пыль

В одном из городков, что раньше звались "уездными" жили, да особо и не тужили двое мужичков. Они и родились в одном роддоме, и в одних яслях игрушки друг у друга отбирали, и в школу одну и ту же пошли - мало того, в один и тот же класс их родители пристроили, а учителя, видя дружбу, усадили за одну парту. Что там - в школе да яслях происходило - незнаемо, да и не касаемо истории. Касаемо только то, что звали одного Антоном, а имени второго никто не помнил, все по фамилии называли - Безродным. Ну и вышло так, что безымянный всё Антону завидовал - мол, имя-то оно всем нужно. И вышло невзначай, что и Антон, и Безродный разом, вместо того чтобы по отдельности в карты играть, или на рыбалку сходить, выпить решили. Антон же хоть и рад гостям всегда, Безродного к себе не пустил - жена мол утомилась до безобразия, да и дети спят давно - у Безродного точно спокойнее будет.

Пришли друзья из магазина, по стакану-другому в себя опрокинули...слово за слово, Безродный захмелел до безобразия, прищурился, и заметил, чертя гаснущим окурком прихотливые извивы:
 - Вот смотри, Антоха, у тебя всё отлично - и жена тебя кормит и каждую ночь ублажает, да и как ни посмотри - всё Рыбонькой, Зоренькой да Звездочкой зовёшь,.. и дети - один другого умнее,  и работа - хоть всю неделю *** пинай и в потолок плюй - денег не убавится... убью я тебя, кровь твою горячую выпью, а там и тобой обернусь.

Антон расхохотался взахлёб, аж сигарету выронил, а собутыльник  долго не думая, схватил нож и, облизываясь лиловым языком, ударил его в сердце. Ударил, жадно впился в рану, ощущая всем полупьяным телом прилив энергии, захлёбываясь, соль да железо глотал, пока не уснул. Проснулся утром и оглянулся - среди пустых бутылок на заплёванном полу, бесстыже испещрённом следами окурков, лежал обескровленный труп Антона, укоризненно уставясь остекленевшими глазами в загаженный мухами потолок. Безродный увидел таракана, пробежавшего по губам лучшего друга и чуть не опозорился, глотая ком тошноты. Голова его раскалывалась, словно в ней табуны лошадей носились дня три, а в душе мелко хихикало, порой срываясь на истеричный визг ощущение того, что ничего не изменилось;  не вломилась в разбитую чужими ботинками дверь голливудская красавица, срывая с себя дорогущую одежду чтобы зачать сына-гения...  даже в давным-давно пустующем холодильнике не обнаружилось ничего нового - лишь одинокая луковица которую забыла уходя к Антону жена Безродного.

Взвыл он то ли от боли, то ли от разочарования, нашарил на колченогом столе последнюю рюмку крови, которая чудом не свернулась - ну разве что на краях рюмки хлопья ржавые обозначились - табуретку под лампочку, что на перекрученном шнуре подмигивала, пододвинул. Кровь выпил, рюмку на пол бросил, лампочку вывернул и прямо так - с пылу, с жару, в рот сунул. Хрустнула она на зубах, что скорлупа яичная, а Безродный,  торопливо дожёвывая, ремень потрёпанный из штанов выдернул, петлю спроворил, да табуретку ногой шаловливой оттолкнул.

Очнувшись через пару часов, Антон увидел висящее тело, вскочил на табуретку, и, одним ударом перерезав ремень, подхватил труп Безродного:
 - Ишь, белочка пришла...вона что учудила...
Пристроил тело на обшарпанном диване, полицию вызвал, да и вышел, дверь тихонько прикрыв.