Стена Невесёлого Роджера

                «На славном корабле под названием «Флойд» … мы служили под
                командой суровых капитанов. Безумный капитан Баррет стал первым; его 
                сверкающие глаза, полные сказок о сокровищах и странных видений, чуть
                было не привели нас к катастрофе, пока мятеж не привлёк нас под
                команду  жестокого (Не Столь Уж Весёлого) Роджера… Позднее Роджер сам
                беспечно покинул судно, чтобы его заменил Способный Моряк Гилмор».

                Ник Мейсон «Вдоль и поперёк. Личная история Pink Floyd»


        Первые взрывы органа шоу «The Wall» застали тёплую компанию в баре крытого олимпийского стадиона. Только что обновив стаканы с «вискариком», компания эта на встречу с Роджером Уотерсом не спешила и залпом не допивала. Соседи не смотрели удивлённо «чего ж пришли?», сами были не лучше.
        Шоу не нуждалось в «разогреве» – нуждались мы. Компания была новая, со службы, ей до погружения в действо просто необходимо было «довоспоминать». Как я увлёк за собой группу коллег на этот «осколок» некогда великой группы Pink Floyd, сам не пойму. Не иначе, «Остапа несло» на чьих-то офисных именинах. Ну, а теперь уже коллеги спешили поделиться, как и когда им впервые довелось дойти до жизни такой.


        Фанатом Pink Floyd я никогда не был. Что уж говорить об отдельно взятом Уотерсе…
        Не то, чтобы старая дворовая компания 70-х ими совсем не интересовалась, но положено было смотреть несколько высокомерно на «эту интеллигентскую заумь», её название воспроизводить не иначе как «Пин Хлой», а альбом «Wish You Were Here» коверкать «Вишнёвым Хером». «Пёрплы» с «Цеппелинами» тогда прочно владели пролетарской молодёжью, примкнувшие к ней выходцы из «семей служащих» происхождение сильно не афишировали, – вот и морщились идейности ради на «всякие там симфо и прогрессивы», от которых, как известно, рукой подать до «дискотни» модного французского Space.
        К тому же их опус «One Of These Days» умудрился попасть даже в идейный советский «ящик» как зловещий фон к политическим репортажам о гниющем Западе – для «истинных рокмэнов» хуже рекламы не придумать. Узнай мы тогда о коммунистическом прошлом родителей Роджера Уотерса и Ника Мейсона – разговор о «Пин Хлое» тут же был бы закончен. А владей английским на уровне понимания первого их хита «Arnold Layne», – могло бы «нетолерантно» и вывернуть.
       

        Но, как и во всём «оттуда», разбираться слегка во флойдовских альбомах всё ж полагалось. Потому редкие публикации про них изучались с тем же вниманием, что и про «хард», а магнитные ленты «на всякий случай» столь же рьяно переписывались. Затем следовал «разбор зауми» чуть ли не по нотам, с неизменным прикладыванием пальца к виску, особенно при упоминании несчастного Сида Баррета.
        И именно на «Wish You Were Here» это высокомерие начало давать слабину – талантливая «ересь» поневоле ломала «борцов за чистоту веры». В защиту начинались разговоры уже о «свободе выбора» – мол, это интересно, это по-своему талантливо, но на первом месте для нас хард-рок и только он!
        Аналогично рассуждалось про Genesis, Yes, King Crimson и много чего ещё вплоть до джаза. Да что джаз – даже классика у нас измерялась степенью своей «хардовости». Вот Бах, Бетховен, Григ и Рахманинов – это «хард по-своему»! А Моцарт, Гайдн и Штраус – так «дискотня» же для аристократических балов, разве нет?
        Самому теперь смешно, а порой и досадно за это доморощенное «мерило» и щедрую раздачу клейм. Типичная отрыжка советского «классового» воспитания.
        Но все мы родом из детства… Когда в 1989-м усечённый «Флойд» без Уотерса впервые приедет в Москву, остатки высокомерия рухнут окончательно – вся старая компания ринется на концерт. Кроме меня. Я останусь «толерантным», но равнодушным. О чём моментально пожалею под восторженные впечатления друзей.
        Но ещё нескоро, очень нескоро, я целыми днями буду насвистывать «On The Turning Away». Лишь на пятом десятке. Время лечит…


        Допили и довоспоминали всё-таки быстро. Места заняли как раз «под вертолёт», знаменующий своим рёвом наступление «Лучших дней жизни» школяров вчерашних и нынешних, не ведающих о грядущем превращении «в ещё один кирпич в стене». Эта чуть ли не основная мысль всей оперы – в самом начале, «типа преждевременно и нелогично» по подростковому высокомерию. Уж раз чистое детство, и горизонт ещё не «окирпичен», то стоило бы и «потянуть» первоначальный мажор. А школа – так она везде со своими радостями и горестями.
        Сама знаменитая стена всё первое действие непрерывно растёт – что ни куплет, то «ещё один кирпич» из плотного огнеупорного картона. Некоторое время зияют прорехи, странным образом напоминающие диезы-бемоли-бекары, потом и они исчезают. Всё, «ноу экзит», «гудбай блю скай»…
        Либретто уже известно в общих чертах, одноименный альбом «затёрт» и одноимённый фильм «засмотрен», но суть до сих пор в некотором тумане. Неудивительно, если даже продюсер фильма Алан Маршалл когда-то сказанул: «В общем, это про какого-то психованного ублюдка и, типа, про эту самую стену…»


        Роджер Уотерс, тогда ещё басист «Флойда», признанный его лидер, практически единственный автор  – не тот ли самый нелицеприятный персонаж? Автобиографичность  «Стены» уже не обсуждается, уже аксиома. Однако истеричным учителем и жестоким судьёй Уотерсу тоже пришлось побывать. Как раз на записи «Стены» в 1979-м он низведёт Рика Райта до «сессионера», изгнав из «членов группы» (из акционеров в наёмники). Виной Райта будет неудачная «попытка продюсирования» – жестокий бизнес-конь вытрет копыта о трепетную лань его органа.
        Райт будет «первым после Баррета», но и остальные не замедлят. «Зазвездя» окончательно, сочтя свой вклад в копилку «Флойда» самым-пресамым, а «Стену» – величайшим творением всех времён и народов, Уотерс вскоре наедет на остальных «халявщиков-партнёров». Ради его сольной карьеры группа должна была, пока не поздно, стать историей.
        Ох, знакомо… Был бы в Соединённом Королевстве какой-нибудь местный Союз композиторов, и всё бы у Роджера выгорело. Но не самый гуманный английский суд чистоту помыслов автора великой пьесы не оценил. «Флойд» мало того, что сохранился – достался «предателям и отщепенцам» Гилмору с Мейсоном, немедленно вернувшим и «наивного» Райта.
        В итоге капитан Невесёлый Роджер последует за безумным капитаном Барретом. Только не спрячет свой корабль от штормов в тихой безвестной гавани, а в гордом одиночестве (хоть и с новой командой, включающей «юнгу» сына) поплывёт дальше. Как Ричи Блэкмор без Deep Purple, как Кен Хенсли без Uriah Heep, как Северин Краевский без «Червоных Гитар», как Константин Никольский без «Воскресенья»… Как автор без соавторов – кто ж на это не имеет права?
        Докажет этим что-нибудь или не докажет – тут уж рассудит время. Пока же «он себе уже всё доказал» одной лишь «Стеной».


        Лишь в 2005-м произойдёт грандиозное, но короткое его примирение с Гилмором, Райтом и Мейсоном. Но их совместное выступление на лондонском «Live 8» окажется лебединой песней. Через три года неземной звук Райта улетит вместе с ним на небеса… Незадолго до него тихо и незаметно, как монах в уединённой обители, угаснет Баррет…
        А Уотерс, сохранив за собой все права на шоу «The Wall», доработает его «новыми реалиями» и привезёт в Москву в апреле 2011 года. На тридцать второй год «Стены». На шестьдесят восьмой год себя самого.
        Куда ж ты тут денешься? «Они» уже уходят, не опоздай!


        И Невесёлый Роджер продолжает биографию своего героя, демонстрируя заодно свой талант несостоявшегося архитектора, что рассчитал безопасное движение сценической недвижимости по всем канонам художественного сопромата. Никуда, по сути, не девшись от миражей Баррета. Ну, а человек, «слишком свободный для Pink Floyd», никогда никого не отпускал без душевных терзаний, как не отпускает и сейчас, после смерти.
        Басисты редко бывают лидерами групп – в этом плане Роджер неподражаем. Когда-то взявшись за сей «отстойный» инструмент в интересах группы («Хорошо ещё, на ударные не спихнули!»), после «Флойда» он даёт себе больше свободы в выборе количества струн. От четырёх басовых, через шесть «классических гитарных» доходит, похоже, и до двенадцати. Впрочем, видно плохо – мы не на танцполе.
        Антракт. На возведённой стене новые проекции, новые лица. Начиная с отца Роджера, павшего на итальянском фронте вскоре после его рождения (так и не запомнил отца…), и заканчивая погибшими в Ираке американцами. Но компания не глядит, компания идёт «догоняться». Наверное, мы сейчас ведём себя в высшей мере несерьёзно, «не рубим фишку» и не «сечём» всю значимость текущего момента. Как Баррет…
        Во втором действии уже метания тоталитарного духа, уже знаменитые скрещенные молотки, этакий гибрид свастики с серпом-молотом. А Невесёлый Роджер, отставив гитару, берётся за бутафорский автомат. «Диджей Фриц прокрутит на своём пулемёте два новых диска», – вспоминается циничный советский анекдот. Но и в пиратском чёрном обличье стреляет он точно в такт.
        Скоро уже попадёт герой на свой совсем не героический суд. Скоро уже главным героем станет сама Стена…


        А в начале 80-х появление «Стены» сопровождалось даже в Союзе Нерушимом редким энтузиазмом. Мол, наконец-то знаменитые музыканты во весь голос заявили о мерзости западного мира! Наше высокомерие даже слегка ожило – теперь можно было «глубокомысленно» изрекать, что, несмотря на весь интерес задумки, это шаг назад от «Wish You Were Here» и «Dark Side Of The Moon». Тем более, фрагментами альбома стали охотно разбавлять «дискотечные» ритмы – до того дошла популярность.
        Не сразу поняли, что разоблачаемая в «Стене» мерзость – далеко не одного только западного мира. «Идейная слепота» продолжалась в Союзе, пока Роджер не помянул всуе Брежнева, «взявшего Афганистан», в новом альбоме «The Final Cut». Тогда официозная пропаганда кратко и привычно обвинила «Стену» в упадничестве – и как обрубило! Про «Флойд» предпочли дальше просто молчать. Тихо и незаметно пропал «флойдовский» фон телепропаганды. В чёрных списках имени товарища Черненко почётное место тоже нашлось.
        И вдруг, с перестройкой, с крушением социалистического лагеря вообще и Берлинской стены в частности, все снова возликовали. Уотерс – пророк! Ровно за десять лет обвалить «прообраз» этого зримого «железобетонного занавеса» – величайшая в мире творческая удача! Версия была слишком примитивной даже «на свободе» – но автор-капитан, чуя настроение и спрос, охотно бросил якорь в Берлине перед воссоединением Германии. Где ещё раз Стену успешно сокрушил.
        Восторженная публика опять ничего не поняла. Впрочем, и не восторженная, вроде нас, – тоже.


        Вот и финал. Приговорённого к высшей мере героя ведут к Стене. Что-то напоминает… «Выходи, Двадцатый год, Стройся в две шеренги! Кто не с нами, тот – К стенке!» (из стихотворения Евгения Храмова «Камер-фрейлина Загряжская» – П.А.)
        А вот и гребень Стены, словно цунами, вдруг клонится вниз, клонится ещё, ещё… Вот и захлёстывает всю сцену, словно весь мир! Грандиозно! Конечно, это надо было видеть – что бы ты ни думал тогда, и что ни думаешь сейчас!
        Герой умер – да здравствует герой! Бродячие музыканты встречают его и увлекают в мир «чистого искусства». Среди них, конечно же, Сид Баррет, иначе и быть не может. Он-то давно «за стеной» – ну, а Невесёлый Роджер?
        Наверное, долго читал Оруэлла, обдумывая свой сценический «ангсоц». Впрочем, почему Оруэлла, а не нашего Замятина? Это ж в его романе «Мы» рушат стеклянную стену, отделяющую «правильных нумеров» от «диких ненумерованных людей». Или «Приглашение на казнь» Набокова: «…Блевал бледный библиотекарь… Всё расползалось. Всё падало. Винтовой вихрь забирал и крутил пыль, … и Цинциннат пошёл среди пыли, и падших вещей, и трепетавших полотен, направляясь в ту сторону, где, судя по голосам, стояли существа, подобные ему».


        Последние аплодисменты. Невесёлый Роджер теперь уже весел. Весело он исчезает за развалинами Стены – а развалины уже убирают. Аккуратно складывают и пакуют на тележки. Деловито пересчитывают – «Another Brick In The Wall». Только бухгалтера и не хватает, чтобы тут же инвентаризацию спецоснастки по-полной, да со списанием естественной и неестественной убыли.
        Нет, не за Стеной ещё Роджер… Даже не «Флойд» для него эта Стена, как думалось когда-то. Что-то другое. По-прежнему непонятное…


        Это я могу немного тешиться иллюзиями, что уже за некой своей личной «Стеной». Ну, хотя бы потому, что пишу вот этот текст, а не привычный деловой отчёт. Но кончится текст – кончится и иллюзия.
        Так где я?
        А я уже в ресторане. С новой компанией завершаю поход на шоу Роджера Уотерса «The Wall». Вместе со всеми пытаюсь понять ещё раз – а что это было? Нет, не поймём до конца. Никогда, наверное, не поймём. Да и надо ли?
        Ресторан выбрали наудачу и неудачный – у него нет лицензии на крепкий алкоголь. Но скоро полночь, искать другой неохота. Приходится «понижать градус пивасиком», чего обычно избегаю. Вот и весь на сегодня «шаг за Стену». Не стать бы «бледным библиотекарем»…


        А утром снова привычно насвистываю «On The Turning Away». Но это уже не Роджер. Это уже Способный Моряк Гилмор с покойным боцманом Райтом и штурманом-летописцем Мейсоном.



        P.S. Два с половиной года спустя пролегла моя дорога через три столицы юго-восточной Европы - Белград, Софию и Бухарест - и неожиданно пересеклась со "Стеной". Уже не стремился попасть (впечатлений и так больше, чем местной валюты) - но старикан Роджер по-прежнему отжигает вовсю, и душа радуется. Шоу в Бухаресте, на площади Конституции, у "дворца Чаушеску" (ныне румынского парламента, второго здания в мире по объёму после Пентагона), наверное, вышло самым грандиозным. Жив, курилка!



   
      Автор искренне признателен Александру Булынко (http://www.stihi.ru/avtor/homologos) за интересные переводы произведений "Стены". Без них, конечно же, не обошлось.

      Фото с images.yandex.ru