРДЕЕЦ СЕРЕГА ОСТРОУХОВ
Ох, леденеет кровь в усталых жилах, как только подумаешь о войне, а воевать не миновать.
КУЖЕЛЬ
До стены дошли, стену ломать надо. С кого начинать, с чего начинать, у всех ли есть оружие?
После обедни конные мыкаются по станице. Шумят под окнами.
КОННЫЙ
На майдан! Ходи, старики! Ходи, молодые!
Из окна высовывается голова хозяина.
ХОЗЯИН
Што такое?
КОННЫЙ
Приехал…
ХОЗЯИН
Кого там принесло?
КОННЫЙ
Его высокоблагородие полковник Бантыш, член Кубанской рады, изволили прибыть. На майдан сыпь наметом.
Хозяин отодвигает недоеденный кусок пирога. Выскакивает из-за стола.
ХОЗЯИН
Баба, подавай полковую форму.
Казаки приодеваются по-праздничному. Цепляют все боевые отличия. Спешат к станичному правлению. Улицей и переулками торопливо шагают старики и солдаты-фронтовики. Сломя голову мчатся ребятишки. Бегут солдатки. Волочит перебитую ногу, инвалид Савка Курок.
ИНВАЛИД САВКА КУРОК
Какое там собрание? Все равно будет по-нашему. Вся сила в солдате! Казаки против народа не вытерпят.
Площадь от краю до краю забита станичниками.
Заика-пекарь Гололобов шныряет по толпе.
ГОЛОЛОБОВ
Шапку к-к-казачыо носить не м-м-моги. С возом едешь, с-с-сворачивай. Аренду з-за план гони, за па-пашню гони, за попас к-к-козы гони. Пожарную к-к-команду содержи, дороги, мосты б-б-б-б-блюди. В церкви стой у п-п-п-порога. Суд к-к-казачий, правление к-к-казачье, училище к-к-казачье. Тьфу, провались в т-т-т-т-т…
ГРИГОРОВ
Тартарары
ГОЛОЛОБОВ
С-с-сижу вчера у ворот, по-по-подходят Нестеренко и Мишка К-к-козел. «Купи, говорят, бутылку самогонки, а то з-з-з-зарежем». И ко мне с кинжалами. Ну, к-к-купил. П-п-провались в тар-тарары такая жизнь.
КУЖЕЛЬ
У меня в руках истрепанный номер большевистской газеты. Большевики, сукины дети, каждым словом по буржуям и генералам бьют
МУЖИК
Шпиены…То брехня.
КУЖЕЛЬ
Знаменитая газетка, она раздерет глаза темному народу… Слушаю, и злоба во мне по всем жилам течет… Эх ты, власть богачей золотого мира, и до чего ж ты нашу государству довела?
На плечо Максима падает тяжелая рука старого казака Леонтия Шакунова
ЛЕОНТИЙ ШАКУНОВ
Стой, солдат.
Максим оборачивает. Стряхивает с плеча руку.
КУЖЕЛЬ
Стою, хоть дой.
ЛЕОНТИЙ ШАКУНОВ
Как ты, суконное рыло, смеешь народ возмущать?
КУЖЕЛЬ
А какая твоя, старик, забота? Ты что, начальник надо мной или старый полицейский?
ЛЕОНТИЙ ШАКУНОВ
Не пяль хайло и грубить мне не моги. Я есть полный кавалер, в трех походах бывал.
КУЖЕЛЬ
Проснись, кавалер, открой свои глаза: свобода слова. Кругом имею право говорить, кругом — требовать.
ЛЕОНТИЙ ШАКУНОВ
Чего вы, едрена-зелена, уши развесили, всякую хреновину слушаете да еще зубы скалите? Газетину эту надо арестовать, а солдата выпороть и выгнать из станицы к чертовому батьке…
КУЖЕЛЬ
Не круто ли, дед, солишь?
ЛЕОНТИЙ ШАКУНОВ
Послушайте, господа станишники, меня старого. Мне жить осталось недолго, врать грех, врать не буду. Кто такие большевики и красногвардейцы? То не бывалошная гвардия, в которую шли служить лучшие, отборные люди, как наши лейб-казаки. То голодранцы, жулье, босая команда, золотая рота, отродье вечного похмелья. Ни дома, ни хозяйства у них нет и никогда не было. Дела никакого не знают. Говорят с ругней, едят и пьют с ругней. С Дону казаки их пугнули, и наша рада своих из Екатеринодара пугнула. Вот они и бродят по Кубани шайками, как волки, вынюхивают, где бараниной пахнет. Чего добудут, то и пропьют, проиграют али на папироски растратят. Хай-май, ничего им не жалко. Нынче тут, завтра бес знат где. У нас и хаты, и кони, и коровы, и кабаны, и плуги, а, может, у кого и косилка с жнейкой. Так что ж, господа станишники, пустим большевиков на дворы, в хаты, да и скажем: «Берите наше нажитое, спите с нашими женками?»
СЕДОУСЫЙ ВАХМИСТР ЛУГОВЫЙ
Слушаю я тебя, Леонтий Федорович, и диву даюсь. «Кони да коровы, кабаны да тягалки, кисель и сметана…» Как у тебя бесстыжие глаза не полопаются? Как ты ухитряешься всех на свой салтык мерять? Я — казак, ты — казак. У тебя один сын в Армавире писарем служит, другой при генерале холуем, а мои соколы с первого шагу войны за Расею бьются и груди свои молодецкие крестами да медалями изувешали. У тебя посеву четыреста десятин, трех годовых работников содержишь, а мне шестьдесят пять годиков стукнуло, просятся старые кости на покой, ан нет: сам над своим наделом горб гну… Из-под ногтей у меня пшеница растет. Это ты можешь понять?
ЛЕОНТИЙ ШАКУНОВ
Тут и понимать нечего… Ты, Луговый, хоть и вахмистр, а на все стороны дурак. Не одному ли мы государю служили и не одинаковыми ли мы пользовались правами? Кто тебе наживать не велел? Пьянствовать надо было полегче да слушать тех, кто старше тебя чином.
СЕДОУСЫЙ ВАХМИСТР ЛУГОВЫЙ
Служба царская до богачества меня не допускала. Сам двенадцать годов на сверхсрочной оттрубил, а сыны тут до самой свадьбы из ярма не вылазили, на таких, как ты, батрачили. Сам отслужился, деток стал на действительную собирать. Выставил трех строевых коней, справил три полных комплекта амуниции и закашлял, и до сего дня кашляю. Нынче сыт, а завтра, может быть, придется с сумкой на паперть идти. Каково это на старости лет?
ЛЕОНТИЙ ШАКУНОВ
Ну, мой двор стороной обходи. Лучше кобелю кусок брошу, он хоть тварь бессловесная, спасиба не скажет, а хвостом повиляет. Через вас, таких дуроломов, и на нас такая туга пришла…
Луговый плюёт. Уходит.
СТАРИК
Батюшка нонче в проповеди справедливо разъяснил: «Трусы, и мятежи, и кровопролитные брани… На крови Кубань зачалась, на крови и скончается».
КУЖЕЛЬ
Надо спасать революцию, а не Кубань. Останется жива революция, цела будет и Кубань.
СТАРИК
Ох, эта ваша революция… Переобует она казаков из сапог в лапти. Пойдет теперь кто туда, кто сюда… Сто лет будем враждовать и не разберемся.
КУЖЕЛЬ
Неправда. Разберемся. Мы стали не такими темными, какими были в четырнадцатом году. Можем разобраться, где квас, где сусло, кто говорит красно, да мыслит черно…
Шакунов косится на газету
ЛЕОНТИЙ ШАКУНОВ
Ты, солдат, ее спрячь и сегодня же представь атаману на рассмотрение. Нас, казаков, не переконовалишь на мужичий лад. На каждое твое слово у меня десять найдется. Мой сказ короток: шашка — казачья программа. Кулак мой — вам хозяин. Вот он, немоченый, десять фунтов
ГВАРДЕЕЦ СЕРЕГА ОСТРОУХОВ
Ты, Леонтий Федорович, сперва отмой руки, после девятьсот пятого года… Твои руки в крови!
ЛЕОНТИЙ ШАКУНОВ
Цыц, сукин сын! Всех вас, разбойников, лишим казачьего звания и наделов. Не допустим порушить порядок, который наши отцы и деды ставили. Не видать вам нашего покору, как свинье неба.
Остроухов хватает его за горло
ГВАРДЕЕЦ СЕРЕГА ОСТРОУХОВ
Зараз глотку перерву…
В эту минуту из правления на крыльцо в сопровождении станичного атамана и стариков выходит одетый в синюю черкеску член Кубанской рады Бантыш.
Площадь затихает.
Бантыш снимает папаху. Кланяется
БАНТЫШ
Здорово, господа станичники!
Толпа недружно, вразнобой
Здравия желаем, ва-ва-ва…
КАЗАК ВАСЯНИН
Гляди, какой бравый! Орел
СУХОБРУС
Он человек приезжий, стравит нас, да и дальше, а нам расхлебывать.
КАЗАК ВАСЯНИН
Этот наговорит… Одному такому же усачу мы на киевском вокзале добре мускула правили.
ЛЕОНТИЙ ШАКУНОВ
Тише, вы, горлохваты, слушайте оратора. Никакого соображения в людях нет. Ведь это вам не тюха-митюха и не кляп собачий, а его высокоблагородие господин полковник.
БАНТЫШ
Достохвальные казаки! Настало время сказать: то ли мы будем служить панихиду по казачеству, то ли все как один гаркнем: «Есть еще порох в пороховницах! Еще крепка казацкая сила!» Был один Распутин и то сколько горя причинил, а ныне вся Россия распутничает, и ее же сыны продают ее направо-налево: грабежи, убийства, партийная борьба, святых церквей разорение. Россия поскользнулась в крови и упала, пусть сама подымается, мы ее не толкали. Нам, кубанцам, потомкам славных запорожцев, надо подумать, как бы утвердить добрый порядок у себя дома. В Екатеринодаре заседает наша войсковая рада. Есть у нас, слава богу, и свое казачье войско. Будет и казна своя и законы. Кубань сама себе барыня…
ЛЕОНТИЙ ШАКУНОВ
Так, так, справедливо.
ФРОНТОВИК ЗЫРЯНОВ
Тут тебе земля дворянская, тут — монастырская, тут — войсковая, а где ж наша, мужичья?
ЛЕОНТИЙ ШАКУНОВ
Ваша в Рязанской губернии, там вам пуп резан, туда и валите новые порядки наводить.
ФРОНТОВИК ЗЫРЯНОВ
Я четыре раза ранен…
ЛЕОНТИЙ ШАКУНОВ
Дураков и в церкви бьют.
ФРОНТОВИК ЗЫРЯНОВ
По-моему, надо порешить нам, фронтовикам, общим голосом — разделить паи по всем живым душам, и греха больше не будет.
КАЗАК
Меня, друг, с мужиком, с бабой да с малым дитем не равняй… Мы за Кубань кровью своей разливались, костями своими ее сеяли. У нас на кладбище одни женки да матери лежат, а казаки — кто на Кавказе сгинул, кто в чужих землях утратился. Мы службой обязаны.
ФРОНТОВИК ЗЫРЯНОВ
И мы службой обязаны.
КАЗАК
Погоди, кривой, дотявкаешься.
ФРОНТОВИК ЗЫРЯНОВ
Не грози…
КАЗАК
И другой глаз надо тебе выхлестнуть.
ФРОНТОВИК ЗЫРЯНОВ
Ты мне глаза не выковыривай, хочу дожить и посмотреть на погибель таких барбосов, как ты.
КАЗАК
Не доживешь.
ФРОНТОВИК ЗЫРЯНОВ
Доживу.
Казак кулаком опрокинул Зырянова. Топчет его. Их растаскиваю и разводят.
ОКОЛО ПРАВЛЕНИЯ.
БАНТЫШ
По моему предложениб членом рады будет Дмитрий Чернояров
ДМИТРИЙ ЧЕРНОЯРОВ
Увольте, господа старики. Вы меня не знаете, не знаете, куда я вас поведу. Выбирайте коренного станичника.
БАНТЫШ
Мы тебя знаем, и батька, и деда твоего знаем, послужи.
ДМИТРИЙ ЧЕРНОЯРОВ
Не могу.
БАНТЫШ
Послужи, Дмитрий Михайлович.
Невдалеке Иван Чернояров стоит ногами на седле.
Иван Чернояров
Мы не против рады, но с большевиками драться не хотим. Пускай рада сама себя защищает. Господа казаки, которые фронтовики! Пора нам опамятоваться, куда мы идем и за кем? Кресты и медали, награды и золотые грамоты, что нам, дуракам, навешивали на шею, тяжелее камней… Валили они нас царю под ноги…
ЛЕОНТИЙ ШАКУНОВ
Не к делу, не к делу…
Геть, чертяка!
КАЗАК
Остро говорит. Чей таков?
ЛЕОНТИЙ ШАКУНОВ
Ванька Чернояров.
ИВАН ЧЕРНОЯРОВ
Эге… Так и печет им в глаза, так и печет. Ну и бедовый, пес.
ИВАН ЧЕРНОЯРОВ
Старики, до кой поры вы нас будете уговаривать и осаживать? Вы, верные слуги его императорского величества царя Палкина, привыкли протягивать руки за полтинниками, вам и жалко расставаться со старым режимом. Мы, ваши сыны и внуки, воевали, а вы на печках снохам фокусы показывали и блаженствовали… Через золотые погоны у меня сердце наядрило, как чирий! Не забудем, как они, эти полковники да генералы, над нами издевались! Сгорите вы вместе с ними! Долой! Долой! Долой!
КАЗАК
Геть!
ЛЕОНТИЙ ШАКУНОВ
Плетюганов ему!
Над головами стариков колышется целый лес палок.
Иван падает на седло. Гикает. Сшибает конем неувертливых. Прорывается в улицу.
Разливается Кубань-река. Налетают скворцы и жаворонки.
По размокшим дорогам скрипят тяжелые мажары, одноконные роспуски и заложенные парами повозки. Клубятся облака. По обсохшим обочинам дорог, загнув хвост, скачут собаки. Далеко разносится заливистое ржание коней
Максим нагоняет пару чубарых волов.
КУЖЕЛЬ
Со степью, кум.
КУМ МИКОЛА
И вас также.
КУЖЕЛЬ
Хороший денек, кто вчера умер — пожалеет… Где, Николай Трофимович, пахать думаешь?
КУМ МИКОЛА
Э-э, провались оно совсем…
Кум Микола принимается с ожесточением нахлестывать волов.
КУЖЕЛЬ
А все-таки?
Кум сопит, внимательно оглядывает Максима, коня, оковку наново перетянутых шин.
КУМ МИКОЛА
Не придумаю, как оно и повернется… Выглядел я тут себе добрую делянку пана полковника Олтаржевского. Да-а-а. Така панская земля жирная, что ее хоть на хлеб мажь да ешь… С осени посулили мы с Мирошкой пану задаток и подняли под зябь добрый клин… Сунуть ему в задаток грошей горсть совестно, а больших денег не случилось. А вот тебе — ни пана, ни Мирошки. Пан, слышно, в городе казачьим полком командует, а Мирошку дядька переманил в Ейск и всадил его, дуропляса, на свой свечной завод прикащиком…
КУЖЕЛЬ
Ну?
КУМ МИКОЛА
Вот и ну… Кто знает, как оно повернется? Тут тебе свобода, а тут вдруг восстанет против народа царь?
КУЖЕЛЬ
Полудурок… Нашел над чем голову ломать! Езжай и паши.
КУМ МИКОЛА
А полковник пан Олтаржевский? Ну-ка нагрянет? Ведь он меня не масленого, не вареного съест. Такой усатый да крикливый. Сколько разов во сне, проклятый, снился, аж тебя затрясет всего и в холод кинет. Такой он, господь с ним…
КУЖЕЛЬ
С него уж поди-ка с самого где-нибудь наши товарищи шкуру спустили…
КУМ МИКОЛА
Дай бы, господи.
КУЖЕЛЬ
И велика делянка?
КУМ МИКОЛА
Земли там уйма… Панской восемьсот десятин, войсковой сколько-то тысяч. Работай, не ленись.
КУЖЕЛЬ
Та-а-ак, дядя лапоть. А я за греблю думаю удариться… В Горькой балке, говорят, паев много гулящих лежит.
КУМ МИКОЛА
И хочется тебе за десять верст лошадь гонять. Я тебе уважу, я такой человек, я для свояка хоть пополам, хоть надвое разорвусь…. Лошаденка у тебя одна и прилад никудышный, а у меня всё-таки пара волов, они, прокляты, тугящи… Гоняй со мной? Подымем супрягой десятины по четыре и с лепешками будем. А?
КУЖЕЛЬ
Что ж, кум, за мной дело не станет.
КУМ МИКОЛА
Ооо, и поедем… После рассчитаемся: ну, поставишь магарыч, ну и мне когда-нибудь добро сделаешь. Я такой человек, я… Ээх, шагай, чубарые.
Сворачивают в проселок.
НАГАЯ СТЕПЬ.
Важно расхаживает грач. Выклевывает из борозды жирных червей. Свист суслика. Крики погонычей. Неспешный шаг вола.
Максим с кумом останавливаются покурить. Со стороны хутора подъезэает верхом рыжеусый, в собачьем сбитом на затылок малахае.
РЫЖЕУСЫЙ
Вы чего?
КУМ МИКОЛА
А ничего…
РЫЖЕУСЫЙ
Чью землю ковыряете?
КУЖЕЛЬ
Богову.
РЫЖЕУСЫЙ
В нашем юрте боговой нет. То земля казачьего полковника Олтаржевского, а как он сам на службе померши, то земля стала нашей, казачьей. Запрягайте и ссыпайтесь отсюда, да не оглядывайтесь, коли живы быть хотите…
КУМ МИКОЛА
Господин любезный, мы за нее аренду платили.
РЫЖЕУСЫЙ
Я тебе покажу аренду, бесова душа… Я с тебя, бугай, собью рога… Всю степь заставлю рылом перепахать.
КУЖЕЛЬ
А ну, заставь!
Казак гонит к хутору. Возвращается в сопровождении еще пятерых. Наезжает на Максима конем.
РЫЖЕУСЫЙ
Поди прочь!
КУЖЕЛЬ
Легче!
РЫЖЕУСЫЙ
Разнесу, косопузые!
Стегает Максима плетью. Максим хватает с повозки оглоблю. Размахивает ею. Идёт в атаку.
Кум Микола бросается бежать.
КУМ МИКОЛА
Ратуйте, православные… За наше добро да нас же по соплям бьют.
Двое догоняют. Начинают поливать его плетями. Скоро спускается с его плеч посеченную в клочья рубаха.
Отовсюду скачут верхами и бежат, на ходу сбрасывая кожухи и засучивая рукава.
Максим сдергивает с коня за ногу рыжеусого. Принимается топтать его коваными сапогами. Кум Микола сидит в межевой канаве.Руками прикрывает глаза от плетей.
КУМ МИКОЛА
Не покорюсь! Не покорюсь!
Казаки скачут за подмогой. Мужиков больше
КУЖЕЛЬ
Сегодня создаём ревком. На пашню выезжать вооруженными винтовками, бомбами, дробовиками — у кого что найдётся.
Дует ветер. Смешивается со снегом земля. Летит переворачивается черный погон. Он влетает в лазарет.
РОСТОВ
Закрывает щель палаты. На кровати пластом лежит офицер Корниловского полка Николай Кулагин.Под головой — вещевой мешок. Под боком — винтовка. Укрыт он волглой кавалерийской шинелью. Грязная палата переполнена ранеными и обмороженными.
Койка Кулагина стоит у окна. Кулагин приподнимается на локтях. Смотрит на улицу. Откидывается на сбитую в блин соломенную подушку. Закрывает глаза. Вялые, в черных облупинах уши вздуты. Ноги в мокрых бинтах. С них сочится жидкость.
Лазарет охраняют гимназисты.
Пушечная пальба. Кто поздоровее собирается бежать В дверях появляется полковник. Его рука заложена за борт потертого мундира
ПОЛКОВНИК
Господа, это самое, поздравляю.
Тяжелораненые перестают стонать. Сосед Николая Кулагина, усатый фельдфебель Крылов, замирает с недочищенным сапогом на одной руке и со щеткой в другой.
ПОЛКОВНИК
Свежие новости, господа… На таганрогском и черкасском участках фронта красные разбиты, это самое, вдребезги. Да, вдребезги. Захвачены в плен два полка противника в полном составе…
Одни раненые сидят в постелях, другие спрыгивают с коек. Окружают вестника.
КУЛАГИН
Точны ли сведенья, господин полковник?
ЛЕЖАЧИЙ РАНЕНЫЙ
Почему молчат газеты?
КУЛАГИН
Но… стрельба под самым городом?
ПОЛКОВНИК
Экое дело стрельба. Восстали, батенька мой, станицы нижних округов и пробиваются на соединение с нашими частями… По городу дезертиров ловим, бандитов бьем, вот вам и стрельба, хе-хе… Верьте мне, старику, я, это самое, приукрашивать не стану. Да, не стану.
Шаркает стоптанными сапогами. Проходит в соседнюю палату.
Подпоручик Лебедев прыгает на костылях
ПОДПОРУЧИК ЛЕБЕДЕВ
Ага! А я что вчера говорил?
ЖАНДАРМСКИЙ РОТМИСТР ТОПТЫГИН
Умерьте пыл, подпоручик. Ликовать нам по меньшей мере преждевременно.
ПОДПОРУЧИК ЛЕБЕДЕВ
Почему, позвольте узнать?
ЖАНДАРМСКИЙ РОТМИСТР ТОПТЫГИН
Анархия, не забывайте, молодой человек, вовлекла в свой дьявольский круговорот миллионы потерявших человеческий образ людей, а идея национального освобождения, как бы она ни была прекрасна…
За общим столом играют заядлые шахматисты — пехотный прапорщик Сагайдаров и завитой, корнет Поплавский.
ПОПЛАВСКИЙ
Наша революция глубоко национальна хотя бы по одному тому, что ко всему мы приходим задним умом, да-с, задним умом… Большевизм необходимо было задушить в зародыше, и теперь русские корпуса маршировали бы через Германию, но — момент был упущен.
САГАЙДАРОВ
Кем упущен?
ПОПЛАВСКИЙ
Вами, разумеется… Пока ваш социалистический Бонапарт декламировал, большевизм распространился как зараза, фронт рухнул, мы дожили до позора, когда всякий негодяй, прикрываясь демагогическими лозунгами, считает законным свое шкурничество, когда…
Поверьте, господа, оздоровление близко. Даю честное слово. Я знаю, я верю в мудрую душу русского народа и в его светлый ум. Лучший отбор солдат будет с нами. Рабочий класс и трудовое крестьянство рано или поздно, но непременно, я подчеркиваю — непременно, откачнутся от большевиков… И, наконец, не следует забывать носительницу лучших идеалов человечества — самоотверженную русскую интеллигенцию.
РОТМИСТР
Ох, уж эти мне ваши интеллигенты, прапорщик, мало я их вешал.
САГАЙДАРОВ
То есть, позвольте, как это вешал?
Ротмистр скрещивает на увешанной медалями груди пухлые белые руки
РОТМИСТР
Очень просто, сударь, за шею веревкой. Где ваши земские деятели, защитники порядка и отечества? Куда подевались вольнодумствующие юристы и чиновники разных рангов? Стервецы! Вчера еще они пресмыкались перед престолом и в два горла жрали куски правительственного пирога, вчера еще… Плохой у нас был император или хороший — история рассудит, но ни один сукин сын не поднял руки в его защиту, ровно все они родились революционерами.
САГАЙДАРОВ
Извините, это вопрос глубоко принципиальный. Всенародное Учредительное собрание…
РОТМИСТР
Очень хорошо, миллионы своих голосов вы подали за Учредительное собрание? Оно разогнано, черт побери! Почему же ваша самоотверженная интеллигенция и светлоумный народ безмолвствуют? Разве родина не в пасти сатаны? Разве не грозит нам большевицкое иго, еще более мрачное, чем татарщина? Грош цена и вам и принципам вашим. Вы — пыль!
САГАЙДАРОВ
Странные, однако, у вас понятия, честное слово…
ПОПЛАВСКИЙ
Все надоело, продолжать войну немыслимо. Россию может спасти чудо или хороший кнут. Вашей, прапорщик, народной мудрости пока хватает лишь на поджоги, разбой и разорение культурных очагов… Взять, к примеру, моего отца, Полный генерал, после японской войны вышел в отставку, спокойно доживал век в своем имении, и ничто, решительно ничто, кроме цветов, не интересовало старика… Но, голубчик, какие он разводил розы, скажу я вам, уму непостижимо. Шотландские махровые, мускусные светло-голубые, белые, как пена кипящего молока, черные, как черт знает что. О нашей оранжерее даже в заграничных журналах писали…
Усатый гимназист Патрикеев кричит из угла
ПАТРИКЕЕВ
Древний греческий поэт Анакреон сказал: «Розы — это радость и наслаждение богов и людей».
ПОПЛАВСКИЙ
Совершенно верно. Скажите, кому мешали цветы? Я согласен с вами, ротмистр, лишь кнут и петля, как во времена Пугачева и Разина, способны унять разыгравшиеся страсти черни. Пусть с этим кнутом придут немцы, зуавы, кто угодно… Да-с, кто угодно.
САГАЙДАРОВ
О нет. Русский народ выстрадал свою свободу и никому ее не отдаст. На позоре военных неудач России не возродить. Немцы питают к нам не только культурное, но и расовое отвращение. К тому же, в случае бесславной сдачи, мы лишимся поддержки европейской и американской демократии… Кайзер заставит нас чистить ему сапоги, честное слово… Нет и нет! Во имя всего святого мы должны поднять меч, может быть, в последний раз!
ПОПЛАВСКИЙ
Чушь, России нужна, в крайнем случае, конституционная монархия, а всю вашу азиатскую свободу смести к черту огнем и мечом.
САГАЙДАРОВ
Ах, так? Вы — русский офицер… Стыдитесь!
ПОПЛАВСКИЙ
Хватит. Надоело.
Корнет поворачивается и, насвистывая, отходит к окну.
КАДЕТ ЮРИЙ ЧЕРНЯВСКИЙ
Черт побери, как я хотел бы сегодня же выздороветь, быть в походе со своим отрядом, а то проваляешься тут, ничего не увидишь, тем временем и война может окончиться… Господин капитан, как, по-вашему, пасху встречать будем дома?
КУЛАГИН
Да, да, Юрик, разговляться будем дома… Куличи пойдем святить, яиц крашеных нам с тобою надарят.
КАДЕТ ЮРИЙ ЧЕРНЯВСКИЙ
Каникулы… на каникулы я уезжал к тете в Смоленскую губернию… Там такие чудесные леса… Старший брат два раза водил меня с собой на охоту.
КУЛАГИН
У тебя и брат есть?
КАДЕТ ЮРИЙ ЧЕРНЯВСКИЙ
Был брат… В Киеве убили.
Санитары вносят в палату и укладывают на свободную койку молодого добровольца с университетским значком на гимнастерке. Его мгновенно обступают.
САГАЙДАРОВ
Откуда? Какой части? Не знаете ли случайно, где стоит второй батальон?
Чернецовец через силу ответил
ЧЕРНЕЦОВЕЦ
Я — чернецовец, наш отряд разгромлен, командир зарублен, все гибнет.
САГАЙДАРОВ
А казаки?
ЧЕРНЕЦОВЕЦ
Слухи… Вздорные слухи.
ТОПТЫГИН
Слухи распространяют бабы и мерзавцы. Стрелять их всех поголовно, вешать, не жалея веревок.
ЧЕРНЕЦОВЕЦ
Нет, не слухи … Кутеповым оставлен Матвеев курган… Забастовщики захватили Таганрог… Части генерала Черепова и Корниловский полк отходят от Синявской и не нынче-завтра будут в городе… Потери огромны… Лучшие гибнут, сволочь дезертирует…
Чернецовец закашливается, хватается за грудь. Выхаркивает шматок загустевшей черной крови.
ПОПЛАВСКИЙ
Если это правда, то единственный выход: забаррикадировать двери, окна и защищаться до последней возможности.
КУЛАГИН
Гибель? Отступление? Куда отступать? Успеют вывезти или в спешке забудут? Гибель? Конец? Плен? Нет, лучше своя пуля из своего нагана!
Слышится орудийная пальба. По темным улицам, тревожно завывая, мыкаются храпящие автомобили. Цокают о камни мостовой подковы. В окно убегают гимназист Патрикеев. Убегает Поплавский. Умирает чернецовец. Заспанные санитары волокут его закоченевшее тело. Над пустой койкой на гвозде осталётся забытая папаха.
За мутным стеклом светлеет небо
Кулагин подтягивается на локтях к окну. Восходящее солнце розовым холодным светом касается церковных куполов и мотавшихся на ветру голых, ветвей одинокой березы.
Неожиданно из-за угла выворачивается отряд корниловцев. Они идут быстрым шагом, почти бегут. Их было мало. Кулагин выбивает кулаком стекло. Высовывается наружу.
КУЛАГИН
Казик! Володя!
Головы вскидываются. Его узнают. Машут рукавичками, шапками.
В палату вбегают двое — румяный Володя и закадычный друг Николая Казимир Костенецкий. Оба целуются с Николаем. Казимир поворачивается ко всем.
КОСТЕНЕЦКИЙ
Господа, прошу не волноваться. Сложившаяся обстановка… Словом — драпаем. Город сдаем… Вы… вас… Кто может ходить — заберем с собой, остальные будут размещены в городе по надежным квартирам.
Молчание, растерянные лица…
КУЛАГИН
Но куда, куда отступать?
САГАЙДАРОВ
Здоровые всем были нужны, а теперь…
ПОДПОРУЧИК ЛЕБЕДЕВ
Даете ли слово, поручик?
КОСТЕНЕЦКИЙ
Да. Если о вас забудет начальство, то мы сами сделаем все, что нужно. Даю слово русского офицера!
Костенецкий торжественно принимает под козырек.
Оба откланиваются и поспешно выходят.
Тяжелобольные мечутся. Стонут. Ротмистр затягивает ремни огромного чемодана. Иные роются в мешках. Переодеваются по-дорожному.
ТОПТЫГИН
Будь вы, прапорщик, на месте командующего, мы не сомневаемся, что все сложилось бы иначе.
Что у вас Кулагин?
КУЛАГИН
Бьёт нервная дрожь…Уши, черт с ними, но вот ноги, ноги, подведут или нет? оужно будет притвориться выздоравливающим? Уж если и умереть, так в походе, в кругу друзей…
Кадет с головой закрывается одеялом. Плачет.
КУЛАГИН
Юрка, как тебе не стыдно? Ну, голубчик, успокойся… Разве ж мы тебя бросим? Скоро пригонят подводы…Выпей спирт.
Кадет после недолгого колебания залпом опорожняет кружку. Задыхается. Закашливается. Отирает шинельным рукавом мокрое от слез лицо.
Стрельба в городе усиливается.
Кулагин поднимается… Как на рассохах проходит по палате. Пристраивается на койку. Занимается перевязкой.
САГАЙДАРОВ
Присыпьте мокнущее мясо сахарным песком. Это способствует быстрейшему наращению новой шкуры.
Кулагин скрипит зубами. Срывает с лоскутками кожи заскорузлые бинты. Развязывает вещевой мешок. Выбирает из белья что поветше. Надирает длинных лент. Накрепко обматывает ноги.
Многие сидят на мешках с винтовками в руках.
В дверях, с узелком в руке, появляется запыхавшийся полковник.
ПОЛКОВНИК
Господа, это самое, пора… Пора.
Все суетятся.
У подъезда робеющие гимназистки жмутся поближе к дверям. Держат перед собой, как свечки, букетики ландышей и фиалок. На ступенях сидит старушка. Кружевная косынка ее съезжает на сторону. Седая голова сотрясается от рыданий.
Скрипят колёса. Зарывшись на возу в солому, Кулагин спит. Его будит собачий брех. Обоз втягивается в станицу Ольгинскую. В глаза бьёт солнце. Дороги лежат в снегах. С крыш серебряной сверкает частая капель. Сосульки блестят под солнцем.
Воз сворачивает во двор.
В воротах стоит навытяжку одетый в парадную форму пожилой казак.
ПОЖИЛОЙ КАЗАК
Здравия желаем, ваш бродь!
Позади хозяина, на дистанции в три шага, стоят в ряд и кланяются бабы.
В чистой хате грудастая, принаряженная казачка угощает офицеров варениками. Хозяин стоит у порога.
ПОЖИЛОЙ КАЗАК
Баба шевелись. Ваш бродь кто такие кадеты? За кого они воюют и куда изволят отступать.
ТОПТЫГИН
Это всё попущение господне. Партий много. Мне что тебе их программу рассказывать? Вешать супостатов, вешать, не жалея веревок!
Бритый Кулагин идёт. Держится за стены. Выходит на крыльцо.
Широкая улица и площадь заставлены войсками. Чубатые донские партизаны топчутся вперемешку с оборванными офицерами. Гимназисты выпячивают грудь. Косят глаза в сторону очкастых, сутулящихся студентов. Недостающие носами до штыков кадеты досрочных выпусков подтягиваются. Соперничают выправкой со старшими. Щебечущие ласточки гроздьями обвешивают телеграфную проволоку.
Через дорогу, подобрав полы, перебежал Казимир.
КОСТЕНЕЦКИЙ
Здравствуй, Коля. Увидел тебя и на минутку, с разрешенья взводного, отлучился из строя. Ну, что у тебя? Мы с Володькой утром искали-искали тебя… Сыт?
КУЛАГИН
Напоен, накормлен и обласкан… Греюсь вот на солнышке и… почти улыбаюсь… Казик, раздобудь-ка мне костыли… Ноги маячить начинают. Через неделю думаю вернуться в строй.
КОСТЕНЕЦКИЙ
Браво.
КУЛАГИН
Когда выступаем?
КОСТЕНЕЦКИЙ
Как будто завтра. В штабе уже решено пустить авангардом марковцев и арьергардом нас. Закупаем продукты и строевых лошадей. Канальи казаки дерут за своих кляч втридорога, и, ничего не поделаешь, приходится платить. Командование, чтобы не ссориться со станичниками, строжайше запретило реквизиции. Тяжелая, но совершенно необходимая мера. Будем надеяться, что через этот камень большевики споткнутся и восстановят против себя и казаков и крестьян.
КУЛАГИН
Велика ли у нас армия?
КОСТЕНЕЦКИЙ
Свыше четырех тысяч штыков и сабель. Пехота сведена в полки — Корниловский, Марковский и Партизанский. В особые единицы выделены инженерный батальон, морская рота и мелкие отряды, ультимативно заявившие о своей… автономности.
КУЛАГИН
Вот как?
КОСТЕНЕЦКИЙ
К несчастью, игра мелких самолюбий в полном разгаре. Зараза самостийности проникла и в наши ряды. Откуда что берется. Подумай только: юнкера и студенты противились объединению и едва не перепороли друг друга штыками… Юнкера ругают студентов социалистами, а студенты юнкеров — монархистами. Те и другие домогались иметь своего начальника, свой отдел снабжения, свой обоз, и, наконец, каждый из юнцов не прочь прикомандировать к себе по милосердной сестричке, которых и так мало. Нам самим ухаживать не за кем.
КУЛАГИН
Скажи, есть интересные?
КОСТЕНЕЦКИЙ
О-о. Я познакомился с одной толстушкой, так это, доложу я тебе, штучка. Правда, она не красавица, но…
КУЛАГИН
Погонять с недельку на корде — станет красавицей?
КОСТЕНЕЦКИЙ
Кроме шуток, замечательная девушка… Ручки, ножки, щечки и через каждые два-три слова носом шмыгает.
КУЛАГИН
Ха-ха-ха… Познакомишь?
КОСТЕНЕЦКИЙ
С удовольствием. Сегодня же приглашу сделать тебе перевязку. Да, так вот я и говорю, каковы негодяи… Социалисты, монархисты… Нашли время политикой заниматься… Нам нужно бить по врагу кулаком, а не растопыренными пальцами.
КУЛАГИН
Пустяки, какие они политики, в походе сживутся.
КОСТЕНЕЦКИЙ
Возмутителен самый факт. Извольте видеть, митинг открыли. Гражданская война, вообще полна нелепостей и чудес. У красных сапожники командуют армиями, а у нас на взводах стоят полковники и генералы. Лавр Георгиевич перед строем произнес блестящую речь. «Нас разбили на Дону, — сказал он, — но игра еще не проиграна. Большевики съедят сами себя. Нам необходимо продержаться до наступления отрезвления, и Россия еще услышит о наших делах». Ну, я, кажется, заболтался с тобой, побегу.
Он подворачивает полы шинели. По сверкающим лужам шагает к своей роте.
Летит белое полотнище. На нём медленно появляются красные буквы. За столом сидит Кулагин пишет письмо. Буквы слетают. Превращаются в слова. Их разглаживают женские руки на полотнище.
КУЛАГИН
Здравствуй, Ириночка!
Сижу на резном крылечке, жмурюсь на солнце, мечтаю о тебе и о маме.
На фронте я обморозился, больше двух недель провалялся в лазарете, теперь раздышался и вернулся в полк. Пишу из станицы из-под Ростова, пользуясь случаем — в Москву и Питер едет специальный курьер.
Ириночка, буду с тобой откровенен… Наши дела неважны. Седой Дон, тихий Дон, чтобы его черт побрал! На Дону мы, русские офицеры, всю зиму отбивались от солдатни и матросов, защищали самостоятельность края и пытались не допустить его разорения, а само казачество, за малым исключением, проявило ко всей кутерьме величайшее равнодушие. Уходим за Дон, в степи… Щади маму, она ничего не должна знать. Милая мамочка… На ее глазах, должно быть, не высыхают слезы… В своей полутемной комнатке перед старыми иконами она вымаливает мне жизнь… Поймете ли и простите ли вы меня за все причиняемые вам страдания? Вся Россия несет возложенный на нее судьбою крест. Пятый год воюем. Под каждой крышей — горе, и почти в каждой русской семье — покойник. Со мною в лазарете лежал раненый кадет, еще совсем мальчик. Большевики убили у него брата и отца. Мужество, с которым этот юноша переносит свое страшное горе, растрогало меня до глубины души. Сколько их, еще совсем детей, погибло с нами в донских степях, сколько затоптано безвестных могил… Ты подумай, Ириночка, как прекрасно сказал генерал Алексеев в Новочеркасске на похоронах кадет: „Я поставил бы им памятник — разоренное орлиное гнездо и в нем трупы птенцов — на памятнике написал бы: „Орлята умерли, защищая родное гнездо, где же были орлы?““
Уходим в неведомое… Мы одиноки… Каково наше политическое credo? Никто ни черта не понимает, и все обозлены. Много наших офицеров служит в украинских национальных частях, уже тем самым поддерживая нелепую и дикую самостийность. Или чего стоит Кубань, куда мы, вероятнее всего, пойдем? В Екатеринодаре главные силы штабс-капитана Покровского составляет русское офицерство. Сам же Покровский потворствует низменным проискам рады.
Все, чем жив человек. Все, чем жив человек, растоптано и заплевано… Россия представляется мне горящим ярмарочным балаганом или, вернее, объятым пламенем сумасшедшим домом, в котором вопли гибнущих смешиваются с диким свистом и безумным хохотом бесноватых. Мы не политики, а всего-навсего лишь сыны своего отечества и солдаты черного лихолетья… Жизнь, видимо, заставит разобраться кое в чем, но учиться придется уже под огнем. Мы одиноки… Призрак России, светлый, как утренняя заря, витает над нами и укрепляет твердость сердец наших.
Верим в помощь старого доброго боженьки и в светлый ум вождей.
Целую и обнимаю Николай.
10 февраля 1918».
Распутица. Армия выдвигается. Большой обоз с беженцами и ранеными. Вымотанные лошади утопают в грязи по брюхо. Телеги и брички плывут по жиже, как лодки. Люди бредут молча. Слышаься устрашающие крики ездовых и свист кнутов. Кадеты и гимназисты гнутся под тяжестью винтовок. Престарелые полковники шагают в строю, бодро разгребая ногами грязь. Молодая женщина в чавкающей грязи высоко подобрав юбки, идёт в одних чулках. Раскрасневшееся лицо ее заплакано. Растрепанные светлые волосы падают на глаза. В высоком фаэтоне едет с сыном седой генерал Алексеев. Форменная фуражка его нахлобучена по самые уши. Из-под захватанного козырька строго поблескивают очки. От резких толчков на иссохшей старческой шее мотается голова. Обочиной дороги подбадривает войска Корнилов. Он проносится на кабардинском скакуне. Калмыковатое лицо его сурово. Вскинутую голову покрыапет текинская черная папаха. Одет он в заношенный нагольный полушубок. На командующего устремляются восторженные глаза. Вослед ему гремит надсадное «ура».
СТАВРОПОЛЬЕ, ПОД СЕЛОМ ЛЕЖАНКОЙ.
По квартире ходит Кулагин. Сильно хромает. Садится ужинать.
КОСТЕНЕЦКИЙ
Произошло первое крупное столкновение. Мы,потеряв в бою троих убитых и семнадцать раненых, ворвались в село, где и расказнили до шестисот человек. Расправу чинили все желающие. Казаки сводили с мужиками свои счеты. Офицеры мстили за поруганное звание, честь мундира. Разгоряченные боем юноши уверены, что, расстреливая и вешая людей в кожухах и солдатских шинелях, они спасают родину. Одним хотелось испробовать действие новеньких, еще не пристрелянных винтовок. Другие на поставленных на колени жертвах практиковались в рубке. Будет что порассказать.
КУЛАГИН
Какая гадость…
Костенецкий замолкает на полуслове.
КУЛАГИН
Казнить, такую массу пленных, к тому же еще они и русские. Неужели невозможно было ограничиться расстрелом главарей, агитаторов или, наконец, каждого десятого?
КОСТЕНЕЦКИЙ
Черта с два. Попробуй разберись, кто у них начальник и кто подчиненный. Босая команда какая-то. Сегодня он кашевар, а завтра командир. Для верности мы их и стреляли подряд, как вальдшнепов.
САГАЙДАРОВ
Знаете, господа, у них фронтом командует бывший казачий фельдшер Сорокин, честное слово. Каково? Или вчера под Егорлыкской захвачен комиссар, оказавшийся самым настоящим каторжником, честное слово.
КУЛАГИН
Не в каторжниках дело, прапорщик, вы городите вздор.
Поднимается захмелевший румяный Володя. Улыбается. Тянется чокаться.
РУМЯНЫЙ ВОЛОДЯ
Перестань, Коля, сентиментальничать и не горячись попусту… К бабе на рога всю философию… Будем уничтожать хамов. Они мешают нам жить, любить и веселиться… Меня, например, в Саратове невеста дожидается…Ну, и должен же кто-нибудь спасать Россию? Время слов минуло, настала пора великих дел. Выпьем за поэзию и за мою невесту. Это такая, доложу вам девочка…
КУЛАГИН
Я понимаю, но нужно ни капельки не любить страну, чтобы клеймить весь народ клеймом каторжника.
КОСТЕНЕЦКИЙ
Понимаешь, а канючишь. Что ж, прикажешь их с собой возить или, выпоров, отпустить, чтоб завтра опять с ними встретиться? Ты забыл о самосудах, чинимых над офицерами? Забыл об издевательствах, которые каждому из нас приходилось переносить на фронте? А наши близкие, оставшиеся в России? Разве комиссары будут с ними церемониться? Попадись мы с тобой к ним в лапы, думаешь, они пощадят нас? Ты забыл станицу Каменскую, где матросы предали наших разведчиков лютой и ужасной казни? Пощады нет, мы идем ва-банк.
КУЛАГИН
Ну, а что же командование?
РУМЯНЫЙ ВОЛОДЯ
Командование сделало вид, что ничего не замечает.
Костенецкий наполняет рюмки коньяком
КОСТЕНЕЦКИЙ
Да. Россия гибнет. Мы — единственный оплот рухнувшей государственности, мы — совесть нации. Народ воспринял революцию, как захват чужого добра. Буржуазия дрожит за свою шкуру — не дико ли? В Ростове именитые мужи купечества и промышленности пожертвовали на нашу армию гроши, а на смену нам пришли большевики и наверняка загребли их миллионы. Социалисты, вроде нашего прапорщика, травят нас, как врагов народа. Казаки косятся… Мы в полном одиночестве. Нас горсточка. Нам ли проповедовать гуманность и щадить поставленного на колени врага? Нет и нет… Верхушка дворянства и буржуазии своей преступной бездеятельностью предала Корнилова во время августовского выступления. Верным России осталось лишь кадровое офицерство. На нас история ставит главную ставку. И потом, эта молодежь-кадеты. Ее нужно воспитать в нашем духе. Они закалятся в боях и пойдут с нами до конечной цели. Выпьемте, господа офицеры, за торжество нашего правого дела, за молодежь и, пожалуй, за твою, Володя, невесту!
Кулагин выходит. Весенняя ночь полна сияющих звезд. В саду на голых деревьях табором располагаются на ночлег грачи. Над селом стелется тревожная тишина. Она нарушается сонным мычанием коровы, раскатом одинокого выстрела или глухим, словно из-под земли рвущимся, рыданием солдатки, оплакивающей мужа.
У ворот на бревне, опираясь подбородком на палку и точно окаменев, сидит дядек. Кулагин выкуривает папиросу.
КУЛАГИН
Ты казак или иногородний?
ДЯДЕК
Я-то? Я в работниках тут околачиваюсь. Та-ак… Значит, за царя воюете?
КУЛАГИН
Нет, не за царя.
ДЯДЕК
А чего у вас порядки старые? Все, извиняюсь, при погонах и под флагом царским ходите?
КУЛАГИН
Старое знамя дорого нам, как символ единой мощной России, Старое знамя дорого нам, как материнское благословение, как имя, данное при крещении… Тебе понятно?
ДЯДЕК
Очень даже понятно. Наши хуторские именьишка тут неподалеку растащили и землишку бросовую запахали. Судом теперь судить их будете или прямо пороть и вешать?
КУЛАГИН
А большевики вас не пороли и не вешали?
ДЯДЕК
Пока бог миловал. Они больше насчет митингов любители. Правда, расстреляли тут одного баринка, так то ж была собака, всю волость долгами оплел.
КУЛАГИН
Придут вот немцы и заберут нас совсем: с землею, со вшами, с лаптями. Тогда узнаем, где раки зимуют.
ДЯДЕК
Всю Расею не заберут… Расея, она обротать себя не даст… Я, ваше благородие, смолоду тыщу городов прошел, деревень — несчетно, народов сколько перевидал, и кругом тебе, не обессудь на моем глупом слове, один пашет, а семеро ему шею гложут. Нынче, ваше благородие, не только немец, сам велезевул со всем его воинством из-под нас землю не выдерет, мы в нее по бороду вросли. Придут немцы — возврату им не будет, по одному передушим.
КУЛАГИН
У тебя у самого-то ведь никакой земли нет?
ДЯДЕК
Дадут, позавчера на митинге общество постановило вырезать всем неимущим полный надел… Я тут на хуторе и вдову себе высмотрел… Пожили по старинке — почудили, нынче хочется пожить по новинке. Может, еще чуднее будет, а все-таки хочется, и никаким немцам хомут надеть на себя не дадим. Ваш генерал перед сходом высказывал: «Воюем, мол, за веру, за отечество, за счастье». Какое там счастье, простой народ бьете, вон висят…
На площади в лунном свете сереют повешенные.
Рассвет.
На улице горнист играет зорю.
КУЛАГИН
Взвод. Готовимся к выходу.
К Кулагину подходят расторопный гимназист Щеглов и оправившийся после ранения кадет Юрий Чернявский.
Чернявский перенимает от Кулагина манеру носить фуражку, щурить глаз на дым папиросы, старается подражать ему в походке и разговоре.
ЧЕРНЯВСКИЙ
Корниловский полк молод?
КУЛАГИН
Да, кадет. Историю свою ведём с империалистической войны, но по-настоящему сформировались только на Дону под большевистским огнем. Выведенный с западного фронта кадровый состав полка почти целиком погиб и рассеялся при переходе через Украину и в боях за Ростов и Новочеркасск.
ЧЕРНЯВСКИЙ
А как же мы собрались снова? Откуда офицеры?
КУЛАГИН
Молодой полковник Неженцев за короткое время сумел подобрать образцовых командиров, при содействии которых полк и был сколочен в железный кулак.
ЧЕРНЯВСКИЙ
Николай Александрович, возможно ли так отличиться, чтоб сразу получить георгин всех степеней?
КУЛАГИН
А тебе очень хочется отличиться?
ЧЕРНЯВСКИЙ
О, да.
КУЛАГИН
Какой же подвиг совершить ты намерен?
ЧЕРНЯВСКИЙ
Не знаю… Ну, я могу первым броситься на штурм большевицкой крепости или, если представится случай — клянусь! — взорву целый поезд с комиссарами.
Кулагин смеётся
ЧЕРНЯВСКИЙ
Мало в нашем походе героического… Грязная работа, вши, у меня ноги посбились до мослов… Я не такою представлял войну.
Армия движется. Серая степь, курганы, по горизонту маячат охранительные разъезды.
Навстречу колоннам, пришпоривая коней, мчится разведка. К свите командующего подлетает конник.
КОННИК
Ваше превосходительство… Станица… Два полка противника… Легкая батарея…
Сумрачный Корнилов, не поднимает глаз. Резко перебивает.
КОРНИЛОВ
Выбить.
Скачут ординарцы. Командиры, откозыряв, бегут строить полки для атаки.
Станица встречает победителей хлебом-солью и колокольным звоном. Бабы разводят по хатам и отпаивают молоком людей. На площади перед общим сбором, бородатые казаки порют провинившихся сыновей и внуков.
Наскоро, под музыку, хоронят своих убитых и выступают.
Опять степь, курганы.
КОННИК
Ваше превосходительство, впереди станица, справа хутор, замечено скопление большевиков…
КОРНИЛОВ
Выбить. До Екатеринодара остаётся не больше четырех переходов. К начальствующему над войсками Кубанской рады штабс-капитану Покровскому послать разведчиков с приказом командующего: Держать город!
СТАНИЦА КОРЕНОВСКАЯ
Пальба сливается в сплошной гул Образуется огненный круг. Тысячи людей летят в круг смерти, Их подбирают скелеты. Укладывают друг на друга.
Корниловцы двигаются цепями вдоль полотна железной дороги.
Дружно наступают. Заламывают фланг красных.
Бронепоезда перекидывают на офицеров ураганный огонь. Марковский и Корниловский полки начинают пятиться. На бугре показывается, четко вырисовываясь на фоне синего неба, командующий, окруженный штабными генералами и конвоем текинцев. Офицеры быстро в рост, не сгибаясь, идут вперед.
Стреляя беспрерывно, цепи сближаются шагов на сто Залегают. Бронепоезда вынуждены прекратить огонь.
Кулагин со взводом лежит в передовой цепи. Встречный пулемет широким веером сыпет на сухую землю крепкий град.Бок о бок со взводным лежат кадет и немного подальше — Костенецкий. Низко, как тень, мелькает снаряд. Улетает фуражка. Вихрем взметаются волосы на голове Взрыв. Охает Костенецкий. Кулагин, не поднимая головы, косит глаза в его сторону. Видит, как тонкие слабеющие пальцы распрямляются на прикладе.
КУЛАГИН
Убит?
КОСТЕНЕЦКИЙ
Нет… В плечо.
Звучит команда
Приготовсь к атаке…
С другой стороны
Цепь, вперед…
Цепи поднимаются молча, в один и тот же миг.
Стрельба захлебывается.
С винтовками наперевес. На ходу подравниваются для удара. Цепи сближаются в холодном блеске штыков.
Кулагин видит перед собою солдат в распахнутых шинелях, парней в городских пальто и пиджаках. С папиросой в зубах шагает матрос первой статьи Васька Галаган. Храбро выставляет открытую — в густой татуировке — грудь. Глаза у всех круглы, зубы оскалены, немые рты сведены судорогой.
Минута равновесия…
Офицеры показывают штык.. Красные откатываются… бегут. Лишь матросы и немногие старые солдаты принимают удар. Все перемешивается. У кого нет штыка, тот глушит прикладом. Блистают вспышки револьверных выстрелов. Короткие вскрики мешаются с рычанием и отрывистыми словами ругательств. Галаган, поддевая на штык, кидает офицеров через себя. Кулагин колет в два приема. Выбивается из сил. Бросает винтовку. Принимается стрелять из нагана в согнутые спины, в волосатые затылки.
Издалека катятся, нарастая, крики
Кавалерия… Давай, дава-а-ай!
С пригорка карьером спускается красная сотня. Храпящие кони, приложив уши и распластавшись, летят, точно не касаясь земли. Всадники лежат на шеях коней, полы черкесок бьются над ними, как черные крылья. Выкинутые над головами шашки сверкают.
КУЛАГИН
Огонь! По кавалерии!
Командир поворачивается к своей сотне.
КОМАНДИР
Рубай!
Командир первым врывается в гущу офицеров. Работает шашкой с молниеносной быстротой.
Хлест и хряск, стон и взвизг стали, скользнувшей по кости.
Роты офицерские строятся ежиком. Поспешно отбегают. Стреляют. Сражение перекидывается на другой участок.
Из-за станицы доносится слитный бой барабанов и резкие рожки горнистов, играющих атаку.
Станица окончательно взята. По улице скачет со своими текинцами хмурый Корнилов. Несколько домов переполнены ранеными. В разбитые окна неслись крики и стоны.
Кулагин находит друга. Костенецкий переодет, перевязан и уложен в постель. У изголовья плачет, надвинув на глаза белую косынку, Варюша.
КУЛАГИН
В кость? В мякоть?
КОСТЕНЕЦКИЙ
Пустяки, не беспокойся.
ВАРЮША
Пуля попала ниже ключицы. Задела верхушку легкого и вышла под лопатку…
Два казака вносят и кладут на пол хрипящего в беспамятстве есаула. Одно ухо его вместе с лоскутом щеки было ссечено. Из обрывка рукава торчит сочащаяся алой кровью, отхваченная выше локтя рука. От линии обруба кожа вздернута на полвершка. Белая кость обнажена. Варюша принимается перевязывать искалеченного есаула.
КУЛАГИН
Еще несколько таких боев, и от армии останутся рожки да ножки. Связанные обозом, мы лишены возможности маневрировать, У нас нет тыла. Во что бы то ни стало мы должны все время побеждать: даже один-единственный проигранный бой явится для всех нас гибелью, поголовным уничтожением.
КОСТЕНЕЦКИЙ
Дурная игра.
КУЛАГИН
Да, шансы на выигрыш призрачны… Но что же делать? Необходимость толкает нас продолжать игру до последнего патрона. Судьбе, видимо, угодно за горе и позор России расплатиться нашими головами… Вот слушай последние минуты атаки красных. Летит, понимаешь, и прямо на меня. Пасть — во! Борода — во! Глаза, как фонари горят. Я ему прямо в морду щелк, щелк… Что за черт, думаю, осечка? Щелк, щелк, ну — пропал, конец… И только уже после боя сообразил, что в нагане-то у меня ни одного патрона не оставалось. Спасибо этому моему Санчо-Пансо, Чернявскому, осадил разбойника, а то бы…
Костенецкий дремлет, сжав поблекшие губы.
ЧЕРНЯВСКИЙ
Николай Александрович В штаб пришло достоверное сообщение. Кубанская рада и ее ставленник Покровский покинули город и ушли за Кубань
КУЛАГИН
Вот и отдохнули.
Звучит сигнал.
Армия переходит реку Кубань. Взрывает за собой мост.
Армия входит в Закубанье.
КОРНИЛОВ
Обстановка.
ОФИЦЕР
Мы ввались в осиное гнездо. Черкесы выставили под наши знамена конный полк, собранный из всадников бывшей Дикой дивизии. Хуторяне, опасаясь мести, поголовно поднялись на защиту своих животов. Казаки отошли в сторону и выжидают.
Красные сидят на хвосте.
КОРНИЛОВ
Уничтожить.
Юрий Чернявский лежит рядом с Кулагиным в канаве.
ЧЕРНЯВСКИЙ
Николай Александрович! Мне война окончательно разонравилась. Я отупел от усталости. Случалось, что я после боя остаюсь со сверстниками на поле достреливать раненых и пленных.
КУЛАГИН
Да, в плен не брала ни та, ни другая сторона.
ЧЕРНЯВСКИЙ
Страдания меня не трогают, и кровь больше не волнует. Не радует и георгиевский крест, полученный за кореновский бой. А давно ли я робел от грозных окриков классного наставника, боялся выходить ночью в полутемный коридор, трепетал при встречах на ученических балах с кудрявой гимназисткой Стасей…
КУЛАГИН
И только о собственной смерти ты не можешь размышлять спокойно. Каждым ударом своего маленького задубевшего сердца ты торопишь армию выйти из-под ударов противника, забраться в дикие, недоступные горы…
ЧЕРНЯВСКИЙ
Перво-наперво вымоюсь в бане, потом влюблюсь в черкешенку, потом займусь охотой, потом…
КУЛАГИН
Огонь… Цепь, огонь! Пулеметы, огонь! Чернявский, какого черта не слушаете команду? Ложитесь!
Юрий видит невдалеке в канаве своего взводного, присевшего на корточки. Рядом что-то бякается, обдаёт брызгами. Под ноги медленно подкатывается стакан снаряда…
ЧЕРНЯВСКИЙ
Конец… вот
Снаряд не разрывается. Кадет перешагивает через него. Ловит взгляд взводного. Краснеет. Затем припадает на колено. Почти не целясь, начинает стрелять по мелькавшим на бугре шапкам красногвардейцев.
Сыпет дождь…
Вся армия лежит в болотистой низине. Беспорядочной стрельбой отгоняет наседающих со всех сторон мужиков.
ЧЕРНЯВСКИЙ
Кто это ползёт?
КУЛАГИН
Вот молодец командующий! Из обоза, выгоняет на линию огня всех
ЧЕРНЯВСКИЙ
Так ведь это профессора, адвокаты, социалистические вожди.
Они волокут за собой винтовки. тоже стреляют. На немытых, обросших лицах — ужас, обида, недоумение…
Играет труба
Корниловский полк головным входит в хутор.
КУЛАГИН
Ну, как, Юра, струхнул? Екнула селезенка?
ЧЕРНЯВСКИЙ
Никак нет, Николай Александрович.
КУЛАГИН
Господа! Герою честь, герою слава…
Смущенного Юрия хватают и принимаются качать. Взлетая над головами соратников, он крепко держит над собой в вытянутой руке винтовку. Улыбается.
КУЛАГИН
Песенники, вперед!
Несколько человек выбегают из строя.
Полк ухает, с невеселым весельем подхватывает. По вечерней улице звучит казарменная песня.
Внезапно из ближайшего двора выбегают два солдата и полураздетая растрепанная баба. Все с винтовками. Они встают перед хатой в ряд, локоть в локоть, вскидываю винтовки. Открывают частую стрельбу.
Падает запевала… Падает князь Шаховский, падает еще кто-то…
ГИМНАЗИСТ ЩЕГЛОВ
Пулемет сюда
ПОЛКОВНИК НЕЖЕНЦЕВ
Корниловцы, стыдитесь!
Он выдергивает из кобуры револьвер, быстро и прямо подходит к троим… Почти в упор он убивает одного солдата, другой бросается бежать, но, пробитый сразу несколькими пулями, повис на заборе. Подскакавший черкес конем сшибает женщину. Не успевает еще она упасть, как легким и мастерским ударом шашки всадник ссекает ей голову начисто, по самые плечи. Голова катится офицерам под ноги, завертываясь в разлетевшиеся пышные волосы.
ПОЛКОВНИК НЕЖЕНЦЕВ
Зажечь хату
КУЛАГИН
Разрешите, Митрофан Осипович, оставить до утра, людям под открытым небом ночевать холодно. Перед выступлением запалим весь хутор.
ПОЛКОВНИК НЕЖЕНЦЕВ
Согласен
Благообразные старики ползают на коленях. Седыми бородами вытирают грязь с сапог победителей.
САРАЙ.
На сене отдыхают корниловцы. Забегает Дмитрий Чернояров.
ДМИТРИЙ
Какой части?
ЧЕРНЯВСКИЙ
Корниловцы. Что угодно?
ДМИТРИЙ
Не может быть… Разрешите представиться — член законодательной рады Дмитрий Михайлович Чернояров.
Все молчат. Лежат в вольных позах.
ДМИТРИЙ
Вы, господа, не подумайте обо мне дурно. Мы, члены правительства, находимся в таких же условиях, что и рядовые чины отряда. Наравне со всеми голодаем, спим по-казацки на кулаке, сами ухаживаем за своими лошадьми.
ЧЕРНЯВСКИЙ
Позвольте узнать, какие стратегические или тактические соображения побудили вас вчера заночевать в степи под проливным дождем
ДМИТРИЙ
Лиха беда заставила. В ту проклятую ночь даже курить было запрещено, чтобы не обнаружить своего местопребывания.
ЧЕРНЯВСКИЙ
Ха-ха-ха… Вы — законная власть на Кубани и боитесь себя обнаружить?
ДМИТРИЙ
Ничего не попишешь… У нас только было начала развертываться законодательная работа, а тут, извольте, война. Так никогда и никакого порядка в крае не наладишь.
ГОЛОС ИЗ УГЛА
Сами виноваты. Партийные и социалистические интересы вы ставите выше интересов государственных и национальных.
ДМИТРИЙ
Как бы там ни было, а большевикам скоро крышка. По секрету могу сообщить: час тому назад состоялось заседание рады по вопросу о соединении с вами, и, понимаете, господа, никаких разногласий. Полное единодушие. Мы, кубанцы, весьма довольны тем, что вы присоединяетесь к нам.
ЧЕРНЯВСКИЙ
А почему не наоборот?
ДМИТРИЙ
Кажется, ясно… Вы мало знакомы с местной обстановкой, вы пришли на нашу территорию, вы…
КУЛАГИН
Чепуху городите, не знаю, как вас титуловать. Кубань не африканская республика, а всего-навсего область государства Российского.
ДМИТРИЙ
Я вас не понимаю…
КУЛАГИН
И напрасно.
ДМИТРИЙ
Мы, радяне, не разделяя политических убеждений монархистов, разумеется, склоняем головы перед светлыми личностями Корнилова и Алексеева, но тем не менее будем со всей решительностью отстаивать самостоятельность края, ибо имеем на таковую историческое право. У нас, могу сообщить по секрету, уже выработаны и принципиальные условия, при строгом соблюдении которых только и может произойти соединение нашей армии с вашей.
КУЛАГИН
Во-первых, у вас не армия, а отряд, во-вторых, интересно знать, что вы предпримете, если Корнилов потребует полного и безоговорочного подчинения?
ДМИТРИЙ
Ну, знаете, если вопрос будет так заострен…
КУЛАГИН
То?
ДМИТРИЙ
Мы, разумеется… подчинимся.
Кулагин хохочет.
КУЛАГИН
Итак, говорите, поход полон неудобств?
ДМИТРИЙ
Ничего не поделаешь, приходится мириться. Сегодня, например, нам отведено помещение школы, где и спим на грязном полу все сорок человек, все правительство. Бывает и хуже. Под Тахтумукаем большевики окружили наше войско, и, не хвалясь скажу, только присутствие членов рады на линии огня спасло положение. Когда казаки и простые отрядники видели нас, своих избранников, рядом с собой, то воодушевлялись и смело бросались в контратаки, шли на верную смерть: кололи, рубили, резали — красота… В ауле, где мы последний раз дневали, большевики разграбили все до последней нитки, и, смешно сказать, мне, члену правительства, пришлось пить чай прямо из конного ведра через край.
КУЛАГИН
А где же ваша рада растеряла чайные сервизы?
ДМИТРИЙ
Увы… Отступление было столь поспешным, что войсковой атаман впопыхах забыл в городе булаву, без которой, по старым казацким традициям, он и власти-то над войском не имеет.
КУЛАГИН
Значит, большевики как следует наломали вам хвост?
ДМИТРИЙ
Счастье, господа, изменчиво… За нами — Кубань, казачество и, наконец, правда.
Он взваливает на горб вязанку сена и выходит.
ПОРУЧИК ДАБИЖА
Фрукт, И за каким чертом нам с ними связываться?
КУЛАГИН
Вы не политик, князь. Оставим эти неприятные вопросы на усмотрение начальства.
ПОРУЧИК ДАБИЖА
И горжусь тем, что не политик. В свое время всех нас учили воевать, а не рассуждать.
Все храпят.
ШТАБ АРМИИ
АЛЕКСЕЕВ
Иван Павлович, объясните ради бога, что это за генерал Покровский? Я что-то не помню такого имени.
РОМАНОВСКИЙ
Проходимец, ваше превосходительство, каких свет не видал. В старой армии сей гусь служил в авиации в чине штабс-капитана. В революцию прибыл на Кубань и за несколько месяцев сделал карьеру. Рада пожаловала его сперва полковничьими, а через недельку и генеральскими погонами. К тому же, по сведениям разведки, преотчаяннейший интриган и политикан.
АЛЕКСЕЕВ
Странная публика эти провинциальные властители. С ними каши не сваришь. Еще перед рождеством из Новочеркасска послал я в Екатеринодар представителя нашей армии генерала Эрдели. Почему они не воспользовались услугами этого энергичного и умного человека, если уж не имеют своего полководца?
Романовский пожимает плечами.
Дверь распахивается. Входит дежурный офицер
ДЕЖУРНЫЙ ОФИЦЕР
Его превосходительство Лавр Георгиевич Корнилов.
Корнилов быстро входит.
КОРНИЛОВ
Иван Павлович, по какому это случаю на площади весь вечер играет оркестр? Прилег было вздремнуть — не могу. Всю голову разломило. Пошлите выяснить, и нельзя ли… прекратить.
Романовский выходит.
Корнилов с Алексеевым некоторое время молчат. Корнилов крепко, до хруста в суставах, потирает маленькие сухие руки.
КОРНИЛОВ
Бродить по степям и дольше немыслимо. Люди измучены, потери весьма значительны, армии грозит гибель, если… если в ближайшие дни мы не возьмем города. Ваше мнение, генерал?
АЛЕКСЕЕВ
Полноте, Лавр Георгиевич, зачем вам знать мое мнение? Чтоб не согласиться с ним? Вы — командующий, вам и вожжи в руки.
Судорога бешенства мелькает в лице командующего.
КОРНИЛОВ
Нас раздавят. Немыслимо вести войну с ордой сброда. Нам нужна база. Город может спасти положение. Поднимем сполох, кликнем клич, верхи казачества и всякий честный человек, в ком сохранилась хоть искорка патриотизма, будут с нами.
АЛЕКСЕЕВ
На Дону мы допустили ошибку, понадеявшись на казачество. Мне кажется, что на Кубани вы, Лавр Георгиевич, эту ошибку повторяете.
КОРНИЛОВ
Неправда. Вы не понимаете или не хотите понять теперешней обстановки… Три хороших перехода, и мы будем в городе. Смелым бог владеет. Риск….
Алексеев поднимает лобастую лысеющую голову. Расстроенное лицо его болезненно морщится. Проницательные глаза в золотых очках строги.
АЛЕКСЕЕВ
Риск уместен в картежной игре, Я сторонник расчета и плана. Простите меня за вольность, но на войне приходится больше рассчитывать на штык, а не на святителей. Хорошего командира полка я не променял бы на угодника. Понадеялись на бога, — японскую кампанию проиграли, да и германскую тоже… Силы неравны, и с этим нельзя не считаться.
КОРНИЛОВ
Что ж, я должен избегать встречи с большевиками? Должен беречь своих людей от пуль неприятеля?
АЛЕКСЕЕВ
Нет, нет. Борьбу необходимо продолжать со всей решительностью. Всякая армия, как известно, загнивает от бездействия, но, повторяю, силы неравны… Оттяните войска в Сальские степи, дайте людям и лошадям отдых, сократите обоз, и там, поверьте, недолго придется ждать настоящего дела. Под боком — Дон, на Украине — чехословацкий корпус.
КОРНИЛОВ
Сальские степи, не я ли месяц назад настаивал на том, чтобы идти именно туда? Весь генералитет — Деникин, Марков, Богаевский, Лукомский, Боровский, Иван Павлович и, наконец, вы — уговорили меня повернуть на Кубань. Теперь о Сальских степях думать поздно, это у черта на куличках, а у нас снаряды и патроны на исходе, продовольственные запасы иссякли, конский состав разбит, в обозе шестьсот сорок раненых, люди вымучены до последней степени… Я возьму город во что бы то ни стало. Так честь, так долг, так совесть велят!
АЛЕКСЕЕВ
Авантюра. Город вряд ли удастся взять, а рискуете вы всем. Ваш долг перед родиной…
Корнилов поднимается. Раздувающиеся ноздри трепещут, губы дрожат
КОРНИЛОВ
Я прекрасно сознаю свои обязанности перед Россией. Простите, генерал, но вы не понимаете простой истины: пусть поражение, но только не срам.
Входит Романовский.
РОМАНОВСКИЙ
На площади по приказанию Покровского под музыку вешают местных жителей, заподозренных в сочувствии большевикам. Я распорядился прогнать музыкантов.
КОРНИЛОВ
Отлично. С рассветом мы выступаем на Ново-Дмитровскую. Авангардом пустить Марковский полк, а то его офицеры жаловались, что я им не даю возможности отличиться. Арьергардом — юнкеров.
Начальник штаба Романовский молча кланяется.
Сыпет весенний дождь.
Темно. По размокшим дорогам выступают передовые полки. Тянется обоз, штабы, повозки с больными и ранеными.
Станица Ново-Дмитровская раскинута по широкому бугру. Оттуда встречают наступающих огнем пулеметов и батарей.
Путь к станице преграждает буйствующая речка, на которой все мосты и переправы уничтожены.
Съезжаются всадники. Докладывают полковнику.
Бродов не нашли
Дует холодный ветер. Мокрыми хлопьями валит снег.
Люди покорно мокнут и дрожат.
Ветер. Вьюга. Тьма окутывает снежное поле.
Полки стоят по колено в ледяной каше.
ЧЕРНЯВСКИЙ
Николай Александрович, терпенья не хватает, в атаку бы, что ли… Так и так пропадать.
КУЛАГИН
Бегай, Юрик, грейся. Всем плохо, и все терпят.
Корниловцы, составляют ружья в козлы. Не обращают внимания на высокие разрывы шрапнели Борются, тузят друг друга по бокам. Кадет, не теряя из виду своего взвода, начинает бегать от межи до какого-то столбика и обратно. Обмерзшая шинель гремит на нем. Закоченевшие пальцы еле держат винтовку. На прикладе настывает ледяная корка.
Офицерский Марковский полк подбирается к самому берегу.
Марков бегает по цепи. Хлопает себя по голенищу плетью
МАРКОВ
Господа, господа, за ночь мы перемерзнем здесь, как суслики. Помощи ждать неоткуда. Надо решиться.
ПРАПОРЩИК
Мы за вами в огонь и в воду.
Марков срывает залепленную мокрым снегом папаху. Крестится
МАРКОВ
Благодарю, господа! Благодарю за доверие!
Поднимает над головой винтовку. Первым лезет в речку
МАРКОВ
Ну, с богом! За мной!
Переплывают речку. Гремит ура. Выстрелы. Всё стихает.
МАРКОВ
Станица взята…
Армия окружает Екатиренодар.. Гремит бой.
КОРНИЛОВ
Неженцева в штаб.
Входит Неженцев
КОРНИЛОВ
Здравствуйте, дорогой.
НЕЖЕНЦЕВ
Разрешите отрапортовать
КОРНИЛОВ
Отставить. Не до церемоний. Садитесь и рассказывайте. Когда будем в городе?
НЕЖЕНЦЕВ
К сожалению, Лавр Георгиевич, ничем не могу порадовать. Полк тает. Сегодня два раза ходили в атаку и не продвинулись вперед ни на шаг.
КОРНИЛОВ
Знаю, знаю. Я уже распорядился выслать на пополнение полка две сотни мобилизованных казаков. Хватает ли патронов? Каково настроение? Когда будем в городе?
НЕЖЕНЦЕВ
Патроны на подборе. Люди измотаны, засыпают в окопах. Настроение падает. Час назад, когда я приказал возобновить атаку, цепи… не поднялись.
Корнилов отбегает в угол комнаты
КОРНИЛОВ
Что? Корниловцы отказались идти в атаку? Позор! Позор!
Командир полка опускает голову.
КОРНИЛОВ
Значит, действительно дела неважны
НЕЖЕНЦЕВ
Старого состава в полку осталось меньше половины, пополнения… сами знаете…
КОРНИЛОВ
Все это я прекрасно понимаю и лично вас, Митрофан Осипович, ни в чем не виню. Нужно поднять дух людей и внушить им, что город должен быть взят во что бы то ни стало.
НЕЖЕНЦЕВ
Слушаюсь.
КОРНИЛОВ
Почти два месяца, как мы выступили из Ростова, и до вчерашнего дня армия с честью выполняла все приказания своего командующего. Неужели теперь, когда осталось сделать одно усилие, ряды дрогнут? Нет! Я скорее застрелюсь, чем отступлю от города, — так и передайте полку.
НЕЖЕНЦЕВ
Лавр Георгиевич…
КОРНИЛОВ
На один наш выстрел большевики отвечают залпом. Против одного нашего бойца выставляют десяток… Медлить нельзя, иначе войска потеряют сердце. Сегодня же… Я вас больше не задерживаю. Желаю удачи. С богом!
Новое наступление. Падает Неженцев.
ШТАБ АРМИИ
Перед Корниловым Полковник Барцевич.
КОРНИЛОВ
Неженцев убит на позиции. Романовский ранен Начальником штаба назначаетесь вы,полковник. Диктую приказ:
ПРИКАЗ
Войскам добровольческой армии
Ферма Кубанского экономического общества.
Марта 29, 1918 г.
12 ч. 45 м. утра
1) Противник занимает северную окраину города Екатеринодара, конно-артиллерийские казармы у западной окраины города, вокзал Черноморской железной дороги и рощу к северу от города. На Черноморском пути имеется бронированный поезд, мешающий нашему продвижению к вокзалу.
2) Ввиду прибытия ген. Маркова с частями 1-го Офицерского полка возобновить наступление на Екатеринодар, нанося главный удар на северо-западную часть города.
а) Ген. — лейтенант Марков — 1-я бригада. 1-го Офицерского полка четыре роты, 1-го Кубанского стрелкового полка один батальон, 2-я отдельная батарея, 1-я инженерная рота — овладеть конно-артиллерийскими казармами и затем наступать вдоль северной окраины, выходя во фланг противнику, занимающему Черноморский вокзал, и выслать часть сил вдоль берега реки Кубани для обеспечения правого фланга.
б) Генерал-майор Богаевский — 2-я бригада. Без 2-й батареи 3-я батарея и второе орудие 1-й отдельной батареи. Один батальон 1-го Кубанского стрелкового полка и первая сводная офицерская рота Корниловского ударного полка — наступать левее ген. Маркова, имея главной задачей захват Черноморского вокзала.
в) Генерал Эрдели — Отдельная конная бригада, без Черкесского конного полка — наступать левее генерала Богаевского, содействуя исполнению задачи последнего и обеспечению его левого фланга и портя железные дороги на Тихорецкую и Кавказскую.
3) Атаку начать в 17 часов сегодня.
4) Я буду на ферме Кубанского экономического общества.
Ген. Корнилов
Орудийная пальба.
В ночном небе пластается зарево пожаров. Горят артиллерийские казармы, кожевенные заводы, дома и лавки на сенном базаре.
К городу со всей Кубани устремлялись партизанские отряды. По степным дорогам пылят подводы с пехотой. Летит кавалерия. К вокзалу то и дело подкатывают эшелоны с Тихорецкой, Кавказской, Тамани, из Новороссийска.
У подъезда штаба обороны дежурят автомобили с потушенными огнями. Вестовые держат наготове подседланных коней. На парадном, присев за пулеметом на корточки, покуривает печатник Астафьев. На лестницах и по коридорам спят вповалку.
В углу зала на диване с мокрым полотенцем на голове лежит юный главком Кубано-Черноморской республики Автономов. Его расталкивает помощник Сорокин
СОРОКИН
Вставай, вставай, обормот, На мягких диванах твое дело дрыхнуть да парады принимать, а воевать тебя нет.
Главком пьяный стонет
АВТОНОМОВ
Доктора… Умираю.
СОРОКИН
Плетей тебе хороших, поганец. Штатские вон уговариваются город сдавать, а ты и не чешешься.
БОЛЬШЕВИК ПЕТЯ РЫЖОВ
Иван Лукич, голубчик, вы не так меня поняли. Никто и не помышляет об отступлении. Я лишь предлагаю перенести штаб на вокзал, на колеса. Ведь ежели ворвутся кадеты, то нас, идейных, перевешают в первую голову, и революция, лишившись вождей, надолго заглохнет во всем крае.
АНАРХИСТ АФРИКАНОВ
Перебьют, перевешают, бежать надо, бежать, Впустим белых в город, как в западню, а потом окружим и прихлопнем
СОРОКИН
Штатская сволочь! Предатели! Забирайте свои зонты, калоши и валитесь к чертовой матери! Останусь без вождей, но с верными революции войсками. Город не сдам.
Сорокин выхватывает шашку. Бросается к дверям
СОРОКИН
На фронт, друзья, на фронт! Долг зовет!
Следом за ним бегут телохранители — казаки Гайченец и Черный.
Сорокин на улице останавливает начальника гарнизона Золотарева
СОРОКИН
Подлец! На фронте кипит святая борьба, а у тебя в тылу убийства и грабежи не прекращаются. Пьяные шайки бродят по улицам, раздевают своих раненых и нагоняют панику на мирных жителей. Часовые на посту курят, разговаривают и никак не соблюдают правил устава. Я сам люблю выпить, но пью, когда боев нет.
Золотарев бормочет. Сорокин хватает его за плечи. Колотит головой о забор
СОРОКИН
Мерзавец… Всеми мерами рассудка и совести ты должен отрезвлять пропойц и громил, а ты сам пьянствуешь, грабишь и ночи напролет прогуливаешь со шлюхами.
ЗОЛОТАРЕВ
Прости…
СОРОКИН
Ну, иди. На глаза пьяный не попадайся, застрелю. Приказываю немедленно восстановить и поддерживать в городе порядочек. Всякие безобразия подавлять силой оружия.
Начальник гарнизона принимает под козырек. Из-под широкого рукава черкески блестит браслет. Сорокин грозит ему плетью. Вскакивает на жеребца. Скачет.
Фрол выходит на улицу.
По железным крышам домов барабанят осколки лопающихся на большой высоте снарядов. Косо висят сбитые вывески. Из окон сыпется на тротуары стекло. На дороге среди разметанных камней торчит скрученный штопором трамвайный рельс.
Катятся, погромыхивая, орудийные запряжки, рессорные линейки Красного Креста и военные повозки с номерными флажками. Партизаны — кто в картузе, кто в треухе, кто в соломенной шляпе. Рваные кожухи, шинели разных сроков, лоскуты и заплаты. На зарядном ящике едет артиллерист в собольей шубе нараспашку. Матрос с нацепленными на босые ноги шпорами трясётся на неоседланной лошади. Держит над головой кружевной зонтик.
По тротуарам, обгоняя обозы, на рысях кавалерия.
Сидит генерал.
Перед ним каша.
Пробегает бедняк.
БЕДНЯК
Вся Расея наша…
Улица гремит из конца в конец.
ОФИЦЕР МОЛОДОЙ,
Куда топаешь? Под лапу попадешь. Пулю слопаешь…
ФРОЛ
Вот оно
В глазу блестит слеза. Он вмешивается в ряды. Идёт в ногу со всеми. Звучит песня.
Офицерик, офицер,
Погон беленький,
Удирай-ка с Кубани,
Пока целенький…
В дверях прачечной охает и причитала старуха
СТАРУХА
Бедненькие, али у них отцов-матерей-то нет? На погибель идут.
Здоровенная трегубая девка тащит ее прочь.
ДЕВКА
Айда, тетка Анна, черт их разберет, не суйся.
СТАРУХА
Я, доченька, сама сирота, знаю, какая жизнь без отца-то без матери… Тридцать годиков, как один денек, у полковника Шаблыкина в услужении прожила, белья-то горы перестирала. Выгорбила меня работушка, высушила заботушка, а полюбовница его Аглаюшка и выгони меня под старость на вей-свет…
ДЕВКА
Будет тебе, тетка, слушать тошно рвать тянет, айда!
СТАРУХА
Выгнала и выгнала. А куда я седую голову приклоню, где кусок добуду? Проучите их, ребятушки, бесов гладких, залейте им за шкуру сала дубового, пускай узнают, какое на свете горе живет…
Изъеденной щелоком красной рукой старуха крестит проходящие роты.
Подкрепления прибывают
Людьми и обозами запружены все улицы и дворы, прилегающие к берегу Кубани, к сенному базару и садам.
С позиции ведут под руки. Несут раненых. Иные бредут и сами, волоча подбитые ноги, зажимая горячие раны. Иные отдыхают под прикрытием домов и заборов.
По мостовой ползёт подстреленный мальчишка.
К нему подбегает санитар
МАЛЬЧИШКА
Кровь во мне застывает.
Обнимает тумбу. Умирает.
Натыкаясь на людей, трусит заседланная лошадь. За ней по мостовой волочатся вывалившиеся из вырванного бока кишки.
За кирпичной стеной — перевязочный пункт. Похожий на скотного резаку, до усов забрызганный кровью, фельдшер бритвой подпарывает штанины и рукава. Спускает с простреленных ног сапоги. Заплаканные и падающие от усталости женщины суетятся около раненых.
ЖЕНЩИНА
Ух, ух! Это же мой муж Федя
Рваная рана на груди, ключом бьёт кровь. Женщина, соывает с головы платок. Принимается затыкать им рану. Санитары еле отрывают ее от носилок.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
На рассвете подлетает к нашим окопам какой-то фраерок в рваной шинелишке и гудит: «Братишки, измена». — «Где, спрашиваем, измена?» — «Все наши командиры дурак на дураке, бить их надо. Сорокин неправильные подает сигналы. И все наши снаряды летят в реку Кубань». — «А ты кто такой?» — «Я, отвечает, подрывник саперного батальона. Бей командиров, они нас продали. Спасайся, моряки, измена». Мы к нему: «Ваши документы?» Он брык и наутек. Мы за ним, он от нас. Догнали, повалили, давай обыскивать. Сдернули сапог — под портянкой флаг белый, сдернули другой — погоны выпали. «Ты что же, дракон, туману нам в штаны напускаешь?» — «Простите, плачет, братишечки, я хотя и не сапер, а поручик, но истинный республиканец, люблю революцию и весь простой народ». — «Ты, кричим, нас любишь, а вот нам за что вашего брата любить?» Только мы его кувыркнули под откос, слышим, гу-гу, гу-гу, тра-та-та, тра-та-та. По всему фронту поднялись ихние цепи и на нас в атаку. Ну, мать честная, накатали мы их гору!
Бум бьет из переулка пушка и откатывается. На крыше сидит наблюдатель
НАБЛЮДАТЕЛЬ
Перелет!
Бум!
НАБЛЮДАТЕЛЬ
Есть!
Бум!
НАБЛЮДАТЕЛЬ
Есть! Крой беглым.
Слободской сапожник Ваня Грибов сидит на лафете подбитой пушки. Гнёт через коленку трепаную гармонь. При каждом выстреле он дергается и хохочет.
ВАНЯ ГРИБОВ
Крой, Микишка, бога нет!
Под забором, раскинув руки, лицом вниз валяется парень в прожженной на спине бекеше. Санитары тянут его за ноги. Рядом стоит телега с мертвецами.
Парень приоткрывает серый глаз
ПАРЕНЬ
Чо?
САНИТАР
Живой?
ПАРЕНЬ
Катитесь отседова.
Парень поворачивается на бок. Сладко храпит.
САНИТАР
Ну, и дьявол. Смерть над ним вьется, над ухом пушка гукает, а он дрыхнет, и горюшка мало.
Фрол пригибается. Перебегает открытое место. Спрыгивает в окоп, полный людей. Кто постреливает, кто спит, обняв ружье. Двое старых солдат, пофыркивают. Пьют чай.
ФРОЛ
Кого же ты, Петька, испужался?
Петька набирает пулемётную ленту.
ПЕТЬКА
Ой, дяденька, страшно было ночью. Кругом гудит, огонь блись-блись, земля под ногами трясется, из раскаленных пулеметов льет растопленный свинец, раненые стонут, а тут еще в темноте-то китайцы гогочут. Ой, страшно, я убежал. Дома выспался, а чуть зорька — опять сюда. Мать не пускала, да я через окошко выпрыгнул.
Где-то воют рожки горнистов…
Нарастает с флангов приглушенный крик — ура-а-а-а!. Разрастается по всей линии.
В окопах все приходит в движение.
Солдат отодвигает жестяную кружку с недопитым чаем. Хватает винтовку
СОЛДАТ
Опять лезут
Невдалеке по черной пашне огорода ползут офицеры.
ПЕТЬКА
Дяденька, дай стрельнуть.
СОЛДАТ
Я тебе стрельну, паршивец. Сиди смирно и носу не высовывай.
Фрол не успевает выпустить и одной ленты. Пулемет отказывает. Он бросает его. Перебегает к соседнему молчавшему пулемету. За ним дергается мадьяр Франц.
Артиллерия открывает ураганный огонь. Воющий ливень стали останавливает наступающих.
Цепи катятся обратно.
У Черноморского вокзала гремит оркестр. На виду у неприятеля, окруженный свитой, по фронту идёт Сорокин. Танцует лезгинку. Стреляет из двух маузеров вверх. Партизаны за развевающиеся полы малиновой черкески стаскивают его в окопы.
Перед окопами у проволочных заграждений стонут раненые. Петька с бутылками воды на шее ползёт к ним.
В штаб Корнилова вбегает вестовой.
ВЕСТОВОЙ
Господин генерал! Главнокомандующий Корнилов сражён снарядом.
ДЕНИКИН
Принимаю командование. Трубить отход. Осаду снять.
Армия отходит. Бросает по дороге пушки, обозы и сотни раненых соратников.
Солнечное весеннее утро.
ПОЛЕ БИТВЫ.
Всюду валяются расстрелянные гильзы, пустые консервные банки, патронташи, осколки стали, грязные портянки, окровавленные тряпки и трупы, трупы… По реке густо плывёт дохлая рыба. Покачиваясь и крутясь плывут вздувшиеся лошадиные туши.
СОРОКИН
Пехота, на подводы! Конница, вперед!
Паровоз шумит
Четыре вагона.
СОРОКИН
Ахвицеры за Кубанью.Рвут погоны… Музыку чтобы сердце рвала
Партизаны гонятся за кадетами по степям. В гривы конские вплетены первые цветы. На хвосты навязаны почерневшие от запекшейся крови золотые и серебряные погоны.
Громадная красная скатерть. На ней написано. Пир победителей.
Ор. Огромные рты с высунутыми языками орут что - то бессвязное.
Лица перемещаются в вагон. Орут.
ОР В ВАГОНЕ.
МУЖИК
О чем крики? О чем споры?
МАТРОС
Все дела в одно кольцо своди — бей буржуев!
МУЖИК
Бей, душа из них вон!
МАТРОС
Братва…
МУЖИК
Земля наша, и все, что на земле, наше.
МАТРОС
А беломордые?
МУЖИК
Не страшны нам беломордые… Винтовка в руке, и глаз наш зорок.
МАТРОС
Правильно…
МУЖИК
Наша сила, наша власть. Всех потопчем, всех порвем.
Навстречу — два эшелона. Из всех вагонов ор
Ура… Ааа…
Машут винтовками, шапками.
Пучеглазый мужик из встречного эшелона вываливается в окно Его поддерживают остальные.
ПУЧЕГЛАЗЫЙ МУЖИК
Даешь буржуев на балык!Долой погоны… Рви кадетню! Поездили, попили… Теперь мы на них поездим. Крой, товарищи, капиталу нет пощады!
Доло-о-ой…
Долго за эшелонами гремят матюки, хохот, стрельба вверх.
Горы расступаются. Впереди море. По сторонам мелькают домишки рабочей слободки. Поезд — в клубах пара — подлетает к станции.
Кужель выпрыгивает из вагона. Мимо него бежит с пучком зеленого лука молодой солдат
КУЖЕЛЬ
Где комендант?
МОЛОДОЙ СОЛДАТ
Ах, землячок, сурьезные дела. Фронтовики не подгадят. Фронтовики в один момент обделают дела в лучшем виде.
КУЖЕЛЬ
Я тебя о чем спрашиваю?
МОЛОДОЙ СОЛДАТ
Ну, теперь держись, ваша благородия, держись, не вались!
Солдат машет луком. Бежит дальше.
Народ снует, народ шумит — давка, толкотня…
Максим берет направление в вокзал.
КУЖЕЛЬ
Где комендант, под девятое его ребро?
КОМЕНДАНТ
Я комендант.
Комендант поднимает от стола запухшее лицо
КУЖЕЛЬ
Тебя и надо.
КОМЕНДАНТ
Кто таков и откуда? Ваш мандат?
Максим отворачивается, расстегивает штаны. Достаёт из потайного кармана бумагу.
КОМЕНДАНТ
То-то… варищ ко-ма… (зевок) командируется за ору-жи-ем (зевок). Под-держка ре-во-лю-ци-он-ной вла… (зевок) власти на местах. Не от меня зависит.
КУЖЕЛЬ
Как так?
КОМЕНДАНТ
Та-ак…
КУЖЕЛЬ
Да как же так?
КОМЕНДАНТ
Эдак
КУЖЕЛЬ
Да какой же ты комендант, коли оружия в запасе не имеешь? А ежели экстренное нападение контры?
Комендант роняет на стол голову. Храпит.
Кужель плюёт через коменданта на стенку. Выбирает у него из пальцев мандат.
КУЖЕЛЬ
Га, чертов сынок!
Уходит в город
НОВОРОССИЙСКИЙ СОВЕТ РАБОЧИХ, СОЛДАТСКИХ, КРЕСТЬЯНСКИХИ КАЗАЧЬИХ ДЕПУТАТОВ
На лестницах и в залах народу — руки не пробьешь. Черноморские молдаване хлопочкт о прирезке земельных наделов. Немцы-колонисты ищут управы на самовольство казаков. Фронтовики, матросы и рабочие шныряют по своим делам. неизвестный солдат продавал серебряные ложки.
Кужель входит в одну комнату — заседанье. В другую — совещание с рукопашным боем. В третьей комнатушке местный комиссар финансов, на глазах у обступивших его восхищенных зрителей, из простой белой бумаги делает деньги.
Максим становится в дверях. самых главных за руки хватает
КУЖЕЛЬ
Оружие…
ПЕРВЫЙ НАЧАЛЬНИК
Некогда
ВТОРОЙ НАЧАЛЬНИК
Недосуг
Кужель пристраивается на подоконнике. Хлеб отламывает. Берётся за сало. Смотрит Васька Галаган.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Здорово, голубок.
КУЖЕЛЬ
Да неужто ж ты, дорогой товарищ, живой остался?
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Э-э, меня не берет ни дробь, ни пуля…
КУЖЕЛЬ
Ах, друг ситный, рад я ужасно!
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Зачем, годок, в город притопал?
Максим показывает мандат.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Оружия тебе, солдат, не достать. В совет здешний всякая сволота понабилась: и большевики, и меньшевики, и кадеты, и эстервы.
КУЖЕЛЬ
Какой такой совет, коли силы-державы не имеет? А ежели экстренное нападение контры, они и усом не поведут?
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Не по назначению попал.
КУЖЕЛЬ
Васек, товарищ подсердечный, не могу я без оружия в станицу и глаз показать… За что мы скомлели, терзались на фронтах? И зачем нам допускать в советы кислу меньшевицкую власть? Долой золотую шкурку… В контрах вся Кубань, тридцать тысяч казаков.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Успокой свое сердце, оружия тебе добудем.
КУЖЕЛЬ
Верно?
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Слово — олово.
КУЖЕЛЬ
А совет?
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Совет — чхи, будь здоров, погремушка с горохом… Вся власть в наших руках: хоромы, дворцы и так далее.
Сала кусок и хлеба горбушку на подоконнике забыт
Матросы, подцепив друг друга под руки и, распевая песни, идут во всю ширину дороги.
Максим с мешком на горбу следует за ними.
Всей ватагой ввалиливаются в гостиницу «Россия». Барахла кругом понавалено горы. Сюда повернешься — чемодан, туда — узел, двоим не поднять. Картины, диваны и занавески — чистый шелк. На полу валяются пустые бутылки, на столах ковриги ржаного хлеба, целые кишки колбас, вазы наполнены фруктами, а раззолоченные блюда — солеными огурцами и кислой капустой.
Проголодавшийся Максим набрасывается на жратву. Васька расстёгивает бутылку шампанского.
Выводит моряк гостя через стеклянную дверь на балкон.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Вон немцы в Крыму… Вон Украина, страна хлебородная, всю ее покорили гады, а флот наш сюда отсунули.
КУЖЕЛЬ
Немцы?
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Немцы, хлесть их… Шлём-блём, даешь флот по брест-литовскому договору… Шалишь… Распустили мы дымок, сюда уплыли. Выпьем вино до последнего ведра, дальше двинемся, разгромим все берега и с честью умрем, но не поддадимся.
КУЖЕЛЬ
Вася, зачем умирать?
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Я? Мы? Никогда сроду… Будем жить бессчетно лет… Все прошли с боем, с огнем… Полный оборот саботажа, весь путь под саботажем… Зато и задали же мы им дёрку… Гайдамаков били, раду били, под Белградом Корнила шарахнули, на Дону с Калединым цапались, в Крыму с татарами дрались, на севастопольском рейде офицеров топили в пучине морской: камень на шею и амба, вспомнили мы им, драконам, «Потемкина» и «Очаков».
КУЖЕЛЬ
С корню долой!
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Справедливо, дядя… Раз офицер — фактически контрик… Бей с тычка, бей с навесу, бей наотмашь, хрули гадов, не давай лярвам пощады ни на рыбий волос… Про Мокроусовский отряд слыхал? Наш отряд, Черный флот… Офицеров своих аля-аля — пополам да надвое, теперь сами себе хозяевы… В судовых комитетах поголовно наша бражка, ни одного в очках нет. Дни и ночи у нас собрания и митинги, митинги и собрания… На дню выталкиваем по тыще резолюций: клянемся, клянемся и клянемся — бей контру, баста!
На рейде, выстроенны в кильватерную колонну, разукрашенные праздничными флагами, дымят корабли. С дредноута «Воля» по всей эскадре малым током передаётся радио: политические новости, приказы, поздравления или извещения вроде следующего
В
сем
всемв
семсего
днявечеро
мвгорсадуот
крытаясценана
вольномвоздухек
онцертмитингшампа
нскоебалдоутравходс
вободныйвоенморыпригл
ашаютсябезисключениядаз
дравствуетдаздравствуетдол
ойдолойдолойдаздравствуетсво
бодныйЧерноморскийфлотТройка
Кужель в бинокль разглядывает могучие туши кораблей, грозные башни, прикрытые чехлами орудия.
КУЖЕЛЬ
Силушка…
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Весь Черноморский флот, а команды на берегу… Двенадцать тысяч моряков на берегу, подумай, сколько это шуму? Хоромы, дворцы трещат, гостиницы и дома буржуйские от моряков ломятся… О совете здешнем лучше не говорить и слов не тратить. «Качай шампанского», — и кислый совет из подвалов Абрау-Дюрсо перекачивает на корабли шампанское. В неделю по два ведра на рыло. И цена подходящая, твердая цена. Ночью загоняем всех рысаков, перетопим лихачей в вине и керенках, до смерти захочется на автомобилях покататься, а автомобилей в городе нет. Ватагой подступим к совету и давай его штурмовать. «Гони авто! Тыл, штатска провинция, душу вынем! Го-го-го, отдай, а то потеряешь!». Высунется в окошечко дежурный член, в шинель одетый, а у самого золотые зубы от страха стучат: «Товарищи…» — «Долой…» — «Товарищи, я сам три года кровь проливал, но автомобилей в совете нет. Вы, как сознательные, должны…» — «Ботай! Куда подевали? Пропили? Немцам бережете? Душу выдерем и рукавичек нашьем…» — «Товарищи, — плачет член, — не терзайте меня, у меня мать старуха…» А мы авралим, а мы для забавы кверху стреляем… Член думает, что в него промахиваемся, то за стенку спрячется, то опять в окошко выглянет и крутится, вредный, и вертится, как змей в огне: «Я, кричит, не против, я, кричит, сам фронтовик… Вместо машины в награду за вашу храбрость совет выставит шампанского по бутылке на брата…» — «Мало. Тоже фронтовик, нажевал рыло-то…» Рядимся-рядимся, получим по две бутылки на брата да по две на свата и с честью отступим.
Внизу по улице с лютым воплем, гармонью и бубенцами мчится свадебный поезд…
Васька перевешивается через перила балкона.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Девочки - мармулёночки все до одной за нами… Свадьбы вихрем, сплошная гульба… Свадьбы каждый час, каждую минуту… Невесты — за пучок пятачок… Шафера, подруженьки, все честь честью. И колец хватает, колец мы нарубили с пальцами у корниловских офицеров… Во всех церквах круглые сутки венчанье, лохмачи осипли, музыка крышу рвет… Власти много и денег много, все пляшут, все поют, пыль в небо… Пьянка, гулянка, дым, ураган, — ну, жизня на полный ход!
Кужель смотрит в бинокль
КУЖЕЛЬ
Вася, никак не разберу, что такое болтается?
Васька припадет к биноклю
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Где? Так это ж лапоть…
КУЖЕЛЬ
Чего?
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Покарай меня бог, лапоть… Он доказывает наш свободный дух… Расступись, ботиночки, сапожки, лапоть топает…
Васька откидывается на спинку плетеного кресла. Устало прикрывает воспаленные глаза. Умолкает. Потом встряхивается. Вытаскивает из кармана лакированную коробочку с кокаином. Крупной понюшкой заряжает раздувающиеся ноздри. Закручивает от удовольствия головой. Шлепает Максима по костлявому заду.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
На кораблях согласно приказа подняты красные флаги, но нашим чудакам этого мало… Каждый хочет свою моду давить… Украинцы рядом с красным вывешивают желто-голубой, молдаване свой национальный флаг выставляют, а мы, русские, али хуже других?. Красный у нас есть, еще старое андреевское знамя поднять будто неловко… Вот мы на страх врагам и вздернули над кораблем наш расейский лапоть — пускай вся Европа ужасается…
КУЖЕЛЬ
Вася. Оружие мне добыть надо.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Ни о каком оружии я сейчас говорить не буду. Я женюсь
Васька с Маргариточкой за свадебным столом сидят Друг дружке улыбаются. На нем вся матросская справа и оружие всевозможное понавешено. На ней новая форменка — женихов подарок… Куражится Васька. Цепляет невесту за хребеток. В губки целует. Вино пьет. Стаканы бьет.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
В натуральном виде, с подливкой.
Ржет братва
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Что я вам, чувырло какое?
Из двух кольтов попадает Васька в пустые бутылки, понаставленные на рояль.
Бабы визжат, братва потешается…
КУЖЕЛЬ
Отчаянный вы народ, флотские, а я, а меня, оружие… Ждут станишники.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Какое тебе оружие, ежели я женюсь? Отгуляем, отпляшем и…
Чечетку, ползунка, лягушечку как тряхнет-тряхнет Васька, локти на отлет.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Рви ночки, равняй деньки!
Отяжелевшая голова Максима падает на стол. Взрывы веселья заставляют его таращить глаза…
В углу моряки играют в карты. На кону — золото, часы, кольца. Керенки не считают. Отмеривают на глаз.
Тесть с картонной грудью и в измятом, сдвинутом на затылок котелке пляшет камаринского.
Моряки орут
ПЕРВЫЙ МАТРОС
Уморушка, Татьянушка.
ВТОРОЙ МАТРОС
Тряхни брылами, повесели морячков…
ТРЕТИЙ МАТРОС
Нет, спой-ка ты нам «Яблочко»…
ПЕРВЫЙ МАТРОС
Сыпь, буржуй, на весь двугривенный.
ТЕЩА
Девушка она у меня чуткая, деликатная и умница-разумница… Гимназию с золотой медалью окончила… Вы, Василий Петрович, уж, ради бога, будьте с ней понежней… Она совсем, совсем ребенок…
Ваську слеза прошибает. Васька перед тещей пылью стелется
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Мамаша, да разве ж мы не понимаем? Мамаша, да я в лепешку расшибусь!
Маргариточка за роялем трень-брень… Ее восковой голосок тонет в мутном, утробном реве…
МАРГАРИТОЧКА
Я на бочке сижу,
Ножки свесила,
Моряк в гости придет,
Будет весело…
На улице под окном песню подхватывают с присвистом. Разбивается стекло, и — в раме — рожа дико веселая.
РОЖА
Э-э, да тут гулянка?
Под окнами летучий митинг. Голоса.
Свадьба…
Фарт.
Залетим на часок?
Вались, лево на борт…
Жених высовывается из окна
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Заходи, ребятишки, места хватит, вина хватит, заходи…
Дом гудит и стонет…
Спят вповалку на битой посуде, на растоптанных объедках.
МАТРОС
Ах, ах, где молодой?
ТЕСТЬ
Нету молодого, пропал молодой!
Теща плачет, в батистовый платочек сморкается…
Маргариточка белугой ревет.
Шафера выжимают из бутылок похмельку.
Могучие руки вталкивают пьяного Максима в реквизированную архиерейскую карету с проломленным боком… Вваливается в карету Васька Галаган, шкипер Суворов. Срывается и несётся тройка, разукрашенная пестрыми лентами.
С-в-и-ст!!!
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Пошел на полный!Качай-валяй, знай покачивай, кача-а-ай!
КУЖЕЛЬ
Вася, родной… Господи, братишка, в контрах вся Кубань, сорок тысяч казаков…
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Погоди, и до казаков твоих доберемся, и их на луну шпилить будем…
КУЖЕЛЬ
За что мы страдали, Вася? Оружие…
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Не расстраивай, солдат, своих нервов… Всех беломордых перебьем, и баста… Останутся на земле одни пролетарии, а паразитов загоним в землю, чтоб и духу ихнего не было… Оружия достанем, дай погулять, дай сердцу натешиться вволю — первый праздник в жизни!
Городской театр трещит под напором плеч. На стульях сидят по двое. людьми забиты проходы, коридоры. Сидят на барьере, свеся ноги в оркестр.
Ставят «Гейшу».
Музыканты проигрывают заигрыш. Взвивается занавес.
Очарованный китаец, вытягивает тонкую шею. Смотрит на залитую светом сцену… Он начинает смеяться. В лад музыке протопывает босой пяткой.
КИТАЕЦ
Уф, моя халасо, товалиса!
По грязному лицу его размазаны непросохшие слезы.
Васька с Суворовым расставляют по борту ложи бутылки. Прихлебывают прямо из горлышка шампанское.
СУВОРОВ
Вот это буфера!
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Вот это да-а-а…Брава-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а…
На заднем плане трое в карты перекидываются. Максим под стульями спит. Васька будит его.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Поехали?
КУЖЕЛЬ
Куда?
ВАСЬКА ГАЛАГАН
За денежками на дредноут.
Через толпу они выталкиваются из театра. В своей карете катят в порт.
На кораблях горят сочные огни.
Под твердыми ударами весел шлюпка летит. Дредноут «Свободная Россия» выдвигается навстречу.
С борта окрик
ВАХТЕННЫЙ
Кто идет?
МОРЯК
Свои.
ВАХТЕННЫЙ
Пароль?
Моряк пришвартовывает шлюпку к трапу. Крепко матерится.
ВАХТЕННЫЙ
Узнал. Свои
Гремят сапогами. Бегут по железной палубе. Спускаются в кубрик.
Открывает Васька сундучок кованый: керенки, николаевки, гривны, карбованцы — все на свете… Подарил другу цейсовский бинокль.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Вот и портсигар бери, не сомневайся, портсигар — семь каратов…
Засовывает Максим бинокль за пазуху. Вертит в руках портсигар.
КУЖЕЛЬ
Может, зря это, Вася?
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Чего гудишь?
КУЖЕЛЬ
За два оглядка куплено?
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Ни боже мой… Никогда и нигде грабиловки на грош не сочинили… Все у мертвых отнято. Скажи, браток, зачем мертвому портсигар в семь каратов?
КУЖЕЛЬ
Показал бы ты мне корабль, экая махина.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Можно. Сыпь за мной.
Спустились в кочегарку.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
У нас на миноносце «Пронзительном» триста мест золота на палубе без охраны валяются, никто пальцем не трогает, а ты говоришь — грабиловка… Тут, браток, особый винт упора, понимать надо.
КУЖЕЛЬ
Неужто золота?
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Триста мест золота из киевских, харьковских сейфов… Мы, годок, за шалости своих шлепаем… У нас это просто — коц, брык, и ваших нет…
В кочегарке черно и угарно.
Забитые угольной пылью, задымленные кочегары работают без рубашек. Из угольных ям на руках подтаскивают чугунные кадки. Шыряют гребками в отверстые пасти печей. Подламывает скипевшийся шлак. Скрежещут о железный пол. Мелькают высветленные лопаты. Стенки котлов пышат палящим жаром. В топке сопит и рычит ворочается огнище. Гудят, завывают ветрогонки.
КУЖЕЛЬ
Ад.
Кужель утирается шапкой. Пот садит с него в тридцать три ручья.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Это что! Два котла пущены! Это что! Вот когда все десять заведем, уууу! Жара под семьдесят! Ветрогонки старой системы, тяга слабая, жара под семьдесят… Да ведь надо не сидеть, платочком обмахиваться, надо работать — без отверту, без разгибу работать: не пот, кровь гонит с тебя…
В глазах моряка полыхают отблески огней.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Эх, в бога-господа, пять годиков я тут отбухал! Жизня, горьки слезы! Али и теперь не погулять? Первый праздник в нашей жизни…
Вылезают наверх. В той же шлюпке плывут в сияющий огнями, гремящий музыкой город.
Наперерез несётся миноносец «Керчь». За кормой, распластавшись, летит черное знамя. На знамени трепетают слова:
АНАРХИЯ — МАТЬ ПОРЯДКА
КУЖЕЛЬ
Чего у них флаг не красный?
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Такой больше нравится.
КУЖЕЛЬ
За кого они?
ВАСЬКА ГАЛАГАН
То же самое за революцию… Состоят в распоряжении местного ревкома, но подчиняются только своей свободной революционной совести… Как-то зимой приплыл в Новороссийск из Турции Варнавинский полк и мортирный дивизион. Немало тут с солдатами митинговали, долго их уламывали и в конце концов уговорили наступать на Екатеринодар, свергать Кубанскую раду. Ладно, согласились, получили на руки провиант, но перед самым выступлением офицеры-варнавинцы заартачились и объявили нейтралитет. Ревком арестовал сорок три офицера и приказал миноносцу отвезти их в Феодосию, в распоряжение квартировавшей там дивизии. Проходит день, проходит два дня, об офицерах ни слуху ни духу. Шлет ревком радиодепешу: «Где арестованные?». Из моря команда миноносца тоже по радио отвечает: «Свое мы дело совершили» — и больше ни звука… Чисто сработано?… Ха-ха-ха… Рыбаки нас костят на все корки — в бухте то и дело утопленники всплывают, а на базаре рыбу и даром никто не берет, брезгают.
Над воротами городского сада плакат:
ШТАТСКИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН
На подмостках распевают и кривляются куплетисты. В звоне струн и в вихрях разноцветного тряпья беснуются цыгане.
Васька и Максим пробираются между столиками
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Веселая дешевка. За тыщу всю ночь гуляй с девочками, с музыкой, с вином. Не люблю я денег пересчитывать, а денег этих самых у меня с пуд: пропивай — не пропьешь, гуляй — не прогуляешь…
КУЖЕЛЬ
Наследство буржуйское досталось?
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Никогда сроду… Ты, голова, не помысли на меня лихо… Полной обмундировки по пяти комплектов на брата мы получили? Получили… Жалованье за год вперед получили? Получили… Опять же и в карты мне везет, как проклятому… Вот и подумай, на сколько мой мешок потянет?
Пируют за столиками, на открытых верандах, а то и так просто на траве, на разостланных шинелях.
МОРЯК
Эх, братишки, в бога боженят!
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Иисус Христос проигрался в штосс!
МОРЯК
Пей, все равно флот пропал!
КУЖЕЛЬ
Бей буржуев — деньги надо!
Из множества глоток, подобная рыданью, рвётся любимая моряцкая песнь
Наверх вы, товарищи, все по местам,Последний парад наступ-а-ает…
Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не жела-а-ает…
МОРЯК
Надоела вся борьба… Домой!
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Не хочешь ли на мой? Братишки, в угодничков божьих, в апостолов…
К песне налетают новые и новые голоса. Всё гудит и стонет от надрывного рева.
Все вымпелы вьются, и цепи гремят,Наверх якоря подыма-а-ют…
Клавка Бантик с цыганистой подругой исполняют танец «Две киски».
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Дамочки-мамочки, бирюзовы васильки…
КУЖЕЛЬ
Цыганка Аза…
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Рви-рр-рр-рр ночки, равняй деньки!Хорек, руби малину, не хочешь ли чаю с черной самородиной?
Жесткие мозолистые ладони хлопают, как ружейные залпы.
Пляшут смоляные факелы. Пляшут моряки Рогачевского отряда. Обвешаны бомбами, пулеметными лентами, револьверами.
МОРЯК
Вчера только с фронта убежали, погуляем вечерок-другой и на извозчиках покатим обратно на позицию. Позиция под боком — Анапа, Азов, Батайск, — кругом огонь, кругом вода.
Всё перекрывает песня
Не скажет ни камень, ни крест, где легли
Во славу мы русского флота…
За столом сидят Максим, Васька, Ильин, шкипер Суворов, китай и деповский слесарь Егоров.
КУЖЕЛЬ
Вася, Илюшка, оборотите внимание: товарищ Егоров, черствая рука… В неделю два бронепоезда сгрохали; добре нам те бронепоезда на Тамани помогли… Законный пролетариат из рабочего строю… Глаза стращают — руки делают, руки не достанут— ребрами берут… Братишки, оборотите внимание.
Егоров вытирает продранными локтями залитый стол.
ЕГОРОВ
Начальник мастерских против — мы его в тюрьму! Листового дюймового железа нет — добыли! Шестеро суток не спамши, не жрамши задували и действительно поставили на колеса два бронепоезда… И наша копейка не щербата… И мы, значит, могём соответствовать… Тридцать годов работаю, а такого азарту в работе не видывал.
Васька трясёт старому слесарю корявую руку. Угощает всех вкруговую
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Пей, гуляй, товарищи!
СУВОРОВ
Пьем!
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Нынче наш праздник… Хозяин! Подавай ужин из пятнадцати блюд! За все плачу! Есть ответ! А беломордых передушим всех до одного, душа из них вон! Мы…
Запевает хор цыганский
На горе стоит ольха,
Под горою вишня…
Буржуй цыганку полюбил,
Она за матроса вышла…
Ээх, давай,
А ну, давай,
Пошевеливай
Давай…
И эх, даю,
На, даю,
Бери, даю,
Ра-а-асшевели-ва-а-аю…
Кажда башка весела
кажда башка бубен.
Где болит? Чего болит?
Голова с похмелья…
Нынче пьем, завтра пьем,
Целая неделья…
И эх, раз,
Еще раз,
Еще много,
много раз…
Егоров то к одному, то к другому моряку подсядет
ЕГОРОВ
Хорошие вы ребята, а пьяночка вас зашибает… В море не тонете и в огне не горите, а тут есть риск и утонуть и погореть, — не мимо говорит пословица: «Нет молодца, кой поборет винца»
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Ты, отец, нам обедню не порть… Первый праздник в жизни…
ЕГОРОВ
Не рано ли нам праздновать? Помни, ребятишки, враг не спит, враг наступает… Выпить? Почему не так, выпить можно, только… этого… не пора ли и за дельце браться?
Васька легко вспрыгивает на стол
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Братва, слушай сюда…
ЕГОРОВ
Перед нами стоит вопрос таков: где нам собрать силу на уничтожение врага? Сила у нас есть, только эта сила везде и всюду разбросана — кто гуляет, кто буянит, кто дома с бабой спит… Время зовет нас оставить вагоны, номера гостиниц, квартиры с мягкой мебелью, электрическое освещение и всякие гарнитуры… Наше место — в окопах! Бросьте вы, ребята, заглядывать в бутылки, шмар под ручки водить, раскатываться по городу на лихачах, посещать шикарные рестораны… Бросьте вы, товарищи, игру в проклятые карты и ругань в бога, Христа-спасителя, кровь, в гроб, сердце, в законы и в революцию… На фронт! На фронт! Пятьдесят годиков стукнуло, а коли надо будет, и в огонь и в воду пойду хоть завтра, хоть сейчас… Клянусь… Мой сын…
Старика с криком «ура-ура» принимаются качать.
Огрызком карандаша Васька заносит в блокнот имена желающих ехать на фронт.
Под утро прямо из городского сада на вокзал движется партизанский отряд Васьки Галагана… Мерно качаются широкие плечи и головы в бескозырках…
На вокзале моряки будят коменданта.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Оружие!
КОМЕНДАНТ
Не от меня зависит.
Галаган ему под нос маузер.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Да я ж из тебя, гад, все поганые жилы по одной вытяну.
Комендант выкатывает морякам вагон винтовок, вагон патронов и несколько ящиков подрывных материалов.
Две сотни винтовок Максиму досталось.
Грузят мешки с рисом, хлебом, сахаром. На крышах пульмановских вагонов устанавливают пулеметы. На открытых платформах — орудия полевые и морские.
На вокзал прибегают проститься рабочие, матросские девки и жители.
Оркестр, последние поцелуи.
ВАСИЛИЙ ГАЛАГАН
Садись.
Длянь, длянь, длянь…
Эшелон срывается. Гремит буферами и сцепками Раскачивается на стрелках.
Немцы вваливаются в хлебную Украину Разметают дорогу огнем и штыками. Двигаются на восток. Многочисленные партизанские отряды бегут на Дон, через Дон на Волгу и Кубань…
Немцы на Тамани высаживаются со своими сельскохозяйственными машинами. Идёт работа — косят недозревший хлеб. Прессуют и увозили все: муку, зерно, солому, полову. На Дону гребут пшеницу, мясо, шерсть, масло, уголь, нефть, бензин, железный лом.
Несутся шифровки
Из Москвы — советскому правительству Кубано-Черноморской республики — радио
Флот отвести в Севастополь, сдать немцам
Из Москвы — советскому правительству Кубано-Черноморской республики — радио
Немедленно затопить флот в Новороссийской бухте
На Новороссийском рейде топят: линейный корабль «Свободная Россия», миноносцы — «Калиакрия», «Гаджи-бей», «Фидониси», «Стремительный», «Шестаков» и другие. Несколько кораблей, во главе с дредноутом «Воля», уходят в Севастополь. Сдаются немцам.
В Новороссийск прибывает германская эскадра…
Отряд Ивана Черноярова в весенний праздничный день, когда улицы полны гуляющим народом, вступает в станицу.
В голове отряда на караковой, легких арабских кровей, кобыле струнко сидит в седле молодой атаман Иван Чернояров. Шапка мелкого каракуля, примятая особым залихватским способом, еле держится на затылке. Высокий загорелый лоб открыт. Начесанный смоляной чуб свисает чуть ли не до плеча. Над губой режется первый ус. Скулы облепляет свалявшийся волос. В черкеске малинового цвета, туго перетянутый наборным узеньким поясом. Расшитый веселым узором мягкий азиатский сапог еле касаетсяс носком стремени.
Стремя в стремя с атаманом едет, облаченный в саван, адъютант Шалим. Скуластое лицо его отливает чугунной чернотою. На поясе болтаются обрез и вышитый кисет с махоркой. На пику насажена седоусая голова немца в каске. Над мертвой, издающей зловоние головой вьются мухи.
С Дону банда идёт в восьми сотнях.
Иван помахивает плетью. Остро вглядывается в лица высыпавших ко дворам станичников.
ИВАН
Ты смотри! Никто будто и не узнает меня. Меня, в обозе которого хранится немало отвоеванных знамен всевозможных цветов и отцветков.
В станицу отряд входит под черным знаменем, на котором светлыми шелками вытканы скрещенные кости, череп, восходящее — похожее на петушиный гребешок солнце — и большими глазастыми буквами грозные слова
СПАСЕНЬЯ НЕТ
КАПИТАЛ ДОЛЖЕН ПОГИБНУТЬ
Весь отряд втягивается в улицу.
Иван привстаёт на стременах. Оборачивается.
ИВАН
Весело!
Трубачи откашливаются Разбирают с возов трубы. Кларнетисты, багровея от натуги, начинают пробовать инструменты. На их щеках играют ямочки.
Оркестр играет «Яблочко».
Две тачанки сцеплены бортами и поверх, для звона, застланы досками. На движущийся помост легко вспрыгивает походная жена атамана и лучшая в отряде плясунья Машка Белуга. Повертывается на все стороны. Охорашивается. Ее кроет шляпа с большое решето. Писаный гайдамацкий кушак туго перехватывает талию, обтянутые драгунскими штанами. Стройные ноги дрыгают от нетерпенья. Высокая грудь увешана орденами за верную службу, медалями за усердие и выслугу лет, георгиевскими крестами всех степеней. Станичники, завидя атаманшу, по привычке к чинопочитанию подтягиваются. Старый Редедя становится во фронт…
МАШКА БЕЛУГА
Весело!
Машка бросает глазом туда-сюда. В ладоши хлопает.
МАШКА БЕЛУГА
Иисус Христос
Проигрался в штосс
И пошел до Махна
Занимать барахла…
А божая мать
Пошла торговать…
Машка как топнет-топнет.
МАШКА БЕЛУГА
Буржавой ты, буржавой,
Хабур чабур лимоны,
Кругом наше право
И наши законы…
Отряд качается в гулком реве
Кыки, брыки всяко право,
Гребем мы все законы…
Кто свистит, кто принимается стрелять во взбунтовавшихся собак. Медведь ревёт во всю пасть.
Площадь не вмещает народ.
Атаман поднимает плеть.
ИВАН
Стой!
Брякают приклады о землю. Останавливается пехота. Всадники опускают поводья. Спрыгивают с коней. Начинают разминать занемевшие ноги. Обрывается оркестр. Умолкает скрип колес.
ШАЛИМ
Квартирьеры, разводи людей по квартирам! Бабы, разбирай постели, готовься к бою! Фуражиры, ко мне!
Над возами качают хохочущую Машку Белугу. Вскидывают ее выше лошадиных голов. Матрос будит матроса.
МАТРОС
Тимошкин, вставай… Тимошкин, мужики горят!
Тимошкин мычит. Ведро холодной воды ему на голову! Тимошкин, фыркая, поднимает стриженую голову. Воспаленные глаза испуганно мигают.
ТИМОШКИН
Где мы? В Таганроге? Горим или тонем?
МАТРОС
Хлюст малый, с самого Дону не просыпался, всю неделю пьян был… Слезай, на Кубань приехали, сейчас с казаками драться будем.
Перед зданием станичного правления атаман останавливается в раздумье… Ступает на скрипучее крыльцо. Окруженный свитой, вваливается в помещение.
Члены ревкома — по углам.
ИВАН
Кто у вас тут старший клоун?
Григоров выходит из-за стола. Протягивает руку.
ГРИГОРОВ
Здравствуйте… Я — председатель ревкома.
Иван не подаёт руки
ИВАН
Откуда ты такой красивый взялся?
Шалима рассекает плетью зеленое сукно на столе.
Григоров отклоняется. Поправляет пенсне
ГРИГОРОВ
Молодцы вы, ребята, погляжу я на вас…
ИВАН
Помолчи, председатель. Не рад прибытию нашему?
ГРИГОРОВ
Что вы, что вы? Все мы рады до смерти.
ИВАН
Помолчи, председатель, да подумай лучше, как бы нас покормить, да и коней наших не заставляй дрожать от голода.
ГРИГОРОВ
Кому подчинен отряд?
ИВАН
Ну, мне.
ГРИГОРОВ
А ты кому?
ИВАН
Черту.
ГРИГОРОВ
За кого же вы воюете?
ИВАН
А ты что, начальник надо мной, меня допрашиваешь?
ШАЛИМ
У у, анна сыгы!
Шалим взмахивает плетью.
Атаман удерживает его руку. У дверей галдят
МАТРОС
Дай ему, Шалим, по бубнам. Али на базар рядиться пришли?
ТИМОШКИН
Правильно, будя волынку тянуть, люди голодны, лошади не кормлены. Карабчить его, и концы в воду.
ГРИГОРОВ
Уйми своего молодца, прикажи убраться отсюда лишним, тогда будем говорить о деле.
ИВАН
Гонишь?
ГРИГОРОВ
Гнать не гоню, но разговаривать сразу со всеми не желаю.
ИВАН
Храбрый?
Григоров молчит.
Не спуская с него глаз, атаман с нарочитой медлительностью вытягивает из коробки маузер. Спускает предохранитель. Стреляет через голову председателя в стенку.
ИВАН
Гад…
Вбегает Кужель.
Григоров стоит прямо.
ИВАН
Вот стерва! Не боится ни дождя, ни грому… Пойдешь ко мне в штаб писарем?
Кужель загораживает собою Григорова.
КУЖЕЛЬ
Стой, Иван Михайлович… Напрасно ты нашему председателю обиду чинишь… Он расейский и порядков наших не знает.
ИВАН
Чего же он порядков не знает?
КУЖЕЛЬ
В председателях недавно ходит, потому и не знает… Станица у нас на беспокойном месте… Ты вот пришел — по зубам бьешь, а завтра кто залетит — в зубы даст: никак невозможно больше недели в председателях высидеть, морда не терпит.
ИВАН
Морда не терпит?
Гогочет вся свита. Хохочут, захлебываясь чихом, кашлем.
Атаман прячет маузер. Торопливо — не попадая огнем в трубку — закуривает.
КУЖЕЛЬ
Выставим в срок, и угощенье, и хлеба печеного, и овса, и всего что полагается предоставим в точности… Будьте покойны, Иван Михайлович.
ИВАН
Ты меня помнишь?
КУЖЕЛЬ
Дак вы ж Михаилы Черноярова сынок? Как не помнить…
ИВАН
Чей таков?
КУЖЕЛЬ
Максим Кужель… Я тутошний.
ИВАН
Комиссар?
КУЖЕЛЬ
Я простой.
ИВАН
Ну, гляди, не исполнишь приказа, голову сниму.
КУЖЕЛЬ
Будьте покойны, предоставлю.
ИВАН
Добре. Хлопцы, гайда!
Уходят.
ВАСЯНИН
Чего будем делать?
МЕДЕНЮК
Послать на фронт вызывную телеграмму, вызвать Михаила Прокофьевича с полком, он их угостит…
ГРИГОРОВ
А не попытаться ли разоружить банду своими силами? Добром с ними, как видно, не поладишь…
МЕДЕНЮК
Народу надежного не хватит…
КУЖЕЛЬ
Винтовок и патронов я привез, а народу, пожалуй, и не наберем.
ГРИГОРОВ
Где винтовки?
КУЖЕЛЬ
На станции… И Галаган на станции, паровоз починяют…
ГРИГОРОВ
Не взять ли твоего Ваську за бока?
КУЖЕЛЬ
Вряд ли их, чертей, уломаешь… На фронт торопятся и злые до бесконечности: дорогой бить было некого, так они все в телеграфные столбы стреляли.
ГРИГОРОВ
Все-таки надо попробовать связаться с ними… И немедленно…
КУЖЕЛЬ
Попытать можно…
ГРИГОРОВ
Всем комитетчикам распределить между собой районы и отправляйтесь по станице собирать дань для нашельцев, а я с Максимом бегом на станцию
Столы вытащены на улицы и площадь. Под окнами кухонь увиваются собаки. Засучив рукава и подоткнув исподницы, бегают раскрасневшиеся бабы. Столы ломятся под обилием угощений: караваи пшеничного хлеба, пироги с мясом, жареная птица, соленые арбузы, чугуны дымящейся баранины, ведра кислой капусты и моченых яблок.
На площади за богатым столом, развалившись на вытертом плюшевом диване, сидит окруженный приспешниками Иван Чернояров. Под ножки дивана подложены кирпичи. Он видит всех, и его все видят.
Вестовая серебряная труба играет сбор.
Люди рассаживаются за столы. Атаман поднимает руку.
ИВАН
Хлопцы…
Площадь затихает
ИВАН
Хлопцы, нынче гуляй, завтра фронт! Как мы бесповоротно зараженные революцией, не поддадимся ни богу, ни черту! Дальше пойдем с открытыми глазами, грудью напролом! По всему белу свету пойдем, пока ноги бегают, пока кони носят нас! Кровь по колено, гром, огонь!
Он опрокидывает ковш. Услужливые руки протягивают ему огурец, корку хлеба, хрящ из осетровой головы. Площадь гремит
ТИМОШКИН
Ура батькови! Будем панов бить, солить!
МАТРОС
Отдай якорь!
Вира… Ход вперед.Хай живе отоман и вильное товариство!
Все набрасываются на жратву. Некоторое время слышится лишь чавканье, хлопанье пробок, звон посуды, треск разрубаемых тесаками мозговых костей. Потом голоса гудят с новой силой. Разворачивается песня. Льются бабьи визги да жаркий смех.
В церковной ограде за многими столами, застланными холстом под одно лицо, гуляют шахтеры.
Самогон цедят из бочат. Черпают из ведер.
Один пожилой шахтёр из-под окровавленного бинта размахивает кожаной шляпой
ПОЖИЛОЙ ШАХТЁР
Во! Это жизня! Бывало, идешь мимо господской кухни и нюхаешь, как мясными щами пахнет, а нынче вот оно… Радуйся, душа, ликуй, брюхо!
К нему тянуться чокаться.
ПОЖИЛОЙ ШАХТЁР
Распускай пояса, наедайся про запас.
Винтовки составлены в козла.
Два парня палят над костром насаженную на пику свинью.
Черные, проросшие грязью руки рвут куски мяса. Потные лица блестят довольством. По щетинистым подбородкам стекает жир.
В хатах огней не зажигают. В окнах смутно мелькают испуганные лица. Лай взволнованных собак. Плач детишек. Бабья ругань и причитанья.
Грохот в дверь.
ГОЛОС
Хозяевы…
ЖЕНЩИНА
Дома нету, одна я с ребятишками.
ГОЛОС
Оружие есть?
ЖЕНЩИНА
Боже ж мой, да какое у меня оружие?
ГОЛОС
Отпирай… Обыск.
ЖЕНЩИНА
Ратуйте, православные!
Дверь трещит. Рассыпается под ударами прикладов.
ТИМОХИН
Говори, куда пулеметы спрятала? Где сундуки? Гроши е?
ЖЕНЩИНА
Откуда у меня грошам взяться? Я вдова, солдатка…
ТИМОХИН
Нам тебе под подол некогда заглядывать. Ребята, приступи…
ЖЕНЩИНА
Карау-у-у-ул!
ТИМОХИН
Тю!
Под железными пальцами хрустит бабье горло.
ЖЕНЩИНА
Товарищи… Черти, у меня и мужа-то убили на германской войне… Почитайте документы.
ТИМОХИН
Мы неграмотны.
Из сундука летят праздничные юбки, полотна, цветные платки.
ТИМОХИН
Ломи шубу!
ЖЕНЩИНА
Не дам… Не дам шубу!
ТИМОХИН
Брось, баба, зачем тебе шуба? Тебя твоя толстая шкура греть будет
Из дворов выходят с узлами. Озираются и пересвистываются.
Атаман, пошатываясь и шагая через пьяных, проходит по площади. Время от времени полной горстью он разбрасывает серебряные деньги.
ИВАН
Хлопцы, все ли пьяны, все ли сыты?
Кто подносит ему чарку, кто лезет целоваться.
Плачущие бабы ловят его за полы черкески.
ЖЕНЩИНА
Шаль ковровую… Золото.
ИВАН
Кто ж тебе виноват? Прятала бы дальше.
ЖЕНЩИНА
Растрясли… Обобрали…
ИВАН
Не наживай много, не отберут.
Старый казак Редедя валится атаману в ноги.
РЕДЕДЯ
Сынок… Ваня… Овес выгребли, двух коней с бричкой угнали…
Иван выдергивает из-за пояса наган. Суёт Редеде в руки
ИВАН
Ограбили? Иди, Сафрон Петрович, и ты кого-нибудь ограбь.
Кругом ржут.
Иван подходит к церковной ограде. За ней слышится смех.
Атаман влезает на ограду. Придерживая шашку, прыгает в темноту. Из-под куста растрепанная Машка Белуга. За ней поднимается, отряхиваясь, черноусый шахтер пулеметчик Лященко.
Иван шагает к своей подруге
ИВАН
Ты что ж, трепки захотела? Да я из тебя, змея гробовая, требуху вырву.
МАШКА БЕЛУГА
Я тебе не наймичка… Я сама себе вольная.
Иван хватается за кинжал
ИВАН
Цыма, сука семитаборная! Гайда за мной!
МАШКА БЕЛУГА
Дудки…
Сверкает кинжал. Пулеметчик на лету ловит кинжал за лезвие. Ломает его. А руке атамана остаётся одна рукоятка. Шахтер загораживает Машку. Поднимает кулак.
ЛЯЩЕНКО
Отнюдь!
ИВАН
Ты… в чужое дело не тасуйся.
Они схватываются. Оба падают на землю.
Девка визжит.
Набегают партизаны.
Дерущихся разнимают. Обрывают с них оружие. Шахтеры принимают сторону своего товарища. Солдаты и матросы горой встают за атамана. Подходит командир шахтерской роты Мартьянов.
МАРТЬЯНОВ
Разойдись!!!
Шахтеры усаживают Машку за свой стол. Наперебой принимаются угощать. Подсовывают лучшие куски.
Атаман остаётся с адъютантом с глазу на глаз.
ИВАН
Шалим, приготовь за станицей две тачанки… Вымани лярву от этих коблов… Когда все будет готово — доложи… Я разорву ее лошадями. А меня что-то к дому тянет. Пойду, гляну.
Окна дома прикрыты ставнями. Ворота на запоре.
Стучится…
С хриплым лаем бросаются собаки… Калитку приоткрывает работник Чульча. Преграждает Ивану путь. Иван отталкивает калмыка. Отбивается от собак плетью. Перебегает двор.
В сенных дверях его встречает Михайла.
ИВАН
Батяня…
Старик отталкивает его в грудь. Иван протискивается в сени.
ИВАН
Ты так-то, батяня?
МИХАЙЛА
Серый волк тебе батяня, огрыза собачья… Осрамил на всю Кубань… Отец с наградами да грамотами службу нес, а сын — разбойник…
Иван молча проходит в горницу.
По лавкам, вдоль стен, сидят старики — Карпуха Подобедов, Трофим Саввич Маслаков, Селенкин, братья Чаликовы.
ИВАН
Здорово, казаки
КАРПУХА ПОДОБЕДОВ
Поди-ка, добро пожаловать…
СЕЛЕНКИН
Здоров будь, атаман молодой…
ИВАН
Насмехаетесь?
Иван оглядывается… Коптит привернутая лампа. Старые, в дубовом окладе, стенные часы, выпустив всю цепочку, стоят. Стол завален немытой посудой.
ИВАН
Где же… все?
МИХАЙЛА
А тебе кого надо?
ИВАН
Ну, брательник? Бабы?
МИХАЙЛА
На улицу побежали, твоими молодцами любоваться… Меня, как старого кобеля, домовничать оставили, а я тоже не прочь бы подивиться на твой балаган…
ИВАН
Живы?
МИХАЙЛА
Кашляем… Бог смерти не дает.
ИВАН
Не ждали?
СЕЛЕНКИН
Все глаза проглядели. Ваня, не срами ты наш род-племя, не иди за этими городовиками: они босяки, самая голота, а ты ж казак, наш родный казак…
СТАРШИЙ ЧАЛИКОВ
Он, может статься, и казаком уже себя не считает… Нынче ведь всех на граждан повертывают?
Иван вскакивает и опять садится.
ИВАН
За обиду и за большую грубу слушать мне речи ваши, старики.
МАСЛАКОВ
Творец небесный…
СТАРШИЙ ЧАЛИКОВ
Какой ты, братец, стал чванливый…
СЕЛЕНКИН
Помнишь, парень, как я тебя с горохом на огороде поймал да, спустив портки, высек? Давно ли было? А? Что время делает? Господи, твоя воля.
МИХАЙЛА
Зачем пожаловал? Мимо своей станицы тебе мало дорог?
Иван сидит на лавке прямо, как в седле. Губы отца дышат в его губы.
Михайла с силой распускает пальцы и вновь свертывает их в кулак.
МИХАЙЛА
Бесовский вихрь крутит тебя? Лба не крестишь? В кабак пришел? Шапку долой!
Иван пересовывает шапку с уха на ухо.
ИВАН
Уймись, батяня…
Отец срывает с него шапку вместе с клоком волос.
МИХАЙЛА
Руки по швам, сукин сын!
Иван бросается к двери. Первый удар навесистого отцова кулака Заставляет его волчком завертеться по горнице… Он падает под ноги старикам. Бьётся затылком о чугунную ножку швейной машины. Теряет сознание. Михайла сыромятным ремнем прикручивает сыну руки за спину. Бросает его в подпол.
У ГАЛАГАНА
КУЖЕЛЬ
Вася, друг, выручай.
ВАСЯ ГАЛАГАН
Чего там у вас?
Матросы проходят строем
ВАСЯ ГАЛАГАН
Какой он партии?
КУЖЕЛЬ
Партия дери-бери… Кадушки-рядушки, ни с чем не расстаются.
ВАСЯ ГАЛАГАН
Далеко ль до станицы?
КУЖЕЛЬ
Версты две.
Галаган оглядывает набившихся в штабной вагон моряков.
ВАСЯ ГАЛАГАН
Ну, как, ребята?
МАТРОС
Во-первых, незнакомство с обстановкой. Во—вторых: Советую не ввязываться не в свое дело, или нужно дождаться утра, выяснить положение и уже тогда приступить к разгрому банды.
ГРИГОРОВ
Товарищи, время не терпит… Меня удивляет, товарищи, ваша нерешительность… Дело ясное, банду необходимо разоружить, и чем скорее, тем лучше.
ВАСЯ ГАЛАГАН
Не горячись, председатель, тут игра кровью пахнет. Со тмной в разведку пойдут Шкипер Суворов и Тюпа. Выставить усиленную охрану и никому не отлучаться из эшелона до моего возвращения.
ГРИГОРОВ
Валяй с ними, Максим.
МАКСИМ
Вася, и меня прихвати. Я тут каждый шаг степи и все лазы наперелет знаю, мигом доведу.
Вчетвером они выходят из вагона. Как бледные тени пропадают в лунной степи.
Над станицей — зарево.
В черных садах костры.
На высоком крыльце нарядного домика кучка пьяных штурмует попа Геннадия. Один шашкой срезает его седые космы. Другой тянет с него штаны. Припевает.
Яблочко,
Революция…
Скидавай, поп, штаны,
Контрибуция…
ПОП ГЕННАДИЙ
Детки, помилуйте…
СОЛДАТ
Едем с нами, у нас пулеметчика в роте не хватает.
ПОП ГЕННАДИЙ
Сыночки, пожалейте.
ВТОРОЙ СОЛДАТ
В кашевары его…
СОЛДАТ
В кобыльи командиры!Ладно, постращали. Отпускай попа.
Поп подбирает полы подрясника. Бежит прочь от своего дома. Из окон его дома на улицу летят пустые бутылки, консервные банки. Громовой хохот и девичий визг да вопли.
Между столами мчатся танцующие пары. Через костры, сверкая голяшками, прыгают девки. Упившиеся валяются вповалку.
Матрос Тимошкин держит в зубах кинжал. В руках по букету сирени. Выбивает на столе чечетку.
Со стола валятся бутылки. Сползают тарелки.
Галаган выпивает с солдатами. Вертится среди матросов. Болтает с державшимися отдельной компанией анархистами. Подтягивает шахтерам. Потом Васька отводит своих спутников в сторону.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Максим.Две парных брички за станицу, к мельнице… Скоро!
Суворов. Шахтерского командира — вон, вон пошел! — вымани за станицу, придержи до моего прихода. Понятно? Живой ногой!
Тюпа. Ты, годок, выбери солдата с бородой погуще и волоки за станицу.
ТЮПА
Ладно. Сбор у мельницы?
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Да. Через полчаса. Кругом арш.
Расходятся
По окраине площади толпятся станичники.
БАБКА
Вот она камуния…
МУЖИК
И вовсе, бабочки, это не камуния… Анархисты, слышь, да какие-то экспроприятели.
СТАНИЧНИК
Приятели… Мне бы хорошую казачью сотню с плетями, я бы им раздоказал…
БАБКА
У дедки Сафрона двух коняк свели.
МУЖИК
Захотят, и жену со двора сведут…
ЛУКАШКА
Я бы обеими руками перекрестился, коли на мою бы Дуняху кто позарился, Такая она у меня… ууу!
БАБКА
и жену сведут, и крест с шеи снимут… Отвернулся от нас господь-батюшка.
МУЖИК
Беда!
СТАНИЧНИК
Наши комитетчики тоже, видать, хвосты поджали?
МУЖИК
Куда там!
СТАНИЧНИК
До хорошего дожили… Свобода.
БАБКА
Не раз и не два вспомним слова покойника Вакулы Кузьмича: «Это стыдно — жить без царя!»
Остап Дудка Лукашке в ухо
ОСТАП ДУДКА
Кони… Вино… Деньги… Чернояров будет рад нам, как-никак свои станишники… Двинем?
ЛУКАШКА
Не, Остап… Дай подумать… Банда не бывалошная лейб-гвардия, в банду завсегда легко попасть.
Моряк Тимошкин в толпе.
ТИМОШКИН
Немцы обдирают Украину, как козу на живодерне. Гайдамаки торгуют на два базара — и германцы им камрады, и Скоропадский отец родной… Мы не захотели гайдамацкому богу молиться и драпанули сюда. Чистыми шашками прорубились через все фронта, пулеметы у белых добыли, а пушки под Каялом у красных забарабали…
ЛУКАШКА
Надолго к нам, матросик?
ТИМОШКИН
Не-е-е… Тут у вас водится мелкая рыбешка, а крупной буржуазной осетрины не видно… Нам тут быть неинтересно… Отдохнем недельку и всей хмарой назад посунем… Грудь стальная, рука тверда — вперед, вперед и вперед!
МУЖИК
А в Крыму, служивый, тоже бударага?
ТИМОШКИН
Гу-гу… Война в Крыму, весь Крым в дыму — ни хрена не поймешь… Большевики продали в Бресте Украину, сейчас в Ростове с немцами мирные переговоры ведут, а завтра столкнутся с буржуями и запродадут всех нас чохом.
Через толпу проталкивается Анна Павловна.
АННА ПАВЛОВНА
Товарищи, я не понимаю… Я несогласна… Идейный анархизм… Ваши… Швейную машину, я ею кормлюсь…
ТИМОШКИН
Кто такая?
АННА ПАВЛОВНА
Я — учительница.
ТИМОШКИН
Учительница? Машину? Да разве ж это мыслимо! Да я ж их, кудляков, своим судом раскоцаю… Кто у вас, извиняюсь, не знаю имя-отечества, машину стартал?
АННА ПАВЛОВНА
Где мне найти… Все вы одинаковы, ровно вас одна мать родила.
ТИМОШКИН
Расписку дали?
АННА ПАВЛОВНА
Вы смеетесь? Какая там расписка, думала, сама ног не унесу…
ТИМОШКИН
Шиханцы портачи, я их знаю. Ни живым, ни мертвым расписок не дают… Перестаньте, мадам, кровь портить, машину вашу разыщу.
Бежит в сторону в гущу пьющих Возвращается со швейной машинкой
АННА ПАВЛОВНА
Вот спасибо, вот спасибо…
Она берётся за машину. Тут же опускает ее.
ТИМОШКИН
Тяжело? Донести?
АННА ПАВЛОВНА
Если вы так любезны…
Останавливаются перед школой.
Анна Павловна звонит… Из-за двери трепещущий детский голос.
ГОЛОС РЕБЁНКА
Кто там?
АННА ПАВЛОВНА
Это я, Оленька, не бойся.
ОЛЯ
Мамочка, мамочка…
Дверь приоткрывается. Оля смотрит на незнакомого человека.
АННА ПАВЛОВНА
Машину отыскала, слава богу, нашелся вот добросовестный товарищ, донести помог.
ОЛЯ
Я так за тебя боялась, мамочка, так боялась.
АННА ПАВЛОВНА
Заходите, товарищ. Как вас зовут? Не хотите ли чаю?
Моряк ставит машину у порога.
ТИМОШКИН
Позвольте представиться, моряк Балтийского флота, Илларион Петрович Тимошкин… А вас Шурой звать?
ОЛЯ
Нет, не Шурой.
ТИМОШКИН
Ха-ха… А я думал — Шурой… Люблю имя Шура… Но все равно… А чаю, между прочим, выпью с удовольствием: давно чай не пил, последний раз еще в Миллерове на вокзале чай пил…
На столе мурлычет самовар. Анна Павловна заваривает чай. Востроглазая Ольгунька, с голубым бантом на макушке, сидит ровно заяц, насторожив уши. Исподлобья разглядывает моряка.
Тимошкин вынимает карманное зеркальце. Оправляет прическу.
ТИМОШКИН
Чего же вы, барышня, боялись?
ОЛЯ
И сама не знаю… Страшно одной в пустом доме.
ТИМОШКИН
Это справедливо, одному везде страшно.
Тимошкин гоняет в стакане клюквинку. Косит глаза на Анну Павловну
ТИМОШКИН
И хорошее жалованье получаете?
АННА ПАВЛОВНА
Какое там… Чуть ли не каждый месяц власть меняется, в школу никто носу не показывает.
ОЛЯ
Возмутительно. Вы понимаете, без народного просвещения все завоевания революции пойдут насмарку.
ТИМОШКИН
Обязательно насмарку. Им, сволочам, только пьянствовать.
Тимошкин небрежно листает подвернувшийся под руку учебник геометрии.
ТИМОШКИН
Учитесь?
ОЛЯ
В школе почти всю зиму занятий не было, дома с мамой немного занимаюсь…
ТИМОШКИН
А я вот шесть годов проучился в гимназии, арифметики не понимаю, надоело. «Отпустите, говорю, мамаша, на военную службу». — «Не смей, дурак», — отвечает мне мать. Я не послушался и убежал во флот, скоро чин мичмана получу, я отчаянный…
Закладывает руки в карманы широченного клеша, прохаживается по комнате. Останавливается перед портретом старика в холщовой рубахе.
ТИМОШКИН
Папаша?
ОЛЯ
Нет, это писатель Толстой.
Моряк подходит к глобусу. Крутит.
ТИМОШКИН
Где же тут мы находимся?
АННА ПАВЛОВНА
Олечка, покажи.
Ольга останавливает крутящийся, загаженный мухами шар. водит пальцем.
ОЛЯ
Вот вам Европейская Россия, вот Украина, Кавказ…
ТИМОШКИН
Вы там были?
ОЛЯ
Где?
ТИМОШКИН
Ну, в этой, как ее? Европейской Украине или хотя бы на вершине горы Казбек?
ОЛЯ
Нет, не была.
ТИМОШКИН
Не были? Ваша молодая жизнь кошмар-комедия… Нынче живем, резвимся, а завтра, представьте, подохнем и ничего не увидим… Хотите, дам я вашей судьбе, чудесное решенье?
Ольга вопросительно смотрит на мать.
ТИМОШКИН
Едемте со мной. У нас интересно: пища привольная, в мануфактуре или в чем другом недостатка не будет…
АННА ПАВЛОВНА
Товарищ, чай простыл. Иди, Оленька, тебе спать пора.
Ольга встаёт. Кланяется гостю. Уходит за перегородку.
Дверь ходит под нетерпеливыми ударами.
Анна Павловна оправляет трясущимися руками платок. Выходит.
Моряк заглядывает в комнатушку.
Ольга сидит на письменном столе. При появлении матроса вскакивает.
ОЛЯ
Вы… Вы? Что вам?
ТИМОШКИН
Пойдем, барышня, гулять — на улице весело.
ОЛЯ
Я? Нет, поздно… Слышите, там кто-то ломится?
Она мечется к двери.
Тимошкин хватает ее за руку. Рывком привлекает к себе. Целует в пылающую щеку.
Ольга кричит. Ногтями обдирает ему морду. Выскальзывает из объятий.
ТИМОШКИН
Барышня…
ОЛЯ
Нахал… Убирайся сию же минуту!
Тимошкин бормочет что-то невнятное. Идёт вокруг стола.
Оля загораживается креслом.
В дверях показываются рожи.
Кричит ударенная кем-то мать.
Ольга бросает в матроса чернильницей. Грудью бьёт в жиденькую оконную раму. В звоне стекла выпадает в сад.
Моряк выпрыгивает за ней. Перемахивает забор. Спотыкается. Растягивается на дороге.
Проходит по улице Галаган. Поднимает его. Ставит перед собой.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Откуда сорвался?
ТИМОШКИН
Годок, не видал? Не пробегала такая курносая, губы бантиком?
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Не догонишь, далеко ушла.
Галаган разглядывает Тимошкинову рожу.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Ранен? Чем это она тебя шарахнула?
ТИМОШКИН
Ну, ее счастье, что убежала… Все равно покалечу задрыгу, не уйдет от моей мозолистой руки.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Брось, братишка, и хочется тебе с бабой возиться? Пойдем со мной.
ТИМОШКИН
Куда?
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Дело есть.
ТИМОШКИН
Ящерица поганая, да я ж ее… Дело, говоришь, есть? А ты из какой роты? Чего я тебя не признаю?
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Сыпь за мной, потом разберемся.
Они выбираются за станицу. У мельницы покуривают четверо. Пятый спит, свернувшись на бричке. Все рассаживаются на две брички. Гонят к станции.
В штабном вагоне полутьма. Спят.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Вставай, поднимайся, братва! Встречай делегацию…
Тимошкин пожимает руки членам штаба.
ТИМОШКИН
Отряд? Черноморцы? Давайте соединяться.
МАТРОС
С какого корабля?
ТИМОШКИН
С «Гангута». Балтик.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
К порядочку. Товарищи, вы привезены сюда на боевое совещание… Дело такого рода… Отряду вашему отведены в станице квартиры, выставлено угощение, уважены все ваши партизанские требования…
ТИМОШКИН
Давайте соединяться!
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Пришли вот ревкомовцы, жалуются… Я им и поверил и нет… Дай-ка, думаю, сам разведаю… Мало ли у нас впопыхах творится дурости, но… Сам пошел и разведал… Откуда вы столько громщиков и шпанки понабрали?
СОЛДАТ
Мы, товарищ…
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Такую шатию надо разоружить, силы у меня хватит. Силой своей, безо всяких заседаний, мог бы всех вас по станице выстелить, но… зачем ненужную и лишнюю кровь лить?
СОЛДАТ
Мы ж, товарищ дорогой, невинные…
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Революция с этим не считается. Будь сознательным-рассознательным, но раз ты — сукин сын, значит виноват.
ТИМОШКИН
Брось балабонить, ближе к делу, чего ты хочешь? Вина? Гамзы?
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Буду краток. Надеюсь, товарищи шахтеры, товарищи моряки, товарищи солдаты помогут мне потрепать шпанку… Что вы молчите? Кто желает высказаться?
СОЛДАТ
Мы, фронтовики, мы на родину пробираемся… мы в Самарскую губернию, в Бузулукский уезд, стало быть, пробираемся и никому винтовок не сдадим… Как мне можно без винтовки, раз у вас тут кругом банды гуляют?
ТИМОШКИН
Корешок, На своих руку подымаешь? Где твои ребята? Давай веди отряд в станицу, брататься будем…
МАРТЬЯНОВ
Чернояров, он такой… Вместе через фронт прорвались, с германом воевали… К тому же и от своих мест мы далеко ушли, нам на Дон возврату нет, и от атамана отстать нам невозможно… Бей, кроши, вырывайся, пропадай душа!
ГРИГОРОВ
Пойми, друг, вреда от вашего атамана больше, чем пользы… Погуляете, засвищете, только вас и видели, а против советской власти вся округа подымется…
МАРТЬЯНОВ
Подымется? А зачем вы тут посажены? Бей с козла, топчи гадюк, чтоб и не хрипели!
КУЖЕЛЬ
Верно, гадюки шипят и из-под каждой подворотни кусаются, а тут вы еще безобразничаете…
МАРТЬЯНОВ
У нас в отряде ни одного контрика нет, Далеко мы от своих мест зашли, нас страх держит, куда без атамана денемся? Он парень — ухо с глазом.
Максим с Григоровым отжимают шахтера в угол.
СОЛДАТ
Какая ваша забота за буржуйское добро? Али им, удавам, пощаду давать?..
Егоров лезет на солдата с кулаками
ЕГОРОВ
Вы же самая беднота, ваш долг революцию защищать, а не лазить тут по тылам баб щупать да сметанные горшки вылизывать… Со своими буржуями ревкомовцы и сами справятся, а наше с тобой место, суконное твое рыло, на позиции. У меня сын единственный на фронте погибает, сам не хочу даром жевать хлеб советский. Иду! Все идем на огонь, на штык, а вы тут молочко хлебаете?
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Разговору нет, все решено… Именем революции приказываю…
ТИМОШКИН
Хочешь загнать в бутылку и заткнуть? Врешь, стерва, и сам далеко не упрыгнешь!
Тимошкин выхватывает из-за пояса рубчатую, английскую гранату. Пятится к стенке.
ТИМОШКИН
Хана?
Перекошенное, в чернильных подтеках лицо его полно решимости. Рука с гранатой занесена над головой.
Все молчат
Тикает часовой маятник.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Стой, падло. В вагоне две сотни снарядов и шесть пудов динамита. Ты можешь из всего эшелона смолу сделать.
Тимошкин скалит зубы. Молчит.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Застрели меня одного, ежели считаешь вредным
Затем осторожно отстегивает маузер. Держит его за дуло. кладёт на край стола ручкой вперед.
Тимошкин медленно опускает руку. Делает шаг к столу. Кладёт гранату рядом с маузером.
ТИМОШКИН
Сдаюсь.
Егоров бьёт Тимошкина по уху.
ЕГОРОВ
Печенег! Ты — пятое колесо в нашей коммунистической телеге…
СОЛДАТ
И я сдаюсь. Я, братишки, сам служил в Дебальцеве в большевицком полку, только забыл его правильное названье… Я, братишечки, сам целый год направо и налево вел бесплатную агитацию.
ЕГОРОВ
Ну, а ты?
МАРТЬЯНОВ
Я что ж… я ничего…
ГРИГОРОВ
Этот с нами.
Шахтер начинает распоясываться.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Оставь оружие при себе. Беги в станицу. Поручаю тебе и твоим ребятам захватить батарею и атамана… Скажи своим людям, пусть сбросят шинели и рубашки, чтоб в бою я мог вас отличить от прочих.
МАРТЬЯНОВ
Будет исполнено вточности… Уж я сказал, так умерло…
Он пожимает наспех руку Максиму с Григоровым. Выходит.
Солдат скрывается
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Этого списать…
ТИМОШКИН
Счастье морское Братишки, за что? Я никому зла на копейку не сделал!
За вокзалом, у кирпичной, исклеванной пулями стены, Тимошкин падает мёртвым.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Как в эшелоне?
СУВОРОВ
Спят.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Поднять.
СУВОРОВ
Есть поднять. Дневальный поднять людей
Дневальный бежит по составу
ДНЕВАЛЬНЫЙ
Полундра! В ружье! В ружье!
Из вагонов высыпают одетые и вооруженные моряки. Строятся перед зданием станции.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Скатить с платформы два орудия.
СУВОРОВ
Есть. Приготовить два орудия. Командоры, к орудиям!
Отряд выстроен… В зубах вспыхивают раздуваемые ветром огоньки папирос. Лица неразличимы.
Выходят за станцию. Разворачиваются в две цепи.
Моряки входят в станицу сразу с трех сторон.
Из дворов выкатывают тачанки. На лошадей на ходу набрасывают хомуты. Скачуи всадники. Бегут, отстреливаясь, солдаты. Састь обоза гремит по мосту…
В спину бегущим жители палят из дробовиков. Казачки рубчатыми вальками и ухватами молотят валявшихся пьяных.
Шахтеры на руках выкатывают пушки на середину улицы. Бьют по мосту прямой наводкой. Мост пылает. По реке плывут подушки, гогочущие гуси, чемоданы и картонки с барахлом…
ЛАЗАРЕТ.
Вбегает солдат
ОТЕЦ
Сын! Не волнуйся… Мы отступаем дня на три и опять вернемся.
СЫН
Врешь, серый!.. Завели нас и продали… Кадеты всех порубят.
ОТЕЦ
Не тронут… Увечного не посмеют тронуть.
СЫН
Да, лежал бы ты на моем месте с пулею в груди, не то бы вячел.
ОТЕЦ
Говорю, скоро вернемся, ожидайте.
СЫН
Кого и чего ждать? Палача с веревкой?
Срывается с койки.
СЫН
Братва, собирайся.
ОТЕЦ
Куда вы? Куда поднялись? Лошадей нет. Одежи теплой нет. Мосты в тылах порваны. Кормить вас нечем и самим жрать нечего. В дороге всем вам, калекам, верная гибель…
СЫН
Все равно пропадать. Бей телеграмму Ленину…
РАНЕНЫЙ
Братцы, не покидайте!
Рыданья и скрежет зубовный.
РАНЕНЫЙ
Не покидайте… Вместе воевали, вместе и умирать будем!
ОТЕЦ
Прощай, станишники… Прощай, друзья…
Стоны, вопли, последние объятья.
Двери лазаретов наглухо заколачиваются досками. Из окон выпрыгивают — кто выпрыгивать может. На костылях, в бреду, срывая с себя окровавленные повязки, они рвутся вслед за отступающей армией. Поддерживают друг друга. Идут. Ползут. Валятся и умирают… Много их, призасыпанных первым снегом и скрюченных, лежат по обочинам дорог.
Пепелища хуторов и станиц, скелеты городов.
РЕВВОЕНСОВЕТ АРМИИ.
Заседают. Диктуют. Оттянуть армию за Терек… Переформировать части… Ввести жесточайшую дисциплину. Дать людям отдых… Связаться с 12-й армией… К весне готовить удар по Деникину…
За зеркальными окнами штабных вагонов по разбитым шляхам грохочут скачущие обозы и батареи. Подбористым шагом течёт кавалерия.
Командиры громко подают команду.
Брюховчане, по коням!
Запрягай, обозные… Рота, становись!
ПОД ЧЕРВЛЕННОЙ.
Оборванная армия медленно движется. На встречу м выежают бойцы. Все в новых шинелях и в крепких — со скрипом.
Командир докладывает в штабе.
КОМАНДИР
Мы из Астрахани на подмогу. Полки 12-й армии — Ленинский и Железный.
Вновь прибывшие косятся на оборванных партизан.
ВЕСЕЛЫЙ СОЛДАТ
Станишники, что усы повесили? Наковыряли вам казачишки? Эх, вы, Аники…
КУБАНЕЦ
Где вы раньше были, такие красивые? Дорогу назад не забудьте. Скипидару-то призапасли? Черти вислогубые… Вот погоди, кадеты вам уши-то оболтают…
Хохот.
Раздаётся команда
Песенники, вперед!
Смело, товарищи, в ногу,
Духом окрепнем в борьбе,
В царство свободы дорогу
Грудью проложим себе…
Новые шинели лежат в грязи вместе с бывшими солдатами. По ним едет конница.
Генерал Покровский осматривает поле сражения. Трубит рожок. Конница несётся вдаль.
По степной дороге несётся автомобиль. На сиденье, откинувшись в угол кузова, дремлет и поминутно просыпается человек в военной форме. Усталое лицо его серо. На носу подскакивают золотые очки.
Бригада и полковые обозы тащатся по дороге.
Хрипло взывает сигнальный рожок.
ШОФЕР
Пропускай, гужееды. Передай передним, чтоб остановились.
Обозные огрызаются.
ОБОЗНЫЙ
Вались к корове на…
ШОФЕР
Сворачивай!
ОБОЗНЫЙ
Сам сворачивай. Ты один, нас много.
Шарахаются, несут пугливые степные лошади… Опрокидывается походная кухня с горячим борщом. Опрокидывается санитарная повозка. Вопят выброшенные в грязь раненые.
Машина крутится. Катится мимо дороги. Вдогонку — брань, проклятия и крики
Стой! Стой!
Машина прибавляет ход. Кидает задними колесами ошметки грязи. Иван Чернояров обскакивает машину Ставит коня поперек
ИВАН
Дави.
Шофер тормозит. Всадники окружают автомобиль.
ИВАН
Кто такой? Почему, в бога мать, давишь моих людей?
АРСЛАНОВ
Я — Арсланов, уполномоченный реввоенсовета армии. Что вам, товарищи, угодно? Мандат? Вот он… Я…
ИВАН
А партизана Ивана Черноярова знаешь?
АРСЛАНОВ
Слыхать слыхал, а знать не имею чести.
ИВАН
Куда гонишь?
АРСЛАНОВ
Это не ваше дело.
ПАРТИЗАН
Он в Астрахань с докладом поспешает. Пусти его, ему некогда.
АРСЛАНОВ
Не считаю нужным давать отчет всякому встречному. Какая часть? Кто у вас командир? Я буду жаловаться… Трогай!
Машина рычит. Никто не сдвигается с места.
У Арлсланова в руке блистает никелированный браунинг.
АРСЛАНОВ
Прочь с дороги, стрелять буду.
ИВАН
Ну, знай Черноярова!
Иван шашкой сносит уполномоченному голову.
ИВАН
Братва, грузи на машину сто пудов фуража!
РАЗВЕДЧИК
Конница генерала Покровского гонится по пятам.
ИВАН
Входим в Кизляр
В Кизляре горят дома, хлебные амбары, лабазы. На вокзальных путях горят эшелоны с военным добром. Гулко рвутся ящики с бомбами. Из огня с воем летят осколки снарядов. По улицам— обозы, орудийные запряжки, брички со скарбом, застрявшие в грязи броневые автомобили. Квартиры забиты ранеными, больными, отдыхающими.
Из погребов и подвалов выкатывают бочки вина. Пьют, льют, из колод вином поят лошадей. Лошади бесятся. Натыкаются на заборы. Лезут в огонь.
За всадниками идут. Хватают за стремена мирные жители.
ЖИТЕЛЬ
Господа товарищи… Тридцать бочек…
ВСАДНИК
Мало взяли. Тебя и самого давно бы собакам скормить надо было… Я видел, как искалеченный боец выпрашивал милостыню, вы жалели кусок хлеба и гнали его от своих домов.
ЖИТЕЛЬ
Одежонку позабирали…
ВСАДНИК
Брысь!
ЖИТЕЛЬ
Меня твой казак ударил.
ВСАДНИК
Казак? Ну, так получай еще от сотника!
И плетью через лоб.
ЖИТЕЛЬ
Бочонок меду…
Эскадронный Юхим Закора придерживает коня.
ЗАКОРА
Хлопцы, а ну!
Всадники гикают. Напускаются на жителей — гонят их по тротуарам. Топчут конями. Секут по глазам нагайками. Лупцуют тупиями шашек.
В затылок валом валит — напирает лавина пехоты, кавалерии, обозов.
Пьяно, вразнобой гремят оркестры.
По грязи, высоко задирая юбки, пляшет сошедшая с ума сестра. Волосы ее растрепаны, зубы оскалены, сбоку болтается походная сумка. С возу — из-под брезента — выглядывают раненые моряки.
МОРЯК
Гоп, кума, не журися… Гоп, гоп, гоп!
ВТОРОЙ МОРЯК
Садись, прокатим!Как я сестру прижму к кресту и скажу: «Сестра, приголубь ради Христа».
Оглядываются на горящий город. Машут шапками. Стреляют вверх.
МОРЯК
Прощай, Кавказ!
Прощайте, горы и леса!
Вся Расея наша, ха-ха-ха!
Могила, гроб смоленый!Эх, расставайся душа с телом! Прощай белый свет и писаны лапти!
В суровые просторы зимней степи уходят— партия за партией, отряд за отрядом, полк за полком…
Бригада Черноярова спешивается на базарной площади. Бойцы сдают коноводам коней.
Митингуют
ПУЛЕМЕТЧИК ЧАГАНОВ
Нас продали! Куда идем? На живодерню? Нас продали и пропили…
БУЦОЙ
Брось, Чаган. Кто нас с тобой продал и кому? За нас с тобой пятака никто не даст.
ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ
Измена! На фронте дрались наги и босы, а тут погорают целые вагоны с обмундировкой… На фронте не хватало снарядов и патронов, а тут их горы. Амба. Все наши комиссары и командиры с чемоданами бегут и покидают нас. Один лозунг — спасай шкуру!
Чернояров протискивается в самую гущу толпы. Вспрыгивает на воз.
ИВАН
Братва…Братва, кругом измена! В нашем распоряжении только мы и дух наш! Но настанет час расплаты, и моя железная рука жестоко покарает всех трусов и предателей! Долой панику! Долой уныние! Будем биться до конца! А кто не хочет оставаться в бригаде — сдавай в обоз свою партизанскую совесть, коня, винтовку и уходи с глаз моих долой! Братва, отступаем на Астрахань. Путь наш будет тяжел. Четыреста верст дикой калмыцкой степи. Ни воды, ни фуража. Здесь устраиваем дневку. Запасайся, кто чем сумеет. Выбрасывай все барахло. В походе будет дорог каждый лишний клок сена и каждая горсть овса. Сам буду осматривать кобуры и сумы. У кого найду хоть одну лишнюю тряпку — пощады не проси. Приказываю перековать коней на шипы. Приказываю проверить седловку, дышла, упряжь, сварку шин и клепку на повозках, чтоб ни один гвоздь не болтался. Обозу поднять пятьсот ведер вина. Здоровый будет получать по чарке вина на сутки, больной — по три. Береги коня. Завтра на рассвете выступаем. Митинг окончен. Без шуму расходись по квартирам.
На заре бригада снимается. Пропускает вперед обоз. Эскадроны идут переменным аллюром
РУБЕЖ КАЛМЫЦКИХ ЗЕМЕЛЬ. ХУТОР. ПРИВАЛ.
Чернояров сидит в хате перед открытым окном. Посасывает трубку. Бойцы — кто спит, кто режется в карты.
Шалим сидит невдалеке на разостланной шинели. Подпилком зачищает на клинке зазубрины.
В стороне от хутора нижней дорогой проходит смешанная часть. На привязи за фаэтоном идёт, танцуя, гнедая да статная лошадь. Чернояров подносит к глазам бинокль. Подзывает Шалима
ИВАН
Смотри, кунак… Вон, во-он играет гнедая! Сыпь.
Шалим возвращается к Ивану
ШАЛИМ
Дербентский полк… Гнедая кобыла ходыт под командыром полка Белецким.
Иван выдергивает из коробки маузер.
ИВАН
Сыпь, ахирят, и без кобылы не возвращайся… Застрелю. Ты знаешь, я в своем слове тверд.
Бойцы прекращают игру в карты.
Шалим крутит головой. врезает плетью кабардинца. Пускается догонять Дербентский полк.
Все смотрят ему вслед, пока он не скрывается из виду.
По дороге клубится пыль… Шалим мчится во весь опор. Держит в поводу вторую лошадь. За ним, крутя шашками и гикая, гонятся конные.
ИВАН
В ружье!
Бойцы хватают с воза карабины.
ИВАН
По шапкам… залпом… пли!
Шалим влетает в хутор.
Конные останавливаются на пригорке. Грозят шашками. Поворачивают обратно.
Иван выпрыгивает из окна.
ИВАН
Люблю, кунак, за ухватку.
Иван перехватывает повод золотисто-гнедой, с темными подпалинами в пахах, кобылы.
ИВАН
Так и надо: коли силой не силен, будь напуском смел… А покупка, видать, добрая.
ШАЛИМ
Зарубыл.
ИВАН
Кого зарубил?
ШАЛИМ
Белецкого.
ИВАН
Брешешь?
Шалим извлекает из-под полы бурки порыжевшую от свежей крови шашку.
ИВАН
Черт. Дурак. Тебя пошли богу молиться, а ты готов и церковь обокрасть.
ШАЛИМ
Она не даваль, она кричаль, я его рубыл: так и так!
ИВАН
Дурак с замочкой. Хотя… кобыла мне нужнее, а кобыла, видать, добрая. Как ее… звать?
ШАЛИМ
Торопылся, забыл спросить.
ИВАН
Назову ее Стрелой… Стрела… Стрелка…
Чернояров подтягивает подпруги. Не ставит ноги в стремя. Прыгает в седло. Скачет в степь.
НА КРАЮ ГОРОДА
В раскрытом хлеву сидят однополчане — Максим Кужель, Григоров и Яков Блинов. Перед ними — на разостланной шинели — ведро вина, коврига хлеба и несколько печеных в золе картошек. Винтовки в углу.
Пьют молча.
У Блинова, дважды контуженного — перекошенное лицо. Оно беспрерывно дергается, левая нога загребает. Руки не слушаются. Не могут сразу схватить со стола ложку или кусок хлеба
Григоров неторопливо просматривает записную книжку. Уничтожает лист за листом.
ГРИГОРОВ
Конец, друзья, всему конец
Погромыхивают пушки
КУЖЕЛЬ
Ехать надо. Как и на чем ехать будем?
ГРИГОРОВ
Куда поедешь?
КУЖЕЛЬ
Куда все, туда и мы
ГРИГОРОВ
Брось…
КУЖЕЛЬ
А тут чего высидим? Чу, кадетские пушки бухают? Того и гляди нагрянут, гады… Думай, не думай, а умней того не выдумаешь — утекать надо. Выстелили казачья шашка и офицерская пуля наш полк по ставропольским степям.
Григоров измятым котелком зачерпывает вино. Медленно отпивает. Обсасывает ус. Всхрапывает, как усталая лошадь.
ГРИГОРОВ
Обоз у нас отбили. Жену и больную дочь потерял. Не знаю что с ними. Проклятая засада. Потеряли последние пулемёты и батарею. Где остатки полка? Лежат и рассеялись по дорогам. Ты вон, Максим сам на себя не похож после испанки и брюшного тифа. Никуда не пойду… Свое сыграли… Баста.
ЯКОВ БЛИНОВ
Баста… Всякую жизнь поглядели, умирать пора… Были у нас в руках хоромы и дворцы, да не довелось пожить в них… Не дают нам контрики в две ноздри дышать, загнали обратно в свиной хлев. Тут, верно, и помереть придется.
Он оглядывает заляпанные говяхами дырявые стены
ЯКОВ БЛИНОВ
Эх, ты, сивка моя бурка, не довезла солдата до райских садов. Выпьем…
КУЖЕЛЬ
От вас ли такое слышу, станишники? На войну с кадетами нас никто не гнал… Мы пошли по своей воле… Грудью, как это пишется в газетках, грудью вы встали за святое дело, не щадя ни жизни своей, ни хозяйства своего, ни семьи своей… Триста лет нас гнули, и отцов и дедов наших гнули…
ЯКОВ БЛИНОВ
Брось, Максим Ларионыч… Я…
КУЖЕЛЬ
Путь наш еще далек, а мы на полдороге начинаем спотыкаться и оглядываться назад… Кубань, Кубань… Да пропади она пропадом! По-старому-бывалому нам на ней не жить! За нами советская держава, сто или сколько там губерний… Только бы до Астрахани добраться, а там раздышимся и еще потягаемся с кадетами за райские сады, еще поедим золотых яблочков, еще вернемся на Кубань с музыкой, еще поплачут они от нас… А вы, головы, с большого ума чего надумали? Кадеты, с часу на час…
ГРИГОРОВ
Уж не мыслишь ли ты, Максим, что мы хотим к белым перебежать? Нет, дружок… С кадетами нам одному богу не изливаться и одной соли не ёдывать.
КУЖЕЛЬ
Ехать, ехать надо. Лошаденка у нас хоть и плохонькая, а есть. В пути авось и другой разживемся.
ЯКОВ БЛИНОВ
Никуда не поеду. Свое сыграл. Баста!
Максим волочит отекшие ноги.
Под навесом сарая дремлет, уронив голову и распустив слюнявые губы, запряженная в двухколесную арбу буланая кобыленка.
КУЖЕЛЬ
Но! О грехах задумалась?
Суёт ей под морду горелую ржаную корку.
КУЖЕЛЬ
Набирайся паров, на тебя вся надежа.
В хлеву выстрел.
Максим бросается туда.
На залитой вином шинели вниз лицом лежит Яков Блинов. Правая разутая нога его еще дергается. Из затылка в стену тугой струей бьёт кровь. Григоров сидит перед ним на корточках. Глухо рыдает.
КУЖЕЛЬ
Сам?
ГРИГОРОВ
Сам… Уговорились оба… Духу не хватает… И зачем пуля пощадила меня на фронте?
Максим трогает Григорова за плечо.
КУЖЕЛЬ
Едем.
ГРИГОРОВ
Куда ехать?
КУЖЕЛЬ
Заладил свое, куда да куда… Вставай.
Под руки он поднимает товарища. Выводит из хлева.
Возвращается. Вышаривает в карманах у мертвого жестяную коробочку с махоркой, спички. Целует его в губы. Захватывает пустое ведро и две винтовки. Выходит.
Садится в повозку.
КУЖЕЛЬ
Ну, буланка, вывози.
Трогают улицей.
Со всех сторон налетают попутчики. Оборванные, усталые и обозленные.
Перед арбой стоит Васька Галаган. Голова обмотана грязной тряпкой. Сквозь тряпку проступает и черной лепешкой запекается кровь
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Станица! Годок! Какими судьбами? Здорово, сват. Подвезете версту-другую? Мне только своих догнать.
КУЖЕЛЬ
Вася! Какой разговор? Садись, друг.
Галаган вспрыгивает на арбу.
Остальные не отстают. На разные голоса тянут.
РАНЕНЫЙ
И я… И меня… Не покиньте на погибель…
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Ходи мимо! Лошадь, она не железная!
Максим принимает на арбу путавшегося в долгополом больничном халате мальчишку.
Усаживают тесно, спина к спине.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Откуда, сынок?
МАЛЬЧИШКА
Из лазарета, дяденька, убежал. Я здоровый, никого не заражу, ты меня не прогоняй… Я только измучился с дороги и от голоду… Во рту запеклось, покурить бы.
Моряк протягивает ему расшитый цветными шелками, засаленный кисет с махоркой.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Завертывай, салага. Табачок да вино, кипяченное со стручковым перцем, от тифа первое средство. Я сам больше месяца вылежал в пятигорском госпитале. Суют мне каких-то соленых порошков, а я их — за борт. «Врете, думаю, дорываетесь отравить морячка, но этот номер не пройдет». Под боком у меня две четверти вина грелось. Я его и сосал помаленьку. Винцо меня и на ноги поставило. Топаю в комиссию. Комиссия признает меня негодным к дальнейшей службе. Главврач, такой на козла похожий, спрашивает: «Ваш чин, звание, должность?» — «Моряк первой статьи с дредноута „Свободная Россия“ в недалеком прошлом, — отвечаю я, — и командир на все руки в настоящем и будущем». Улыбается главврач и говорит: «Вам, товарищ, необходимо отдохнуть». А я ему: «Катись ты к крокодильей матери. Все воюют, а я отдыхать буду? Ты меня увольняешь, но я остаюсь при своем славном отряде». Он мне ни слова. Лежу еще сколько-то дней, маракую, как бы дорожный аттестат забарабать… И снова топаю на комиссию. Доктора признают во мне возвратный тиф. «Мы вас, товарищ, переведем в заразный барак». — «Шалишь!» — кричу. «Я здоров!» — кричу. «Вы не врачи, а контры», — кричу. «Успокойтесь, товарищ, вам вредно волноваться. Вам нужен отдых». — «Не мне нужен отдых, кричу, хотите, чтоб я заразился и околел, и сами без меня мечтаете отдохнуть? Ну нет, гады. Я еще проживу бессчетно лет и долго не буду давать вам покою!» Они мне ни слова. С презрением поглядел я на них, закурил, сидора (мешок) на горб и — ходу.
КУЖЕЛЬ
Отстал? Где твой отряд?
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Погиб отряд. Сам я последние месяцы не сидел сложа руки: был комендантом пороховых складов, возглавлял одну из уездных ЧК, гонял по Ставрополью бандитов, был начальником конной разведки Азовского полка.
Степь да степь кругом ни кустика, ни деревца, серые тяжелые пески.
Ветер гонит по степи сухую колючку и легкие шары перекати-поля.
Наезжают на схваченное льдом большое озеро.
МАЛЬЧИШКА
Море?
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Нет, хлопчик, это еще только шматки от моря. Само море будет в сторону верст на тридцать.
Пьют соленую воду. Сдабривают ее сахаром. Моряк отплевывается.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
От голоду-холоду отшутиться можно, а вот пить нечего — ложись и помирай. И как только тут люди живут? Это же не вода, а какая-то моча дамская. Тьфу, тьфу!
Подходит рыбак
РЫБАК
Так и живем, у нас в засушливые годы лягушки дохнут.
По берегу нагребают сухой камыш. Метелками камыша кормят лошадь.
РЫБАК
На днях проходили тут ваши, многое множество. На Лагань пробирались. Озеро, оно вон какое, обходить далеко. Сунулись напрямик по льду. С версту отползли от берега, лед треснул и разошелся. Трещину забили повозками, лошадьми, пошли дальше… Лед подломился и осел. Все, сколько там ни было, с обозами, с пушками, потопли. Я шапок наловил полну лодку. Война, война… И кто ее выдумал на наше горе? Тьма-тьмущая народу гибнет.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Погоди, дядя, буржуев перебьем, и войне конец.
РЫБАК
Жди, пока черт сдохнет, а он еще и хворать не думал.
По выбитой дороге в одиночку и кучками идут, падают люди. Иные, шатаясь, подымаются. Иные остаются лежать. Иные уходят в сторону от дороги.
За бугром в затишке сидит молодой партизан. Замерз. Во рту у него торчит окурок. Ветер играет рыжим, выпущенным из-под кубанки чубом. Ноги заметает песком.
Волы в упор тащат броневой автомобиль.
Валяется лошадь с выеденной волками требухой. Человек заползает в лошадиное брюхо. Наружу торчат два костыля и одна нога в худом чоботе.
Бредёт молодая женщина с грудным ребенком на руках. Слезы размывают грязь на ее раскрасневшихся щеках. Из кармана бекеши торчит бутылка с молоком. Впереди тяжелыми сапогами по песку шагает муж в малиновых штанах. Оборачивается
МУЖ
Рассупонилась, тварь поганая!
Женщина заливается еще пуще. Ребенок сипит.
Максим бодрит лошаденку хворостиной. Та еле тащится. Заплетает ногу за ногу.
Максим объезжает распряженную повозку с больными. Они стонут.
БОЛЬНОЙ
Обозник обрубил постромки и ускакал верхом… Жеребец серый в яблоках, хвост коротко острижен, левое ухо резано, тавро глаголем. Обозник в плисовой бабьей жакетке, кривой на левый глаз. Где увидите — пристрелите.
КУЖЕЛЬ
Не догонишь… Он поди-ка уже в Астрахани чаек с кренделями попивает.
Ковыляет китаец. По груди крест-накрест пулеметные ленты, на ремне через плечо ящик с полевым телефоном, в руках по винтовке, под мышками зажато по пучку соломы. За ним как тени, качаются и бредут две худющие клячи.
БОЕЦ
Покурим.
КИТАЕЦ
Моя посола Астлакань
БОЕЦ
Этот и до Сибири дойдет.Они живущие… Вчера на стану один такой же совсем кончался, а капнул я ему на язык три капли вина, у него глаза заблестели, встряхнулся: «Полоссай, товалиса», — только его и видали.
Ночь. метель.
Воет степь.
КУЖЕЛЬ
Беда, пропадем.
Галаган укрывается шинелью. Зубы его стучат, как пулемет
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Волчья ночка, Сам себя не видишь.
Натыкаются на лазарет. Лошади лежат дохлые в хомутах. На тачанках стонут.
Мальчишка начинает бредить. Он хватает Максима за руки
МАЛЬЧИШКА
Дяденька, у меня головной тиф… Дяденька, я умираю… жарко… Будто я — самовар, и в меня ровно кто горячих углей насыпал… Гони! Гони! Там за горой наша станица… Бабушка меня ждет, Федосья Кудрина. Капельку водички… жарко… Дяденька, кадеты! Вон, вон кадеты бегут… Белые флаги вьются… Стреляй! Дай винтовку! Гони скорее!
Арбу мотает на ямах.
КУЖЕЛЬ
Гони!
ГРИГОРОВ
Тише, Максимушка. Ох, ох, больно. Все нутро из меня выворачивает… Укрой меня, я замерзаю.
Максим набрасывает на Григорова свою шинель. Сам спрыгивает и шагает рядом. Он идёт в валенках.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Волчья ночка… А ветер, ветер, того гляди, штаны сорвет… Это не игра. Не отстояться ли нам?
КУЖЕЛЬ
Остановимся — пропадем. Хоть и потихоньку, а ехать надо.
По мерзлой дороге скребутся лошади, скрипят колеса. В темноте хриплые голоса.
КУЖЕЛЬ
Кто идет?
ГОЛОС ИЗ ТЕМНОТЫ
Темрючане.
КУЖЕЛЬ
Братцы, давайте держаться вместе. Все как-то веселее.
ГОЛОС ИЗ ТЕМНОТЫ
Погоняй, земляк, не отставай… Нас чумак ведет, сорок годов с промыслов рыбу возил, все дороги наизусть знает… На Эркентеневский улус трафим.
КУЖЕЛЬ
И далече до него?
ГОЛОС ИЗ ТЕМНОТЫ
К утру, гляди, довалимся… Только бы коняшки сдюжили.
Мальчишка спускает с плеча халат.Раздирает на себе гимнастерку.
МАЛЬЧИШКА
Жарко… Кожа на мне лопается… Дяденька, у меня ноги отваливаются… Одна уже, кажется, оторвалась?.. Слышишь, под землей конница скачет? Темно? Страшно! Аа! А! А! Горим! Горим! Пить хочу. Дай глоток воды, один глоток. Позовите взводного, я ему все расскажу…
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Фу ты, гнида, какой беспокойный, все бока протолкал
Максим то оберет с лошадиной морды сосульки, то седелку оправит. Сует мальцу в горячий рот кусочек льду. Приглядывает за Григоровым.
Светает. Парнишка мёртвый. Закушенный и покрытый белым налетом язык торчит на сторону. На синие веки опускаются снежинки и не таят.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Испекся. Столкнуть, а то только мешает.
Он ссовывает мертвого. Вытягивает на освободившееся место ноги.
Мутный рассвет. Нагая степь. Едут по еле набитому проселку.
КУЖЕЛЬ
Где же улус?
ТЕМРЮК
Леший его знает… Похоже, в сторону упороли.
КУЖЕЛЬ
А чумак?
ТЕМРЮК
Ночью сбежал… И мешок с хлебом прихватил, чтобы ему, кобелю старому, подавиться нашими крохами.
Кибитка стоит в седле меж двух курганов. Лошади жадно ржут. Прибавляют шагу.
Из кибитки выскакивает распоясанный и без шапки. Спрыгивает в водомоину. Высовывает дуло винтовки и — давай смолить.
ТЕМРЮК
Е! Ей! Одурел! Свои!
Валится на бок идущая в голове соловая кобыла. Пуля клюёт в плечо одного из темрючан.
Моряк турманом слетает с арбы.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Что за дело, сучье вымя, и тут война…
За ноги Максим сдергивает с арбы спящего Григорова.
Залегают и другие.
КУЖЕЛЬ
Палит, сукин сын.
ТЕМРЮК
Может, кадеты?
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Взяться им неоткуда… Похоже — один.
КУЖЕЛЬ
Один-то один, да завалился в яму и пулей его не возьмешь.
МОЛОДОЙ ТЕМРЮЧАНИН
Окружим, подползем со всех сторон и на «ура».
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Эка, будем кота за хвост тянуть. Я его, лярву, в два счета пришью, я ему…
Галаган вскакивает. В припрыжку убегает вперед.
Подбегают и другие. Моряк уже сидит на стрелке верхом. Левой рукой душит его. Правой хлещет по рылу.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Гад… Курва… Вредный… На своих руку поднял? Дракон… Мурло… Ехидна… Обломок Иуды… Чертов пуп!
Галаган бросается в кибитку. В кибитке на овчинах бредит в тифу старая калмычка. Возвращаются к стрелку. Галаган поднимает его с земли за шиворот.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Рассказывай, что ты есть за человек?
ЦАРЕГОРОДЦЕВ
Не мучь, братишка. Стреляй скорее, стреляй Христа ради и не мучь…
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Садись и рассказывай.
Галаган выдергивает из-за пояса кольт. Взводит курок.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Рассказывай чистую правду. За первое фальшивое слово съешь пулю.
Все усаживаются у входа в кибитку.
Запухшими от кровоподтеков глазами он глядит как хорек, схваченный капканом.
ЦАРЕГОРОДЦЕВ
Я Царегородцев, Пашковской станицы, 1-го Кубанского полка… Наш эскадрон вышел к морю, на Лагань. Оттуда лежит тракт до самого Астраханя. Стали переплавляться через лиман. И подуй на нашу беду с берега отдёрный ветер. Льдину оторвало и закачало, понесло всех нас в море. Кто плачет, кто со злости смеется, кто, понадеявшись на коня, бросается вплавь. Многие потонули, но мы с товарищем Бондаренком — Гончаровского хутора казачок — выплыли на берег. Вот покинули обмерзших коней и сами, чтобы хоть немного согреться, бегом ударились в степь. Дело ночное, следу не видно. «Ветер, говорю, должен дуть нам в левую скулу». А товарищ успоряет: «В правую». Сколько-то дней плутали, голодные, без курева, спички размокли, и ни одна не загорелась. Набрели на поселок, где не нашли ни куска хлеба и ни одного живого. В хатах лежали мертвые, по улице валялись мертвые, и меж ними шныряли собаки. Обморозил я ноги, кожа на ногах начала лупиться, загнили пальцы. Товарищ нес мой вещевой мешок и мою винтовку. Подстрелили барсука и сожрали его сырым. Поднялась у меня в брюхе паника, валюсь на песок и говорю: «Я умираю». Товарищ перевернул меня на спину и давай мять мне брюхо кулаками и коленками. Меня в испарину кинуло, силы немного прибавилось. Не так здоров, но встал и могу на ногах шататься. Пошли. Идем полегоньку. Потом наткнулись на эту кибитку. У них было три барана и немного муки. «Мы слабые, — говорю я, — они нас ночью заколют, да и харчей на всех надолго не хватит, давай их убьем». Бондаренко отвечает: «У меня рука не поднимется, они перед нами ни в чем не виноваты. Отец мой, такой же старичок, остался на Кубани, может быть, и его уже кто-нибудь решает жизни». — «Раз, говорю, у тебя сердце мягкое, отойди на минутку…» Он, хотя и с неохотой, отошел и отвернулся. Обнажаю наган и стреляю старого калмыка, стреляю дите, еще дите и еще одного черномазого — шустрый такой: двумя пулями его пробил, а он знай визжит, за наган хватается и ноги мне целует. Свалил и этого, а старуху оставил: хоть перед смертью, думаю, справлю удовольствие. Она была еще здоровая и горячая, пар от нее отскакивал… Живем день, живем неделю, живем хорошо, как цыгане. Наедимся лапши с бараниной, спать завалимся, выспимся, калымку я понасильничаю, снова лапшу завариваем и опять на бок. Товарищ мой совсем поправился и все долбит: «Пойдем да пойдем». У меня ноги разнесло, босиком далеко не уйдешь, а сапоги не лезут. Старуха по ночам донимала: сядет на могилку, где мы их закопали, и воет, да как, стерва, воет — волос на тебе медведем подымается. Гонял я ее, бил, а она, как ночь, опять за свое…
Вот вижу, мука кончается, баранины одна тушка остается, и пала мне на сердце злая думка… Покинет меня товарищ и баранину упрет. Стал я следить за ним. Выйдет он на курган и все дороги рассматривает. Ну, мы с ним поругались… Он лег спать, ничего не думал… Ну, я его ночью… того. Остался я один и стал жить с калымкой, как с женой…
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Вопрос ясен. Чего же ты, друг ситный, в нас палил?
ЦАРЕГОРОДЦЕВ
Испугался… Я, братишечка…
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Ага, испугался, что твою баранину съедим? Ну, миляга, пойдем, получай награду, какую заслужил
Пинком Галаган поднимает его с земли. Отводит немного в сторону. Стреляет.
Стихает вьюга. Двигаются дальше.
Выбираются на большак.
У темрючан лошади поживее. Они углняют вперед. Максим, Галаган и Григоров остаются втроем. Лошаденка останавливается все чаще и чаще.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Но, удалая, вывози.
Удалая мотается еще немного и — на бок. Ее поднимают. Буланка шагает раз, шагает два и опять падает. Предсмертная дрожь пробегает по ее истертой шкуре.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Скотина дохнет, человек жив. Чудеса твои, Христе-боже наш!
Тянет с арбы карабин и вещевой мешок.
Максим тесаком расщепляет оглобли. Раздергивает арбу по доске. Раскладывает костер. Спят на золе. Утром сосут снег. Идут дальше.
По дороге и на обе стороны от дороги валяются полузасыпанные песком грязные портянки, поломанные колеса, разбитые кухни и повозки, брошенные седла, скорченные фигуры людей.
Григоров еле переставляет ноги.
ГРИГОРОВ
Вот и мы скоро так же…
КУЖЕЛЬ
Мужайся, друг.
Татарская деревня Алабуга догорает на кострах. Дома и мазанки, сараи и летние дощаные бараки растащены. На кострах пылают вершковые половицы, полотнища ворот, крашеная резьба оконных наличников, камышовые снопы. Вокруг костров сидят полумертвые… Выжаривают вшей из рубах. Пекут в золе лепешки. В вине варят маханину. В хомутах и под седлами дремлют голодные лошади. Лежа, вытянув по земле шеи, дремлют верблюды — нежные пятки ободраны до мослов. Горбы обвисают. На скорбных глазах намерзают слезы по голубиному яйцу.
Подходят, здороваются. У огня раздвигаются. Дают им место.
ГРИГОРОВ
Земляки, нет ли испить?
ЧЕЛОВЕК
Сами двое суток не пили.
Один выхватывает из кипящего ведра большой кусок мяса. Ковыряет его черным пальцем.
ВТОРОЙ
Похоже, готово.
ТРЕТИЙ
Давай дели. Горячо сыро не живет. Бывало, трескали свинину, а ныне довоевались — не хватает и конины.
Стоит в свете огня огромного роста человек. На плечах накинут и стянут на груди сыромятным ремнем персидский ковер
БОЛЬШОЙ МУЖИК
Оно по первому разу вроде душа не принимает. Намедни попробовал жеребенка и все боялся, как бы он у меня в брюхе не заржал да лягаться бы не начал, а сейчас хоть кобылу давай — съем.
ВТОРОЙ
После тифу, братцы, так-то ли на еду манит! Не то кобылу, хомут с гужами слопать готов.
ТРЕТИЙ
Да, разбираться не приходится, ешь, что зуб возьмет…
Все набрасываются на маханину.
Из темноты на огонек выходят все новые и новые. Один страшнее другого.
При дороге стоит старуха татарка с торбой на плече. Она кланяется. Оделяет проходящих кусочками черствого хлеба.
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Прощевай, дядьки. Потопаю. Увидите своих, кланяйтесь нашим.
КУЖЕЛЬ
Куда ты, Вася, на ночь глядя, пойдешь?
ВАСЬКА ГАЛАГАН
Спешу, спешу к цветку любви! В Астрахани меня девочка дожидается: юбочка гармонью, кружевной лифчик, и-их! Душа окаянная… А, глядишь, подфартит, и своих азовцев догоню… А ночь для меня — тьфу! Мне лиха беда полы за пояс заткнуть, а там как затопаю, только пыль за мной завьется!
Галаган пожимает станичникам лапы. Воротит нос от ветру. бодро шагает в ночную темень.
Максим с Григоровым шинель стелют в яме. Шинелью укрываются. Воет вьюга. Лепит мокрый снег. Максим просыпается, охваченный мертвыми руками Григорова, как обручем. С трудом он освобождается из объятий мертвеца. Вылезает из ямы.
СЕЛО ОЛЕНИЧЕВО
Кужель садится отдохнуть. На улицах чаны с водою. Около них грудятся обозы. Вповалку лежат люди и лошади. У помещения этапного коменданта гудит огромная толпа. Раздатчики из распахнутых окон выдают пищу.
РАЗДАТЧИК
По неполному котелку пшеницы на едока и по осьмушке махорки на четверых.
Калмыки шайками разъезжают по улицам. Собирает мертвых на скрипучие арбы. Свозят за село в ямы. В ямы валят великое урево мертвяков. Заливают их известкой. Присыпают песком. Во дворе китайцы варят в банном котле верблюжью голову. Вокруг них похаживает хозяин двора.
ХОЗЯИН ДВОРА
И откуда вас прорвало, хари неумытые? День и ночь, день и ночь идут и идут… Всю душу вытрясли, в разор разорили.
КУЖЕЛЬ
Мы не на прогулке, не по своей воле идем, горе нас гонит. Погоди, может, и вам, астраханцам, придется хлебнуть горячего до слез.
ХОЗЯИН ДВОРА
Друг ты мой, стога сена пять лет стояли непочатые, аж землей их взяло, все думал — вот-вот, вот-вот. А тут вас, как из трубы, понесло — стравили, сожгли все до последней сенины. И спрашивать не с кого. Каково это крестьянскому сердцу? Вешай хоть такой замок, хоть такой… Как хмылом все берет. И когда вы провалитесь?
КУЖЕЛЬ
Хлеба или чего такого не продашь?
Хозяин двора показывает из-за пазухи краюшку
ХОЗЯИН ДВОРА
Где возьму? Вот кусок, сплю на нем, все мое богатство.
КУЖЕЛЬ
Продай.
ХОЗЯИН ДВОРА
А сам чего кусать стану?
КУЖЕЛЬ
Сам-то ты дома.
Он отдаёт хозяину свои наградные серебряные часы. Забирает краюшку. Идёт в хату.
Хата набита людьми.
Лежат по полу, под лавками, на лавках, на столе. Стонут, бредят. Максим жуёт хлебец. Укладывается. Дремлет. Голова на пороге, а все остальное на дворе.
КУЖЕЛЬ
Ноги замёрзли. Товарищи, пропустите.
ЧЕЛОВЕК
Иди по мне, только дай спокой.
Максим ступает по людям. Забироается в русскую печь.
УТРО.
Кужель вылезает весь в саже и золе. Стены качаются перед глазами Максима. Он падает. Приходит в себя. Ползёт к выходу.
В хату заглядывает калмык. Он улыбается жалкой, заморенной улыбкой.
КАЛМЫК
Дохла нету?
КУЖЕЛЬ
Уйди, стерва… Уйди, гад… Мы еще живы!
Калмык цепляет багром мертвого. Тот лежит около самого порога. Уволакивает его.
Максим идёт дальше.
В открытой степи он натыкается на кума Миколу. Тот обнимает объемистый мешок. Сидит при дороге. Голова его поверх шапки обмотана штанами. Сам он закутан в лоскутное ватное одеяло. Подпоясан свитой в жгут портянкой. Максим подходит.
КУЖЕЛЬ
Кум
Кум Микола не поднимает головы.
КУЖЕЛЬ
Николай Петрович, ты меня узнаешь
Тот долго вглядывается в него набухшими потухающими глазами.
КУМ МИКОЛА
Нет… не узнаю…
КУЖЕЛЬ
Я — Кужель…
КУМ МИКОЛА
А-а-а, помню.
КУЖЕЛЬ
Нет ли у тебя хлебца?
КУМ МИКОЛА
А-а… Есть, есть, вот бери.
Максим — в мешок. В мешке — сапожный товар, моток бикфордова шнура, три пары новых ботинок, пачка граммофонных пластинок, голова сахару, ременные гужи, какие-то веревочки, пара дверных петель, набор хирургических инструментов и на самом дне с пригоршню хлебных крошек и несколько окаменевших коржиков…
КУМ МИКОЛА
Максим Ларионыч… Христа ради… Станица… Чубарые волы… Баба моя… И все семейство мое…
Последние удары кашля, хрип, всхлип и — готов.
Максим закрывает ему полные слез остановившиеся глаза.
СЕЛО ЯНДЫК.ШТААБ 12-Й АРМИИ
Начальник штаба, человек военной выправки и строгих, рассчитанных движений, постукивает в такт своим словам карандашом.
НАЧАЛЬНИК ШТАБА
Партизанщина изжила себя. Невежественные и какие-то сказочные атаманы, не имеющие элементарных познаний в военном деле, в сегодняшних условиях не только неприемлемы, но и вредны.
Муртазалиев в углу комнаты. Он полулежит с компрессом на голове в раскидном плетеном кресле.
МУРТАЗАЛИЕВ
Че-пу-ха!
НАЧАЛЬНИК ШТАБА
Опыт Кубани и Северного Кавказа как нельзя лучше доказывает правильность этого положения. Полтораста — двести тысяч партизан не смогли справиться с Деникиным, и ныне освободившиеся офицерские дивизии из-за спины донцов широким фронтом выходят на Воронеж, Екатеринослав, Киев. Перед нами сильный враг, и мы должны выставить против него дисциплинированную армию под руководством кадровых, опытных офицеров, готовых честно служить советской власти… Этого категорически требует и Москва.
Он извлекает из папки с бумагами мелко исписанный лиловыми чернилами проект приказа.
НАЧАЛЬНИК ШТАБА
Предлагаю: реввоенсовет одиннадцатой Северокавказской армии, как фактически уже не существующей, упразднить, войска одиннадцатой армии, по мере вступления их в наш укрепленный район, вливать в состав двенадцатой армии. Лицам командного состава, политработникам и заградительным отрядам вменить в обязанность немедленно прекратить бегство кубанцев — больных разоружать на месте, здоровых возвращать на фронт. Нам, по многим соображениям, совершенно необходимо отстоять район Кизляра. Из остатков одиннадцатой армии предлагаю сформировать две дивизии — стрелковую и кавалерийскую, каждую в девять полков: кавалерийской бригаде Черноярова — три полка, — как наиболее боеспособной, расквартироваться в селении Промысловском, перебрать низший командный состав, изъяв преступные элементы, и один полк вернуть на Лагань, другому занять Оленичево и третьему двинуться по реке Куме к Величавой в направлении Святого Креста для разведки. Самого Черноярова необходимо немедленно оторвать от бригады и предать военно-полевому суду. Довольно тютькаться с атаманами, пора показать им твердую руку. К тому же этого категорически требует и Москва… Я кончил.
Член реввоенсовета Муртазалиев поднимается. Задирает ус.
МУРТАЗАЛИЕВ
Меньшевики сто лет кричали: «Рабочий, рабочий, ты чурбан с глазами. Сперва стань культурным, а потом делай революцию». Но русский рабочий класс не послушал меньшевистских ученых котов, смело шагнул к историческому рубежу и захватил власть. На ходу перестраиваясь и постигая мудреные науки, пролетариат ведет и выведет страну на широкий путь социализма и мировой революции… Мы сами знаем, чего требует Москва, но…
БРЕДИС
Плише к телу, нас не интересуйт лекций, нас интересуйт война.
Начальник штаба ёрзает на стуле
НАЧАЛЬНИК ШТАБА
Господа, спешу оговориться, в мои планы не входило давать оценку программы той или иной политической партии. Да, кстати сказать, в политике я плохо разбираюсь и, признаться, недолюбливаю ее. Я сделал доклад строго военного характера.
МУРТАЗАЛИЕВ
Партизаны, и партизанские командиры порождены революцией. Кто видит в них только отрицательные качества, тот никуда не годный революционер… Нельзя забывать, дорогие товарищи, и своеобразия обстановки. Правда, в центральных губерниях Красная Армия уже переболела митинговщиной, но на Северном Кавказе партизаны являются самой надежной опорой советской власти. Кровью они доказали свою преданность революции. Целый год они приковывали к себе главные силы белогвардейщины, дав нам возможность расправиться с Доном, Уралом и Украиной. Лишь в двух городах противника — Екатеринодаре и Новороссийске — в лазаретах лежит тридцать тысяч раненых белых, а сколько их осталось на полях, того никто не считал. Я не собираюсь защищать Черноярова. За свершенные преступления он должен понести кару. Но Чернояров — вождь. Бойцы его любят. Один нетактичный шаг с нашей стороны — и прольется ненужная кровь. Трусливый, колеблющийся, негодный элемент отсеялся. Сюда докатилась волна отборного человеческого материала. Мы не можем такими кусками швыряться. Пустить партизана в город, соскрести с него вшей, вымыть в бане, накормить, одеть, дать короткий отдых, и он опять поскачет на коне хоть в Индию или под Париж. Разоружать же и останавливать больную и голодную армию в песках, обрекать ее на верную гибель я считаю преступлением перед революцией!
ГАВРИЛОВ
Ты, Шалико, во многом прав, и тем не менее я согласен с начальником штаба. Всех кубанцев в город пускать не следует. И без того тиф бушует и косит направо и налево. Астраханский гарнизон ненадежен, обыватель озлоблен, шумят матросы, волнуются пристанские рабочие. Эсеры и офицеры вовсю используют недовольство и готовят восстание.
МУРТАЗАЛИЕВ
Тут-то и нужны будут кубанцы. Они подавят всякое восстание против советов! Как вы этого не понимаете?
ГАВРИЛОВ
Обстановка слишком сложна. Еще неизвестно, на чью сторону встанут распаленные неудачами кубанцы… Город — наша база, и мы должны сохранить его за собой во что бы то ни стало. Отсюда будем готовить удар на Урал и Кавказ. Нам до зарезу нужна нефть, нужен бензин. В городе шесть аэропланов, и ни один не летает — нет горючего. Бездействует флотилия. Останавливаются фабрики. Замирает железная дорога. Без горючего республика задохнется…
БРЕДИС
Партисаны — это воевать понемношку и кричать помношку — никута не котится. Я много думаль и, учитывая все то самоко мелоча, коворю: тисциплина, тисциплина, тисциплина, и к весне мы покончим с Теникиным и с тругими сволочь…
НАЧАЛЬНИК ШТАБА
Совершенно верно. Армия может стать боеспособной исключительно при условии, если путем каких угодно жертв мы привьем железную дисциплину. Чернояровы не столько занимались борьбою с противником, сколько междоусобными потасовками и грабежом. Паче чаяния, Чернояров не подчинится приказу — предлагаю, в интересах укрепления престижа реввоенсовета, расправиться с ним силою оружия.
Муртазалиев срывает с гвоздя шинель и папаху.
МУРТАЗАЛИЕВ
Поеду к Черноярову и переговорю с ним. Необходимо принять все меры к тому, чтобы сохранить для революции если не его, то хотя бойцов, идущих за ним.
Партия Максим с солдатами выходит из села. Натыкаются на заставу.
КОМИССАР ЗАСТАВЫ
Товарищи, сдавай оружие!
КУЖЕЛЬ
Разевай пасть шире… Мы вырвались из зубов самой смерти, а вы тут так-то нас встречаете?
Комиссар заставы показывает приказ.
КОМИССАР ЗАСТАВЫ
Читали?
КУЖЕЛЬ
Мы измучены и истерзаны…
Ты нам не давал оружия, ты его и не получишь.
Прочь с дороги!
Комиссар поднимает руку.
КОМИССАР ЗАСТАВЫ
Товарищи, успокойтесь. Вы солдаты революции и должны сознавать, что приказам советской власти надо подчиняться. Здоровые, разойдись по квартирам. Больным тоже не советую идти, в дороге померзнете и пропадете. Из Астрахани высланы подводы, и за самый короткий срок все больные будут подобраны, переброшены в город и размещены по лазаретам.
КУЖЕЛЬ
Ты нас не жалей! Мы сами себя пожалеем! Дай дорогу, не то отведаешь костыля!
КОМИССАР ЗАСТАВЫ
Не грози, приятель. Я такой же, как и ты.
Вперед выступает седой старик. Одет он в рогожный куль. Подпоясан ружейным погоном. Его рыжая шапка-кубанка по нижнему краю сера от вшей. Вши путаются в косматых бровях, ползают по искусанному до рябин лицу. Рукою он обирает вшей с лица. Мигает воспаленными глазами.
СЕДОЙ СТАРИК
Боитесь, как бы мы не напустили вам в город заразу? А мы — не люди? Нас тифозная вошь не иссосала? Ты сыт, а я голоден и изломан. На тебе новая шинель, а на мне кулек, на котором дыр больше, чем мочалы…
Комиссар сбрасывает с себя шинель
КОМИССАР ЗАСТАВЫ
Надевай!
СЕДОЙ СТАРИК
Зачем мне твоя шкура? Ты мне полсотни овец отдай, восемь пар волов отдай, коней отдай, дочку отдай, которую замучили кадетские офицеры. Двух сынов отдай, руку отдай!
Он взмахивает из-под кулька пустым рукавом.
КОМИССАР ЗАСТАВЫ
Товарищи, довольно шуметь! Приказ… Оружие…
СЕДОЙ СТАРИК
Оружие? Получай от меня от первого.
Старик выдергивает из-за пояса бомбу. Бросает ее комиссару под ноги.
Взлетает сноп огня. Комиссар остаётся лежать на месте. Застава разбегается.
СЕЛО ПРОМЫСЛОВКА
Бригада Ивана Черноярова отдыхает.
Чернояров умирает… Из почерневшего рта его с хрипом вырывается горячее дыхание. Ходуном ходит забрызганная синеватой тифозной сыпью и расчесанная до крови костлявая грудь. У постели дежурит доктор и Шалим. В сенцах и на крыльце, переговариваются вполголоса, толкаются старые соратники.
Шалим выбегает во двор. Его окружают.
ПАРТИЗАН
Браток, как оно?
ШАЛИМ
Дишит мало-мало… Говорит: «Ох, ох». Сапсем палахой дела…
ПАРТИЗАН
За доктором поглядывай…
ШАЛИМ
Яры, яры…
Дом разрушен. Окна заткнуты соломой и подушками. В комнате нет ни одного стула. Доктор присаживается на подоконник. Голова его, падает на грудь.
Шалим подбегает на носках.
ШАЛИМ
Спышь, ишак? Я тебе посплю.
ДОКТОР
Чего вы от меня хотите? Камфару вспрыснул, температуру измерял…
Шалим суёт наган в ребра доктору
ШАЛИМ
Еще меряй! Все время меряй. Умрет он, вся бригада с горя умрет. Из него душа — и из тебя душа.
Доктор подходит к Ивану. Меняет лед на голове. Щупал пульс. Ставит термометр. Сразу смотрит. Синяя жилка ртути взлетает до сорока с десятыми…
ШАЛИМ
Скажи, умрет?
ДОКТОР
Я не бог. Долго ли вы будете меня мучить? От усталости я сам умру раньше вас…
ШАЛИМ
Пачему глаза закрываешь? Гавари и гляди.
ДОКТОР
Пульс сто восемьдесят… Температура… Ннда…
Доктор моментально начинает храпеть с пристоном, пуская пузыри.
Шалим спичкой поджигает ему волосы на голове.
ШАЛИМ
Слышь? Он умрет, и я умру! Он умрет, и тебя убью! Адын раз тебя, ишака, мало убить, десять раз тебя убью!
Иван открывает глаза. Подмаргивает Шалиму.
ДОКТОР
Ну вот! Болезнь сломилась и идёт на убыль
Гремеят гармошки, пляска и песня.
Иван выходит на крыльцо
ИВАН
Хлопцы, готовься к походу…
К нему подлетает ординарец.
ОРДИНАРЕЦ
Я из Яндык. Привез приказ реввоенсовета о разоружении бригады.
Чернояров усмехается. Отдаёт листок приказа Шалиму
ИВАН
Иди, подотрись.
Приезжает Муртазалиев.
ИВАН
За моей головой приехал?
МУРТАЗАЛИЕВ
Ты почему не подчиняешься приказам?
ИВАН
Я не подчинялся и не буду подчиняться царским шкурам, которые засели в ваших штабах. Повернуть армию назад? Статошное ли это дело? Пойдем и спросим последнего кашевара, и он, хотя и не учился в академиях, скажет тебе, что в этих проклятых песках, где нет ни воды, ни фуража, ни хлеба, можно воевать лишь малыми отрядами. Полкам тут могила, бригадам — могила, армиям — могила!
МУРТАЗАЛИЕВ
Получай ультиматум…
ИВАН
Давай!
Вертит в руках хрустящий листок. Возвращает его Муртазалиеву.
ИВАН
Я неграмотный… Читай сам да погромче, а то я после тифа оглох… В голове ровно шмели гудят.
МУРТАЗАЛИЕВ
Бывшему командиру кавалерийской бригады Ивану Черноярову. Именем Российской рабоче-крестьянской советской власти приказываем бойцам бригады сдать оружие как холодное, так и огнестрельное, после чего вся бригада будет расформирована по частям…
Чернояров вскакивает. Отбегает в угол
ИВАН
Читай! Читай.
МУРТАЗАЛИЕВ
Бригада не подчинилась приказу советской власти, самовольно выступила с места стоянки и самовольно двигается по неизвестному пути, разрушая всякий порядок и военную дисциплину…
ИВАН
Врешь, лахудра! Врешь, харя черномазая! Пойдем к нам в полки, и мы покажем тебе, какой у нас держится порядок! Найди хоть одну раскованную лошадь… Мы не покинули ни одного своего больного… Нам до самой Астрахани хватит фуража и вина… Проверь нашу кухню и обоз… Посчитай, сколько мы вывезли с Кавказа пушек и пулеметов!
Читай! Это шумят мои бойцы, не бойся… А это…
Иван поворачивается к порогу. Указывает на набившихся людей в бурках и нагольных полушубках
ИВАН
Это боевые командиры разных частей, самые храбрые, которых дала Кубань… Читай! Пусть слушает вся бригада, вся армия.
МУРТАЗАЛИЕВ
В случае неисполнения сего ультиматума добровольно, каждый пятый боец будет расстрелян. Черноярову заявляем, что если он не трус, то явится перед справедливым судом советской власти, где и будет иметь слово в свое оправдание. Если он любит своих бойцов и народ, то пусть пожалеет их жизни и исполнит настоящее последнее приказание. На размышление дается тридцать минут.
Тишина. У порога сопит чья-то раскуриваемая трубка. За окнами — раскрытые немые рты и глаза, круглые, как серебряные полтинники.
ИВАН
Все?
МУРТАЗАЛИЕВ
Все.
ИВАН
Я не верю вашему реввоенсовету, где окопались царские полковники и генералы. Не первый день я с ними бьюсь, буду биться до последнего! Бойцы не покинут меня. Будем стоять по колена в крови, но не сдадимся! Проберусь до батьки Ленина, и он всем этим ползучим гадам прикажет поотвертывать головы.
Муртазалиев ерошит седеющую гриву Пробегает по комнате из угла в угол.
МУРТАЗАЛИЕВ
Ты не прав, дорогой товарищ. В нашей армии забор хорош, да столбы гнилые, менять надо. Военных специалистов мы запрягли и заставляем везти наш воз. Белые сильны, главным образом, крепкой дисциплиной. Мы должны выставить против них свою дисциплинированную армию, которая без рассуждений слушалась бы своих начальников.
ИВАН
Меня и так слушаются.
МУРТАЗАЛИЕВ
Анархия, дорогой товарищ, погубила партизанскую армию, подорвала ее мощь, и кадеты разгромили вас…
Чернояров роняет голову на руки.
От порога один из командиров
КОМАНДИР
Нас не кадеты разгромили, а тиф. Тиф, он тоже не с ветру…Кругом измена и предательство.Почему санитарная часть в армии никак не была налажена? Почему на фронте не хватало патронов? Почему нас душила вошь? Не видали ни мыла, ни белья, а в Кизляре целую неделю жгли склады с боеприпасами и обмундированием…
АКИМ КОПЫТО
Мы шли и думали, вот советская власть поймет нас, как мать ребенка, а выходит, и тут пулями кормить будут…
МУРТАЗАЛИЕВ
Дорогие товарищи. Зачем шуметь? Мы не на базаре. Поговорим спокойно… Железнодорожный транспорт разрушен. Гужевой транспорт разрушен. Из Астрахани мы не успели вовремя перебросить вам на Кавказ все нужное… Скажи мне, товарищ, правда ли, что ты зарубил Арсланова и Белецкого?
ИВАН
Правда. Верю комиссарам, которые дерутся на фронте, а которые по тылам на автомобилях раскатывают, тем не верю. И до самой смерти не буду верить.
МУРТАЗАЛИЕВ
Белецкий был боевым командиром, это знает вся армия… Арсланов был старым революционером, это говорю тебе я… Ты, дорогой товарищ, свершил тягчайшее преступление перед революцией.
Чернояров молчит.
МУРТАЗАЛИЕВ
Жалуются вот на твою бригаду, барахлили вы много. Это тоже правда?
ИВАН
Брехня. Зря нигде никого не грабили. Буржуев, было дело, рвали. Восстанцам и кулакам тоже спуску не давали. Не мимо говорит старая казацкая пословица: «Убьют — мясо, угреб — наше».
МУРТАЗАЛИЕВ
Поедешь в реввоенсовет?
ИВАН
Нет, не поеду. Там вы меня расстреляете… Виноват — пусть меня судит вся армия.
МУРТАЗАЛИЕВ
Так, так… Плох тот красный командир, который боится революционного суда… С тобой в реввоенсовете хотят поговорить… Обещаю, что там никто и пальцем тебя не тронет… С тобой хотят поговорить, поверь мне.
ИВАН
Тебе, может быть, и поверил бы, но тем старорежимным шкурам, что заседают с тобой за одним столом, под одной крышей, с которыми ты ешь кашу из одной чашки, — тем не верю! Режь меня на куски, жги огнем — не верю!
МУРТАЗАЛИЕВ
Двадцать лет я работаю в большевистской партии, ты мне должен верить… Я остаюсь здесь заложником и выкладываю на стол часы. Езжай один. До Яндык семь верст. Если через три часа не вернешься, пусть твои бойцы казнят меня.
БЕЗГУБЫЙ
На что ты, старый, нам нужен? Братва, не выдадим Чернояра!
ГОЛОСА
Не выдадим! Не выдадим!
Все за него поляжем!
Братишки, измена!
На улице — под окнами — начинается бурный митинг.
МУРТАЗАЛИЕВ
Итак, не едешь?
ИВАН
Нет.
МУРТАЗАЛИЕВ
Тогда — прощай, товарищ.
ИВАН
Прощай.
Муртазалиев выходит на улицу.
Ночь. Там и сям летучие митинги — бредовые, истеричные речи. Муртазалиев вмешивается в самую многочисленную толпу. Протискивается вперед. Взбирается на зарядный ящик.
МУРТАЗАЛИЕВ
Товарищи… Я — член реввоенсовета…
Вой свист.
ГОЛОСА
Доло-о-ой!
Стаскивай его за ноги.
К стенке! К стенке!
МУРТАЗАЛИЕВ
Дорогие товарищи… Подумайте, о чем вы кричите? Кого к стенке? Меня к стенке? Сукины сыны! Когда многие из вас еще сосали мамкину титьку, я уже гремел кандалами в Акатуе. Царские тюремщики меня не добили, так вы — солдаты революции — хотите добить? Чепуха! Поговорим лучше о деле. вдохновенно. Где измена?.. Какая измена? Кто кричит подобное, того надо самого потрясти и проверить, кто он — дурак или трус? Дураки революции не нужны, а трус — среди нас — опаснее врага! Дорогие товарищи, в нашей семье нет места шкурникам, маловерам и людям растерянным! Кто не хочет или не умеет исполнять приказов, того будем гнать из армии в три шеи… Малейшая попытка сорвать дисциплину будет пресекаться в корне, со всей строгостью военного времени и революционных законов — это каждый честный боец должен зарубить себе на носу… Дорогие товарищи!
ПАРТИЗАН
Кубанцы… Трудно нам будет мириться с новыми порядками, а мириться надо… Дадут приказ идти сто верст босиком по битому стеклу, и ни один из нас не должен отказаться… Немало в наши ряды затесалось гадов, которым не революция дорога, а своя шкура и свой карман… Немало прохвостов и среди наших начальников и комиссаров, но и они не спрячутся за мандат, пуля найдет… Если в штабах засели таковые, то кулаком их оттуда не выбьешь и горлом не возьмешь — тут треба ум, да умец, да третий разумец… Потом разберемся, кто в чем прав и кто в чем виноват, а сейчас у нас одна советская семья и один враг — тот, кто ходит в золотых погонах…
Идёмте за членом реввоенсовета
К Ивану подбегает один из помощников
ПОМОЩНИК
После митинга, Муртазалиев увел за собой на Яндыки два полка и несколько мелких отрядов. Много пристало к нему и отбившихся от своих частей одиночных бойцов.
Рассвет. Из Промысловки выступает бригада Черноярова. Идут весело — с песнями и гармошками. Перед эскадронами, гикая, плясуны пляшут шамиля и наурскую. В тачанке, обложенный подушками, сидит хмурый Чернояров
Перед Яндыками бригада натыкается на цепь. Полукольцом опоясывают село. Лежат дербентцы, Интернациональный батальон и Коммунистический отряд особого назначения.
ОКРИК
Кто идет?
Из густого тумана выступают конные массы.
ОТВЕТ
Свои.
ОКРИК
Стой. Стрелять будем!
Бригада останавливается. На переговоры выходят делегаты. С гранатами в руках они подходят вплотную к мелким, наспех вырытым окопам.
ПАРНИШКА ИЗ ОКОПА
Сдавай оружие, суки!
Парнишка щелкает взведенный курок нагана.
ЗАКОРА
Ты, грач, сопли подбери! Здорово, ребята… С кем это вы воевать собрались и чего тута стоите?
ПАРНИШКА ИЗ ОКОПА
Нас выставили на разоружение банды Черноярова… Он, стерва, продался кадетам и хочет проглотить молодую советскую власть.
ЗАКОРА
Какой негодяй натравливает вас на нашу бригаду? Какая мы банда? Целый год дрались с Корниловым и Деникиным…
ПАРНИШКА ИЗ ОКОПА
А за что зарубили нашего командира Белецкого? Мы вам за него глотки всем порвем… Почему не подчиняетесь приказам? За кого вы, за красных или за кадетов?
ЗАКОРА
Ты, шпанец, еще молод и зелен… Были бы мы за кадетов, давно бы ушли к кадетам, а то плутаем тут по пескам и кормим своим мясом вшей… Кто вами командует?
ПАРНИШКА ИЗ ОКОПА
Северов.
ЗАКОРА
Так это ж царский полковник. Для него народная кровь заместо лимонаду. Эх, вы, адиёты… Нет ли у кого закурить?
Астраханец протягивает пачку папирос
АСТРАХАНЕЦ
Кури.
ЗАКОРА
Папироски сосете, а мы забыли, как они и пахнут… Ну, ладно, вы, видать, ребята подходящие… Чернояровцы на своих руку не подымут… Пропускайте нас, пойдем до батьки Ленина, пусть узнает правду неумытую. На Кубани нас продали и пропили. Эх, братва, сколько там сложено голов, сколько пролито крови…
Позади окопов бегает политком.
ПОЛИТКОМ
Прекратить переговоры! Открыть огонь! Огонь!
Его никто не слушает.
По фронту начинается братанье. Бойцы меняются шапками и оружием.
ПОЛИТКОМ
Коммунистический отряд огонь! Стреляй!
Сам припадает за пулемет и та-та-та-та-та-та-та-та-та-та…
По флангу бригады раскатывается зычная команда
ЗАКОРА
Эскадро-о-о-он, от-де-ленья-ми, по-вод л е-во, строй лаву!
К Черноярову подскакивает Шалим.
ШАЛИМ
Прикажи развернуть знамя и — в атаку!
ИВАН
Не сметь!
Начинает стрелять Коммунистический отряд. За ним сначала робко, а потом все смелее и смелее ввязываются дербентцы.
Скоро вся линия блистает огнями выстрелов. Невидимая в тумане, гремит батарея. Ухает бомбомет.
Шалим рвет коню губы. Свешивается с седла.
ШАЛИМ
Ванушка… Атака… Пусти нас на адын удар! Мы расправимся с ними, как повар с картошкой!
ИВАН
Не сметь…
Чернояров приподнимается. Оглядывает бригаду.
ИВАН
Играй отбой!
Бригада без единого выстрела, теряя убитых и раненых, отходит обратно на Промысловку.
На плошади митинг.
Чернояров рыдает. Вскидывает руку с маузером к виску.
ИВАН
Прощай, братва!
С него обрывают оружие. Отнимают маузер.
ИВАН
Там нам жизни нету!
Теряет сознание. Падает на руки Шалиму.
Доктор суёт ему под нос нашатырный спирт. Кто-то трет снегом уши.
Иван открывает глаза.
ИВАН
Добре нас встретили и угостили, добре… Так всех партизан угощать будут.
Его окружают командиры разных частей.
АКИМ КОПЫТО
Утекать надо… Уходи, пока дело не дошло до большой беды… Армия волнуется и встает под ружье… Подумай, Ванька, сколько может пролиться безвинной крови?
ИВАН
Утекать? Как вору с ярмарки?
АКИМ КОПЫТО
Что ты станешь делать? Всяко бывает. Высшему начальству надо покоряться… Промеж себя мы уже выбрали делегацию, пойдем на поклон в реввоенсовет и как один крикнем: «Руби нам, командирам, головы, но не тревожь бойцов. Мы их подняли со станиц и повели за собой. Кругом их бьют, а они ничего не знают».
Командир бронепоезда Деревянко
ДЕРЕВЯНКО
Так, Ваня, действовать нельзя… Нам надо держаться друг за друга и всем за одно… А наше одно — это советская власть…
ИВАН
Да, да, мне лучше уйти… Я среди вас, как волк в собачьей стае!
Обезумевшими глазами он оглядывает окруживших его командиров. Потом поднимается на тачанку. Ломает над головой черенок нагайки.
ИВАН
Братва, по коням! Выступаем… Кто верит мне — за мной!
Две сотни всадников, взвод вьючных пулеметов и небольшой обоз отрывают от армии. На рысях идут в степь, на запад.
ПРИВАЛ
Бойцы окружают своего командира.
БОЕЦ
Куда идем и зачем?
Чернояров разворачивает карту — исчерченный химическим карандашом лоскут столовой клеенки. Ведёт пальцем по таинственным значкам.
ИВАН
Идем на Эргедин худук (колодец). Хахачин худук, Цубу, Булмукта худук, Ыльцрин, Тюрьмята худук… Отсюда, старым чумацким шляхом, берем направление на Яшкуль, Улан Эргэ, Элисту и выходим под Царицын на соединение с дивизией Стожарова: этот не выдаст, этот постоит за партизанскую честь… А там и до Москвы недалече. Поеду до батьки Ленина. Не верю, чтоб на свете правды не было.
ПОРОХНЯ
Все это так, Иван Михайлович, а скажи нам, сколько наберется верст до того клятого Царицына?
Спичкой и суставами пальцев Иван вымеряет свою карту.
ИВАН
Пятьсот верст, да еще, пожалуй, и с гаком наберется.
БОЕЦ
Ой, лишенько… Пятьсот, да еще и с гаком?
Пятьсот верст дикой калмыцкой степи…
Не дойдем. Подохнем.
ЗАКОРА
До Царицына нам не дойти… Кони откажут… Второпях урвали самую малость фуража… Два-три дня, и коней нечем будет кормить. Мало у нас сухарей, мало и вина, а вода в колодцах, ну ее к черту, соленая… Что будем делать?
ИВАН
Да, ребята, не дойдем до Царицына — кони откажут… Незачем всем нам гибнуть за зря. Кто хочет — возвращайся. Мне возврату нет… Клянусь, чтоб шашка моя не рубила, никому из вас не скажу ни слова упрека. Не щадя ни своей, ни чужой крови, мы честно прошли свой путь. Спасибо за службу… Останемся живы — опять слетимся под одно знамя, и враги не будут знать, куда бежать от наших шашек! Ну, а ежели встретиться не судьба, не поминайте лихом!
Бойцы прощаются. Многие плачут навзрыд.
Под командой Юхима Закоры, отряд подбористым шагом двигается обратно на астраханский шлях. Чернояров — с кургана — долго смотрит им вослед, и в глазу его горькая дымится слеза…
С комбригом остаётся Шалим, десятка два всадников.
Дикий ветер. Древние курганы. Мертвые сыпучие пески…
Дремлют у костра, сложенного из колючки и шаров перекати-поля. В котелках топят снег. Жуют вываленные в горячей золе ломти конины. Живые подымаются и идут дальше, ведя в поводу обессилевших коней. Мертвые и умирающие, точно задумавшись, остаются сидеть у потухших костров. С небритых подбородков стекает и намерзает до земли сосулькой тифозная слюна.
Чернояров — обложенный подушками, укрытый одеялами — едет в тачанке. Он впадает в беспамятство. Бредит
ИВАН
Где я? Где бригада?
ШАЛИМ
Все тут, все с тобой… Лежи, пожалуйста, смирно.
ИВАН
Пи-ить… Пи-ить…
Боец придерживает голову командира. Шалим осторожно концом кинжала разнимает его сцепленные зубы. Вливает в рот несколько глотков вина. Затем суёт и проталкивает пальцем в горло кусочки сала.
ШАЛИМ
Ешь, Ванушка… Пожалуйста, ешь… Твоя, кунак, надо выздоравливал.
ИВАН
Лошади спутаны! Шалим, распутай постромки! По-о-о-олк, шашки к бою!
Вчетвером — обмороженные и полумертвые — они входят в село Солдатское, Ставропольской губернии Их хватают сторожевая неприятельская застава.
Чернояров приходит в себя в хате. Трое его товарищей валяются рядом с ним на земляном полу. Подпирая горбом дверной косяк, дремлет богатырского вида казачина в погонах младшего урядника.
ИВАН
Какой станицы?
УРЯДНИК
Кореновской.
ИВАН
Эге. Добрую я у вас церковь спалил.
УРЯДНИК
А ты що за цаца?
ИВАН
А ты как думаешь?
УРЯДНИК
Нечего мне и думать… Вот захочу да сапогом в морду и двину.
ИВАН
Я — Чернояров.
Урядник отскакивает и чуть не выпадает винтовка из рук
УРЯДНИК
Чур меня, чур, бисова душа
ИВАН
Уу, шкура, и за что вас Деникин кашей кормит?
ГОРОДИШКО — СВЯТОЙ КРЕСТ.
Шалим и бойцы сидят за решеткой в комендантском управлении. Черноярова два казака под руки отводят на квартиру Он остриженный, вымытый, переодет в свежее белье. Лежит в постели.
К нему заходит однорукий комендант города
КОМЕНДАНТ
Здравствуйте, дорогой. Как себя чувствуете? Чем вас сегодня кормили? Не прислать ли табачку?
ИВАН
Где мои бойцы и адъютант Шалим? Мне приснилось…
КОМЕНДАНТ
Не волнуйтесь, мой добрый пленник… Ваши люди направлены в лазарет и по выздоровлении будут служить у меня в комендантском управлении.
ИВАН
Не будут они у тебя служить, комендант, убегут.
Шалима и бойцов расстреливают
Дверь с треском распахивается. В комнату влетает, звеня шпорами, офицер.
ОФИЦЕР
Встать!
ИВАН
Чего вам от меня надо? Голову или ноги? Голова, вот она, а ноги не служат.
Офицер оправляет под головой больного подушки, подтыкает одеяло
ОФИЦЕР
Впрочем, лежите. Сюда идет его превосходительство начальник дивизии генерал Репрев. Уж вы, не знаю, как вас титуловать, ради бога, не подведите.
В сопровождении штабной челяди входит грузный генерал.
РЕПРЕВ
Ты и есть Чернояров? Здорово, джигит… Наконец-то образумился и перебежал к нам, и отлично сделал. Я прямо с фронта, и вдруг слышу — так и так. Зайду, думаю, погуторю со старым знакомцем. Помню твою геройскую атаку под станицей Михайловской. И Козинку помню. Да и на Тереке наши полки не раз сходились на удар. Молодец, молодец.
Генерал садится в кресло. Вытягивает ноги в порыжелых, забрызганных грязью сапогах.
РЕПРЕВ
Ты казак. Твои отцы и деды воевали за порядок и законность. И ныне доблестное кубанское войско не кладет охулки на руку. Отлично, сукины сыны, дерутся. Сегодня же пошлю в штаб корпуса телеграмму и испрошу для тебя помилование. Поправляйся — и, с богом, на коня. Дам тебе полк, и, верю, честной службой ты смоешь с себя позорное клеймо. Ты храбрый вояка. Нам такие нужны. Далеко гремит твоя слава. Твой пример отрезвит одураченных казаков, которых еще немало путается у красных. Все казаки образумятся и перебегут к нам. Тогда ты уже будешь командовать бригадой, а может быть, и дивизией… А там, бог даст, и война кончится…
Чернояров дрожащей рукой трёт черную обмороженную щеку
ИВАН
У меня, ваше превосходительство, душа прямая… Не умею хвостом вилять. Жизнь — копейка… Сколько раз я ее ставил на карту! Мне ничего не страшно. Чем в кривде мотаться, лучше за правду умереть! За погоны служить не хочу. Вы были, есть и будете моими заклятыми врагами.
Генерал откидывается на спинку кресла. Гулко хохочет.
РЕПРЕВ
Ха-ха-ха-ха. Молодец! Хвалю за отвагу… Но, голубчик, какие же мы враги? У нас один бог и одна родина… Большевики хотят искоренить казачество, и, я знаю, ты сам оттуда еле ноги унес… Большевики разоряют святые церкви и грабят народ…
ИВАН
На меня не большевики напустились, а изменщики, что засели в штабах.
Чернояров впадает в полузабытье. На лбу его крупными каплями выступает пот. Плывут, струятся пунцовые цветы на одеяле…
А над ухом монотонный голос генерала гудит и гудит
ГОЛОС РЕПРЕВА
Русская армия… Казачество… Слава… Долг перед родиной…
Чернояров хватает со стола чугунную пепельницу
ИВАН
Уйди! Уйди, б…, с глаз долой! Поговорил бы я с тобой, да не тут! Ээх…
Генерал поднимается. Платком отирает усталое лицо
РЕПРЕВ
Повесить!
Ночью Ивана вывозят на базарную площадь. Иван харкает им в глаза.
На грудь ему цепляют фанерную дощечку с жирно измалеванной надписью:
ИВАН ЧЕРНОЯРОВ
БАНДИТ И ВРАГ РУССКОГО НАРОДА
Чернояров висит
Курганы. На кургане дремлет сытый орел. Вполглаза взирает на мятущихся по дорогам людей. Вороны с хриплой руганью делят добычу. Раздирают куски мяса. Волочат по пескам размотанные мотки серых кишок.
Балки. В балках прячутся одичалые репьястые собаки с мордами, слипшимися от крови. Вислобрюхие волки катаются по сухой траве.
Хутора. На хуторах ветер метёт золу и песок. Шуршат в заклеенных бумагой окнах. Уцелевшие хаты полны мертвяками. По мертвым, как раки, ползают умирающие.
Остатки полков выходят на берег Волги. Из гноящихся глаз катятся слезы радости.
Обрыв над Волгой. Сидят в кругу несколько бойцов.
КУЖЕЛЬ
Повесили Ивана. Удалая голова перестала баловать… Приподымем, братцы, наши чарки да помянем казака!
Конец первой части
Фрагменты киносценарий
© Copyright: Лев Савицкий, 2011
Свидетельство о публикации №211090801642
Свидетельство о публикации №211090801642
Рецензии