Золотой грифон

Cantabit vacuus coram latrone viator
     Праздный прохожий споет пред разбойником песню
(Ювенал)

Пролог

Я считал совершенно невозможным верить им, однако, как только впервые увидел летающего иностранца-варвара, он называл себя Гиперборейцем, я поверил и оказался побежденным, хотя долго сопротивлялся. Что, в самом деле, оставалось мне делать? Когда на моих глазах, днем, человек носился по воздуху, ступал по воде и медленным шагом проходил сквозь огонь
(Лукиан)

Человеческая память коротка. Мы помним основные события своей жизни. Читаем в книгах о том, что происходило сто лет назад, двести. Тысячу. Но эти истории далеки от нас, словно рассказанное случалось не в нашем, привычном мире. Все кем-то выдумано.
И никогда не происходило.
Дотошные специалисты пытаются изучать историю, по крупицам выкапывая знания. И составляют обычное прошлое. Наше прошлое, в котором все разложено по нужным полочкам, проклассифицировано и упаковано в музеи.
Но, если пропустить песок истории меж пальцев, вылавливая крупицы тайн, то понимаешь, что в пропахших нафталином экспонатах больше вопросов, чем ответов.
Почему в ведических текстах приводится руководство для пилотов официально не существовавших летательных аппаратов – виманов, на которых можно было путешествовать меж звезд?
Что за неведомое оружие, называемое Стрелой Бога, уничтожило древние города? Под его действием песок сплавился в зеленое стекло, и скелеты погибших обладают остаточной радиацией.
Где находилась легендарная Гиперборея, чьи жители, по свидетельствам историков, могли летать и ходить по огню?
Или куда, например, пропали царские скифы, правившие Великой степью на протяжении веков? Те, кто уничтожил без следа черноволосых киммерийцев. Те, чьих луков страшились великие империи, и при упоминании о которых вздрагивали всесильные владыки. Скифы ушли за считанные годы, исчезли, испарились. Всё – были и не стало! Словно подул степной ветер и снес с лица земли тысячи конных лучников. Нет, малые скифские племена – сарматы, аланы и подобные им остались. Исчезли племена царских скифов. Причем так внезапно, что обитатели Ойкумены просто не заметили их ухода.
А через много лет на востоке Великой степи возникла империя кочевников аваров. Но любой ромей или перс, увидев высокого светловолосого аварца, легко узнал бы в нем того, кого страшились предки.
Спустя века царские скифы вернулись.
И Европа содрогнулась.


"Же сюи Суриков – казак рюсс"

Хлопья холодного снега нехотя кружили над набережной, опускались на скользкий лед Москвы-реки и уносились вдаль зимним колючим ветром, собирающим по берегам большие сугробы. Нагромождения снега возвышались древними курганами, словно вдоль замерзшей реки скрывались захоронения забытых скифских царей. Некоторые курганы уже были разрушены и разграблены, и снежные заструги вытягивали по ветру свои длинные извилистые гребни.
Падающие снежинки искрились слабыми желтыми отблесками в лучах далеких фонарей на площади вокруг храма Христа-Спасителя. Сюда же, на набережную, цивилизация в виде ламп Эдисона еще не добралась, газовые рожки сегодня не горели, и Василий Иванович шел в таинственном полумраке, вглядываясь в лица редких встречных прохожих. Впереди ярко сиял храм Спасителя.
Вскоре Василий Иванович добрался до площади и остановился возле памятника Александру Третьему. Великий император судорожно сжимал в руках скипетр и державу и смотрел куда-то мимо художника.
Вдаль.
Во тьму.
– Василий Иванович! Господин Суриков!
Молодой человек, лет тридцати пяти, бежал, одной рукой придерживая шапку и радостно размахивая другой.
– Максимилиан! Здравствуйте! – Суриков раскинул руки. Большой, в меховом пальто, он напоминал сибирского медведя, готового подмять лапами своего собеседника. – Как ваша книга, продвигается?
– Да. Материала хватает, а вот разговоров с вами – нет… Как удачно я вас встретил! Привык я уже к вашим чудным историям. С удовольствием послушал бы еще и дописал новую главу в книгу о великом художнике Сурикове.
– Так уж и о великом, – довольно улыбнулся Василий Иванович. – О чем же вам рассказать?
– Может быть… Может, у вас есть эскизы, которые никто не видел? Впрочем, расскажите, о чем угодно. А я запомню, – рассмеялся Максимилиан Волошин.
– Ай да память у вас, Максимилиан! Почему же не рассказать – расскажу! – Суриков, как всегда, говорил темпераментно, слегка замедляя голос к концу фразы и резко ее обрывая. – Все в нашем мире свою историю рассказывает. Каждая стена, каждый памятник. Вещица любая.
Волошин проследил за взглядом Василия Ивановича и уставился на бронзового Александра.
– Я на памятники, словно на живых людей смотрю, – произнес Суриков. – Говорю с ними. А этот – молчит. Нет, не получился Император у Опекушина. Не понял скульптор его сути. А я ведь живого Александра Третьего видал! На коронации мимо меня прошел – громадный, я ему по плечо был. Рост, мантия, взгляд властный – эх! Вот ведь где сила народа была! А этот на памятнике – сидит, словно истукан в короне. И в сапогах солдатских. Ни то ни се. Не верю я ему. А вот в храм Спасителя – верю. В нем стены, словно живые свидетели, именами павших офицеров исписаны. История наша. Да и весь храм – сущность красоты, которую греки дали. Ладный такой. Как девичья фигура – все в нем сгармонировано. Сдружился я с храмом, когда четыре Вселенских собора писал.
– Да, – полувопросительно сказал Волошин и посмотрел вверх, на золотые купола.
Глаза тут же залепило снегом.
– Идемте ко мне, – сказал Суриков. – Что ж нам на ветру-то торчать.
Снег громко хрупал под ногами. Спешащие снежинки таяли в облачках пара от дыхания. Щеки Сурикова совсем раскраснелись.
– Помните мою акварель, Максимилиан? «Минусинскую степь»? Эх, каковы у нас в Сибири просторы! Поля! А Енисей?! На тысячи верст река раскинулась. Берега у нее, знаете какие? Глинистые, красные. Отсюда и город Красноярском называется. И люди у нас такие же, как и вся земля – вольные, смелые, душой широкие. Я ж из казачьего рода, мы-то – воровские люди. «Краснояры – сердцем яры», – засмеялся Василий Иванович.
Волошин тоже улыбнулся. Он уже привык, что Суриков «воровскими людьми» называет вольных казаков. И себя самого тоже. Говорят, в Париже Суриков, когда проходил в Академию Коларосси, бесцеремонно расталкивал местных со словами: «Же сюи Суриков – казак рюсс».
– Степь у нас раздольная, леса нехоженые, – продолжил Василий Иванович. – Вырос, уехал из Сибири, а все равно – душа обратно тянет. Возвращаюсь порой. Есть у меня и секрет с Сибирской землею связанный. Вот придем – покажу.
Вскоре Суриков и Волошин уже вошли в теплый номер, оставляя в прихожей лужицы талой воды.
– Фу-х! – Василий Иванович похлопал себя по бокам, согреваясь. – Расскажу я вам, Максимилиан историю интересную. Расскажу.
Суриков, после смерти жены переезжал из одной квартиры в другую, словно кочевник. Все комнаты были богатыми, меблированными, но – чужими. Художник появлялся в них и уходил, не оставляя после себя следа. Лишь одну вещь Василий Иванович все время возил с собой – большой обитый железом сундук, в котором хранил все самое ценное – памятные вещи и эскизы.
– Значит, приезжал я в семьдесят третьем в Минусинский округ.
Крышка сундука жалобно скрипнула. Василий Иванович запустил руку в глубины. Волошин замер – что-то сейчас достанет сибирский «казак рюсс»?
– В Узун-Джуле жил, у Кузнецова. Я-то тогда здоровьем ослаб после сырого Санкт-Петербурга. Вот мой благодетель, царство ему небесное, меня и пригласил. Каждый день я тогда на лошадях разъезжал, с хакасами кумыс пил. Степь. Курганы везде. Я еще бабу каменную, что в степи стояла, написал. Мне ее Каратанов Иннокентий Иванович показал. Он этнографией одержим был. Академия наук даже его работу издала про Красноярский край, читали?
Волошин отрицательно помахал головой.
– Ну, да ладно, – продолжил Суриков. – Иннокентий Иванович рассказывал мне замечательные истории – про авар, тюрок. Про Гиперборею. Максимилиан, вам известно, что такое Гиперборея?
– Легендарная страна, – ответил Волошин. – Многие древние историки ее упоминали. Благодатный край, где жили мудрецы.
– Ага! Все-то вы, поэты, знаете.  А где она находилась? – хитро прищурился Суриков.
– Как там Геродот писал? – потер лоб Волошин. – «За степями лежит земля одноглазых кочевников, ведущих войну со стерегущими горное золото грифонами – псами Зевса. А дальше простирается счастливая земля гипербореев, где дождь идет медными каплями, а реки несут золотой песок. Где люди учатся справедливости и не употребляют в пищу мяса».
– Максимилиан! – перебил Суриков. – Вы слышали, как Хакасско-Минусинскую котловину ссыльные декабристы называли? «Сибирской Италией»! У нас там вишни цветут. Арбузы выращивать можно. И земля таинственная, чародейская, словно под ней огромный дракон лежит, волшебством питает.
– Василий Иванович, вы хотите сказать, что…
– А знаете, как Алтай переводится с тюркского? «Золото». Однажды я путешествовал по округу сам, – словно не слыша Волошина, продолжал Суриков. – Я нашел каменного истукана. Древнего, как сама земля. Время стерло многое, но на камне четко виднелось мужское лицо, и все стороны статуи были испещрены письменами. Вот, смотрите.
Суриков показал Максимилиану эскиз, который достал из сундука. С рисунка смотрело не лишенное красоты лицо европейца. Вытянутое, с широкими скулами; прямой нос, большие глаза, длинные черные волосы, спадающие на плечи.
– Это… могила? Памятник? – вопросительно поднял взгляд Волошин. – А что за письмена? Их можно расшифровать? Историки уже разобрались в тюркских надписях на старинных фигурах.
– Это не на тюркском, – отрезал Суриков. – Кажется, это санскрит, которого я не знаю. Но я умею разговаривать с памятниками. Мне не понятно, о чем выбитый на камне текст, но я его вижу. И чувствую. Целая история появляется у меня перед глазами, словно эскизы к будущей картине.
– Расскажите… – тихо попросил Волошин. – Я тоже хочу ее увидеть.
– Ну что ж. Тогда слушайте. Началась эта история далеко от Москвы и Красноярска в столице Нового Рима Константинополе в пятьсот пятьдесят восьмом году после Рождества Христова…


Эскиз 1 Железо и мрамор

Так говорит Господь: вот, идет народ от страны северной, и народ великий поднимается от краев земли; держат в руках лук и копье; они жестоки и немилосердны, голос их шумит, как море, и несутся на конях, выстроены, как один человек, чтобы сразиться с тобою, дочь Сиона. Мы услышали весть о них, и руки у нас опустились, скорбь объяла нас, муки, как женщину в родах
(Книга Пророка Иеремии, глава 6)

В полуденном солнце ярко сияли латунные сворки Золотых ворот. Белый мрамор блестел, словно отполированная слоновая кость. Солнечные зайчики, порожденные металлическими доспехами проехавших в Город всадников, бежали по камням вслед за людьми. Пятеро варваров ехали по главной улице – Месе,  гордо подняв головы и не обращая внимания на возникающую вокруг суету и любопытные взгляды.
«Цок-цок», «цок-цок», – стучали по камням металлические конские сандалии, привязанные к копытам. Железные шлемы, железные пластины в виде рыбьей чешуи, нашитые на кафтаны, железные доспехи, покрывающие головы и спины лошадей… Словно в Константинополь явились не дикие народы с края Ойкумены просить милостыню, а новые владыки Империи въезжали в триумфальном шествии в свои владения.
За спиной у каждого варвара висело по два копья. На поясах – короткие мечи.  На боках воинов крепились большие чехлы-гориты, в которых покоились изогнутые луки и оперенные стрелы.
– Господи, спаси и сохрани, – перекрестился нищий Аларих, скрывшийся в тени балкона возле дома на краю улицы. –  Это же гиппотоксоты – конные лучники.
Нищий притронулся к плечу, к старому шраму под грязной одеждой. Аларих вспомнил молодость, дикую степь и стаю летящих стрел.
Спины и копья прибывших воинов прикрывали плащи, скрепленные на груди золотыми пряжками. На плечах плащи взметались в стороны бычьими рогами и волнами спускались на спины огненно-рыжих высоких лошадей. Светлые волосы всадников были заплетены в длинные толстые косы.
Мартина – дородная телом уличная торговка хлебом заворожено смотрела на всадников. Вернее – на одного. Того, что был не со светлыми, а с черными волосами, не заплетенными в косу, а стянутыми на затылке наподобие конского хвоста.
Черноволосый повернул голову и встретился взглядом голубых глаз с Мартиной.  Начиная со лба воина, через переносицу, опускался на скулу прямой шрам, будто от старого удара хлыстом. Торговка не выдержала и опустила глаза.
 – Слушай, Мартина… – протянул Аларих, поднимая дрожащую руку. – А что это у них под седлами такое?
Мартина интереса старого вояки не разделила. Она брезгливо одернула лоток подальше от грязных пальцев Алариха. Вместо булки ладонь нищего ухватилась за упитанное бедро торговки. За что Аларих и поплатился…
– Ай! Что ты делаешь?! – взвизгнул он. – Подумаешь, жалко ей булочки… Ты глянь, как у них ноги-то крепятся.
– Ну, как и у всех мужиков.
– Да нет… Ты ниже смотри.
– Копыта ниже. Лошадиные.
– Вот, баба-ду… Ой! У них ноги в кольца железные под седлами засунуты. Неужели так легче ездить?
– Ездить – не-ездить… – шумно вздохнула Мартина и посмотрела вслед всадникам. – Эх, красавчик… Если бы не шрам…

…

Максимилиан подошел к окну и вгляделся в ночной город. Где-то вдали задребезжал колокольчик извозчика.
– Какой все-таки прогресс принесла такая привычная вещь, как стремена, – тихо проговорил он. – Казалось бы – пустяк, а сидеть стало удобнее и, мало того, можно легко сражаться мечом, приподнимаясь в стременах, наносить рубящие удары.
– Да, – улыбнулся Суриков. – По-казачьи. И сабля потому изогнутая появилась. Но слушайте дальше. Послы уже вошли во дворец.

…

В тронный зал вели завешенные шелками двери из слоновой кости. Стены украшали металлические инкрустации. На мраморном полу лежали мягкие ковры. С потолка на гостей смотрели мозаичные картины, изображающие великие победы Нового Рима. Впереди возвышался золотой трон. По обе стороны от него, словно белые птицы, раскинули крылья две статуи Виктории.
Басилевс Юстиниан – владыка земель Аламанских, Готских, Франкских и так далее и тому подобное, вплоть до Африканских, принимал послов из далеких земель.
Только что послы видели басилевса на площади, поднятого на колонне и отлитого в бронзе. Сейчас же владыка Города и Империи был во плоти, но его взгляд – такой же холодный, как у статуи.
Неприятный, надо сказать, взгляд. Не внушающий оптимизма.
Один из послов – мужчина в возрасте – сразу видно, опытный, закаленный в боях воин, и хитрый, как черт, такого взглядом не запугаешь, вышел вперед.
– Великий Юстиниан, к тебе приходит народ Авар, самый сильный из народов; племя аварское неодолимо. Оно способно легко отразить и истребить противников. И потому, полезно будет тебе принять аваров в союзники, и приобрести себе в них отличных защитников, но они только в таком случае будут в дружеских связях с римской державой, если будут получать от тебя драгоценные подарки и деньги ежегодно и будут поселены тобой на плодородной земле.
Черноволосый воин со шрамом слегка поморщился.
«Что это Кандих такое говорит? – шепнул он посланнику, стоящему рядом. – Все испортит».
Тот, к кому обращался черноволосый, был молодым – лет двадцать пять, не более. Но в глазах – ум не по годам. И сосредоточенность. И еще, где-то в глубине – бесовские искры. Того и гляди, на лице хитрая улыбка появится.
«Молчи, Валентин! Киндрих все верно говорит. Если не будешь подходить с позиции силы – ничего не добьешься. Сильный уважает только сильного».
Валентин перестал слушать речь Киндриха и слова Юстиниана, они слились в единый бубнящий шум, словно капель дождя по лужам. Говорят, что если долго прислушиваться к дождю, то можно услышать речь бога. Или богов – кто во что верит. К сожалению, когда Валентин впервые появился в этом зале, он почитал не единого бога…
Воспоминание вновь уносило воина далеко, в то время, когда он был еще восемнадцатилетним юнцом.
И рабом.
«Феодора, госпожа, не надо… Если узнают…»
«Мой глупый мальчик, никто ничего не узнает. Разве тебе плохо, Ареовинд?»
«Мне хорошо, госпожа».
«Вот и молчи».
Сладкие поцелуи, упругая гибкость женского тела, заставляющая забыть обо всем на свете.
«Молчи, Ареовинд…»
Валентин прикоснулся к шраму на лице. Старые раны часто ныли на непогоду.
Через некоторое время послы аваров покинули Константинополь. Чем закончились переговоры, не мог сказать никто. Басилевс говорил хитро и умело, завораживал словами, давал надежду, и, одновременно, отбирал ее.
Говорил ни о чем. И обещал ничто.
Когда послы переступили порог Святого дворца и вышли на площадь Августеон, небо прочертила молния. Начался ливень. Валентин обернулся на бронзовую статую.
Узнал его Юстиниан во время приема или нет?
Но статуя не отвечала. По лицу бронзового владыки, смотрящего вслед аварам, бежали, словно слезы, ручейки воды. А живой Юстиниан не плакал никогда.
– Аланскому Сирозию я еще все припомню, – в сердцах бросил молодой воин, с которым говорил Валентин во время приема. – Я уверен, он за нашими спинами письмо ромеям написал, о том, что мало нас и угрозы не представляем. Ничего, сейчас мало, а будет много! Хей-хо! – воин погнал лошадь вперед, разбрызгивая лужи.
Поздно вечером, когда на рукояти большого небесного ковша ярко светила Кормилица Зевса, послы не досчитались одного соплеменника. Валентин пропал. Тихо и незаметно исчез.
Как и не было.
– Я говорил, что беглый раб – предатель. Засланный шпион ромеев! – прорычал, выплевывая слова, Киндрих. – Я предупреждал тебя, Баян.
– Я знаю, Киндрих. Я знаю… – грустно улыбнулся в ответ молодой воин, которого Киндрих назвал Баяном. – Пусть идет.
– Хорошо, великий каган, – поклонился Киндрих. – Будет по-твоему.

…

– Неужели каган Баян ездил с послами? – воскликнул Волошин, хитро прищурившись. – А почему тогда он сам не обращался к басилевсу?
– Старость не будет слушать молодость, – ответил Василий Иванович. – Баян был слишком юн, чтобы Юстиниан прислушался к его словам. Но присутствовать на переговорах Баян желал. Молодой каган вообще очень много любил делать сам.
– Каган… «Великий правитель», «князь князей»…
– Да, даже киевские владыки – Владимир Мономах и Ярослав Мудрый носили титул «каган» а не «князь». Ну, да ладно. В моей истории на Константинополь уже опустилась ночь…

…

Летняя ночь тепла и спокойна. Когда у тебя нет крыши над головой, хорошо лежать, разглядывая звездное небо, и слушать пение цикад после прошедшего дождя. Конечно, Аларих всегда мог найти уголок в нищенских трущобах. Но как-то не хотелось. Вот здесь, возле церкви Апостолов, на высохшей под вечерним солнцем теплой земле, ночевать было куда приятнее.
Живот предательски заурчал. Эх, хорошо бы еще чего-нибудь съестное раздобыть!
Аларих выглянул из-за кустов и вздрогнул от неожиданности. У входа в церковь стоял закутанный в черный плащ человек. Ночной посетитель огляделся по сторонам, и Аларих увидел уродующий лицо шрам. Этот тот, черноволосый, приехавший с послами степного племени!
Голод пропал. Появилось любопытство. Но Аларих – хитрый. Он знал, что следует еще подождать. И, правда – вскоре появился второй человек. Когда новоприбывший едва слышно заговорил, обратившись к черноволосому, Аларих удивился – не часто доводится столь близко слышать голос, который вещает народу во время праздников. А сейчас басилевс стоял рядом – протяни руку и дотронешься.
Едва басилевс и незнакомец вошли в церковь, Аларих подкрался к приоткрытой двери и приготовился слушать.
– Я знал, что ты придешь сюда, Валентин, – сказал Юстиниан.
Он смотрел не на черноволосого воина. Склонив голову, басилевс смотрел на могилу своей жены Феодоры, умершей десять лет назад и похороненной здесь, в церкви Святых Апостолов.
– Да, Владыка, – не глядя на собеседника, ответил Валентин. – Пришел.
Юстиниан любил жену. Безумно, страстно, и ничто не могло помешать их браку. Ради Феодоры басилевс принял закон, разрешающий сенаторам жениться на блудницах. И Феодора, став женой басилевса, забыла о своем прошлом. Почти…
«Жена Цезаря должна быть вне подозрений», – грустно усмехнулся своим мыслям Юстиниан.
Когда Феодору обвинили в связи с молодым красавцем-рабом Ареовиндом, она полностью отрицала свою вину и сама, чтобы снять подозрение, приказала избить раба плетьми.
Валентин прикоснулся к шраму на щеке. Старые раны болят не только на непогоду.

…

Экзекутор Генор спешил, ведь дома его дожидался полный кувшин хорошего, выдержанного вина. Во время экзекуции Генора навязчиво преследовал запах перезрелых виноградных гроздей, уже слегка завяленных на кусте, когда из наполненных солнцем ягод течет красный сбродивший сок. Губы оближешь и еще нальешь. Эх… А приходилось выполнять монотонную работу. Генор опустил плеть и злобно уставился на распростертого раба. Экзекутор давно бы уже закончил, но карман, отягощенный увесистым мешочком с монетами, тайно врученным от имени Феодоры, не позволял отвлекаться. Сколько уже плетей получил раб? «Раз, два, три…» – экзекутор считал, беззвучно шевеля губами. Трудна работа у Генора – умственная, так и голова может разболеться. И по полосам не посчитаешь – спина раба давно превратилась в кровавое месиво. Ну его – все равно деньги уже получены, а, как шепнули Генору на ухо, раб не должен заговорить. Можно не считать. И экзекутор вновь замахнулся плетью.
Ареовинд находился в сознании, что удивляло даже его самого. Раб уже было решил, что экзекуция закончилась, приподнял голову, и удар пришелся по лицу. Глаза и нос мгновенно залила кровь. Ареовинд ослеп. В бреду, сквозь боль, он слышал, как кто-то приказал экзекутору прекратить. На раны опустилась прохлада, приносящая короткий миг облегчения. А потом, когда Ареовинду вытерли лицо, он увидел перед собой басилевса.
И потерял сознание.

…

– Ты изменился за эти годы, – сказал Юстиниан.
– Все мы меняемся, Владыка, – медленно ответил Валентин. – Но жизнь во дворце легче, чем жизнь в степи. Приятнее.
– Не скажи, не скажи, – произнес басилевс, потирая щеку. – В степи нет таких хищников, как во дворце. Тут, видишь ли, так и норовят вонзить клыки в спину. Надеюсь, ты выполнил задание? – Юстиниан прищурив глаза, уставился на Валентина.

…

После экзекуции прошел месяц. Ареовинд уже мог, не торопясь, передвигаться по своей комнате. А выйти – нет. Не из-за боли, а потому что не выпускали. Ради его же блага.
«Для всех ты умер», – сказал басилевс.
«Зачем я вам?» – уже несколько раз спрашивал Владыку Ареовинд.
Но басилевс молчал.
Однажды, покидая комнату раба, Юстиниан обернулся и, криво усмехаясь, сказал:
– Она о тебе даже не вспоминает.
Окошко под потолком комнаты было крохотным. Пробивающийся луч света отмерял на полу долгие часы. Ареовинд терпеливо ждал.
Наконец как-то утром послышались шаги и шум отпираемого замка. Дверь скрипнула давно не смазанными петлями, и в комнату вошел сам Юстиниан. Басилевс опустил на пол большой сверток.
– Надевай, – коротко бросил он.
В свертке оказалась туника, длинный плащ с капюшоном и короткий меч. Ареовинд с удивлением посмотрел на басилевса.
– Давай, – сказал Юстиниан. – Не стесняйся.
Ареовинд надел тунику и накинул плащ. Осторожно вынул из ножен меч. Юстиниан усмехнулся. Тогда Ареовинд сделал выпад, прокалывая мечом воображаемого противника. Затем развернулся, парируя несуществующий удар: «Х-ха!». Толчок корпусом… Меч описал дугу, прикончив сбитого с ног противника, и вернулся в ножны.
– Эффектно, – сказал басилевс. – Ты скиф, Ареовинд. Прирожденный воин из степей. Тебе не место во дворце.
– Что я должен сделать, Владыка?
– Сделать? – басилевс поскреб пальцем двухдневную щетину. – Самую малость. Выполнить для меня одно задание.
– Я готов, Владыка, – Ареовинд опустился на колено.
Вечером раб умер. Из дверей вышел свободный человек, которого звали мечник Валентин. Капюшон скрывал его лицо в тени, и узнать Ареовинда было невозможно. С заходом солнца бывший раб направился к городским воротам, где его уже ждал человек, держащий под узды коня. Мечник Валентин покинул город, отправившись в степь.

…

– Да, Владыка, я выяснил, что вы хотели.
Валентин ответил басилевсу прямым взглядом. Юстиниан довольно улыбнулся. Валентин отстегнул от плаща золотую пряжку и протянул басилевсу. На одной стороне пряжки был мастерски изображен крылатый полу-лев, полу-орел – грифон, пес Зевса. На второй – выбита карта.
– Расскажи, – приказал Юстиниан.

…

– Остерегайся грифов с острым клювом, собак безмолвных Зевса, – нараспев продекламировал Максимилиан слова Эсхила. – Василий Иванович, неужели вы хотите сказать, что и Прометей был прикован в горах Алтая? И путь в ужасное царство Аида – тоже там?
Волошин рассмеялся – не ехидно, а весело, так, что обидеться на него было просто невозможно.
– Насчет Прометея не знаю, – серьезно ответил Суриков, – а вот по поводу Аида – вполне может быть. Но сейчас я вижу совсем другую картину. События, изображенные на ней, происходят задолго до того, как в великий Город приехали послы. Прошел целый год с тех пор, как Валентин перестал быть рабом.


Эскиз 2 Дракон и волк

Некоторые нагревали вместе серу, реальгар и селитру с медом; в результате появились дым и пламя, так что их руки и лица были обожжены, и даже дом, где они работали, сгорел дотла
(«Тайное Дао подлинного происхождения вещей» Китай 850 г н э.)

Степь свободна, словно ветер. Ее невозможно разрушить, потому что степь не имеет городов. Ее нельзя изучить, ведь бесконечны просторы от края Ойкумены до золотоносных гор. Степь можно только попытаться понять, если прожить в ней достаточно долго.
И еще в степи очень легко умереть.
Десять воинов-аваров вперемешку с лошадьми лежали на пожухлой траве. Лишь у некоторых из воинов виднелись рубленые раны от мечей – это кого добивали позже, уже поверженных. Происхождение ран остальных мертвецов определить было трудно. Нет, вон у тех степняков из племени юебань, истыканных стрелами и лежащих в полусотне шагов от места гибели аваров, причина смерти ясна – авары мгновенно выхватывают луки и выпускают ливень стрел. А вот какова причина гибели самих аваров?
Тела воинов во многих местах пробиты едва ли не насквозь, словно аваров долго и настойчиво тыкали острыми копьями. Раны заполнены кровью пополам с водой. Кое-где на земле таяли осколки льда. Лед? Летом? Но, действительно, из груди одного воина все еще торчала большая сосулька. Прямо на глазах она превращалась в потоки мутной красной воды. Несколько раненых лошадей хрипели и пытались подняться с мокрой земли.
Оставшиеся в живых два воина-юебаня прижимали копьями к земле выжившего авара – юношу лет четырнадцати. Стоящие  неподалеку кони испуганно косились на извивающегося червем мальчишку. Третий мужчина склонился над ребенком и перебирал костяшки на большом ожерелье.
«Так, гроза… ливень… Сейчас-сейчас…» – бормотал он про себя.
Колдуну хотелось изуродовать мальчишку наиболее впечатляющим способом. А потом отпустить. Еще бы, это же сын вождя, или, как там, у аваров, предводитель зовется? А! Каган! Значит вот этот слизняк, распростертый на земле – сын кагана? Изувечить, и пускай отправляется в свое племя. Пусть проклятые захватчики узнают месть степных колдунов из племени юебань. Правда, надо не перестараться, а то еще родной отец ребенка не узнает.
«Вот! Есть!» – колдун оторвал одну костяшку и приготовился разломать ее, как вдруг…
– Ш-шакал меня раздери! – вскрикнул один из державших мальчишку.
Из горла колдуна торчала стрела, пробившая шею насквозь. Колдун захрипел и рухнул на землю, пытаясь ногтями выцарапать из раны металлический наконечник. Воины схватились за мечи. Мальчишка змеей отполз в сторону.
Во время выстрела Валентин стоял на холме неподалеку. А сейчас он уже гнал коня во всю прыть на врагов. Лук определенно не его любимое оружие. Скорее Валентину просто повезло с метким выстрелом. А вот меч… За несколько шагов до противников Валентин спешился – коротким мечом трудно сражаться на лошади. Вышедший вперед воин не успел отбить первый же стремительный выпад Валентина – степняк просто не привык к колющим ударам. Под удар второго Валентин нырнул, пропустив свистнувший меч у себя над головой, и вонзил клинок в бок врага. Все было кончено в считанные мгновения.
Валентин подскочил к юноше и протянул руку.
Тот отказался и поднялся сам, оставляя на траве кровавые пятна. Затем мальчишка подхватил с земли меч и подошел к колдуну, который ухитрился вытащить стрелу из горла, и теперь глядел невидящими глазами, стараясь нащупать непослушными пальцами одну из рассыпавшихся по земле белых косточек.
– Я уничтожу ваше племя, – сказал юноша, схватил колдуна за волосы и коротким движением перерезал врагу горло. – Я – Баян, будущий каган великого народа аваров или жуань-жуаней, как называют нас в Поднебесной. Я благодарю тебя за спасение, путник, – обернулся мальчишка к Валентину. – Скажи свое имя, чтобы мой отец мог достойно вознаградить тебя.

…

– Колдуны? – удивился Волошин. – Василий Иванович, неужели вы сами верите во всю эту ерунду?
– Верить, может, и не верю, – ухмыляясь в усы, сказал Суриков. – Но колдунам безразлично, верю я в них или нет. Знаете, Максимилиан, поживите с моё в Красноярском крае, и вы уже не будете столь категоричны в своих словах. Когда увидите на что способны некоторые шаманы… Думаю, что науке еще многое предстоит узнать. Впрочем, я отвлекаюсь от рассказа. Следующая картина, которую я хочу вам описать, произошла спустя много лет после знакомства Валентина с Баяном.
– Как? Значит, Валентин остался у аваров? Задание басилевса было связано именно с этим народом?
– Не спешите, Максимилиан, не торопитесь. Все расскажу по очереди. Не смотря на разницу в возрасте, Валентин подружился с Баяном. Кто знает, Максимилиан, может быть, это была именно дружба. А, может, Баян относился к Валентину скорее, как к отцу, которого вскоре лишился? Валентин же, похоже, искренне привязался к мальчишке. Нет, уже не мальчишке. Спустя несколько лет Баян превратился во властного правителя – умного, хитрого и жестокого. И все это в нужных пропорциях, так, что соплеменники едва ли не боготворили молодого кагана. А враги уважали и считались с талантом юного Баяна. И с его войском. С ним нельзя было не считаться. Десятки тысяч светловолосых всадников наводили ужас на близлежащие народы. Вся восточная часть Великой степи принадлежала каганату. Земли от Байкала до Тибета, от Корейского полуострова до восточных земель Средней Азии были покорены закованными в броню конными лучниками. Поднебесная Империя теряла северные провинции под натиском конной орды. Впрочем, Китай был хоть и богатой добычей, но зубастой, словно притаившийся дракон. Стоило зазеваться, как он показывал свои клыки, и, рыча, отгрызал у каганата ранее потерянные земли.
Владыкам всегда нужны рабы. Должен же кто-то добывать руду и ковать оружие? Поэтому захваченное в Азии племя тюрок аварский каганат поселил в горах Алтая. Раб должен быть умелым, а тюрки славились своим кузнечным мастерством. Раб должен быть покорным, а тюркский хан не помышлял о восстании, безропотно отдавая дань хозяевам в виде мечей, наконечников стрел, доспехов и стремян – всего того, что требовалось ненасытным степным воинам. Отдавал… Но не полностью. Весной пятьсот пятьдесят второго года над Алтайскими горами взвилось черное знамя с вышитой золотом волчьей головой.
Тюрки восстали.

…

– Звал, великий каган? – Валентин откинул ковер и вошел в сумрак шатра.
Баян сидел на низком топчане и пил теплое кобылье молоко. Вначале он опустошил наполненную чашу и лишь затем взглянул на вошедшего воина. С подбородка великого кагана стекали белые капли и падали на лежащий на полу ковер. На пушистой шерсти ковра вышитый дракон ловил жирного клыкастого кабана. Звери застыли в ожидании. Казалось, они дожидаются, пока люди покинут шатер, чтобы ожить и продолжить свою неутомимую погоню.
– Так, что там у тебя с моей племянницей, Вали-ентин? – спросил Баян.
Баян произносил имя, смешно растягивая середину.
– Ничего, великий каган, – удивился мечник.
Валентин уже привык к неожиданным вопросам Баяна, но не до такой же степени! Неужели Баян вызвал Валентина поговорить о любовных делах? Вернее, об их отсутствии.
– Знаю! Знаю, что ничего, – буркнул Баян. – А вот это-то и плохо. Другой бы воспользовался случаем и стал бы родственником кагана, а ты… Неужели у тебя на родине осталась девушка?
– Город ромеев – не моя родина, – отрезал Валентин. – Я раб. Бывший раб. У некрещеного раба не может быть невесты.
– Да, помню, ты родился в вольной степи. Как и я. – Баян вытер подбородок кулаком. – В душе ты всегда был свободным, Вали-ентин. Так и не выбрал себе жену. И в ближайшее время уже и не выберешь.
– Почему? – удивился мечник.
– Потому что началась война.
Война  для аваров – это обычное состояние жизни. Степные воины захватывали мелкие племена. Устраивали пограничные стычки с эфталитами. Волнами накатывались на провинции Китая, порой оседая там надолго, а, порой просто уходя с богатой добычей. Но сейчас Баян произнес это слово с такой интонацией, что Валентин понял – да, началась именно Война!
– С кем? – спросил он.
– Рабы-кузнецы решили укусить своего хозяина, – ответил Баян.
– Тюрки?! – удивился Валентин. – Да мы разобьем горцев в первом же бою! Что они могут?!
– Наша Восточная орда разгромлена.
Валентин замер и недоверчиво посмотрел на кагана.
– Да, именно так, – подтвердил Баян. – После битвы у горы Лайшань она развеяна по степи без следа. Как оказалось, рабы умеют больно кусаться.
– Хватит ли у нас людей для битвы? – осторожно спросил Валентин.
– Ты прав, Западная орда сейчас слаба, как никогда. Но мы не можем позволить врагу захватить наши земли. Дорога по пустыне займет едва ли не год. Не будем терять времени – отправляемся через три дня. У меня есть, чем удивить тюрков.
Баян поднялся и протянул пустую чашу. Из сумрачного угла шатра появился не человек, нет! Из тьмы выплыла безликая тень и взяла чашу из руки кагана. Валентин вздрогнул. Сколько он находился в шатре властелина, а так и не почувствовал присутствия манкурта.
– Не нравятся манкурты? – поинтересовался Баян.
– Нет! Не терплю мертвецов! – воскликнул Валентин. – Ты же знаешь.
– Зря… Очень зря. В бою они, конечно, не заменят всадников, но зато возьмут упорством. Говорят, вот такой раб, – Баян вынул меч и ткнул острием в грудь манкурта, – может сражаться с отрубленной головой еще на протяжении ста вздохов.
Манкурт даже не вздрогнул, когда клинок погрузился в его тело. На коже раба выступило темное пятно. Судя по ране, крови должно было быть гораздо больше. Это если бы перед Валентином стоял не манкурт, а человек.
– Манкуртов делать из рабов не легко, но зато в бою они неплохи, – продолжил каган.
Он тщательно вытер меч и вернул в ножны.
– И, кстати, – добавил Баян, – не забывай, что у нас есть колдун из юебаней. Он один стоит тысячи. Но позвал я тебя не за этим. Воины привели человека из Поднебесной. Хотя я не люблю предателей, но он кое-что хочет предложить. Пойдем.
Каган вышел из шатра первым. Когда Валентин закрывал ковер, то услышал, как позади упало мертвое тело манкурта.

…

– Меня не привели. Я сам пришел! – заявил Валентину маленький китаец. – И я не предатель, как утверждает твой каган, а просто опытный торговец.
Валентин и китаец сидели за костром и ели баранину.
– Откуда ты знаешь, что Баян так сказал?
– Э-э-э… – хитро прищурился китаец, – не надо иметь мудрость Будды, чтобы прочитать мысли по лицу господина. И меня зовут Ли. Торговец Ли, как было уготовлено богами.
Китаец впился в жирный кусок мяса и по его рукам побежали ручейки жира.
– Что продаешь? – спросил Валентин.
– Знание, – ответил Ли.
– Знанием много не навоюешь.
– Э-э-э… Не скажи, – Ли помахал наполовину обгрызенной костью. – Вот погляди на баранину. У вас она совершенно безвкусна. Но! – предупредительно поднял он указательный палец, видя негодование Валентина. – Если взять холодный лунный порошок, имеющий силу инь, и рассыпать его на мясо, то еда приобретет совсем иной вкус.
Ли вынул из мешка деревянную шкатулку, достал из нее щепотку грязно-белого порошка и бросил на баранину в руках Валентина. Мечник недоуменно и настороженно уставился на мясо.
– Ешь-ешь, это не отрава, – усмехнулся китаец.
Валентин осторожно попробовал еду кончиком языка и откусил кусок.
– У-м-м, вкусно! – сказал он.
– Вот то-то! – произнес довольный китаец. – Вся природа наполнена мужским началом янь и женским началом инь. Их взаимодействие создало мир. Это и есть знание. Вот, к примеру, в кустах прячутся и наблюдают за нами полузвери шань, – Ли ткнул пальцем в сторону густых колючих зарослей.
Валентин с опаской посмотрел на кусты. Что-то раньше он не замечал среди длинных колючек этих самых «шань».
– Но! – Ли вновь набрал горсть порошка. – Стоит бросить лунный порошок в огонь…
Китаец сыпанул белые крупинки в костер. Пламя взметнулось вверх с громким хлопком. Клубы дыма устремились в небо.
– Как шань испугаются и убегут. Вставай Валь-Ен-Тин, чего разлегся?
Валентин поднялся, отряхивая землю с кафтана. Ему окончательно расхотелось иметь дело со знанием китайца. Уж очень это попахивало колдовством.
– Подлинная сила лунного порошка достигается в единении с мужской силой янь, – продолжил Ли. – Если энергию земли и дерева…
Китаец достал мешочки, наполненные такими же загадочными порошками, как и шкатулка.
– Смешать с силой лунного порошка, то получим огненное зелье. Во-о-от так… Это и есть великое знание, с помощью которого вы победите волков. Но тут надо ведать пропорцию. Добавишь много лунного порошка, инь и ян, встретившись в тесном пространстве, взорвутся, уничтожив все вокруг. Добавишь меньше – и смесь будет долго гореть, выбрасывая на врага потоки огня. Вот! – Ли поднял с земли большое копье, у которого вместо острия торчал полый конус. – Если засыпать огненное зелье и поджечь…
Копье вспыхнуло. Из наполненной порошком емкости било пламя на расстояние в целый шаг. Валил дым, и сыпались искры. Китаец стоял с горящим копьем, словно бог необузданного огня.
– То ваши воины будут непобедимы! – закончил он.
– Это все хорошо, – сказал Валентин. – Но ничто против стали.
Воин выхватил меч и отсек над головой у Ли горящую вершину копья. Огненный конус прочертил в воздухе дугу и упал на землю. Китаец отступил на шаг назад.
– Останешься с нами на время битвы. Если исход будет удачным – получишь вознаграждение.
– Но…
Валентин не слушал причитания маленького китайца. Он поднялся и скрылся в первых сумерках, сгущающихся за кругом света от костра.
Неподалеку на холме лежала куча хвороста, из которой торчал рукоятью вверх меч кагана. Баян стоял на коленях и молился богу войны.

…

– Да, вы правы, Василий Иванович, – сказал Волошин, – селитру действительно добавляли в еду вместо соли.
– Вот уж, наверное, повара были рады, когда ее случайно роняли в огонь, – усмехнулся Суриков.
– Но мне казалось, – продолжил Максимилиан, – что порох изобрели века на четыре позже?
– А по некоторым данным – еще и раньше, – сказал Суриков. – Просто тут есть неточности терминологии. Стволы бамбука в роли хлопушек китайцы использовали еще задолго до изобретения пороха. Если бросить куски бамбука в костер, то под давлением горячего воздуха внутри они разрываются с громким треском. Пиротехнику на основе пороха называли аналогично хлопушкам из бамбука. Теперь разобраться, что и когда было изобретено довольно затруднительно. Но авары и тюрки на нашей картине уже начинают сражение, так что не будем отвлекаться.

…

Две армии замерли в ожидании. Тревожно ржали аварские лошади. Воины с нетерпением ожидали первых лучей неторопливого солнца.
Валентин находился в отряде Баяна, насчитывающем три десятка всадников. И столько же манкуртов, которыми легко можно было пожертвовать. Отряд стоял на возвышении отдельно от основной армии. Возле Валентина на рыжей лошадке неуютно умостился маленький китаец. Рядом молодой каган наблюдал за вражеским войском, по-мальчишески прикусив губу. Угрюмый Киндрих бросал на Валентина мрачные взгляды. Где-то в центре отряда колдун из юебаней перебирал свое ожерелье.
Впереди чернела такая же лавина всадников – от края до края горизонта. Тюрки, так же, как и авары, рвались в бой.
А солнце не спешило…
– Их много, – сказал Валентин.
– Много, – согласился Баян.
– Почему ты?.. – помедлив, начал говорить мечник.
– Что «почему я»? – повернулся к нему каган.
– Почему ты упорно отказываешься от знания предков? Почему каждый раз избегаешь разговора? Почему не возьмешь в Долине Царей то, что принадлежит тебе по праву?
Взгляд Баяна потух. Каган отвернулся и вновь посмотрел на тюркское войско.
– Баян! Ответь мне! Стоит применить Стрелу Бога, и вражеская армия превратиться в пыль! В ничто!
Вместо ответа каган взмахнул рукой. Протрубил рог. Тысячи стрел взвились в небо.
«Хей-хо!»
Орда аваров медленно пришла в движение, все убыстряя и убыстряя свой бег навстречу врагу. Тысячи конских копыт выбивали барабанную дробь и поднимали клубы оседающей за войском пыли. Над торчащим частоколом копий развернулись длинные флаги с изображенными на них могучими драконами. Древние существа летели над войском аваров. Прекрасные и смертоносные; величественные, словно сами боги.
Лавина тюркского войска тоже сдвинулась с места, ощетинившись копьями. Взвились над всадниками черные флаги с блестевшими в лучах утреннего солнца золотыми волчьими головами.
Стрелы пели песню смерти – нет стрелков лучше, чем авары. Воины прямо на скаку натягивали тетивы не до груди – дальше, гораздо дальше – до правого плеча. Вновь и вновь устремлялись стрелы во врага.
…Пробивая кожаные щиты.
…Впиваясь в тюрков, принизывая доспехи.
…Убивая лошадей, падающих и бьющихся в агонии.
«Хей-хо!»
Волна аваров накатилась и отступила, обменявшись с тюрками бросками копий. Извечная тактика аваров – наскочить и отступить, засыпав врагов стрелами, по возможности не вступая в ближний бой. Тем более, если у врагов нет хорошо обученных лучников. У тюрок лучников не было. Почти. Потому что с луками нужно рождаться и умирать, чтобы стрелять подобно аварам.
Но зато тюрки очень упрямы и яростны, как… Как бывшие рабы. И еще у тюрок быстрые кони, от которых нелегко уйти.
Авары отступили, преследуемые вражеской ордой. Аварские всадники миновали неподвижные фигуры манкуртов. Вспыхнули огненные копья, сомкнулись темные ряды, и рабы-мертвецы приняли на себя удар конной лавины тюрок. Факелы ослепляли лошадей. Кричали горящие враги. Манкурты, пронзенные оружием и затоптанные лошадьми, умирали молча. Огненные копья сверкали в темноте под сгущающимися свинцово-черными тучами – это начал что-то нашептывать себе под нос аварский колдун. Яркие молнии пронзали тучи.
– Да призывай ты скорее свою грозу! – перекрикивая поднявшийся ветер, закричал Баян.
Но колдун словно не слышал кагана. Он выронил костяшку из руки и указал в небо дрожащим пальцем. Баян поднял голову.
– Степной шакал! – успел сказать каган, перед тем, как манкурты подняли над его головой большой щит из натянутой лошадиной шкуры.
Длинные острые сосульки ударили по щиту, разрывая его в клочья. В небе ураганом столкнулись две силы. Черные тучи наползали одна на другую, сходясь в небесной битве. У тюрок тоже был собственный колдун из степного племени.
Убийственный град над отрядом кагана прекратился через пару мгновений. Валентин оттолкнул манкурта, держащего над ним щит. Хотя из груди раба торчал кусок льда, падать манкурт не спешил и просто шагнул в сторону. Валентин подскочил к лежащему возле мертвого коня кагану, отбросил в сторону остатки щита…
Жив!
– Где колдун?! – закричал Баян, поднимаясь с земли.
Колдун лежал на земле – мертвее не бывает. Его тело пробили не менее пяти сосулек. Защищающий колдуна манкурт упал с перебитой ногой в начале буйства колдовской стихии и не успел подставить щит.
– Проклятье, – прошептал каган.
Ледяная буря настигла армию аваров. Шквальный ветер сбивал стрелы. Всадников заносило бураном. Потухли огненные копья, затоптанные конной ордой тюрок. Передовые отряды сошлись в рукопашном бое. Враги рубились, не слезая с седел – благо в стременах удобно вставать, оказываясь выше противника. Швырнуть копье, убивая одного врага, выхватить слегка изогнутый меч, рубануть второго… Но у тюрок – бывших рабов-кузнецов такая же тактика, перенятая у хозяев.
– Мы можем проиграть битву, – сказал Баян, которому подвели нового коня. – Проклятый колдун перебьет половину моего войска.
Задние ряды аваров падали под натиском ледяной бури, гуляющей по степи белой смертью.
– Вали-ентин, ты слышишь? Вали-ентин, где ты, сын шакала?
Но мечник исчез из отряда кагана. Пропал, словно незримый дух.
А бой продолжался.
Буря затихла спустя некоторое время, всхлипнула и захлебнулась, слово колдун подавился собственным заклинанием.
– Вперед! – закричал каган, устремляясь в гущу схватки.
И битва закипела с новой силой.
…Сталкивались, высекая искры, изогнутые мечи.
…Летели брошенные копья.
…Падали люди и кони – смерть на поле боя не делала между ними различия.
Торопясь, она собирала свой страшный урожай.

…

Валентин догнал отступавших аваров уже к вечеру. Одинокого всадника заметили еще издали и сообщили кагану. Валентин проехал мимо уставших воинов и подвел лошадь к Баяну.
– А! Это ты, – сказал Баян, бросив взгляд на Валентина. – Хороший конь, но твой был лучше.
– Был, – подтвердил Валентин.
Он достал из сумки большое ожерелье и бросил на дорогу. Кони втоптали в землю рассыпавшиеся белые костяшки.
– Мы все равно проиграли, – вздохнул Баян. – Вот все, что осталось от моих людей. Не помогло нам волшебство китайца. Знаешь, он ведь тоже погиб еще в самом начале боя.
– Видел, – сказал Валентин.
– Теперь мы забираем женщин и детей и идем в степь.
Некоторое время они ехали молча. В небе целеустремленно пролетали крылатые падальщики.
– Мы возвращаемся на родину, откуда пришли наши предки. Ты спрашивал меня, почему я не воспользовался тем, что хранится в Долине Царей? Стрелой Бога? – неожиданно спросил каган.
Валентин не ответил.
– Хорошо, я покажу тебе, почему. Может быть ты… Может, у тебя будет по-другому. Эй, Киндрих! – подозвал каган старого воина. – Поведешь людей. В бои не ввязываться. При первой возможности – отступать. Мы догоним вас через четыре дня.
«Хей-хо!» – великий каган выехал из общего потока.
Валентин последовал за Баяном.
Впереди, на горизонте, за полосой густого тумана виднелись невысокие горы.


Эскиз 3 Огонь и звезды

Много возможностей выбора существует у людей. Много средь них возможностей дурных, много и добрых. Посему прежде нужно в них зорко вглядеться, чтоб выбрать из них для себя достойный путь
(Золотые стихи Пифагора)

Туман обволакивал путников тишиной и покоем. Прикасался молочными языками к рукам, теребил гривы лошадей, пробирался за шиворот холодными каплями. Лошади пугливо косились по сторонам. Валентину тоже было не по себе. Он впервые здесь – в преддверии Долины Царей. Тут начинается Гера – Город мертвых. Валентин – единственный из непосвященных, кто узнал, где расположено место захоронения древних царей.
На протяжении тысяч лет скифы везли в Геру умерших владык. Везли через всю степь, чтобы похоронить царей на священной земле предков.
Шло время, непобедимые воины степей откочевали на восток, вступили в бой с Поднебесной. Постепенно год за годом изменилось имя народа. Теперь уже не скифы, а грозные авары, слившиеся с более слабым племенем хунни, покоряли необъятные земли степей. Но Город мертвых все так же принимал в свои владения повелителей степных народов. Век за веком вырастали в Долине Царей высокие курганы, хранящие в себе несметные сокровища. Туманная земля предков укрывала тела вернувшихся владык.
– Гиперборея, – прошептал Валентин.
– Ты что-то сказал? – обернулся ехавший впереди Баян.
– Ваш Город мертвых в Константинополе называют Гипербореей.
– Да, – сказал каган. – Наверное. Пока они не знают, где находится Гера – я спокоен.
– Говорят, что здесь боги создали жизнь. Когда-то очень давно, – сказал мечник.
Лошади погружали ноги в туманную реку и не слышно ступали на землю. Туман впитывал в себя звуки. Даже человеческая речь звучала неестественно тихо. Казалось, что к словам путников прислушивается кто-то невидимый, прячущийся в тумане за курганами.
– Да, – подтвердил Баян. – Очень давно. А теперь все ушли. Здесь только мертвые. И еще знания – если миновать Геру и пройти дальше в туман Долины Царей. Я… Ты пойдешь туда сам. Если хочешь.
Каган остановился и сошел с лошади.
– Пойду, – упрямо кивнул Валентин.
Баян положил руку на плечо мечнику.
– Я хочу, чтобы ты вернулся, друг, – сказал Баян. – Иди.
Впереди, между двумя курганами, поднималась белая мгла. Валентин решительно шагнул в молочную стену и исчез из виду. Баян сел на камень и приготовился ждать.

…

Туман. Он высасывает мысли и заполняет голову воспоминаниями и видениями.
Перед Валентином появляется улыбающееся лицо Феодоры. Жена басилевса прекрасна в прозрачном одеянии. Именно такой она является к нему во снах.
«Мой глупый мальчик, никто ничего не узнает».
Валентин протягивает руки, пытаясь обнять призрачную фигуру.
«Разве тебе плохо, Ареовинд?»
«Мне хорошо, госпожа».
Валентин машет головой: «Прочь! Прочь видение! Ты мертва!»
«Я жива, Ареовинд. Я всегда буду с тобой».
Еще шаг сквозь вязкий туман.
На камне сидит призрачная фигура. Это Баян, ожидающий друга. Великий каган, преступивший законы предков и приведший в тайную долину чужака. А что это за вторая фигура, невозмутимо стоящая в тумане? Это басилевс Юстиниан. С ним связано что-то очень важное. Что? Воспоминания укололи раскаленной иглой. Басилевс спас его, умирающего от рук экзекутора, и направил на поиски Долины Царей. Приказал принести сведения о Стреле Бога.
Валентин должен исполнить долг.
А на выходе сидит друг и дожидается Валентина.
Что такое предательство?
Валентин слышит клекот. Словно гигантские крылья колышут туман. Огромная темная фигура виднеется за белым покрывалом. А, может, и нет ее? Это лишь видение, сон?
«Зачем ты пришел к Хранителю, человек? Ты хочешь получить Стрелу Бога?»
Слова раздаются в мозгу у Валентина, разносятся по голове ударами кузнечного молота.
«Да».
«Готов ли ты принять эту силу?»
Валентин не смог ответить, а лишь кивнул.
И мир затопил свет.
Валентин стоит посреди города в пустыне. Под ногами – горячий песок. Над головой высоко в небе – яркое солнце. Низкие дома по краям дороги не дают спасительной тени. Валентин оглядывается по сторонам. Вокруг много спешащих людей в необычных ярких одеждах. Казалось бы, они должны обращать внимание на чужака, удивиться его присутствию. Но – нет. Люди чем-то обеспокоены, со страхом смотрят на небо. Валентин тоже поднимает голову вверх и видит улетающую огромную тень. А возле солнца вспыхивает второе светило. Яркий огненный шар приближается к городу. Вместе с ним накатывается волна жара. Валентин понимает – не спастись. Город обречен. Люди бегут, пытаются скрыться от летящего огня. Но все бесполезно.
Шар приближается, вырастая в размерах.
И когда он падает…
Валентин видит яркую вспышку света, от которой вытекают глаза. Обугленная кожа лохмотьями сползает с тела. Горят мышцы, обнажая покрывающиеся копотью чернеющие кости. Мечник пытается уйти от кипящей боли, но суставы ног ломаются, и он падает на землю.
На стонущую умирающую землю, где песок превращается в зеленое стекло. Валентин видит себя словно со стороны. Он – другой Валентин, пытается удержать песок рассыпающимися пальцами-костьми. Земля умирает вместе с городом и людьми. Больше никогда здесь не будет расти жизнь, а в сотнях дней пути у людей начнут выпадать волосы и зубы. Жители соседних городов умрут в мучениях, убиваемые невидимой проказой.
Ветер смерти уносит пыль, в которую превратилось тело Валентина.
От города остается лишь пепел.
Воспоминание.
Но потом исчезает и оно.
Валентин приходит в себя от холодного прикосновения тумана. Мечник кричит, и слезы текут по его щекам.
«Вот как вы воспользовались даром Древних. Готов принять такую силу, человек?» – спрашивает его невидимый собеседник.

…

– Ты вернулся, – сказал Баян.
– Да, – сказал Валентин и сел рядом на землю.
Баян радостно, как ребенок, улыбнулся.
Туман поредел. Он скатился по склонам курганов и остался в низинах белыми лужами.
Валентин поднял руку и разжал кулак. На ладони лежала золотая пряжка. На ней гордый грифон расправлял широкие крылья.
– Ты первый, кто смог вернуться, – сказал Баян. – Кроме меня.
Каган опустил руку в сумку и достал такую же пряжку.
– Я не смог принять это знание, – тихо сказал великий каган. – Прошлое… Оно, как и Стрела Бога, должно оставаться там, – кивнул Баян на Долину Царей. – Древние оставили знание, но сами покинули мир. Говорят, что они направились в небо и летают в неведомых далях среди звезд. Пойдем, нам надо догонять своих.
Лошади были рады побыстрее покинуть Геру. И двум друзьям не пришлось их погонять.

…

– Стрела Бога, – прошептал Суриков. – Сумеет ли человечество создать подобное оружие? Неужели люди, в конце концов, уничтожат сами себя? Что за страшные силы хранятся Древними?
– А, может, Древние дали людям просто знания? – сказал Максимилиан. – Знания, которые, как и любые другие, можно использовать, как во благо, так и во вред? Древние не знали, что люди чаще всего выбирают второй вариант. А что произошло дальше с аварами и Валентином?
– О чем мечтает раб? – сказал Василий Иванович. – Не только о свободе. Раб мечтает отомстить. Целая орда тюрков устремилась в погоню за аварами. Началось второе переселение народов, и кровавая волна захлестнула Европу. Даже мы, русичи, жили под гнетом авар. А Валентин? Мы же оставили его в церкви, во время встречи с басилевсом.

…

– Да, Владыка, я нашел Долину Царей. Я узнал, где находится Стрела Бога. Мое задание окончено? – спросил Валентин.
– Нет, Ареовинд, – басилевс назвал мечника давно забытым именем, и Валентин вздрогнул. – По карте ничего не понять. Ты запомнил дорогу и проведешь отряд к Долине. Тогда я буду считать тебя свободным от обещания.
Юстиниан посмотрел на Валентина так, как хозяева смотрят на своих рабов.

…

– Что произошло дальше с Валентином? – спросил Волошин. – Он привел отряд в Долину Царей?
– Кто знает? – ответил Суриков. – Увязавшийся за отрядом нищий Аларих, вернувшись через несколько лет в Константинополь, рассказывал невероятные вещи. Например, о том, как воины вошли в туманную реку и не вернулись. Пропал и проводник Валентин. Но Алариху никто не верил, так как он упоминал еще и о гигантских степных скорпионах и огнедышащем драконе, поджидающем зазевавшихся путников. И о гарпиях, падающих с неба хищными птицами. Каждый раз его истории обрастали все новыми и новыми красочными подробностями. А, когда нищим заинтересовался сам басилевс, то Алариха найти не смогли. А после в великом Городе вспыхнула чума, и Юстиниану стало уже не до поисков. Вот так закончилась эта история. Да, и еще, – добавил Василий Иванович. – В каменной статуе воина была трещина. А в ней – вот это.
Суриков достал из сундука небольшой круглый предмет, блеснувший тусклым золотом. Щелчком пальцев художник раскрутил круглую пряжку на поверхности стола, и она, сделав несколько оборотов, упала изображением вверх. С пряжки застывшими глазами на людей смотрел грифон.
– Та самая? – поинтересовался Волошин.
– Да, – ответил Суриков.
Собеседник Сурикова медленно взял пряжку, опустил в карман. Потом подошел к окну и уткнулся лбом в холодное стекло. В отражении было видно, как меняется облик ночного гостя. Глаза стали ярко-голубыми. Нос выпрямился. Лицо удлинилось. Со лба на щеку пробежал шрам. Черные волосы распрямились и упали на широкие плечи.
Василий Иванович побледнел.
– Настоящий Волошин уехал вчера в имение матери, – спокойно сказал ночной гость. – Я лишь воспользовался его обликом. Мне нужно вернуть ключ.
– Я подозревал, что за пряжкой придут, – медленно произнес Суриков.
– За ключом, – улыбнулся гость. – Не бойтесь, Василий Иванович, я не причиню вам вреда.
Тот, кто выдавал себя за Волошина, вновь повернулся к окну. Воспоминания уводили его по туманной дороге памяти.

…

Валентин подождал, пока в тумане затихнут крики ушедших. Потом посидел еще немного. Но обратно никто не вернулся. Мечник вздохнул и вошел в клубящуюся молочную мглу.
Сомкнувшийся за спиной туман встретил Валентина, словно старого друга. Прикосновения белых щупалец уже не казались холодными. Тепло и уверенность разливались по телу Валентина. Мечника охватило чувство, будто он вернулся домой.
«Ты пришел вновь, человек, – обратился к нему невидимый страж. – Ты явился за Стрелой Бога?»
Пряжка на груди светилась холодным тусклым светом. Грифон на ней, казалось, ожил и беззвучно отвечал огромному существу, прячущемуся в тумане.
– Нет, Хранитель, – прокричал Валентин, – я пришел не за оружием. Я вернулся за знаниями. Я хочу последовать по пути Древних. Покажи мне дорогу к звездам, Хранитель. В бескрайнее небо.
Некоторое время туман молчал. Затем раздались странные звуки. Незримый собеседник не то кашлял, не то смеялся – скрипуче, отрывисто. Резко. Когда смех прекратился, Валентин вновь услышал слова у себя в голове:
«Ты удивил меня, человек. Я… Да, я могу показать дорогу. Могу дать знания. Но небесный путь чист. Достоин ли ты последовать за теми-кто-ушел?»
Валентин вдруг почувствовал, как по его рукам течет влага. Он удивленно посмотрел на ладони – они были красны от крови. Кровь выступала рубиновыми каплями и скатывалась в белый туман. Боли мечник не чувствовал – это бурлила не его кровь. Чужая.
Пролитая.
Валентин обхватил лицо руками, оставляя горячие следы.
– Что мне делать? – поднял он взгляд на видневшегося сквозь туман Хранителя.
«Были и те, кто не смог уйти, – вздохнул туман. – Кто остался на земле. Знания ведь тоже нуждаются в заботливых руках».
– Я готов, Древний, – Валентин опустился на колено и склонил голову.
«Спасибо что пришел, человек, – сказал Хранитель. – Я ведь так устал».
Туман расступился и Валентин увидел своего собеседника. Большие добрые глаза, казалось, смотрели человеку прямо в душу.

…

– Тяжело нести такое бремя? – спросил Василий Иванович.
Но ночной гость не ответил. Суриков был в комнате уже один. Раскрытые занавески слегка колыхались от дуновения проникающего сквозь незаметные щели зимнего ветра. Снегопад прекратился. Небо очистилось от туч.
Из бесконечного черного пространства на землю смотрели миллиарды ярких звезд. Далеких, притягательных и, как всегда, прекрасных.



Вернуться к обсуждению

После завершения конкурса эта запись будет удалена