Подсознание

– К Ивану-дураку пойдем сегодня? – осторожно поинтересовалась Марфа.
– Опять?
– Сегодня еще не ходили.
– Конечно не ходили, он сам здесь утром был. Твою… эту… как это у вас говорится… – шамаханская девица запуталась сначала в петлях в вязании, а потом в характерных для ее нового места проживания выражении чувств по этому поводу.
– Вот чурка, она и есть чурка, – вздохнула Марфа. – Полгода уже здесь живешь, а все никак по нашему разговаривать не научисся.
– Ты и сама-то тоже недавно в это царство перебралась, – огрызнулась шамаханская девица, которой пришлось убрать целый ряд и терпеливо начать заново.
– Мы, между прочим, не только сопредельные государства, но и братские народы, – высокомерно заметила Марфа. – Мы и думаем одинаково, и мысли свои одинаково выражаем… Между нами нет духовных противоречий, не то что…
– Между нами, ты хочешь сказать.
– Вот именно.
– Ну да, каждый день, прости господи, слышу, как вы эти мысли выражаете. Хрен – самое приличное слово. И ладно бы еще корень из земли имели в виду или старого хрыча какого… А то… Тьфу! Пробовала своему запретить лишнее говорить, да где там…
– Что ты прицепилась? Слова и слова. Совсем они не лишние, ты что… Похуже есть…
– Ну-ка…
– Есть, просто сейчас не вспомню никак. Да при чем здесь вообще это? Какой от слов убыток? Живем крепко, и выражаемся так же. Если хочешь знать, в этих словах вся сила и вся гибкость нашего ума недюжинного. Говорим образно и мыслим так же.
– Это как? – опешила шамаханская девица, и даже на время отложила вязание, раскрыв рот уставившись на подругу.
– Да вот так. Сама про хрен-то говорила, сама же, выходит, и ответила. Это в ваших диких краях как пишется, так и произносится, а у нас говорят одно, думают другое, а имеют в виду третье.
– Что значит имеют в виду? – захлопала глазами шамаханская девица, и непроизвольно распустила еще один ряд.
– От дикость, – вздохнула Марфа. – Ну вот хрен этот твой возьмем…
– Мой?
– Ты же сама про него сказала, значит, твой, нечего сейчас краснеть. Если б я хотела сказать, я бы, может, другое слово подобрала, ишшо точней. Но вот ты же это слово вслух произнесла, сама же при этом еще про корень сказала. Так?
– Ну так, – закрыла рот шамаханская девица.
– Значит, вроде как говорила про то, чем холодец приправляют. Думала при этом совсем про другое? Ведь так?
– Откуда ты знаешь? – шамаханская девица стала даже не красной, а лиловой от смущения.
– Да уж знаю. А имела ты в виду, что твой супруг дорогой, так же как и мой, давно уж подыстаскался, и мало на что своим этим словом способен. Да они, мне кажется, и смолоду-то ни на что были не способны, а сейчас уж точно только слова и умеют говорить. Они оба у нас черти языкастые, все бы сидели лясы точили, свою политику обсуждали, а про нас совсем не думают. Ну что ты глазками-то хлопаешь? – засмеялась Марфа.
– Как у вас вот любят все прямо в лоб говорить. Еще частушку какую-нибудь споют, хоть уши затыкай.
– Это сколько угодно. Слышала, что про моего сочиняют? Полюбила я царька, чистого-пречистого, – неожиданно высоким голосом завела Марфа, – Только проку от него, черта голосистого…
Воцарилась тишина.
– А дальше? – осторожно поинтересовалась шамаханская девица.
– Всё.
– Предложение ведь не окончено.
– Да? – задумалась Марфа. – Наверное, ты права. Сейчас еще раз спою, слушай. По-лю-би-ла я царь-ка, – медленно, с чувством начала она, – чис-то-го пре-чис-то-го… Толь-ко про-ку от не-го… Чер-та го-ло-сис-то-го…
С последними словами Марфа в сердцах махнула рукой.
– Вот теперь всё! – довольно закончила она.
– Как всё? Ведь то же самое спела.
– А ты на меня смотрела? Ты видела, как я рукой сделала вот так, – и Марфа снова повторила взмах.
– Видела.
– Вот это и было окончание.
– Но его же в книжке, например, не опишешь.
– А в книжке и частушки наши не пропечатаешь. Они не для бумаги.
Шамаханская девица вздохнула.
– Что опять не так?
– Не понимаю. Все от мала до велика эти слова произносят, что какое из них обозначает, знают, и во всех подробностях, говорят их, даже не краснеют, а на бумаге, выходит, печатать нельзя.
– Конечно, нельзя, – засмеялась Марфа, и даже слегка толкнула подругу в плечо, – ты представляешь, что о нас другие подумают? Скажут, мы здесь совсем того, стыд потеряли… Да и нам самим читать такое неудобно. Что ж мы, по-твоему, такие же дикие, как и вы? Ведь срамота настоящая не у нас, а у вас. Знаем мы, какие сказки ты мужу по ночам-то рассказываешь. И что вы вытворяете вдвоем, тоже знаем. От где со стыда-то можно сгореть. Особенно это…
И Марфа принялась шустро рисовать карандашом на бумаге какую-то замысловатую схему. Шамаханская девица с любопытством взирала за процессом из-за ее плеча.
– Так? – уточнила Марфа.
– Наверное, – пожала плечами шамаханская девица. – Вам со стороны видней. Я уж не помню. Но вообще нечто подобное описано в трудах одного нашего мудреца Ибн-Али-Понарошку.
– Не помнит она… – заворчала Марфа. – Срамоту разводить помнит, а признаваться – нет. Вон, полюбуйся, – сунула она готовый листок шамаханской девице под нос.
– Неужели это действительно вот так выглядит? – с нескрываемым самодовольством спросила та.
– А ты как думала? – напустилась на нее Марфа. – Почему я тебе и говорю, срамота. Я вся покраснела как помидор, пока рисовала, а тебе хоть бы хны! Это ж надо такое придумать! Это каким таким воображением надо для этого обладать! Ты чего там шепчешь?
– Считаю.
– Сколько дней еще в наших краях протянешь, пока не погонят?
– У тебя одна нога лишняя на рисунке. Или даже две.
– Ничего не лишняя, – проворчала Марфа, – ты, наверное, свое любимое слово еще здесь посчитала. Оно ж обязательно должно присутствовать. У вас ведь без него никак.
– А у вас? – ехидно спросила шамаханская девица. – Или у вас словами описывать стыдно, а рисовать не стыдно?
– Да пошла ты, – беззлобно заметила Марфа, и принялась тыкать карандашом в бумагу, считая вслух: раз, два, три, четыре, пять, шесть… – смущенно закончила она отсчет.
– А вон еще и семь, – радостно заметила из-за плеча шамаханская девица.
– Это не нога, – сосредоточенно и без всякого смущения бросила Марфа.  – Где же я могла ошибиться?
– Может, ты хотела чтоб здесь еще и третий был? Теперь я понимаю, о чем ты мне только что заливала. Нарисовала одно, говорила про другое, а имела в виду, получается – третьего! Я-то, правда, не против, сама знаешь, а мой что-то пока ни в какую не соглашается. Чудные вы все здесь… Что тут плохого, не пойму?
– Какой третий? Ты что мелешь? Издеваешься, да? – разозлилась Марфа. – Да со способностями нашего царь-батюшки к любовным утехам хорошо, коли он своим подданным один на один еще разрешает. А с третьим просто приравняет к государственной измене. И не посмотрит, кто ты такая, и что у тебя муж – первый министр его двора, разом на плаху отправит. Ты нас с вами не мешай. Это у вас там шамаханство, харемы всякие развели. На одну мужицкую харю десяток баб. Наоборот – еще куда не шло, а так – одно слово, разврат! У нас – государственные устои. Про общественную мораль никогда не слышала?
– Наоборот не получится, – слегка подумав, словно и не слыша последней фразы, сказала шамаханская девица и снова взяла в руки вязание.
– Почему это не получится? – возмутилась Марфа.
– Одна, как вы выражаетесь, баба, а по-нашему – леди, столько мужиков не прокормит. У них же аппетит как у полковых лошадей.
– Ну это леди не прокормит, а баба, если в башку взбредет – как от нечего делать, – снова пришла в хорошее расположение духа Марфа. – Я вот, например, штук пять мужиков прохарчевала бы, с большим даже удовольствием. До тех пор, конечно, пока б мой не узнал.
– А когда б узнал? Он ведь и по более простому поводу все палачом грозится. А тут…
– Я и говорю – чурка. Зачем же ему знать?
– А ну как узнает?
– Сам узнает, сам себе и объяснит, кто это такие. Что, я за него буду придумывать, кто вокруг его жены увивается? Думаешь, его особе приятно будет самому себе сказать, что он уже не просто царь, а король-олень? Он лучше будет думать, что это мои братья двоюродные по троюродному отцу. Еще и награды какие-нибудь им выпишет за верную службу… А потом в ваше же шамаханство послами отправит. Да и что ты там себе навоображала? Не нужен мне почти никто. Ну Ваня бы еще, куда ни шло. Только ведь он подойти боится. Одно слово – дурак, – неожиданно мягким голосом завершила она.
– Ой ли…
– Как на духу. Сегодня приезжал утром, так и не приблизился, издаля разговаривал.
– Издаля это как?
– Ну как… С печки, как.
– То есть даже не слез?
– Да он с ней воопче редко слезает. Привязали его там, что ли? Не пойму.
– А ты звала к себе?
– Ну, знаешь! – возмутилась Марфа. – По матушке я еще могу послать. Или честно сказать, что о нем думаю, а вот чтобы позвать – так в наших краях воспитанные девушки себя не ведут. Нескромно это.
– Ну и сиди как дура, жди его, – обиженным голосом ответила шамаханская девица. – А он будет свою… свои… нет, свою! Свою задницу будет на печи греть и на тебя сверху поплевывать, хрен ему в дышло!
Марфа ошарашено смотрела на подругу, а та совсем раскраснелась, ее руки заработали спицами еще быстрее, но очень скоро она дернула петлю сильнее, чем следовало, и с досадой бросила вязание на пол.
– Провалитесь вы все… – зашипела она… – Куда же провалитесь-то? Ну подскажи!
– Что-то и не соображу так сразу, – растерялась Марфа. – В тартарары, например.
– Некрепко сказала. Такое слово и в книжке напечатать не стыдно, – заключила шамаханская девица. – Вот какой к нам интерес некрепкий у ентого дурака, такие и слова к нему лепятся. Так и имей в виду!
– На вот, – Марфа нагнулась, подобрала вязание и подала подруге. – Что хоть делаешь-то?
– Носки себе теплые на лето вяжу.
– На зиму, – поправила Марфа.
– Не, на зиму у меня уже две шубы есть, валенки и шапка-ушанка с завязочками. А это на лето. Только не получается что-то ни хрена.
– Брось. Я тебе свои подарю. Что мы, нашего человека не выручим, что ли?
– А у меня шальвары есть ненадеванные. Хочешь примерить? – в ответном порыве души спросила шамаханская девица.
– Погодь, я только кой за чем сбегаю, и пойдем мерить. Ступай пока, я тебя догоню.
Уже в дверях Марфа обернулась.
– Ты это… Прости, что я тебя чуркой называла. Своя ты! За это мы с тобой первый тост и поднимем…

Дальше http://www.proza.ru/2011/09/10/377