Пощёчина

         

Недавно я прочитал в газете, что видный наш хирург, медик с почти мировым именем, обладатель
всех возможных степеней и званий Николай Николаевич Гвоздев сделал уникальнейшую операцию на сердце.
Подробно было описано, каким образом пришла к талантливому врачу удача, и сам он был сфотографирован
вместе со счастливой пациенткой, возложив ей на плечо руку и немного позируя для окружающих.
Но ему, подумал я, ему, который проник в тайное тайных человеческого бытия, наверно, простительны и гордыня, и поза.

Тут я вгляделся в фотографию вновь и остолбенел.
На меня смотрел пристально и надменно Колька Гвоздь, вожак поселковой шпаны и сам шпана,
по которому, как я был тогда глубоко убеждён, тюрьма плачет.

В тот же вечер я позвонил Надежде Сергеевне, Наде, участковому нашему терапевту, единственной,
кто ещё связывал меня в этом городе с давними годами.
 - Странно, что ты вспомнил обо мне, – сказала Надя, – но я, конечно же, рада.
Так какие у тебя проблемы?
 - А что, я не могу позвонить просто так?
 - Не можешь, я в этом уверена. Ты слишком глубоко нырнул в семейную жизнь. У тебя кто-нибудь заболел?
Консультация нужна? – это было сказано скороговоркой и небрежным деловым тоном.

 - Совсем не то, Надя, – поспешил я её успокоить, – всё дело в фотографии.
Вспомни наш железнодорожный посёлок и Кольку, вожака тамошней шайки, – и, думая, что она не вспоминает,
с досадой добавил: ну, эту историю с пощёчиной.
Когда ты… Когда тебе…

 - Ах, это! – насмешливо протянула моя собеседница. – Это давнее дело.
Так тебя оно не шибко и коснулось. А Колька теперь – звезда в медицине. Общеизвестный факт.
Мы какое-то время даже вместе учились. Но я не думала, что он так быстро пойдёт в гору.
Хотя характер у него всегда был. Ну, ладно, – я угадал в её голосе притворную скуку, – ладно,
мне завтра вставать рано. Если что понадобится, звони.

Она хотела, конечно, ещё поговорить, но уже слышались короткие раздражённые гудки.
И я начал с недоумением рассматривать телефонную трубку.
Действительно, с чего это я вдруг так разволновался? Что показалось мне нелогичным в самом факте
превращения удачливого шпанистого парня из посёлка в профессора и медицинское светило?

Но разве есть логика в том, что Виктор, другой главный участник былой истории, тоже имеет учёную степень
и уже чуть ли не баллотируется в академики? И по каким извилистым дорогам блуждает
только ещё формирующаяся личность прежде, чем окончательно обретёт себя?
И когда она настоящая, на каком этапе своего развития?

Я стал вспоминать.
Железнодорожный посёлок, в котором приютились, снимая квартиру на двоих, неприкаянные студенты,
связывался с городом огромным деревянным мостом.
Мне кажется, что большая часть моей юности прошла именно на этом мосту.
Здесь я любил подолгу стоять, возвращаясь из шумных студенческих компаний, любуясь игрой огней на станции
и слушая перекличку тепловозов. Здесь завязывались удивительные знакомства и сами собой
выплёскивались наружу исповеди, рассказы о жизни, каждый из которых так и просился на бумагу.

Мост! Он творил чудеса, всегда даря восторженность, приподнятость чувств.
Когда вступал я на него, то всегда казалось, что какая-то сила подхватывает и несёт в неизвестное.
Такое ощущение, возможно, рождалось от бьющего в лицо ветра, от дрожащих внизу и вдали поселковых огней,
от музыки, долетавшей из привокзального ресторана. А, скорее всего, от ожидания, как всегда бывает в молодости,
от предощущения новых встреч и счастливых открытий.

Впрочем, однажды мост принёс мне несколько неприятных минут.
Я спустился по его бесконечной лестнице в темноту посёлка и уже собирался повернуть к дому,
как услышал негромкий, но повелительный голос:
 - Ты, пижон! Погоди-ка!
Остановился, вглядываясь в темноту. Подошли трое, мигая огоньками сигарет.
Один сразу же смял рубаху на моей груди и шепеляво спросил:
 - Чего здесь шастаешь, пижончик?

Я стряхнул его руку, приготовившись к неравному бою.
 - Ну чего, ну чего, –  забормотал мой обидчик, – щас всё поймёшь…
 - Погоди, Сявка! – сказал второй, –  Личность вроде нам знакомая.
Ты с Витей снимаешь комнату у Омельчихи?
 - Да, – ответил я, сгорая от унижения.
 - Всё в порядке, кореш.  Можешь топать. Мы думали, чужой кто. Пошли, братва!
 - Чего-то ты раздобрился, Колян, – протянул Сявка, видно, недовольный, что драка не состоялась.
 - Да брось, Сява, ответил тот, – чего на своих то…
 - Кто свои? Они свои? Не верю я им.
Вот посмотришь, какую-нибудь пакость от этих студентов схлопочешь. Вот посмотришь…
 - Ну, ладно, замолчи, – нехотя отозвался  Колян, и вся компания растворилась в темноте.

Через несколько дней я их разглядел получше, уже в неярком утреннем свете.
Мы с Виктором торопились в университет. Виктор, мой компаньон – был довольно-таки заметной личностью.
Если бы кто посмотрел на него со стороны, то пренебрежительно махнул бы рукой и коротко произнёс бы – «Стиляга».
Одевался Виктор неординарно даже по тем временам.
Казалось, именно с него рисовали свои незамысловатые шаржи все карикатуристы «Крокодила» –
пёстро-зелёный пиджак и, по контрасту, чёрные, предельно зауженные брюки,
штиблеты на микропорке и ярко-красные носки.
В довершение ко всему, по ветру развевался преувеличенно большой, тщательно завитой кок.
А аккуратно подстриженные усики придавали Виктору вид несерьёзный и фатоватый.

Несмотря на такую легкомысленную внешность, Виктор обладал многими талантами.
Он прекрасно рисовал и почти профессионально играл на гитаре.
Наши университетские педагоги отмечали в нём недюжинные способности, живость ума, блеск парадоксальной мысли.
Когда Виктор начинал говорить, никто не знал, какую фразу он сейчас выдаст, но всегда ожидали от него
чего-то сверхъестественного. Девицы завороженно смотрели ему в рот и заранее глупо хихикали…

У моста мы с Виктором встретились с уже знакомой мне компанией.
Колян, я его сразу узнал и интуитивно выделил – высокий, плечистый, несколько увалень, но, сразу видно,
с характером – выступил вперёд и сказал:
 - Привет, Витёк!
Мне он благосклонно протянул руку.
 - Витёк, на два слова.

Колян взял Виктора под локоть и отвёл его под мост. Там они долго шептались.
Наконец, оба вернулись, несколько покрасневшие и взбудораженные.
 - Смотри, Витёк! – наконец, отпустив моего напарника, добавил Колян на прощание, смотри же, Витёк, не забывай!

Вся компания удалилась. Я взглянул на Виктора. Лицо у него было смущённое.
Он напоминал мне взъерошенного воробья после драки.
 - Что случилось, Витя?
Виктор посмотрел на меня с неудовольствием и промолчал.
Потом, уже на мосту, произнёс в раздумье:
 - Понимаешь, какая чушь. Он требует, чтобы я Надьку оставил в покое.
 - Почему?
 - На неё кто-то там имеет виды, из их компании. С одной стороны, мне эта Надька ни к чему. Сама лезет.
 Но – с другой… Ведь красивая же девчонка. Ужасно красивая. И отказаться жалко.
 - Ты любишь её? – как-то уж очень наивно прозвучал этот мой вопрос, и Виктор скривился, будто съел кислое.
 - Странный же ты человек, старик, – сказал он, – что значит «любишь-не любишь» я же не сентиментальная барышня.
Ну, приятно пройтись с ней по улице. Скажем так.
Но, с другой стороны, ведь это подонки, они же могут и ножом…
А я помирать не хочу. Так вот.

Мы спустились к вокзалу и зашли в буфет. Надя, маленькая, смазливая официанточка, тут же бросилась навстречу.
 - Витя, – вскрикнула она, и глаза её празднично засияли, – Витя, я как раз сегодня
собиралась к вам на факультет, у вас же вечер поэзии.
Правда? Почему ты меня не пригласил?
 - Видишь ли, там для тебя будет скучновато. Танцы отменили.
 - Какие глупости, Витя! Причём здесь танцы? Я ужасно соскучилась по стихам. А кто будет читать?
Плахов? Корчевский? Или, может, приехал кто? Ну, чего ты молчишь? – внезапно рассердилась она.
Но тут же подавила неудовольствие и миролюбиво сказала: пойдёмте, я вас покормлю, –
и повлекла в глубь зала.

Наскоро перекусив, я вышел из-за стола, а Виктор задержался на несколько минут,
догнав меня уже у автобусной остановки.
 - Просил её не приходить. Не понимает, – досадливо бросил он в ответ на мой немой вопрос. –
Из-за таких все осложнения в жизни. Ду-у-ура!
 - Так нельзя говорить о девушке, которой ты нравишься, – сказал я.
 - Что? Что? Нельзя? А нож в спину – это можно? Ну, нет! Пусть она катится ко всем чертям!
И Виктор, не оглядываясь – была у него такая  привычка – заспешил к автобусу.

…Вечер поэзии удался. Было много гостей.
Все дружно аплодировали Саше Корчевскому, который ездил в археологическую экспедицию
и привёз удивительный поэтический цикл – сплав истории с современностью, блеск нетрадиционного стиха
соседствовал здесь с тонкими ходами неожиданной и остроумной мысли.
Затем выступил Толя Плахов, он прочёл поэму, весёлую, насмешливую, томную. И снова все хлопали.

А потом на сцену вышел Виктор  с гитарой в руках.
Его пышный кок воинственно нависал над оживлённым лицом человека, знающего себе цену, всеобщего любимца.
 - Витя, Витя, – зашептались вокруг.
Я оглянулся и увидел неподалёку Надю с подружками.
Они взвизгивали от восторга и нетерпеливо топали ногами.
Виктор уверенно взял аккорд и оглядел зал.
– Сегодня, – сказал он, –  я не пою. Я читаю под гитару стихотворения – пародии.
Это почти экспромты. Я сочинил их, слушая наших славных пиитов.
Итак, первые строки посвящаются нашему археологу, кивок в сторону Корчевского:

Болтался ты среди
Безмолвных скал,
Ты много дней в них
Отзвуки искал.
Но ведь несёт тоской от этих мест.
И скольких потерял
Ты там невест!

Все смеялись, а громче всех Саша Корчевский.
...Поэтический праздник завершился балом.
А потом все высыпали в вестибюль, возбуждённые и довольные.
Надя сразу бросилась к Виктору.
 - Девчонки ушли, – сказала она, – а мне боязно идти через мост.
Ты меня проводишь, Витя?
Ещё не стряхнувший с себя радостного веселья, оживлённый успехом,
Виктор снисходительно ответил: пошли уж, чего там.

Мы медленно двинулись шумной компанией.
Постепенно компания становилась всё малочисленней, спутники покидали нас, торопясь по домам.
Перед самым мостом мы были уже втроём, и Виктор занервничал.
Надя, ничего не замечая, продолжала болтать:
 - Ты бы посмотрел, Витя, на Толю Плахова, когда ты исполнял частушки про него.
Он фырчал, как ёж, и всё мотал головой. Умора, да и только!
 - Ну, чего ты шумишь? – оборвал её Виктор. – Подумаешь, головой вертел. Дурь это всё!

...Они вновь стояли у самого спуска.
Я сразу понял, что на этот раз драки не миновать.
 - Попались, голубчики! – радостно заорал Сявка. – Эх, будет дело под Полтавой!
 - Что, что? – брезгливо и звонко выкрикнула Надя. – Кто это здесь командует? Ты, Колян?
 - Ну, я, – Колян выдвинулся вперёд и, тяжело дыша, навис над Виктором, –
мы же с тобой договорились, Витя. Ты ведь не любишь её, так уйди в сторону.
 - Кто не любит? – вновь закричала Надя. И вдруг, что-то сообразив, добавила: ну, и не любит!
А вам то какое дело? Я его люблю, и на этом – точка!
 - Нет, не точка, – твёрдо сказал Колян, – он поматросит – и в сторону. А как же Степан?
 - Плевала я на вашего Степана! Пошли, Витя! Не обращай внимания. Это они так...
 - Нет, они не так, – вдруг произнёс Виктор, – совсем не так. Я знаю, чем это кончается.
Вот что, Надька! Давай-ка лучше разойдёмся. Ты туда, а я сюда.
Мне совсем неохота из-за тебя чего-нибудь схлопотать.
Забирайте её, друзья, дарю! – к нему возвратилась былая насмешливость, и он уже шагнул  в темноту…

Дальше всё произошло быстро и неожиданно.
Надя развернулась и влепила Виктору пощёчину. А потом заплакала, запричитала:
 - Коля, ребята! Всё! Уведите меня отсюда, прошу, уведите.
К Виктору подскочил Сявка и мазнул его по щеке:
 - Катись подальше, сука!

Виктор повернулся и затрусил по тропинке, ведущей к посёлку.
Сявка бежал следом и пинал его ногами.
Надя всё громче плакала. С ней случилась истерика, и Колян брызгал на неё водой.

Дома Виктор со мной не разговаривал, а на другой день съехал с квартиры.
Остались его записи. В них я прочитал:
«Кто готовит себя для высшей цели, должен опасаться всяких случайностей. Цель – превыше всего».
Вот, собственно, и всё. С Виктором мы с тех пор общались мало.

После четвёртого курса он перевёлся в столицу, окончил с блеском университет и нырнул с головой в науку.
Сейчас он, как я уже говорил, без пяти минут академик. Говорят, это тонкий и блестящий ум.
 - Так как он там спокойно живёт с пощёчиной? – подумал я. – Это же немыслимо!

Я вновь набрал номер телефона Нади, Надежды Сергеевны и сказал:
 - Надя, с Колей Гвоздём всё ясно. Я рад за него. Но как же быть с Виктором?
Ведь его статьи о литературе читают все, на них откликаются восторженными рецензиями.
Ведь он же наш Учитель!
 - Знаешь, что, – ответила Надя, – ты мешаешь мне спать.
А вообще – это задачка не из школьной программы.

Сказала и мягко опустила трубку на рычажки.

                Р.Маргулис