Обитель

1.
Лагеря бывают разные. Социалистический лагерь, лагерь усиленного режима, лагерь строгого режима. Лагерь труда и отдыха. Пионерский лагерь. А на самом деле это все один и тот же лагерь. И ничего не изменилось под луной за эти на самом деле какие-то вшивые пару десятков миллионов лет. Так, плевок в вечность. И дай Бог, чтобы вечность вам не ответила тем же. Хотя мне порою кажется, что ответила. Я бы на ее месте, ответил, даже не смотря на свой очень уживчивый характер.
Я хочу высказаться по поводу пионерского лагеря. А было это так.
Работаю инженером в одной очень солидной конторе. Зачем вам знать какой? Связной. Дело летом. Наезжает жена, что пора, мол, собираться в отпуск. Что есть такой хороший народный обычай летом в отпуска ходить. Что тут можно возразить? Что много работы? Так это же ложь. Что я делаю в этой конторе, для меня и по сей день загадка. А какие вокруг этого развиваются интриги Но не будем забегать вперед. Чистая правда – лень. Лень делать все, даже оформлять отпуск. Но если жена что-то задумала, даже такой лентяй, как я, начинает суетиться.
Спустя неделю я все же написал нужное заявление по нужному адресу. И даже отнес его в этот адрес. И мне заявление подписали. Все, сказал я жене, с понедельника иду в отпуск. Мне подписали. Этот разговор произошел у нас в четверг после работы дома. Щас вы поймете, зачем мне нужен такой точный хронометраж.
Прихожу я утром в пятницу на работу. Последний же перед отпуском день на работе. Обуревают меня естественные при этой ситуации эмоции и позывы. В момент наивысших эмоций звонит мне по телефону секретарша начальника управления и вызывает на ковер. Иду. Что мне? Я практически уже в отпуске. Пусть говорит все, что хочет. Документ подписан. И от этого становится так легко в ногах и на душе. Ох, не торопись, говорит мне внутренний голос. Но кто же его будет слушать в последний, предотпускной, рабочий день.
Захожу в кабинет к шефу. И какую картину я вижу? За рабочим столом сидит сам шеф, большой и вальяжный. Девяносто восемь кило очень живого и вечно сомневающегося веса. Слева от него и прямо напротив меня, за приставным столиком сидит его зам по всяким там важным вопросам. Оба смотрят на меня с неподдельным интересом. К чему бы это?
А лето же на дворе. А в Одессе это, как правило, означает жару. А в кабинете жары нет. В кабинете работает кондиционер, в лучших традициях Запада. И прохлада окутывает меня и расслабляет. И толкает на разные всякие высказывания. Такой характер. Они это знают, потому и смотрят на меня с неподдельным интересом.
— Мы вас вызвали для того, – начал заместитель шефа, – чтобы сделать предложение, – он перевел взгляд своих карих глаз с меня на шефа, шеф кивнул головой. – Пойдете работать начальником пионерского лагеря.
Я непонимающе уставился на зама.
— Только на это лето, на три месяца, – поспешно завершил фразу зам.
Я продолжал непонимающе смотреть на зама. И наступила длинная и почти неприличная пауза. И шеф вспылил:
— Мне, в принципе, твое согласие и не требуется, я щас махну тебя приказом на три месяца в связи со служебной необходимостью, и все.
— Да, я согласен, – сказал я.
— Чего же ты молчишь? – с досадой отозвался зам.
— Я просто не понимаю, зачем было мне вчера вечером подписывать заявление на отпуск, чтобы сегодня утром предлагать новую работу.
Шеф даже опешил от такой моей наглости. Потом собрался и сказал:
— Иди отсюда, – так, не злобно он это сказал, не обидно. – Вот с Виктором решишь все нюансы.
— Игорь Леонидович, а может мы ему передадим лагерь на постоянно?
— Нет, – не согласился шеф, – только на три месяца. У меня для него другая работа есть.
Вот так накрылся мой ежегодный профсоюзный отпуск. И я, признаться, не жалел. А как я оказался прав! Но не будем забегать вперед.
2.
Когда я вечером того же дня рассказал жене о происшествии на работе, она засмеялась и сказала:
— Что в лоб, что по лбу. Работать в лагере – это все равно, что быть в отпуске, – подумала и добавила, – круглый год.
Как она была права и не права одновременно.
Но это было вечером. А сейчас пока еще утро. И я в кабинете у начальника. Вернее уже у него в приемной. Вместе с замом. Он вышел следом за мной.
— Заходи ко мне, – пригласил меня зам в кабинет, – будем решать что и как надо делать.
Зашли. Он сел за рабочий стол и предложил мне стул. Я сел. Наступила пауза. Он собирал мысли, я просто так сидел. Скажут, что надо. Потом зам снял трубку телефона, набрал внутренний номер, и сказал кому-то:
— Зайди ко мне. Да, прямо сейчас.
Потом зам поднял глаза на меня, помолчал и сказал:
— Сейчас придет Виктор из КРО. Он поможет тебе на первых порах.
— А зачем мне КРО? – недоуменно пожал я плечами.
— Ты ничего не знаешь, – отрывисто сказал зам, – этот Володька он такой подлец!
В это время открылась дверь кабинета, и в комнату заглянул шеф.
— Он у тебя, – сказал шеф обо мне. Потом повернулся ко мне и продолжил, – поехали. Я еду в лагерь, заодно и тебя представлю.
— Вот и хорошо, – сделал вид, что обрадовался, зам, – а мы пока все тут приготовим. А ты, – он посмотрел на меня, – сам на месте все увидишь. Легче будет воспринимать. А завтра утром ко мне, – закончил зам, когда я уже выходил из его кабинета вслед за стремительно уходившим шефом.
Классная тридцать первая "Волга" у шефа. Я сел на заднее сидение и будто провалился в рай. Неназойливая тихая музыка, в салоне работает кондиционер. Стекла на окнах затенены.  Утопаю в мягком сиденье, звук мотора почти не слышен. Что еще надо для счастья? Маршрут подлиннее.
До лагеря, а это на другом конце города, мы доехали как-то незаметно и, до обидного, быстро. Место, где располагается лагерь интересно тем, что это и не город и не пригород. Что-то среднее между деревней и столицей. Деревня в городе. Все друг друга знают. Появление нового человека замечается сразу. Появление новых людей на машине тем более. То есть от людского глаза не скроешься. А зачем бы тогда нам были даны глаза? Особенно, если более нечем себя занять?
Длинный забор, облицованный керамической плиткой, которую какой-то шутник почему-то назвал кабанчиком. Очень хорошо отражает ее внутреннюю сущность. По забору, прямо по плитке такое граффити с названием лагеря. Синим цветом. Уж поверьте в этом на слово, мне, дальтонику. Я специально интересовался у знающих людей. Забор желтый, а надпись на нем – синяя.
Машина мягко притормозила у ворот. Они тоже выкрашены в синий почтовый цвет. Двухметровые ворота, изготовленные из двухдюймовой трубы. Чтобы дети даже с места их не могли сдвинуть, правильная воспитательная логика. Рядом, в одном комплексе с воротами вертушка, такой же высоты и громоздкости, как и они. И, вероятно, изготовленная с теми же воспитательными целями. И того же почтового цвета.
Когда мы с шефом выползли из лимузина, если мне будет позволена такая гипербола по поводу "Волги", нас моментально окружила стая неизвестно откуда взявшихся собак. Собаки были разного калибра, но все одинаково бездомного вида.
— Не бойтесь, – крикнул из-за ворот лагеря мужчина странного обличья, судя по повадкам, привратник, – они своих не трогают.
— А откуда они знают, что мы свои? – не утерпел я.
— Знают, – засмеялся привратник.
В это время мы с шефом уже вошли на территорию лагеря.
— Соберите всех, – попросил он привратника.
Но в этом не было нужды. Как комары на свет, к воротам уже сходились обитатели обители. Мы подождали пару минут, пока коллектив сплотится вокруг нас. Потом шеф посмотрел на них орлиным взором и сказал:
— Вы меня знаете?
— Знаем, – хором откликнулся коллектив.
— Хорошо. Я привез вам нового начальника лагеря, – он жестом показал на меня и представил, то есть назвал по имени и отчеству, не спутав ни одной буквы.
Дождался положительной реакции публики, кивнул и повернулся к выходу. Потом остановился и сказал:
— Лагерь должен быть готов к сезону через две недели. Сегодня, какое число?
— Седьмое июля, – сказал я.
— Двадцать первого комиссия по приемке.
И пошел к выходу окончательно. Я посеменил за ним. Проследил, чтобы он сел в автомобиль, а автомобиль бы скрылся за поворотом, и вернулся на вверенный мне объект. Публика не расходилась, ждала. Ждала тронной речи. Я осмотрел пока еще безликую для меня массу. Почесался в затылке и сказал:
— Будем работать.
Народ все понял и начал расходиться. Ко мне подошел молодой парень высокого роста лет тридцати пяти на вид.
— Славик, – сказал он, протягивая руку для пожатия.
Так я познакомился с первым работником обители.
— Давайте я вам покажу территорию, – предложил Славик.
3.
Публика постепенно рассасывалась, а мы со Славиком пошли осматривать территорию. Мороз-воевода дозором обходит владенья свои.
Лагерь располагался на площади около двух гектар. И был поделен на две равные половины двухэтажным спальным корпусом. На первой половине, там, где я находился сейчас, справа было одноэтажное здание столовой, а слева двухэтажное здание второго спального корпуса и гостиницы. Они были одним зданием. Только построенными в разное время. И отличались и по архитектуре, и по цвету. По центру первой половины была разбита большая круглая цветочная клумба. А за ней квадратная асфальтовая площадка. Прямо перед первым спальным корпусом. Место для построения пионеров и школьников. Детей надо приучать к армии с детства. Это не я сказал.
За первым спальным корпусом пустырь, заросший степным ковылем мне по пояс высотой. И в нем терялись  детские площадки, спортивные и прочие места культурного отдыха для контингента. И забор, и море. За высоким обрывом. Если перелезть через забор, можно, спустившись по крутому склону, попасть на совершенно дикий пляж, принадлежащий обители. Какова обитель, таков и пляж.
Славик посмотрел на меня и, не скрывая недоверия, сказал:
— И как же вы собираетесь выполнять распоряжение руководства?
— Ты про две недели? – переспросил я.
Славик кивнул.
— Через две недели тут, конечно, ничего не будет. Это ясно. А вот через три будет.
Он скептически посмотрел на меня. Я еще раз кивнул и сказал:
— Вот увидишь, заезд будет второго августа.
На всех входных дверях висели замки, либо были наклеены бумажные марки, символизирующие то, что это помещение опечатано. Против воров. Практически все помещения, кроме гостиницы, на территории лагеря были опечатаны.
— Что это? – спросил я у Славика.
— А вам не сказали? – он осуждающе покачал головой. – Это прежний начальник все опечатал, чтобы без его ведома никто и ничего.
Я непонимающе уставился на него.
— Пошли, я вам лучше покажу гостиницу. И вы выберете кабинет. Потому что в остальных зданиях это сделать невозможно, – и Славик показал на бумажную марку, которая заклеивала замочную скважину на корпусе номер один.
Три ступеньки лестницы и ты попадаешь в прохладный в спокойных темно-коричневых тонах холл. Стены облицованы псевдодеревом до половины. А выше в тон панелям линкруст.
Справа от входа – загончик для дежурной. За барьером сидит симпатичная и очень черноволосая женщина. Прямо напротив входа лестница на второй этаж. А за загончиком для дежурной вход в кафе.
— Это мое царство, – сказал Славик и распахнул передо мной дверь в кафе.
Небольшое кафе, столиков на восемь. Барная стойка. За ней кухня. Мимо кафе коридор. В нем три двери: комната для дежурных, и два гостиничных номера.
— Наверху у нас еще четыре номера, – сказала дежурная.
— Зоя, бери ключи и пошли, – сказал Славик.
Высокая симпатичная брюнетка взяла из ящика на стене ключи, и мы поднялись по не крутой лестнице на второй этаж. Дежурной на вид было лет сорок – сорок два. У нее была отличная фигура, баскетбольный рост и несколько замедленная речь.
Прямо с выхода от лестницы на втором этаже был квадратный холл. Мягкий уголок вдоль правой стены. Прямо напротив лестницы балкон. Справа, сразу у последней ступеньки лестницы дверь.
— Зеркальный номер, – сказал Славик.
Я непонимающе посмотрел на него.
— Зеркальный номер, – подтвердила Зоя и открыла дверь ключом.
Мы вошли в длинный темный коридор. В конце коридора дверь в комнату. Я открыл эту дверь и мне в нос ударил запах застоявшейся спермы.
— Давно  не проветривали, – улыбнулась Зоя.
— Вы посмотрите на потолок, – сказал Славик.
Я посмотрел. Потолок был выложен квадратиками из зеркал.
— Представляешь, Зоя, как хорошо тому, кто снизу, – прокомментировал Славик.
— О чем ты думаешь, – отреагировала Зоя.
— О главном, Зоечка. Я думаю о главном.
Кроме комнаты в номере еще был, как это будет по-русски, объединенный санузел. Вот.
Между входом в зеркальный номер и мягким уголком направо длинный коридор. По коридору: справа дверь в номер, слева и прямо. Я выбрал под резиденцию номер слева по борту. Хороший светлый номер из двух комнат с санузлом и душем.
В первой комнате работаешь, во второй живешь. В первой комнате сервант, стол посередине. Под окном тумба, на ней телевизор. Он не работает. Во второй комнате двуспальная кровать. Она по величине совсем немного уступает комнате. В санузле душ и приспособление для отправления. Можно жить и работать.
Я сел в пластмассовое кресло, вытянул ноги под столом. Надо сообразить, куда же я попал. Практически опечатанное предприятие. Вот почему зам вызывал крушника. Понятно. Но территория! Я встал. Надо теперь самому, без сопровождающих лиц пройтись по обители. Прочувствовать. Пройтись и домой. Больше здесь сегодня делать нечего. Завтра с утра в контору, к заму. Пусть говорит то, что шеф не хотел мне говорить. А то, чего не захочет мне сказать зам, я узнаю и без него.
Я вышел из гостиницы и остановился напротив цветочной клумбы. О наличии в ней цветов можно было только догадываться. Когда-то они там были. Сейчас это пустырь.
— У нас есть садовник. Он будет завтра с утра, – нарисовался за моей спиной Славик.
Ясно, что мне не удастся пройтись в одиночестве по территории. Ну и ладно.
— Пусть он завтра с утра займется клумбой, – сказал я первое, что мне пришло в голову.
4.
На следующее утро я ровно в девять в кабинете у зама. Мы сидим втроем: я, зам и Виктор, начальник КРО. Зам держит речь:
— В лагере опечатаны все помещения.
— Ты мне будешь рассказывать, – перебивает его Виктор, – я же сам их и печатал.
— Витя, подожди! Создавайте комиссию, вскрывайте печати и делайте полную инвентаризацию. Кого тебе еще дать в помощь? – зам посмотрел на Виктора.
— Васю.
— Бери.
— Тогда я пойду, пока Вася никуда не слинял, – сказал Виктор и направился к двери.
— Возьмете автобус, – сказал Виктор, – ЛАЗ.
— А побольше у тебя нет ничего? – поинтересовался Виктор.
— Бери, а то и этого не дам.
— В лагерь вообще нужна машина, – вставил я свои пять копеек.
Зам мазнул по моему лицу взглядом. Но ничего не сказал. Нет, так нет. Мы люди военные. После паузы зам произнес:
— Осмотрелся вчера?
— Да.
— Ну и как?
— Я б взорвал.
Зам непонимающе уставился на меня.
— Через две недели, как сказал шеф, я не успею. Через три.
Зам кивнул:
— Ладно. Шеф распорядился, чтобы тебе дали все, что нужно. Открыть лагерь для детей в этом сезоне политический вопрос. Понятно?
— Ясно, – кивнул я. – Сегодня осмотрюсь более детально и завтра вам доложу.
Зам кивнул.
Автобус ЛАЗ это очень большая машина. Особенно для трех человек. Хочешь, ложись вдоль салона, хочешь поперек. Ехать далеко, через весь город. Тем более, что Виктор, оказывается, страдал с вечера неудовлетворенностью в организме.
— Виктор, я знаю одно место, – сказал Вася, невысокий плотного телосложения и сельской наружности, мужчина, он был в курсе характера недуга у своего шефа. – Там классное пиво.
— Правильной дорогой идете, товарищ, – живо откликнулся Виктор.
Пиво Виктор пил долго и с удовольствием. Так пьет человек, который проблуждал месяц по пустыне, без воды. Вася составил ему компанию. Я с водителем отказался. По глупости.
Вначале одиннадцатого мы приехали в лагерь. Садовник и в самом деле был на работе. Больше того, он сидел посреди клумбы и занимался ее реанимацией. Виктор посмотрел и сказал:
— Доктор сказал в морг, значит в морг.
Садовник выпрямился, посмотрел на Виктора и засмеялся:
— Ничего нет страшного. Через неделю все здесь зазеленеет. Вот только надо скосить траву на той половине, – это он уже адресовался ко мне.
Я остановился и приготовился слушать дальше.
— У меня есть один человек, – продолжал садовник, – он возьмется за эту работу. А чего вы удивляетесь там полтора гектара. Это надо косить.
— Ладно, – сказал я, – пусть приходит, поговорим.
— Все хотят заработать, – засмеялся Вася, когда мы отошли от садовника.
— Что характерно, – поддержал его Виктор.
Мы поднялись ко мне в номер и расположились в первой комнате. За то время, что я отсутствовал, в номере ничего не изменилось, кроме одной мелочи: справа от входа нарисовался невысокий холодильник марки "Снайге". Импортная техника. Мелочь, а приятно.
— И что же у нас в холодильнике? – поинтересовался Виктор.
— Пусто, – ответил я.
— Ты его, Витя, не ругай сильно, – защитил меня Вася, – он еще молодой руководитель, всего одни сутки.
И мы засмеялись. Потом ребята стали раскладывать на столе бумаги, а я пошел вниз. Надо приступать к реанимации обители. А с чего начинать?
Как всегда, с самого начала. Я спустился на первый этаж. Сегодня по комплексу дежурила Галина, знойная женщина, мечта тяжелоатлета. Настолько она была упруга и сексуальна. Я начинаю бояться этих дежурных по апрелю. Что значит бояться? Опасаться, это будет правильно. А чего опасаться? Обалдевать – вот так будет лучше.
— А Славик есть? – спросил я у Галины, чтобы как-то снять неловкость от того, что я развесил уши.
Она поняла мое состояние, улыбнулась, сверкнув огоньками в зеленых глазах и сказала:
— У себя.
Я пошел в кафе, чувствуя на спине ее изучающие глаза. Ну, уж нет. Это было бы последнее дело. Славик и в самом деле был у себя в кафе. Он сидел за столиком и читал.
— Что вы читаете, – поинтересовался я.
Провинциальное любопытство – это в крови у начальников.
— Диоген Лаэртский.
Я непонимающе уставился на Славика.
— А вы, что, не читали? – с наигранным удивлением спросил он у меня.
— Читал, я не ожидал...
Славик с таким интересом посмотрел на меня, что я не решился закончить фразу: я не ожидал, что ты ее будешь читать. Это было бы неприлично. И потом, почему Славик не может читать Диогена Лаэртского? Ну, в самом деле! Поэтому я решил перевести разговор на более простую почву.
— Я хотел бы посмотреть столовую.
— А, пожалуйста, – вздохнул, и вроде бы даже с облегчением, Славик.
Он зашел за барную стойку, снял с гвоздика связку ключей и пошел к выходу из кафе. Я за ним. Мы пересекли двор по направлению к одноэтажному зданию столовой. Подняли по крылечку в три ступеньки. Двери в столовую были опечатаны бумажкой. Славик потянулся ее сорвать
— Не надо, – сказал я, –лучше позовем наших ревизоров.
— Зачем? – удивился Славик. – Это же я сам и опечатывал.
— Лучше пусть они увидят, будет меньше вони.
Я сходил, не поленился, на второй этаж. Со мной пошел Виктор, как главный.
— Вскрывай, – сказал он, как заправский хирург говорит своему ассистенту во время операции.
Славик вскрыл, и мы вошли помещение столовой. Разброд и шатание, развал и разруха. Грязь по колено. Что еще? Да, все подряд. Это только в обеденном зале.
— Здесь нужен косметический ремонтик, – задумчиво сказал Виктор, оглядывая помещение скептическим взглядом профессионала.
— Надо, – согласился Славик, – но кто, а главное, когда это будет делаться?
— Когда? – переспросил я. – Сейчас.
— Коля-прораб сделает, – продолжил мою мысль Виктор.
— Да, – засмеялся Славик, – Коля-прораб вам наделает.
— И ничего страшного, – сказал Виктор и тоже засмеялся.
Видимо они что-то знают, чего я еще не знаю.
— Это еще не все, – сказал Славик, когда закончился дружный веселый смех, – пошли на кухню.
А что на кухне? Грязные ржавые котлы, прогорелые электроплиты, замусоренные полы и стены покрыты мраком грязи.
— Ничего страшного, – сказал Виктор таким тоном, словно он был начальником лагеря, а не я. – Это все отмоется. А вот плиты надо ремонтировать.
Славик посмотрел на меня и улыбнулся. Я сделал вид, что не заметил. А что еще я мог сделать? Да, и нужно ли было что-то делать?
Когда мы вышли из столовой и Виктор ушел к себе на второй этаж писать бумаги, я спросил Славика:
— У тебя есть кто-то, кто сможет отремонтировать плиты?
— Конечно. Он завтра будет у вас. Во сколько?
— Ну, раньше десяти утра мы сюда вряд ли доберемся. Пусть приходит к десяти.
Подошло время обеда. Из открытого окна моего номера высунулась физиономия Виктора, и он позвал меня:
— А ну, поднимись на ковер!
Я поднялся. Только где он здесь увидел ковер?
— Когда-то здесь, да, будет ковер, – не мог я не заметить ему в ответ.
— Не отвлекайся, – махнул на меня рукой Виктор, – сейчас будем обедать.
— У меня ничего с собой нет, – поторопился я.
— Если бы мы на тебя надеялись, давно бы с голоду умерли, – засмеялся Вася.
— А ты не отвлекайся и режь колбасу.
—А я режу.
— И хлеб не забудь.
— Вот, что значит начальник, – засмеялся Вася, показывая рукой на Виктора.
— А это откуда? – удивился я, когда Виктор из холодильника достал бутылку водки.
Бутылка лежала в морозилке, поэтому покрылась налетом льда и снега так, что совсем скрылась от глаз поверхность стекла.
— От верблюда, – очень остроумно ответил Виктор.
— Очень остроумно, – сказал я.
— Вася сбегал, пока вы там топтались в кухне, – засмеялся Виктор.
Ну, мы и пообедали, после чего никакой речи о работе даже и идти не могло. И мы поехали домой, чему был несказанно рад водитель автобуса.
5.
Зоя была высокого, почти баскетбольного роста, стройная и худая; Галина  нормального роста. но плотно сбитая и упругая. А сегодня на дежурстве была Валя, невысокого роста худенькая блондинка. Кто их подбирал? На любой вкус? Наверно так. Хорошее здесь было заведение. Для отдыха трудящихся.
С утра я побывал у зама, получил добро на все ремонты и сенокос. И даже решил вопрос косметического ремонта помещений.
— Коля-прораб сделает, – сказал зам.
— Коля-прораб сделает, – эхом повторил я.
— И ты то же самое, – сказал зам, подозрительно посмотрев на меня.
— А мне что. Главное, чтобы сделал.
— Правильно, – кивнул зам, – главное, чтобы сделал. И сделает, иначе шеф из него сделает. Ремонт.
В обитель мы опять приехали на ЛАЗе. Кому как, а лично мне нравится. Машина большая и красивая. Если им подходит, почему мне не должно подходить? Едет медленно и плавно. Знает, где нужно останавливаться, чтобы Виктор поправился после вчерашнего.
— А что было вчера? – нетактично поинтересовался я, когда автобус остановился на точке дозаправки в пути.
— То же, что и позавчера, – еще более нетактично ответил Вася вместо Виктора.
Виктор осуждающе посмотрел на Васю и сказал:
— Ну не мог же я отказать Директору.
— Директору, – переспросил Вася, – конечно не мог.
— А who is Директор? – не назойливо поинтересовался я.
— Мой сосед, – сказал Виктор, а Вася только улыбнулся, из чего я заключил, что не все так просто.
Вася правильно меня понял, потому что после паузы сказал:
— У тебя еще будет возможность познакомиться с Директором.
А в это время Виктор с наслаждением пил “Оболонь премиум”. На фигню мы не размениваемся.
С сегодняшнего дня ревизоры приступили к переписи имущества и оборудования, которое находилось на территории. Они взяли в помощницы кладовщицу Зину, ничем не примечательную крашеную молодую блондинку средних лет пожилого возраста. И пошли с ней на склад. А я занялся хозяйственными делами. И занимался ими до обеда. А в обед все повторилось в точности, как вчера. Только на бутылку уже они раскрутили меня. Это важная деталь, говорит о многом.
Таким образом, потянулись серые трудовые будни. Я договорился с каким-то проходимцем, что он скосит ковыль за умеренную плату со всей территории обители. Потом встретился с халтурщиком по поводу ремонта электроплит в столовой и с холодильщиком по поводу заправки холодильных камер фреоном. В общем, работал, как пчелка. Ближе к обеду в обитель приехал Коля-прораб. На его лице было просто написано каллиграфическим почерком: он, да, сделает все вовремя. Такое простое лицо прораба. Смотришь на такое лицо, и никак не можешь понять: где же он здесь и что именно приписал?
Коля осмотрел внимательно не только столовую, но и здание спального корпуса номер один, покачал головой, сказал, что на все они дают слишком мало. Мы со Славиком так и не поняли чего: денег или времени. И решили, что ему мало и того, и другого, а особенно первого.
— Ну, это нормально, – сказал Славик, – денег всегда мало, сколько бы их не было.
Коля осуждающе посмотрел на Славика и философски заметил:
— Конечно, не тебе же строить.
— И, слава Богу, что не мне, – засмеялся в ответ Славик.
Назавтра я с утра поехал в обком профсоюзов, потому что формально им подчинялся лагерь, и они определяли открывать его или не открывать. А ребята на большом и красивом автобусе поехали в обитель без меня. Я должен был добираться своим ходом в обитель после посещения обкома профсоюза.
— Она такая стерва! – сказал зам, характеризуя ту, к которой мне надлежало явиться.
В его устах это определение прозвучало высшей похвалой. Оно и верно, других в обком не брали. И правильно делали. Другим там не место.
Кабинет Ядвиги я нашел сразу по профессиональному описанию зама. Большая приемная в партийном стиле. Интересно, а какой еще стиль здесь должен иметь место быть? Направо и налево двери в кабинеты. Мне направо, так было сказано в инструкции по посещению. Я постучал и вошел.
В большой комнате, в дальнем от двери углу по диагонали за большим столом, заваленном бумагами, типа как у меня много работы!, сидела женщина со следами былой привлекательности на лице и в фигуре.
Я подошел поближе и представился:
— Я начальник пионерского лагеря.
— Садитесь, – сказала Ядвига, указывая на стул.
— Чтобы не забыть, – сказал я, доставая из сумки выданную мне для смазки отношений бутылку "Метаксы", и передаю ее Ядвиге.
— Вот хорошо, – сказала Ядвига, – а то я не знала с чем сегодня идти на день рождения.
Такая простота мне понравилась. Значит, и все остальные дела мы решим так же просто. Так все и произошло. Она просто и доходчиво все рассказала. Куда, кому, у кого, как и зачем. И, напоследок добавила:
— А если какой-то бумажки у вас не будет хватать, не волнуйтесь. Мы все решим.
И я поехал на работу, то есть в обитель. Сегодня дежурит четвертая. И точно, совсем другая. Во-первых, Таня. Во-вторых, наглые глаза, скуластое лицо одесситки, склонная к полноте фигура и очень раскованная речь.
— Вы не смотрите, – сказал мне Славик, когда увидел, что я ее рассматриваю, – Таня, если что не по ней, и по морде может дать.
Он так сказал, что я ему поверил. А может он говорит со знанием дела?
Коля-прораб с утра завез в обитель материалы и маляров, и они уже вовсю шуровали в первом спальном корпусе. Человек с косой практически скосил половину площади.
— А я еще вчера вечером начал, – сказал он мне, – и сегодня с пяти утра работаю.
Вот, что такое наличные деньги. Как они поднимают трудовой энтузиазм у народа.
Таким образом, все у меня идет нормально. Контора пишет, Коля рисует, а Славик ехидничает. Процесс идет. И, как всегда, в одно и то же время, обед. У меня в номере.
— Ничего, – успокаиваю я Виктора, – вот запустим кухню в столовой, тогда я отыграюсь за все. Дам команду, чтобы никого голодным из обители не выпускали.
— Посмотрим, – скептически улыбается Виктор. – А вообще-то с тебя сегодня бутылка.
Я непонимающе смотрю на него.
— Зам дал команду, чтобы тебе с завтрашнего дня выделили автомобиль, учитывая удаленность объекта и его важность для нашего предприятия.
— "Волгу" - переспрашиваю я.
— "Мерседес", – смеется Вася.
— "Таврию", – говорит Виктор.
— А что, – улыбается Вася, – ничего страшного, национальный автомобиль.
На следующе утро я, как всегда, у зама в кабинете. Надо же доложить, как прошли переговоры с Ядвигой.
— Правда же она стерва, – говорит зам.
— Правда, – киваю я. – Бутылку взяла и все сделала, как надо.
— А ты боялся. Я же тебе сказал, все будет нормально, – помолчал и добавил безо всякой связи с предыдущим, – тебе шеф выделил машину. "Таврия", номер 55-40.
Я сделал вид, что слышу впервые и рассыпался в благодарностях. Он выслушал все с ехидной улыбкой и сказал:
— Начальник лагеря должен жить в обители.
— А семья?
— Такой порядок. Иди и подумай.
Я пошел, не думая. Зачем? Чему быть, того не обминуть.
Белая "Таврия", номер 55-40. Во дворе конторы я нашел ее сразу. Тем более, что у машины меня уже ожидали Виктор и Вася. Завидя меня выходящим во двор, они начали упаковываться в национальный автомобиль. Отодвинули переднее сиденье и пытались по очереди втиснуться в салон на заднее сиденье. Это было не так просто при их габаритах и конструктивных особенностях машины. Я запротестовал:
– Виктор, садитесь вперед, вам там будет неудобно!
— Неправильно ты говоришь, – ответил вместо Виктора Вася,– переднее место в автомобиле святое. Это место начальника. А начальник у нас ты.
 Они с большими трудностями упаковались на задний диван. Ничего. Я подождал. Потом сел на свое законное святое место рядом с водителем.
За рулем бригантины сидел какой-то голодранец. Он внимательно посмотрел на меня и сказал:
— Шура, – вот так мы и познакомились.
— Поехали, Шура, на объект, – сказал я.
— А ты дорогу знаешь, Шура? – поинтересовался Виктор.
— Кажется.
— Кажется, или знаешь?
— Кажется, знаю, – после паузы сказал Шура. – Я там рядом живу.
— Тогда ты должен знать, где там, рядом, есть хорошее пиво, – сразу взял быка за рога Виктор.
Палило человека с вечера, что же тут поделать.
— Знаю, – сказал Шура.
Шура не обманул, он и в самом деле знал место, где есть хорошее пиво. По крайней мере, так сказал Виктор. А он в этих вопросах – профессионал. Виктор и Вася с наслаждением тянули из бокала пиво, а Шура рассуждал, что сейчас хорошего пива не найти, потому что не осталось людей, которые умеют его правильно варить.
— Сколько тебе лет? – поинтересовался Вася в перерывах между глотками.
— Двадцать пять.
— А я думал сто двадцать пять, – хмыкнул Виктор.
— Я уже армию отслужил, – обиделся Шура.
— Это понятно, – сказал я, – но ты рассуждаешь, как человек, который прожил, пожил и увидел.
— У меня дядька работает на пивзаводе. Он нам рассказывал, что у них в этом году дрожжи не получились, как надо. Поэтому и пива хорошего не будет, – сказал Шура.
За разговорами Виктор с Васей допили пиво, и мы поехали на работу. На территорию обители мы въехали с шиком. Сначала Шура огласил окрестности автомобильным клаксоном, потом накричал на привратника, чтобы тот быстрее реагировал, когда он приезжает, потом мы с шумом вкатили на территорию. И Шура с шиком, с пробуксовкой, развернулся у центрального входа в первый спальный корпус.
— Не жалеешь ты резину, – вздохнул Вася, с трудом вытискивая свое сельское плотное потное тело из маленького салона "Таврии".
— А зачем? Государственная, – ответил Шурик.
— Не правильно отвечаешь, – сказал Виктор.
Шурик вопросительно посмотрел на меня.
— Не правильно отвечаешь, – эхом повторил я вслед за Виктором.
Шурик тяжко вздохнул и сказал:
— Виноват, исправлюсь.
— Правильно отвечаешь, – улыбнулся Вася, который уже выбрался из капкана салона "Таврии".
Мы дружно с Виктором кивнули.
— Отдыхай пока, – сказал я Шуре, и мы втроем пошли на второй этаж в штаб-квартиру.
Пора начинать новый рабочий день, как банально это ни звучит. Пока ребята приводят в порядок бумаги на столе, я привожу в порядок мысли. Получается, что они у меня есть, Только этих мыслей слишком много. Это мешает сосредоточиться, Легче, когда мыслей мало, а еще лучше, когда их вовсе нет. Нет и заботы.
Надо собирать документы для открытия лагеря. Надо идти в соседний лагерь, знакомиться с тамошним начальником и просить ее выручить меня, новичка. Говорят, это помогает. И я спустился со второго этажа и направился к выходу из лагеря. Перешел через автостраду, пусть меня простит эта тропинка за такое пышное имя, и  вошел в ворота детского лагеря напротив. Прошел по территории в поисках места обитания директора лагеря. Нашел, в небольшом домике в двух чистеньких комнатках обитала холеная загорелая женщина – директриса. Еще бы она плохо выглядела! Работать на курорте. Может, к концу смены и я буду как огурчик?
В двух словах я объяснил Татьяне, что мне надо. Третьего слова не потребовалось, это оказалось обычной практикой. Такое количество документов собрать одному человеку не под силу. Поэтому, чтобы сдавать лагеря комиссии, бытует практика: один делает одни документы, другой – другие. Потом люди меняются ими между собой. Комиссия одна, а лагерей много. Теперь и меня приняли в это сообщество. Татьяна тут же вынула из ящика стола документы по приемке ее лагеря, нашла нужные справки и протянула мне:
— Сдашь, вернешь, – сказала она.
Вот так. У меня теперь есть документы, чтобы я мог предъявить их комиссии. Не все, конечно, но кое-что. И это не плохо. Одна треть документов есть. И я довольный пошел домой, в смысле, на работу. Сексуальная Татьяна мне очень помогла.
Когда я пришел, меня ожидал человек по ремонту кухни. Рядом с ним стоял Славик.
— Я ему все показал, – сказал Славик, когда я к ним подошел.
Мне осталось только договориться о цене. Я договорился. Парень ушел. Перед этим пообещал, что все будет готово через три дня. Меня это устраивало. Славика тоже. И я решил пройтись по территории, посмотреть, в каком она состоянии. Тем более контингент увидит, начальник работает, то есть ходит по территории. Это всегда вдохновляет на трудовые подвиги. Начальство в это свято верит.
Я прошел через первую половину территории, завернул за первый спальный корпус и вышел на территорию, ранее заросшую бурьяном и травой. Все было скошено. Около меня незаметно оказался Славик.
— А не хотите ли спуститься к морю?  – спросил он.
Я непонимающе посмотрел на него.
— Уже пора и это увидеть, – сказал Славик.
Я согласно кивнул, и мы пошли к забору, нашли в нем калитку. И вышли на крутой обрыв. Обрыв, а под обрывом море. К морю ведет узкая извилистая тропинка. Она крутая и очень неухоженная. Мы по ней стали спускаться вниз. То бегом, то шагом. Пока не достигли берега. Морской берег был первозданно дик. То есть камни на пляже, или на том, что можно было обозначить, как пляж.
— Здесь дно тоже все в камнях. Купаться надо осторожно, – сказал Славик.
Так рисуют берег Черного моря на картинах девятнадцатого века. Никакой современной цивилизации, только дикая природа. И ты, и море. Я даже не мог себе представить, что такие места еще есть на побережье Одессы. И прозрачная, девственно чистая морская вода. Ради этого можно купаться и среди камней.
6.
Примерно, через неделю у нас были отремонтированы плиты, скошен бурьян на территории и как-то не очень стильно, но отремонтирована столовая. При этом, во время ремонта был спионерен аппарат по дистилляции воды, в простонародье называемый дистиллятором. Но у меня солидная контора, в ней есть охрана, круглосуточно бдящая территорию лагеря. Я иду к охраннику. Это, в данный момент, невысокий плотный мужчина, бывший вертолетчик. Это не то же самое, что летчик. Это совсем другое. Его зовут Витя. Он все мне про вертолеты и про себя рассказал в первый же раз. И с отчаянием много пьющего, который бросает внезапно пить, рассказал, как он бросил летать на вертолетах.
— Я подошел к вертолету, бросил фуражку на взлетную полосу и сказал пилоту: езжай! Он мне: ты что, Витя! А я ему: езжай! И он переехал мою фуражку. У нас такой обычай, когда вертолетчик уходит, надо переехать его фуражку.
Я подошел к Вите и спросил:
— Ничего не знаете про дистиллятор?
— Почему не знаю. Знаю. Его Коля – прораб позавчера вывез с территории.
— А почему вы выпустили?
— Так он сказал, что вы в курсе.
— Ну, хорошо. Только впредь, о том, что я в курсе, я буду говорить вам сам.
— Слушаюсь, пан начальник, – шутливо, но в меру, вытянулся Витя.
Ну, я с Колей – прорабом я разберусь! Я был наивный, если я так подумал. Но у каждого свои недостатки. У начальников – наивность, у прорабов – воровитость.
Я дождался Колю – прораба. Он приехал проверять работу своих орлов, иначе их назвать нельзя. И я застукал его на втором этаже первого спального корпуса, где они малярили, типа, освежали помещение для приема детей. Коля стоял и вдумчиво руководил бригадой маляров, которая состояла из двух немолодых женщин. Он им втирал, как надо правильно накладывать краску на потолок. А у них просилось послать его подальше, но субординация не позволяла. И тут подошел я.
— Мы все успеем в срок, – тут же отреагировал на мое появление Коля.
— Я и не сомневаюсь, иначе шеф тебе оторвет яйца.
Коля что-то невразумительно пробурчал в ответ. Что-то вроде того: они мне и так самому не нужны. Но я же не за этим к нему подошел.
— Ты зачем спионерил дистиллятор?
Коля замялся, задумчиво посмотрел на меня, помолчал и сказал:
— Ты уже обедал?
— Нет еще.
— Ну, так поехали, пообедаем.
И мы сели в его машину и поехали. Тут недалеко от лагеря, метрах в семистах, было одно заведение, ресторан, не ресторан, кафе не кафе. Но
очень приятного вида. Перестроенное из бывшего склада стеклотары. Его держала одесская мафия. А прикрывали очень солидные люди. Нет, не правильно, не прикрывали, а разрешали работать. Вот так будет полит корректно. Сюда меня и привез Коля, извиняться неизвестно за что, потому что от обвинения в вывозе с территории обители дистиллятора он наотрез отказался.
Коля заказал под тихую назойливую музыку: лангет с жареной картошкой, овощное ассорти, по сто пятьдесят коньяку, – для снятия стресса, как он сказал. А я так подумал, что он имел в виду извинение – выкуп за содеянное. И решил не заострять. Тем более, что коньяк был почти приличный, лангет почти прожаренный, картошка и вовсе прекрасная. Под коньяк. На том и сошлись.
7.
А Витя с Васей продолжали свою крушную работу. В обители оказалось много чего опечатанного. И прежде, чем начинать смену в лагере, все это они хотели описать и заактировать, да простят мне этот жаргон ревизоров и воров. И они постоянно тащили меня за собой.
— Ты, как начальник, должен все знать, – говорил Витя, устами Васи.
И чего мы только в этих опечатанных комнатах ни находили. Атомную бомбу не нашли, не нашли ядерный реактор, ракету “Томагавк” не нашли. А так всего остального по мелочам – навалом. Оконные блоки, двери с коробкой, заготовленный лес на распил, распиленный на доски, шпунтованные доски, простите за назойливость. Инструмент на все вкусы и случаи жизни. Но он, инструмент, если быть честным до конца, сильно поубавился в количестве после нашей проверки. Усушка, утруска.
— Что же здесь было до того, как меня в это макнули, – не сдержался я в обед, после второй рюмки водки.
Вася задумчиво посмотрел на Витю, Витя на Васю, они тяжело и
почти одновременно вздохнули.
— Тайна?
— Да, нет, не тайна, – сказал Вася, – секрет.
— Володька здесь решил бордель построить, – сказал после паузы Виктор, – ты же видишь, какие здесь дежурные.
— На любой вкус, – согласился я.
— Вот. А когда шеф это просек, он испугался. И выгнал Володьку, а потом позвал тебя.
— Чтобы ты сделал из говна пулю, – закончил Вася мысль своего шефа.
— А, вот для чего здесь сделана зеркальная комната, – проявил я чудеса сообразительности.
— Ты ее не трогай, – сказал Витя, – сохрани для потомства. Вася, наливай.
И Вася налил, а мы выпили, закусили, и еще раз выпили. На свежем воздухе водка шла за милую душу, и ни в одном глазу. И совершенно не мешала процессу, который кто-то, за глаза, называет работой. А мы и не возражаем. Пусть называют, как хотят, главное, что нам это нравится.
Наверное, сильно было нужно шефу запустить этот детский лагерь, потому что Коля прораб работал как никогда в жизни. Я не имею в виду качество. Качество или оно есть, или его нет. У Коли-прораба качества не было. Он работал быстро. И примерно к концу второй недели его работы на нашей территории были проведены косметические ремонты столовой и первого спального корпуса. Второй спальный корпус, который прилегал к гостинице, решили не трогать пока.
— На следующий год отремонтируем, – сказал зам. – Ты там посчитай, сколько детей сможет принять первый корпус, нам пора уже путевки продавать.
Я теперь был настоящий начальник – меня возил персональный автомобиль. Ну и что же, что “Таврия”. Не суть. Четыре колеса, крыша и персональный Шурик позволяли чувствовать себя начальником. Шурик исправно приезжал за мной на поселок Котовского и вез из дома в лагерь. Дорога, по его настоянию, пролегала по окружной дороге. Он тащился! У этого монстра национального автомобилестроения какой-то неосторожный инженер-конструктор предусмотрел пятиступенчатую коробку передач. И Шурик тащился от такого подарка судьбы. Поэтому предпочитал ехать на
Дачу Ковалевского по окружной дороге. Можно же врубить пятую и оторватьтся по полной. Я ему не мешал. Что-то говорить под руку этому гонщику – себе дороже. Я просто прислонялся головой к боковой стойке и закрывал глаза. Если что, так проще. А у каждого свои недостатки. Этот еще не из самых неприятных. Вот так Шурик меня и доставил в лагерь. Потом я его отправил за Витей с Васей, им же надо продолжать описывать и актировать. И позвал Славика.
— Пошли, посмотрим, сколько мы сможем принять народу в первом корпусе. Уже хотят путевки продавать.
Славик ухмыльнулся, но смолчал. Мы вошли в здание.
— На первом этаже мы вряд ли найдем комнаты под палаты для детей, – сказал Славик. – Тут библиотека, медпункт, изолятор, и вообще комнаты с этим хламом, который вы описываете. Его никто не будет отсюда вывозить. По крайней мере, сейчас.
Я мысленно согласился со Славиком, и мы пошли на второй этаж. Полы покрашены, стены, покрашены, потолки сияют белизной.
— Это ненадолго, – съязвил Славик. – Работа Коли-прораба не отличается качеством.
Я снова мысленно с ним согласился.
После тщательных подсчетов, мы насчитали семьдесят койко-мест.
— Не мало?– я вопросительно посмотрел на Славика.
— Достаточно, пусть радуются, что хоть столько.
Я пошел в гостиницу, где стол телефон и позвонил заму, сказал, что мы насчитали семьдесят мест.
— Нормально, – отреагировал зам. – На первый раз больше и не нужно. Можешь готовить документы для сдачи лагеря комиссии и набирать персонал.
— Кого? – переспросил я.
— Персонал, воспитателей, врача, поваров. Ты детей кормить собираешься?
Я обалдело уставился на пустую стенку дежурки.
— Вам плохо? – поинтересовалась Галина.
— Очень.
— Корвалол?
— Штат, – ответил я.
Галина непонимающе посмотрела на Славика.
— Все нормально, – сказал ей Славик. Повернулся ко мне и продолжил, – пошли, я вам все объясню.
Мы вышли на крылечко гостиницы. На крылечке стояли два древних продавленных чужими задами кресла. Мы в них сели и Славик сказал:
— По поводу штата, вам не надо ничего делать. Вы просто выберите себе в первом корпусе кабинет и сядьте там. И все.
— Что все?
— Сами вас найдут.
— Кто найдет.
— Воспитатели, врачи, вам нужно будет только выбирать.
Я подумал: а у меня есть альтернатива предложенному? Какая разница, пойду, посижу. Все равно пока не знаю где, кого и как искать. Посижу, подумаю, может, что-нибудь придумаю, может кто-нибудь придет.
— А повара?
— Это мой вопрос как завхоза, – сказал Славик. – В Березовке есть профтехучилище поваров. Мы им позвоним, они вместо практики пришлют нам группу ребят с руководителем. Мы их разобьем на две смены, одной будет руководить их преподаватель, а второго повара я найду здесь. За это не переживайте.
Я помолчал, переваривая сказанное, посмотрел вдаль, на водонапорную башню и сказал:
— Я сяду в библиотеке.
И пошел садиться в библиотеку.
8.
Я сидел в библиотеке и думал, что завтра с утра нужно ехать к Ядвиге в Облсовпроф, обговорить процедуру сдачи-приемки лагеря. Перед
этим зайти к заму и с ним согласовать нюансы, если эти нюансы его интересуют. В это время открылась дверь и в библиотеку вошла женщина. Невысокого роста, плотная, с черными красивыми волосами. Женщина внимательно посмотрела на меня и сказала:
— Прошел слух, что вы открываетесь.
— Да? Уже прошел слух?
— Здесь, как в деревне, все про все знают.
— Открываемся.
— Вам врач не нужен?
— А вы врач?
Женщина подошла и села напротив меня на стул, поняв, что не дождется приглашения сесть.
— Меня зовут Вера Петровна, – сказала она, – я работаю директором пансионата завода. А в сезон подрабатываю врачом в детских лагерях. Так вы берете меня на работу?
— Беру, – сказал я, потому что первое впечатление и внутренний голос проголосовали одновременно “за”.
И рассмеялся.
— Что веселого? – поинтересовалась Вера Петровна.
— Да нет, мне Славик сказал, что набирать штат лагеря очень просто, нужно сесть в кабинете и ждать. Вот я сел и жду. Входите вы. И у нас уже есть врач. Теперь еще немного посижу, и может быть придут воспитатели.
— Так вам еще и воспитатели нужны?
— Нужны.
— А знаете, моя дочь могла бы у вас поработать воспитателем. Она всегда со мной работает.
— Почему нет.
— А сколько детей вы планируете принять?
— Семьдесят. Это сколько нужно воспитателей? На два отряда – четыре.
— Да, ради Бога, зачем столько. Я вам предлагаю свою дочь и ее ухажера. Они вдвоем вполне справятся. Тем более, что я им буду помогать.
Этот доктор, наверное, ворожея какая-то. Она меня уговорила. И на дочку, и на ее ухажера. И как оказалось впоследствии, я не прогадал. Но не будем забегать вперед.
В момент, когда я почти на все согласился, в библиотеку вошел Славик. Я его познакомил с Верой Петровной.
— Это наш доктор, а это наш завхоз и зав столовой. Идем, посмотрим то, что отведено под медпункт.
Мы вышли из библиотеки, прошли в другое крыло первого этажа. Оно практически все было предназначено для медпункта. Вера Петровна все осмотрела, габаритами осталась довольна.
— А медикаменты и инструмент надо будет покупать, – сказала она.
— Конечно, – согласился я. – Завтра утром поеду в управление, решу этот вопрос.
— Завтра я приведу воспитателей, – сказала Вера Петровна и, попрощавшись, ушла.
Славик задумчиво посмотрел на меня и сказал:
— Давайте распределим обязанности.
— Давайте.
— Вы решаете все вопросы поселения, я решаю все вопросы кормежки. Если к вам будут обращаться разные отдыхающие, вы с ними договариваетесь о проживании и отправляете ко мне, я с ними договариваюсь о пропитании.
— Согласен.
— Теперь, после сдачи лагеря к нам зачастят разные комиссии с разными проверками. Вы их тоже отправляйте ко мне. Невзирая на то, что они хотят проверить. Просто скажите им: у меня есть заместитель, он щас все вам покажет. А я знаю, что с ними делать.
Это было очень дальновидное соглашение, которое позволило поднять мое и без того высокое состояние блага еще выше. Но не будем забегать вперед.
На следующее утро я поехал к Ядвиге. Пришло время решать. Отдав положенную по протоколу бутылку коньяка, я приступил к делу.
— Мы созрели, чтобы открываться, – сказал я Ядвиге.
— Прекрасно, назначаем комиссию на послезавтра. Я соберу членов комиссии, и мы приедем к вам часам к одиннадцати. Нормально? Документы готовы?
— Ну, более-менее.
— Так более или менее? – засмеялась Ядвига.
— Посмотрим при приемке.
— Не волнуйся, все будет нормально, успокоила меня Ядвига.
И я поехал в лагерь, предварительно завернув в управление и рассказав заму о том, что на послезавтра назначена комиссия по сдаче лагеря.
— Сам справишься, – сказал зам. – Я к тебе не поеду.
Сам так сам, еще лучше.
Когда я приехал в лагерь, на кухне что-то происходило. Пошел посмотреть. Славик принимал поваров, объяснял и стращал.
— Воровать нельзя, кушать можно, смена начинается в шесть утра, заканчивается уборкой кухни после ужина. Жить будете в финском домике на заднем дворе возле забора. Если что-то не так: чемодан – вокзал – Березовка. Один шеф-повар ваша преподавательница, второго мы сегодня примем на работу. Продукты я выдаю утром на весь день, излишки вечером вы сдаете мне.
Я улыбнулся. Славик посмотрел на меня и ничего не сказал. Он сказал потом, когда отвел петеушников на постой в финский домик.
— Конечно, я все понимаю, но сказать должен.
— А кто же второй шеф-повар?
— А вон он идет, – и Славик показал на мужчину в синих шортах, загорелого по последней курортной моде. – Его зовут Владимир, он очень известный в узких кругах гитарист. Играет на акустической гитаре, в своих кругах корифей. И очень хороший повар, а главное – честный до глупости.
Владимир подошел к нам. Славик его мне представил и сказал:
— Заступай на трудовую вахту.
— Где вы хотите жить? – вдруг без всякой связи с предыдущим спросил я Владимира.
— Я бы хотел так поселиться, чтобы моя игра на гитаре не мешала остальным отдыхающим отдыхать, – сказал Владимир.
— Не вопрос, есть вот второй спальный корпус, посмотрите там себе комнату. Он заселяться не будет.
— Можно прямо сейчас?
— Конечно, подберете комнату, мы ее укомплектуем мебелью, – сказал я и Владимир пошел в сторону второго спального корпуса.
Я посмотрел на Славика, он загадочно улыбался.
— А лез такой загадочный, – сказал я, – а слез такой задумчивый.
— Играть он будет, гостей он там будет принимать.
— Ну и что, пусть принимает.
— Так это смотря каких, – загадочно продолжил Славик.
— Каких таких?
— Он голубой. Да, вы не пугайтесь, на детях это не отразится. Он и в самом деле очень хороший и очень честный повар.
Я недоверчиво посмотрел на Славика.
— Все нормально, он их будет принимать по ночам и так, чтобы никто ничего не увидел. Он поэтому и попросил у вас удаленное место для поселения.
Гитарист. Но это дела Славика. Пусть сам и разбирается. У меня, что, своих забот мало? И я пошел заниматься своими заботами. А именно, знакомиться с воспитателями. Вся троица сидела в медпункте у Веры Петровны. Дочка, дама лет двадцати, достаточно больших размеров, как для ее кавалера. Черт с младенцем, нет? Не совсем, но что-то в этом есть. Они мило беседовали, а как иначе скажешь? Если, когда я вошел, у них шел веселый разговор. Разговор сразу задохнулся, как только я вошел в кабинет врача.
— Я к вам на прием, – неудачно пошутил я.
— Да ладно вам, – спасла ситуацию Вера Петровна. – Вот эти молодые люди желают поработать в нашем лагере воспитателями, – и Вера Петровна показала рукой на молодежь.
Молодежь с интересом уставилась на меня. Изучают.
— Будет семьдесят человек, это два отряда, – чтобы не молчать сказал я. – Вера Петровна сказала, вам это по плечу.
— По плечам, – поправила меня дочка. Сработаемся. – Лена, – представилась она, – а это Сергей, – Лена показала рукой на своего пока еще не мужа.
— Сработаемся? — вдруг без всякой связи с предыдущим, сказал я.
Настала пауза. Обдумывают, что я имею в виду. Да, ничего я в виду не имею. Я пока не имею воспитателей, а хочу, чтобы они у нас были.
— Сработаемся, – опять спасла ситуацию Вера Петровна.
Я кивнул. Я понял, как мы будем работать, и мою авантюристическую натуру это устроило.
— Устраивает, будем оформляться, – сказал я. – Послезавтра у нас приемка.
Фраза была брошена в пространство, и была услышана.
— Какие документы надо готовить, – спросила Вера Петровна.
— По медицине у вас все есть?
— А у меня от прошлого лагеря осталось, от первой смены.
— Ну, а остальные вроде бы тоже в порядке. Что сами изготовили, что люди дали поносить, – сказал я. – Не принять у нас лагерь они не могут. Это медицинский факт, и политический вопрос.
Вера Петровна согласно кивнула головой:
— В крайнем случае, примут с недоделками. Мы это переживем.
— Где будут жить воспитатели? – спросил я.
— На втором этаже, вместе с детьми.
— На одной кровати? – съехидничал я.
— И даже в разных комнатах, – не поддалась Лена.
9.
Вот и наступило послезавтра. Судный день, если вам так будет угодно. Примерно в одиннадцать часов с копейками к лагерю подрулила комиссия по приемке. Во главе – Ядвига. В составе и пожарник, и санстанция, и еще кто-то непонятный, но очень важный. В общем, малый джентльменский набор проверяющих. Они вальяжно остановились возле реанимированной клумбы. Клумба благоухала цветами, названий которых я не знал. Не ботаник, слава Богу. Но было красиво.
— Где разместить комиссию для работы с документами? – сказала Ядвига, как рулевой этого обоза.
— Давайте пройдем в библиотеку, – сказал я и пошел вперед, показывать дорогу.
Комиссия разместилась в библиотеке. Я выложил на стол все документы, которые у меня были, которые удалось достать, и которые я считал за документы. Комиссионеры стали внимательно листать папки с бумагами, периодически переглядываясь. Эта процедура заняла у них около часа. То есть, смотрели, не халтурили. Потом самый вальяжный, непонятный, но очень важный сказал:
— Ну что, осмотрим территорию?
Тут мне пришлось поработать сусаниным. И именно с маленькой буквы “с”. Хотя и сам Сусанин никого и никуда не водил – установлено. Но прижилось. Не будем нарушать традиция. Нам сейчас не до того. Нам хоть как сдать лагерь этим монстрам приемки детских объектов.
И мы пошли. Сначала туда, где спортивные площадки, беседки для отдыха, летний кинотеатр и вид на море из-за забора. По правую руку, если смотреть на забор и на море, два финских домика для размещения персонала.
Потом пошли в первый спальный корпус, зашли в медпункт, там сидела Вера Петровна, вся в белом халате, очень профессиональная, источающая здравоохранение каждой фиброй своей души. Она показала комиссии документацию, стеклянный шкаф с инструментами и медикаментами на все случаи лагерной жизни. Показала изолятор временного содержания, если вдруг что, где, когда.
Поднялись на второй, жилой, этаж. Обошли по порядку все палаты.
— На сколько человек рассчитана смена? – спросил вальяжный, очень важный.
— На семьдесят, – услужливо ответил я, как ответственный.
— Размещение продумали?
— Размещение продумали.
— Хорошо, – сказал вальяжный, очень важный, – пошли посмотрим пищеблок.
Мы неторопясь спустились во двор и прошли на кухню со служебного хода. Там копошилась Березовская бригада под управлением училки и идейным руководством Славика. Плиты сияли желанием варить и жарить, полы – чистотой, стены и потолки излучали уверенность в завтрашнем дне.
— Морозильник, – вступил со своей арией член от санстанции.
— У нас холодильная камера, – сказал Славик и открыл тяжелую, бронированную дверь в холодильник.
Комиссионеры важно вошли в помещение, где по температуре природа приближалась к полюсу холода в Африке. Важно обозрели продукты, которые стояли на полках, кивнули и вышли.
— А склад можно посмотреть? – продолжил работать член из санстанции.
Славик завел комиссию в склад. Они внимательно осмотрели полки с продуктами, запоминая расположение и ассортимент.
— У нас готовится обед, – сказал Славик, – пробу будете снимать?
— Нет, нет, – чуть ли не с испугом, а вернее, чтобы опередить самых нетерпеливых, сказал Ядвига, – у нас еще много дел.
Мы всей кавалькадой прошли в обеденный зал. Столики вымыты, стульчики аккуратно караулят столики. На окошках занавесочки. Зина постаралась. Вернее, Славик постарался, чтобы Зина постаралась.
— Да. Ничего, – сказал вальяжный, самый важный.
И мы вышли из столовой.
— А как вы собираетесь поить детей водой, – не унимался член из сан станции. – У вас нет разрешения на водоотвод от водоканала.
— А у нас своя артезианская скважина, есть акт обследования. Есть водонапорная баня, – я показал рукой на водонапорную башню, которая Эйфелевой возвышалась над столовой. Башня была высокая, с утолщением наверху, облезлая краска портила вид объекта.
— Не покрашена, не может эксплуатироваться, – сказал член из сан станции.
— Может, – тихо сказал Славик.
— Что? – вскинулся член из санстанции.
Ох, уж мне эти члены с музыкальным слухом. Ох, уж мне эти завхозы с помелом вместо языка.
— Мы покрасим, – сказал я быстро.
— Вот, когда покрасите, – начал было член из сан станции.
Ядвига выразительно посмотрела на меня, что ж ты, мол, и сказала, перебивая члена из сан станции:
— У них еще есть один объект, давайте и его посмотрим.
Еще один объект это было кафе в гостинице. Когда определилось время посещения нас комиссией, Славик составил меню приемочного обеда. И сегодня с самого утра в кафе хозяйничала его жена, Татьяна. Она жарила свиные битки, картошку, и еще что-то, как сюрприз. Вот сюда я и повел комиссию. Мы вошли в кафе, столы накрыты скромно, но со вкусом. А аромат! А сервировка! А интерьер! А после трудов праведных не грех и перехватить.
— Присаживайтесь, гости дорогие, перекусим.
Комиссия не заставила себя долго упрашивать. Цыгане шумною толпою задвигались усаживаясь. Из холодильника появилась бутылка водки.
— Надеюсь, никто не откажется.
И не надейся, не откажутся. И не отказались. Свиные битки величиной с мою ладонь, толщиной в сантиметр, жареный картофель и еще что-то в виде сюрприза, запиваемые водочкой, разморили комиссию. И только поднаторевший в приемных баталиях член из сан станции не желал примиряться.
— Водонапорная башня не покрашена, не порядок, – гундосил он.
— Станислав, перестань, – успокаивала его Ядвига, – ты же понимаешь, мы не можем не принять этот объект. Это политический вопрос. Ребята и так столько сделали за такой короткий срок.
— Есть, шо я могу, и есть, шо я не могу, – не унимался член из сан станции.
— У вас на когда намечен заезд детей? – спросил вальяжный, самый важный.
— На второе августа, – с дрожью в голосе сказал я.
— А сегодня же... – сказал вальяжный, самый важный, – они покрасят. Вы покрасите до второго?
— Конечно, покрасим, – сказал я.
— Первого приеду и проверю, – согласился под давлением обстоятельств член из сан станции.
— Он приедет, – сказала мне на ухо Ядвига, – ты покрась эту чертову башню.
— Да, покрашу я эту башню. Завтра. К сегодняшнему дню просто не успел.
— Ты его не знаешь, – продолжала Ядвига, – от него чего хорошего долго ждать, а гадость – это он на раз.
— Будем считать объект принятым, – сказал вальяжный, самый важный.
— Условно, – не успокаивался член из санстанции.
— Я те дам условно, – вспылила Ядвига.– Я те дам условно. Акты подготовил, – это она мне. – Давай.
Я достал из папки акты, и члены комиссии аккуратно, по очереди поставили свои подписи. Сбылась мечта идиота! Я сдал лагерь. Члены комиссии встали из-за стола и, переминаясь с ноги на ногу, топтались в кафе. На ситуацию быстро отреагировал Славик.
— Господа члены комиссии, может у кого остались вопросы по кухне? Давайте, не откладывая в долгий ящик, прямо сейчас их и разрешим. Прошу за мной. Комиссия гуськом пошла за Славиком. Минут через тридцать они по одному вышли из столовой, каждый в руке нес полиэтиленовый пакет, и в пакете тоже нес. Они не спеша рассаживались по машинам. Я провожал Ядвигу.
— Большое вам спасибо, – сказал я ей. – Если бы не вы...
— Ой, брось, мы своим всегда помогаем.
И она села “Волгу” и поехала в Облсовпроф. Ко мне сзади подошел Славик.
— Я им дал по пол кило гречки, макарон, там, еще того, чего они захотели сами.
— Ну и правильно, – согласился.
— Пошли, там еще осталось, отпразднуем сдачу, – сказал Славик, – я доктору уже сказал. Она нас ждет в кафе.
И что вы думаете, этот член из сан станции таки приехал первого августа, посмотреть на башню. Но мы ее покрасили. А Славику его приезд обошелся в еще один продуктовый набор.
10.
Сегодня – заезд. Срок путевки двадцать один день. Так решил зам. А мне что? Мне сказали открыть вместо борделя детский лагерь, я и открыл. В связи с приближением открытия лагеря еще дня три назад мы занялись очень важной задачей: поисками радиоузла. Какой же лагерь без радиоузла. Мы его нашли. В комнате по соседству с библиотекой. Там оказался вполне рабочий усилитель, магнитофон, микрофон. Эта аппаратура очень понравилась Шурику. Он сказал:
— Я буду диджеем. 
— Да, пожалуйста, – отреагировал я.
— У меня дома есть классные записи, я принесу, – с энтузиазмом сказал Шурик.
— Давайте сначала проверим, работает ли эта музыка вообще, – охладил юный пыл Шурика Славик.
Шурик подключил усилитель, микрофон, пощелкал рычажками, понажимал на кнопки, несколько раз неудачно. И с четвертой попытки над территорией лагеря разнеслось его чихание в микрофон, которое он пытался выдать за тест проверки аппаратуры.
— Сработало, – подделываясь под кота из Простоквашино, – просипел в микрофон Шурик.
Так мы заимели радиоузел. Усилитель в радиорубке и громкоговоритель системы “Колокол” на столбе возле первого спального корпуса. Позже Шурик притащил из дома видеомагнитофон. Мы нашли в гостинице, в одном из номеров, сравнительно нормально работающий телевизор. И по вечерам у нас пошли киносеансы.
Перед заездом детворы встал вопрос организации их кормежки. Оказывается это сложный и муторный процесс. Продукты надо брать по договорам с предприятиями, которые на этом специализируются. Это долгий и непростой процесс взаимного уговаривания. Я пошел с этим геморроем к заму.
— Мы пойдем другим путем, – сказал зам, выслушав меня. – Продукты будете брать на базаре, чтобы у детей всегда были свежие овощи и фрукты. Деньги я дам, под отчет. Отчет – акт на продукты, на базаре такие дают, Славик знает. Хлеб и молоко, Славик тебе объяснит, как надо сделать.
Славик объяснил:
— Тут в лагеря по утрам хлебная машина развозит хлебопродукты. Мы просто утром подойдем к шоферу и скажем, чтобы он и нас включил в завоз. Так же и молочные продукты.
— А как же на базар? – сказал я, – каждый день?
— Да, рано утром.
— Что значит рано утром?
— Пять – половина шестого.
Я посмотрел на Шурика:
— Ты понял?
— Да, я не возражаю. Только мне из дома надо будет в четыре выходить, чтобы к вам пять попасть.
— А мы тебя в лагере поселим, сказал Славик. – Второй финский домик свободен, занимай.
Восторгу Шурика не было предела. Смыться из дома на целый месяц под благовидным предлогом работы, что может быть лучше.
Так мы решили вопросы снабжения. Но появился вопрос гигиены контингента, как выразилась Вера Петровна.
— Как, как вы их назвали, – поинтересовался Славик.
— Когда их много это контингент. Контингент надо мыть.
— Чтобы вши не заводились, – задумчиво сказал Шурик.
— Вот, вот, – строго сказала Вера Петровна, – проблема гораздо серьезнее, чем вы думаете. Так где же мы их будем купать?
— Я знаю одно место, – сказал Славик, – называется баня.
— И где же это место? – спросила Вера Петровна.
— А над котельной. Котельная в подвале, а баня над ней, на первом этаже. А что вы так смотрите, да, и котел у нас есть.
— И работает?
— Обижаете, – не выдержал я, – военная машина, называется “Универсал 5”. И даже есть два кочегара, почти трезвые. И есть даже то, что они упорно называют углем. Но горит. Его там много. Осталось еще от борделя. Хотите посмотреть?
— Конечно.
— А попробовать?
— После того, как посмотрим.
Вполне приличная баня, как для лета в Одессе. Есть раздевалка, есть то место, где моются, есть четыре душа, и они работают, и даже можно отрегулировать воду по силе напора и по температуре.
— Ну, вы меня удивили, – сказала Вера Петровна, – не баня Исаковича, но вполне тянет на очаг гигиены и санитарии.
— То ли еще будет, – как-то очень загадочно произнес Славик.
Интересно, на что он намекает? Но не будем забегать вперед.
Сегодня заезд. Срок путевки двадцать один день. По этому поводу Шурик включил радиоузел и играет какие-то, по его мнению пионерские песни. Мы не будем его разочаровывать. У нас нет ни времени, ни желания. У нас много дел. Вернее, много дел у Веры Петровны. Она сегодня главная. Она и оба наших воспитателя – это комиссия по приемке детей. Они поставили на площадке перед первым спальным корпусом стол. За ним уселись Вера Петровна, Лена и Сергей. Они принимают детей и распределяют их по отрядам. Младших во второй, старших в первый. Деление условное.
Сначала медосмотр. Его проводит Вера Петровна, ей помогает Лена. Они проверяют медсправки, потом проводят, как они выражаются, внешний осмотр. Волосы на вшивость, взвешивание, рост для контроля.
— А мы потом в конце смены еще раз их взвесим, и окажется, что они поправились каждый на пять кило, – на мое недоумение ответила Вера Петровна.
— А если не поправятся, – переспросил я, как в старом анекдоте.
— Поправятся, – вместо Веры Петровны сказал Славик, – мы их будем кормить на убой.
И понеслась проверка поступающих детей. Хорошо, что Вера Петровна была не из нашей системы, и ей было наплевать на, чей это ребенок приехал в лагерь. Я смылся от приемки подальше. Потому что процедура была проста и беспощадна. Проверялись волосы, и если находились у ребенка вши, его отправляли в городскую сан станцию на санобработку. А вши у детей находились, и даже вспыхнул грандиозный скандал, когда нашли вши у дочки одной нашей краснознаменной, извините, желто-блакитной начальницы. Она орала:
— Я вам всем покажу, как издеваться над детьми. У моего ребенка не может быть вшей! Вы ничего не знаете и не умете! Я буду на вас жаловаться!
Вера Петровна – непоколебима, как Потемкинская лестница. Неприступна, как шестой том энциклопедии Британика. Спокойная, как Дюк де Ришелье.
— Ничего страшного, мамочка...
— Я вам не мамочка!
— Ничего страшного, мамочка, съездите, пройдете санпропускник и мы примем вашего ребенка, – равномерным тоном говорила Вера Петровна, – тут недалеко.
Ничего себе недалеко, на другой конец города. И что вы думаете, конечно, козырная желто-блакитная таки поехала и прошла со своим чадом санпропускник. А я потом объяснил Вере Петровне кого она так обработала. Вера Петровна даже глазом не повела:
— Правила есть правила, может она и звезда вашего балета, но надо и за ребенком смотреть. А иначе эта девочка могла мне перезаразить всех в лагере. Вам это надо?
— Да я что, мне даже понравилось, – засмеялся я.
Из остального очень понравилась семья одной почтальонши из Одессы. Она привезла в лагерь троих, две девочки и мальчик, погодки, младшему семь. Грязные, худые. Но очень шустрые. Правда, без вшей.
— Что удивительно, – прокомментировала Вера Петровна. – А почему они такие грязные? – спросила она мамашу. – Вы их что, не купаете?
— А зачем? Лето. И море рядом. Они в море моются.
Вера Петровна ошалело посмотрела на мамашу:
— А зимой?
— А что зимой? – не поняла мамаша.
— А сколько той зимы, – вставился, крутившийся возле приемки Славик.
Немая сцена, чисто “Ревизор”. Хочется обнять и плакать. Или смеяться. Выбрать по вкусу.
Вот так мы и напринимали всех семьдесят человек детей. Процедура длилась практически весь световой день. Потом детей разбили по отрядам, развели по палатам, показали каждому его кровать. И где-то часам к двенадцати вечера, после отбоя, мы закончили этот первый, хлопотный день. И собрались в кабинете у Веры Петровны в медпункте, обсудить, как все прошло сегодня и что с ними делать завтра. Это потом стало традицией: после отбоя, часов в одиннадцать – двенадцать вечера собираться в медпункте, в кабинете Веры Петровны и обсуждать, как все прошло сегодня и что с детьми делать завтра.
Обсуждали меню, мероприятия, то есть чем их занять. Ибо, если детей ничем не занимать, то потом их и не соберешь до кучи. Это как в армии: от мыслей вши заводятся. Сидели не очень долго, час – полтора. Зато на утро каждый знал, что, кому и как делать.
11.
Весть о том, что в Одессе заработал детский лагерь разнеслась по всей Украине. И в результате, звонит мне зам и говорит:
— Принимай гостей. Приезжает отдохнуть водитель нашего зам министра. С женой.
Принимаю. Приезжают. Невысокий, очень толстый Дима и маленькая, худенькая Марина. Дима такой толщины, что с трудом пролез сквозь вертушку на входе. Это очень понравилось его жене. Она хохотала, запрокинув голову, пока он, сопя и кряхтя, протискивался сквозь ворота. Потом смеялся Дима, когда Марина пыталась победить вертушку. Она пошла на прорыв, но непослушная вертушка отказалась ей подчиняться, и не стала проворачиваться, чтобы пропустить Марину в лагерь. Марина уперлась, но это не дало никаких результатов. Вертушка стояла на своем и не пропускала Марину. Это был неравный бой, и Марина его явно проигрывала. То есть наступал тот момент, когда или пан, или пропал. В смысле Марина могла так и не попасть на отдых в наш лагерь. И тогда ей на помощь пришла судьба в моем лице. Я помог Марине преодолеть непреодолимое.
В гостинице на втором этаже было четыре номера. Прямо возле лестницы – зеркальный. Мы в нем никого не собирались селить. Это была наша достопримечательность. Ну, если к какой нашей дежурной кто-нибудь приезжал, то они в нем уединялись. Была у них такая привилегия. Потом направо шел коридор. По обеим сторонам по номеру. И в тупике еще один номер. Тот номер, что в тупике носил название: Генерального директора. Я жил в том номере, что по коридору слева.
Диму и Марину мы поселили в том номере, который назывался Имени Генерального директора.
Диме было лет двадцать восемь – тридцать, Марине лет двадцать пять. Я совершенно не умею определять возраст на глаз. Номер у них был шикарным, по нашим, по лагерным меркам. Две большие комнаты. Гостиная и спальня. Балкон, просторный, на таком можно было сидеть по вечерам и пить, что угодно на нем можно было пить. Славик их поставил на довольствие. И ребята принялись отдыхать.
Оказалось, Дима любитель преферанса. Оказалось, что Славик и Шурик тоже играют в эту игру элиты и мошенников. И по вечера у нас начали составляться партии. Игра длинная. И если начиналась часов в десять вечера, вполне могла закончиться около двух часов ночи. А сопровождалось это распитием местного виноградного вина, которое так легко и упруго шло под мизера. А Шурику в пять утра выезжать на базар. Ну, не в пять, в шесть, в половину шестого.
Я приходил к нему в финский домик. Дите лежало не радзеваясь поверх одеяла. Я его поднимал, он с минуту ошалело смотрел на меня, вспоминал, как называется планета, на которой он живет, где он, зачем и почему. Потом умывался холодной водой, одевался и садился за руль. Брал Славика, и они ехали на ближайший базар. Там Славик совершал обряд закупки овощей и фруктов для кухни.
Покупка производилась не просто, а очень непросто. Сначала Славик обходил и пробовал товар. Потом он еще раз обходил базар и приценивался. Потом он третий раз обходил торговые ряды, приценивался, пробовал и покупал. Потом он шел в контору базара, там оформлял акты на купленный товар. Не будем уточнять подробности. Все подробности были лично Славика. И я не намерен на них покушаться. Это его бизнес. Но в результате мы имели результат.
Дима и Марина оказались, простыми в общении и очень компанейскими, они практически подходили нам всем по возрасту. У нас нашлись общие темы для разговоров. И общение не тяготило ни их, ни нас. Днем они ходили на наш пляж. Им тоже понравилась его дикость и неухоженность. Вечером мы играли в преферанс и пили местное вино. Но однажды Дима сказал мне:
— Я что-то слышал про плов из мидий. Говорят, это очень вкусно. Хотелось бы попробовать.
Я рассказал об этом Славику.
— Нет проблем, – сказал Славик. – Приготовить–то можно. Но кто будет мидии добывать?
— Дима и будет, – сказал я.
Славик недоверчиво посмотрел на меня.
— А что? Он же хочет удовольствие по полной программе. Вот пусть и получает его.
— Как скажете.
— Ты мне только скажи, где брать эти мидии.
— На поповском пляже. Надо пройти по волнолому туда, где чистое море. Мидии лепятся прямо к телу волнолома, на глубине. Надо нырять и добывать.
— Вот Дима и будет нырять и добывать, – сказал я и пошел к Диме под скептическим взглядом Славика.
Дима выслушал меня очень спокойно. Он только спросил:
— Когда идем ловить?
— А прямо сейчас.
И мы пошли на поповский пляж. Так в наших краях назывался пляж мужского монастыря. Монахи нам не запрещали им пользоваться. Мы водили туда своих детей на водные процедуры. Так Вера Петровна называла купание в море. Ну, правда, не вести же их на наш дикий пляж, где они переломают себе все ноги, и истрепят воспитателям все нервы.
Стояла на удивление пасмурная, почти дождливая погода. Мы с Димой вышли из ворот лагеря, прошли немного направо, и еще раз направо, в узкий переулочек, который вдоль забора нашего лагеря вел к морю. Забор на первых ста пятидесяти метрах был из бетонных плит. Бетонные плиты были украшены наскальными надписями типа:
Если б было море водкой,
Был бы я подводной лодкой.
Из репертуара одной популярной группы. Вышли по этому переулку за пределы лагеря, повернули налево и по верху пошли вдоль моря к поповскому пляжу. Там была удобная, не очень крутая тропинка вниз, местами даже лестница. Так что до волнолома мы добрались со всеми удобствами. А волнолом представлял собой п-образное сооружение. Две короткие стороны упирались в берег. А длинна сторона ограждала пляж от волн и буйства морской стихии.
Мы с Димой прошли по волнолому примерно на средину длинной стороны.
— Куда нырять? – спросил Дима.
— А прямо сюда, – я показал рукой куда. – На стенке должны быть мидии.
Дима прыгнул в воду. Ушел на глубину, если мне будет позволена такая гипербола. Через минуту, или чуть больше, Дима появился на поверхности. И опустил в сумку, которую я держал в руках первые несколько мидий.
— Там их до фига, – сказал Дима и снова занырнул.
Ловец мидий. Он нырял еще много раз, пока мы не наполнили сумку мидиями так, что стало понятно: хватит пообедать. И пошли назад, в лагерь той же дорогой. По крутому берегу до переулочка, по переулочку, где наскальные надписи:
если б было море пива,
я б дельфином был красивым.
К Славику на кухню. Там, на разделочном столе он принял от нас улов. Критически осмотрел принесенные экземпляры моллюсков, и посмотрев на Диму, спросил:
— Кто нырял?
— Я.
— Понятно.
— Что тебе понятно? – возмутился я.
— Так товар первоклассный, сразу видна рука мастера – водолаза.
Мы с Димой переглянулись и промолчали. Потом Дима все таки не выдержал и сказал:
— Нельзя же мастеру под руку...
И мы рассмеялись. А Славик принялся готовить плов из мидий. Он сначала стал отдирать с моллюсков песок и прочие несовместимые с пловом мелочи с панциря. Это, надо сказать довольно трудная и муторная работа. Каждую мидию обработать до полного блеска. На это у Славика ушло чуть больше часа. Потом он бросил мидии на сковородку.
— Чтобы мидии раскрылись, сказал Славик.
Параллельно он варил обычный плов из риса, по стандартной технологии. Когда моллюски раскрылись, он добавил их в казан с пловом и сказал.
— От теплоты моллюски раскрылись, теперь в них набьется рис, и станет очень вкусно, вот увидите.
Процедура приготовления плова из мидий довольно длительная и вместе с отловом их на пляже заняла чуть не полдня. Зато, когда было все готово, принесено местное легкое вино, сервирован стол в кафе и мы сели. Это было часов восемь вечера. Мы встали из-за стола около часа ночи. Под плов, под преферанс, мы неплохо провели время. Плов оказался исключительно вкусным. Вино дурманило голову, но не так, чтоб очень. В меру. И преферанс на интерес не напрягал организм.
Я долго не мог решиться и переехать жить в лагерь. Домашний уют, привычная атмосфера, не отпускали меня. Но однажды мне пришлось остаться в лагере после шести вечера. Назначил так деловую встречу. Сижу во дворе, жду клиента. Солнышко постепенно заходит, мягко уходит дневной зной. Тени от деревьев все больше вступают в свои права. Начинает благоухать природа, после палящих солнечных лучей приходя в себя. И такая благость в воздухе, и чистота, и легкость, и воздушность. Я понял, как здесь хорошо. Я понял, что теперь могу переезжать. Я знаю, зачем и почему. Выбрал для жизни номер с левой стороны коридора. Окна которого выходят на площадку перед первым спальным корпусом. И переселился. А что? Питание налажено. На северном берегу Черного моря – не работа, а курорт.
12.
С вводом в работу детского лагеря, оказалось очень удобным для начальства размещать в нем разных киевских начальников, охочих проверять Одессу именно летом. Столько вопросов у них накапливается к летним месяцам к одесситам. И надо все эти вопросы позадавать, получить ответы. Это работа не на один день. Где их проще всего разместить? У меня в лагере. Есть вполне приличная гостиница. До моря подать рукой. Буквально спустился с горки и купайся. То есть, созданы все условия для плодотворной работы. И за гостиницу не надо платить.
Вот так ко мне попал Михал Михалыч, крупный киевский начальник. Без иронии. По-настоящему крупный, в смысле должности. Ну, и в смысле телосложения. Оно у него было не теловычитание. Это у Диминой Марины – теловычитание. А у Димы и у Михал Михалыча – телосложение. Вполне в хорошей форме был Михал Михалыч. Поселил я Михал Михалыча напротив себя в номере по правую руку, если идти по коридору от лестницы в тупик.
Михал Михалыч вставал утром раненько, часов в шесть, одевал спортивную форму в виде спортивных, вы ничего такого не подумайте, трусов и майки. Тоже больше спортивной, чем то, о чем вы могли бы подумать, но не подумали. Кроссовки на ноги. Я когда-то спорил с одним умником, слово кроссовки не от слова красиво, а от слова кросс. Это бег такой. Это к слову. И бежал на море по нашим горам вниз. Потом с моря по нашим горам вверх. На море он, по его словам купался. Ну, сказал и сказал. Значит купался. Я свечу не держал и привык большому начальству верить на слово.
Потом мы кормили Михал Михалыча в нашей столовой. На убой. Потом за ним приезжала “Волга” из управления и увозила Михал Михалыча на весь день решать вопросы. В администрации, в управлении, в ресторанах города. Нарешавшись вопросов, его та же “Волга” привозила назад в лагерь. Мы заботливо укладывали Михал Михалыча спать. То есть следили, чтобы дошел, чтобы туда. И чтобы аккуратно и без обид. А утром – пробежка, типа на море и обратно.
А тут у нас случился плов из мидий. И Михал Михалыч приехал из города и, как ни странно, в спортивной форме. А мы сидим в кафе, кейфуем, простите за невольный каламбур. Михал Михалыч, вместо того, чтобы идти на боковую, в свой боковой номер, заходит к нам. И какую картину он видит? Сидим мы за большим столом. На столе казан с пловом. Там его еще много. На столе местное вино “Изабелла”, простите меня за такую метафору. И мы играем в преферанс. А Михал Михалыч, оказывается заядлый преферансист.
–– И какую картину я вижу! – говорит Михал Михалыч, пристально глядя мне в глаза. – Играем в преферанс.
У меня всегда была плохая реакция. Выручил Славик:
––Присаживайтесь, Михал Михалыч, сыграйте с нами пару раз.
–– А и присяду, – сказал Михал Михалыч.
Мы налили ему нашего местного вина, предложили плова из мидий, пока Шурик сдавал карты. Михал Михалыч отпил вина, заел пловом и так задумчиво – задумчиво проговорил:
–– И нахрена было мне мотаться по этим вашим престижным ресторанам, а?
–– Да, вот и нам не очень понятно, – хохотнул Славик.
–– Здесь так уютно, и вино, и преферанс, и хорошая компания.
Мы засмеялись, и преферанс покатился, колесо за колесом. Пока не съели плов, пока не выпили вино. Наутро, часов в семь Михал Михалыч постучался ко мне в номер. Я вышел.
–– Зайдите ко мне, – пригласил.
Мы вошли.
–– Надо похмелиться, – сказал Михал Михалыч и достал из дорожной сумки мерзавчик коньяка.
Разлил по стаканам и предложил мне. Я никогда не похмеляюсь. Принципиальная позиция. Да, и не было никогда такой необходимости. Но разве такому начальству можно перечить? Выпили. Михал Михалыч опрокинул в себя свою порцию коньяка, затаил дыхание, потом поднял голову к потолку, глубоко вздохнул и сказал то, чего я от него никак не ожидал услышать:
–– Жизнь налаживается!
Я сотворил приличествующую этому моменту паузу и сказал:
–– Минут через тридцать пойдем с вами позавтракаем. Если вы не возражаете.
–– Мы не возражаем, – улыбнулся Михал Михалыч.
В столовую Михал Михалыч принес с собой еще один мерзавчик с коньяком. И мы под макароны с котлетами еще немного поправили его здоровье.
–– Пока не видят пионэры, – сказал Михал Михалыч, наливая мне и себе толику здоровья.
Я подумал, что если сегодня пойдет таким темпом, я могу не узнать контингент. Вернее, контингент может не узнать меня. Или узнать, но совершенно с другой, неожиданной, стороны. Мне это надо? Но местный воздух делает с человеком чудеса. И через полчаса после отъезда Михал Михалыча на работу, мое опьянение прошло, как прошлогодний снег с вершин Кавказа.
И я окунулся в лагерную жизнь. Надо сказать, что все оказалось не так страшно, как я себе это представлял. Регулярно, аккуратно на территорию лагеря заходили разные проверяющие люди. Я не особенно интересовался, откуда они и что, собственно, хотят проверить. Я просто направлял их к Славику:
–– Я вас направлю к своему заместителю, он как раз специалист по вашему вопросу.
Славик их подхватывал, вел в продуктовый склад, откуда проверяющие люди выходили удовлетворенные проведенной проверкой.
По-прежнему мы каждый вечер собирались у Веры Петровны в кабинете на подведение итогов дня и обсуждение планов на завтра. Контингент должен быть постоянно занят. С этим оказалось справиться гораздо проще, чем я думал. Практически не было отбоя от всяких организаторов всяких экскурсий. Они сами приходили к нам, узнав, что лагерь заработал. И предлагали все, что угодно: экскурсию по городу. Почему нет? Экскурсию на киностудию. Прекрасно. Посещение дельфинария. Да, мало ли. Нужно было только выбрать и оплатить. Мы выбирали и оплачивали. Дети – ходили и радовались идиллия. А что? Может быть идиллия на двух с небольшим гектарах! После окончания собрания доктор и ее воспитатели шли в обход территории.
— Повытаскивать деточек из-под кустов, – сказала Вера Петровна.
— А что, надо? – удивился я.
— Еще как! – улыбнулась Лена.
— Вчера был хороший улов, – поддержал разговор Сергей. – Дело молодое.
Виктор и Вася по-прежнему наезжали к нам в лагерь под предлогом того, что еще не все описали. У нас, со стороны служебного входа была небольшая, закрытая от посторонних глаз беседка. Там Славик сервировал стол. И мы с Виктором и Васей усаживались работать под горячий борщик и бутылку холодной водки. Для аппетита и только. Что может быть четверым взрослым мужчинам на свежем воздухе от бутылки водки? Только хороший аппетит.
Месяц у моря. И за это еще и платят зарплату. Правда, на нее можно только улыбаться продавцам в магазинах. Но все-таки. Вечерняя планерка у доктора Веры Петровны, днем – по-намеченному. Перед обедом, или после завтрака, как кому нравится, вывод контингента на море, с купанием и загоранием. Обед. Сопровождается активным участием наших псов. Их в лагере целая свора. Штук семь или восемь. Руководит ими небольшая дворняга по кличке Белка. А главный бомбардир в стае Боцман. Он большой, как ротвейлер, непонятного болотного цвета. У него большой выпуклый лоб и беспощадность во взоре. Белки слушается беспрекословно. Основное занятие нашей собачьей стаи – охрана периметра. Особенно со стороны улицы. Они постоянно следят за дорогой и очень громко реагируют, если мимо проезжает не понравившийся им автомобиль.
Кормят собак на кухне. По обычаю, после завтраков, обедов и ужинов собаки направляются к служебному входу в пищеблок. Там их уже ждет накрытый асфальт. Ну не стол же. Не гнушаются перед этим провожать из столовой, с парадного хода, ребят, выходящих после сытного обеда (завтрака, ужина, нужное подчеркнуть). В легенде обители случай из прошлого года, когда в обед у поваров не получились котлеты. И дети не стали их кушать. А каждый, при выходе из столовой, отдавал свою котлету Боцману. Он их съедал. Он съел тридцать котлет. Потом пошел к служебному входу и съел полагавшийся ему по штату обед.
После обеда спортивные игры и прочее. Разное. Типа концертов, костров, и такого прочего. В начале смены мы устроили открытие. Как положено с костром и концертом. Воспитатели что-то там с детьми готовили, репетировали, клеили. Рисовали. Позвали из соседнего лагеря Игоря Ивановича, местного корифея – организатора. Он пришел на открытие с личным аккордеонистом. И был костер, и были выступления ребят, и было шоу Игоря Ивановича под аккордеон. Конечно, не Юрмала. Но тоже на берегу моря.
И все хорошее заканчивается. Как и все плохое. Как и все вообще. Под конец смены была устроена Королевская ночь, чтобы контингенту было что вспомнить. Инициатива бригады Веры Петровны. Сильно не лютовали. Так, по мелочам. Вадика из первого отряда пришили вместе с простыней к матрацу. Лешу из третьей палаты вымазали зубной пастой Лакалут. А за одно и всех остальных в этой палате, пока не проснулись. Потом, с теми, кто проснулся, пошли на охоту на остальных отдыхающих. Кто не спал, тому повезло. Кто спал – тем будет, что вспомнить. Будет, что вспомнить, и тем, кто не спал. Я их недавно встречал. Вспоминают.
На утро была раздача детей родителям. Слезы, объятия, всяческие хорошие, почему-то слова в наш адрес. То есть, как всегда, было немного грустно. Фотографии на память, коллективные и не очень. Индивидуальные, и по интересам. Потом Славик пригласил всех нас: Веру Петровну, ее команду, дежурных, в кафе, где мы сели отметили работу, что закончилась. Было и весело, и грустно. И никто не напился, потому что это было ни к чему. Вспоминали моменты из нашей жизни и грустили, что все завершено.
А на следующее утро я поехал в управление, сдавать дела. Мне показали моего преемника. Генерал в отставке.
–– Мужчина серьезный, – сказал мне зам, перед тем, как знакомить.
Мы познакомились с генералом. Почему я так говорю? Потому что генералов бывших не бывает. Мы познакомились с генералом и договорились, что завтра он приедет в обитель часам к десяти, и я ему торжественно, то есть с бутылкой (само собой, разумеется) передам дела. Пожали крепко руки и разошлись.
На следующее утро я попросил Шурика пораньше меня забрать из дома, я уже переехал домой. Пораньше меня забрать из дома, чтобы быть в лагере часам к половине девятого, чтобы было время подготовиться к сдаче обители. Потому что генерал же к десяти не приедет, приедет к девяти. Мы сели и поехали. По окружной дороге, потому что, вы же понимаете, Шурику, конечно же, надо было включать пятую передачу. А где, как ни не окружной это можно сделать. И он таки включил свою, то есть автомобиля, пятую передачу. И мы приехали в лагерь в четверть девятого. Я вышел из автомобиля, простите меня за каламбур, но никто, как обычно это было, меня не встречал. Я спросил у привратника:
–– А почему лагерь вымер? Где персонал?
Привратник, Витя – вертолетчик, посмотрел на меня как-то странно и сказал:
–– А новый начальник всех собрал на собрание.
–– Во сколько? – непроизвольно вырвалось у меня.
–– А он на восемь пришел и сразу всех собрал. Они в библиотеке.
Я развернулся, сел в машину и сказал Шурику:
–– Поехали в управление.
Меня душила обида. Правда, непонятно на что. Хотя, зачем обижаться? Красной армии генерал. Быстрота и натиск. Теперь понятно, почему мы победили в войне. Что еще сказать. Воспитатели семьи не создали. Лена разобралась, что Сергей ей не пара. Вера Петровна со Славиком продолжали сотрудничество на почве бизнеса. Что-то кому-то продавали или перепродавали, какая разница. Шурику папа купил автомобиль и он уволился, стал таксистом. Мне дали новую работу, правда, не сразу после того, как я сдал дела в обители, но все же. Шеф слово сдержал.