На перекрестке снов

На перекрестке снов
Все время, все пространство — мое.
Коллективная память человечества сидит
рядом со мной в пещере — моем мозге.

К. Г. Юнг
Кто-то тоненько плакал.
—Кто здесь? — крутнувшись, осмотрелась Майя. — Ни кошки, ни собаки — никого… Нормальный народ уже спит, только я — полуночница, — и напряженно прислушалась.
Звук не повторился. Безмолвная лунная дорога, ветер, скрип снега под ногами. Она с неудобством, почти обреченно поняла: «Это — внутри меня. «По ком плачет колокол? Он плачет по тебе …»
«Дышать нечем, голова разрывается. Наверно, перетрудилась. Пора на воздух», — полчаса назад решила Майя. Убрала этюдник, приоткрыла окно. Зеркало в прихожей отразило бледное лицо в копне рыжих волос, упрямые круглые глаза.
Глубоко вдыхая морозную свежесть, она возвращалась по пустой улице, теряясь в догадках: «Может, плач связан с Айгой? Чем ей помочь?»
*
… Майя рисовала, присматриваясь к лицу хрупкой смуглой девушки, сидящей в кресле напротив. Ей было больно видеть поникшей гордую голову  с по-древнеегипетски удлиненным затылком. Айга — сейчас словно угловатая дикая козочка с поджатыми ножками — только начала учебу в том институте, где тридцатилетняя Майя училась в аспирантуре. Они встретились в спортзале. Обе играли в волейбол, и сразу подружились.
Чай стыл. Студентка печально призналась, что может провалить сессию — из-за немецкого языка:
—;Преподавательница ужасная, не только меня, многих измучила. Учу, зубрю, а никакого толку: вытяну билет, взгляну — и все вылетает из головы. Уже была пересдача, а у меня даже «тройка» не получилась. Майя, наверное, я глупая!..
—;Еще чего! Ты умница, но Эмме Ивановне не расскажешь, что ты приехала в город прямо с пастбищ, в школе учила целых три языка: свой, русский, немецкий, и они спутались. Да работала по хозяйству. Пробелов хватает, но выкинь страхи подальше, за речку, как у вас говорят!
—;Зачем мне этот язык? Не могу представить, что буду жить в Германии, — грустным колокольчиком отзвенел и затих гортанный смех.
На потемневшем диковинном лице тревожно вспыхивало и меркло золото миндалевидных глаз.
—;Меня отчислят, как и других наших. Только время теряю. Скоро вернусь к своим баранам. Что скажу родителям?.. Одно хорошо: этот язык не надо будет учить! Еще и желудок заболел. Дома к шаману сходила б полечиться, но это когда еще будет…
Такой процесс лечения Майя могла только представить по древним книжным описаниям и рисункам. Шаманизм — достаточно не познаваемое Непознанное, потому ей интересен. Аспирантку будоражило неведомое в любом виде — тайны творчества, хиромантии, легенд и силы края, где родилась Айга. Бывала там, встречалась с людьми, пока подружка записывала не забытые стариками предания и песни. Трудолюбивый народ умел хранить веру и традиции предков, воинов и скотоводов. Она точно знала, что первый студенческий год провинциала полон растерянностью перед блеском, грохотом и темпом бурливого города. Он пугал как темный лес, но и нес свои дары. Поэтому, невольно поморщившись от головной боли, взяла тонкие руки подруги, посмотрела:
—;Соберись и готовься. Все встанет на свои места. Не знаю, как, но будет — это написано на линиях твоей судьбы.
Помучившись, Майя отложила набросок: ей было почему-то плохо. Подружка осторожно спросила:
—;Как дела у Саши?
—;Невезение закончилось, лишь я вернулась сюда. Его джаз-банд заметили, пригласили… Думаешь, куда? Не поверишь — в Дейчланд. Нашел новую солистку, в полном восторге от нее. Не звонит. Я не с ним — считай, мое место занято. Больше не спрашивай.
Айга ушла зубрить язык, а слабость и тревога за нее остались.
*
Проветренная квартира полнилась забытьем: мама накануне новогодних праздников уехала к сестре в деревню, кулинарных запахов не будет. Будет тишина и работа. Майя потянулась за книгой, но, ощутив новую волну апатии, уже дрожа в ознобе, махнула рукой на дела, забралась в постель, словно бухнула в яму.
Проснувшись и поняв сон в полсуток явным нездоровьем, прошлась по комнате. «Спать, спать!» — звали вязкая пустота и прострация в лихорадящем мозгу. Девушка свернулась под одеялом калачиком и забылась до утра. Посидела в утренней мгле, недоуменно слушая громкий стук сердца: «Грипп, что ли? Так мне ж противогриппозную прививку поставили пять дней назад… Была абсолютно здорова… Хорошо, сейчас каникулы, ничего не теряю», — успокоила себя больная. Нашла аспирин, жадно запила водой.
—;Два дня сплю, — подсчитала она вечером, с дрожью обдирая апельсин. — Ставлю рекорды…
Шевелиться не хотелось. Сон третьих суток прервался телефонным звонком. Майя сомнамбулой поспешила к нему и очнулась на полу, с недоумением видя себя лежащей и, наконец, выспавшейся. Съев  бутерброд с чаем, девушка понеслась в ванную — ее вырвало.
—;Что творится? — задала она себе вопрос, умывшись и глядя в зеркало.
Изнуренное отражение молчало. Она легла и зашептала языческий заговор, слышанный от бабушки в далеком детстве: «О, Матерь Великая Пустота, я больна! Помоги мне!» Но как и где представить такое божество? Наверно, это красивая, любящая женщина. По звездному небу — длинные мягкие волосы, добрый взгляд у круглого земного шара… Вообразив картину, Майя не получила ожидаемого облегчения. В слабости и предчувствии одинокой смерти она уткнулась в подушку и ощутила на губах соль незаметно сползшей слезы
Сон, не сон — поползли сизые и грязно-серые, как при большом пожаре, клубы дыма. Они наплывали, заполняя обзор сверху донизу. Недоумевая: где их источник? — больная всматривалась в оттенки, формы, искры среди них. Но скоро искры оказались огненными глазами и желтыми клювами летучей когтистой сущности — рассмотреть полностью не удавалось, потому что клювы и когти-крюки уже хищно вцеплялись в ее голову. Майя оторопела от обиды и боли. Но — ни оттолкнуть, ни убежать: они уже молча тянули через лоб и рвали … «Что?.. — Мой мозг!» — поняв, вскрикнуло сознание.
Муки, горькое недоумение и любопытство жили раздельной жизнью.
Сверху словно прошила каленая стрела, пронзая сердце спящей. Клюв и когти яростно молотили по горячему красному. Безвольное тело конвульсивно дернулось и замерло. Тяжелые веки не разлепить, но мимо глаз медленно уплыла… большая белая рука. «Моя рука, оторвана!» Следом потянулось, изогнулось и утекло искромсанное туловище. «Разорвали, утащили — всю! — охнуло и заплакало вслед тонущее сознание, — но как же это? Где — я? Умерла?…»
Цепенея, она исчезла по чьей-то воле во враждебной тьме. Майи не было, был наблюдатель, будто отлетевший вверх и в сторону.
Вдруг точка разума с иглой отчаянной боли в ней вздрогнула: откуда-то приближаясь сквозь дым, затанцевал белый череп. Завис, темнея пустыми глазницами. «Страшен. Изящен. Совершенен… Зачем? Знак ада…» — обреченно решила она.
Безносый скоро потускнел, и навстречу выплыл иной объемный предмет — рыцарский шлем с черными прорезями. Он опустился на то, что раньше было головой, теперь — иксом. Пока обдумывался немыслимый строй явлений, серебристо сияя, вынырнули и приблизились другие «доспехи».
—;О, грудная клетка… Здесь будет турнир скелетов? Меч подадут, коня в пальто? Что это значит? — мучительно искало логику искореженное сознание.
Ее не было. Покрасовавшись, все потерялось для глаз, но… «Что это, если не подарок?» — трепеща, переводила горящая точка-Майя, так и не находя своего тела. Тоскующий дух осветился робким счастьем, благодарностью к невидимым дарителям. Это — от
Неведомого… Ведь читала о чем-то подобном с шаманами и вот — воочию.
 Хлынули очистительные слезы, она погрузилась в переживание тайн своей пустоты и не сразу поняла, что обнаружена, уже не одна. Подняла голову. И щеки высохли
Дым рассеялся. Одиноко стояла она в углу туманно-фиолетового просторного зала, схожего с пещерой. В центре, на троне из грубых плит раза в два выше Майи, безмолвно сидела... полуобнаженная, гладко зачесанная женщина. Яркий свет упал на пожилое жесткое лицо с упрямой складкой рта, худощавое рослое тело цвета слоновой кости: угловатые плечи, два батона грудей, опущенные на колени руки. Она возвышалась стелой, бережно отшлифованной солнцем и дождями эпох, древним туземным идолом, полным силы. Отчужденно усталый, полостной, словно туннель в Вечность, где, наверно, и обитала, властный взгляд шел на и сквозь спящую, в нем что-то жутко кружилось и сверкало. Дна ему, кроме дальнего света звезд, не было.
«Я в первобытности?.. Это, наверное, Прародительница людей с доисторических времен?.. — ахнув, соображала Майя. — Ей не сто, а миллион лет! И, кажется, не в духе: на лице ни намека на тепло, женскую солидарность. Что ей надо? — в панике металось сознание, понимая, что никаких даров в руках нет, а как тут без них? — Владычица ждет, когда выйду из ступора... Замешкаться опасно, может стать непредсказуемой, пощады не будет, она появилась не зря. Чего ждет?.. Может, ритуальных почестей, ведь история не знала иного? Я должна».
Собралась и, словно шагнув в бездну невесомости, приблизилась к подножию трона. Поймав ровный взгляд принявшей жест доброй воли, едва дотянувшись, девушка на миг благодарно коснулась губами к дающей жизнь твердой груди Матери. Молоком она не пахла, беспредметностью… Выпрямляясь из низкого поклона, ступила назад.
И тут, едва устояв на ногах, вдруг взорвалась белыми стрелами и паром. Они летели сами по себе, клубясь, явно, ее личной силой, ее энергией, и уходили в никуда. Это было жуткое испытание, данное  Неведомым. Интуиция подсказывала Майе: надо выжить. Чтоб хоть что-то оставить, остановить…
Неуверенно взглянула, но поздно: опасная ведунья исчезла вместе с троном, зал плыл и растворялся. Спящая передохнула: неужели муки кончились? можно уйти, открыть глаза? И они постепенно открылись ... на обивку в цветочек.
Тихо лежала измочаленная потрясениями, обездвиженная сновидением, с трудом приходя в себя в вихре вопросов.
—;Что это было? Я — съедена, мертва, или чудом жива, или призрак? Есть я или нет, и где? Кажется, дома. Тело — вот оно, целое, на постели! — оглядевшись, ущипнула себя за руку, подрыгала ногой. — Сердце на месте, колотится, ура! Господи, как все понять? Если бы не так зримо. Так все больше хорошо, чем плохо? — мучилась она в безмолвии.
Тишину взорвал телефонный треск, напугав и возвратив к реальности.
—;Дочка, что-то беспокойно на душе. Я звонила тебе. Где была?
—;Все в порядке, мама, — едва нашлась с ответом Майя, с трудом двигая языком. — Гуляла. Уже вернулась.
—;Ты меня не обманываешь, здорова? Твой-то не объявился?
—;Пожалуйста, не начинай.
—;Ох, останешься одна со своим художеством и правотой! Разве на божничку их повесить? Позвони, напомни ему о себе!
—;Скажи лучше, как тетя?
—;Слава богу, нормально. Но задержусь дня на два.
—;Хорошо, мамуся! Целую, ей привет.
Опустив трубку, Майя задумалась. Волновать их незачем. Одна… Одной не так страшно, как вдвоем, когда тебя предают походя. Пусть каждый идет своей дорогой. Любая моя дорога — верней, знаю. Да, я дома! И вновь струхнула:
—;Какой-то шаман сказал: «Твои вопросы — это мосты к духам, которые придут к тебе». Духи в гостях у меня, вполне трезвого русского человека? Господи, — опять задрожала Майя, — допрыгалась! Что знаю? Немного — мифы, еще меньше была на тренингах кудесников по сновидениям, видела сны о красивых мирах…Так это было прививкой иной культуры? Я умирала и попала в коридор вневременья? Может, была в гостях у Матери Великой Пустоты? О, значит, разбужено… мифологическое сознание? Потому что все — на одной земле, идем от одного корня и крови, значит, несем в подсознании картины древних обрядов? Может, когда-нибудь я и пойму, что тут было... Живем один раз, не знаем, куда уйдем, стоит быть честными... Слава тебе, Господи, прояснилось. Но не понимаю!..
Теперь все понятное вмещалось в строку любимого поэта:
«…Ты дремлешь на пороге почти двойного бытия».
*
… — Осталось семь билетов, но не могу, засыпаю. Будь что будет, — пробормотала Айга, натягивая плед на плечи, и тетрадь с лекциями выпала из ладони и шлепнулась на пол.
… В бескрайнем ровном пространстве, уводящем взгляд к горизонту, взвихрялся ветром снег. Глаза девушки зацепились за две юрты, серыми гусями устремленные к блеклому небу. Возле большей пританцовывали на морозе несколько мужчин. Плоские лица их казались чуть иными, чем у ее народа. Они оглядывались, словно кого-то ждали, но Айгу не замечали. Девушка знала, что среди них есть шаман, поэтому она здесь.
—;Ведь я больна, — рассуждала Айга. — И они думают, как меня лечить.
Она поняла, что лечить ее будут не напрямую, а через женщину. Через какую-то чужую женщину, не ее рода. И завертела головой, но никого, кроме мужчин, не заметила, лишь расслышала слова, вроде бы: «Худая роженица хороша», певучее «Айя-ойя-айя-я!», и девушке стало смешно: «Что к чему?..»
Двое появились рядом, словно из сугроба, и поманили за собой.
—;Ты — с нами. Туда нельзя, — раскосым взглядом запретила красавица с длинными косами, и хмуро посмотрел парень, похоже, ее брат, когда вместе шли к меньшему жилищу.
Внутренность юрты освещали дыра дымохода и пламя очага. Айгу знобило, снова закололо внутри, отдавая в поясницу. Присев на корточки, сжавшись в комок, протянула к огню тонкие полупрозрачные ладони. Хозяева переглянулись. Парень принес казан снега и снова ушел, видимо, к тем людям, которые ожидали. Строгая девушка накинула на плечи малахай с орнаментом, повозилась в кожаных мешочках, что-то бросая в очаг и кипящую воду.
Гостья посматривала на нее, боясь стеснить своим присутствием, сжалась. Хозяйка, — казалось, чуть старше Айги, — шептала, шевеля пухлыми губами. Пополз жар и запах горелой полыни, дымный и едкий. У больной защипало глаза, она отодвинулась в глубь жилья. Моргая и уже не вытирая потока слез, сидела в расстегнутой шубке на звериных шкурах и жалела: «Ведь там женщина будет страдать за меня!.. А я совсем слаба, не выдержу изгнания злого духа», — и неспокойная душа ее молила о помощи.
—;Это медвежья шуба с когтями. Дух зверя даст мне силу, он поможет! — шептала она, прижимая ладонь к шерсти: вбирала бесстрашие животного, почитаемого предками. Голова со сбившейся прической обессилено склонилась на толстый, с проплешинами мех. Внутри все пропало, кроме монотонного стука, резких воплей, бормотаний «Ыйя, ойя, эйя, хеть, хеть!» оттуда, где, умирая, сгибалась и падала неизвестная. Больная забылсь в хаосе темных мельканий, но, приоткрыв веки, заметила внимательные глаза склоненной хозяйки, которая терпеливо повторяла:
—;Пей, так надо! — и совала ей пиалу.
*
…Взбудораженная Майя знала: был не сон и не явь в обычном смысле. Странноватые события ее жизни выстраивались в логическую картину. Теперь она почти чувствовала дыхание давящего на тело времени и безутешный вкус бесконечности. Вот тебе и плач ночной… Встала. Затопила слабость, суставы скрипели не смазанными тележными осями. Поклонилась на четыре стороны света, походила кругами, вспоминая движения по восстановлению сил. Включила магнитофон, зазвучал сибирский кай.
—;Ах, какая вещь горловое пение: картина, философия, награда жизни!
Ритмично гремел бубен, созывая духов-помощников. Резкие крики, посвист, цокот копыт, вой волка, ветра, натянутой стрелой звенел комус, жизнь и смерть сплелись…Низкий голос чугунной тяжести опускал вниз, следом певец погружал восприятие в мир тончайших высоких звуков, образов и переживаний. Он подбрасывал вверх, к бурному небу, опускал вниз. Подхваченное музыкой сознание Майи задрожало, взлетело, нырнуло в пустоту и слилось с темным небом. Внизу стояли люди, потухшая Айга. «Хорошая девочка. Только вот одна… на краю миров. Она ищет то, что потеряла… Без чего — живой мертвец.  Надо делать, что умеешь», — знала Майя, как будто опять спала.
Музыка смолкла. Раскрыв этюдник, осмотрела незавершенный портрет. Через пять минут работы прислушалась к себе и застыла от страшного открытия. Она услышала: ток ее жизненной силы течет по руке с кисточкой в холст, где мелкими мазками осветляла детали лица Айги. Потянуло холодом запредельного: «Уходит, получается, от меня? Разве у меня есть лишнее? Значит, есть. Ум труслив, ведет архаика, подсознание».
В окно глянул глаз щедрого солнца.
—;А кроме солнца нет сильнее бога, —
понятно мне в пещерности зимы.
Без солнца нам не ласкова дорога,
солярный знак сознанием храним, — сказала Майя и крикнула:
—;Здравствуй!
Оно коснулось щеки и, наверно, услышало: —;Спасибо!
*
…Заломило поясницу. Айга поняла, что из спины твердым углом выдвигается, рвет мышцы и кожу что-то пронзительно острое. Рядом шептала хозяйка. Сверление стало невыносимым. Больная, закусив губу, застонала, выгнулась на шкурах и, вздрогнув, почувствовала, как это выскочило. Она осторожно потрогала спину — сухо, ничего нет!… Забытые покой и бодрость расплывались по телу. Выздоровевшая приподнялась со шкур.
Быстро вошел парень, встал, с любопытством глядя на склоненных к востоку сестру и гостью.
—;Вот так, — сказал он ей. — Ты, девка, болела, угадай чем? — Твой дух отравился немецким языком, проглотил «Русско-немецкий словарь»! Теперь ты — крепче камня! Твое лицо там, в городе, у! — красивое!
Айга в глубоком смущении встала, низко поклонилась хозяевам и вышла, обдумывая странные вести. Так вот. А что за лицо?
Под ногами хрустел свежевыпавший снег. В звездном куполе пахло дымом очагов. Спускался синий полог ночи. Впереди спешила женщина, чуть обернулась, и Айга побежала за ней, мучительно соображая: кого же она напоминает?
…Сон оборвался. Девушка полежала, удивленно вспоминала его моменты: чудная причина, лечение. И ведь на самом деле в грудине нет надсадной боли! Как хочется рассказать все подруге …
Сладко потягиваясь, засмеялась. Легко вскочив на ноги, подобрала тетрадь, зашелестела страницами. Надо сдать экзамен.