Чтобы вспомнить

              "Потребность в научном коммунизме возникает, когда пропадает вера в возможность его построения".
                В.Пелевин.

              "Смерть танцует вальс,
              По залу кружат, кружат пары,
              Вальс, жестокий вальс..."
                Агата Кристи (та которая рок-группа)


       Через кухню можно выйти на балкон. Я любил встать на цыпочки, впрочем, когда подрос, этого уже и не требовалось, и смотреть на березы, растущие во дворе или на машины, стоящие под окнами. У дома напротив под окнами первого этажа было небольшое огороженное пространство, на котором всегда стояла белая Нива, накрытая брезентом, хотя другие огораживали его чтобы сажать цветы. Еще с балкона была видна крыша магазина, в котором тетя Таня покупала молоко и хлеб, потом магазин переделали в цех по выпечке тортов. Но и тогда на его крыше так и остался никому не нужный бампер то ли от Жигулей, то ли от Москвича. Тетя Таня жила в коммуналке, поэтому и кухня у нее была общей с соседями. На ней у каждого был свой стол и общая газовая плитка, раковина и холодильник. Правда тетя Таня ничего не клала в него, у нее стоял еще один - свой, в комнате.
       Я любил этот дом, этот двор и подъезд, у которого на лавочке всегда сидели две-три бабушки и говорили о детях, растущих ценах, родных деревнях, откуда их на старости взяли жить в город. Во дворе росли березы и ясени, на тротуарах стояли Волги и Жигули, а в самом конце была мусорка, хотя к каждом подъезде работал мусоропровод. Качелей и каруселей в нем не было, но они были в соседнем дворе, куда мы и ходили кататься. Почему-то мне запомнилась высокая деревянная горка с резной башенкой и железной крышей, она казалась мне сказочным дворцом.
       Я любил запах подъезда, который во многом и был запахом мусоропровода, то есть мусора, любил его коричневые перила, его старую плитку на площадках. Я любил общий коридор, в котором оказывался, когда взрослые открывали дверь, обитую коричневым дерматином, в его конце прямо перед комнатой тети Тани стоял на небольшой полочке телефон с диском, вся стена выше которого была исписана чьими-то номерами.
       Мы с сестрой кушали в комнате, бабушка тоже. Как, когда и что ест тетя Таня, я даже не замечал, она все время торопилась, спешила на работу, на рынок, в магазин, на вокзал за билетами. И ела она тоже на ходу. Зато мама ела на кухне, вечером она сидела там целыми часами, читала и пила чай. Засыпая, я всегда видел желтую полоску света над дверью. Мы с сестрой и бабушкой спали на диване, мама и тетя Таня стелили себе на полу. Они ложились поздно ночью, а утром вставали раньше нас, я никогда не видел, как они спят, а только синий лист поролона, простынь на нем и две подушки. Постельное белье тетя Таня утром убирала в шкаф, а вечером вновь доставала из шкафа, комнатка была маленькой, всего двенадцать метров, и мы помещались в ней впятером. Правда, это только когда мы жили в Москве, то есть с десяток дней в году, в остальное время в ней жили трое.
       Я любил почту, когда она закрывалась для последних посетителей. Днем мы почти никогда не заходили туда, я могу вспомнить всего три раза. Мама подходила к окошку, каждый раз разному, и я, смотря снизу вверх, с удивлением видел за ним тетю Таню. На работе она была какой-то другой, непривычной мне. Она быстро открывала нам дверь, и мы проходили в лабиринт внутренних помещений. Потом она стала начальником отделения, и мы заходили чаще и уже через заднюю дверь. Кроме основной работы тетя Таня мыла полы, была ночным сторожем, сортировала письма и получала ночью свежую прессу. Я любил почту вечером, когда в большом зале для посетителей не горел свет, мы с сестрой, а чаще я один, потому что сестра ждала дома, крутились вокруг взрослых. Ставили сургучные штампы на черновиках, листали журналы учета, видели ряды посылок и бандеролей, стопки газет.
       Почти каждый вечер, если была хорошая погода, мы гуляли по Москве. Вечер был единственным временем суток, да и то не весь, а час-два, когда тетя Таня никуда не торопилась. Обычно мы медленно шли по улице. Рабочая, Международная, Нижегородка, шоссе Энтузиастов. Мы с сестрой шли впереди, а мама с тетей Таней шагов за двадцать позади нас, наверное, они говорили о чем-то, мы же точно говорили. Рассказывали друг другу о школе, вспоминали прошедшее лето или мечтали о предстоящем, радовались долгожданной встрече или грустили о будущем долгом расставании. Смеялись, сочиняли небылицы, у нас был свой, скрытый ото всех, придуманный мир, где жили "хорошие" и "плохие", и в котором, конечно же, мы были правителями "хороших". Позже, когда мы повзрослели, там появились еще "прекрасные" и "людоедские".

              ***

       Не то. Все не то. Было. Было, все было, и все прошло. Что в памяти, а больше забылось. И уже не будет.
       Вот следом за нами по московским улицам идет мама, идет ее сестра. Они полны сил, энергии, планов. Мы - дети, дома ждет бабушка, дедушка вчера уехал в деревню - натопить дом и баню, встретить нас. Скоро и мы поедем, завтра или послезавтра. Я помню телевизор "Радуга", каждый день перед сном мы смотрели мультики, пили теплое молоко и ложились в постель. А утром ели сосиски с макаронами.
       Не то. Было, а не то.
       "Some dance to remember, some dance to forget". Как-то иначе, по-другому было, и не вспомнить сейчас. Не проснутся уже в сердце те чувства. Спят или покинули навсегда? Я пишу, чтобы вспомнить. Вспомнить Любовь. Вся жизнь видится мне медленным дрейфом, дрейфом от счастливого детства в сторону самой обычной зрелости. Хотя и детство тоже - самое обычное. Любовь. Мы говорим о Любви, о Даре и о Служении. Встречаясь , в скайпе, на сайте. А есть ли она во мне? Есть ли она во мне сейчас. Мы рисуем схемы, мы размышляем, мы видим с позиций чистой логики прелесть Любви, видим истинные причины мирового кризиса. Может быть, мы даже правильно предугадываем, что, ведомый Западом, мир катится к черту. И может быть мы, хотя бы в мечтах, мыслим себя теми, кто знает что делать. Кто в кромешной тьме нащупывает дорогу к Большой Идее.
       "И никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его..." Мы будем дарить! Мы любим! На Россию власть антихриста не распространится - так говорят пророчества. А другие, что она не распространится только на Дивеевский монастырь.
       Не надо гадать. Мы ищем Любовь. Бог есть Любовь, а если с нами Бог, то кто против нас! Большая Идея - Любовь. Большая Идея - Дар! Мы не ждем пятой книги Проекта Россия, мы разработали Идею, наша Идея написана в Евангелии. Мы понимаем Христа, Любовь спасет Россию. Русской Православной Церкви тысячу лет, "и врата ада не одолеют ее".
      
              ***

       А я пишу, чтобы вспомнить. Дорогое свое детство, любимых и близких людей. И свою Любовь, которая тогда была. А сейчас? Сейчас я логически понимаю Любовь, потому что знаю, что это такое. Или?.. Или все больше говорю о ней и нахожу все новые доказательства и схемы, потому что на самом деле я ее потерял?