Хвост

Во дворце было тихо. Только воевода подвернулся под угрюмый взгляд царя-батюшки, но тут же предусмотрительно растворился в неизвестном направлении. Словно и не было его. Даже царскую милость – пинок под зад не успел получить, что немало расстроило государя, он уж и ногу занес позабавиться. Так и замер посреди коридора с поднятой ногой – со стороны словно собачка, наконец-то добежавшая до кустика.
«Надо бы игру, што ль, какую придумать – пинать все подряд, – пришла в голову государственная мысль. – Кто лучче всех пинает, тот и в горе».
– Эй! – хотел было позвать царь-батюшка своего министра, чтобы поручить разработать правила, да куда там. Министра и след простыл, в Шамахани давно. Царь-батюшка аж сплюнул с досады. Потом посмотрел на свой же плевок и совсем досада взяла.
– Уж плюнуть нигде нельзя, палаты царские, а убирать за тобой некому! – топнул он ногой.
– Ты чего разорался как оглашенный?! – неожиданно появилась Марфа.
– Из-под земли, што ль, вынырнула? – заворчал царь-батюшка.
– Из-под какой такой земли?
– Из-под такой. Не было тебя только что нигде, и вот пожалуйста, нарисовалась – не сотрешь. Што за народ пошел? Один из-под самой ноги увильнул, даже пинка под зад не дождался, другая слова не дает сказать! Ведь не было тебя. Коридор пустой! За дурака меня держишь? Я сам только что от него. Потому он там на печке, а я тута, в коридоре. Разницу чуешь, ай бабам думать не положено?
– Умерь ахинею свою, – цыкнула на него Марфа. – И ногу опусти, ишь, стоит как цапля на болоте!
– Я думаю, – сконфузился царь-батюшка.
И в самом деле – поза вышла совсем не государственная. Хорошо еще жена в такой застала, она его и не в таких позах видала, а ну кто из простолюдинов? Они ж все для него на одно лицо, убежит, не поймешь кому бошку потом за дерзость рубить. А слухи пойдут…
– Ты потише думай, – никак не успокаивалась Марфа. – Здоровый дурак вымахал, а не понимаешь, когда можно шуметь, а когда нет.
– Шо ж мне теперь, и не пукнуть у себя дома? Я, между прочим, первое лицо тута, што хочу, то творю…
– Опомнился! Твои первые лица вон – в детской комнате спят. Наследники называются…
– Сговорились вы, што ль? – совсем расстроился государь. – Энтому поццолнухов на мою царскую персону жалко, другой от Шамаханки своей никак не отлипнет, и ты туда ж – слова нельзя сказать. Я вам царь или кто?
– Сказать? – угрожающе подбоченилась Марфа.
– Ой, – спохватился вдруг государь, – у меня ж царские указы в кабинете неделю не подписаны, так всякая жизнь у нас замрет, коли народ ничего свежего почитать не может с утра… – и, заметив насмешливый взгляд Марфы, тут же торопливо добавил, – не будут читать царских указов, начнут что-нибудь свое сочинять. А это знаешь, как будет называться?
– И как? – Марфа, судя по всему, тоже закипала.
– Вольнодумство – вот как. От ентого один убыток государству. Рррыволюция – слышала такое имя?
– Ну слышала, – слегка растерялась Марфа.
– А энто не имя, энто явление.
Царь хохотнул, и немедленно исчез. Теперь уже расстроилась Марфа, готовая было, несмотря на спавших наследников, всласть поскандалить.
По дороге, чтоб и правда не шуметь, царь-батюшка заглянул в светелку воеводы.
– Ну-к зайди, – тихо скомандовал он.
Не успел как следует взгромоздиться на троне, а воевода уж тут как тут.
– У нас смертные приговоры есть на подписи? Подмахнуть хочу, пока не передумал. Вернется палач, устрою себе развлечение.
– Итицкая сила только! – бодрым командным голосом доложил воевода.
– Ты, голубчик, орать, конечно, ори, но тока шепотом, – неожиданно пришел в хорошее расположение духа государь. – А то, знаешь, Марфа придет, нам обоим с тобой смертные приговоры подпишет.
Воевода тут же замолчал, благодарно поедая вышестоящее начальство глазами.
– Ну что замер как истукан? – давешнее раздражение опять стало возвращаться. – Совсем, что ль, держава докатилась, окромя нечисти и повесить некого?
Воевода испуганно сглотнул.
– А я тебе так скажу – ежели моему царскому величеству под горячую руку ни одного смертного приговора не можете подсунуть, то выход один, – раздражение постепенно опять сменялось наслаждением… – вас самих, со всеми судьями да писарчуками, на плаху. А тебя – в первую очередь.
– А меня… почему… в первую… – медленно, с трудом выговаривая слова, испуганно заморгал воевода.
– Хочешь в последнюю? Чтобы помучаться перед смертью?
Зависла пауза.
Царь-батюшка поерзал на троне.
– Ну коли ты у меня любимый воевода, можешь выбирать – первому тебе бошку рубить иль последнему. Как скажешь, так и будет!
– А может… кого… другого… вместо… меня…
– Ну кого? Сам посуди, – плохое настроение уже окончательно как рукой сняло. – У нас первых лиц государства-то осталось – ты да я. Был ишо один, да в дальние страны отправился. Будто своих таких там нет… Себе ж самому я смертный приговор не могу подписать. Знаешь почему?
Воевода, вжав голову в плечи, умудрился еще ею отрицательно покрутить во все стороны.
– А потому! У нас ведь устои какие в державе? Канцелярщина да бюрократия. Опосля кажной казни акт выполненных работ изволь тож подписать, иначе палач денежку за свои таланты ни в жисть из казны не дождецца. И не абы кто, первое лицо на сем документе свой вензель должно ставить. Не дождецца денежку – бунтовать начнет. А палач, голубок, енто не ты, он свое дело знает, не одна башка с плеч просто так, без царских указов улетит, пока до него добересси. Ну и што ты на это скажешь?
– А што сказать-то? – воевода от страха совсем голову потерял, только моргал, да украдкой, так чтоб государь непременно увидел, слезу смахивал.
– Да хочь што… Приговоренному перед смертью положено последнее слово. А тебе, по старой дружбе, и предпоследнее могу дать… Мели, Емеля, один черт помирать…
Воевода стоял, не в силах вымолвить ни слова и преданно поедал повелителя земель здешних и тутошних глазами.
– Погодь-ка, – слез государь с трона.
Он неторопливо обошел воеводу, придирчиво оглядывая его со всех сторон, а потом резко, так что тот и понять ничего не успел, хлопнул того по лбу.
Звона не раздалось. Так, глухой шлепок. Для надежности государь шмякнул воеводу ладонью еще раз, но ничего доставляющего эстетическое наслаждение, не услышал.
– Не звучит, – с сожалением отметил он, и расстроено направился обратно к трону, – нет внутренней наполненности…
– Ваш-ш-ство… – робко подал сзади голос воевода.
– Иди уж, – разочарованно махнул рукой государь. – На кой ляд тебя казнить, если даже по лбу хлопнуть – и то никакого удовольствия…
– Разрешите доложить… – с придыханием произнес воевода.
– Ась? – вновь напало глумливое настроение на царя.
– Разрешите доложить?
– А коли не разрешу?
– У вас, ваш-ш-ство, хвост.
– Чаво у меня? – глумливо переспросил государь.
– Хвост, – сиплым от ужаса голосом сообщил воевода.
Царь натужно ухмыльнулся.
– Может, у меня еще и рога есть?
Воевода медленно перевел взгляд вверх, и так и замер с открытым ртом.
– С ума, што ли, сдвинулся? – насупился государь. – Ты смотри, я ведь шучу-шучу, а и подмахну указ по неосторожности.
Он шустро слез с трона и побежал в соседнюю светлицу, где обычно причепуривался, прежде чем выйти к иноземным послам.
– Эт чой-то? – ошалело уставился он на свое отражение в огромном – от пола до потолка зеркале.
Крамольные отростки торчали из-под короны, и еще один угадывался сзади, внизу. Причем кисточка  хвоста вылезала прямо из штанины и насмешливо подрагивала в разные стороны.
– Эт зачем это? – все еще не мог поверить в увиденное царь-государь. – Эт кто удумал?
– Полагаю, ваш-ш-ство, это итицкая сила обиделась, больше некому, – подал голос из соседней комнаты воевода.
– А на што? – все еще не веря происходящему, спросил, не отрывая взгляда от своего отражения, государь.
– Ну, так… – начал собираться с мыслями воевода.
– Может, зеркало сломалось? – вдруг засиял государь. – Сейчас новое из-за границы доставим, и все будет как прежде. Без рогов-то мне ведь лучче?
– Безусловно, лучше! – согласно моргнул заплаканными глазами воевода.
Государь вдруг заложил руки за спину, вышел в царские палаты и деловито зашагал из стороны в сторону.
– Вепрь шел, не дошел, – бурчал он, шагая, себе под нос, – а тут изнутря начинают разъедать.
Потом остановился и с надеждой посмотрел на воеводу.
– Итицкая сила, говоришь?
– Так точно, ваш-ш-ство! – вполголоса отрапортовал тот.
– Правильно понимаешь момент, – одобрил государь, – конспирация прежде всего. Ори, да знай меру – лучше шепотом. Ну давай, ташши сюда свою итицкую силу, будем разбираться.
Воевода опять моргнул и немедленно исчез.
– Шустрый, – с одобрением посмотрел ему вслед царь-государь. – Еще умишка поболе, цены б не было.
Ожидание тянулось долго. Чтобы хоть чем-то занять себя, государь осторожно подергал выросший рог. Сидел крепко, зараза, словно всю жизнь из царского лба торчал. И второй тоже.
Царь насупился, вернулся и поерзал на троне, потом опять слез. Чем себя занять, пока не приведут итицкую силу, он определенно не мог предположить.
Наконец появился воевода, взгляд которого привычно стыдливо убегал в сторону.
– Ну? – насупил брови государь.
– Может, это не их проделки? – начал издалека воевода.
– А чьи? Твои? – разозлился государь.
– Ну почему сразу мои? – перетрусил воевода. – Это я так, к слову.
– А не твои, так молчи! Привел?
– Разрешите доложить ваш-ш-ство!
– Давно разрешил.
– Никак нет, не привел, ваш-ш-ство!
– А куда дел? – насторожился государь.
– Так ить, сбегли, ваш-ш-ство…
– То есть как это сбегли? – поверить сказанному было совершенно невозможно. – На сорок замков запирал?
– Запирал, – моргнул воевода.
– На сорок?
– Провалиться мне на этом месте, если хочь на тридцать девять.
Государь сделал паузу, но воевода как стоял, так и остался стоять. Что ж, приходилось верить на слово.
– И решетки на окнах остались? – уже для порядку уточнил он.
– Как одна, в мелкую клеточку, – подтвердил воевода.
– И где тогда? Как? Почему? Куда?
Вопросы, на которые у воеводы не было ответа, сыпались один за другим. Наконец они иссякли, и установилась тишина. Такая, что было слышно, как кончик хвоста аккуратно мечется по полу.
– Ну рога ишшо понимаю, но хвост-то зачем, – недовольно поморщился государь, и с неприязнью оглянулся себе за спину, силясь разглядеть кисточку хвоста. – И совета спросить не у кого.
– Осмелюсь доложить, ваш-ш-ство, – робко подал голос воевода.
– Докладай, – безразличным тоном разрешил государь.
– Есть у нас тут один советчик, все наперед знает, об чем ни спроси.
– Та ить неудобно по такому вопросу к Ивану-дураку-то обрашшатся, – замялся государь. – Это ж не любовный недуг, а государственное дело. Секретное к тому ж. Ты-то вот эту тайну с собой в могилу унесешь, а за него я не уверен.
– Как хотите, ваш-ш-ство, а других советчиков в вашей державе нет, – развел руками воевода.
– Опять же неудобно мне в таком виде на людях-то появляцца, – замялся государь.
– Можем сюда доставить.
– А он без печки пойдет?
– Принесем, – уверенно заявил воевода. 
…Иван-дурак удивленно обошел царя-государя со всех сторон, обозревая сначала два озорных молодых рожка, торчавших из лба, а затем кончик хвоста.
– Ведь на одной печке с тобой сидели, не было ничего, – капризным голосом пожаловался царь-государь. – А теперь ишь, чево со мной сотворили-то. Шуток никто в этой стране сроду не понимал.
Иван-дурак не церемонясь уселся на царский пол и почесал в затылке левой рукой. Потом правой.
– Ну давай уже совет, – поторопил его государь, – мочи нет терпеть. Меня Марфа ждет, у нас вечернее хвастовство наследником по плану.
– Дык, ваш-ш-ство, а какого совета-то от меня ждешь? – растерянно спросил Иван.
– Ценного, какого ишшо? У тебя что, другие есть?
– Ты рази не знал, что итицкую силу нельзя обижать?
– Знал, не знал, какая теперь разница?
Иван-дурак со смаком поскреб в затылке обеими руками сразу.
– Говоришь, подарков наприташшили?
– Вон он, стоит мешок, – злобно скосил глаза в угол государь, – вовек к нему не прикоснусь боле.
– А тарелочка в ём была?
– С каемочкой? И с яблочком? Была, конешно. Выкинуть надоть? Эт мы враз.
– Да погодь ценными вешшами бросаться. Зря, што ль, тебе ее в презент подносили?
– Чтоб их пролик задрал, с их презентами, – пробурчал государь и зыркнул глазами в сторону воеводы. – Принеси!
Тот как всегда проявил расторопность.
– Мож, кыву лучче приказать доставить? – с жаром спросил из-за плеча Ивана царь-государь, глядя, как тот азартно раскручивает по голубой каемочке большущее яблоко.
– Да погодь ты, – отмахнулся от него Иван. – наболтаисси ишо со своим министером. Куды он денется? Нам другое антерес представляет.
Тарелочка вдруг засветилась, и прямо по центру засияла физиономия в знакомой синей косынке и с огромными серьгами.
– Она, я ее узнал, это она, – зашептал на ухо Ивану царь-государь.
– Да погодь ты, – отмахнулся он опять.
Оба с надеждой уставились в блюдце. Наконец и с той стороны поняли, что их разглядывают.
– Привет, добрый молодец, – ехидно ухмыльнулась бабуля. – Как тебе с обновой? Не жмет?
– Да ты! Да я! Да тебе! – царь-государь не удержался и прямо из-за плеча Ивана сунул под нос бабки увесистую дулю – так, чтобы она с другой стороны тарелки ее обязательно увидела.
– Глумисси? Ну-ну! – издевательски захохотала бабуля.
– Да погодьте вы оба, – одернул их Иван. – Ты чья подданная, помнишь? – обратился он к Бабе-Яге.
– Забудешь тут, – уже посмирнее, но все же с хохотком ответила та.
– Знаешь, что за такие штучки бывает? Давно со всей державой не ссорилась? Вы-то с лешим в другие края деру дадите, а куда ваши банники с нетопырями денутся? Они, как известно, явление местное, никому другому не нужны.
– А чего он, – обиженно ответила Баба Яга. – Соображать надо, с кем связываешься…
– Эт он уже понял, – одернул Ягу Иван-дурак. – Чо делать, говори? Не век же ему на корову быть похожим?
– Да и походит, не такие ходили, – опять было перешла на глум Баба Яга, но тут же приняла серьезный вид, и добавила полушепотом. – Не мои это проделки-то, понимаешь? Энт вон он у нас парень обидчивый, да еще с прибабахом. Я предупреждала, дубина по башке знаишь, какие чудеса может делать?
Блюдечко на миг показало лешего в лаптях, и вновь вернулось к Бабе Яге.
– Ён ведь заколдовать заколдовал, а че делать далее не знает, расколдовывать взад не приучен.
– Вы там совсем с ума посходили, ай нет еще? – не выдержал наконец и царь-государь. – Соображаете, что творите? Заговор мне тут устроили?
– Да погодь! – набросились на него разом Иван-дурак и Баба Яга.
Видно было, что старуха в синем платке по ту сторону блюдца призадумалась.
– Я вот чо думаю, – наконец объявила она. – Придется нашему доброму молодцу отчебучить чо-нибудь такое, что от него совсем никто не ждет. Тогда и заклятие спадет.
– Эт чо отчебучить? Мож вам сплясать? – совсем опешил от такой наглости царь-государь.
– Сплясать, думаю, маловато будет, даже ежели с балалайкой, – вроде бы спокойно, но с неприкрытой издевкой в глазах ответила Баба Яга. – Ты ж за наши дары от чистого сердца расплатился совсем не так, как мы ждали, вот теперь чо-нть наоборот надо учудить. И рога отвалятся.
– Послушай, – попробовал было уточнить Иван-дурак.
– Надоели вы мне, и так сказала больше, чем надо, – оборвала его Баба Яга, – отключаюсь.
И тарелочка погасла. Как ни старался Иван-дурак, как ни катал с усердием яблочко по каемочке, более возвращаться к Бабе Яге оно не проявляло охоты.

Дальше http://www.proza.ru/2011/09/10/386