Дедушка и пра...

      - Дед, расскажи, как женился?
      - Их ты, да рази ж я помню?

      - Что, свадьбу свою не помнишь? Ты что, не любил бабушку Лушу?
      - Вона, понесло тебя… С любовью… А свадьбу нет, не помню. Можа, и не было её… И как сватали, не помню. Вот не хотел я жениться – эт помню.

      - А почему ты ничего не помнишь? Неинтересно?
      - Што за интерес ишо? Интересно, что лет мне уж под девяносто, да, точно, так и будет. А ишо интересно, когда набралось их столько? Ты вот уж и не внучка мне, а пра… И не ты одна. Памяти-то чуть, из головы всё вылетело за цельный-то, считай, век. Сначала, вишь, волосья облетели, а потом в голове засквозило. Ухо одно надо затыкать ваткой, а то всё выдует, останется чугунок.

      - Ну, дед, ну, расскажи, как ты женился? Про бабушку расскажи. Я её только на фотографии видела. Красивая она была?
      - А молодые все красивые. Силы есть, здоровые, весёлые. Тут те и красота и чё хошь… Я не помню, какая она была девкой-то. Я уж и старую её не помню, давно померла-то она.

      - А ты вот живёшь!
      - Живу… Какая уж энто жизня? Хлебную корку сосёшь и думаешь, что живёшь, хе… А сё ж таки охота на другой день проснуться, охота, чё ни говори.

      - А с бабушкой ты где познакомился?
      - Хох! Познакомился… Чё с ей знакомиться-то было – на одной улке жили. Всё, помнится, она корову свою гоняла: страсть злая корова у их была, бодастая! Во! Лукерью свою не помню, а корову как щас вижу – красная такая была, а одна нога белая, чудно. И рог один у ей был, один, точно. Второй обломила гдей-то. Бодливая была, ух, бодливая, язва.

      - А почему ты жениться не хотел?
      - А? Про чё ты это? Скачешь блохой, не услежу я, то про корову те расскажи, а то про быка, хех!

      - Да не надо мне корову, чего ты жениться-то не хотел? Не любил бабушку?
      - Так я ж те толкую, а ты не поймёшь никак, вот бестолковая-то. Сызмальства я её знал, да она, мабуть, и постарше была меня. Года, вишь, на два, точно. Вроде на два, не соврать бы. Уж и не помню… Ну, соседи и соседи. Вот корову помню их. Одна была такая на всю деревню. Трёхногая: одна нога-то вся белая, вишь. Чудно.

      - Ну, дедушка!
      - Чего ты опять скачешь-то? Иль ты думаешь – нукнешь  и у мене память посвежеет? Вот ты не хочешь про корову-то слухать, а вить ты и не видала её живьём-то? На картинке, поди, в книжке. И то те сказали, хто это. А ты, поди, думала, може, это верблюд? Ха-ха-ха!

      - Видела я корову, даже целое стадо! А почему ты про бабушку не говоришь? Всё время виляешь!
      - Это собака виляет, не я. Ну-к, дай-ка, напрягусь я. Ага. А Лукерья, прабабка твоя, значит, она недалечко жила, в одном, значит, мы с ей селе. Ну, мне-то восемнадцать стукнуло, когда я ногу-то себе сломал, точно. И, язви её, аж в двух местах. Всю жись с тех пор и маюсь. Угораздило, однем словом. Так вить не зарастала никак и никакая хренотень, прости, господи, не помогала. Всё чё-то не так да не эдак… Намаялся я с энтой холерой, сил нет! И ни больницы тут тебе, ни бабки и ни дедки не помогли – во как пришибло! Ну и хто я, по-твоему? Калека, стало быть. Это на селе-то. Хужей не придумаешь. Не работник вить я. Даром щи хлебать, коль нальют, вот так!

      - А дальше что, дедушка?
      - Вот это ты умница. Энто ты правильно сказала: чё дальше? А дальше сеструхи мои замуж повыходили, как положено… Одна тут, в деревне, а другую далёко увезли, по ту сторону реки, во! И осталися мы с матерью вдвоём, да  мать-то хворая у нас была, всё маялась. Хто в хозяйстве будет робить? Получатся, на меня надёжа да на сноху, вишь… Ну, а за меня с песнями тож не больно кто пойдёт, за увечного-то.
      Ну, а сёстры ускакали из дому-то. Марфа здесь, а Настя  далёко… Или путаю я… Настасья вроде здесь осталась, только в другом конце села.  Или вру я опять. Хто Настя-то мне – сестра аль племянница? Иван-то у ей деловой был мужик, грамотный, страсть!

      - Ну, дед!
      - А? Чего? Не надо за бороду меня хватать! Ну, щепочка запуталась, ты вишь, она у меня, как бредень! Карасей можно ловить.

      - И чего ты отрастил её, дед! Мешает ведь!
      - Привык. А мешает, язви её. Но всё ж помру с ей. Наверху лысо и бороды нет – чё эт за голова? Луковица. Не горькая, зато звонкая, ха! В гробе лежать будет стыдно. Платок мне повяжете, а люди скажут – чё за бабку хоронют?

      - Дед, а вот ты говоришь: увечный, калека, кто пойдет? А бабушка же пошла! Она тебя любила? Любила, значит.
      - Да чё там любила… Любовь вот у вас на первом месте. За што уж ей любить-то меня больно было? Што нога как гармонь? За энто? И годов мне было – сопли, правда, успели высохнуть.

      - Но ведь вы поженились!
      - Это да. Поженили нас, сосватали, не помню уж как. М-да… У ей вить, знаешь, тож был изъян. Косая она была на один-то глаз, Лукерья-то. Левый ли, правый – убей, не скажу. Опять напутаю. Так-то вроде ничего она была, гладкая, и коса длинная, эт помню, а всё ж один глаз не на нас. Ну и… Женихи-то, видать, тож в очередь не становились, как и ко мне, хм. Ей, знамо, обидно, да и замуж надо… М-да, подкачал глазок. Прям скажем, подгадил он ей всю видимость её. И, как на грех, большие глаза-то были, помнится, хучь бы поменьше, а то как шары, врать не стану, такие здоровенные два глаза, то бишь полтора, хе-хе…

      - А кто-нибудь из ваших детей похож был на бабушку?
      - Чтой-то ты издаля… Так и говори – кривые, мол, в роду были аль нет? Курносые были. Как ты – нос крючком, дырки видно. Поняла, да? Нет, моя любушка, не было кривых. И дочка, и сынок, дед, стал быть, твой, прямо смотрют. Куды эт я табакерку свою задевал? Поищи-ка.

      - А ты говоришь, жениться не хотел. Это из-за глаза бабушкиного?
      - Ты погоди, погоди, я не успеваю за тобой. С одним-то зубом мне как раз байки сказывать, да чтоб складно! Ишь вот, даже вспотел. Дай чё-нибудь, лысину вытру. Нашла табакерку? Умница! Вот табакерке этой тоже лет сто! Уж чья она была, не знаю, и откудова у меня оказалась, тоже не ведаю. Табак в ей вкусный, ядрёный! Из других пробовал – всё равно што навозу в нос насуёшь, только насморк получишь. А в обчем-то, какая, поди, разница? Коробка и коробка. Ан нет! Чё-то тут не так просто. Ну, што, нюхну сейчас иль погодить чуток? Люблю, штоб по мозгам вдарило. Ты мне их заморочила, а я раз – и прочищу. Иной раз так продерёт – черти мерещатся. Ей-богу.

      - Дед, погоди! Ты начнёшь чихать и вообще всё забудешь! Ты из-за глаза не хотел жениться? Что косой он был у бабушки?
      - Вот липучка ты какая! Весь сундук столетний разворошила! Всё роисся в ём, роисся… До дна хошь достать? Жалко, у Лукерьи счас не спросишь, рада она была, что ей такой вот сурприз достался, с прямыми, вишь ты, глазами. Давай-ка мы сундучок-то с рухлядью закроем и не будем копошиться там. Всяко было в жизни. И-и-и! Жизня, она кукиш нам часто кажет, а мы, вишь, должны его разогнуть. Да кукиш-то иной раз попадается крепкий. Эт у жизни игра такая, и хорошо бы с ей хотя б вничью сыграть, и то ладно, и то хорошо. А то вить проигрываем часто. Кукиш-то иной раз как орех. Рази развяжешь, тут молоток нужон. Што, непонятно? Лопочет чегой-то дед? Так вить чем ни старей, тем дурей… Хе-хе… Што смеёсся? Эт ты над дедом своим смеёсся, курносая? Ну, тада самое время нюхнуть! Отойди подальше – как бы зубом тя не зашибить, када вылетит!