Тоска

– Да хватит! – прикрикнула Марфа. – Вот ходит туда-сюда! Разбудишь!
– Чё им сделается-то… – заворчал царь-государь. – Накормились от мамки-то… Теперь дрыхнут, хочь из пушки пали.
– Опомнился! Стырили твою пушку. Уж забыли, как выглядела.
– А она нужна тебе, пушка та? Ты давай голову всякой ерундой не забивай, а то молоко пропадет, где я тебе ишо царское молоко-то достану?
– Кормилиц полон двор навели, приспичило тебе именно чтоб от меня было?
– А от кого ж еще? – разволновался государь. – Тыщу раз уж объяснял, от дура баба! Это ж царские младенцы, наследники, стал быть. Кто ж такие особы на простом молоке растит? Еще поди козу подои да им предложи. Ты у нас какая-никакая, а царица, и молоко у тебя, получается, тоже царское. Как раз подходяшше. А эти, что толпятся, – так, на подстраховке. Небось не убудет с них, если маленько перед крыльцом посидят. Я им за это свое царское спасибо скажу. Ну сама посуди, могу ли я в здравом уме к собственным законнорожденным младенцам простолюдинов подпускать? Что обо мне в заграницах скажут?
– Зубы не заговаривай, – тоном, не предвещавшим ничего хорошего, сказала Марфа, – что значит какая-никакая?
– Царица-то? – как можно безразличней переспросил государь.
– Царица, царица.
– То и значит, что сказал. Слушать надо ухом, а не брюхом. Какая царица? А никакая. Потому что тебе сейчас не до царских делов-то, тебе сейчас про свои материнские дела надо думать. Вот енто и имел я в виду, а больше ничего. Уж поцарствую пока один, без тебя, матушка, не впервой.
– Это ты у дружка своего, которому по лбу то и дело стучишь, такой казуистике научился? Только и умеете глупости говорить да бражку пить. Поди лучше у Ивана на печке посиди, вот где настоящая мудрость-то…
– Провались он пропадом, Иван твой, – с нескрываемой злостью обронил царь-батюшка, и решительно вышел из опочивальни.
Перед дверью переминался с ноги на ногу воевода.
– А тебе чего?! – сильно хотелось на ком-нибудь сорвать нахлынувшее раздражение, и воевода оказался как нельзя кстати.
– Дозвольте доложить! – молодецки гаркнул тот.
– Тебе ж не дозволишь, все равно доложишь. Так что давай без дозволения, только потише, а то разбудишь. Наследники мои спят. Двое сразу, как Ванька и обешшал. Вроде дурак-дураком, а слово свое сдержал, молодец. За то и награду когда-нибудь вручу, как настроение будет. Мальчик родился и девочка. Один, стал быть, наследник престола, а за другую приданое уж надо сейчас готовить, чтоб потом наспех не собирать, потому что какой с девки правитель, расстройство одно, выгодных женихов тока может приманивать, вот и все государственное предназначенье, – зачем-то принялся рассеянно рассказывать государь про народившихся наследников, о которых и так всем было хорошо известно.
Да и как не узнать, если специальные глашатаи, объявлявшие о рождении в царской семье двойни, объехали самые глухие уголки, и каждого встречного-поперечного заставляли выпить чарку за это событие. За счет самих выпивающих, само собой, иначе в казне никаких денег на изъявление народной радости не напасешься. С другой стороны, народ местный был рад любому поводу опрокинуть лишний стакан, так что никто и не протестовал. Напротив, потом сбивались в кучки, в основном числом в три, и продолжали уже пить за царя и младенцев по своей инициативе.
Царь тем временем неожиданно прервал свой рассказ и с тоской уставился на воеводу.
– Ты чё-то сказать хотел…
– Доложить ваше величество! – все так же бодро, но уже вполголоса отрапортовал тот.
– Ну докладай ужо.
– Итицкая сила к вам.
– Какая? 
– Ну это я так их про себя называю. Нечисть, если по ученому сказать. Баба Яга с Лешим.
– Какого демона приперлись-то?
– Подношения, ваше величество, доставили! От лесного, болотного и прочего ихнего населения. В связи с рождением престолонаследника.
– Ну и сложили б в уголочек, потом посмотрю, чё орать-то попусту?
– Хотят лично вручить.
– Лично-о-о-о?..  Совсем обнаглели, дубины ненашенские? От них, небось, паутиной да рыбьей чешуей за версту разит.
Воевода застыл, поедая государя глазами. А тот неожиданно смягчился.
– Ну раз просют, зови. Проявим уважение, чай, мои подданные-то, не чьи-нибудь.
Воевода немедленно испарился, и вскоре возник вновь, толкая вперед себя две странные фигуры – ярко напомаженную бабулю в синей косынке и огромными – с блюдце – круглыми серьгами, а также непонятного возраста припадавшего на левую ногу мужчину в лаптях и желтой в мелкую красную горошину косоворотке.
– Стал быть, к тебе, велич-чство, – мужик суетливо мял в руках кепку.
– А чё это ты мне, правителю своему, тыкаешь?
– Как надо-то, ты скажи, мы ж темные там у себя, в лесу, ваших здешних церемоний не знаем, – нисколько не смущаясь, и все так же уважительно произнес мужик.
В это время карга в синей косынке слегка пнула его локтем, и поклонилась насколько смогла низко царю.
– Не серчай на него, добрый молодец, его у прошлом годе какой-то богатырь дубинкой по башке съездил, он теперь у нас припадошный, как ляпнет чего-ньдь, всем лесом гогочем.
– Какой богатырь? – опешил государь.
– Да рази он скажет теперь, какой. Он же не помнит ни черта. Мож Муромец, а мож и залетный кто. У нас каких только по лесам-то ни шастает нынче. А мож и не богатырь вовсе, а сам мухоморов обожрался, да пень дурным лбом на прочность и испробовал. 
Мужик терпеливо слушал, даже не делая попыток внести уточнения, и лишь счастливо чему-то улыбался.
– Ну, знаете… – государь даже не мог подобрать нужных слов. – Вы хоть понимаете, под чьи светлые очи рвались-то? У вас что, поумней нечисти не нашлось?
– Да кого посылать-то, милай? – заскрипела карга и кокетливо поправила прядку волос, выбившуюся из-под косынки. – У водяного недавно молодая деревенская девка утопла, простая, аж жуть, хохочет по ночам, аж мне в моей избушке слышно. Так он, знаешь, от ней цельными днями не отходит, и одну боится оставить. Русалки-то у него современных взглядов, так, говорят, и кидают на эту новенькую сладострастные взгляды, так и кидают. И вдвоем с ней к тебе не может поехать. Тебе-то, небось, на утопленницу не захочется смотреть, обидисси еще.
– Хотели вместо меня соловья-разбойника вообще-то послать, – довольно рассудительно подхватил рассказ леший, – так он, дурище, как напился в прошлое воскресенье, так до сих пор похмеляется. А его ж такого в город только приведи – все заборы переломает, потом за домовыми начнет гоняться, а это вообще беда. Да еще свистит спьяну, не переставая…
– Свистеть у нас громко нельзя, законом запрещено, – ошарашенно взирая на визитеров, сказал царь-батюшка, – когда свистят, денег нет, а у нас их и без свисту негусто…
– Вурдалаки, нетопыри, боровые, моховики и полевики, – принялась тем временем загибать пальца Баба Яга, – межники, болотники, банники, жмары, щекотуны для царского дворца, по нашему разумению, тоже не очень годятся. Им не с визитами ездить, а только на одиноких путников морок наводить, больше никакого применения.
– Равно как перевертухи, костоломы, икотники… – пошел перечислять дальше леший.
– Погодь! – прикрикнул государь. – Вы мне так до вечера про вашу братию тренькать будете. Про дело говорите, зачем пришли-то…
– Зачем, говоришь… – Баба Яга кокетливо скосилась в висевшее слева от государя зеркало и, по-видимому, осталась весьма довольна своим видом.
– Подарки тебе, надежа, в честь рождения наследника и так сказать наследницы, – перебил ее леший. – Поскребли, значит, кто что может, мешок целый набрался.
– Наскребли…
– Ась?
– Ты еще и глухой? – вздохнул государь.
– А как жа! – согласно закивала головой Баба Яга, – тебе, добрый молодец, дубиной по башке-то съездить, у тебя не то что корону сплющит, ухи до конца жизни заложит, а он еще что надо бдит, это я тебе точно говорю!
– Говорить надо наскребли, а не поскребли, – все так же со вздохом поправил государь. – Поскрести можно подмышкой, а подарки только наскрести, и то к подаркам это слово как-то не вяжется…
– Да демон с ним, со словом-то, – Баба Яга в один прыжок подскочила к царю и горячо зашептала на самое ухо, – ты прикажи своим, чтоб вышли на пару минуток, пока мы дары свои доставать будем, а то сглазют, вся волшебная сила пропадет.
Царь брезгливо посмотрел на Бабу Ягу, сделал шаг в сторону и жестом подозвал воеводу.
– Ну-к, распорядись, чтоб освободили помешшение в один момент.
Воевода только обернулся, как догадливые придворные и без лишнего приглашения устремились к выходу.
– Глянь, с полувзгляда понимают, – умилился государь.
– И мне с ними удалиться? – вкрадчивым голосом спросил воевода.
– Ты останься, – и, видя, какие недовольные физиономии скорчили Баба Яга с лешим, еще раз повторил с нажимом, – останься!
Воевода не стал заставлять себя упрашивать, а моментом оказался у мешка с подарками, который развязывали визитеры, и аккуратно заглянул внутрь. Но противная баба Яга держала мешок так, что увидеть в него положенное не представлялось никакой возможности.
– Это травки заговоренные, лекарю своему отдашь, – подала она несколько перевязанных веревкой пучков, с которых тут же упало на пол несколько сухих листиков. – Насчет действия не сумневайся, лично заговаривала. Тут от поносу, от головной боли, для душевного равновесия, для мужской силы, ну дальше лекарь твой разберется, коли грамотный, – и она сунула все пучки прямо в руки государю.
– А это что? – указал он на маленькую коробочку, не зная, что ему делать с травой – то ли держать дальше, то ли ссыпать куда-нибудь в сторону.
– Тута чужеземная диковинка, – пояснил леший. – Они чо учудили-то – сначала блоху механическую сварганили – о, глянь, как настояшшая, а потом ее же и подковали. Она теперя лапами совсем не может ворочать, а потому не прыгает, тока ползает.
– Зачем же тогда подковали-то? – изумился государь.
– Бошки, наверное, глупые, вот и подковали. А мож, чтоб ловить сподручней – с подковами на лапах далеко ведь не упрыгаешь. Спросить-то уж не у кого. Енту диковинку водяной у какого-то утопленника в кармане нашарил. Нам-то она ни к чему, а тебе, надежа, глядишь, пригодится, гостей позабавить. А может, продашь какому-нибудь послу, казну пополнишь.
– Вот это блюдечко с голубой каемочкой, – сообщила Баба Яга, доставая следующую диковинку.
– Райское яблочко к нему прилагается, – достал леший из кармана обычный с виду штрифель и слегка потер одним боком о штанину.
Казалось, он сейчас откусит с яблока здоровенный кусок, но вместо этого леший протянул штрифель государю. Но, видя, что у того руки заняты, осторожно положил яблоко поверх пучков травы.
– Не урони, надежа, – посоветовал он.
– Погоди ты, – опять накинулась на лешего Баба Яга, схватила яблоко и положила на блюдце. – Секрет, добрый молодец, такой, – пояснила она царю. – Сюды вот кладешь яблоко, на самую каемочку. Видишь?
Царь кивнул.
– А теперь надо крутануть посильнее, чтоб оно по самой каемочке крутилось. Как вот до этой вот отметины доходит, выщерблинка такая, как будто отколол кто, надо всякий раз кричать «Зеро!»
– И что тогда?
– Как первый раз крикнешь, сразу нужно загадывать, что хочешь увидеть, и вот здесь вот, в середочке, тебе енту картинку покажут. Да в действии, со всеми подробностями.
– А что загадывать-то? – оживился государь.
– Да что хошь, то и покажут. Хошь какие деликатные сцены, хошь дно речное. Но только не дальше твово, милай, царства.
– А если я дальше хочу?
Леший деликатно хмыкнул в кулак.
– Дальше тоже можно, но надоть какой-нибудь фрукт заморский – кыву, ай еще чего, у нас таких нет, – пояснил он.
– Апельцины не подойдут? – царь-батюшку явно заинтересовала эта штукенция с блюдечком.
– Какие ж апельцины заморские-то, окстись?! – махнула рукой Баба Яга. – Их в кажной лавке больше, чем яблок. И по цене дешевше.
– Без кыви, то есть, не получится? – упавшим голосом уточнил государь.
– Без кыви никак, – энергично замотал согласно головой леший.
– И много еще у вас там в мешке всяких диковинок?
– Да есть ишшо, – ответила за обоих Баба Яга.
Царь-батюшка кивнул на мешок воеводе.
– Давай, прими по описи. А я пойду.
– Благодарю за доверие! – обрадовано вскрикнул тот, и уже в спину уныло побредшего к выходу государя добавил. – А с ентими что делать?
– Ентих на плаху, прям сейчас, – не оборачиваясь, бросил государь.
– Осмелюсь доложить, ваше величество! – вновь молодецким голосом гаркнул воевода.
Царь-батюшка остановился.
– Коли осмелился, докладай.
– Не получится, сегодня-то… Палач надысь отпросился к теще съездить, обещал только к ночи быть.
– Вот всегда у нас так, – разочарованно махнул рукой государь, – как кто нужен, так в отгулах или отпуску. Ну пусть в холодной до утра посидят, не ночью ж их на плаху вести. Эдак народу никакой науки.
На дворе было оживленно, челядь по всяким делам сновала туда-сюда, так что царя-батюшку не признали. А он и рад, корону с головы снял и спрятал под полу рубашки, чтобы и дальше в глаза не бросаться.
Ноги сами привели к дому Ивана-дурака. Не постучавшись, государь вошел внутрь и увидел, что Иван сидел, свесив ноги, на печке и аппетитно лузгал семечки. Лихой рыжий вихор и босые пятки, которые он время от времени почесывал друг о друга, располагали к доверию. Хотелось сесть рядом и ни о чем не думать. Царь-батюшка так и сделал.
– Ну-к, подвинься, – скомандовал он и полез наверх.
Иван-дурак послушно переместился чуток в сторону – как раз хватило, чтобы государю было просторно сидеть.
– Подставляй ладонь, – предложил Иван, и отсыпал государю семечек.
Стало тихо. Только слышен был хруст разгрызаемой подсолнуховой шелухи.
– Сам жарил-то? – спросил наконец государь, сплевывая.
– А кто ж, твоя Марфа, что ль, жарить мне будет?
– Ента ни в жисть, – вздохнул государь. – Ента только пилить может с утра до вечера. И то ей не так, и это…
– Бабы…– согласно кивнул Иван.
Опять помолчали, азартно сплевывая шелуху.
– Мне сёдня мешок подарков привезли, а я обоих, кто принес, приказал к палачу отвесть, секир-башку устроить, – то ли пожаловался, то ли похвалился царь-батюшка.
– Чего так?
– Чего, чего… Хамы потому что, с царями разговаривать не умеют.
– Бывает… – Иван-дурак кинул в рот очередную семечку.
Опять помолчали.
– Да отпущу завтра, – лениво сказал государь. – Обида пройдет, да отпущу. Я ж не зверь какой, строгий просто.
– Строгий, но справедливый, – зачем-то невпопад сказал Иван-дурак.
– Правильно ты говоришь-то, справедливый. Дело разве в Яге этой? Тоска у меня, понимаешь? – царь-батюшке давно уже хотелось высказаться, и он наконец-то нашел себе слушателя. – Ентот дурак, как сын у него тоже родился, уехал с шамаханкой своей к ней на родину – хвастаться, поди, что тоже может мальчиков-то строгать. Будто там шамаханских детей никогда не видали, как маленький прям. Месяц уж нету. А тут енти со своим блюдечком – чего загадаешь, говорят, то и покажут. А потом выясняется, что енто блюдце только про мое царство и показывает. Ну и на што оно мне, царство это? Чего я здесь не видал-то, чтоб еще в блюдце на это пялиться? Грязищу нашу да всеобщую отсталость? Обрыдло уж все, ты не представляешь… Мне б на ентих посмотреть, как они там в Шамахани своей. Домой собираются, ай нет? Вдруг остаться решили? А то, может, на каких лихих людей напоролись, сложили где свои буйные головушки. У нас-то, сам знаешь, спокойно вроде, по крайней мере мне ничего такого не докладают, а у их там, в ханствах и шамаханствах черт-те что творится.
– Да ладно тебе голову-то забивать, – спокойным голосом сказал Иван-дурак. – Они, небось, только на место доехали. Путь-то неблизкий, а всяких механических птиц, чтоб по небу летать, у нас отродясь не бывало. Погостюют да вернутся.
– Думаешь, вернутся? – с нескрываемой надеждой спросил государь.
– Да куда денутся? Скучно без них, што ли?
– Вот тебе, по секрету, скажу. Ага. Утром на трон сядешь, не знаешь, что и делать – ни поругаться не с кем, ни по лбу хлопнуть. На вот, кстати, хочешь примерить? – государь достал из-под полы корону и протянул Ивану.
– Да на кой она мне? – без особого интересу Иван повертел корону в руках и вернул назад. – Береги, свому министеру на макушку напялишь, он любит. Поццолнушка еще отсыпать?
– Давай, – протянул царь-батюшка ладонь.
Опять помолчали.
– Буду здесь сидеть, пока не вернутся, – упрямо сказал государь, после чего носком правой ноги подцепил левую туфлю и скинул на пол, та же судьба потом постигла и правую туфлю.
– У нас так поццолнухи-то скоро кончатся, – предостерег Иван, – я на двоих не рассчитывал.
– Ну что за государство, демон вас побери, – плюнул царь-батюшка и, кряхтя, полез вниз. – Семечек на царскую особу и то никто нажарить не удосужится.
Надев на ощупь туфли, он с обиженным видом направился к двери.
– Пойду итицкую силу отпущу, не хватало мне еще с нечистью отношения портить, – услышал Иван, после чего дверь захлопнулась, и вновь установилась тишина, прерываемая лишь аппетитным хрустом от разгрызаемых семечек.

Дальше http://www.proza.ru/2011/09/10/384