Часы и кобра

      Случилось это, когда мне от роду было девятнадцать лет. Впечатлительный, влюблённый в жизнь, я был в восторге от прохладной, летней ночи, от первого лучика солнца, осветившего утреннюю синеву долины, от  речки, поросшей густыми кустами тальника, от крика петуха, возвестившего мир о наступлении нового дня. Над головою слабо светил узкий серп месяца. Он был едва заметен на голубом, без единого облачка, небе. Солнце едва взошло, но уже чувствовалось, что день, как и все предыдущие, будет жарким, и опять я буду любоваться сказочными миражами в том месте степи, где земля незаметно переходит в небо. В этом переходе, в самое жаркое время суток, можно было увидеть, если подключить воображение,  сказочные корабли парусников, чудовищные фигуры древних воинов, и волны, в их вечном движении. Не верилось, что мираж – это игра воздушных слоёв, как объясняли нам учителя физики в школе, а просто хотелось, час за часом, пока солнце не скрывалось за горизонтом, смотреть на это чудо природы и мечтать о сказочных странах. О странах с чудесной природой, где летом не дуют испепеляющие суховеи и где, напившись воды, уже не хочется, через минуту, опять пить. Где смерчи не поднимают раскалённую  пыль, а вместе с ней мусор и сухую траву перекати-поле, высоко в небо крутящимся воздушным потоком.
      Незадолго до рассвета мама разбудила меня, чтобы я, её помощник, поехал на огород, который был от нашего небольшого городка в нескольких километрах. Здесь, в Казахстанской степи, нормальные овощи без полива невозможно выращивать, вот и приходилось всем, имеющим около реки огороды, в порядке очереди, ездить или, если нет транспорта, ходить пешком – поливать на огородах грядки. Сегодня подошла наша очередь поливать, и я спешил, крутя педали старенького велосипеда, попасть на речку вперёд машиниста, который утром заводил дизель. Спешил, чтобы залить в радиатор воды и проверить уровень масла до прихода пожилого дедушки - машиниста, который жил неподалеку, рядом с насосной станцией, сооружённой для подачи воды на железнодорожную станцию. Конечно, машинист и сам, перед тем, как завести мотор, проверял, в норме или нет, уровни жидкостей. И беда тому поливальщику, кто не успел по незнанию или острому  дефициту времени а, может, и простейшему разгильдяйству, провести это, так называемое, техническое обслуживание. Он автоматически отодвигался в конец  дневной очереди, и наказанный поливальщик должен был жариться целый день на солнце, ждать, когда ему позволит  машинист начать полив. Случалось, что полить за день всем не удавалось, и провинившемуся горе поливальщику очередь переносили на следующий день. Конечно, наказание не казалось суровым, так как ребята целый день мокли в речке. Да и те из ребят, кто полил огород в первую очередь, купались в реке после полива и задерживались на  реке до самого вечера, появляясь дома в сумерки, голодные, уставшие и довольные от того, что хорошо поработали и отдохнули.
     Солнце палило нещадно, когда я пустил воду в последнюю борозду картошки и перекрыл её на главном валу. Вода потекла дальше, вниз, и следующий очередник перехватил её, пустив на свою делянку.
      Дело было сделано и, почувствовав свободу, на ходу снимая рубашку и брюки, я побежал к желанной реке. Вот оно, счастье, когда я, потный, в пыли, но довольный от выполненной работы, могу позволить себе окунуться в прозрачную, тёплую, как парное молоко, воду. Могу мокнуть в ней сколь угодно  долгое время, пока не надоест, или пока желудок не объявит мне, хозяину, что пора его чем-то набить. Бросив на берег рубашку и брюки, я нырнул в воду и, появившись над водой, поплыл на середину реки.
      - Ванька, ты что, ошалел, - ясно услышал я голос Пети, соседского мальчишки, живущего недалеко от нас, - почему часы с руки не снял?
      Как я мог забыть снять с руки часы, подарок моей старшей сестры, которыми гордился и на которые первое время смотрел каждую минуту, демонстрируя их перед восхищёнными взглядами мальчишек. Настроение купаться пропало и я, удручённый, поплыл к берегу.
     - А, может, вода не попала в часы, - спросил Петя, когда я, сняв часы, тряс ими, вытряхивая воду, - Ваня, ты их открой и положи на солнышко, пусть вода испарится. Говорят, что это помогает.
      Но просушка не помогла. Как я ни тряс часы, как ни крутил их со стороны в сторону, они упорно стояли. Мальчишки, сгрудившись вокруг меня, от чистого сердца давали мне всевозможные советы, как вдохнуть жизнь в остановившийся механизм. Кто-то говорил, что их надо смазать, но только надо где-то достать специальное масло, а кто-то давал совет опустить механизм на целые сутки в бензин, чтобы тот вытеснил воду.
      - Ты, Ваня, сдай в ремонт часы мастеру. Он тебе их и посушит, и почистит, и смажет. Они ведь не сломаны, просто вода в них попала, дорого мастер с тебя за ремонт не возьмёт, - успокаивал, как мог,  меня Петя, - да и живёт он от нас не далеко, в угловом доме, напротив продовольственного магазина. Знаешь ты его, наверное. Он на костылях ходит, одна нога у него, но в часах любых марок он очень хорошо разбирается.
      - Попробую, Петя, - грустный, я поехал домой.
      По-прежнему над головой было голубое небо, по-прежнему жаворонки, невидимые в воздухе, заливались радостными трелями над степью, и в миражах можно было увидеть своё желанное будущее. Но ничего меня не радовало – был сломан подарок от сестры, любимые мои часы, к которым я привык и без которых не представлял своей жизни.
      - Ты что, как в воду опущенный, - спросила, увидев меня, мама, - что случилось?
      - Часы поломал, ремонтировать надо. Мам, а как часового мастера звать, что живёт в угловом доме?
      - Сергей Иванович. Сходи к нему, люди хвалят его золотые руки. Говорят, что он всё может отремонтировать, хороший мастер, только один у него недостаток – выпивает часто.
      На следующее утро я стоял у калитки дома Сергея Ивановича. На калитке, над кнопкой звонка, висело изображение овчарки с надписью, - осторожно, злая собака! Большой восклицательный знак подчёркивал значение этих слов – бойся, посетитель, не зевай. Через забор видна была будка собаки и из неё выглядывала симпатичная голова собаки. В породах собак я не разбираюсь, для меня все собаки одной породы. Для меня различие состояло в том, что одни собаки были большими, другие - маленькими, одни - злыми, другие - нет. Эта, судя по надписи, была злой. Земля от будки и на метр до калитки была вытоптана ногами животного и усеяна его испражнениями, которые хозяева, видимо, убирать не спешили.
      - Что тебе, молодой человек, - спросила вышедшая на мой звонок миловидная женщина средних лет, - если к Сергею Ивановичу, то тебе не повезло, болеет он, выпил давеча лишнего. Теперь сутки будет отлёживаться, приходить в себя, - а ты по какому делу к нему?
      - Часы в речке утопил, хочу, чтобы Сергей Иванович посмотрел их и отремонтировал.
      - Хорошо, мы с тобою договоримся так. Ты оставишь часы мне, а я, когда Серёжа поправится, отдам их ему, пусть ремонтирует. Я ему скажу о тебе. И я, и он Вашу семью знаем, недалеко живёте. Тебя ведь Ваней зовут?
      - Да, Иваном.
      -  Вот и хорошо.  Дня через три приходи. С ним за ремонт и рассчитаешься. Да, ещё вот что. Ему, Серёже, тяжело протез одевать, да с костылями к тебе выходить. Ты уж, пожалуйста, сам в дом к нему зайди. Он, когда не пьян, за столиком, в коридоре у окна, сидит, всё что-то ремонтирует, в железяках копается. Меня дома не будет, работаю я, на дежурстве, в больнице буду. А Кобру, так собаку нашу зовут, не бойся, она к цепи прикована и до калитки не дотянется.
      - Кобра? Змея? Интересное имя у собаки.
      - Да, когда овчарка щенком была, сын, Саша, ей дал такое имя. Говорит, что очень у щенка был внимательный взгляд и неподвижное, застывшее тело, когда он воробья или цыплёнка видел. Вроде, как пытался гипнотизировать он их взглядом.
       Летний день вступил в свои права, когда я, натянув на себя чистую рубашку и брюки, подошёл к знакомой калитке дома. У будки, гремя цепью, прогуливалась огромная, как мне потом сказали,  кавказская овчарка. Было в её поведении что-то агрессивно-умное, не поддающее объяснению. Обычно собаки лают, рвутся к непрошеным гостям, стараются напасть на них, не пустить их в дом. Поведение этой собаки не поддавалось объяснению. Она спокойно посмотрела на меня и, показывая мне своим видом, что я ей совсем не интересен, занялась своим собачьим делом – начала вылизывать шерсть на задних ногах.
       - Будет здорово, если на звонок выйдет хозяйка дома, и мне не придётся заходить в дом, - почему-то мелькнула мысль, - кажется, я боюсь её, Кобру.
      Но, сколько я ни нажимал с силой на кнопку звонка, никто из дома ко мне не выходил. 
      - Работает ли звонок? Может, и работает, но он висит в доме, и сюда, к воротам, его звук не доходит. Хозяйки дома нет, а хозяина долго придётся ждать, пока он свой протез к ноге пристегнёт, костыль найдёт, а уж потом к посетителю выйдет.  Не хочется мне  идти в дом, но придётся, - толкнув дверь калитки, которая оказалась открытой, я несмело вошёл во двор. Калитка медленно закрылась. Скосив глаза на собаку, я сделал первый шаг по направлению к входным дверям дома. Больше я не сделал ни единого движения.
      Кобра издала оглушающий рык и, резко набирая скорость, кинулась на меня. Я был уверен, что она будет безразлична к моим передвижениям по двору и, не ожидая, что стану возбудителем её ярости, застыл, как вкопанный, повернувшись к ней лицом. Противный холодок опустился от шеи к низу позвоночника. Мелькнула мысль, - ничего страшного, сейчас цепь натянется, и её длина не пустит собаку ко мне. Господи, какой я был наивный в тот момент. Цепь действительно натянулась, как струна, остановив на мгновение собаку, но, вдруг ослабла, оборвавшись у вбитого в землю кола. Наверное, и собака не ожидала того, что цепь отпустит её, и на мгновение, ошалев от свободы, остановила свой бег. Но – только на мгновение. В следующее мгновение её передние лапы лежали на моих плечах, и я увидел прямо перед собой её оскаленную пасть, струйку слюны, стекающей с кончика ярко-красного языка, жёлтые клыки, с остатками пищи между зубов, почувствовал на своих щеках её зловонное дыхание.
      - Вот и отжил ты Ванька, свои денёчки молодые. Сейчас эти клыки вонзятся в твои чисто выбритые щёки и будут рвать их, постепенно добираясь до горла. Рвать на куски твоё тело, пока не порвут сонную артерию, и упадёшь ты к ногам этого четвероногого чудовища бездыханным куском обезображенного мяса, - мелькнуло за долю секунды в моей голове, - неужели конец? Вырваться, сбросить с плеч лапы и убежать? Куда? Пять метров до входных дверей в дом. Да и открыты ли двери. Метр до калитки, но она закрыта. Пока откроешь её, Кобра вдоволь наестся твоего мяса, Ваня. От собаки не убежишь. Будь что будет. Постараюсь сделать вид, что не испугался. Я где-то слышал, что ни в коем случае нельзя убегать от зверей, когда они нападают на тебя. Тогда у зверей просыпается инстинкт охотника, и они начинают охоту.
      Прошло несколько секунд, которые мне показались вечностью. Удивительно, но собака не укусила, как я ожидал, меня, а только злобно рычала, глядя мне в глаза.
      - Кобра, так назвал  щенка сын хозяйки. Было, действительно, что-то завораживающее в этом неподвижном взгляде чёрных глаз. Не мигая, я устремил взгляд в глаза собаки, стараясь не шевелить ни одним мускулом тела. Я смотрел в них, и, странное дело, вдруг каким-то шестым  чувством почувствовал, что собака не укусит меня. Не укусит, но и не отпустит от себя далеко, не отойдёт в сторону. Стоит только мне пошевелиться, как злоба с новой силой вспыхнет в ней и тогда уже меня ничто не спасёт от её клыков. Сколько минут прошло, я не знаю. Мне кажется, что прошли не минуты, а часы нашего общения с ней. Постепенно злобное рычание стало стихать и скоро совсем прекратилось. Немного успокоившись, я вдруг почувствовал что-то похожее на спортивный азарт. Кто кого пересмотрит - она меня или я - её. Главное, не моргать, и, напрягая до предела волю, я стал смотреть в собачьи глаза. Кажется, и Кобра стала успокаиваться. Может, попытаться пошевелиться? Нет, рисковать не стоит. Попробую, едва заметно шевеля губами, приучать её к голосу, попытаюсь ещё больше успокоить её. Медленно, незаметно для собаки, я приоткрыл губы и стал издавать монотонный звук, вытягивая из горла букву «а». Уши собаки пошевелились, но поведения она не изменила. Тогда я стал говорить ей слова, потихоньку, нараспев.
      - Что ты от меня хочешь? Ты же видишь, что я ничего плохого тебе не сделаю. Давай не будем ссориться. Отпусти меня, и я угощу тебя вкусной косточкой, которая тебе понравится.
      Не помню, что я ещё говорил в то время, но то, что я ей обещал вкусную косточку - помню точно.
      Краем глаза я вдруг увидел, что чья-то рука крепко сжала ошейник собаки и оторвала её от меня.
     - Как же это угораздило тебя цепь порвать? Никогда такого не случалось. Придётся купить новую цепь, мощнее этой, чтобы не смогла ты, псина, порвать её, - говорил мой спаситель, Сергей Иванович, накрепко привязывая цепь к растущему рядом с будкой дереву.
      - Как ты себя чувствуешь, Ваня? Идём в дом, посидишь немного, успокоишься. Часы твои готовы, работают, как новые.  Главное, что собака тебя не тронула, цел остался.
      Вечером к нам пришла жена Сергея Ивановича.
      - Ты, Ваня, извини нас, пожалуйста, за недосмотр, да за то, что перепугала тебя наша Кобра.
      Следующим утром я не стал выбрасывать в мусорное ведро свиные косточки, а угостил ими, как и обещал, кавказскую овчарку, по имени Кобра.