Днев. IV-1 Я думаю о бедах Блока, Цветаевой, Пасте

Дневник IV-1 Я думаю о бедах Блока, Цветаевой, Пастернака

25 ноября 1996 г. Концерт Виктора Соломенцева. Он пел изумительно. Это было наслаждение. Богатство интонаций и нюансов наполняло душу какими-то невыразимыми переживаниями. Душа моя вибрировала и трепетала. Печать Божия на этом мальчике.  Как хочется ему помочь. Кажется, я начинаю влюбляться. Я так соскучилась по этому дивному, нежному, божественному чувству. Его так давно не было в моей душе.
 
Виктор насытил меня музыкой и нежностью. На сцене и в жизни он разный. У него такая пластика движений... В нём есть обаяние. У него таинственная улыбка. Он исключительно благородно держится на сцене. Таня К. говорит: «Ему надо учиться артистичности». Я спорю с ней: «Он ведёт себя, как принц, а тебе нужен фигляр».

Как он пришёл к этим песням, что душа его пережила в детстве, в юности? Это очень тонкая, даже женственная душа. А я рыцарь.

Сестра в день кремации мамы сказала мне: «Прости, что я тебя бросила». Я ответила ей: «Бог тебя простит, я тебя прощаю». Она меня не раз бросала и надолго.

29 ноября. Пели ансамблем в Музее Аксакова, Ася рассказывала о Достоевском,  читала стихи Пушкина. Я спела «Ангелов» Иоанна Сан-Францисского-Старчика.

Потом мы с зятем художника Сергея Михайловича Романовича поехали на концерт Жанны Бичевской. Контакт с ней после концерта наполнил сердце плохой энергией. От книги Романовича она отказалась, была очень фанатична, бестактна, нетерпима, жестка.

3 декабря. Я легко вступаю в разговоры с людьми в транспорте.

4 декабря. Я чувствую себя у Веры Малый, как у себя на родине, как дома. Она мягка и добра.

Я мечтаю о квартире в кирпичном доме с нормальной кухней, с балконом. О, где мой дом?

5 декабря. Бессонница настигает всё чаще.

8 декабря. Виктор Соломенцев пел немного на вечере Аллы Баяновой. Я подарила ему книгу «Вальсы. Танго. Фокстроты», книга оказалась ему очень нужной.

Сегодня была в жэке. Сплошное расстройство. Геноцид русского народа.

12 декабря. Грусть не покидает меня. И только грусть является двигателем поэзии по крайней мере. Ну, что я буду писать в состоянии эйфории?

Как щемит сердце от всех наших неладных дел. Тут же я думаю о бедах Блока, Цветаевой, Пастернака... Они были похлеще наших. Мандельштамы питались на помойках.

Правильно ли я сделала, что не сказала маме, что у неё рак? Может быть, надо было сказать, чтобы она готовилась к смерти? Но едва ли человек с материальным сознанием в корне бы изменился, узнав, что у него рак. Это был бы повод к отчаянию и смятению, и едва ли тропинкой к Богу. Впрочем, она сказала мне, что стала о сестре и обо мне молиться Богу.

13 декабря. Василий Лановой изумительно читал на концерте в Зале Чайковского. Исполняли «Апокалипсис Иоанна». Хорошо пели семь человек за ангелов. Мы с приятелем зашли за кулисы к В. С. Лановому. Здороваясь с ним, я сложила руки на груди в жесте «намасте». Я благодарила его за изумительное чтение. Мне понравился только он и ангелы. Хор был плохо слышен. Мой приятель подарил Василию Лановому книгу о художнике С.М.Романовиче.

15 декабря. Отсутствие мамы я воспринимаю, как её присутствие.

Был на свете Серёжа Курёхин — композитор, режиссёр. Он умер молодым — сердце. Любимец богов с яркими глазами.

18 декабря. Моё выступление в библиотеке Врубеля. Очень тепло меня принимали. Одна женщина плакала, слушая меня. Директор библиотеки Валерия угостила меня и друзей чаем, подарила мне кипу книг.

26 декабря. Сорок дней по маме. Сестра была немилосердна ко мне. Я ушла с поминок в слезах, меня спасло, что я всегда благодарю Бога за печали и огорчения.

Грань между безумием, болезнью и жестокостью очень тонка, почти неуловима.

Жизнь в Англии. Семейные альбомы,
Трава газонов, муравьиный хмель.
И счастье жить в туманном Альбионе,
И вспоминать об этом мне не лень.

Скитаясь, мысль моя, подобно свету,
Сквозь грани прошлого вперёд летит.
Припоминая некие приметы,
С душою дух смиренно говорит.

Нас двое – наблюдатель и живущий,
Свидетель и виновник торжества.
Раздвоен мир, и ты раздвоен, сущий.
Добро и зло в тебе, и инь, и янь.

И если умиранье неизбежно,
То каждый миг рождаемся опять.
В глубоком одиночестве безбрежность
Души, всегда стремящейся летать.

Какая грусть старенье. Нет ответа
На вечные вопросы. Что покой?
Тревоги след, в ночи сквозящий. Где-то
Он бродит - милый образ. Жизнь! Постой!

Оплакивая долгое безмолвье,
Несостоявшийся божественный роман,
Наговориться всласть хочу сегодня.
Но с кем? Сей мир и впрямь - обман.

Сестра при всех ругала меня, не прощала, хотя сама нуждается в прощении и помиловании.

Марина Цветаева на буклете. Болшево. Последний её дом. Последняя фотография.