Законы

Иван-дурак с вечера еще сидел над законами. Не то, чтобы хотел придумать каких-то новых, просто изучал местное жизнеустройство.
– Гля-ка! – с восхищением доложил он, – местным петухам строго-настрого запрещено топтать кур на людях. Для этого полагаются специально отведенные помещения.
– Это как? – заинтересовался царь-батюшка.
– Ну, наверное, городят что-нибудь специально для петухов и с дырочками в стенах, кому подглядывать нравится. Наказание-то больно серьезное – за ослушание всем курам отрубить головы, а петуху – крылья.
– А крылья зачем? – не понял царь-батюшка.
– Поди разбери. Наверное потому, что орудие топтания у петуха еще пойди нащупай, а крылья всегда под рукой. Гортензия сегодня обещала зайти, у нее и спросим.
– Я согласен, раз закон принят, его нужно исполнять, – взыграл дух противоречия у царя-батюшки. – Но почему за преступление петуха должны расплачиваться куры?
– Это как раз понятно, потому что петухов куда меньше, чем кур. Кого топтать всегда найдется, а вот кому – еще поищи.
– Что ты ерунду несешь? – начал закипать царь-батюшка. – Если кому-то на роду написано, что его будут топтать, значит, так оно и будет. Открутят голову петуху, индюка на его место временно перекинут.
– Это какие ж с этого будут яйца? – удивился Иван.
– Какая разница? Главное, что процесс будет идти. Должен уже понимать, коли на трон посажен.
– А вот еще. Буде на площади спешная казнь преступника, а палача на месте нет, то быть им обоим с отрубленной головой наутро.
– Суть хорошая, а сформулировано плохо, – одобрил царь-батюшка.
– Если кому вздумалось полетать, то лучше тому не приземляться.
– Спорно, но имеет право на жизнь
– Красть из казны можно, а воровать – головы не сносить.
– Это какая ж, интересно, разница, между красть и воровать? – задумался государь.
– Тут как раз просто. Красть – это брать как бы на время, а воровать – как бы навсегда, – рассудил Иван.
– Смотри ты, и двух дней на троне не сидит, а уже разбирается, – заворчал государь.
– О чем это вы?
В палату, где сидели Иван-дурак и царь-батюшка, гордой походкой вплыла вчерашняя королевишна Гортензия Успешная.
– О законах о ваших, о чем еще? – хмыкнул Иван.
– Да чего о них говорить-то? Наши законы, конечно, хороши, за одним исключением. Им мало кто следует, живут как сами считают нужным. А считают нужным ни на что внимания не обращать.
– А как на них обращать внимание, когда тут у вас какие-то петухи, куры… – искренне удивился Иван-дурак.
– Это просто народу для острастки, чтобы меньше развратничали.
– Не понял, – удивился Иван.
– Срам же, если мы с высокой государственной трибуны о таких вещах речь заведем. А на примере птичек можно. Долго совещались, решили, что куры как пример вполне подходят, и очень все наглядно.
– То есть тому, кто ваших девок, в смысле кур без спроса топчет, вы руки, что ли, рубите? – с явной заинтересованностью спросил Иван. 
– Уши.
– Странно. А какая связь между топтанием и ушами?
– Очень гуманная, между прочим. Известно ведь, что девки любят ушами. А если у кавалера ушей нет, значит и любить его не за что, никто просто так топтать себя не даст. Значит, можно все остальные органы оставить на месте. Они будут чесаться от желания, а применения ему не найти, – довольно мстительно завершила Гортензия. – В то же время у человека всегда есть возможность встать на путь исправления.
– Отрастить новые уши? – съязвил Иван.
– Просто жениться на той, которая засиделась в девках. В семье как раз важнее не уши, а то, что не отрубили когда заслуживал. И государству польза – вчерашний преступник сегодня работает на создание новых рабочих рук.
– А что за разница между красть и воровать? – теперь проявил любопытство царь-батюшка.
– Вот ты вроде сам на троне сидел, два рога успел заслужить на лбу...
– Ну разъясни, коли не понимаю.
– Крадут – это свои, которых пожуришь, даже накажешь слегка, но оставишь. А воруют – те, кого казнят на площади. Для острастки.
– У вас все, что ли, для острастки делается?
– А как иначе? Никто доброго слова не понимает, законы что принимай, что нет – все живут как хочется. Поэтому приходится время от времени на центральной площади рубить головы. Ну или какие поизощренней казни выдумывать. Народу кроме острастки еще ведь и зрелище подавай.
– А что это ты одна опять пришла? – увел разговор в сторону Иван, хотя у царь-батюшки накопилась куча вопросов относительно сути некоторых других законов. – Куда своего Гортензия дела?
– Могут быть у короля королевские дела? – игриво улыбнулась разжалованная королевишна.
– Какие такие дела у короля в отставке? – поправил с легкой улыбкой Иван. – Пусть сидит, и ждет своей участи.
– В отставке бывают только майоры, а короли – временно не у дел, – отрезала Гортензия. – Я, собственно, что к вам пришла. Вы тут поактивнее, нечего засиживаться. Я решила в своей части дворца ремонт заделать. А пока вы тут, это совсем не с руки.
– Да можем хоть сейчас место освободить, – пожал плечами Иван-дурак.
– Прямо сейчас не надо. Дело доведите до конца и ступайте на все четыре стороны. Но только пошевеливайтесь, а то, смотрю, вам уже нравится все это, – довольно ревниво посмотрела она на Ивана. – Вечером не забудь доложить, что успели сделать. Жду тебя знаешь где.
И удалилась.
– Все-таки у вас с ней было что-то, – с оттенком легкой зависти проворчал царь-батюшка. – Никогда не поверю, что не было. Вон как на тебя зыркает… И ждет еще в условленном месте…
– Пусть зыркает, – махнул рукой Иван. – Больно тощая, я таких не люблю. Хотя и пристает, зараза, не на шутку, а всерьез.
– Ну и уступил бы девушке, – все с тем же оттенком зависти, посоветовал государь.
– Ты больно часто Марфе уступаешь… Молчал бы…
– Сравнил огурец с пальцем! Марфа – это ж жена, куда она денется. А ента сегодня есть, а завтра на троне, не подступисся. Пользуйся моментом!
– Могу тебе уступить, воспользуйся… – Ивану что-то эта тема не очень нравилась. – Я серьезно. Она тобой тоже интересовалась. Говорит, с рогатыми конечно имела дело, но вот чтобы натуральным образом рогатые – таких ишшо не было…
– Не было, и не надо, – вдруг засмущался государь. – Давай тогда и правда пошевеливаться. А то засиделись здесь. Все государственные вопросы решаем, до отчебучить руки не доходят.
– Я вот что подумал… – сделал паузу Иван.
– Ну! – пихнул его в бок царь-батюшка.
– Вот смотри: Гортензия – Успешная, я – Справедливый. А ты у нас кто?
– Как это кто? Я, между прочим, наследный правитель той страны, в которой ты имеешь счастье быть моим подданным.
– Это понятно. Я к тому, что у нас как-то повелось, что тебя даже по имени никто не кличет. Все царь да царь. Пошел к царю, вышел от царя, министер вот твой как тебя звал?
– Да где он, министер этот, – горько вздохнул государь, – небось уж политического убежища в своей Шамахани попросил. А все из-за бабы. И Гортензия твоя такая же, правильно ты от нее нос воротишь…
– Да ничего я не ворочу, – беззаботно ответил Иван. – Говорю ж, не в моем вкусе.
– А про мои вкусы меня кто-то спрашивал, когда с Марфой судьба свела? Это ж жизнь – что послала тебе, тому и радуйся.
Иван-дурак на миг зажмурился, чтобы не брякнуть что-нибудь лишнее, всем ведь известно было, каким образом свели судьба и жизнь царь-батюшку с Марфой.
– Я тебе так скажу, – продолжал тем временем государь. – Как меня никто не спрашивал годится мне Марфа в жены или нет, так и нас никто не спросит, когда дело здесь к концу пойдет. Казнят для острастки всех троих и точка. Поверь моей царской натуре – казнят, и имени не спросят. Здесь все для острастки делается, ты не понял еще? А потому какой толк сейчас какое-нибудь мне имя придумывать? Вот как выкрутимся здесь, так по дороге что-нибудь само придет.
– Как ты ловко умеешь все вывернуть, – восхитился Иван, – что значит государственная голова.
– Послужи отечеству с мое, – моментально пришел в хорошее расположение духа государь, – у тебя не два, а четыре рога вырастут. И все до потолка. А тут, вишь, аккуратненькие, настоящий символ государственной власти. Как, кстати, думаешь, – государь бережно потрогал себя левой рукой за правый рог, – может, я на самом деле ими думаю? Может, не надо ничего, пойтить домой вернуться?
– Ими – это рогами? – на всякий случай уточнил Иван.
– Ну дык…
Иван-дурак пожал плечами…
– Тогда, получается, бабы и правда сиськами думают?
– Это и так было ясно, – махнул рукой государь. – Послушай, о чем они болтают. О таких вещах башкой можно сообразить? То-то!
Иван аккуратно почесал затылок ладонью.
– Чот у меня, однако, не растут…
– Ты сразу, что ли, хотел? Так не бывает. Надо заслужить.
Иван-дурак решительно встал и прошелся туда-сюда по комнате, потом довольно хлопнул в ладоши.
– Ну, раз так, займемся государственными делами. Что она там говорила насчет законов?
– То, что не исполняются.
– Тогда пишем царский указ. Где у нас воевода?
Царь-батюшка обвел глазами всю комнату.
– А действительно, где его итицкая сила носит?
Иван раздосадовано хлопнул ладонью о ручку трона.
– Вот как надо, так никогда его рядом нет. Придется тебе царские указы писать.
– Мне? – опешил государь.
– А кому? Мне? По рангу не имею права самолично пером по бумаге водить.
– А я, по твоему, имею?
– Ты в настоящий момент – советник, а значит главный помощник. Вот и помогай давай. К тому же ты знаешь, как государственные бумаги оформлять, а с меня какой спрос? Дурак – он и есть дурак.
– Что ж ты, дурак, с законотворчеством связываешься? – недовольно прошипел государь, придвигая к себе лист бумаги.
– По-твоему, законы умные, что ли, придумывают? Про то, что петухам нельзя кур топтать?
– Только не вздумай отменять! В крайнем случае, внеси поправку. Мол, кур топтать нельзя, а уток – сколько угодно.
– Это почему уток сколько угодно? – возмутился Иван. – Я и не думал об этом.
– Тогда слушай, что тебе умные люди подсказывают. Петухи – это ж такая особь, им все равно надо кого-то топтать, тут никаким законом не запретишь. А утки – они ж не куры. Чужие то есть. А с чужими можно что хочешь делать. Закон вроде прежний, а нутро его иное.
– Не уводи в сторону, – довольно невежливо одернул государя Иван-дурак. – Еще не хватало в проблему кур и уток сейчас углубиться, да еще с точки зрения петуха. Давай пиши первый указ.
Лицо царь-батюшки приняло одухотворенное выражение, как бывало всегда, лишь только речь заходила о делах государственных. Он словно забыл о недавних препирательствах и с наслаждением стал записывать.
– Повелеваю, – диктовал Иван-дурак, – чтобы под страхом смертной казни все законы в государстве выполнялись. Этот документ будет называться законом об исполнении законов.
– Не пойдет, – почесал себя за ухом гусиным пером царь-батюшка. – Как не знали они законов, так и впредь знать не будут, не подействует. Что я, свой народ не знаю?
– Это твои не будут выполнять, а мои – запросто, – ревниво огрызнулся Иван-дурак. – Мой народ не подведет.
– Да везде он одинаковый. Что я, с визитами в другие державы не ездил? Всякого насмотрелся.
– Не будут, говоришь? – задумался Иван.
– Неа, – охотно подтвердил царь-батюшка.
– Ну тогда мы на них свою управу найдем.
– Ишь ты, шустряк. Никто не нашел, а ты найдешь
– Найду. Готовь бумагу.
– Ну-ка, ну-ка… – государь с интересом подвинул к себе новый лист.
– Пиши. Отныне и навсегда, во веки веков, и на все времена, от забора и до обеда будет так…
Иван-дурак сделал паузу, дожидаясь, когда государь, прикусив кончик языка от усердия, допишет фразу.
– Паче закон какой не исполнен быть, тому за это не сносить ни головы, ни ног, ни рук, ни прочих частей тела, особенно что касается мужского населения. Да будет так, и никак иначе.
– Чушь какая-то, – проворчал царь-батюшка, вчитываясь в только что написанный им документ.
– Нормальный государственный акт, – забирая у него из рук бумагу,  сказал Иван-дурак. – Гуманный. Главное, дает возможности для трактовки. Можно в какую хошь сторону повернуть. Сегодня ты не виноват, а завтра, согласно тому же документу, тебе хоть что с твоего тела отрежут, а то и вовсе распилят на кусочки. Потому что станешь государственным преступником.
– И в чем тогда гуманность?
– В трактовке. В том, что если ты нужный государству человек, закон всегда будет на твоей стороне. А с остальными не надо прибегать к образному мышлению, и на примере петуха показывать, что можно делать, и чего нельзя.
Царь-батюшка ревниво посмотрел на Ивана.
– Чтой-то не нравится мне твое образное мышление…
– А чем я тебе не угодил? – довольно ухмыльнулся тот. – По-моему, я быстро постигаю науку. Надо себе, пожалуй, пока странствуем, тоже какое-нибудь царство присмотреть. Мне уже начинает нравиться ента работа. Все веселей, чем на печке.
– То-то и оно, что нравится. Эдак ты меня самого на печку отправишь, когда вернешься…
– Вот этого как раз не боись… Больно надо. Я и так в твоем царстве если не царь, то первый министер. За советом-то к кому все бегают? Ко мне и бегают. Сам же иной раз через Марфу интересуешься.
– Да может я просто так интересуюсь, один ум хорошо, а полтора лучше, – почему-то пошел юлить государь.
– Может и просто так, – дипломатично не стал спорить Иван. – Ну что, утверждаем документ?
– Надо бы у Гортензии спросить. Все ж таки она заинтересованное лицо.
– Ничего не надо спрашивать. Сказано же – мы делаем то, что считаем правильным. Еще благодарить нас потом будет за подмогу.
– А в чем подмога? Где недовольство? – продолжал хорохориться государь. – В чем ущемление народных прав?
По честному сказать, он в этот момент почувствовал тоску по трону. Захотелось самому посидеть, повершить судьбами державы и обитающего здесь населения. Однако признаться в этом Ивану государь никак не мог. А потому быстро начал раздражаться и искал на ком бы сорвать свою злость.
– Недовольство в том, что завтра мы по этому указу забьем все темницы государства и начнем строить новые – для следующих. Чем больше вероятность угодить за решетку, тем более народ злой будет…
Настроение царь-батюшки моментально улучшилось.
– Какой же ты все-таки еще зеленый. Иной раз вроде дело говоришь, а иной… Не мое, конечно, дело, но только народ чем больше запугиваешь, тем он спокойнее!
– Ты сам ничего не понимаешь, – в свою очередь начал горячиться Иван-дурак. – Все тихие, пока своего бузотера не нашлось. А бузотера мы им найдем!
– И где ж ты его сыщешь? – царь-батюшка постарался придать своему голосу как можно больше ядовитости.
– Где надо, там и найду.
– И где же надо?
– Да вот хоть воевода наш для бунта вполне подойдет.
– Воевода только воевать умеет. Хотя, как выясняется, у него внутри ой какие скрытые резервы… Может, конечно, и сгодится, но только его где-то итицкая сила носит.
– Вернется… – в голосе Ивана впервые послышалось сомнение.
– Уже вернулся, – вдруг послышалось где-то рядом.
Они обернулись. В дверях стоял с сияющей физиономией воевода.

Дальше http://www.proza.ru/2011/09/10/406