Шамаханская девица

– Скучно чой-то стало… – пожаловался царь-государь первому министру. – Семейная жизнь-то, оказывается, похуже холостяцкой, сплошная нуднятина. Туда-сюда, туда-сюда, и так с утра до вечера, точнее, с вечера до утра. Только из спальни вынырнешь кваску попить, мамаша караулит, велит ответ держать, когда ей наследника престола вручат. Только от мамаши сбежишь, эта…, Марфа которая, хватает, моих царских ласк требует… Тьфу! – в сердцах сплюнул он. – Кстати, жену-то мою Марфой, оказывается, зовут. Ты знал?
– Откуда, ваш-ш-ство? – проявил осторожность министр.
– Да ладно прибедняться-то…
– Новым годом клянусь, не смел вперед вас интересоваться. Да и времени не было, сами знаете, ситуация какая напряженная была…
– Да-а-а… – горестно вздохнул царь-государь и замолчал. – С другой стороны, – добавил он после некоторой паузы, – с вепрем-то еще больше проблем вышло б. Не мне ж самому наследника рожать, ей-богу… А мамка б не отстала. Так что и печалиться нечего. Марфа ведь, она… Как это… – в нетерпении защелкал он пальцами. – Ну я потом тебе это слово скажу, сейчас забыл…
– На какую тему слово-то? – осторожно поинтересовался министр.
– Что ты пристал как банный лист? – разозлился государь. – Какая у нас ишо может быть тема? Только одна-единственная. Мамка сказала, пока наследник не объявится, с царской кровати ни ногой.
– Где объявится? – не понял министр.
Царь-государь с готовностью постучал ладонью об его лоб, он уже нашел нужную точку, и от царской руки звон теперь получался не хуже, чем об пол, даже переливчатей. Сладострастно зажмурив глаза, государь дождался, когда последнее эхо растворится где-то в глубинах дворца, и продолжил:
– В Марфе и объявится, а ты где думал? У них, у баб, так заведено, как об мужика потрутся, так живот завсегда растет, а потом и наследник откуда ни возьмись появляется.
– И что с животом? – с нетерпением переспросил министр.
– Марфиным?
– Ее величества, – осторожно поправил министр.
– Чой-то не растет ни шиша. Может, тереться не умеет, я так думаю. Подсунули мне кого ни попади… Других, что ль, не было?
Министр живо припомнил, как эту самую Марфу они с мамашей царя-батюшки неделю уламывали выйти замуж за славящегося своей капризностью государя. А согласилась она лишь потому, что больше на нее никто не зарился, да еще при условии, что впридачу к половине царства ей дадут шубу из заморских мехов и закроют глаза на все прежние шашни, а также на весьма возможные будущие. Относительно последнего, правда, она, не переставая строить глазки, договаривалась уже один на один с министром. Тот не возражал. Несколько раз.
– Эта была самая достойная, напрасно вы на нее хулу-то возводите, ваш-ш-ство, – укорил царя первый министр. – По правде сказать, сама горела желанием вас из когтей вепря этого вырвать. С раннего детства была в вас влюблена как кошка. Постыдились бы.
– А ты тоже не очень-то, – в свою очередь накинулся государь. – Я про характер и не говорю ничего. Энергичный характер. Я тебе о другом толкую-то… Об мужиков она тереться не умеет. Другая, которая пошустрей, уж полон бы подол мне наследников за это время натаскала, а эта только все соки из меня выпила, уж ног под собой не чую, а она никак не уймется, все на новую и новую попытку идеть, зараза… А главное – толку никакого, суета одна.
Царь всхлипнул.
– Может, мне вас подменить? – сгоряча предложил министр.
Царь внимательно на него посмотрел, потом положил посох на министерское плечо:
– Спасибо, друг! Я знал, что в трудный момент ты всегда готов прийти мне на выручку. Но, понимаешь, тут надо самому. Я-то уж привык к ее выкаблучиваниям, а ты пока разбересси, что, куда и как, сколько времени ишо пройдет.
– Тогда, прикажете, к Ивану-дураку сбегать? – робко предложил министр.
Царь вскочил с трона, нахлобучив попутно корону министру на макушку.
– Вот что у нас за государство такое? – разгоряченно зачастил он. – Чего ни коснись, сразу «К Ивану-дураку!», «К Ивану-дураку!» Других дураков, что ли, нет? Умные остальные все? Вот ты, отвечай как на духу, умный ай нет?
– Я? – затаил дыхание министр с короной на лбу.
– Ну не я же!
– Как вам сказать…
– Так и скажи – умный, поумней тебя, царь-батюшка, поумней всех здесь в округе, кроме палача, само собой. Потому что палач этот придет и мне секир-башку за мою умноту устроит по царскому велению.
– Дурак, ваш-ш-ство…
– Ты кого дураком назвал?
– Себя, – министр был ни жив, ни мертв.
– А меня?
– Вас не называл…
– А как же ты меня называл?
– Ваш-ш-ство… – по лицу министра покатились слезы размером с горох. Ему было страшно.
– Будь реветь-то, – недовольно сморщился государь, – на вот, сопли лучше подотри, вынул он из кармана платок с царским вензелем, хотел всунуть его прямо в руку министру, но, увидев, что тот не в силах пошевелить ни единым членом своего организма, брезгливо засунул платок за шиворот. А корону снял.
– Вот народ пошел, слова сказать нельзя, – недовольно загундосил он. – Придется мне, наверное, тебя действительно на плаху, а на смену шута себе завести. Все веселее будет. Один черт от тебя никакого толка, а советы государственной важности у нас не министр, а Иван-с печки-бряк раздает.
И не без злорадства принялся наблюдать, как первый министр трясущимися руками пытается безуспешно вытащить из-за пазухи провалившийся куда-то внутрь царский платок с вензелями. Очевидно, он упал так далеко, что при царском величестве доставать его было совсем неудобно, чтобы не навлечь на себя дополнительный гнев. Царя-батюшку эта ситуация окончательно развеселила, он встал, не забыв напялить корону на привычное место на министерском лбу, усердно порылся в другом кармане и вытащил еще один платок. Правда, куда более неприглядного вида – с крошками табаку и присохшими ирисками.
– Может этим сподручнее будет? – участливо сказал он, и заботливо засунул его министру за шиворот. Чтобы платку удобней было найти своего собрата с вензелями, он деловито потряс за воротник и только удостоверившись, что оба платка провалились куда-то глубоко внутрь, удовлетворенно направился к окошку.
– Вот, значит, как ты к моим царским подаркам относишься… – злорадно проскрипел государь, даже не оборачиваясь в сторону усердно шарившего у себя под одеждой министра. – Я тебе, значит, самое дорогое – сопельки утереть, а ты это в подштанники свои суешь? Да за такое в военное время знаешь, что полагается?
Сзади громко всхлипнули.
– А в мирное?
Всхлипы стали непрекращающимися и готовы были вот-вот перейти в рыдания.
– Там, на одном платке была собственноручная моя метка – я как-то крестиком вышивать учился. Думал, потомкам эта реликвия останется, чтоб вечно обо мне помнили. А теперь, поди, навек все пропало. Аж жаль.
У несчастного министра подогнулись колени, и он всем весом бухнулся об пол. Первым, естественно, принял на себя удар лоб, и народ во всей столице растерянно закрутил головами по сторонам – откуда-то били церковные колокола, и надо было срочно перекреститься.
– Еще и нюни распустил… – злорадно добавил государь, когда все стихло. В ушах еще немного звенело, но этот звон только добавлял хорошего настроения.
Всхлипы героическим образом прекратились, а через некоторое время министр деликатно зашмыгал носом, не решаясь высморкаться в присутствии царственной особы.
– Дак что там Иван-дурак по этому поводу говорит? – царю наконец надоело слушать сопливые страдания и захотелось нового развлечения.
Но и министр, даром что полная морда была красная от слез, бдительности не терял.
– Не могу знать, ваш-ш-ство…
– Неужели не антерисовался по моему вопросу? А?
– Никак нет, ваш-ш-ство…
– Эт почему ж?
– Он и так все знает, – министр быстро прикусил себе язык, да пребольно, но было уже поздно.
– Откель же ж знает? – у царя-батюшки аж голос от злости сел.
– Не ко мне вопрос, – опять не к месту ляпнул министр, но, вовремя спохватившись, что не у себя в министерстве, зачастил почти без пауз, – Не могу знать. Небось, Марфа сама и проболталась. У кого ж ей еще совета спрашивать. Я ей сам и рекомендовал к нему обратиться. И девки дворовые про то ж говорили. И матушка. И воевода с главным государственным поваром. Все в один голос твердили – иди, мол, к Ивану-дураку, он всем помогает. Глядишь, и вам что насоветует. В крайнем случае, окажет практическую помощь без царского участия. Один демон, в законном браке все дети законные…
Хорошо еще тарабанил с такой скоростью, что царь-батюшка почти и не разобрал-то ничего… Впрочем, главное схватил:
– Марфа, значица, самолично к нему таскалась…
– Никак нет, Иван-дурак к ей на печке приезжал. Они занавесочку-то на печи потом задвинули, и о чем-то на двоих шушукались.
– Оп чем?
– Не могу знать, ваш-ш-ство!
– Повторяю вопрос: оп чем?
– Как можно разговоры царственных особ подслушивать? Мне – не по рангу, ваш-ш-ство!
– Выбирай, или в третий и последний раз я тебя о том же спрошу, и ты по дружбе ответишь, или палача зову, а наша дружба врозь.
Министр надул щеки, мужественно стиснул губы и гордо скрестил руки на груди.
– Смотри, какой герой, – фыркнул царь-батюшка. – Да я и так все знаю. Небось, сказал Марфе, чтоб успокоилась, да больше к царю с глупостями не лезла. Для того, што ль, люди женятся, штоб нервы друг другу мотать и спать не давать? И так уж голова от ее приставучести болит…
– А вот и нет! – не выдержал министр.
– Ага!!!
– Ну так что? И слушал! Точнее, подслушивал. А что, нельзя? У нас в государстве все равно никаких тайн не сохранить. А так хоть первым узнаю.
– Давай уже, не томи, – опять стал выходить из себя царь-батюшка.
– Шамаханскую девицу вам везут, – гордо сообщил министр.
– Какую?
– Шамаханскую. Из самой Шамахани.
– Эт на кой?
– Учить будет всему такому. В их краях уж этим никто не занимается, все только сидят книжки пишут с цветистыми названиями. У ней, говорят, понятней да красивше всех получается. Тысячу и одну ночь будет вам свои сочинения читать, а тысячу и один день вы будете претворять их на практике.
– С кем же, коли не секрет?
– Да уж не с девицей этой. Она будет рядом сидеть и ваши с царицей потуги для новых книжек комментировать. Ну, может, еще ручкой в нужном направлении слегка под попу подпихивать. Науку-то ее, рассказывают, так сразу не осилишь.
– А спать? – ахнул государь.
– На тысячу вторую ночь. И то если до этого ноги не протянете.
– Ну знаете… Вы это… Ты, давай, к Ивану-то сходи, да передай, что он, конечно, один дурак во всем королевстве, но мог бы что-нибудь поумнее придумать. Тут две ночи не поспал, и уже… А то тысячу…
Царь внезапно разволновался, его щеки разрумянились, уши стали пунцовыми, он сделал несколько нервных шагов по светлице в одну сторону, потом в другую, потом подошел к министру, у которого на щеках еще не обсохли слезы, еще раз померил корону на министерской голове, оставшись совершенно неудовлетворенный результатом, вернул ее на прежнее место, и решительно направился в сторону опочивальни, на ходу кинув взгляд на себя в зеркало. Корона сидела совершенно по-молодецки, набекрень, спереди из-под нее выбивался вихор, который в молодые годы можно было даже назвать радикально черным, а в золотых зубцах короны играли солнечные блики.
– Значит так, – обернулся государь у самой двери. – До этого я исполнял супружеский долг, а сейчас иду исполнять государственный. Уж не подведу родное царство, так и передай. К приезду шамаханской девицы будет вам двойня – мальчик и девочка. А сказки ее, коль не повернет она назад, тебя слушать заставлю… Попробуй только зенки свои зареванные сомкнуть.
Дверь в опочивальню хлопнула так, что отдалось на самых верхних этажах дворца.
Вскоре из-за нее послышались всхлипы, которые, впрочем, совсем не походили на те, что еще недавно издавал в очередной раз сохранивший голову на плечах первый министр.

Дальше http://www.proza.ru/2011/09/10/376