Томатная история или в вагонах Сталинграда

Ошалевшему от радостных стрельб полку не повезло – дизентерия поразила больше половины рядовых и сержантов. (А не хрен было есть уворованные и немытые фрукты-овощи.)

Но, что сделано, то сделано.

Путь из Кап-Яра до Серпухова предстоял длительный, и поэтому медики, изолировав больных, и применив режим обсервации к здоровым, дали добро на погрузку личного состава в эшелон.

Эшелон медленно, с длительными остановками возвращался на родину. Несколько платформ с накрытой брезентом техникой, охраняемой часовыми,  штабной вагон и короткая череда вагонов для личного состава.

Но вопреки военной медицине дизентерия не дремала, и уже через три дня практически весь состав, за исключением двух десятков стойких к кишечным напастям южан, не успевал приспускать и вновь натягивать штаны.

Считалось, да и сейчас наверняка считается, что воин должен мужественно переносить все тяготы и невзгоды службы, из-за чего в вагонах не были предусмотрены места общего пользования, именуемые по-флотски гальюнами, жителями туманного Альбиона ватерклозетами, русскими стеснительными дворянами сортиром, а жизнерадостными парижанами туалетом.

По дороге на полигон это как-то и не раздражало, ибо юность и простатит – вещи, как правило, несовместимые, и перегоны от остановки до остановки не казались длиной во Вселенную.

Но приступы дизентерии, имеющие очень специфический характер, не позволяли солдатам и сержантам проявлять чудеса выдержки. И поэтому, сдвигающаяся створка шкафа-купе, зовущегося в просторечии телячьим вагоном, в которых Родина по обыкновению посылала свою могучую армию шлифовать и оттачивать  воинское мастерство, была сдвинута до отказа, и, во избежание схлопывания, прикручена проволокой.

И пятеро доблестных, но постоянно сменяющихся воинов, с ремнями на шеях, держась за перекладину, являли полосе отчуждения свои крепкие солдатские дизентерийные зады.

Явилось раннее утро пятого дня.

Степное августовское солнце полыхнуло своим жарким ликом, но, увидев,  в девяти вагонах сорок пять направленных в его сторону задниц, стыдливо спряталось за случайным облачком.

Поезд описывал большую дугу. Близился героический Волгоград. Вокруг простирались совхозные поля, усыпанные помидорами и белыми платочками сборщиц этих самых даров американского континента.

Ближняя сборщица, услышав шум состава, и увидев часовых на платформах, радостно разогнулась, и, сдёрнув платок,  весело и приветливо стала махать им.
Моментально поле преобразилось в тысячи беленьких трепещущих платочков в тоненьких девичьих ручках.

Но вот платочки стали колыхаться всё медленнее и медленнее – девушки увидели направленные в них жерла сорокапяток.

И мгновенно, только что восторженная толпа, сменила милость на гнев: в вагоны прицельно полетели помидоры. Сначала это были единичные попадания, потом артобстрел усилился. Попадания стали более точными и частыми. Залп следовал за залпом. Стоическое поведение воинов, так и не рискнувших напялить штаны под массированным безошибочным огнём, усилили негодование атакующих амазонок.

Под их воинственные крики, эскадрильи летящих помидоров затмевали рискнувшее выглянуть из-за тучки солнышко. Помидоры множились как микробы в чашках Петри. Часовые, являющиеся лицами неприкосновенными, потому что службу несли исправно - при оружии и в штанах, корчились от хохота. Этот хохот ещё более раззадорил воительниц. Артобстрел перешёл в свою заключительную фазу.

И вот задницы приобрели кроваво-красный цвет.

Апофеоз войны.

Но стойкость воинов была непоколебима. Не один не дрогнул, помня героический подвиг своих дедов в этих самых степях.

Пол и крыши вагонов на пятнадцать сантиметров были усеяны давленными томатлями.

Красный состав потихонечку вползал в красный Сталинград.



P.S. Весь эшелон тогда же поклялся больше не есть немытых фруктов и сырых помидоров. И клятву они свою сдержали.