Дневник III-20 Последняя болезнь матери

21 октября 1997 г. У меня тяжёлая полоса жизни. Мама больна. Мы ходим по врачам.

Выступали с Ладой Каменской на выставке. Потом Лада сказала присутствующим, что я необыкновенная женщина и возопила: «Меценаты, где вы?» Художник Владимир Волков опять говорил о моём космизме, о моих удивительных глазах, о том, что я колдунья, и во мне есть магизм.

23 октября. Мама сидит в ступоре, как каменная. Она не меняется. Всё тот же скепсис, недоверие. Она живёт в знаке минус.

24 октября. Мне в Красных палатах оставили выступать 5 минут, мои предшественники почти всё время забрали себе. Мне подарили два букета белых лилий. На концерте были Наташа Адиева, Эмма.

28 октября. На днях погибла Евгения Васильевна Макуни, её сшибла машина. Она просила у Бога лёгкой смерти.

29 октября. На дне рождения Аси играли в умных людей. Я была Воландом, Татьяной Лариной и другими персонажами, Наташа К. была Печориным.

Мама отказалась от хлеба, сахара, кефира, ряженки, рано ложится спать. Почти не говорит мне «Спокойной ночи».

3 ноября. Мама уходит из жизни, терзая меня. Она почти ничего не ест. Я позвонила Мите, её внуку, предупредила его.

Я очень хочу петь в храме. Господь не даёт. Кто не даёт — Кришна или Христос?

Как зыбок и жесток мир, в который мы попали.

Кришнаиты говорят о не привязанности к жизни, к деньгам, к удобствам. Я хочу спать на нормальной тахте, а не на сломанной.

Боюсь смерти, не люблю её. Она так чужда моей жизнелюбивой душе.

Так этот день настал — она исчезла.
И кто не плакал над её судьбой?
Быть гением — парить над бездной
И продолжать всё тот же вечный бой.

Это мои стихи о Марине Цветаевой. Она писала: «Настанет день, когда и я исчезну с поверхности земли». А вечный бой — это из Блока.

4 ноября. Каждое посещение с мамой поликлинники — травма для моей незащищённой,  беззащитной души. Все плохие энергии, скопившиеся в поликлинике, раздирают мне грудь.

5 ноября. Сегодня мама просила у меня прощения за всё. Я сказала ей, что надо готовиться к великому переходу. «Позови Иисуса Христа», - сказала я. Она спросила: «И Он придёт?» «Да». «А к тебе приходил?» Я ответила: «Тысячу раз». На днях она мне сказала, что я ангел и сразу буду в раю.

6 ноября. Я всё время молюсь и страдаю неизъяснимо. Болит сердце весь день. Я не выдерживаю нервного напряжения. Я пришла из онкоцентра домой и стала рыдать.  «Деточка», - сочувственно первый раз в жизни сказала мама, мы взялись за руки в порыве скорбной солидарности.

7 ноября. Я читала свои стихи в гостях у Лады Каменской, ощутила их энергию и наполненность стремлением к Божественному. Свои стихи читал поэт Лев Болеславский. Позже мы вмести с ним шли и говорили о поэте Инне Лиснянской. Он не считает её великой поэтессой. О Бродском он сказал, что поэтичностью полны только его ранние стихи. В своих поздних стихах он разрушает поэзию. В гениальности он ему не отказывает.

Мама угасает. Еле-еле говорит. Ест раз в день, она не морит себя голодом, у неё нет аппетита. Она сказала, чтобы я отдохнула и не навещала её в больнице. «Когда я выпишусь, ты за мной приезжай», - сказала она. Она отказалась от священника, который мог бы её пособоровать. Я не стала ей ничего навязывать.

Ты не спеши меня покинуть.
Я вслушиваюсь в звуки ночи.
Душа, истерзанная плачем,
Отвлечься хочет от печали.

Я жить хочу! Такой живою
Давно себя не ощущала.
Я знаю — смерти нет, но будто
Я каждый день прощаюсь с жизнью,

Которую люблю безмерно,
Неистово, всей силой страсти.

Нет благодати эти дни, как будто чью-то ношу несу я на плечах, за кого-то страдаю.

9 ноября. Сестра стала звонить часто, но разговоры всё те же, как 15 лет назад.

Говорили долго с братом, он умён, как бес, но душа его закрыта от Бога. Голос у него жёсткий. Он говорит: «Для меня нет тайн, всё можно объяснить».

10 ноября. Маму отвезли в Красногорскую больницу. Она вела себя со мной не адекватно, со злобой. Швыряла в меня едой, которую я ей принесла, оттолкнула мою руку, когда я хотела ей помочь идти по коридору.

У Артура, мужа сестры моей, по-прежнему прекрасные глаза.

Я приехала домой — непривычно пусто. Я что-то делала и заметила, что тяжело вздыхаю, как будто с меня спадают какие-то глыбы, которые я тащила на себе.

Жизнь с мамой представилась мне очередным периодом ужаса. Такими периодами полна вся почти моя жизнь. То, что она выпустила меня в мир, ещё не делает её матерью. Нет, я не делала ей зла. Может быть, в каком-то далёком прошлом мы были с ней просто врагами и сражались друг с другом. Теперь нас свели, чтобы помирить.

Я не хочу её видеть. Да простит меня Бог. Я не смогла её полюбить, как ни старалась, как ни молилась. Эта женщина не создана для того, чтобы сделать меня счастливой. Мама душила и вампирила меня эти почти два года, разумеется неосознанно.

Мне тяжело было с умирающим, очень слабым папой, но чувство к нему я не могу сравнить с чувством к ней.

Я на пределе сил, я обескровлена. Я уверена, если бы сестра была на моём месте,  мама совсем иначе бы себя вела. Как будто дьявол в неё вселяется, когда она злобствует против меня. Я отдала её в руки Бога.

Печальный разговор со священником. Это был разговор инквизитора и жертвы. 
Он выразил сомнение в моём православном настрое, сказал, что я должна ходить в один приход. Я говорила ему, что Христос не будет с нас спрашивать, какого мы были вероисповедания: «Ему нужна только наша любовь». Он: "Ты говоришь сама от себя". Я сказала: «Я говорю от лица Евангелия». Он: «Баптисты тоже цитируют Евангелие». Он только что говорил мне, что любит католиков и иных инославных.

Я сказала: «Я человек свободный перед Богом. Я люблю Отца и Христа. Если я не православная, то кто же православный? Разве Вы не знаете, что есть мистическая Церковь Христа, а есть институт церкви? Неужели для Вас важнее внешнее, а не внутреннее? Знаете ли Вы меня?» Он: «Немного». Я говорю: «Вы не знаете меня. По какому признаку Вы определяете — православен человек или нет? Вы думаете, что признак православия, это когда человек бьёт себя в грудь и без конца повторяет: «Я грешник?».

Это был ужасный разговор. Я сказала ему: «Я буду искать другого священника,  который проявит ко мне милосердие». Костёр инквизиции трещал недалеко от меня.

Дана сказал мне: «Люди должны стоять перед тобой на коленях. Ты совершаешь свой подвиг на земле, служа тем, кто не любит тебя. Я теперь стала благодарить Бога,  когда меня обижают, вспоминая тебя».

Я устала от маразма окружающих и от одиночества. Кому я дорога, кроме Бога на земле? Никому.

Работа моего друга художника Олега Мстиславовича Кроткова.