Ундина Чаячьего мыса - часть вторая

Моя одежда была вычищена и высушена, и мы уже успели подружиться со свирепой Зверюгой – как оказалось, любительницей сладкого – когда Фрай, выйдя не надолго, вернулся и заявил, что лошади готовы. Виски к тому времени успел сообщить некоторую размашистость моим движениям и примирить меня с необходимостью выходить на ветер и трястись верхом в компании Холмса.
Но ветра, к моему удивлению, больше не было. Не было и туч – я увидел чистое небо с редкими облаками. Сколько же мы пробыли у Фрая? Я попытался определить это по солнцу, и у меня получилось около трёх часов пополудни.
- Здесь такое случается, - проговорил Шерлок Холмс, заметив мой удивлённый взгляд на небо. – То дождь с ясного неба, а то вдруг тучи исчезают, как по мановению волшебной палочки. Теперь уже не так жалеете, что поддались на мои уговоры?
- Да я и сразу не жалел, - смутившись, соврал я. – Думаю, нам обоим полезно будет размяться.
- Ласточка смирная кобыла, - сказал он, похлопав по шее моего скакуна, словно читал мысли. – Так что пророчество Розы Фрай сбудется, пожалуй, не сегодня.
- Что это на неё нашло? – против воли вырвалось у меня.
- Цыганка, - он пожал плечами. – Всё не может забыть старых привычек. Вы её не бойтесь, Уотсон.
Мне показалось, что он серьёзен, но я постарался отогнать смутное ощущение тревоги и сосредоточился на том, чтобы взобраться в седло не слишком неуклюже.
Ласточка оказалась дружелюбным животным, но, взглянув на то, на что вскочил Холмс, я, честно говоря, перепугался. Чёрт носил своё имя явно по праву. Чёрный, как уголь, но с белой гривой, он достигал в холке шести футов, обладал могучим торсом и длинными тонкими ногами. Закидывая голову и храпя, он демонстрировал великолепные зубы отчаянного кусаки и косил на всадника злобным глазом.
- Холмс, вы справитесь с ним? – недоверчиво спросил я.
Но мой друг только улыбнулся:
- Конечно, ведь это мой конь, он знает меня.
- А, по-моему, он вас терпеть не может.
- Кто, Чёрт? Ну что вы! – он похлопал ладонью по шее этого страшилу, и, честное слово, Чёрт улыбнулся ему.
Мы выехали из ворот шагом, поднялись на холм, перевалили через него и переехали по хлипкому деревянному мостику неширокий ручей, причём ваш покорный слуга крепко зажмурился, вручив свою душу создателю, а тело – Ласточке.
- А вы в неплохой форме, Уотсон.
В его голосе, как всегда, скользила лёгкой тенью насмешка. Но, вот именно, всего лишь лёгкой тенью. Видимо, выглядел я верхом лучше, чем чувствовал себя. Сам же Холмс не испытывал ни малейшего неудобства. Он всегда ловко управлялся с лошадьми.
- А кто это там впереди? – вдруг спросил он.
Мы увидели очень примечательную пару, как и мы, решившую совершить прогулку верхом. Белокурая хрупкая женщина в чёрно-голубой амазонке со шлейфом ехала бок о бок с грузным, профессорского вида, мужчиной, хорошо за пятьдесят.
- Они не из деревни, - убеждённо сказал я.
- А кони у них орловские, - тотчас определил Холмс. – Оч-чень интересно. Давайте догоним их.
Не спросив, зачем это, собственно, нужно, я последовал за ним, и тут же нашелся предлог для знакомства: проезжая мимо куста дикой ежевики, чуть поотставшая дама зацепилась шлейфом за колючую ветку, сердито дёрнула и – уронила хлыст.
Холмс быстро и ловко перегнулся с седла и ухватил своими длинными пальцами этот хлыст, задержавшийся в ветках.
- Пожалуйста, миледи.
Не видевший ничего спутник женщины на эти слова обернулся, и я увидел значительное умное лицо в обрамлении густых с проседью волос. Нахмурив брови, он повернул коня и подъехал к нам вплотную.
- Чему обязаны вниманием? – резковато спросил он, выговаривая слова как-то странно, с незнакомым мне акцентом.
- Джентльмен всего лишь учтиво поднял хлыст, который я уронила, - тихо и виновато проговорила женщина. – Спасибо вам, сэр, - это уже Холмсу.
- Позвольте представиться, - с добродушной развязностью проговорил мой друг, уронив голову в коротком поклоне, удававшимся ему с особенным шиком. – Меня зовут Шерлок Холмс, я хозяин усадьбы на Чаячьем мысу, а это мой друг доктор Уотсон, он гостит у меня.
- Я профессор минерологи Георг Раскатов, - не слишком охотно откликнулся мужчина. Эта леди – моя супруга Дина.
- Вы русские? – спросил Холмс.
- Я русский, - ответил Раскатов. – Дина – уроженка Эдинбурга.
- То-то я и смотрю  на ваших коней. Прекрасные скакуны, просто прекрасные! У вас своя конюшня?
- Ну что вы, - рассмеялась Дина, - ведь мы живём здесь только летом. Снимаем комнаты у учительницы на другом краю деревни. Мы держим лошадей у Фрая.
- Да ну? – поднял брови Холмс. – Ведь мы с другом тоже пользуемся услугами Фрая. Правда же, он неплохой лошадник?
- Мы им довольны, - сухо проговорил профессор. – А теперь, господа, вы, может быть, позволите нам продолжить нашу прогулку?
- О, конечно, конечно, - Холмс поднял руки ладонями вперёд, как бы извиняясь.
На протяжении всего разговора я промолчал, всё больше укрепляясь в уверенности, что именно этот голос слышал под окном сегодня ночью. Пассия Джона Уолкера, несомненно, была Дина Раскатов.
- Не очень-то обрадовался знакомству этот профессор, - заметил Холмс, глядя удаляющимся всадникам вслед.
- Я бы на его месте тоже не очень радовался бы, - отозвался я.
- Почему?
- Потому что ей лет двадцать.
- Ну и что же? А, - он, кажется, начал понимать. – Шекспир, «Отелло»?
- Та ложка дёгтя, которая всегда ожидает в бочке мёда, кивнул я, и мы оставили эту тему.
Однако, закончив прогулку, мы ещё раз встретили чету Раскатовов. Во дворе дома Фрая Дина стояла, поигрывая хлыстом, а профессор как раз передавал хозяину повод своего коня, когда мы въехали. Увидев нас, он поспешно сунул повод в руку Фрая и решительно отправился к нам.
- Джентльмены, я вынужден попросить извинения за то, что был так нелюбезен с вами. но моя грубость объясняется просто, - он натянуто улыбнулся, - всего лишь мигрень. Мигрень, от которой нет спасения. Вы, кажется, врач? – он повернулся ко мне, положив руку на холку Ласточки, словно придерживая её на случай моей попытки уклониться от разговора и отъехать.
- Да, сэр.
- Ну вот ответьте: есть на свете средство от этой напасти?
Холмс, когда я мельком бросил на него взгляд, завёл глаза к небу, махнул рукой и, спешившись, двинулся к дому, ведя Чёрта в поводу.
- Достаточно действенного, пожалуй, нет, ответил я на вопрос Раскатова. – Некоторым помогает чёрный кофе, другим опий, кто-то курит ментоловые папиросы.
- И я их курю, - профессор вытащил из кармана портсигар. – Хотите?
- Нет, благодарю вас.
- Тогда я один, с вашего позволения.
Пока он чиркал спичкой, я взглянул на Дину. Она терпеливо ждала, глядя в сторону.
Возможно, мою лошадь напугала внезапная вспышка перед мордой, когда Раскатов зажёг спичку, но она вдруг взвилась на дыбы, с раздражённым, испуганным ржанием, прянула вперёд и понесла.
Я с трудом удержался в седле, когда лошадь встала на дыбы, но уже через мгновение пожалел о том, что она не сбросила меня сразу. Как страшный сон, на меня кинулась планка ворот, и я едва успел пригнуться, чтобы она не снесла мне полголовы. После, миновав ворота, ласточка понеслась, не разбирая дороги, и меня кидало и швыряло в седле, как тряпичную куклу. Не останавливаясь, она промчалась между ежевичных кустов, ветви которых хлёстко исполосовали моё лицо, чудом не выхлестнув глаз, с маху перелетела ручей и, споткнувшись наконец, тяжело рухнула на землю. Я не успел освободить ногу из стремени, и теперь, когда бьющаяся лошадь всей тяжестью придавила её к земле, у меня потемнело в глазах от боли.
Как сквозь пелену я видел, как галопом подлетел на Чёрте Холмс и, соскочив с седла, бросился ко мне. В следующий миг темень сгустилась, и я потерял сознание.
Должно быть, я был без памяти недолго – Холмс только и успел, схватив за узду, поднять Ласточку и высвободить из-под неё мою ногу. Я увидел морду кобылы всю в пене, с кровавыми белками выпученных от ужаса глаз. Она дрожала и всхрапывала.
- Уотсон, - Холмс опустился на колени рядом со мной. – Вы весь в крови, - его голос дрогнул, доставив мне истинное удовольствие.
- Кровь – ерунда, царапина, - откликнулся я, пытаясь приподняться. – Куда больше меня беспокоит вопрос, нет ли у меня перелома. Что случилось с этой проклятой лошадью?
- Что-то её напугало. А как перелом отличить от ушиба на глаз?
- При ушибе, - откликнулся я так, словно читал лекцию в аудитории, - не происходит смещения костей, их хруста при движении, сохраняется форма и функция... о боже!.. конечности.
- Нужно разрезать штанину, - сказал Холмс.
- Всё равно после Зверюги брюки неполноценны. Режьте. Есть у вас нож?
- Вот он, - Холмс вытащил перочинный нож из кармана и разрезал брючину на мне от низа до колена.
Я увидел, что колено посинело и распухло, а голень стремительно отекает, и вся её наружная часть сплошная кровоточащая ссадина. Холмс присвистнул.
- Это ничего, ничего, - пробормотал я, сам немного испуганный. - Перелома, по-моему, всё-таки нет. Осторожно постучите по ступне, Холмс, только, умоляю, осторожно... Нет, всё-таки сильнее... Да, пожалуй, что нет. Но идти я всё равно не смогу.
- И не нужно. Вон, видите. К нам спешит Фрай, мы попросим у него двуколку и живо доставим вас домой. Подождите.
Он выпрямился и пошёл навстречу выбежавшему из-за кустов хозяину конюшни, за которым, отдуваясь, старался поспеть грузный профессор Раскатов. Его лицо было бледным и взволнованным.
- Господи! - вскричал он. – Вы живы? Я совершенно растерялся, когда это случилось. Даже не догадался вскочить на лошадь, чтобы последовать за вами.
- Хорошо, что мистер Холмс догадался сделать это, - услышал я голос Дины Раскатов. – Я закончила курсы медицинских сестёр, правда, это было давно. Может быть, вам нудна помощь, доктор?
- Нет, миссис Раскатов, - покачал головой я. – Всё, что мне нужно, это добраться до своей постели.
- Я сейчас, - пообещал Фрай. – Постарайтесь только как-нибудь доковылять вон туда до тропинки, не то коляска не сможет к вам подъехать.
- Ну конечно же, мы вам поможем, - вызвался профессор, имея в виду, по-видимому, себя и Холмса.
Фрай отправился за коляской, а Холмс и Раскатов, сцепив руки, перенесли меня ближе к тропинке, где я остался в компании Дины, пока они поймали и привели лошадей. Ласточка уже успокоилась – Холмс ласково похлопывал её по шее, а профессор боязливо держал за узду нервно перебирающего ногами Чёрта.
Вытащив из кармана платок, я постарался хоть как-то обтереть крови с лица. Дина молча взяла у меня платок из пальцев и помогла мне.
- Как вы исцарапались, - тихо сочувственно сказала она.
- Это ежевика. Колючая, - я улыбнулся.
- Дина, - окликнул профессор. – Дина, я уронил футляр от очков, пока ловил эту лошадь, не поищешь ли ты его вон там, за кустами? Я сделал бы это сам, но, если я выпущу узду, конь может уйти.
Его правильная академическая речь вызвала у меня странное чувство присутствия какого-то постороннего предмета во рту. Дина, ин словом не возразив, встала и пошла искать футляр.
- Я не нашла его, - проговорила она, вернувшись через несколько минут. – Ты уверен, что оборонил его там, Георг?
- Мне так показалось. А, впрочем, бог с ним, не велика потеря. Смотрите, вот и мистер Фрай возвращается.
Действительно, показалась повозка – простая тележка, устланная для удобства соломой и каким-то ковром поверх неё.
- Лучше, чем ничего, - виновато проговорил Фрай, приблизившись.
- Действительно, лучше, чем ничего, - подтвердил Холмс. – Я вам помогу, Уотсон.
Опершись на его руку, я забрался в телегу и удобно устроился там. Дина присела рядом, Холмс взобрался на Чёрта, Фрай – на Ласточку, а профессор взял вожжи. Наша кавалькада двигалась медленно и белая стена встретила нас уже оранжевым отсветом, а тень солнечных часов вытянулась.
Фрау Пферт при виде моей изуродованной ноги и изрезанного лица всплеснула руками и разразилась целым потоком ахов, охов, сочувственных стонов и упрёков в безрассудстве. Держась за Холмса, я кое-как доковылял до своей комнаты и свалился на кровать. Ко мне пригласили деревенского лекаря, за неимением ничего другого, впрочем, работы со мной ему было не много: смазать ссадину и царапины, сделать холодный компресс, да порекомендовать успокоительные капли, в которых я не нуждался.
- Правильно, - одобрил Холмс. – Виски лучше.
Он сам принёс мне еду на подносе и остался выпить со мной рюмочку. Несмотря на все сегодняшние приключения, аппетит мой не пострадал, и я воздал должное ревеневому салату, бифштексу с морковью и гороховому пудингу. Холмс иронично поглядывал, как я расправляюсь со снедью и наконец заметил:
- Как отрадно наблюдать, Уотсон что аппетит ваш готов преодолевать любые неурядицы.
- А мне грустно видеть, - парировал я с набитым ртом, - что ваш организм вынужден до четырёх часов удовлетворяться чашечкой кофе, выпитой в десять, а с четырёх до утра – парой рюмок виски, щепоткой кокаина и четвертью фунта табаку.
Он засмеялся и дёрнул сонетку над кроватью. Уолкер возник на пороге так быстро, словно стоял за дверью. Меня это удивило, я не предполагал в нём такой расторопности. На вид он, скорее, производи впечатление хронического лентяя.
- Доктор Уотсон обеспокоен моим здоровьем, - по-прежнему иронично улыбаясь, сказал ему Холмс. – Пожалуйста, подайте мне ужин сюда. Я буду есть под присмотром.
Уолкер поклонился и исчез.
- Он ловко появился, - одобрительно заметил я Холмсу.
- Да, он умеет работать, - кивнул мой друг. – Когда хочет, конечно.
- Но немножко донжуан, да?
Холмс посмотрел на меня так внимательно, что мне стало неловко.
- Я его с этой стороны не знаю, - наконец ответил он. – Почему вы спросили?
Меня выручил сам Уолкер, вернувшийся с подносом опять быстрее всякого вероятия – бегом, что ли, бежал – Холмс отвлёкся, и мне не пришлось ни изворачиваться, ни раскрывать чужой секрет. Я поднял рюмку виски и посмотрел сквозь неё на свет. А свет этот был уже совсем закатный, пронзительно-жёлтый, даже с апельсиновым отливом. Он порождал тревогу, неприятно раздражал нервы, щекотал почти до боли.
- Прошу прощения, мастер Шерлок, не скажете ли вы, какой сегодня день недели?
- Суббота, Уолкер.
- Благодарю, - он наклонил голову и вышел.
- Эта усмешка словно растёт у него на лице, - пробормотал я сам себе.
- Да, он пройдоха первостатейный, - согласился Холмс. – На него можно положиться, он верный пёс, но его верность не слепая и во многом он себе на уме. Уотсон... – он замялся, и мне показалось, что это смущение.
- Что, Холмс?
- Закат...
- Думаете, там ли она? Ну что ж, сходите, проверьте. Но мне кажется, вас это слишком... – я поискал подходящее слово, - трогает.
- Каждому своё. Вас-то почему-то тронуло ворчание Розы Фрай. А ведь оно чуть не сбылось сегодня, правда?
Я похолодел от его намеренно чуть пониженного голоса. А ведь и правда мне повезло. Очень мог бы сейчас валяться с разбитой головой или свёрнутой шеей в овраге.
- Ага, проняло, - наблюдавший за моим лицом Холмс налил мне ещё виски. А с этой женщиной... Правда, не скажу, что Розе Фрай можно полностью доверять, но я вам расскажу. После. Я должен отлучиться ненадолго. Надеюсь, без меня вы не успеете заскучать.
Не было нужды уточнять, куда он пошёл.
Он отсутствовал около часа, и я за это время успел задремать, как вдруг он вошёл, в перепачканном пальто, возбуждённый, с пятнами румянца на щеках.
- Что с вами? – я встряхнулся, прогоняя сонливость. - Где вы так извозились?
Холмс осмотрел своё пальто спереди, вывернулся по-кошачьи, пытаясь заглянуть себе за спину и развёл руками с виноватой улыбкой.
- Неужели всего лишь наблюдение за Ундиной сопряжено с такими трудностями?
- Она сидит там, - кивнул Холмс, отвечая на мой вопрос какими-то окольными путями. – Я только взглянул, но не подходил близко, и уж, конечно, не заговаривал. Как вы себя чувствуете?
- Хорошо я себя чувствую.
Он ощутил напряжение в моём голосе, в уголках его глаз метнулась усмешка.
- Не сердитесь, друг мой. Я всё расскажу по порядку.
Он сбросил пальто прямо на пол и устало опустился на стул, с наслажденьем вытянув ноги. Я ждал. Это единственно верная тактика, когда имеешь дело с Холмсом. Повышенное внимание действует на него дразнящее, и он нарочно начинает тянуть и мучить собеседника бесконечными отступлениями и паузами. Лучше рассеяно помалкивать и недоверчиво поднимать брови.
- Мой брат Майкрофт был здесь три года назад и видел тот самый шторм, - наконец, заговорил Холмс. – Я оставался в Лондоне, и, когда он вернулся, он зашёл ко мне на Бейкер-стрит. Вас не было дома, не то бы вы это запомнили.
Я усмехнулся про себя: конечно, запомнил бы. мистер Майкрофт Холмс придерживался маршрута Пэлл Мэлл – Уайт-Холл с методичностью трамвая. На  моей памяти он заходил к нам лишь четыре раза, и все четыре по важной причине. А теперь выходит, не четыре, а пять.
- Он зашёл прямо с поезда, - продолжал Холмс. – Меня удивил его вид. Он выглядел... нет, не то, чтобы испуганным – Майкрофт никогда ещё не выглядел испуганным. Но было ему явно как-то не по себе. Я даже решил, что он болен и спросил его об этом. «Нет, ничего такого, - ответил он. – Меня взволновал шторм в Гуллскэйпе. Берег просто усеян трупами. Там стоят такие стоны и рыдания, что даже только слышать их сердце разрывается». И это говорил мой брат, один из самых бесстрастных людей в Лондоне. «Это еще не всё, Шерлок, - сказал он затем. – Ещё более тяжёлое впечатление производят толки, которые ходят теперь среди деревенских жителей. Ты же знаешь, Шерлок, что у нашего дома не слишком хорошая репутация». Вы об этом тоже знаете, Уотсон, - прервался Холмс, испытующе поглядев на меня.
Я знал. После давней трагедии семьи – Холмс тогда ещё был ребёнком – дом большую часть времени пустовал, а ничто не портит так репутацию дома, как кровавая драма в прошлом и необитаемость в настоящем.
- Майкрофт сказал, люди поговаривали, что это его присутствие вызвало шторм. Он не сгущал краски, скорее наоборот. Но я читал недостающее по его лицу. Знаете, Уотсон, когда твой близкий лежит холодным утопленником, а рядом труп соседа, и его жена оплакивает его, а там ещё и ещё, и кто-то заходится в истерике, а кто-то проклинает Господа, а кто-то просто тихо плачет, с разумными вроде бы людьми происходят странные вещи, и стоит крикнуть одному: «Распни его!», как крик подхватывают все. Он испытал давление враждебности в ту ночь и в то утро, а потом вдруг один из чудом выбравшихся на берег стал бредить и рассказал, будто, уже погибая, видел, как под водою в бухте кружилась и хохотала женщина с распущенными волосами. И тут увидели её – она сидела на камне и смотрела на воду совершенно спокойно – незнакомая женщина с распущенными волосами в непривычной одежде. Не плакала по ком бы то ни было, не суетилась со всеми, отыскивая среди обломков, лодок и мёртвых тел кого-то близкого – сидела выше других и смотрела. Человек закричал: «Это она! Она!» - и упал без чувств. Он так и не оправился, умер. Майкрофт говорил, что дело шло к закату, когда это случилось. На берегу было много работы: с утра до заката едва-едва успели отделить живых от мёртвых. Многих вылавливали на открытой воде, измученных, державшихся за какие-то обломки. Кого-то к тому времени успели отправить в больницу или перенести в дом, но повозок не хватало, поэтому большинство и раненых, и невредимых, и мёртвых ещё находилось у бухты, на песке. Так вот, солнце светило ещё ярко, но дневной оттенок сменился этаким пронзительно-охряным, вы знаете. Женщина стояла к солнцу лицом, оно слепило её, и, возможно, она даже не могла видеть вдруг разом притихшую толпу. Был миг, когда все, абсолютно все смотрели только на неё. и Майкрофт здорово струхнул – ему показалось, что вот-вот полетят камни.
Я не узнавал обычно сдержанного Холмса – он говорил тихо, но при этом его голос вздрагивал, глаза смотрели в пол, а выбираемые выражения едва ли соответствовали его обыкновенной суховатой манере речи. Казалось, он передаёт не услышанное со слов брата, а рассказывает о событиях, виденных собственными глазами.
- Никто не позволил себе ни единого выкрика, - продолжал он всё тем же пугающим меня тоном. – Толпа как будто бы... испугалась. А она вдруг поднялась и пошла прочь, вот так же, ни на кого не глядя. Майкрофт потом пытался разузнал о ней, но никто её прежде не видел, никто не мог сказать, как её зовут, и откуда она, - Холмс замолчал, но я чувствовал, что сказано далеко не всё.
- Майкрофт говорил, она была очень похожа на нашу мать...
- Ну а вы? – осторожно спросил я.
Холмс покачал головой:
- Я почти не помню её. Странно... Ведь мне было уже девять лет, когда она умерла. Большой мальчик...
Я почувствовал потребность взять его за руку, но удержался, опасаясь ответной резкости.
- А вы сказали, будто это миссис Фрай рассказала вам...
- А! – он встрепенулся. – Но ведь я ещё не кончил. С Майкрофтом мы попросту распили бутылочку в тот вечер, и инцидент, как говорится, себя исчерпал. Вы, должно быть, заметили, что я нечасто навещаю родовое гнездо, - он усмехнулся. – Майкрофт здесь бывает ещё реже. А примерно год назад я решил отправить Чёрта из конюшни в Вестминстере – не удивляйтесь, он провёл там больше года, и я даже несколько раз ездил на нём – сюда, к Фраю. Сам он не мог ко мне зайти для переговоров, и прислал вместо себя жену. «Помните тот шторм, мистер Холмс, который был два года назад», - спросила она заговорщическим тоном. Я сказал, что помнить его не могу, потому что в Гуллскэйпе был не я, а Майкрофт, но что брат мне о нём рассказывал. «Ну так, верно, он рассказывал вам и про Ундину?» – спросила она. Я не сразу сообразил, о чём идёт речь, но, когда понял, мне отчего-то стало не по себе. «Ведь она приходит туда каждый день на закате, - сказала мне цыганка. – Приходит и сидит на  том самом камне. И, знаете, с тех пор бухта проклята. Уже сколько человек потонуло, а ведь раньше, вы вспомните, такого и в помине не было. Говорят, она их околдовывает и затягивает в омут – тот, что у большого камня. Один только сын учительницы тонул, да выплыл, так он с тех пор совсем лишился ума – только мычит и пускает слюни, а иногда вдруг начнёт указывать на бухту пальцем и вопит от ужаса. Бог знает, что он там видел».
И ведь действительно, Уотсон, в бухте никогда никто не тонул, а за последние годы – несколько человек.
- И вы поверили в происки Ундины, - прокомментировал я.
- Я только понял, что столкнулся с любопытной историей.
- Но постойте, всё это пока что не объясняет грязи на вашем пальто.
- Ах, это, - он засмеялся. – Это всего лишь Зверюга. Я предусмотрительно захватил для неё печенье, чтобы она терпимее отнеслась к моей предосудительной выходке.
- К какой выходке, о чём вы?
- Я обошёл дом Фрая и перелез через забор.
- Зачем?
- Чтобы взглянуть на лошадей.
- Но почему не воспользоваться калиткой?
- Потому что я не хотел ставить хозяев в известность о моём визите.
- Что же вы хотели увидеть?
Холмс протянул руку к моему портсигару, вытащил папиросу, повертел в пальцах в нерешительности и почему-то снова положил на тумбочку.
- Знаете, Уотсон, у цыган есть много трюков, много хитрых способов, чтобы заставить лошадь вдруг взбеситься. Специальная выучка, потом какой-нибудь незаметный сигнал, и всё.
- Господи! Я не сделал здесь дурного ни одному человеку, - я почувствовал, как кровь отхлынула от моего лица.
Заметил это и Холмс.
- Как вы побледнели. Вам что, нехорошо?
Сделав над собой усилие, я взял себя в руки.
- Конечно мне не по себе от вашего зловещего предположения. Надеюсь, ваши розыски его не подтвердили?
- Ни да, ни нет, Уотсон. меня спугнули, когда я уже положил руку на холку Ласточки.
- Спугнули? Кто спугнул?
- Та самая милая леди, с которой мы познакомились сегодня утром.
- Дина?
- Именно. Она появилась из чёрного хода дома Фрая, очень расстроенная, и очень спешила. И пошла прямо на меня. а миссис Фрай смотрела ей вслед, так что я поспешил ретироваться. Вот тогда-то и был атакован Зверюгой в попытке насильстственного отбора у меня остатков печенья. Лужи мне, правда, удалось избежать, - Холмс совсем по-мальчишески хихикнул, вспоминая мою. Утреннюю корриду, но лапы у этой дамы были грязные, отсюда плачевное состояние пальто. И похвастаться мне нечем.
- Все это очень и очень странно, - минутку подумав, пробормотал я.
- Браво, Уотсон, исчерпывающий вывод!
- Напрасно смеётесь. Моему ангелу пришлось сегодня очень и очень потрудиться, чтобы мы с вами могли сейчас беседовать, а не то вам пришлось бы везти мой труп в Лондон и передавать моей жене, а это, честно вам скажу, перспектива не из приятных.
На этот раз настал черёд побледнеть Холмса – его живое воображение, несомненно, набросало перед его умственным взором соответствующую картину.
- Я говорю, что это странно, - между тем продолжал я, - потому что не могу себе представить, зачем кому-то меня убивать, тем более здесь, в Гуллскэйпе, где я до этого был всего раз-другой, и знакомых пока не встретил. Ещё у вас, как у гениального детектива, - Холмс машинально поклонился на мою тираду, - могут быть серьёзные недоброжелатели, но у меня нет ни наследников, ни кровников, ни даже брошенных любовниц. Всё же, Холмс, скорее всего, вы ошибаетесь, и то, что Ласточка понесла, просто досадный случай.
- А предсказание миссис Фрай?
- Ну, она, судя по всему, вообще любительница напустить мистического туману, - нерешительно протянул я.
- Дай-то бог, чтобы это было так, - пробормотал Холмс. – Дай-то бог.
- А что сказал ей тогда мистер Фрай? – вдруг вспомнил я. – Ну, когда она предрекла мне неприятности, а он так резко прикрикнул на неё. по-моему, это было не по-английски.
- Это по-цыгански, - сказал Холмс. – Боюсь, я порядком подзабыл ту малость, которую когда-то знал, но он сказал ей что-то вроде «не буди собаку, пока не завыла».
- То есть он отнёсся к её словам серьёзно?
Холмс положил подбородок на сцепленные в замок пальцы и посмотрел на меня с сочувственной улыбкой.
- Боюсь, что да, дорогой Уотсон.