В Гранаде всё спокойно. Глава Первая

ГЛАВА ПЕРВАЯ


1.
Когда на древние стены Аль-Гамбры, Красного Замка, опускалась ночь, ворота, ведущие из крепости в, раскинувшуюся у ее подножья Гранаду, наглухо запирались по приказу эмира. Султан того, что оставалось от некогда богатой и процветающей империи Аль-Андалуз, Абу-Абдуллах Мухаммад XI, называемый испанцами Боабдилом, панически боялся какой-нибудь дерзкой вылазки христиан, направленной на ослабление обороны замка. Последние, во главе с испанским королем Фердинандом, осаждали Альгамбру уже несколько месяцев. Боязнь предательства стала у Боабдила навязчивой идеей, ведь взять Альгамбру приступом еще никому в ее многовековой истории не удавалось: это было практически невозможно. Альгамбра уже долгое время оставалась единственным бастионом Гранадского эмирата – последнего эмирата Аль-Андалуз.

Часы на башне пробили полночь. Морайма, жена султана, лежала в кровати в полной темноте и ворочалась с боку на бок, так и не засыпая.  Она часто, с начала осады, мучалась бессонницей, ожидая штурма крепости в любой момент. Но крепость была защищена многочисленным, хорошо обученным гарнизоном, обеспечивавшим относительную безопастность обитателям Альгамбры, если, конечно, кто-то мог себя чувствовать в безопастности под постоянно доносящиеся с подножия холма крики подвыпившего христианского войска. Да и могла ли насколько умная красивая образованная мусульманская женщина, как Морайма, чувствовать себя в безопастности в стране, практически полностью перешедшей под контроль христиан?

Она невольно прислушивалась к каждому шороху. Стоило ей задремать, как ей тут же чудился странный шум за окном – будто кто-то лезет в окно – и она опять просыпалась. Один раз она даже подошла к окну, но ничего оттуда не увидела. Ей пришлось признаться самой себе, что это просто ее буйное воображение сегодня ночью разыгралось не на шутку.

Морайма лежала в кровати своей спальни в гареме и разглядывала роскошный орнамент потолка и стен, каждая завитушка которого ей была до боли знакома. Весь гарем, где жили десятки жен и наложниц предков Боабдила, был в ее распоряжении. Жена Боабдила была привычна к бессонницам и к одиночеству, и часто размышляла длинными бессонными ночами на разные темы... Ее муж, султан, всю их семейную жизнь проводил в военных походах, вечно сражаясь на три фронта: с, им же свергнутым с престола, собственным отцом, с дядей и, конечно, с христианами. Хоть он сейчас и был во дворце, он все время был занят руководством противодействием осаде и все равно не находил для жены времени.

Злые языки даже поговаривали, что своих двоих детей прижила Морайма вовсе не от, вечно пропадающего в военных компаниях, Боабдила, а от лукавого визиря Абена Комиксы. Боабдил собственноручно отрезал парочку таких языков, за что и прослыл, в последствии, жестоким, но до всех языков ему было не добраться. Да и разве это жестокость? Это справедливость. Отец Боабдила перебил все семейство Абенсеррахов, за то, что один из них соблазнил его любимую жену; перебил под тем самым кипарисом, где был совершен акт прелюбодеяния, и никто не называл его жестоким, а тут всего лишь пара лживых языков.

Эта клевета приводила импульсивную Морайму в бешенство. Она никогда не изменяла мужу. Она бы охотно помогла мужу лично с отрезанием языков клеветникам, но увы, не положено. Визирь же, был ей просто противен, о чем она неоднократно сообщала мужу, как бы предчувствуя, какую роковую роль сыграет коварный Комикса в их судьбе...


2.
Для Мораймы стало уже обычным занятием, в нескончаемые бессонные часы, вспоминать события прошедшего дня, как бы их заново переживая. Сегодня ей опять пришлось побывать в Гранаде, инкогнито, конечно. Она навещала еврея-ростовщика, у которого она всегда брала в долг украшения, когда протокол требовал, что бы жена эмира была нарядно украшена. Негоже подданным знать о том, в каком бедственном положении пребывают правители, да и страна вместе с ними. Все деньги эмирата шли на нескончаемые войны, даже на одежду и украшения своей любимой и единственной жены Боабдил не мог потратить лишних денег. За годы совместной жизни с Боабдилом Морайма была привычна к нищете и даже уже перестала себя жалеть.

Сегодня, на ее пути от ростовщика, ей встретился отряд христиан. Варвары да и только! Валялись на траве, пьяные, как свиньи, улюлюкали каждой проходящей мимо особе женского пола. В прочем не все. Был среди них один, который явно не наслаждался происходящим. Проницательная Морайма с первого взгляда заметила, насколько он чувствовал себя чужим в компании своих товарищей, бравых вояк.

Что-то очень необычное было в его взгляде, жестком, но одновременно добром. Ей казалось, что он видел ее насквозь, несмотря на чадру. Незнакомец улыбнулся Морайме. Нет, не той глупой и похотливый улыбкой, что его товарищи, а доброй и немного печальной, как бы извиняясь за происходящее и за своих спутников. Морайма не сразу отвела взгляд от христианина. Из-под чадры она могла себе позволить дольше рассматривать мужчин, чем позволялось воспитанной даме, тем более жене эмира.

Но в следующее мгновение к незнакомцу подбежал паренек и со словами "Сеньор ––––, сеньор ––––, вас требует к себе король!", – увел мужчину прочь... К сожалению, она так и не смогла разобрать имени незнакомца. Ей лишь показалось, что оно вряд ли испанское, скорее всего чужеземное.


3.
Морайма долго не могла прийти в себя от этой неожиданной встречи. Нет, она не была влюбчивой, даже не была чересчур романтичной. Она была верной женой и за всю свою, наполненную почти полностью лишь горем, жизнь, любила только своего мужа. Их брак был невиданным исключением в Аль-Андалуз: они поженились по обоюдной любви, а не, как положено наследнику престола, по расчету. Это была любовь с первого взгляда. Обряд проходил тайно, по большому секрету от отца Боабдила, Абу-аль-Хасана. Морайма до сих пор вспоминала свадьбу, как самый счастливый день своей жизни. Но уже через несколько дней после свадьбы «добрые люди» донесли Абу-аль-Хасану о произошедшем и он заточил сына в крепость, жестоко разлучив влюбленных. С этого дня и начались злоключения Мораймы.

Что стоило одно то обстоятельство, что их двое детей с младых ногтей были взяты в заложники испанскими королями и росли при испанском дворе? Они не могли и двух слов связать на великом арабском языке, языке их предков, а эта «вульгарная латынь», язык, на котором разговаривали испанцы, со всеми их непроизносимыми звуками давалась Морайме с трудом, хотя она, будучи способной к языкам, владела ей неплохо.

Она не происходила из знатного рода, как положено жене наследника престола, что и разозлило отца Боабдила. Отец Мораймы, Али-Атар был торговцем пряностями, правда за годы войн он дослужился до генерала и стал верным помощником Боабдила. Но султана  не смущало происхождение жены. Он любил свою жену искренне, всем сердцем и она отвечала ему взаимностью. Все беды и лишения, которые им довелось вместе испытать, только укрепляли их союз.

И все-таки чужеземец ей пришелся по душе. Ей было самой себе стыдно признаться, что он на нее произвел впечатление. Она никак не могла выкинуть из головы его лицо. Его манеры были достойны самых искушенных придворных при дворе Боабдила, а галантность можно было поставить в пример даже многим просвещенным мусульманам. Хорошо хоть, что он не мог знать кто она такая, ведь она была одета, как простая крестьянка. В прочем, поразмыслив еще некоторое время, она пришла к выводу, что все это от того, что она давно не виделась наедине со своим мужем. Она решила завтра же непременно найти Боабдила и любой ценой заманить его в свои покои. Ей самой сделалось нехорошо от мысли, что если так пойдет дальше, то ей начнут, и правда, нравиться даже эти неотесанные христиане...

С этой мыслью она и стала засыпать.


4.
Разбудил султаншу странный звук за окном. Еще не рассвело. Будто кто-то пытался залезть снаружи в помещение гарема. Она знала, что это невозможно. Гарем был построен так, чтобы надежно охранять жен, наложниц и одалисок султанов. В прочем, присутствие вражеского войска ее, конечно же, пугало, как и остальных мирных обитателей дворца. Крики неприятельских солдат, доносившиеся отовсюду, стихли только под утро, она все время продолжала их слышать сквозь пелену сна.

А вдруг они пошли на штурм крепости? Но нет, вряд ли. Тогда бы весь замок пришел бы в движение, засуетился бы гарнизон. Боабдил бы наверняка прибежал бы удостовериться, что с любимой женой все в порядке. Ведь он был очень заботливым мужем, по крайней мере в редкие перерывы между бесконечными военными походами. Но ничего такого не происходило, замок, казалось, был погружен в тишину.

Она уже было подумала, что ей померещилось, но звук повторился, и через некоторое время в окне ее опочивальни появилось гладко выбритое мужское лицо. Она мгновенно узнала дневного незнакомца. Ее первой спонтанной реакцией было заорать, нет, завизжать на весь дворец, позвать на помощь что есть мочи,.. но она оцепенела от неожиданности. В довершение всего, на лице незнакомца отобразилась немая мольба не поднимать шум и выслушать его.

Морайма взяла себя в руки. Все-таки она жена султана, а не беспомощная крестьянка. Позвать на помощь она всегда успеет. Ближайшие охранники несут караул в двух комнатах от ее покоев. Убивать ее незнакомец явно не собирался, ибо мог это сделать в любой момент, пока она спала. Вместо этого он явно пытался шорохами за окном лишь   привлечь ее внимание. Любопытство взяло вверх над страхом. В конце концов бояться надо было незваному гостю, а не ей, ведь именно его жизнь сейчас висела на волоске.

Она подошла к окну. В ее голосе звучал металл:

– Вы отдаете себе отчет в том, что одним только своим появлением в моих покоях, вы не просто заслужили смертную казнь, но еще и в самой жестокой форме, которая придет на ум дворцовому палачу, а уж у него фантазия богатая, будьте покойны! А если мы еще и военное время примем во внимание...

– Да, моя королева!

– Во первых, я не королева, я жена султана. Во вторых, я не ваша.

– Да, Ваше Величество!

– Я, не  «Величество», ко мне положено обращаться «Ханым-Эфенди»!

– Прошу прощения, королева, но я не могу это выговорить.

– Вам придется этому научиться. На коротком суде, который вам завтра предстоит, вам доведется подробно изложить обстоятельства вашего ночного появления в гареме эмира. Но я полагаю, у вас были веские причины идти на верное самоубийство, которым является ваша авантюра. Не потрудитесь их изложить? У вас на это есть ровно пять минут. По истечении этого срока я вызову охрану, она снимет вас с моего окна и препроводит в подземелье.

– Слушаюсь, моя королева! Только не могли бы вы открыть окно вашей спальни, что бы я мог попасть внутрь? А то стоя на одной ноге на приставной лестнице не очень удобно излагать причины моего столь позднего визита к вам. А, как я понимаю, от моего красноречия сейчас зависит моя жизнь...

– Оставайтесь, где находитесь. Ваша жизнь все равно обречена и уже не отчего не зависит, в наименьшей степени от вас, или от вашего красноречия!

– Тем более вам не составит труда меня впустить. Но если вы меня не впустите, то затекшая нога меня подведет и я разобьюсь прямо под окнами вашей спальни раньше, чем получу шанс познакомиться с вашим достойнейшим придворным палачом и, увы, не смогу предоставить ему возможность дать волю его созидательной фантазии касательно выбора вида казни, наиболее соответствующего моему тяжкому преступлению. Кроме того, мой труп под вашими окнами может вызвать определенные вопросы у Его Величества вашего мужа, а меня, увы!, уже не будет в живых, дабы подтвердить вашу непричастность к моему визиту и вашу невиновность. Кстати, Ханым-?Как? положено мне обращаться к вашему августейшему супругу? Завтра на коротком суде может пригодиться...

– Бей-Эфенди, «Ханым» – обращаются к даме. Гм, вашему подтверждению моей невиновности и так грош-цена на суде у эмира. А я смотрю вы не брезгуете мелким шантажом? Может не давать мне вам пять минут, а сразу вызвать охрану?


5.
Но Морайма уже знала что она этого не сделает. Незнакомец, торчащий в окне ее спальни, был намного опаснее, чем в помещении. Его действительно могли увидеть. А в ее покои зайти без предупреждения мог себе позволить только эмир, а его она уже не видела больше месяца. Он и ночевал в арсенале с простыми солдатами, чтобы быть всегда на месте, если начнется неожиданный штурм крепости. Морайма обратилась к гостю:

– В прочем, пожалуй, вы правы. Вы начнете удирать от охраны, упадете, разобьетесь, а ваш труп под моим окном и правда не добавит ничего хорошего к моей репутации... Пожалуй я вас впущу, но не дай бог вам взбредет в голову какая-нибудь глупость.

Морайма отворила окно и отступила от подоконника, освобождая путь незнакомцу. Последний повис на руках на подоконнике и сильным движением ног оттолкнул приставленную снаружи лестницу.

– Вы с ума сошли?! Зачем вы отбросили лестницу? Как вы будете возвращаться?! – Воскликнула Морайма.

– Но ведь мне все равно отсюда путь один – в подземелье. А приставленная к вашему окну лестница привлечет внимание охраны как только рассветет.

– РАССВЕТЕТ?! Я же дала вам пять минут!! Ведь карабкаясь ко мне вы явно не собирались идти на верную смерть? Вы не похожи на самоубийцу!! На что вы теперь уповаете?

– Только на ваше безграничное милосердие, ставшее уже в обоих наших королевствах притчей во языцех. Если оно распространится и на бедного непрошеного гостя, то вы наверняка найдете способ вывести меня из замка другим путем... А важность дела, которое привело меня к вам настолько велика, что моя смерть по сравнению с возможностью его решения – ничто.

Как только он пролез, Морайма затворила ставни и отошла на значительное расстояние. Пришелец почувствовал себя значительно раскованнее, оказавшись внутри. Он и не чаял, что ему удастся зайти так далеко. В своих самых смелых мечтах он себе представлял, что Морайма не вызовет охрану, как только его завидит. Он даже не продумывал, что он будет делать дальше и как он будет идти к своей цели...

Морайма, конечно, была права, он действительно шел на верную смерть. Но он был авантюристом по натуре. Да и все равно у него не было другого выхода, как пойти ва-банк. Эта война грозила стать бесконечной.


6.
 – Держитесь от меня не ближе пяти метров и чтобы между нами было всегда какое-нибудь препятствие...

– Например, эта кровать?

– Например, эта кровать.

– А я слышал, что эта кровать для кого препятствие, а для кого и трамплин для достижения определенных политических высот... В прочем, вы правы, на вашей репутации трупов еще не было. Пока всем удавалось уйти отсюда живыми. На вашей репутации только пару отрезанных языков...

– КАК ВЫ СМЕЕТЕ?! ЭТО ВСЕ ЛОЖЬ! А кроме того, вы что забыли где вы находитесь?! Я сейчас вызову охрану!

– Чем значительно улучшите вашу репутацию, когда она меня здесь застанет, внутри помещения, куда снаружи пробраться невозможно, а у дверей все время дежурит охрана... Да и окно закрыто и в целости...

– Вы невыносимы! Как вы смеете все время дерзить супруге эмира? Ваш язык когда-нибудь найдет время для отдыха?

– Да. Завтра. Если на него распространится фантазия вашего палача...

– Скажите, а при испанском дворе тоже принято врываться в спальню королевы среди ночи и ей дерзить, даже не представившись?

– О, тысячу извинений! Я, и правда, совершенно забыл представиться. Меня Зовут Колумб. Христофор Колумб. К сожалению, вы так стремительно начали вашу аудиенцию, что у меня не было врем...

– АУДИЕНЦИЮ?! ВЫ ВАШЕ НАГЛОЕ ВТОРЖЕНИЕ В ДВА ЧАСА НОЧИ НАЗЫВАЕТЕ АУДИЕНЦИЕЙ?! На аудиенцию приглашают! А вы --непрошеный гость!

– Так пригласите меня! Я прошу вашей аудиенции постфактум...

– Вы издеваетесь?! А что вы будете делать, если я вам откажу в аудиенции?

– О, тогда мне придется покинуть вас тем же путем, которым я пришел. Я, наверняка, разобьюсь в темноте, прыгая из вашего окна и утром охрана найдет под вашими окнами хладный труп Христо...

– Она его найдет не под окнами, а прямо здесь и не завтра, а прямо сейчас, если вы еще хоть раз о нем заикнетесь!

– Прошу прощения, моя королева, больше этого не повторится!

– ПРЕКРАТИТЕ МЕНЯ НАЗЫВАТЬ ВАШЕЙ КОРОЛЕВОЙ! Иначе дело и правда дойдет до вашего трупа!! Вы надеюсь, не забыли, что вы находитесь на территории Гранадского эмирата?! Неужто вы успели стать его подданным?

– А я не знал, что слово «эмират» по-арабски означает замкнутую территорию, ограниченную стенами Альгамбры, – Колумб обезоруживающе улыбнулся...

Во истину, Морайма никогда еще не встречалась с такой дерзостью. Но она не могла на него злиться и сама не понимала от чего.

– Скажите, зачем я Вас пустила? Почему я не вызвала сразу же охрану?..

– Даже и не знаю, что вам ответить, моя госпожа. Скорее всего любопытство. Еще когда я вас сегодня днем встрет...

– КАК ВЫ МОГЛИ МЕНЯ УЗНАТЬ?!

– Вы имеете в виду, как мог я узнать султаншу, переодетую в крестьянку?

– Именно это, если вам угодно так выразиться.

– Разве может какая-либо одежда скрыть истинное благородство, истинное величие духа? Разве можно утаить под чадрой, выпестованное десятком поколений ваших царственных предков, королевское достоинство. Еще завидев вас из далека, по вашей статной поступи я...

– Оставьте вашу изощренную лесть вашим придворным испанским дамочкам. Со мной вы ей ничего не добьетесь. Мой отец продавал пряности на базаре Гранады, а я, маленькой девочкой, носила ему на рынок обеды. На рынке я наслушалась таких оборотов речи и выражений от торговцев со всего мира, что мой муж, с его «королевским достоинством, выпестованным десятком поколений его царственных предков», упал бы в обморок от любого из них... Носила обеды я в простой крестьянской одежде, так что я думаю, что я умею ее носить так, что комар носа не подточит. Так что засуньте ваш витиеватые обороты речи себе в задницу и начните отвечать на вопросы по существу!

– Прошу прощения, королев...

– Ваши извинения засуньте туда же! О, Аллах Великий и Всемогущий, с вами я начинаю пользоваться речью уличных торговок!  Уже больше десяти лет ничего подобного не произносили мои уста...

– А, я вас действительно недооценил! И в самом деле, как мог я себе вообразить, что вас можно расположить к себе банальной лестью. Больше этого не повторится, королева! Я мог бы сразу догадаться, что истинное благородство вырабатывается у человека в течение жизни, а не наследу...

– Колумб?! Вы опять за свое?!

«Странно»,– подумал Колумб. – «Эта первая, на кого моя лесть и правда не действует». Он был заинтригован. При испанском дворе его отточенная лесть открывала ему все двери...

– Достаточно! Отвечайте на вопрос, – сказала Морайма, и правда начиная раздражаться. Она очень не любила, когда ее принимали за благородную, но простенькую придворную дурочку, как большинство тех, кого ей доводилось видеть при дворе Боабдила.

Колумб, будучи искушенным политиком, понял, что с Мораймой теперь лучше не шутить. Он решил, что только искренность может его сейчас спасти:

– Мне довелось случайно подслушать разговор двух инквизиторов, что за вами следят...

– Инквизиторов?! Этим-то что может быть от меня надо? Я, слава Аллаху, не собираюсь переходить в христианство, а значит для вашей религии не должна быть особенно интересной?

– О, инквизицию волнуют не столько вопросы религии, сколько политика.

– Но ведь политикой я тоже не занимаюсь. Все вопросы решает мой муж, и этот мерзавец, Абен Комикса.

– О, не очень-то вы жалуете вашего визиря. А ходят слухи, чт...

– Колумб!! Если вы только еще раз намекнете на какой-нибудь из тех слухов, что ходят, то за вашу жизнь, и правда, никто не даст ломаного гроша!! Я же сказала уже, что это все наглая ложь и я не хочу ничего об этом слышать!!!

– Что вы, королева, даже сама эта мысль не посмела бы никогда пересечь мое чело... Я просто хотел...

– Допустим. Продолжайте. Теперь вы предупреждены. Так чем я не угодила Святой Инквиз...

В этот момент за дверями спальни послышался шум, крики и неразборчивая арабская ругань. В следующее мгновение двери спальни отворились с бешеной силой и на пороге спальни Мораймы появился, взмокший и запыхавшийся, султан Гранадского эмирата Боабдил.



*
*
*
*
*
Продолжение здесь (http://proza.ru/2011/09/26/17)