Противостояние предначертанной судьбе. Книга 1

                Противостояние предначертанной судьбе.

Книга 1. МОЙ АСК МАИ.  (1968-1971гг.)
 (Авиационно - спортивный клуб Московского авиационного института)


          Посвящается человеку, выцарапавшему на стене домика на
                стоянке: «Не бойтесь, салажата!».

   Здесь – предисловие автора:
 Я поздно спохватилась…. Некоторых, для которых пишу, уже нет. Нет  командира Ивана Григорьевича Ермакова, весёлых  и ироничных Геннадия Константиновича Кунакова, Юрия Васильевича Григорьева, Володи Беспалова, Володи Сафьянникова,
мужественной Ларисы Шатохиной, невозмутимого Вячеслава Авдошина, сладкоежки Вити Ковалёва…. Скорбный список не уточнён.
        Другие затерялись в суете окаянных лет. Может быть, всё забыли. Вот для них   это повествование. Или для их детей и уже и внуков.


     Мы сами себе выбираем дороги. Находим надёжных друзей…
                Бардовская песня.
               
               
Часть 1. Противостояние себе.
         Небо одно. Но разнятся пути идущих к нему.
         Начало жизни не предвещало ничего необычного. Казалось, что она предопределена  и пройдёт в неспешном провинциальном ритме бурлацкой столицы  - маленького городка Юрьевца на  Волге
         Трёх лет от роду в научной книге я увидела картинку-заставку: вертолёт с
глазками и ротиком спит на подушке.  Сказала: «Хочу его». И стала искать, где 
учат про вертолёты. Так я попала в МАИ. Ещё с этого возраста для меня магическим
стало слово «планера». Очередная тяжёлая болезнь моего тщедушного тельца: 
темнота и жар, падение в пропасть. Но на дне пропасти лежит солнечная обложка
от журнала «Мурзилка» - мальчишки держат в руках странные жёлтые конструкции   
с крыльями.  «Что они делают?» Моя красавица бабушка отвечает: «Запускают планера». Моё падение прекращается. Я выкарабкиваюсь.  Вырастаю.  Без печали покидаю Юрьевец  не зная, что моя жизнь всегда будет связана с ним чередой мистических совпадений.

         Знать будущего не дано. В нём лучшие из лучших  людей, к которым я жадно
присматриваюсь в институте, станут моими друзьями. Пока же я осваиваю учёбу. 
 Случайно узнаю, что однокурсница Наташа Тихонова летом летала на планерах в
аэроклубе МАИ. Её парень Жора Геворкян прыгает там с парашютом. Видимо в
подсознании сработало магическое слово: «планера». Хожу за Наташей хвостиком.
Она для меня необычный, доселе невиданный человек. Слушаю всё, что она говорит.
Смотрю на всё, что делает. Наташа недовольна, но терпит. До глубокой ночи
просиживаю в комнате общаги, где она обитает. Сама я снимаю койку в
шестиметровой клетушке на улице Панфилова. Каждый вечер  старушка – хозяйка спрашивает меня: «Девка, испугаешься, если я помру ночью?» Пропускаю всё мимо ушей. Я уже узнала путь в аэроклуб. Забыла про свою толстую медкарту и полное отсутствие вестибулярного аппарата. Даже не подумала о многих других заманчивых возможностях института.

          На первое собрание аэроклуба народу набилась полная аудитория. Вместо
скучной речи  Председатель Совета клуба Савелий Рабинович читает книгу про парение в грозовой туче, и как в ней складываются крылья планеров от больших вертикальных потоков.

          Далее была легендарная медкомиссия в Воротниковском переулке, в том доме, где, приезжая в Москву останавливался Пушкин. Её возглавлял врач Лев Маркович, которого боялась вся авиация ДОСААФ. Узнав, что мои предыдущие болезни к делу не относятся, я стала упорно пробивать прохождение комиссии. И, наевшись до отвала пельменей, осоловев от сытости, прошла невропатолога. Володя Дрофа всё спрашивал, как мне это удалось.  Этот врач не пропускал его много раз.

          Сам аэроклуб находится в подвале большого дома, в бомбоубежище. По-моему никому никогда не удалось дойти до конца этого помещения. Там я встретила свой первый настоящий праздник 8 марта. Ребята подарили нам звёзды с неба. Картонные, обсыпанные стеклянными ёлочными блёстками, на синей волнистой тесёмочке. У меня звезда пережила все мои несколько разных жизней, переездов, переселений и прочих передряг. Володя Дрофа привёз мешок!!! диких тюльпанов со своей родины Краснодарского края.  В это время они уже цветут в степи. Всем тогда хватило ярких алых и жёлтых цветов.

          В другие годы снова были подарки: маленькие деревянные жених и невеста
(через много лет моя маленькая дочь Даша часто просила их поиграть). Или самодельные значки с выгравированными ступой и метлой и присвоение за особые заслуги почётного звания «Баба-яга». Девочки в ответ подарили ребятам детские панамки с пуговкой. На панамках вышили лётную эмблему.

           Шла учёба на первом курсе и первая зима в АСК. Учёба на курсах шоферов.
Поездки на прыжки в Подольск на Зилах-будках. Эти автомобили - как живые существа
в нашей компании. Они – непременные участники всех событий. У каждого -  свои имена:  ГАЗ-53 звали «тросовозка», бортовой ЗИЛ был «Боливар».  Старый же английский автобус, попавший в страну ещё по «ленд-лизу» и переделанный под командный пункт именовался «Бэдфорд». У маленькой будки было имя: «Коломбина». Самые популярные будки звали одну «151» - у ней было 10 колёс и очень лёгкое управление , другую «157» - у ней были шины с подкачкой (краны на полу в кабине), а руль бил по рукам в колеях. И ещё безымянные заправщики и бензовозы. К машинам было особое уважительное отношение.

    Все работы в аэроклубе выполняли спортсмены. Вне зависимости от лётных групп они были разделёны на рабочие бригады: техники, шофера, хозяйственная, радисты….
Шофера под руководством Валеры Могилёва (кодовая кличка Никодимыч) непрерывно эти машины ремонтировали. В институте у проходной, которая выходит к общежитию, был небольшой гараж. А позднее, когда построили ангар-куб для прочностных испытаний, то будки ставили прямо туда. И ремонтировали машины в тепле и при ярком свете. Воду возили в бидонах из котельной на санках. Валера учил «Работу нужно превращать в игру!» И кого-нибудь весело везли на этих санях вместе с бидоном горячей воды.

   По выходным ездили прыгать с парашютом на аэродром  Дубровицы в Подольске.. За всю зиму из-за погоды прыгнуть не удалось ни разу. Но и так хорошо было лежать на парашютах и  разговаривать всю неблизкую дорогу.

     На Новый год снимали дом на Планерной. Приезжали на тех же будках. Главную
будку всегда вёл Могилёв. Рядом с ним  сидела Таня Ковалевская. С той поры
они  остаются для меня идеальной парой. Уже тогда сложились и другие пары:
Александр Моишеев с Инной Суворовой, Слава Сериков с Надей Петровской, Иван Шибаев с Аминой Габитовой,  Костя Шершавиков с Людой Ситниковой….
Ранее в аэроклубе  поженились Александр Артюхин с Надеждой Васильевой, Олег Рудовский с Людмилой Сахаровой, Валерий Рыцарев со Светланой Ерлашовой…..
 Скоро были новые свадьбы. И мы в аэроклубном подвале подписывали подарочную коляску первому ребёнку Максиму. И кто-то ворчал: «Сериков и Маслова –индивидуалисты, расписались далеко ото всех подписей. Трудно закрыть защитной
плёнкой на память».

        Помню, как  за новогодним столом играли в загадывание желаний. Меня поразило желание Наташи Тихоновой: «Выйти замуж». Передо мной на ближайшие 32 года такая задача не стояла. Утром катались на лыжах. Тогда мне первый и последний раз в жизни понравилось кататься с горок.

        Несмотря на труднейшую для меня  сессию наступила весна. В Волоколамской автоинспекции получено разрешение на проезд по закрытым весенним дорогам. Я как раз привезла  из Юрьевца в гости в общежитие троюродную сестру Галю Рыжову. Пусть она посмотрит на весёлую общежитейскую компанию и заинтересуется МАИ.  В  школе Галя сидела со мной за одной партой. Получив аттестат, работала на льнопрядильной фабрике. Там в это же время смазчиком ткацких машин работал Валерий Леонтьев - будущий эстрадный певец.  В Москве Гале  понравилось. Осенью она стала поступать на 1 факультет.
    Тогда,  9 мая мы долго ехали на аэродром Алферьево. Вытаскивали по дороге будки из грязи – хлипкие мостики ломались под ними. На аэродроме для нас - облупленный домик ядовито-синего цвета по имени «Голубой Дунай». Ребятам - казарма с парашюткой.  Между казармой и «Голубым Дунаем» проведён полевой телефон. В казарме есть электрокамин для сушки носков по имени «Кирпич».  Это кирпич, обмотанный спиралью. При его включении свет в лампочках лагеря меркнет.   Ещё из строений помню командирский домик, домик с плитой, и домик,  где жил Слава
Сериков (штаб).  Из мебели у Славы – кроватная сетка на 4-х кирпичах. И ещё был плохонький домик на стоянке. На облупленной штукатурке нацарапана надпись : «Не бойтесь, салажата». Эти слова вдруг заглушили все сомнения в правильности выбора пути и стало легко и весело на душе. И весело на много лет.

     Молодые берёзки шелестят  вдоль стоянки планеров. А рядом  капониры, оставшиеся  с войны. В них прятали самолёты от бомбёжки. Аэродром Алферьево -  это большое поле в излучине ковша дороги. Она вела в Ярополец через Суворово с пустой красной церковью, мимо Кашино, куда ещё Ленин ездил зажигать первую лампочку, зажжённую от гидростанции на Ламе. Другая, ближняя дорога шла через болотистые поля. Сейчас новые маевские спортсмены называют её «Дорога любви». У меня про неё будут другие истории. В сумерках  к  дороге подходил лось. Его взгляд я физически чувствовала, возвращаясь на будке в лагерь.

   А пока мы всё перебирали, мыли буксировочные лебёдки «Геркулес-3», выкаченные
из сарая. Эти лебёдки похожи на красные гоночные машины. Вдруг Наташа Тихонова
и Лариса Иванова с радостными криками кинулись к калитке. Там с палкой на плече,
на которой болтались ботиночки, босиком в ещё холодной пыли стоял голубоглазый,
коренастый парень. Таким я и Галя впервые увидели  Марчука - Гену Марченко.
Без него нельзя представить АСК. Дурашливый и упрямый, он устраивал кучу-малу с
девочками, мог рычать и лазать в окна. Его совсем избаловали. Но когда дело касалось
парашютных прыжков, не терпел ни малейшей безалаберности. У многих ребят Геннадий был инструктором. Сам летал на планере. Бывало и босиком. Вот его рассказ про юбилейный 1000 прыжок: «Прыгнули. Выпили. Закусили. Раскрыли парашюты».

        Наконец наступило лето 1969 года. Первый раз просыпаюсь в «Голубом Дунае»
на своём месте напротив двери. На постелях новеньких лежат букеты цветов. Это
Марчук с друзьями постарался. Долго приводим лагерь в порядок.  Мне так нравится
эмблема МАИ: «кусочек лазурного неба»,  что я старательно перерисовываю её на
командный пункт  – клетчатый «Бэдфорд». Делали же люди машины. На нём с Великой Отечественной войны сохранились исправные тормоза.

         Ещё одно запомнившееся знакомство:  маленький зелёный самолёт стоит среди цветов. Теперь я знаю, что самолёт был маленький, так как потом видела и другие. Холодно блестящей игрушкой планер «Бланик» лежит на старте. Из самолёта вылезает здоровый загорелый дядя с круглыми голубыми глазами и с каким-то немыслимым носовым платком в узелках на голове. Он сразу же начал задавать нам с Лёшей Сергеевым вопросы о сессии. Дядя был очень какой-то солнечный, прожаренный. И невозможно было определить его возраст. Это был Виктор Павлович Ярилин. Я не очень – то приняла его всерьёз. А позднее убедилась, что он всё помнит, ничего не забывает. Для него я была донельзя непутёвым шофёром аэроклуба.

   Готовились к полётам, как к празднику. Собирали планера.В первый день полёты были премией за хорошую работу. Начлёт В.П.Ярилин с инструкторами поехали в Ярополец в хозяйственный магазин. Скупили там всё ценное для награждения ребят. Мне Ярилин лично  вручил маленького коричневого глиняного ёжика. Это одна из моих самых ценных наград за  жизнь в авиации. Вместе с картонной звездой с неба ёжик у меня выжил во все окаянные годы и сейчас почётно сидит на полочке у кровати.
   
   Первый ознакомительный и наградительный полёт я летала со Славой Сериковым
на КАИ-12. Ниже нас на фоне зелени остались белые полосы облаков. Такого я больше
не видела. Может и было что подобное – но некогда стало смотреть. Началась работа.
Ощущение полёта - ощущение нереальности происходящего в кабине. Всё необычно.
  Инструктор Слава Сериков был и сейчас есть добродушный и ворчливый. Его   будущая жена яркая  Надя Петровская имела на всё своё безапелляционное мнение и не терпела ничьих возражений.  Машиной Нади в группе шоферов был топливозаправщик.

       Моим инструктором стал  Владимир Иванович Пинчуков.  Высокий, нескладный и очень деликатный, человек с высоким и одновременно сиплым голосом. Я не сразу поняла, что он абсолютный романтик. Не слышала от него возвышенных слов о романтике, о красоте. Если он чем увлекался – то полностью.  В полёте, увидев идущую вверх стрелку вариометра, почувствовав  толчки восходящего потока под поскрипывающие крылья,  он был готов выпаривать даже с круга - «коробочки».
Если занимался своим мотоциклом, то забывал обо всём. В институте работал  программистом в пятом корпусе, сидел в жаркой комнате среди мигающих лампочек и пачек перфокарт.  Эта комната и была компьютером «Наири». Я старалась вести себя с инструктором осторожно, чтоб не его расстраивать. Небо было для меня абсолютно
непонятным, жутковатым, чужим. Пинчуков учил меня летать. Я всё понимала, что
он говорит, делала для себя соответствующие выводы. Но мысль моя как-то отставала
от слов инструктора. Он выскакивал из планера, бегал вокруг него и кричал обо мне:
 «Самый настоящий меланхолик!» И на всю мою лётную жизнь втолковал, что боишься только непонятного. Ещё очень обижался, что я укатываюсь в зонах на парение.
 Так случалось всегда и на всём, в том числе и на вертолётах, если я не «за рулём».
Пинчуков брал более способных девочек на охоту за зайцами. Потом они с Колей Яйлояном жарили этого зайца и звали есть жаркое Валеру Могилёва. А тот отказывался: «Не пойду, Коля.  Котик в лагере пропал».

    Полёты шли в две смены. С утра с ЯК-12 прыгали парашютисты. Потом эти же самолёты буксировали планера. Коля Яйлоян летал в обе смены. С утра кидал парашютистов. Потом вывозил свою лётную планерную группу. Или до вечера буксировал. И так худенький, он зарастал густой чёрной щетиной, на лице оставались одни глаза.  Мне надо было делать парашютный прыжок. Вечером  привезла ужин в маленькую деревянную кухню у парашютки. Получила для укладки парашют ПД-47. Зимой  я сама  их укладывала, но не полностью. В сумерках в комарином облаке налистала свой купол. Попросила Сашу Ханчевского уложить в ранец. Успокоилась – теперь из ранца точно выйдет. Утром были прыжки с ЯК-12. Лётчик Коля Ялоян и ещё со мной во взлёте Гриша Осипов и Димка Назаров.  Самый лёгкий прыгает последним.
Димка и Гриша прыгнули. Я перебираюсь с заднего сидения на место 2-го пилота. Далее надо вылезти на подножку. Изо всех сил стараюсь дотянуться рукой до подкоса.
Не дотягиваюсь. Меня сдувает потоком. После открытия купола вижу над собой вместо квадрата бантик: перехлёст лямки через купол. Вытягиваю кольцо запасного. Он падает комочком вниз. Недоумение: «И этот не раскрывается». Начинаю подтягивать его за стропы - и резкий рывок, лямки наполнившейся запаски обдирают лицо. Смотрю на землю, куда приземляюсь. И тут очень обрадовалась. С этого места мы накануне вечером увезли кучу досок с гвоздями. Рядом со мной приземлился, воткнувшись в землю нож из запаски. Ножи тогда выдавали всем, выполнявшим прыжки.  На другой день, снова увидев меня на парашютном старте, командир сказал: «Молодец».
        Командир Ермаков Иван Григорьевич. Мужественное лицо настоящего пилота, что-то в нём было от Чкалова. Нам он казался очень взрослым. Свою личную жизнь он делал незаметной. Когда у него были какие-то торжества или гости, то оноставался ночевать в Городке. Это посёлок между аэродромом и  Яропольцом.Однажды мы с Серёжей Буренковым и Мишей Любимовым до позднего вечера ремонтировали тросовозку. Потом поехали её испытывать на шоссе. Дали 80 км в час на ручнике. Сколько она выдаст со снятым ручником мы уже не узнали. Из темноты на обочине появился командир и отобрал у нас машину. Пришлось  возвращаться пешком. Шли почему-то параллельно дороге по аэродрому. Перебирались через окопы, выпутывались из мотков колючей проволоки.   Могилёв сидел на стоянке, ждал  нас. Удивился: «Ничего себе – трое вышли из темноты».  На другой день на предполётном построении командир сказал: «Кто отстранён от полётов – сами знают». Мы втроём безропотно вышли из строя. Народ делал попытки  нас защитить. Но мы сказали, что всё правильно и пошли работать. Это было единственное справедливое отстранение от полётов за всю мою лётную жизнь.

       Душой компании все годы была и остаётся Лариса Дмитриевна Иванова.Она  - самая главная Баба-Яга. Не знаю, как у неё это получается, но её лидерствопризнаётся всеми безоговорочно. Помню,  как она долго ходила по аэродрому и разговаривала с Александром Романовым, который  сделал что-то против правил коллектива. Обнаглевшей однажды мне она сказала: «Со мной нельзя так обращаться». Лариса ничего специально сама не организует, но всегда мы знаем, что она в курсе дел АСКовцев и поможет, если что случилось. Многие могут вспомнить, как ему пришла помощь.

     Вывозная программа шла своим чередом. Планеристов вывозили кроме Ярилина,
Пинчукова и Ялояна ещё Слава Сериков, Юрий Григорьев, Игорь Железов, Саша
Егоров. А по выходным приезжали Слава Булатов и Вольф Шелике – инструктора,
уже закончившие институт.    Однажды мы приехали из Яропольца с обеда. На поле у серебристого «Бланика» стояла не поехавшая с нами  Люда Пушкина. Она была в полосатой маечке и белом платочке. Ремни в задней кабине планера были завязаны. Рядом стоял весёлый Ярилин. Оказывается он уже выпустил её самостоятельно. Первую из нас.

В дальнейшем полёты стали её профессией. Сейчас Людмила летает инженером- испытателем в НИИ ГА. И ещё на разных летательных аппаратах,     появившихся в наше время : самолёт-амфибия, вертолёт «Робинсон»…. И навсегда у Ярилина останется восхищение талантливой лётчицей.  Спустя 40 лет в МАИ на награждении планеристов 2-го аэроклуба медалью  Маресьева «За верность авиации» я  вновь увидела  Виктора Павловича. Поседевший и ослепший, он самостоятельно приехал на встречу. И рассказывал мне: «Я работал в МЧС. Мы дежурили в Домодедово. Я вышел на улицу. Там стояла Люда Пушкина. Я так обрадовался! Но её самолёту уже надо было улетать».

  Приблизился август.  По аэродрому пошли грибы шампиньоны. Ими была
вымощена вся взлётная полоса. Вольф Шелеке, немец, закончивший МАИ в период
«хрущёвской оттепели» объяснял мне, что шампиньоны очень хорошие грибы.
Я сомневалась. Раньше их не видела. Грибы стали собирать и в парашютных сумках  возить в общежитие. Ещё их варили по вечерам в стартовом водяном бачке с краником на костре. Сергей Горелов и Мишка Любимов пели  песни под гитару.
Тексты песен надо поискать. Многие должны их помнить.
Там были: « Перехлёст на Т-4 –это вещь, преимуществ перехлёста нам не счесть.
       Можно голову сломать, можно тазик разломать и, конечно руки-ноги поломать.
       В этот день я « задержку» не хотел. Вспомнил я, как в прошлый раз летел.
      Так же было в этот раз. Над крестом убрали газ.
      И я в бездну с жутким криком полетел.
       Лечу и вспоминаю укладочку свою, о том, как купол клал я и стропы проверял.
       И стало вдруг досадно. И стало вдруг темно.
       Но в бешеном вращении мне было всё равно.
       Ужасный штопор начался, но КАП застрекотал.
       И шарик – мой спаситель уже чехол сорвал.
       Гляжу наверх с надеждой, не вижу ничего.
       Одна лишь только «колбаса» шумит над головой.
       Что делать мне, что делать….
       Ударил по замкам. И купол мой любимый
       Умчался к облакам. Надежда вдруг исчезла. Я дёрнул за кольцо.
       Упругий купол запасной ударил мне в лицо.
       Болтаюсь на стропах. Смотрю на облака.
       Я понял – в это утро земля была близка.
       Не надо парашютов мне. И к чёрту АСК.
       Учитесь в институте – вот и  вся тоска!»

Пели и маёвское «Прощание Славянки, авиационную «Коробочку».
И особо впечатляющее:
 «Трамвай, как всем известно вам, как бритва режет пополам:  «жик-жик».
  А наутро она уж улыбалась под окошком своим, как всегда.
  И рука её нежно изгибалась. И из лейки её текла вода».
Юра Перов чистым голосом пел очень необычную для костра протяжную песню :
 « Пароход на реке запел песню о любви - любови.
    Пел, пел и оборвал на полуслове…
    Что же станется? Что же сбудется c этой песней, с этой девушкой.
     Может влюбится, да расстанется…».

    Валера Могилёв с выражением и азартом исполнял песню с таким припевом: «Ведь я пришёл с мороза, ведь я пришёл с пурги. Налей вина мне Роза. Постель мне постели…».
   Другая часть песен исполнялась исключительно женским коллективом и называлась:
«банные».     За рекой Ламой в соседней деревне Владычино была на редкость хорошая баня с удивительной парилкой. У бани мы стирали бельё в тазике. В парилке была устроена какая-то мудрёная пароделательная машина из труб. Она занимала почти всё помещение. Температура там всегда держалась очень высокой. Дольше всех в парилке выдерживала Таня Бабайцева – до 4-х минут.Парились наломанными по дороге вениками  -  берёза с дубом. Вымывшись, шли в лагерь розовые, в платочках и горланили (другого слова не подобрать) банные песни. Банными в основном были русские народные. Или они же с авиационным переводом.Первой начинала голосить Наташа Тихонова: «Как у ентого столба да нету счастья никогда…». И так про достаточное число столбов. Потом столбы кончались,  мы шли мимо одичавших яблонь, набирали зелёных яблок.
   Далее пели: «Калина красная, калина вызрела, я у инструктора характер вызнала. Характер вызнала, характер ой какой, я сделала козла – он полетел с другой.
Он полетел с другой – а я не спорила. Пошла на СКП – скандал устроила.
Скандал устроила, скандальчик ой какой. Инструктор в планере ревел большой слезой…» И просто: «Ой цветёт калина в поле у ручья…».

     Кроме командира в аэроклубе была ещё одна штатная единица – легендарный
авиатехник Коля Дмитриев с очередным легендарным мотоциклом. Своё видение починки авиационной техники он объяснял так: (сама слышала) «Снимаю неисправную деталь, кладу её на полку. Через некоторое время ставлю её снова. Она работает. Чёрт знает почему. Наверно отлежалась». Возможно он так шутил, а к делу
относился добросовестно. Как- то раз, когда на взлёте «чихнул» буксировщик, Коля долго и дотошно выспрашивал у всех подробности. Или техника была необыкновенно надёжной. Или везло. Я не помню ни одной поломки самолётов ЯК- 12 и позднее появившихся АН-2. Кроме одного случая не по вине техника.

     Однажды после утренней парашютной смены я пошла на стоянку вывозить  планера на старт. У ЯК – 12 сидела группа девочек. Перкалевый бок самолёта был распорот от двери до стабилизатора. Девочки зашивали эту дыру. Я спросила: «Чем это так стукнуло самолёт?» Ответили: «Димкой». Оказалось произошло приблизительно следующее:
 прибор КАП, который раскрывает парашют на установленной высоте, был настроен неправильно.  Купол раскрылся в кабине, был выдут потоком и вытащил Димку Назарова. Чекующая ранец шпилька воткнулась в борт и на скорости его разрезала. Димка не пострадал.

    Ёщё однажды КАП раскрыл парашют Вали Казанской сразу после покидания самолёта, когда она прыгала на задержку раскрытия парашюта 30 сек. Высоко-высоко
в утреннем небе над просторами полей и лесов виднелся маленький купол. Валя
снижалась долго. Мы позавтракали, а её всё нет. Уже не помню куда она потом приземлилась.

        Валера Могилёв учил каждого из нас хорошо уметь делать какое-нибудь одно дело.
Миша Любимов научился виртуозно размонтировать колёса в несколько ударов
брёвнышком. Однажды Гриша Осипов и компания пролили бензин при клейке
камер и обожглись. Тогда мне поручили зачищать дыры в камерах и заклеивать их.
На дырку я прикрепляла кусок сырой резины, прижимала самодельным вулканизатором из поршня. В поршне зажигался бензин  и засекалось время. Заплата получалась отличная.

    Парашютисты постоянно ремонтировали старый круг. Однажды Саша Ханчевский,
Оля Шишигина и я поздно вечером с полным кузовом опилок возвращались на
«Боливаре» через тёмный Волоколамск. Решили проверить, крепко ли спят обыватели.
Стали орать во всё горло:
        «Твёрже шаг, ребята, по земле советской мы идём.
          В десанте служим мы крылатом. А здесь нельзя не быть орлом.
          Нам парашютистам привольно на небе чистом….»
 Допеть не успели. Обыватели не спали. За нами погналась милицейская машина
и остановила нас за городом. Обнаружив в кабине вместо пьяных хулиганов весёлых
студентов милиционер спросил: «Вы в консерватории учитесь?» Обещал нажаловаться на нас командиру. Записал преступление в тетрадь  где, как сказал Ханчевский, уже был записан рецепт засолки огурцов. Концерт нам обошёлся без последствий.

    Сашу Ханчевского  все называли «сэр». Интеллигентный, худой и какой-то изысканный. Истинный сэр. Своё видение окружающего мира он комментировал двумя анекдотами:
Анекдот № 1:
    «Пока всё идёт хорошо» - говорил парень, падая с 17 –го этажа.
Анекдот № 2:
     У парня спросили, зачем он залез голышом в кактусы? «Поначалу эта идея
показалась мне очень заманчивой».
      Саша придумал специфичное аэроклубное ругательство : ФВМ!
Расшифровывается: «Фи Вашей Морде».
       Ханчевский - один из основных шоферов аэроклуба. На производственной практике он работал в КБ на «Соколе». Смеялся, когда владельцы легковых машин с парковки  изумлённо смотрели на  прибывшую огромную будку : «И тут вылезаю я из будки…»
.
        Парашютистка Оля Шишигина училась в педагогическом институте на
учителя географии. Живёт в одном подъезде с Ларисой Ивановой. Улыбчивая,
доброжелательная. После института работала на Чукотке. Прыгала и там над сопками. И сейчас постоянно в поездках со школьниками. То идёт в поход по снежному Северу, то звонит из Парижа.

      К слову вспомню и любимый анекдот Жоры Геворкяна: «Это не беда, когда
летит самолёт с правительством  и разбивается.  Это не беда, а катастрофа.
А беда – это когда маленький беленький козлик идёт по краю пропасти, оступается и падает».     Жора прыгал и работа, работал. Ремонтировал бензовоз и бочку. Возил топливо. Однажды Миша Любимов и  молодой шофёр Саша Бовыкин уехали вечером на 2-х машинах за бензином. Утром бочка стояла на стоянке вся сплюснутая сверху. При остановке у Волоколамска она одна уехала под горку и перевернулась. Ребята залегли в кювете напротив и ждали, когда машина взлетит на воздух.     Но она не загорелась и не взорвалась. Лежала в темноте, светила фарами в небо, и слышно было, как льётся электролит из аккумулятора.   Пришлось мне брать у коменданта Славы Серикова сумму, не равную два рубля восемьдесят семь копеек (тогдашняя цена бутылки водки) и ехать в Городок выпрашивать у кого-то целую кабину. В хозяйственной книге у Серикова вышеуказанная крамольная сумма не встречается ни одного раза.    Жора тогда  долго  ремонтировал эту бочку.   Потом Геворкян стал парашютистом – испытателем. Но ему хотелось много денег. Он вступил в конфликт с друзьями и законом. Я не хочу вспоминать про Жору плохо.
Его дальнейшая  жизнь скрыта неизвестностью. Последний раз было слышно, что якобы  руководит парашютно-десантной службой Израиля. В своё время при очередном обмене паспортов в 100м Московском отделении милиции  графу «национальность» у Жоры оставили пустой. На что он мне и жаловался. А потом видимо как раз это и пригодилось.

      Так как я была в группе шоферов, то моим делом было привозить еду в термосах
из столовой Яропольца. Там в усадьбе Натальи Гончаровой работал студенческий лагерь
и дом отдыха преподавателей МАИ.   Как-то раз поехали с Таней Бабайцевой  за обедом. Туда ещё кое-как пробрались по грязи через туман. А обратно ехать – встал вопрос, что лучше: заблудиться в тумане и растрясти еду по камешкам по дороге через Суворово или утонуть в грязи по старой дороге. Решили, что лучше растрясти обед. Ездили долго. Ребята уже пошли искать нас в болоте. Мы ехали по кочкам и полная большая кастрюля
сметаны упала между лавочками. Я была за то, чтоб её собрать и съесть с грибами,
ведь будка не поганая. А Татьяна не дала. Пришлось мне сидеть на полу будки,
макать полбуханки белого в лужу и есть одной. Ребята кинули мне на помощь двух
упирающихся кошек, но кошки сразу убежали.

           Полёты. То, ради чего мы здесь. Полёты шли своим чередом. Каждое утро разбивали старт с учётом ветра. Выкладывали ворота-полотнища, вывозили и раскладывали в них планера. Наташа Тихонова измеряла всем летающим давление. Самолёты с фалами подруливали к планерам. Их прицепляли. И, подняв руки, снова звали самолёт  к готовому ко взлёту. Я добросовестно бегала за фалом целый день в перерывах между полётами. Командир смеялся: «Самолёт ещё на  1-м  развороте, а Маслова уже руки поднимает» и присылал буксировщик.
 
        Каждый год у меня были безнадёжные подшефные – тихие ребята. Я  прикладывала
бесполезные усилия к  Мише Бабину, Никите Хорину, Ефиму Гроссману….Смотрела за посадками Миши, учила Ефима ездить на тросовозке. Однажды он изо всех сил нажал на газ и поехал прямо на деревья у столовой пожарноготехникума (ЧПИ - Челябинский политехнический институт - было выложено строителями на его стене). Я не успела ничего сделать, только подумала, что опять будет больно. До этого уже потянула ногу на прыжках и  на грубой посадке ушибла спину. Но машина умудрилась проехать между деревьями, хотя расстояние между ними было явно меньше ширины тросовозки.
       А Владимир Иванович Пинчуков говорил мне, что если учишь другого, то надо
самому уметь хорошо это делать.

          В это лето на аэродроме появился Евгений Антонович Смирнов и его мотоцикл с коляской.  Для себя я этого человека определила как «друг командира». Со всей   своей неуёмной отрицательной энергией он пытался подмять наш мир под себя.
У каждого из нас остались воспоминания не только о коллективном противостоянии этому человеку, но и о своём отдельном личном конфликте. Например, с Серёжей Буренковым он поссорился из-за того, что при совместной поездке на будке одессит
Сергей бесхитростно попросил: « Жень, дай порулить».

          И вот мы летаем. Ветер вдоль полосы. Солнце прожигает сквозь фонарь. Жёлтый буксировщик впереди. В планере тишина. Скорость можно определять по звуку.КАИ- 12 с разгоном начинает шуршать всё сильнее. «Бланик» начинает звенеть.На голове нет шлемофона - только кепочка и наушники. Вместо ларингов микрофон. Инструкцию по производству полётов я  учила, сколько могла. Однаждыпосле 2-го разворота наступила какая-то нестандартная ситуация, возможно заклиниламелкая механика - триммер или интерцепторы. И я, как сказали бы сейчас, попала ввиртуальную реальность. Планирую к 3-у развороту. Слева (старт разбит с левым кругом) полотнища ворот на изумрудной траве. В голове звучат подходящие к случаю слова инструкции – как бы кто-то монотонным мужским голосом читает мне её вслух.Руки чётко делают своё дело. Секунды прикидываются минутами, за которые всё успеваешь. Это мне не приснилось. Так было и в других дальнейших моих жизнях. И посадка была нормальной. Я тогда перестала представлять свою жизнь без полётов.

      Когда же через много лет придёт время прекратить летать за сборную СССР по вертолётному спорту, то я уже  буду спокойна. Появится много интересных земных дел, которые потребуют моего участия.

      Несмотря на постоянную занятость, народ   развлекался постоянно. Парашютисты
то шили подвесную систему для кота, то подкладывали друг другу кирпичи в парашютные сумки или обливались водой. Планеристы от них не отставали. Виталий
Бондаренко выбросил в форточку с 4-го разворота ботик  Миры Максименко. Потом
они вдвоём долго ходили по полю, искали обувку, но не нашли.
   И, хотя ребята работали весь день, вечером весело пели песню лодырей:
     «Студентку не сделаешь ты прачкой.
       Студента не заставишь спину гнуть.
      Об тачки – да руки пачкать-
       Мы это дело перекурим как- нибудь.
                А колокольчики – бубенчики ду – ду.
                А я сегодня на работу не пойду.
                Пусть рвётся тол, и динамит и аммонал –
                Я это всё по телевизору видал….»

     Ведя собственный архаичный образ жизни, командир был строг по отношению к лётной работе. Председатель Совета клуба был навсегда отстранён от полётов за попытку самостоятельного пилотажа на «Бланике». Категорически запрещалось садиться на площадки. Инструктора  даже не стали рассказывать командиру, что однажды на площадке  была Люда Пушкина. Они слетали за ней и молчали об этом случае.

     В сентябре начались занятия в институте, но мы продолжали приезжать в лагерь.
Надо сказать, что одежда, в том числе и лётная, у всех была «у кого что было».
Командир лишь не разрешал ходить на старте в купальниках: «Штаны должны быть из магазина». Таня Манюкова гордилась, что у её чёрненьких шорт есть фабричный ярлык.
Осенью все перешли на оставшиеся в общаге « от картошки» телогрейки. Однажды
мы с Мишкой Любимовым ехали в таких телогрейках в волоколамской  электричке
и спали на лавочках. Нас разбудили милиционеры и долго пытались выяснить, что
с нами случилось. А мы спросонья пытались им объяснить, что с нами ничего не случилось. Просто мы студенты и едем с аэродрома.

     В другой раз нас 10 человек заловили контролёры. Билет был только у Бондаренко.
Я думаю, что так как денег у нас не было, то нас всё равно бы отпустили.. Но Бондаренко заплатил штраф за всех. Девять рублей – четверть моей стипендии,  Не знаю, возвратил ли кто ему деньги. У всех с ними были трудности.   Сергей  Марковцев ездил в электричке в фуражке железнодорожника.   Когда он шёл по вагонам, то впереди  бежали «зайцы».
   Инструктор Игорь Железов привёз на аэродром свою незаметную жену с крошечным ребёнком. Игорь делал большую часть штабной работы. Он был добросовестным,
дотошным и ехидным. Ещё помнил, как управляться с лебёдками «Геркулес». Хороших воспоминаний у меня с ним не связано. Только ожидание подвоха с его стороны.

    Теперь понимаю, с какой вниманием и любовью относился к нам внешне суровый и взрослый на вид Ярилин. Вспоминается привезённый им из Яропольца огромный термос, полный  помятых голубых брикетов мороженого.  Не знаю, видел ли он тогда, как я наперекор своим возможностям и силам упрямо училась летать. Может быть, его больше интересовали перспективные спортсмены.Но человечность отношений между всеми была физически ощутима. Я чувствовала себя в безопасности, как никогда. Осенью с закрытием лагеря пролегает неуловимая граница между годами. Пришедшие вновь будут уже АСКовцы 1970 года.


    Часть 2. Противостояние любви.
   Пришли новые люди. На стене в подвале аэроклуба висел график хозяйственных работ по часам. Кто за зиму наработает 200 часов – тот будет летать на «Бланике». Пришёл Миша Молчанюк. Спросил,правда ли так будет? И стал добросовестно работать. В будущем Миша станет лётчиком – испытателем. Пришла троица: Володя Беспалов, Володя Язан и Саша Бовыкин. Кодовая общая кличка ВВС (Вовка,Вовка,Сашка). Беспалов раньше прыгал в Чернигове. Он сразу стал ездить на зимние прыжки инструктором. Эти трое очень много работали в аэроклубе. Потом приходили с пачкой пельменей в 128-ю комнату общежития и требовали, чтоб я их им сварила. Пельмени я всегда  варила безропотно, удивляясь про себя, зачем я кормлю эту компанию. Приходил с разгрузки вагонов Миша Любимов. Приносил припрятанный в снегу ящик трески и  учил меня её жарить: «Быстрее картошки».У них в комнате дежурный по кухне Сергей Буренков варил манную кашу в сковородке. А у нас в шкафу – каждый день торт, ведь каждый день у кого – то день рождения.

    Наташа Тихонова перестала дружить с Жорой. Однажды он пришёл в чертёжный зал с красивой девушкой в чёрном свитере и джинсах. ( по тем временам редкая одежда). Её звали Лена Макарова. Она и сейчас с нами. Никому не должна достаться её судьба. Тогда всё было впереди. Незаметно для меня появились Кирилл Жуков, Аида Корабельникова, Юра Соколов….
  Появилась и Люда Котельникова. Маленькая, с пушистыми рыжими волосами. Она добилась прохождения медкомиссии, хотя рост был на несколько сантиметров ниже, чем положено по 70-у приказу. Люда  ходила за мной хвостиком. На прыжках с ней каждый день что- нибудь случалось. Хотя она не была худой, вес был небольшой. Язан прозвал её «Пузырёк». Рассказывал о её раскрытии парашюта: «Купол вниз падает, а  Пузырь сверху телепается». Командир на разборах постоянно ругался на парашютистку: «Котельникова из 9 прыжков ни разу не попала на аэродром».

  Галя Рыжова поступила в институт на 1 факультет и добилась общежития. Я тоже к этому времени его получила. Поселили нас на 2-м этаже 4-го корпуса у кухни. Этаж был весь заселён ребятами самолётного факультета.
 Однажды я вернулась вечером – в комнате сидела изумлённая Галя. Она спросила меня: «Что это было?» Оказывается, приходил Яков Шатров и знакомился с ней. Парашютистов – инструкторов я всерьёз не принимала и не поняла её восторга. Потом Гена Марченко рассказывал, что он смеялся над Яковом из-за его знакомства с «детским садом».

 Незаметно появилась Аида Корабельникова. Будто была всегда. Черные волнистые волосы. Белая – белая кожа. Как – то на ВЛК невропатолог, проверяя реакцию, исчертил её ручкой молоточка. И сам испугался сразу же вздувшихся на нежной коже полос. Аида могла бы стать виртуозной пианисткой. Но она распорядилась своим всесторонним талантом по-другому. Стала гениальным программистом ещё в те времена, когда не было компьютеров в жизни. Её приглашали в Центр управления полётами разбираться с программами. И обижались, что пока она сидит за пультом – всё работает. Без неё перестаёт. Галя и Аида подружились. Обе одного роста и в одинаковых голубых костюмах, они казались двойняшками. Прыгали с радостью. В фильме Кирилла Жукова видно, как весело Галя идёт в самолёт.   Так же незаметно появился и Кирилл. Коренной москвич, с головой полной идей. Он сразу попытался выполнять запрещённые тогда воздушные съемки. И сделать фильм об аэродроме. За что и пострадал. За съёмку, как в утреннем тумане девочки бегут в сортир,  Кирилл был этими девочками поколочен. Но как истинный джельтмен ответных действий не предпринимал. Кирилл мог съесть много. Однажды ему все отдавали запеканку, а он ставил одну опустошённую тарелку на другую стопочкой и продолжал есть, чтоб не пропало. Кирилл был инструктором у группы девочек из студенческого лагеря. Его спортсменка Катя Шелагинова на прыжках подвернула ногу. Кирилл поехал её провожать. Осенью играли их свадьбу.

В это же время пришла опытная парашютистка Лида Обухова. Она была уже мастером спорта, участвовала в установлении рекордов. И  много тихих, милых ребят.  Сергей Бутвинов, Сергей Тимофеевич Гречкин, Юра Соколов, Володя Лапшин, Володя Зыль….

  На антресолях у меня лежал старый дневник. Выбрасываю из него   описание мешавшей жизни учёбы и философские рассуждения.

  Открываем тетрадь:
   Хроники 1970 года.
    8 мая еле высидела практические занятия по матанализу. Убежала с лекций, отдав Наташе Тихоновой тетради. Лекций без меня, конечно же не было. Только пришла на стоянку – Могилёв откомандировал в магазин за изолентой. На Войковской в кои-то веки первый раз встретился Ханчевский.Он как раз «много чего сдал досрочно». Обидно, что едем не на будках. К вечеру, кажется, закончим ремонт «тросовозки». Гоняем её по институту. Ждём, что же от неё отвалится на этот раз. Кое-что конечно отваливается. Прикручиваем на место, набиваем кузов барахлом. На электричку почему-то успеваем. В тамбуре, когда люди немного утрясаются, устраиваем редкую борьбу -  свалку за гитариста. Весь вагон с интересом наблюдает. Вылезаем измученные, исцарапанные, но с Мишкой Любимовым и гитарой.   Из Суворова длинной вереницей идём по дороге. Без будок плохо. Не все вместе.

   «Тросовозка» вечером не пришла. Не пришла она и ночью. Разожгли костёр. Ребята играли на 3-х гитарах и пели какие-то чужие песни. У Ларисы Ивановой – день рождения. В Снегирях Савелий принёс ей к электричке букет нарциссов и в подарок человечка. Мы пошли в кромешной тьме за черёмухой. Фонариком шарили по зелёным кронам. Но черёмухи не было. На ветках – одни зелёные шарики бутонов. Потом в той же кромешной тьме ходили за водой, запинаясь за все кирпичи. Над лагерем взлетела зелёная ракета. Всё спокойно. Легли спать на голых кроватных сетках.
      Утром просыпаюсь, а Марчук спит на матрасе. Пришла машина.
Но в каком виде! Какая-то вся сплюснутая и расщеплённая. Произошло следующее: была ночь. Машина довольно хорошо бежала по дороге. Время от времени Толик Кузнецов с Геной останавливались и продували бензосистему. Мимо с воем проносились переполненные автобусы и слепящие фарами молоковозы. Вдруг страшный удар сзади. Машина летела метров 8 по дуге в кювет. Полный кузов битого стекла. Это машину задел один из автобусов. Всю ночь наезжали скорая помощь и милиция. Вырваться удалось только по утро.
 
   Утром брало зло на Гришу Осипова - привезли людей, а лопат не взяли. Постепенно всё устроилось. Вкапывали «мертвяки» для самолётов на стоянке, копали яму для битого стекла, ставили знаки…. Аэродром был родным. Не рай земной, но тянет на это место, где нужны наши руки.   Вечером поехали на станцию на переполненной машине по вспаханному полю. Машина не выдержала и поломалась.   Спали в пустой электричке. Спали в общежитии 20 часов подряд.После свободы учёба не идёт в голову. Но надо учиться. Ведь скоро лето. Новички приедут на аэродром. Будут прислушиваться к коронным АСКовским песням. Новые салажата повзрослеют от осознания лёгшей на них ответственности, привяжутся к небу.  Потом я несколько ночей подряд училась и печатала фотокарточки. Плёнки меня удивили. На них нет многого, что должно быть, зато есть то, что уж никак быть не должно. Пусть полежат до лучших времён.

20 мая 1970 года.
  Зачёты. Идут зачёты. В столовой встретила «рогатеньких» -(они же ВВС) – В.Беспалов, В.Язан, С.(Санька).Бовыкин,.
Ну до чего же приятно было их видеть! Все разговоры – вокруг сессии. Пока обедали – вспоминали  ту историю  о студенте, который все ответы на все вопросы сводил к рассказу об огурце:
«Огурец – зелёное растение, которое растёт на огороде…содержит99 % воды…. Сидящий с нами Слава Асенов давился от смеха.   Дверь в нашей 128 комнате поломана. Это Марчук постарался. Непонятно, как при всём уважении к нему прощать эти выходки,как его воспитать.

   Галя сдала черчение досрочно на 5. Вечером учились, но обстановка была явно не для учёбы. В 23 часа неизвестно откуда взялся Гриша Осипов с пакетом блинной муки и почти сам пёк блины. Блинов напекли столько, что пришлось ещё звать народ их есть. Миша Любимов пришёл с новой песней. Только такие песни надо петь с закрытыми окнами – очень уж они громкие.

22 мая 1970 года.
 Никакой новой учёбы нет. Нудно хожу по институту и ищу, кому бы сдать зачёты.Настроение почему – то от тихого ужаса до уверенности: всё будет хорошо. Видела Владимира Ивановича Пинчукова. Весь он в будущем лете. От зимних мыслей не осталось и следа. Бегает, заряжает мотоциклетный аккумулятор, загорелый и весёлый, в выцветшем свитере. Смотрит, как мальчишки гоняют мяч. «Ваша жизнь – мальчишеские вечные года…».

  Сегодня день рождения Саши Бовыкина. Девочки, молодцы какие,нарисовали и подписали ему добрый плакатик. Всё, что они делают, получается складно. Бовыкину 18 лет. Песня: «Он молод – но это пройдёт…».Приезжал усталый Боря Марычев в военной форме. Жалко, меня не было дома.

27 мая 1970 года.
  Каждый день зачёты. Один другого хуже. Я сижу в учебной комнате общаги. В ней редкий беспорядок. Я пытаюсь, скорее всего изображать имитацию бурной деятельности (ИБД).Голова моя клонится на стол. А в 128-й сегодня и всегда - роскошный ужин. Редиска, картошка, клубника, сливки…. Кормили заодно и Мишку Любимова. Он пытался съесть столько, чтоб мы пожалели, что задержали его. Но еды было много, так что его  затея провалилась.

  Девочки чертят лист Язану. Трое новичков за короткое время стали ближе, чем многие из тех, с кем бок о бок летали лето.  Завтра ребята поедут в Подольск собирать «Бланики». 157-я будка превратилась в  «летучего голландца». Разные люди одновременно видели её в разных местах в радиусе 150 км от Москвы.  Я обалдело брожу по общаге, во всех комнатах все знакомые. Таня Манюкова показала мне 5 листов своего диплома. Ну таких я никогда не видела и у меня никогда таких не будет. Чистенькие, выведенные цветной тушью. Всё эта учёба везде!

31.05.1970г. Лирическое отступление про небо за окнами:
  По вечерам из окна читального зала видно зелёное небо. Здесь вообще небо удивительное, какого нигде больше нет. Может быть оно такое из-за того, что заключено в обрез огромного створчатого окна. То оно мучительно бездонное, со сверкающими грудами облаков, то свинцово-серое, излучающее мерцающий свет. Ещё оно бывает густо-синее, с контуром Останкинской башни, проткнувшей облака. Она сверкает фантастической ракетой, устремившейся к звёздам. Вечерами небо размазано дымами. В сырую погоду в сумерках над домами стоит зарево.
Таково мглистое небо большого города.

   На Соколе очень авиационный район. На  Центральный аэродром   призраками заходят на  посадку огромные самолёты. К вечеру чередой везут пассажиров из аэропортов вертолёты. С раннего утра в зоне Тушинского аэродрома пилотируют красные стремительные «Яки». Они всё больше летают перевёрнутыми, потом с горки свечой взмывают в небо. На высоте самолёт беспомощно зависает хвостом вниз. Потом опускает нос: отмашка фигуры «колокол» Затаив дыхание, считаешь витки штопора : один… второй…третий…. Сейчас пилот даёт противоположную вращению ногу, ручку от себя.  Разогнав машину, выравнивает её над самыми крышами и самолёт снова устремляется вверх.
 
  Часов в 8 вечера слышен стрёкот «Антона». Это утих ветер и в Тушино начались прыжки. Из читального зала хорошо видно, как медленно самолёт карабкается в небо. От него отделяются фигурки и стремительно летят к земле. Идут секунды. Считаю парашютной считалкой: «Раз машинка, два машинка…». Открывшиеся купола странной формы «летающее крыло». А под ногами – вечерняя Москва.       Мне самой хочется смотреть в полёте на далёкие голубые и зелёные лесные горизонты.

08.06.1970г.
Правда, сегодня уже 9-е. Было 12 часов ночи. Я сдала теоретическую механику досрочно. Днём все, кто что сдал в этот день, работали на стоянке, предъявив Могилёву зачётки. Паша Корольков с Володей Беспаловым так вывозились, смазывая мосты, что любо-дорого было смотреть. По стоянке всё время бегало самое разное начальство, в том числе Смирнов. И ещё обстриженный Язан. В этот день в ГАИ будки не уехали. Валера Могилёв ещё до ночи ковырялся в разных отваливающихся вещах.    Я учила в читалке, а под окном выла будка, слышались радостные вопли Ханчевского. Условий для учёбы не было никаких. Приезжал из армии Лёшка Сергеев. Пытался вспомнить (и довольно успешно) свои прежние штучки. Лёшка скоро будет с нами.

 10.06.1970 г.
Вчера будки ушли на техосмотр. Шла из читалки, а они выползали со стоянки, такие большие и уютные будки. Я залезла в кабину и так захотелось, чтоб снова была ночная дорога, ожерелья огней, горящих в темноте, красные огоньки уносящихся вдаль машин. Ханчевский подарил мне несколько гаечных ключей и будки уехали. Я лежала в кровати и представляла, как они с воем несутся в ночи, как бегают блики по лицам ребят.
   Приходила Ольга Шишигина. Она уезжает на практику в Якутию.

13.06.1970 г.
    Вернулись будки. Ребята кое-как их приткнули. Валера
измученный, грязный, со свежей ссадиной на виске. Показывает номер:05-00 ЮББ. Я иду на экзамен. Он сказал: «Счастливо!». Буду стараться.
 
 16.06.1970 г.
По утрам за окном шуршит дождь. И не хочется вылезать из – под одеяла. Учусь в читалке института, ,так как стараюсь. Здесь очень уютно. А совсем хорошо становится, когда появляются ВВСы. Вот уже который день мы с ними пускаем галочек с 5-го этажа. И Язан по секундомеру засекает, у кого сколько продержится. Почему-то бумажные самолётики лучше всего летают в дождь. Мы все конспекты перервали и по ветру пустили.

 19.06.1970 г.
  Сдан сопромат. Сдан и всё. Преподаватель обрадовался, что я решила задачу на экзамене. «Чья школа?!» с гордостью сказал он профессору Михайлову. Во  время экзамена за дверью стояли Володи Беспалов и Дрофа. И в щёлку заглядывали в аудиторию. Болели за меня.
   Сразу отправилась проходить квартальную медкомиссию. После этого сопромата был такой пульс, что чёрненький дядечка терапевт пропустил меня: «Только за уважение к прошлым заслугам». Ничего не поделаешь. Придётся заиметь таковые.
  Савелий пишет (из армии?), что копает землю. Имеет шанс откопать мамонта.
 Завтра должен быть перелёт. Довольно большая ватага наших лётчиков всё ходит нарядная вокруг стоянки. Опять Виктор Павлович Ярилин наблюдает за нами и  наверное снова делает  выводы.

08.07.1970г.
 Сейчас я наконец в лагере. Какой длинный путь был проделан. Дома в Юрьевце была задача – накупаться и загореть. Приехала изМосквы Галя Рыжова и сразу пришла к нам купаться. Такая красивая, в красном сарафане с элегантной лохматой причёской. Такая счастливая – всё сдала и медкомиссию прошла.

  Но дома стали сниться кошмары. В них присутствовали  машины, которые не хотели ехать. Вернулась в Москву в пустое общежитие и стало спокойно – спокойно. Пока умывалась – в комнате появились Дрофа и Лариса. Пошли к Мишке Любимову «есть молодую картошку». Ещё там были персики, огурцы и помидоры. Их привёз Мишкин брат.

   На другой день  удалось уложить такой рюкзак! Его тащили  Бовыкин и Дроф вдвоём и удивлялись тяжести. В том рюкзаке на дне лежала гантель, а  наверху плюшевый заяц. И всё остальное в этом духе. Будка мчалась в лагерь. Далеко впереди дорога уходила по солнечным лучам в небо. Мы с Татьяной  стояли на коленках перед раскрытым окошечком. В лицо летели холодные капли дождя.  Уже не скоро, наверно будет снова так хорошо. На другой день у меня была машина «Боливар». И мне на ней можно было ездить. Возили землю из капониров. Тринадцать парней, я и «Боливар». Хорошее было время!
 Приезжал Владимир Иванович Пинчуков. Сзади на мотоцикле сидел Ялоян с флагом: «С прошлого года остался».
  Хожу и рассказываю новичкам свои скудные знания. Новые приобрести нет времени. Хорошие ребята пришли!

Первое появление ВВСов на аэродроме Алферьево ознаменовалось весёлой вознёй в парашютке. Пострадал Язан. По рассказам очевидцев Таня  Бабайцева стукнула его головой об чугунную батарею. Вовка обалдело крутил головой и на попытки соболезнований ругался любимым ругательством: « Замолчи! У тебя голос противный».

12.07.1970г.
 Хорошая жизнь продолжается. Машина идёт по аэродрому на большой скорости. Под колёса ложится малиновая трава. Высота с моего сидения около 2-х метров, как на посадке планера. Мелькает глупая мысль: «Пора начинать выравнивание».В кузове на этот раз 12 девочек и Саша Ханчевский. Через весь аэродром на мотоцикле носится Смирнов. То ли он стал терпимее относиться к людям, то ли ему и без нас забот по горло. Новый «Антон» стоит на стоянке самолётов. Всё хорошо. Свыклись с новичками. В лагере нет больше чужих лиц. Сдаём зачёты к полётам. Пинчуков обещает: «Всем чертям назло пройду медкомиссию…». Я боюсь, что ребята, которые будут в его группе, могут доставить ему много неприятностей, часто будут расстраивать его своим отношением к полётам. Особенно Юра Соколов– вот кто действительно « к работе нейтральный».

    Самое главное: Галя Рыжова перешла в парашютисты. А всю зиму ходила на планерные занятия. Когда в своё время в парашютисты перешла Татьяна Бабайцева, то она просто возвратилась на предназначенное ей место. Туда где она была нужна, где пригодились её знания. Может и тут будет лучше для Гали. Меньше достанется шишек от начальства. А небо у нас у всех одно. Такое здесь просторное, с раздвинувшимся далеко-далеко горизонтом.

 14.07.1970 г.
   Провели сегодня облёт планеров. Очень долго разбивали старт.
Втолковывали новичкам каждое слово. Им надо подробно рассказывать самые элементарные вещи. Ну, я крепко помню, как в своё время не умела надевать парашют и что на это сказал Владимир Иванович.

15.07.1970 г.
  Вчера вечером было общее собрание на тему «Ну и молодёжь пошла». Ругали и ругались сами.

18.07.1970 г.
  Время идёт, идёт. Начались полёты. Вчера возили на «Бланике». Странная машина. Узкая длинная кабина. Движения ручки короткие, как на посадке. И снова другое небо. Далёкий горизонт в дымке. Крыло в землю и крутим скоростные спирали. В задней кабине инструктор Коля Ялоян. «Бланик» - летучая и чуткая машина, но абсолютно мне непривычная.

  На другой день с утра я прыгала с парашютом. Тяжело познавать теорию на практике. Теперь я знаю, что значит «приземлиться на полном сносе» и «встать на торможение».

  Решила сначала закончить программу полётов на КАИ-12, а потом
перейти на «Бланик». (Взгляд из настоящего времени: «Решения принимать всегда могла, но вот выбирать правильные никто не научил»).

   Как летать подзабыла. В разворотах на буксире то и дело не справляюсь.  А мне  всего страшней ехидное  напоминание инструктора относительно «глаза квадратные нейтрально».Я снова не знаю, как правильно всё надо делать. Руки вдруг опускаются. Но говорю себе: «Вспомни прошлогодние сентябрьские зоны. Начинающая золотиться земля, стёкла маленьких домиков, отражающих заходящее солнце, столбы из стай птиц, парящих рядом в потоке. Вспомни, и начинай всё сначала».

 19.07.1970 г.
  Вспоминаю зону на парение. Мы были высоко-высоко. А до гор облаков не стало ближе. И захотелось подняться туда. Но командир требовал садиться.

  Был ещё парашютный прыжок. Сама виновата, что вышло плохо.
Ребята уложили мне купол, но не в этом дело. Я   ещё в самолёте мало что соображала. Перед приземлением знала, как делать развороты в подвесной, но дёргалась. И на приземлении ноги переберегла. Опять ушибла спину.

  Вчера мыли будки на речке. Картина:  «Купание коней». Машины стояли в тёплой текучей воде. Жаркий ветер сдувал капли воды с их боков. Санька Бовыкин плескал на будки воду ведром и лопатой. Санька – высокий, с голубыми жилками по лицу. Какие сияющие глаза были у него после первого полёта.

На аэродроме по выходным появлялся и Смирнов. У него был жадный интерес к любой технике. Пока он занимался, мотоциклом, машинами, учился летать.  Однажды на старте сдавал задним ходом на будке и раздавил обеденное ведро. И тут же обвинил нас, что ведро мы ему подставили под колёса специально. В институте он работал хозяйственником и  пытался достать всего и на аэродром.

21.07.1970 г.
  Эмоции пишу сюда. Было голубое небо в просветах облаков. Коридор из лохматых туч и наш аэропоезд, летящий по этому коридору….
«Смотри, Танюша, какая красота!» - это Владимир Иванович Пинчуков сзади. А мне что. У меня левый крен и планер уходит в правое превышение в разворотах. Стыдно перед Владимиром Ивановичем. Ведь он надеялся на меня. Временами он не знает, что и сказать. Летаю много. Я вижу всех этих хороших ребят: Булатова, Лебединского , Егорова…. Они смотрят ни меня и говорят: «Ну что же ты?» На взлёте – внимание. Не ждать, пока дядя за тебя взлетит, а потом перехватывать управление. Научиться строить «коробочку» по ориентирам. Первый  разворот – у дороги на Н=300м, второй над стогом, стоящим между озерком и другими стогами. Место 3-го разворота менять в зависимости от высоты.
Для 4-го при ветре справа зайти за створ ворот. Точка выравнивания – она реальная. Земля реальная ещё более. Поэтому надо выравнивать вовремя.
 Не надо надеяться на Владимира Ивановича. Я сама умею всё делать хорошо. Не надо ждать, пока само всё устроится, пока планер сам встанет в ворота и пойдёт в точку выравнивания. Как учил Слава Сериков: «Ты его шурани, не бойся!»

  За день вымучиваюсь на массе мелких дел. Весь день меня грызёт всякая боль. Болят многочисленные ссадины, ушибы и особенно нарывы после купания машин в Ламе у фабрики. Днём трудно заставить себя что-либо делать. А вечером совсем сил нет. Ночью ездили с Валерой в больницу, лечили мне один карбункул. Смирнов хотел меня за болезнь совсем отправить из лагеря ,совал 5 руб.на дорогу до Москвы. Но я не уехала. Ходила днём на перевязки в Ярополец. Шла по дороге и умудрялась читать «Приключения бравого солдата Швейка». Надо мной парили «Бланики». Это проголодавшиеся ребята высматривали обеденную будку на дороге.

  Время идёт. Кончается июль. Галя прыгает. Прошёл и самый страшный её 6-й прыжок. На ногах Гали очень приличные синяки. А как она сегодня приземлилась в деревню! Даже Смирнов ездил на мотоцикле её искать. Но ничего плохого не случилось.  Парашютистам очень нужна команда, нужны опытные люди. И особенно нужны новички. А их в этом году мало. Все, кто сейчас есть, имеют большие возможности в  будущем. Вспоминаю, как прошлый год мучились новички – парашютисты. А теперь они прыгают на Т-4.

   Еду продолжали привозить из студенческого лагеря в Яропольце. Во время пересменок несколько дней питались подножным кормом. Я старалась достать продукты. Иногда просила на молокозаводе налить из шланга молока во флягу. Денег с меня не брали. Возила поварам, работающим в доме отдыха  какие – то дрова в городок. За это они однажды дали полную гигантскую кастрюлю компота. Возвращаюсь на будке в темноте голодная и замёрзшая. Захожу в жарко натопленный домик. На плите стоят полные противни. Лена Макарова накладывает мне в тарелку незнакомую еду и говорит: «ешь, это жареные кабачки». С тех пор жареные кабачки стали моей любимой едой.

     После голодухи  была организована кормёжка прямо в столовой дома отдыха. Меня поразили незнакомые названия блюд. Я хорошо запомнила, что чахохбили называли очень мелко порубленную вместе с костями и гребешком курицу. Рассказывали, что отдыхающие преподаватели возмущались, зачем в столовую пускают этих оборванцев. Однажды и эта одежда развалилась. В будках ездили, сидя прямо на полу. Там оказалась разлита аккумуляторная серная кислота. У всех, кто сидел в будке, тренировочные брюки сзади превратились в круглые дырки. Лида Обухова сильно возмущалась по этому поводу.

       Отдельного воспоминания заслуживает сметана в столовой пожарного техникума. Его забор граничил с аэродромом. На здании была выложена кирпичом надпись: ЧПИ. Эти буквы и стали кодовым обозначением соседей. Сметана была густой. В ней на самом деле стояла ложка. И удивительно вкусной. Больше такая никогда не попадалась.

Смирнов добыл сначала один АН-2. Потом прилетел ещё один самолёт, абсолютно новый. Прыжки пошли веселее. В один заход бросали до 15 человек.

    01.08.1970 г.
 Прошла третья часть нашей жизни здесь. С сегодняшнего дня начали хоть кормить по-человечески, в доме отдыха. Собираются все старые инструктора. Вот и сейчас приехал Санька Егоров. Вчера со Славой Булатовым летали в зону на штопор. Отцепили нас на 800 м. И мы быстро ссыпались оттуда, т.к. я проделала всё то, что вспомнила.
   Планер с шелестом парашютирует, всё выше задирая нос, потом неохотно сваливается в штопор. Сзади спокойный голос: «Выводи». Заставляю себя вспомнить слова инструкции, даю левую ногу и ручку от себя за нейтральное положение. Планер сваливается на другое крыло: «Выводи теперь из этого». Вращение земли над головой прекращается. Потом делаем «мёртвую петлю». В верхней точке подзависаю. Все крошки из карманов высыпаются мне на голову. Булатов смеётся. Он завтра уезжает. Говорит, что ещё один шанс представится мне не скоро.
 
   06.08.1970 г.
  Вчера я вылетела самостоятельно. Это самое начало другой жизни. Теперь все остальные полёты с инструктором будут называться контрольными, а не вывозными. Но это не только моя заслуга. Сколько времени и нервов потратил Владимир Иванович Пинчуков. Слава Булатов через каждые 10 минут спрашивал: «Когда вылетать будешь?»
 Геннадий Константинович Кунаков, красивый, складный, спутанные пепельные кудри, удлиненные, всё видящие глаза: «Я привяжу тебя к этому планеру и буду возить, и возить до конца».

  С утра был солнечный день. Старт разбили на Волоколамск. Началась сильнейшая парилка. В зонах висели планера и передавали: «У меня поток 5 метров». Владимир Иванович летал со мной последний контрольный круг. Вдруг планер подбросило так, что он ушёл вверх. Далеко внизу на фале болтался самолёт. Потом Коля Ялоян сказал, что вариометр показывал поток 8 метров в секунду.  Моя рука легла на замок отцепки и дёрнула его. Правда я не знала,кто из нас отцепил первым - я или инструктор. Доложила: «Сажусь на площадку». Но командир видно за свою жизнь всякого наслушался и ничего не сказал.

  К вечеру болтанка поутихла. Но поломался один самолёт. Владимир Иванович завязал ремни в задней кабине, дал последние указания и закрыл фонарь. Меня отправляли инструктора. Григорьев сбегал за фалом, Пинчуков давал отмашку, Коля Ялоян прогонял людей из ворот. Напоследок Пинчуков показал кулак. Отступать было некуда. Руки сделали всё по инструкции. Планер присмирел и не болтался на буксире. Я не смотрела в заднюю  кабину: «Есть ли там кто?» И так всё было ясно.
Оба раза села с недолётом, теряла скорость на планировании. И не послушалась, не перенесла точку выравнивания. Так как ещё с третьего разворота видно было толпу у ворот. Они прибежали, вытащили меня из планера и стали качать. Даже про планер забыли, что его надо подтащить. У ворот схватили Владимира Ивановича – тоже стали качать. Три раза подкинули, правда   только два раза поймали. Вместе со мной в этот день вылетел и Саша Бовыкин. Вечером мы собрались у инструкторов.


           Я не писала, как я увидела Кунакова в первый раз. Я                привязалась к Вам, когда ещё никогда не видела.   
Парашютисты из Центрального аэроклуба рассказывали, как Вы делали горку самолётом, везущим их на выброску. О Вас рассказывал Саша Ханчевский. Вы мне представлялись обаятельным и бесшабашным. Так было и на самом деле. Однажды в институте на стоянке будок к нам с Валерой Могилёвым подошёл красивый человек в синей форме Гражданского Воздушного Флота. Светлые волнистые  волосы, ястребиное лицо пилота давних времён.  Он спросил что-то о том, где  находится Витя Ярилин. И засмеялся на мой ответ: «Где-то бегает…» Он ушёл так же стремительно, как и появился. Но его смех и завораживающий голос я помню и сейчас.

09.08.1970г.
   Дела плохие. Был вчера сильный встречный ветер. Я нагло садилась без воздушных тормозов - интерцепторов. Планер коснулся земли и подскочил. Ручка дёрнулась «на себя». Планер взмыл. Услышала голос командира: «Что ты там дёргаешь?» и задержала ручку. Планер плюхнулся с метра. Рядом в воротах такую же посадку с  «козлом» произвёл кто-то из ребят. Командир полёты прикрыл, всех собрал и начал ругаться: «Все сейчас видели эти две посадки?» Осмотрели мой КАИ-12 номер два. В месте крепления колеса на раме в уголке была трещина. А уж что с моей спиной – буду молчать. ( Через 35 лет рентгеновский снимок удивит врача.)

    Утром шли с Наташей Тихоновой через аэродром и догнали Владимира Ивановича. Заговорили о перистых облаках, о том, как наступает утро. Двое ребят дежурят по стоянке. Они лежат на разостланном одеяле и смотрят на росистый аэродром. Тихо звенит гитара. Стоит необыкновенная тишина. Все, кто бодрствуют днём, ещё не проснулись. Все, кто ночью пищали и возились – уже уснули. Не шелохнётся тяжёлая росистая трава. В этом оцепеневшем мире единственным подвижным предметом оказывается солнце. Из – за края аэродрома выползает его красный кусок. И вот оно  стремительно появляется всё целиком, И прямо на глазах лезет вверх по небу. Солнце такое огромное, сплюснутое.
Оно становится всё лучистее, начинает слепить глаза. Наступает день. Дальше: «Дело делается – день проходит. » А вечером уже прохладно. Горит очень жаркий костёр. Сегодня – самая метеоритная ночь в году. Яркие звёзды. Алла Чешенко сидит на крыльце с картой звёздного неба. Я завидую, что она понимает звёзды.   Звучит песня: «Мы сами себе выбираем дороги.
Находим надёжных друзей….»
И Галя Рыжова пришлась к месту здесь на аэродроме.

22.08.1970г.
 Как летают ребята, вылетевшие в один день со мной! Язан прыгает на парашюте Т-4. Комплимент в его адрес: тёмно – красный купол с чёрным крестом очень идёт к фигуре в чёрном.
 
 Летаю контрольные полёты с Кунаковым. Потом с Пинчуковым все полёты мучаем друг – друга. Я хорошо определяю высоту только по вечерней земле. Летаю контрольные полёты с Ярилиным. Когда тяжёлый  Виктор Павлович сзади сидит, тогда даже горизонт в другом месте проектируется.

Инструктора – планеристы переучились на лётчиков – буксировщиков. Они буксировали нас в зоны на самолётах ЯК – 12.  Вот я в небе вдвоём с Пинчуковым. Он в самолёте,  я на буксире.  Аэропоезд набирает высоту.  Кругом нереальный мир неба. В зоне после каждых набранных 100 метров в форточку буксировщика высовывается рука и показывает пальцами стопку «100 грамм». Я согласно киваю головой. Владимир Иванович видит это и набор высоты продолжается. Такая у нас игра.

      Отцепив планер, буксировщик с фалом резко уходит в разворот со снижением. В инструкции к самолёту ЯК-12 сказано, что этот самолёт не входит в штопор. Глядя на лихо снижающиеся буксировщики я в этом усомнилась. Как же тогда называлась их траектория снижения?

   Галя прыгает. Всё хорошо. У неё уже 2-й разряд. А всё равно всякое случается. Вчера будка ехала на завтрак. Вдруг увидели: из«Антона» спускаются яркие купола и среди них один белый вроде как Т –4. А рядом нераскрывшийся купол в чехле – вроде бы как полный отказ. Все инструктора бросились к месту приземления. Позади Смирнов пытался завести свой мотоцикл. Потом оказалось, что дёрнула не то кольцо.

05.09.1970 г.
   Руки опускаются, не хочется писать, фотографировать… .А вся жизнь складывается, как надо. Салажата выросли, стали «мазерами». Они налетали за этот год больше, чем «старички». Я сижу на телефоне в городке (ближе телефона нет, дежурим на случай запрета полётов) и изощряюсь в отыскании средств для письма. Много надо рассказать и о том, как снова растут на аэродроме шампиньоны, и какой красивый у Гали купол Т – 4. Из ребят особенно изменился Павел П…, стал совсем АСКовец. Даже его чувство противоречия стало общей шуткой.

 Ребят целыми днями нет на земле. Где – то вышине ходят их серебристые машины. Топает по кругам и мой КАИ.

   Витя Б(елявцев) сел на площадку. Пожалуй и я здесь виновата. Видела, как его планер шёл на долёте. Как он завис против ветра, потеряв скорость. Но не обратила на это внимание командира, руководящего полётами. Другие планера всегда оттуда приходили. До аэродрома не хватило метров 50 высоты. И вот «четвёрочка» сидит в картошке. Рядом дымится торф. Мы с Вавой лезем через пересохшую осоку. Из-под ног прыгают пыльные лягушки. По дороге, чихая, катится «тросовозка». Приехал на мотоцикле Ярилин и спрашивает: « Кто голодный в картошку сел?» Долго таскали планер по колючему полю, пока не прилетел самолёт.

   Вы деликатный парень, Владимир Иванович Пинчуков. И тут я со своими манерами и шуточками на Вашу голову. Мотоцикл светит по траве ночного аэродрома. Я утыкаюсь носом в  спину в колючей кожаной куртке. Кто ещё заступится за меня, если нет у меня не только моральных, но и физических сил.
 
 Каким-то чутьём обо всём догадался только Беспалов. Однажды подошёл ко мне, когда я сидела  в планере, ждала буксировщик  и спросил: «Спина болит?»

    Кунаков уехал. Все вместе ехали в электричке. Он пел: «Сердце мрёт, когда зазнобушка ручку на себя берёт….»  «Говорю ей, задержи ручку на посадке!» И ещё про нас: «В общем то зелёный молодой народ.»

  Ветер. Вчера ветер. Сегодня ветер. И завтра тоже будет ветер.
«Ты будешь летать, если сама этого захочешь» сказал мне Кунаков на прощанье.

       «Бланик» воет, когда идёт со скольжением. Сзади сидит Вольф Шелеке и командует: «Лети прямо…. Делай левый разворот…. Делай правый разворот….» Я летаю с ним в зону. Внизу горит лес,ходит стадо. Выпускаю закрылки в потоке,  набор ноль. Хорошо бы на этой высоте быть на кругу, а не за городком. Но «Бланик» снова приходит в ворота. Он – отличная машина.    Залезла с головой в штабную работу. Всё это надо было кому-то сделать. Как ни странно, все полтора дня работала с удовольствием.

    Вечером был необычный солнечный закат. Высоко на востоке светились красноватые перья облаков. А солнце садилось как бы за горы. Из-за них улетал золотой облачный самолёт размером в полнеба. Даже придуманный мир стал против. Чувствую, что вокруг всё туже сжимается кольцо. Меня измучила тревога.  По ночам снятся страшные сны. Должно решиться, что будет с нами, что будет со мной. Теперь всё дело за командиром. Я думаю, что как он скажет, так и будет. А командир у нас отчаянный. Кто б ещё рискнул испытывать этого «Фантомаса». Командир: «Лебёдка, энергичнее прибавить обороты». Планер (если можно так назвать эту штуку) привычно побежал и   нехотя пошёл в набор для очередного подлёта. И вдруг над моей головой пронеслась огромная тень. Словно летучая мышь расправила крылья. «Фантомас» сразу как бы вырос, в воздухе он был на своём месте. Потом отцепился и спланировал в траву. Правда, сел с небольшим козлом. Но его ведь только учат летать.

   9.09.1970 г.
            И грянул гром.  6 сентября настал «день икс». К вечеру 5 сентября  был проведён расширенный Совет со старичками и общее собрание инструкторов. Утром парашютисты прыгали на новом круге. «Антон» стоял в высокой мокрой траве. Посреди вспаханного круга – маленький пятачок песка. После завтрака все собрались в домик. Не хочется вспоминать всё плохое. Но в воспоминаниях остаётся самое главное. Володя сказал всё: «Человеческое побеждает». Так было и на этот раз. И пусть Смирнов что хочет кричит – никто не копал всю грязь. Просто, начав с того раздавленного ведра, все говорили по порядку и не по порядку о том, что было. И новички, и старички. Высказана была только часть обид, главное ведь не только в них, а в общечеловеческих отношениях. Был вынесен приговор. Смешно было бы говорить об исправлении. Здесь стоял вопрос: «Кто кого?А романтика у Смирнова вся кончилась в то время, когда ему захотелось получить налёт. Насчёт добытых Смирновым для аэроклуба материальных благ: даже эти психи – парашютисты, готовые прыгать с чего угодно,  были готовы отказаться от АН-2, добытого Смирновым и остаться с двумя ЯК-12.

13.09.1970 г.
   Я летаю. Только боюсь ярко-голубого ветреного неба с клочьями белоснежных облаков. Оно жаркое, болтает и слишком часто делает больно. Что раньше нога, что теперь спина. В осенних зонах уже тишина. Отрабатываю спирали. Если сравнивать с тем, что было раньше, то уже получается. Вечером летала в зону с Кунаковым. Удобно сидеть в инструкторской кабине – всё видно. Геннадий Константинович красивым голосом поёт: «В далёкий край товарищ улетает. Родные ветры вслед за ним летят….»
 
  Кунаков брал меня в свои зоны. Во все времена на всех аэродромах инструктора берут в свои зоны любимых спортсменок.  В присутствии Кунакова я ощущала лёгкую анархию окружающего мира. Однажды он потащил буксировать Юру Соколова по первому самостоятельному кругу. А утащил и отцепил в зоне. Соколов недоумённо докладывал: «Я Соколов. Мне надо было по кругу, а меня в зону утащили». И снижался на круг. Кунаков недоумевал не менее: «Почему он недоволен?»
  А ещё он летал на КАИ – 12 из передней кабины и меня по рации передразнивал: «Маслово по кругу улеталось».

  Парашютистам тоже к осени досталось. Язан с вывихнутым плечом уехал в институт, время от времени появляются поломанные ноги других. Об этом потом.
  Есть такие строки поэта – пилота Феликса Чуева: «Как вы трудны, небесные края. Вы так трудны, не взять вас, не избавиться». Это и о последних лётных днях 1970 года.

  Пинчуков говорил мне всегда: «Страх бывает от незнания чего-либо». Кунаков говорил всем: «Нет ещё у вас страха». Коля Ялоян говорил, что к полётам никогда не надо относиться: «Я всё умею, всё знаю». «Я один раз ручку выпустил, на пробеге развернулся, - и всё, как отрезало».
Вообще – то я в этом уже на собственной шкуре убедилась. Больше не хочу.

16.09.1970г.
  «Где мне найти такую песню, что о любви и о весне, и чтоб никто не догадался, что эта песня о тебе….»
  Откуда-то пришла эта песня и звучит вот уже который день.
  Вчера был последний день полётов и прыжков. Днём было т озлое толкающее небо, сильный боковой ветер. В контрольной зоне по 20 Упражнению я так вцепилась в планер, что он не болтался. После толчков послушно пикировал и снова вставал в хвост к буксировщику. Кунаков буксировал и дал 1200 м. Спирали я крутила на повышенной скорости, да и посадка была грубовата. Но, в общем, Пинчуков остался мною доволен. Я посмотрела на взлёты ребят с этим боковым ветром. Сама сделала похожий. Вслед за мной взлетел Пинчуков с интерцепторами. Больше мне таких взлётов не захотелось. Хотя остался последний зачётный круг 2-й задачи. Я забралась в квадрат и стала лежать. Пришёл Кунаков и стал смеяться: «Спина кружится?» Летал Ефим Гроссман и всё время плюхался с недолётом. Отлетав, вылез и говорит: «Понял, в чём дело, во лопушок. Вижу -  недолетаю. Вытаскиваю интерцепторы…».
 Со мной ещё и не такое было…. Однажды перед отцепкой увидела, что моя левая рука вместо замка отцепки на панели тянется к ручке интерцепторов.

  Я надела тёплую и мягкую меховую куртку Люды Котельниковой и всё – таки залезла в планер. Самолёты стояли заглушённые. Где – то ещё держалась пара « Блаников». Командир сказал Юрию Васильевичу Григорьеву:  «Запусти этого». Самолёт запустился и прирулил ко мне. На взлёте я увлеклась тем, чтоб не передать крен против ветра и не уйти в сильный правый пеленг. Зато оказалась в приличном превышении. Вспомнила, как Юра Перов такое исправлял, и подождала, пока самолёт сам поднимется. Было жарко в одёжках и спокойно. Наверно так и надо, вот оно, моё место. Рука в кожаной перчатке уверенно держит ручку. Впереди буксировщик. Боковым зрением узнаю места, где летим. Всегда могу определиться на местности. «Почему ты боишься летать?» Геннадий Константинович, сейчас нет такого вопроса. Спирали в потоках, пока есть высота. Змейкой вхожу в круг. Снова толкает под крылья. Захожу повыше. Из зоны видела, что все самолёты на земле. Значит, я одна летаю. Не хочу, чтоб все видели мой недолёт. Пусть перелечу. Планер садится точно в ворота. Но снова с полностью выпущенными интерцепторами.

 Последний раз убираем матчасть. Прямо на стоянке техники начинают разбирать планера.

     Владимир Иванович! Я может быть относилась к Вам не так восторженно, как Наташа Волкова. А всё остальное…. Вы научили
меня летать, что бы Вам это ни стоило. Когда между нами пробежала та мрачная чёрная кошка? Почему Вы прилетаете такие радостные из контрольной зоны с Надей Глазуновой? Почему спокойному Саше Бовыкину страшно летать с Вами?

С 16 по 30 сентября 1970 г.
    Несколько ночей звенела гитара, выла тросовозка, хлопали выстрелы. Раз под утро, когда лишь самые стойкие из старичков пели, вошла Надя, держа за задние лапы зайчика. Глаза у обоих были круглые. И не знала Надя, куда его девать, пока не ввалились Коля Ялоян с Володей Пинчуковым, оба сонные, мокрые и с ружьём .Может быть для Нади это будет приключением, которое запомнится надолго.
  Эта девочка оставила меня в недоумении -  очень легко закончила всю лётную программу. Потом сказала: «Ну и что?» и бросила летать.

  Мне много чего тогда хотелось: покататься на «Антоне», и уже второй год  (не только моё заветное желание)-проехать с Пинчуковым на мотоцикле до Москвы.

   Работа никогда не кончается, но не всегда всё  получается, как надо. Особенно ярко проявляется непутёвость, если в действии участвуют  я и Юра Соколов. Что только мы с ним за эти дни не понаделали. Буксируемый «Бэдфорд» потеряли. Бочку тоже. Заправщик будланули…. Могилёв требует от меня слушаться Гришу Осипова. А я Гришу не принимаю. Суровая манера его работы мне кажется смирновской.

  Эксперимент: кормить парней в ужин досыта, а завтракать не давать у нас  провалился. Хорошо строим сарай. Каждый подходит, берёт столб, вкапывает его безо всякого начальства. Время от времени вспыхивают жаркие споры: что легче – отпилить или подкопать. Из ямы торчат ноги Мишки Любимова. Подкапывает. У семи нянек дитя без глазу. Столб оказывается ярко оригинальным и никуда не вписывается. Темнеет и все расходятся. Так и не знаю, чем дело кончилось.
   Джером К.Джером писал в своей книге «Трое в лодке, не считая собаки», что признак болезни печени – «общее нерасположение ко всякого вида работе.» Вот как раз это и было у меня всё последнее время! Особенно когда привезли мешок нещипаных курей и корзины зеркальных карпов.

В голодное время весёлый Кунаков с инструкторами привезли две огромные круглые корзины зеркальных карпов с рыбхоза «Большая сестра». Карпов жарили на противнях на плите.

   Про добычу кур сама не помню. Марчук рассказывал, что ночью куры на ферме спят на насесте. В темноте он и Боря Чёрный засовывали  курице голову под крыло и укладывали в парашютную сумку. Так куры молчали. И как варили полуощипаную курицу в мелкой кастрюльке. Ту сторону, которая была в воде и сварилась ели сами. Второй полусырой половиной угощали гостей.
 
      Сворачиваем лагерь. С утра ясная, по осеннему хрустальная погода. Пошла дивная кучовка. Парящая погода. Я сижу с Кунаковым у планеров. Досада на зря пропадающую погоду.  И такая никогда более не испытанная дремучая тоска. Тоска по этому небу. По пропадающей парилке. Досада, что сейчас я могу неплохо летать. А потом забуду всё это, и придётся начинать сначала. Предчувствие, что так хорошо больше никогда не будет. Так оно и вышло.Кунаков исчезал из моей жизни. И скоро из своей.

   Ночь. «Заоколица.» Но и тут трещит мотоцикл. Виктор Павлович катает Ирок. Далеко от реки слышен их восторженный визг. Тепло. Туман накрыл нас, словно фарфоровая чаша. Такая тяжёлая роса на озимых.
  Снова песня: « Мне целый вечер подари…. Поверь, я буду только говорить…».
  От разговора всё встаёт на свои места, и навсегда там останется.
-«Что ты хочешь больше всего сейчас?»
- «Танцевать. Только не со «всяким». Пусть кто-нибудь хороший
пригласит меня!» ( Могу я раз в год хотеть танцевать?)
 - «А если я?»
 -  «Пойдёмте».
 - «Ну и нормально»
 - «Таня Маслова, золотце, ты ведь не умеешь танцевать».
 -«Я знаю, а что делать?»
   Сейчас я всё могу, и пытаюсь даже танцевать вальс, а Вы меня
всему научите. Сегодня я  Ваша дама. 
    Снаружи «Голубого Дуная» кромешная осенняя тьма. Тяжёлая ракетница толкает в руку. Умчалась красная ракета. Зачем зря говорить о прошлом, только верьте мне. Я давно всё знаю. Командир говорил правду.
«Мы друг друга без слов понимаем с тобой….»
 И никто ничего не посмеет подумать плохого. И никому Вы меня не отдадите. Вы оттуда, из суровых романтичных времён. Сколько у Вас полётов, сколько молодых ребят Вы выучили.
«В далёкий край товарищ улетает….»
Спасибо. Всё нормально.


В «Голубом Дунае» идёт представление на тему: «У Язана была
корова, он её любил. Чтоб она была, здорова он её доил. Подойник в руки брал и тихо напевал: Вернись, я всё прощу. Расколотую вазу.
Осколки на полу. И след копыт под глазом…. Карамболина, карамболетта! Как хорошо на свете жить. Иметь корову. И быть здоровым. И каждый день, и каждый час её доить!»
 Присутствуют алюминевая фляга и пёстрая костюмированная корова.


Наступает 1 октября 1970 года.
    Вокруг нас ходят появившиеся на рассвете Витя Ярилин и Лапицкий. Они ходят, топают сапогам, им хватит праздника.  Ходят, точно появившийся караул, стража. Они хотят Вас увезти.
  Рядом танцует совершенная пара: Владимир Иванович Пинчуков и Галя Артёмкина. Оба в костюмах защитного цвета. Отлично танцуют. Высокий Володя и миниатюрная Артёмкина. Чёткие движения, аккуратные распущенные волосы, выразительные глаза….
  «Спасибо, ребята» - благодарит Кунаков, уходя.

Как всегда неожиданно наступил отъезд в институт. Я забегаю в
домик, запихиваю грязное бельё в сумочку и выскакиваю к дороге.
Будка уже выехала со стоянки. Заметив меня, притормозила. Дверь
сзади открылась и меня втаскивают внутрь. Народ сидит на полу.
Кунаков освобождает мне место рядом с собой. Укрывает своей курткой. И до Москвы поёт песни.

04.10.1970г.
     Все эти ещё свободные от интенсивной учёбы дни были какие – то суматошные и бесполезные. Если бы можно было сохранять свободное время « на потом». Начала делать курсовой.   Повозились с Лёшей Сергеевым на стоянке – ремонтировали машину. Кругом была вода, она  капала за шиворот. С будки текла грязь. Было хорошо.

    Отнесла фотографии Пинчукову на работу. Он сидел за пультом посреди вычислительной машины. («Наири» в 5 корпусе). Перед ним горели разноцветные лампочки. От машины шло тепло. Владимир Иванович на минутку отошёл ко мне. Его сразу же принялись звать назад. Везде он был нужен. Захотелось побыть на его месте, работать инженером.

     Вчера с Наташей Коростелёвой была у Лиды Обуховой в общежитии. Она мне всё последнее время представлялась, какая была сразу после перелома ноги в тот  вечер. В зелёном комбинезоне, с гладкими рыжими волосами, завёрнутая в одеяло. А на кровати, поджав ноги, сидела голубоглазая красавица. Тёмные кудри, маленький парашютик на золотой цепочке блестит на голубом небе свитера. Приходит парашютист ЦАК Анатолий Осипов. Приносит бутылку игристого вина и огромный тульский пряник. Получается небольшое застолье. Счастливые они люди (дружная сборная союза по парашютному спорту).

   По нашему 4-у корпусу общежития снова ходят Марчук и компания. Сказали, что ездили утром под дождём менять значки. Потом играли в домино. Проигравший залезал под стол. Они мне досмерти надоели разговорами о бутылке водки. Марчук будет работать испытателем парашютов и катапульт.

На лекциях Лида Обухова тоже стала появляться с мужем – взрослым мужчиной, который казался мне очень потрёпанным. Забыв о деликатности, я спросила её, почему она выбрала такого страшноватого мужа? А Лида смеялась, что муж должен быть таким, что если его долго дома  нет – значит он на трамвай опоздал.

07. 10. 1970 года.
 Продолжаются нехорошие разговоры. Вчера было собрание ДОСААФ. Сегодня – Совет клуба. Я поняла, что Смирнов снова будет летом в лагере. Как же не хочется его видеть.  Любимов, Бовыкин и Лапшин будут учиться во 2-м аэроклубе на лётчиков – буксировщиков. Трудно им будет.
  Сегодня после занятий я зашла в клуб. Там Таня Бабайцева делала стенд – выкладывала цепочку парашютистов. Мне тоже захотелось повозиться с фотокарточками.

27.10.1970 года.
  Несколько раз я печатала снимки. Печатала где угодно: то за шкафом, сидя на мешке картошки и накрывшись одеялом. То в шикарной фотолаборатории со светящимися в темноте циферблатами и тёплой электрической печкой. Много было таких фотографий, где землю копают или машины ломают. Или на которых парашюты и планера. И везде улыбки, улыбки моих друзей. Только есть несколько мрачноватых: там, где я сижу в планере.  Есть, где и у других улыбка стёрта с лица и закушены губы. Серьёзны лица у парашютистов перед прыжком.

     Почему небо не только радость? Сейчас осенью я уже не помню, какой был страх. Помню только, был изрядный. Зато не забыла  туманное желтоватое небо, дымчатую предвечернюю землю, мой планер в зоне. Может быть, когда-нибудь и я буду петь в небе.Ручка управления  не будет натирать мозоли, которые сейчас слезают. Я буду держать её без усилий. Хочется начать следующий год на аэродроме на том уровне, на каком закончился этот. Не растерять за зиму лётных навыков. У меня, кажется, совсем проходит спина. Я снова чувствую себя сильной. Хочется возиться и баловаться вместе со всеми.

Однажды Лена Балалина пришла и выпросила несколько моих самых удачных планерных фотографий. Говорила, что это для писателя Анатолия Маркуши. Обещала скоро отдать. Прошло 39 лет. Я даже познакомилась с этим писателем – лётчиком. Рассказала ему, как нужны мне были его книги в детстве. Он подписал мне свою книгу: «Грешные ангелы. Написал: « Тане Масловой – добра и счастья».
 Лена, ау…!

04.11.1970 года.
 В субботу справляли дни рождения Любимова и Беспалова. Все умудрились уместиться в 128-й. Горели свечи, играла музыка. Это на полу стоял фантастического вида магнитофон. Только вот не надо больше варить «глитвейн», смешав всё изо всех попавшихся бутылок и нагревая эту смесь. Пострадал наш уже тогда старинный телевизор «Знамя».

     Вечер. Падает снег. Слегка подморозило. Длинная пустая улица, освещённая неоном. Я провожаю Кунакова до кинотеатра «Варшава».
 Он : «У тебя лапы холодные».
Зачем нам зря говорить про то, что не случилось.
 Кто знает, как бы всё устроилось, не будь этих 20 лет между нами.
 И дело не в возрасте. Дело в том, как были прожиты эти годы.
 Я жму Вашу честную руку. Раз я «неглупая», я поняла всё, как надо.
 (Хотя Марчук мне открытым текстом настоятельно, иносказательно советовал: « Надо садиться на этот паровоз. Он надёжный»). Автобус увозит Вас в завьюжившую темноту.
Удаляющиеся красные огоньки того автобуса запомнились мне навсегда.

 Вы возвращаетесь в пустую чистую комнату, залитую ярким светом. Там орёт телевизор. Стол завален радиодеталями и массивными справочниками со схемами. В рыбацком ящике лежат удочки. Среди них и та электронная, которая «сама рыбу ловит». Я сама за себя отвечаю. Пусть всё будет хорошо. И мы сможем честно смотреть друг другу в глаза. Я буду улыбаться всегда, что бы ни случилось.

В воскресенье снова работа на стоянке. Заводили машины. Холодно. Снег. Поэтому церемониал полностью соблюдался: таскали горячую воду, крутили заводную ручку. «Боливар» буксует, не может сдвинуть «КРАЗ». Правда потом оказалось, что он и сам себя не может сдвинуть. На стоянке спилили, как сказал Могилёв: «13-е дерево за последние 4 года». И следы замели.

В парашютке на улице Панфилова была переукладка куполов на складское
храненение. Странное помещение: в сером, старого модерна здании в большом зале – лепные и расписные потолки. Там заведует Кунаков.

  06.11.1970 года.
 Завтра праздник. У Наташи Тихоновой лохматые глаза в его ожидании. Я думаю о прошедшем. Пришла к выводу, что нужна такая жизнь, чтоб после моей посадки руководитель полётов не крестился на стартовом командном пункте: «Слава богу, всё нормально».

08.11.1970 г.
 Праздник, пущенный на самотёк, прошёл нормально. 6 ноября к вечеру очень захотелось, чтоб праздник был. Добыла у ребят билет в наш «ДК». Перед концертом мы с Зоей Заречной зашли к Ире Ивановой. Их комнатушка завалена всякими забытыми мною вещами – девчонки собираются на концерт. Очень много книг: Константин Паустовский, стихи…. На стенах висят картины: бесхитростные дворики, домики, полевые цветы. Их нарисовал кто-то счастливый. На кровати лежат совершенно роскошные пластинки: Мирей Матье, Первый концерт Чайковского, стихи Николая Заболоцкого…. Просыпается забытая зависть. Хочется прочитать все эти горы книг с подоконника. Невольно сравниваю это гнёздышко с нашей комнатой, постоянно находящейся «в боевой готовности».

 Утром пошли смотреть парад вживую. Только сначала посмотрели его по
телевизору. На Ходынское поле по  заснеженному Ленинградскому шоссе возвращались с Красной площади  колонны грозной техники. В стволы пушек были воткнуты цветы, совсем несерьёзно смотрелись на танках разноцветные шарики. Дрофа с Гришей Осиповым ожесточённо спорили о двигателях ракет – громадин. Мишка Любимов мечтал о тёплом метро. Я возилась с двумя фотоаппаратами. После парада сидели у Любимова. Было тепло и спокойно. Вечером с Ленинских гор смотрели салют. Совсем рядом били пушки. Над головой стояли мерцающие фонтаны залпов. Такие  же огненные столбы виднелись в снежной мгле надо всей Москвой. Огромный лесистый парк был заполнен радостно кричащими людьми. Пританцовывали на снегу красавцы – кони конной милиции: всё должно быть в порядке.

12.11.1970 года.
 Тёмным вечером работаем на стоянке. Из общаги слышится протяжная песня. С будок скидывают тяжёлые пласты снега. Потом я этих ВВСов кормила картошкой. Как – то очень интересно приглядываться к ним. Весело.

16.11.1970 года.
   Всё нормально. Для меня третий день воет «Боливар». Руки делают всякий мелкий ремонт. Все машины нуждаются в жутко капитальном ремонте. После кино, снятого Кириллом, захотелось кинокамеру. Есть последний шанс – купить её на стипендию. А потом как –нибудь проживу.
Кирилл потащил домой парашют. Язан проводил сегодня занятия с группой новичков. Пришёл к нам очень хороший, настоящий. Показал карточку, где он в первый день приезда в лагерь висит на тренажёре. Сразу видно, какой он молодой и донельзя довольный. Видно правильно говорят, что в авиации люди очень быстро взрослеют. Старше своих лет кажутся инструктора. Вот и дурашливый Володя Беспалов глядит серьёзными глазами сквозь ухмылку.

Дроф просил написать сценарий к фильму: «Потока мне, потока».А для Гриши писать статью – отчёт больше не хочу.  Курсовые проекты (уже не один) живут своей жизнью.

От всего происходящего просто душа переворачивается. Но и берутся силы. Ветры каких аэродромов потрепали Вас так, Геннадий Константинович? Вы говорили: «Надо летать как я.» Тогда я ещё не слышала, что надо и соображать соответственно.Казалось: как Вы, это рискованно и красиво. Но время тех пилотов, которым всё было разрешено, давно прошло. Тогда ещё никто не различал, что можно, а что нельзя. И вот Вы в нашем нештатном АСК с плохой лётной характеристикой. Но что бы ни было, мы все, особенно парашютисты будем смотреть на Вас влюблёнными глазами.

 Я приняла решение: пусть всё остаётся как есть. Так будет лучше и проще для всех. А сердце – оно видно и дано, чтоб болеть.Может быть когда - нибудь найдутся концы, за которые из этой исписанной тетради вытянется истина.

  На улице ещё похолодало. Я вышла из первого корпуса и попала в лапы ледяного ветра. А в нашей комнате цветёт белый цикламен.Я принесла его, ускользнув от мороза.В эти дни по луне катится похожий на чайник аппарат на ажурных колёсиках – луноход. Народ в общежитии радуется – маёвцы сделали. Вся земля следит за ним через Центр дальней космической связи. Мы с Жорой ездили туда в Подлипки за целой машиной какого – то барахла. Ехали ночью и пытались чинить сцепление. Потом перелезали через забор из института, так как. проходные были уже закрыты.
В эти вечера я и Жора в холоде и темноте вдвоём поменяли коробку передач и сцепление на «Боливаре». Жора лежал под машиной, а я из  кабины держала коробку на вентиляторных ремнях.

23.11.1970г.
Мою статью сегодня неожиданно напечатали в «Пропеллере. 

Её, ни с кем не советуясь, я  отдала в институтскую газету. Командир про написанное сказал: «Открываю газету и у меня волосы дыбом». Я думаю, что « волосы дыбом»  были в момент прочтения о накрытых столах.  Тогда справляли 30 лет Геннадию Марченко. Домик на стоянке украсили плакатом «Даёшь тридцатку!» Приберегли ужин.   Заметка для нашего времени вполне безобидная. Правда, украшена дурацким с моей точки зрения  фото чужой девчонки. 
  Спустя 30 лет на даче заслуженного парашютиста – испытателя Геннадия Марченко мы справляли его очередной юбилей. Желающие гости прыгали с парашютом с вертолёта МИ – 8. Гена тоже прыгал не помнит какой по счёту прыжок, где – то за…. Вместе с ним была его младшая дочь Мариша. Галя с внуком Лёшей встречали их на земле. Моя маленькая дочка Даша тоже попросила меня прыгнуть. Я заинтересовалась, почему она этого хочет. Ответ был «Интересно». Аргумент меня весело возмутил: мать в ветер об землю, а ей интересно. Даша была очарована Язаном, Могилёвым, Перепёлкиным…. Я думаю, что тогда неосознанно начался и её путь в МАИ.

       Приезжали Костя Шершавиков и Дроф. Было праздничное настроение и вино.  Сейчас лягу спать, и снова начнёт сниться один и тот же сон-поезд будет уходить в пустой берёзовый перелесок. А я снова буду стоять в сумерках на вечернем снегу, и смотреть ему вслед .Пусть снится. Я не против этого сна.   Что получится из моей любви к бесшумным планерам и шумным трясущимся вертолётам?

 06.12.1970 года.
  Я купила кинокамеру. Потратила уйму времени и денег  - 70   рублей, это две стипендии. Были попытки захватать светло – серую камеру грязными руками. Снимали на стоянке, как вытаскивали двигатель с  «Боливара» и ели буханку чёрного хлеба. Для снятия двигателя соорудили хитрую конструкцию из рельса и лебёдки. Когда же мы снова соберём всё разобранное?

 На стоянке работала Гюльнара Ишкинина в пушистой белой шапочке. Я то и дело поглядывала, когда же на шапочке появятся следы грязных пальцев, но так и не дождалась. Гюльнара кажется совсем своей, с ней уютно. На стоянке теперь - как на катке: море света и музыка. Особенно хорошо белым светом горят лампочки на 127в, ввёрнутые в патроны на 220в.  Двигатель затащили в будку и с трудом сняли головку. Могилёв будет учить Любимова его перебирать. В клубе было общее собрание. Командир ругал всех за старые грехи. По – моему ничьего имени чаще не упоминал, чем моего. Выбрали Совет клуба. Вдруг дверь приоткрылась и проскользнул Смирнов. Он очень постарел за это время и сидел абсолютно тихо. Если он останется, то всё снова будет очень плохо
.
13.12.1970 года.
  А сейчас всё нормально. Как говорит Геннадий Константинович:«Не ошибается тот, кто ничего не делает». Я стала меньше ошибаться. Только вот есть подозрение, что за счёт того, что ничего не делаю.

 Сегодня после 7 часов работы на стоянке просто сбежала оттуда. Хотя были сняты все движки и полно других дел. Легче все эти гайки самой открутить, чем всё новым девочкам объяснять, показывать, доставать гаечные ключи.  Как хорошо было вчера вечером: горело много ламп. В будке тепло. Приёмник пел: «Чтоб хлеба краюху – и ту пополам….»
 За стенкой ВВСы ворочали мосты – «на полтора метра от забора». Я перебирала стартёр. Кругом лежали открытые на нужной странице книги по устройству автомобиля. Было всё самой ясно. Хотелось, чтоб так получалось всегда. Но пришлось идти умываться. Был день рождения Лены Макаровой. Чудесный подарок был от Оли Шишигиной. Она сделала из фотокарточки обёртку к шоколадке. Получилось: Ленка – Алёнка. Пришли незнакомые парашютисты. Принесли белые хризантемы и красные гвоздики. Говорят, что они мастера спорта, парашютисты. Поступили в МАИ и теперь будут с нами.

 Надо всем зловещая тень Смирнова. Вчера он с лётчиками и командиром бегал в первом корпусе. Утрясается руководство клуба. Я увидела Виктора Павловича Ярилина. И вдруг он показался мне каким – то чужим. Вечером узнала: он теперь начальник по лётной подготовке 2-го аэроклуба.

14.12.1970 года.
 Вечером не дали писать. Спать уложили. Галя делала соседу Игорю Алешковскому 2 чертежа. У него завал с учёбой.Всю ночь хрупал ломающийся карандаш и шелестели листы. Все учатся. Разве что ребята из дальних комнат в коридоре жалостливую песенку споют. Типа такой: Дяденьки, тётеньки, подайте копеечку…»

14.12.1970 года.
  Жизнь заваливает маленькими горестями. У меня очень плохи дела с математикой. Преподаватель Архангельский – грубый дядя. От этого всё из рук валится. В эту среду хотела выучить математику как следует. Времени оставалось мало. Вдруг открылась дверь и вошёл Кунаков. Ёлки – палки! Да мы всё, что надо, для Вас сделаем! Пейте чай! Только скажите, что ещё надо.И мы с Жорой пошли улаживать дела. Все общаги прошли. Много чего сделали. Есть 700 литров бензина! И спасибо Вам за Лиду Обухову, за её боевое настроение.
 Дверь в 128-й нам открыл мокрый Мишка. В комнате всё перевёрнуто и на шкафу сидит Наташа Коростелёва. Улучшившийся Гриша тоже принимает участие в самом разгаре войны. На этаже нас зовут «балдёжники». Что ж, приготовлюсь сдавать математику много раз.

1 и 2 января 1971 года.
Последние дни были такие: стоянка, стоянка, стоянка…. И вот перед самым Новым годом наступило время, когда машины осточертели, бензин разъел руки. Возили его с заправки. Было очень холодно. В ясном ночном небе что – то клубилось, перемешиваясь. То ли облака, то ли пар. Иней обвёл все веточки деревьев и они ясно выделялись в темноте. На заправке машина заглохла в самом узком месте. Сразу сзади выстроился хвост. Нас приняли за тех, которые привезли ёлки. Видно будка выглядела так, будто её только что откопали из сугроба.

03.01.1971 года.
Прошёл праздник. Выспавшись, вспоминаю как всё было. А было необычно. Совсем не так, как задумано. 31-го декабря наконец выбрались с лекций.  В 128-й долго маялись ожиданием машины.В ней Валера и Жора перебирали электрооборудование. Шёл дождь. Кругом текла вода. Требовалось немалое мужество, чтоб взять с собой простые лыжи, а не водные. Будка подошла совсем поздно. В неё положили столы, пирог и всё-таки лыжи….Сели несколько девочек. Будка бодро бежала по Москве. Мела мокрая пурга. В снежных вихрях контурами ёлок сверкали зелёные лампочки. Они словно висели над дорогой.  Мы свернули к ярко освещённым домам, где живут Могилёвы. В домах зажжены все окна. Люди наряжают ёлочки и накрывают на столы. Тепло и празднично за стёклами. А здесь ветер перемешал земной и небесный снег. Как осенние листочки он гонит чьих – то гостей. Их ждут друзья. Они волнуются. Люди во всех квартирах подходят к окнам на каждый сигнал машины. Наконец будка, взяв на борт огромный магнитофон и Татьяну Ковалевскую, отправляется в путь.
 Тысячу лет не было такого ветра. Дорогу перебегают непробиваемые для фар вихри. Начинается гололёд. Ветер пытается развернуть машину поперёк дороги. Приходится всё время держать руль влево, чтоб упредить занос. Под самыми колёсами промелькнул заросший соснами склон и маленький домик со светящимися окнами. Что – то начала греться вода в радиаторе. Остановились. Посмотрели -  мало воды. Поехали дальше – она закипела. Валера с вёдрами уходит в темноту. Оттуда слышится лай собак. Вода есть! Едем дальше. Ветер воет надо всей землёй. Стонет будка. Над миром вспыхиваютт и гаснут какие – то зелёные лучи.
Потом Кирилл прочитал, что в эту ночь над Москвой наблюдалось северное сияние.

 В кювете лежит полупустой «Икарус». Похоже, что его сдуло с дороги. Без лишних разговоров подцепляем автобус тросом и тащим. Раз, второй…. И вот красавец на дороге. Он спешит нас обогнать. «Ему надо успеть, чтоб мы его ещё раз вытащили» - говорит Валера.

Солнечногорск. Перекрёсток, освещённый ртутным светом. На пьедестале стоит танк. Рядом мёртво встала будка. Прохудился радиатор и вся вода вытекла. Мы с Татьяной съежились в кабине. Вихри унесли последние крупицы тепла. Запел транзистор. Но нам что – то не по себе. Злой Могилёв непонятно бегает до леса и обратно. Мигает переноска, булькает вода. Нагребаем  руками снег в радиатор. Я подхожу к танку. От сырого ветра он покрылся коркой льда. Но и в эту вьюгу посреди леса кто – то совсем недавно пытался, сметя снег, разобрать надпись на камне. Заурчала будка. Едем дальше. Вдали показались огни. Снова Валера уходит за водой. Вернувшись, рассказывает, что вошёл вместе с гостями в чистую переднюю, видел накрытый праздничный стол. А наши столы при нас. Хором считаем километры. Стало ясно, что надеяться не на что. После 69 км притормаживаем у поворота. Я вылезаю на подножку. По транзистору слышен последний удар кремлёвских курантов. Все загадываемые желания смешались в кучу. Осталось ежегодное: «Пусть будет мир».

 Страх войны, досада, что будущего может не быть остались у меня с детства после Карибского кризиса. Тогда в Юрьевце всерьёз выли сирены. Репетировали воздушную тревогу. 

Тут мне в руку сунули бутылку шампанского. А и снежной мглы показались знакомые фигуры: Савелий, Марчук… Все обнимаются, передают  друг другу шампанское.  Играет гимн. И не заметили, что рядом остановился автобус, а из него вылезла ещё одна кодла наших. Тихо едет будка по замерзающему лесу. Мы идём сзади – ищем «конуру» - полусгоревшую дачу Володи Лапшина. Ничего, что в ней тесно и печка посредине. Значит те, кто за ней, «запешные». И нетрудно представить, что снова 24.00, если тепло, стол ломится и все свои. Тут при желании даже можно танцевать. Мои силы кончаются, и я лезу на единственное спальное место. Потом туда убираются ещё пятеро. К утру меня увещевают место уступить. Я показываю, что лежу по диагонали на углу и рука упирается в пол. Просить перестают.

Наконец собираю кино и фототехнику. Уходя на лыжах, набиваю карманы плёнками. Катаемся с горок на лыжах, на саночках и так, смеющимся клубком. Я хожу за всеми, рву плёнку, теряю крышки затворов. Потом катаюсь сама и под конец даже падать перестаю. Но пора начинать заводить машину для обратного пути. Едим супчик, котлеты, огромную банку варенья. Да ещё после этого все человек сорок помещаемся в будке. Назад будка – умница бежала, ни разу не остановившись.

Так закончился самый счастливый год моей жизни. Счастливый  несмотря ни на что.
 
 14.01.1971года.
 Живём весело. На телевизоре осыпается ёлочка. Её я привезла от двоюродной сестры Светы из Абрамцева. Я ехала в ночной электричке и везла в одной руке елку, в другой – сосну для Лиды Обуховой.
Вспомнилась первая самостоятельная зона. Я её особенно страшилась. Всю зону я шла к аэродрому, травила высоту интерцепторами. А на земле в воротах мне так стало жалко этой высоты, что из глаз потекли слёзы. Миша Бабин попытался утешить меня. Подозвал мне самолёт. Две последующие зоны я была свободна, сама училась всему. И знала, что сяду в ворота.  Парашютисты от круга приветственно махали мне, радовались за меня. Страх исчез совсем. Буду прорываться через медкомиссию, несмотря на нововведённые кардиограммы. Я уверена, что будущим летом я больше ничего не «выдам».

02.02.1971 года.
 Сейчас всё хорошо. Только время от времени пробивается тревога. Видно я вижу Вас, Геннадий Константинович, последние дни. Прошло трудное и счастливое лето 1970 года. Как мало мы ценили это счастье. Я видела Вашу худую фигуру в выгоревшей куртке то дождливым утром у самолёта, то на парашютном старте на коленях над ушибленным Язаном. Ваши пепельные кудри путали ветры всех высот.  Вы можете летать на всём – от «Каюшки» до «МиГа». Я  буду помнить, как прыгает по бугристой дороге тросовозка. А в моих руках жалобно попискивает гитара.

Или пыльный полдень. Мы сидим на обочине и ждём будку на обед.Вдали на аэродроме, подняв крылья, лежат планера. Вы показываете мне фотографии своей красивой взрослой дочери. Рядом с ней кони. «Она так любит лошадей, что и спала бы с ними». Ещё вспоминаю вечернюю дорогу, урчащую будку, меховую куртку на моих плечах. И как было хорошо на душе. А самое главное воспоминание: близкое облако, уютный запах табака в кабине. Красивый голос поёт любимую песню. Потоки толкают нас под крылья, потом стремительный дальний заход «Бланика»…
.
Я знаю, скольким обязаны Вам я, Ефим, Аида…. Мы не так много разговаривали в жизни. Но этого достаточно.  Знаю, что сильно изменилась за это время. И страшно видеть, как Вы гибните, как личность. Как стали пропадать от пьянки. Я прошу Марчука, сейчас сильного и уверенного в своём будущем, помочь Вам. Я запускаю для Вас машину. Поезжайте, куда надо. Что я ещё могу сделать. Не надо, не сидите в комитете ДОСААФ перед инспектором Миловановым. Не ведите тяжёлый для Вас разговор. Поезжайте за Полярный круг. Возите там рыбу и шкуры. Пусть только мы знаем, что Вы есть, что летаете. Я снова вижу Вас таким, как в июньский день 1970 года. И говорю: «Всё должно быть нормально». И обучение меня летать не пропадёт даром.

 Через много лет в гостях у друзей рассматривали старые фотографии. Кто – то сказал: «Кунакова нет. Он утонул на рыбалке». У меня внутри всё заледенело. Но я ничем себя не выдала. Так и осталась одна осмысливать это.

         Из другого времени и с другого аэродрома пришла песня. Пусть она будет здесь:      
       «Август в звёздные метели гонит нас из дома.
        Самолёт мой – крест нательный у аэродрома.
        Не к полётной красоте ли вскинут взгляд любого.
        Самолёт мой - крест нательный неба голубого.
        Злится ветер – князь удельный в гати бездорожной.
        Самолёт мой – крест нательный на любви безбожной.
        След неяркий, акварельный за стрелой крылатой.
        Самолёт мой – крест нательный на любви проклятой.
        Я сойти давно хочу, да мал пейзаж окрестный.
        Распят я и нету чуда, что летает крест мой.
        Вдаль уходит беспредельно горизонт неявный.
        Самолёт мой, крест нательный на тебе.
        И я в нём».

Часть 3.Противостояние врагу. Серебряное веретено.1971 год.
     От лета остались стенды с фотографиями. Они висели в седьмом учебном корпусе. Каждую перемену я старалась подойти к ним и посмотреть на запечатлённые мгновения иной, чем сейчас жизни.

06.03.1971года.
На стоянке снова работают новички. Большие добродушные ребята и маленькие озябшие девочки. Пришёл в клуб парень из параллельной группы  Слава Мидзяновский. Я в первый раз встретила человека, у которого ранимая и ироничная душа лежит так на поверхности. Увидела, что в нашей компании на него снизошёл иммунитет к внешнему миру. И снова испугалась. Должно ли так быть.

 Всю ночь ветер пригибал до земли деревья, открывал окна, ходил по комнатам. Но наступил пронзительно солнечный день. Едем прыгать в Тушино. Яркие – яркие купола парашютов. Обалдевшие от неба перворазники. Ветра нет. Дымы из труб разбрелись во все стороны, не зная, куда податься. Ряды куполов на столах. Я жду, когда же придёт страх. Может быть на линии проверки. Вот может пока идём к самолёту. А страха всё нет. В самолёте по - домашнему уютно. Я думала, что всё будет выглядеть, как рассказывал Могилёв: «Небрежно вываливаешься в люк над городом». Думала, что увижу золотой, голубой, разноцветный город. И монументом будет выситься Кремль с рубиновыми звёздами. Виднеться коробка «Гидропроекта». Внизу же был серый зимний макет. Только в дымке на горизонте узнавалась громада университета, и лежала за рекой какая-то хромированная дуга. Очевидно ускоритель Курчатовского института. Подо мной на снегу – перекрёстные цепочки следов, бегает собака. Доворачиваю по ветру. Вижу, как гаснет купол приземлившегося парня.  Ноги вместе. Снег в месте моего приземления мягкий – мягкий. У круга он заледенел. Страха так и не было. Видно весь выплавился в тревожные дни и ночи. В беспросветные дни вспоминай это взлетающий «Антон», силу инерции, подвинувшую нас на сиденьях и ползущую вверх стрелку вариометра.

25.03.1971 года.
 Как и не было зимы. Не было воя снежной метели в трубе родительского дома и огромных сугробов. В один день весь снег растаял. По утрам пронзительное солнце  и лужи, которые не обойти. Март. Весна сильно влияет на Наташу Коростелёву. Она балдеет: кидается справочниками по штамповке и мягкими игрушками. Наташа Тихонова просит сову с мохнатыми  ушками. У Савелия Рабиновича и Галки Лазаревой была свадьба. Жалко, меня там не было. Когда ещё мы соберёмся все вместе.

 Парашютистам взяли штатных инструкторов Махова и Крюкова. У Крюкова была совсем не героическая внешность. Те, кто слушал его рассказы, узнали, что он  уцелел один из всего штрафного батальона. Комиссия по помилованию не знала, что с ним делать дальше. И, посомневавшись, отправила в десант. После войны он был членом сборной команды по парашютному спорту.

 06.04.1971 года.
  Нынче медкомиссия сурово обходится с нашими. Кирилл никак не пройдёт. Сегодня он ездил за ботинками в Тулу и привёз нам большущий тульский пряник.

В Туле для парашютистов ботинки шили по заказу. Когда было готово несколько пар – то ездили их забирать.

 Парашютисты вовсю собираются в Ереван. Дяденьки Махов и Крюков развили бурную деятельность.

  На стоянке наступили мир и тишина. Мы как – то очень ловко научились ладить с тридцатью человеками одновременно. Все пилят, крутят гайки. Починили кузов «Боливара», лужу вымостили камешками. Скоро будем красить будки.

 18.04.1971 года.
 Парашютисты сейчас в Ереване. Там специально для них идёт дождь. Провожали их из 128-й.  До утра пели песни и ели яблоки.

27.05.1971 года.
 Прошёл месяц. Сколько всего можно рассказать о нём. Прежде
всего мы теперь не 128-я а 183-я комната.

 Комендант 4-го корпуса, вечно юная Тамара Степановна видимо не выдержала нашего балдежа в проходном коридоре. Мне было предложено выбрать одну из двух комнат на пятом этаже по разным углам коридора. Выбираю 183-ю и объясняю её жильцам, что нас много. Таня Дряничева безропотно перебирается к Гале Подгорной и Люсе Корневой.

 Блестит натёртый паркет. Самое главное – небо во всё окно.Огромное небо с закатами. Наконец я нагляжусь на них досыта. Мне редко приходилось их видеть. В Юрьевце солнце просто уходит за гору. Есть балкон. Можно пустить сразу много воздуха. Когда мы переезжали, то долго таскали всякие вещи. Соседские ребята советовали нам позвать такси. Говорили: «Вам хорошо, у вас праздник».

 УРА! Мне больше не надо сдавать прикладную вычислительную математику! Замдекана Склянский отправил меня к самому заведующему кафедрой Саульеву. Здоровый дядя меньше всего похожий на профессора поспрашивал меня, удачно попал на известный мне вопрос и поставил 3 балла.

Парашютисты вернулись из Армении. Приехали загорелые, очень коротко стриженные и шальные. В Ереване с парашютистами случилась такая достаточно страшная история: на аэродроме жил щенок. Народ с ним тесно общался. Например, щенок облизал огурец. Огурец положили на стол. Кто-то огурец съел. Щенок сдох. Его отнесли в ветлечебницу и установили, что от бешенства. Всем парашютистам по приезде назначили много уколов.

     В Алферьево из Еревана с ответным визитом приехал тренер Карапетян, прыгал у нас. Тане Бабайцевой так понравилась древняя суровая страна, что она стала изучать армянский язык  и выучила его хорошо. Сидела на старте и выводила в тетради аккуратным почерком затейливые письмена.

  Здесь же на аэродроме Таня подобрала несуразного беспородного щенка. При взгляде на него у меня возникала одна ассоциация: «жёлтый ублюдок». Из щенка вырос большой пёс. Так как дома его оставить было не с кем, Тане приходилось брать его с собой в поездки, покупая ему билет на самолёт «по живому весу». Учёба в техническом вузе перестала её интересовать. В конце концов Таня перевелась из МАИ в ветеринарную академию. После её окончания работала на ВДНХ в животноводческих павильонах. С лошадьми породы «эстонские клипера». Со свиньями.  «Её прослушиваешь, ставишь диагноз, а она молчит, как свинья» - рассказывала Таня.

     Лариса Иванова и Володя Беспалов ездили на одну ночь в Ленинград посмотреть, как разводят мосты. Лариса звонила оттуда домой и говорила, что она ночует у нас.

   9 мая всё - таки была на аэродроме. Был день рождения Ларисы Ивановой. В туманной и тёплой ночи пели жалостливые песни. Лазали по скирдам. Потревожили всех грачей в березняке.
      Утром я осталась с ребятами одна. Сначала всё шло хорошо. Когда работа близилась к концу, началось что – то ужасное. Это была сплошная цепь злоключений. Не знаю как другим, а мне здорово досталось. Я не знала что во мне столько физических сил.

 В одно увлекательное приключение слились и заглохшая тросовозка. И будка, схваченная цепкой грязью. Я поехала на молокозавод, чтоб подкормить ребят. На дороге к Городку машина завязла. Будка, потрескивая и оседая, ложится набок. Вокруг беспощадное солнце. На дороге ни души. Потом был замученный синенький трактор «Беларусь». Он не смог вытащить машину. Мой бросок на молокозавод. Подаренное ведро молока в чистом поле. Нигде нет трезвых трактористов, т.к. праздник. Еду их искать. Неизвестно откуда взявшийся вёрткий велосипедик то и дело пытается скинуть меня, а сам прыгнуть в канаву. Весна, с полей слышен стрёкот тракторов. Солнце, хоть и вечернее, прожигает сквозь костюм. И в награду за всё – трактор. Огромный красный дизель. Тракторист был механиком – водителем танка на Даманском. Он едет змейкой: из одного кювета в другой и обратно. «Высший пилотаж» на тракторе. Я на себе прочувствовала мощь этой машины. Будку привязали и дёрнули назад. Из-под колёс полетели бочки и доски. Болото, зло чавкая, отпустило свою добычу. Приехала в лагерь, а мои конспекты по ещё не сданной ПВМ (прикладная вычислительная математика) остались в уже заколоченном сарае. Пришлось снова открывать сарай и доставать их. Всю ночь будка буксовала по дороге в Москву. Летели под колёса ватники и самолётный чехол, на котором все спали. Вытащив машину,  снова бросали грязный чехол на пол и валились на него досыпать. Среди ночи в тёплой и светлой придорожной столовой ели булочки. Утром почти никто не вылез из будки у общежития. Остались спать до открытия метро.

  15 мая был юбилей – 10 лет АСК. Какой ценой дался этот вечер!Зато мы увидели людей, которые были для нас легендой…. Были Ганимедов, Карпухин….16–го мая ещё раз лагерь. Там всё распускалось и цвело.

 Ездили на свадьбу Якова Шатрова  в Мытищах. Молодым показали их прошлый путь и дальнейшую дорогу. Они, конечно сначала всё перепутали. Перед уходом домой мы собирали деньги, чтоб заплатить за разбитое стекло в кафе.

 19 мая я прыгала с парашютом. Не скажу, что мне на этот раз было уютно. Вечерние сумерки обволокли самолёт. Вдали расплывались осколки догоревшего солнца. Рядом улыбалась девочка – перворазница. Она много раз приезжала на прыжки, а прыгала впервые. Мне захотелось высокими словами предсказать ей счастливую судьбу в небе. Купол наполнился нормально. Его укладывал Лёшка Сергеев. Был очень приличный ветер. Ошибка была в том, что я разворачивалась по ветру. Меня унесло далеко к деревне. Я нормально  приземлилась на упругую землю. Как всё хорошо после правильного приземления.Будем прорываться через сессию.

         Не помню, какая была сессия и  что сдавали. Однажды я одна спала в 183-й. Меня разбудил стук в дверь. Я ещё не выспалась и не хотела открывать. За дверью не отставали стучать. Наконец приоткрыла щёлку. В комнату ворвались очень весёлые Дрофа и Беспалов, сунули мне в руки куст цветущей сирени высотой с меня и со смехом убежали. Та сирень очень долго стояла у нас в ведре. Это единственный случай, когда сорванная сирень не завяла сразу.
        В клуб пришло много новичков. Среди них миниатюрная парашютистка Люда Ярмола. Она обладала очень большой физической силой. Демонстрировала  её, таская меня по автомобильной стоянке в институте. Совершенно бесконфликтные моторист Володя Филаткин и  ветролётчик Толик Козлов. Очень большой и очень добрый Серёжа Панасюк.  Пришёл любознательный Сергей Абель в своих неизменных сапогах.  И очень необычный для нас Потапов – он не хотел ни летать, ни прыгать. Хотел только работать, ездить на машинах.

          В 1971 году из прошлого времени появился Володя Королёв. Мне сразу показалось, что я его всегда знала. На старых фотографиях он часто рядом с Кунаковым. Как и в прошлом году Кирилл, Королёв тоже начал придумывать, как лучше выполнять воздушную съемку. Закреплял камеру на каску и прыгал вместе с ребятами. Большие трудности были с проявкой плёнок. Я возила их в единственную на всю Москву мастерскую в районе ВДНХ. За проявку там брали для нас дорого. Из-за этого многие отснятые плёнки остались непроявленными. Королёв часто приходил к нам в общежитие, играл на гитаре. Однажды поздно вечером пошли компанией купаться на пруды Покровского-Стрешнева. Обычно мы бесились корректно. А тут бросили Володю в одежде в воду. У него утонули шофёрские права. Долго искали их в пруду, но не нашли. Как- то ездили  в гости к Королёву в Жуковский. Всю ночь пели песни в его крошечной комнатке инженерного общежития. Прилечь было просто некуда.
 
     На аэродроме, как всегда после зимы, долго строили и копали. В старые ямки от столбов падали лягушки. Могилёв сделал огромный сачок и лягушек спасали.  В лагере совсем не было шоферов. Мне Игорь Железов ездить на машинах не давал. Я замучилась от своей бесполезности Решила до полётов уехать домой в Юрьевец, если завтра будку не дадут.

 Назавтра случилось чудо. Командир поехал по делам и взял меня шофёром. Помню, что первые два дня я очень нервничала. А все мелкие неполадки, как нарочно, валились на меня. Кончался бензин, намертво захлопывался бензобак, протыкались колёса. Но тёплая будка ЗИЛ – 157  бежала по дороге. На разворотах я висла на руле – он упруго бил по рукам. Иногда рано – рано утром командир просил отвезти его на станцию Волоколамск. По дороге Иван Григорьевич смеялся: «Больше 100 не гони!». С командиром мы объехали весь район. Три раза в день надо съездить в Ярополец за завтраком, за обедом, за ужином. А остальное время – с командиром. Женщины, бывшие с Иваном Григорьевичем, спрашивали его, сколько же мне лет. Командир, подумав, отвечал: «Лет 20». Однажды на рассвете  я возвращалась из Волоколамска. Меня обогнал грузовик, а его двойным обгоном пассажирский автобус. Автобус ударил грузовик в деревянный кузов и тот, как в замедленной съёмке, стал рассыпаться передо мной. Злые пассажиры выскочили из автобуса. Я свернула с шоссе и полевой дорогой вернулась в лагерь. Стала рассказывать происшествие варившей завтрак Лене Макаровой. Она решила, что мне всё приснилось, и стала  успокаивать, предлагала забыть сон.

Шли дожди. Грязь налипала на колёса. Будку швыряло по колеям. На руках заживали кровавые мозоли от руля. Так выглядело счастье быть полезным друзьям.

            Неуёмный Смирнов, оставив надоевший ему морской клуб, учился на лётчика-буксировщика. С ним пришли на аэродром непонятные люди: тихий инженер по планерам Самаров, авиатехник АН-2 Миша Вольман, профсоюзный деятель Валера Стицун. Они не летали и не прыгали, занимались какими-то своими делами. Появилась очень странная парашютистка по имени Наташа. Совсем дохленькая, но взрослая замужняя женщина. Она зачем-то привозила журналы «Плейбой» с красочными разворотами знойных красавиц. Огромный Сафьянников был ею очарован. На прыжках эта Наташа постоянно получала синяки и подбитый глаз.

       Кормили снова в столовой дома отдыха. Большинство блюд конечно же было приготовлено из кур. Ребята смеялись, что хорошо бы найти курятник – поставщик столовой и всех кур там передушить.

       Парашютисты, наломав достаточно ног, сделали новый круг. На него надо было много песка. Вокруг Яропольца в стадии вечной реставрации стоят помещичьи усадьбы. Решили взять песок оттуда. Еду на «Боливаре» в усадьбу Чернышовых. Со мной с лопатами Люда Ярмола и ещё один парень. Они спрашивают Борю Марычева, сколько надо нагрузить песку. «Как Татьяна скажет: «Хватит», то кидайте ещё полчаса».

           Никто не хотел уезжать из лагеря со сломанными ногами, хотя Смирнов пытался ребят выгнать. Дружно прятали от комиссии, инспектирующей аэродром, Сергея Бутвинова. Саша Ханчевский с гипсом на обеих ногах продолжает ездить на будке. Он рулит, а я выжимаю сцепление и переключаю скорости. Очень обидно было поломать ноги Алле Чешенко и Гюльнаре Ишкининой.. Они прошли медкомиссию не с первого года. Удаляли гланды и наконец, победили другие тому подобные трудности.

       Ко мне на аэродром приезжал  отец, летавший в войну на транспортных самолётах под Сталинградом. Сказал, что ему вся наша организация представлялась солиднее. Он видел только внешнюю бедноватую обстановку. А подводная часть айсберга – жизнь души каждого невидима непосвящённым.
               
    Часов через 5 я вылетела самостоятельно на «Бланике». Полетели с Владимиром Ивановичем в контрольную зону. Моросил мелкий дождь. Его капли исчертили фонарь. Было тихо, будто накрылись колпаком. Из зоны я не сразу нашла аэродром. На земле Пинчуков сказал: «Сейчас полетишь сама. Ну, если заблудишься». Меня затащили над Кашино. Металлический «Бланик» - очень спокойная машина. Он тяжелее перкалевого «КАИ – 12», его не швыряет на буксире, как змей. При вводе в штопор одно светлое небо во весь фонарь. А при взгляде через плечо видно, как  серебряное веретено крыла вращается на фоне земли. Вот я в своей зоне. Всё время боюсь потерять аэродром. Стою в левой спирали над фермой и озерком, не отрывая от них взгляд. Пробую выполнить правую спираль, но тут загуляла скорость, шарик вынесло в сторону и я поспешно перекладываю влево. Потоков кроме нуля не попалось, и я захожу на круг. Думаю: «Пусть лучше  сяду с перелётом», но выходит точно в ворота. А вдоль моих ворот сидят парашютисты с алюминиевыми мисками, едят солянку и комментируют полёт. Оказывается, уже наступил обед. Выглянуло солнце.  Подошли Язан и Могилёв. Заговаривают со мной о полётах в зону. Я верю, что это только начало всего хорошего, что будет впереди.  Но хорошего нас ожидало мало.

   В середине августа жизнь стала становиться просто страшной. Однажды рано утром сидим на предполётной подготовке. В берёзовой рощице на стоянке у каждого инструктора был вкопан свой столик и скамеечки. У Пинчукова стояла своя маленькая палатка. Мы, как самая большая группа, не уместились на лавочке и лежали на земле у хвостов планеров. Ещё косое солнце просвечивало берёзки. Скоро должны были выпустить самостоятельно Наташу Костареву. Игрушечный аэропоезд летал в руках у Владимира Ивановича. Внезапно из солнечного света появился Мишка Любимов в сапогах и шортах и спокойным голосом сказал: «Парашютисты сейчас что сделали, Ленка чуть не убилась». Не знаю всех технических мелочей той укладки – в общем одна верёвочка была продета не туда, куда надо. Кольцо основного парашюта не выдёргивалось. Запасной тоже слежался и не раскрывался. И только отчаянная мысль, что могут подумать, что она это всё сделала нарочно, из – за личных разладившихся отношений, придала сил. Случилось чудо, которое бывает один раз в 1000 лет.  Ноги коснулись земли в тот момент, когда купол запасного внезапно наполнился, но ещё не успел просесть. Плюс – минус доли секунды и всё бы кончилось плохо. Лена отделалась крепкой встряской и небольшим нервным потрясением.

Но на этом памятный воскресный день далеко не закончился. По воскресеньям в лагерь приезжает  много народу. Поэтому на планерном старте во всю линию ворот, до самого парашютного круга лежали «Бланики». Взлетели первые аэропоезда. В одном из планеров сидела Наташа Коростелёва. Вдруг по старту прошёл слух: «Смирнов пришёл буксировать». Солнечный день померк. Все мы отлично понимали,  что если мы против него что – нибудь предпримем – то сегодня летать не будем. А пришла великолепная погода. Из – за дождей давно не летали. Знали наверняка, что после противостояния Смирнову снова долго летать не будем. Но все вылезли из планеров и легли под крылья. Смирнов сначала ничего не понял. Подумал, что планер к его самолёту прицепили и взлетел.Увидел, что взлетел без планера. В эфире раздался его визгливый голос: «У них забастовка». Да, «на нашей фабричке была забастовочка». И мы тихо – спокойно закатили планера на стоянку. Стиснув зубы, разошлись по делам.

  Как ни странно, опыт этого противостояния многим пригодился в жизни. Мы учились отличать хорошее от плохого. Ставить человеческие отношения выше сиюминутной выгоды. Учились отстаивать своё мнение и принимать решения.

          На другой день командир объявил отдых. В лагере не осталось ни одного инструктора. И ни одного шофёра, кроме меня. Мы завели «Боливар», взяли запасное колесо, и первый раз за эти годы поехали в Ханево в лес за грибами. «Боливар» начал барахлить. По дороге туда еле катился. В лесу встали прямо под дикой яблоней со сладкими яблоками. Собирали грибы подосиновики. Володя Королёв заблудился. Еле его докричались. Назад до дороги кто-то сидел на крыле машины и качал бензин ручным насосом, дёргая за верёвочку. Я переключилась на бак с самолётным бензином. «Боливар» побежал с огромной скоростью.

 В следующий выходной ездили на будке в Анино. На площади в Волоколамске Сафьянников пошёл пить пиво. Тут случилась одна из моих аварий.  Будка остановилась на горке. Давление в  пневматических тормозах упало. Ручник тяжёлую машину не удержал. Будка покатилась на стоящий внизу «Газончик» и надела свои высокие передние крылья с усами ограничителей ширины на его полированные.  Стандартный вариант развития событий – открылась задняя дверь. Под ноги выясняющих отношения вывалилась Ольга Шишигина и спросила: «Ах, где это мы?» Пострадавший мужик меня отпустил и денежку не взял.

  Ещё ездили в Теряево. Рядом с ним озёра и монастырь. Тогда в монастыре был детский дом.  Его окружали полуразрушенные крепостные стены, по которым зачем-то все начинали лазать. Но я подняла глаза на купола- впервые в жизни пришло ощущение вечности.
 
Вокруг Королёва образовался любовный треугольник. Он нравился одной. А сам не мог оторвать глаз от Тани Дряничевой. Но в Таниной жизни места Королёву не было. Азербайджанские корни дали  немыслимую для русских красоту. Хотя ей эта красота далась нелегко. В 15 лет у Тани в руках взорвался кипятильник и осколками посёк кожу. Хирург пожалел красивую девочку и сделал всё возможное, чтоб не осталось шрамов. Таня многого добилась в жизни. Стала неоднократной чемпионкой мира по вертолётному спорту. С ней всегда рядом верный муж и взрослый сын.

      Королёв уехал, исчез. Ходили слухи, что его уже нет на свете. Недавно внезапно он позвонил однокурснице. Значит жив.

     Оттуда же, из недалёкого прошлого появился Геннадий Перепёлкин. Тихий  и незаметный среди ярких парашютистов, он станет летописцем последующей истории АСК. С кинокамерой появляется он на юбилеях и встречах. Снимает все эти мероприятия в режиме реального времени: вот
сели по машинам, вот колонна крутых легковых (уже не будок) тронулась в путь. Едем, едем, мелькают окрестности. Так 2 часа. Приехали. Накрыли столы. Празднуем. Цифровой памяти хватает, пока снимавший не устанет.           Геннадий сделал базу данных АСК с основания по 1973год. В ней сейчас приблизительно 500 человек, кого вспомнили. Доцент МАИ по высшей математике с типичной внешностью профессора.  Неуёмный характер. И сейчас старается прыгать с парашютом при любой возможности. Когда он со своей профессорской бородкой проходит проверку перед прыжком, проверяющие спрашивают: «Этот тоже будет прыгать?». Мы, имеющие по 2 необходимых прыжка в год, радостно кричим, что он самый опытный среди нас парашютист.

          Немного о принципе полёта планера. После отцепки от буксировщика он скользит вниз по гипотенузе невидимого треугольника, нижний катет которого определяет качество планера. Если с высоты 1 км пролетел до посадки 11 км – значит качество 11. Когда на пути есть восходящий поток – термик, то планер набирает высоту в потоке. К полудню термики окружают аэродром. Одни стоят над тёмной пашней, другие – над тлёющим торфяным болотом. Крутобокие кучевые облака хорошей погоды сами мощно подсасывают под  кромку.

   Сергей Абель хорошо запомнил случай, произошедший именно в парящую погоду. Виталий Зуев отрабатывал самостоятельные полёты по кругу: взлёт, построение маршрута для захода на посадку и сама посадка. Зайдя после 4 разворота, где планер должен снизиться до 100 метров, он заметил, что не снижается. Доложил руководителю полётов:
 - « Высота 300 метров. Ухожу на второй круг».
Заходит снова:
-  «Высота 350 метров, ухожу на второй круг».
- Командир: «Выпусти интерцепторы».
- Зуев: « Уже выпустил, набор высоты продолжается».
- Командир: «Убери высоту скольжением».
- Зуев: «Уже скользил».
Так скользя с интерцепторами, он в конце концов снизился и сел с недолётом 100 метров.

      Летом в голодные дни у нас произошло лётное происшествие. Володя Дрофа с пассажиркой Ирой Ивановой, помня, что на площадки садиться нельзя, пытался выпарить до последнего. Потом принял решение идти на аэродром на большой скорости. Это решение поменял, хотя времени уже не было и стал садиться на огороженное бетонными столбиками с проволкой пастбище у деревни Владычино. Планер упал  на поле  и сломал крыло. На лбу у Дрофа была огромная шишка, а в фонаре планера дырка. Предположили, что он зацепился за проволку на долёте. Любознательный Сергей Абель начал думать над тем, как всё могло случиться на самом деле. Это стало толчком к его будущей работе  инспектора по расследованию лётных происшествий. И тогда он всё понял: это было самое начало штопора на малой высоте. Происшествие ни для кого не имело последствий.

 У парашютистов в это время появились ребята, всеми силами стремящиеся в космонавты. Андрей Белов, Юра Лактионов. Юра, ещё учась в институте, отрабатывал работу в невесомости в гидробассейне. Впоследствии использовав политические интриги перестройки, с помощью Егора Строева он был зачислен в отряд космонавтов. Но слетать не смог, попав на машине в аварию. Может быть ещё не всё потеряно. Про Юру рассказывают байку, как он, обманув обслуживающий персонал, чуть не улетел зайцем на грузовом корабле «Протон». Техникам на площадке он сказал, что является секретным проверяющим. Но один из них засомневался и доложил о постороннем человеке на запуске начальству. Улететь не удалось. На вопрос о том, как бы он возвратился, ведь там отсутствовал спускаемый аппарат, Юра сказал, что всё это было бы потом и руководители к тому времени что-нибудь придумали.

        Как-то Игорь Железов сказал, что планера требуют ремонта. И надо отремонтировать и тот планер, который разбил Володя Дрофа. (Смесь сломанных лонжеронов и нервюр.) Тут раздался мой уточняющий вопрос: «Чтоб стоял?». И в дальнейшем на других аэродромах я не могла удержаться от комментария  действий начальства. За что получала дополнительные неприятности.

      Однажды Гале и Аиде пришла в голову блестящая мысль бросить институт и уйти служить в ВДВ. Там уже прыгала Таня Манюкова. Уж и не знаю, кто им помешал осуществить эту заманчивую идею.

     В сентябре в свободное время снова старались из Москвы  возвратиться в лагерь. Снова горел жаркий костёр против парашютки. Володя Беспалов играл на гитаре и пел пронзительную, сейчас уже полузабытую мной альпинистскую песню:
 « А счётчик такси стучит, и ночь уносит меня.
    От разных квартир ключи в кармане моём звенят…».

 Из темноты появлялся Абель в легендарных кирзовых сапогах. Говорил, что по дороге от фабрики он несколько раз переходил какую – то реку. Видно петлял по Ламе.

  Осенью ушли в армию в десантные войска в Пацунай Лёша Сергеев и Володя Язан.  Намечались свадьбы Миши Любимова и Иры Ивановой, Серёжи Буренкова и Иры Барановой.

        Год с сырым и коротким летом кончился. Воспоминание о нём – несколько фотографий над койками. У меня – крыло планера, крутящего глубокую спираль. У Гали фото парашюта УТ-2, заходящего на круг на закате. Я почувствовала, что окрепла и готова идти дальше в поисках вертолёта  из  детской мечты. Стала добиваться приёма в вертолётный отряд ЦАКа.

        Часть 4 . Затишье перед вихрем жизни. 1972-1973 гг.
      Весной 1972 года поступила нелепая для всех времён и типов авиатехники команда: уничтожить планера, выработавшие ресурс. Едем рубить «Бланики» топорами. На фотографиях этого мероприятия все очень весёлые. Прямо какой-то пир во время чумы.

      На майские праздники 1972 года ходили в поход на резиновых лодках по порожистой реке Мсте. Долго запаивали утюгом в целлофан вещи. В Ленинградской области весна задержалась, было холодно и солнечно. На Ларису был наклеен перцовый лейкопластырь от прошедшей и ожидающейся простуды. На берегах реки сидело празднично одетое местное население и криками предупреждало, что дальше беда будет. Бедой оказался водосток – водопад. Лодка с Гришей и Людой Пушкиной перевернулась. Наша с Толиком Кузнецовым резинка шла постоянно глубоко, в полузатопленном состоянии. Волны на порогах накрывали меня с головой и я иногда захлёбывалась. Ощущение восторга как при полётах. Пройдя особенно сложный порог, народ хватал лодки, обносил порог по берегу и сплавлялся ещё раз, Я в таких забавах не участвовала, а варила пшённую кашу на костре. Пшено разваривалось  к моему удивлению в 5 раз, каши было много. Потом еда кончилась совсем. В обратном поезде от Боровичей ребята ели сухой суп из пакетиков. Взятую с собой на всякий случай бутылку спирта привезли назад полную. За это Марчук нас задразнил.

       В жаркое лето 1972 года я уже летала на вертолёте Ми-1 в Центральном аэроклубе им. Чкалова. В одну смену летала сама, в другую, как авиатехник, обслуживала самолёт ЯК-18.

 В это время сборная парашютистов МАИ уехала на соревнования. Мне сказали, что кто-то  из девочек сломал там ногу. Я стала волноваться – не Галя ли. В это время в Алферьево тоже начались парашютные соревнования. Из Тушино туда вылетал Махов на АН-2. Он взял меня с собой и посадил в кабину на сцепленные ремни между креслами. По прилёте узнала, что ногу сломала Тамара Ёлкина.  На старте был какой – то запрет. Свободный  народ, чтоб не скучать, устроил очень весёлое развлечение. Там были бои свёрнутыми брезентовыми укладочными столами. Такие же бои верхом «на конях». Роль коня исполнял другой член команды. Проползание в слалом из укладочных рамок на время. Хорошо получалось у Могилёва. Всего не помню. Я снимала своей неизменной «Сменой 6», сидя на крыше будки.

В Алферьево было много новичков. Их имена я не помню. Запомнилось чудо природы - Витя Ковалёв. Он ужасно любил сладкое. По состоянию здоровья  не мог пройти медкомиссию. Но это его не остановило. Каким-то образом он виртуозно каждый год подделывал медицинскую карту и прыгал с парашютом. Потом стал летать на дельтаплане в Крыму.Однажды дельтаплан украли. Тот, кто это сделал, виновен в смерти Вити Ковалёва. В тот день Витя очень расстроился и пошёл летать на чужом дельтаплане. В воздухе его больное сердце после перенесённого потрясения остановилось.

  Осенью Володя Беспалов перевёлся в Черниговское авиационное училище лётчиков. Ездили компанией провожать его на Киевский вокзал к поезду Хмельницкая-Москва.

       В 183-й жизнь шла своим чередом. В аскетичной обстановке, состоящей из солдатских коек ( их достоинство, что можно сделать в два яруса), круглого кольченогого стола и универсального одёжно-продуктового шкафа инопланетянином смотрелся телевизор «Знамя». Его принесла из дома Лариса Иванова. Подозреваю, что предшествующей ему моделью был только КВН с водяной линзой перед крошечным экраном. Под моей кроватью стоял фибровый чемодан с металлическими уголками. Чемодан был очень старый и помнил многое.  С ним я приехала из Юрьевца. Наведение в нём порядка Галя рассматривала как захватывающее действие. Она бросала все дела и садилась напротив, чтоб смотреть на моё копание в вещах.

 Ещё Галя учила конспекты. Каждые 5 минут задавала вопросы по прочитанному. Боря Марычев меланхолично говорил: «Читай дальше, там всё написано». Следующая строчка оказывалась ответом на вопрос. И так много раз. Потом пили чай. Галя клала в бокал «только два рядочка сахара»  из коробки рафинада. Боря рассказывал о службе в армии. Истории были необыкновенно смешными. Там постоянно фигурировала «то ли баня, то ли кухня». Какой-то нелепый непослушный механизм.  От смеха ничего не запомнилось конкретно. После армии Боря продолжал учиться. Он стал работать где – то в космической медицине «подопытным кроликом». После длительных экспериментов приносил нам тубы космического питания и миниатюрные буханочки бородинского хлеба.

      В комнате всегда обитала толпа народу. Кто были москвичи, те тоже часто оставались ночевать. Как все помещались – не помню. Около часу ночи Боря говорил: «Время спать – а мы не ели». И все шли на кухню чистить картошку. Каждый поочерёдно был «дежурной мамой» -  кормил вечером всю толпу на один свой рубль. Некоторые могли себе позволить и на два. Обычный вариант – пакет картошки за 36 копеек, кусок печёнки из кулинарии китайского ресторана, варенье… Могли позволить себе пачку рыбных палочек. С голодухи старались готовить быстро. «Разогрел палочки от минус 12 до минус четырёх»- говорил Боря.

        Неоднократно приходил с проверкой институтский оперотряд и проверял режим проживания. Соседка Таня Поздеева из оперотряда сказала своим: «Не трогайте их. Они все тут живут!» Нас оставили в покое.

  Наташа Коростелёва закончила институт и должна была уехать по распределению в Казань. Комендант прислала на её место новую жиличку. Вошла миниатюрная девушка, изумлённо осмотрела флотский порядок в комнате. Ночью я печатала фотографии и среди комнаты возвышался фотоувеличитель, кругом навалом всё остальное. Ей сказали: «А это всё Маслова….» Нина Селивёрстова сразу стала нашей. Хотя ей не удалось полетать с нами, но её Алферьево – совсем другая история.

Галя после того давнего  знакомства с Яковом Шатровым долго переживала. Своим женским сверхчутьём она уловила надёжность этого человека  и его нахождение на тропе поиска второй половины. Но скоро Галя погрустнела. Яков перестал приходить. Видимо решил, что будет искать другую кандидатуру.
 Гена Марченко стал Галю веселить. Год веселил, другой веселил…. Был её инструктором: учил парашютным премудростям. Вел себя в обычной марчуковской манере: баловался, обливался водой и прочие бесилки.  Неожиданно для меня Галя Рыжова стала серьёзно встречаться с Геной. Невысокого, коренастого и очень шебутного Марчука я знала с первых своих дней в аэроклубе. Была уверена, что за такого баламута никто в здравом уме замуж  не пойдёт. Вот тут ошиблась. На майские праздники нарядная Галя в белом плаще и в белых брюках повезла Гену в Юрьевец сажать картошку. Часть пути ехали на корабле на подводных крыльях – «Метеоре».К ужасу экипажа  босой Гена сидел на самом носу перед салоном и радовался стремительности движения, солнцу и летящим брызгам.

Осенью всем аэроклубом готовились к свадьбе. Искали материю для платьев, шили их. Покупали в подарок  диван – софу. Везли с Борей Марычевым этот диван в открытом кузове через всю Москву на съёмную квартиру. Хозяйка возмущалась, что пускала квартирантов без своей мебели.  Свадьба была в зале на ул. Усиевича недалеко от института. Аида была свидетелем невесты. Я удивилась, что  была не я, просидевшая с ней много школьных лет на одной парте. Но поняла, что эта дружба быстро закалилась в испытаниях. Гости были наши и от работы Гены – из НИИ АУ (научно-исследовательский институт автоматических устройств), где он теперь работал парашютистом-испытателем. Молодым подарили ключи от кооперативной квартиры. На неё они должны будут ещё заработать. Для оформления зала стоял манекен парашютиста в полном снаряжении. После свадьбы в темноте тащили его под руки  в общежитие. Встречные люди, приняв его за пьяного, удивлялись, что человек так напился.

  Не за горами были и другие свадьбы. Свадьба Лены Макаровой и Серёжи Панасюка была в ресторане гостиницы Украина. Пришли все-все,  кто смог.  Тогда я узнала, что из настоящей киевской котлеты должна торчать кость.

      На свадьбу Оли Шишигиной и Коли Петраша молодым подарили «Ежовые рукавицы» - рукавицы с гвоздями, чтоб держать супруга в них всю жизнь. Парашютист Коля Петраш подписывался:«Поэт, коммунист, космонавт».У него был фотоаппарат моей несбывшейся мечты – зеркальный с хорошим объективом. И что бы он ни снимал: технику, природу, портреты – его фотографии удивляют мягкой лиричностью простых вещей. Классика снимка: стоянка «Блаников», снятая сквозь стебли луговой травы.

  Где-то рядом была свадьба Тани Бабайцевой с неизвестным нам парнем. От жизни с ним ей осталась фамилия Супрунюк и четверо уже повзрослевших сейчас детей.

    Наконец сбылась мечта Наташи Тихоновой. Жарким летним вечером в кафе на Рижской сыграли её свадьбу со Славой Мидзяновским. Деньги на неё молодые заработали проводниками вагонов.

   На свадьбу Аиды Корабельниковой и Лёши Сергеева Лида Обухова дала мне  длинное нарядное платье, чтоб у Аиды был красивый свидетель.

    Поженились и уехали по распределению Люда Котельникова и Володя Филаткин. Будет свадьба и у Бори Марычева с Надей Никишиной.

           Поздней осенью Нина Селивёрстова и Боря Марычев приезжали в мой старый дом в Юрьевце. На улице рано темнело. В доме топилась русская печка. Моя мать угощала всех запеканками в плошках. Тут я узнала, сколько на самом деле может съесть взрослый мужчина – плошки возле Бори пустели одна за другой.

      На Новый год поехали в гости к Беспалову  в Чернигов. Снега не было ни в Москве, ни на Украине. Встречные люди, узнав про это говорили, что раз везде земля, значит мы земляки. Рано утром пришли к родителям. Володя был в училище, там его отец   работал замполитом. Беспалов пришёл из училища, изумлённо посмотрел на нас и, как был в шинели, сел за пианино и долго играл. Потом гуляли по  доброжелательному солнечному городу. И по сосновому лесу с заледеневшими грибами – опятами. У меня была тяжелая новая шуба из искусственного каракуля. Володя за что-то дразнил её: «мотоцикл». То ли из-за веса, то ли из-за цены. Тёрли хрен к праздничному столу.  Угощали зашедших на огонёк Деда Мороза и Снегурочку солёными валуями.
        Так наступил 1973 год – год окончания мною МАИ.


      Часть V. Бесконечный эпилог.
               Скоро и другие АСКовцы закончили институт. Стали работать инженерами в авиации и космонавтике. Саша Моишеев стал замом Генерального конструктора КБ Лавочкина, Миша Молчанюк – лётчиком-испытателем. Кирилл Жуков – техническим директором космодрома Плесецк. Яков Шатров подписывал Монреальский протокол от России, Гриша Осипов работает в штаб квартире ООН…. Толик Кузнецов по интернету  был приглашён летать на планере в Австралии. Я летала в сборной СССР по вертолётному спорту.Каждый, кто захочет, пусть расскажет о своей жизни сам.

               Идут годы, отмечаются юбилеи. Я попала в Алферьево где-то на 25 лет АСК.  От института отправились на огромных «Икарусах» Нас катали на АН-2. На веранде «Голубого  Дуная» лежал огромный фотоальбом со множеством родных старых фотографий. Он назывался: «Когда деревья были маленькими». Были накрыты столы в доме отдыха Яропольца.

               Особенно хорошо погуляли на 45 лет АСК. Прыгали с парашютом, катались на АН-28. Ели острый мясной суп – шурпу из огромного котла. И много вкусных салатов, привезённых Авдошиными. Ночевали в номерах гостиницы. В этот день АН-28 сел на вынужденную посадку на площадку у фабрики и поломал шасси. Но ничто не омрачило гостеприимства нынешнего начальника аэроклуба Евгения Кожевникова.

            Отмечаются и собственные юбилеи на любовно выстроенных дачах. Были у Марченко, у Моишеева, у Гриши Осипова…. Помню, как ночью Гриша ходил по даче среди стружек со свечкой и заглядывал в лицо каждому спящему: «Кто тут ещё у меня в гостях?»

           Пишет стихи Коля Петраш. И бесконечно смешные АСКовские байки Кирилл Жуков. Очень хороши сделанные самыми простыми фотоаппаратами (вплоть до «Смена - 6») снимки Нины Селивёрстовой. Хотелось бы, чтоб всё это увидели и другие друзья.

           Ежегодно в конце февраля все стараются собраться в маленьком гостеприимном домике Савелия и Гали Рабиновичей в Снегирях. Раньше катались с горок на лыжах и надувных матрасах «до первой крови». Сейчас эти склоны застроили. Мы просто катаемся по лесу, общаемся, перезваниваемся с далёкими друзьями.

            Беспалов станет военным лётчиком. Поступит в школу лётчиков-испытателей. Он погибнет при выполнении тренировочного полёта на МиГ -21 вместе со штурманом Владимиром Веретенниковым. Тот родом из Юрьевца. Снова незримое присутствие этого городка. Разлетевшаяся турбина лопатками перерубила управление, когда они уже снижались на полосу. Вертикальный удар, воронка в рыбхозе Раменское. Там сейчас стоит памятник - стабилизатор самолёта. У него ежегодно 2 апреля собираются АСКовцы и лётчики – испытатели.

            В рассказе фантаста Рея Бредбери погибшая в прошлом бабочка изменила будущее. Так и с гибелью Беспалова наше будущее изменилось.
Вместо Володи посадку космического челнока «Буран» станет сопровождать другой лётчик Магомет Талбоев.  А в безвременье      труднее будет выживать без Володи, без его весёлых подколов и всё видящих глаз. У памятника мы познакомимся с легендарными людьми  нашей авиации. Всех здесь не перечислить.

             30 сентября 2008 года на мой телефон пришло сообщение: « Умер Гречкин». Первоначальная моя реакция – возмущение. Как он мог умереть,
когда ещё не видел нашей книги. И давно не встречался со многими. А я всегда внутренне рассчитывала на его помощь на самый чёрный день. Правда пока сама обходилась своими силами в решении  проблем. И не похож он был на тех, которые сдадутся жизни и умрут рано. Но он был здесь бессилен. Какой-то подонок сбил его на машине и скрылся, не оказав помощи. А потом врачи два дня боролись за его жизнь. Но не спасли.

   В авиацию в основном идёт особый тип людей. Они бескорыстные. Не ждут от предстоящей  работы какой-то прибыли. Просто любят небо. И ничем эту привязанность объяснить нельзя.  Во время учёбы в институте, оставаясь шебутными студентами, они добросовестно и с энтузиазмом учатся непростым наукам. Потом приходят в конструкторские бюро и там без рассуждений впрягаются в будничную инженерную работу. И достигают ощутимых результатов, которых без них могло и не быть. Среди маёвцев особый отбор – аэроклубовцы. А одним из самых солнечных среди них был Сергей Тимофеевич. Даже в ранней молодости его все называли по имени и отчеству. Это и было его прозвищем. А в детстве отец называл младшего из трёх братьев, своего любимого сына Серёжик-Ёжик.   Сергей – москвич. Но всем казалось, что такого простецкого вида парень может быть  родом только из глухого села. Улыбка Сергея просто всех завораживала. С друзьями он разговаривал слегка ворчливым наставительным тоном. Но никто не обижался. Наоборот становилось весело. Был парашютистом. Сделал 500 прыжков.Приглашался для участия в парадах.

      Окончив факультет двигателей, Сергей был распределён в «Почтовый ящик». Молодому специалисту сразу поручили новое дело. И он, ещё пацан,с ним самостоятельно справился. Ездил по заводам, смотрел, какой нужен результат. Новый двигатель был разработан и запущен в серию. Иногда через друзей доходили вести: « Видели Гречкина. Такой хороший Сергей Тимофеевич»,Значит всё у него нормально. Стал начальником лаборатории. Заслуженным машиностроителем. Лауреатом всяческих премий. Прыжки пришлось оставить. Работа вышла на первое место.  Подросли сыновья «старшой» и «мелкий» очень похожие на отца. Никому не надо было показывать их среди незнакомых людей. Ошибиться было невозможно. Милая жена, точно такую для него я  и представляла. Вполне реальные мечты о близких внуках. И новое увлечение – горные лыжи. Их он освоил играючи.

 В какой бы коллектив впоследствии не попадали АСКовцы, вокруг каждого возникала зона влияния АСК МАИ – ощущение доброго и безопасного окружающего мира. Что всё реже бывает в современной жизни. Сергей создал такой мир в своём КБ. Обычное празднование дня рождения – юбиляр накрывает «поляну» для отдела. В день рождения Гречкина каждый считал за честь принести для него какое – нибудь фирменное лакомство.

    Это были странные похороны. Пришло всё КБ, кроме вахтенных. Приехали давние друзья. Заслуженный парашютист – испытатель  № 2 Геннадий Марченко со своей верной женой Галей, Заслуженный изобретатель Володя Язан, технический директор космодрома Байконур Кирилл Жуков, инспектор отдела безопасности гражданской авиации Сергей молчанию о работе люди совсем не говорили речей у дома и на кладбище.
Просто молча прощались. Говорить стали только на поминках. Сергей Абель сказал, что он 30 лет не видел Серёгу и хотел послушать о нём других. И не услышал ничего нового. Для всех он был «куском радости». Наряду с профессиональным выполнением инженерной работы часто выезжал на испытания. Коллеги смеялись, что в его присутствии испытания всегда проходили в самых экстремальных условиях. Мороз под 30 градусов, метель.  Жизнь и работа Сергея Тимофеевича – парадокс нашего времени. Любя жизнь, онсоздавал смерть для её защиты. Добро сейчас должно быть с зубами.

  Просматриваем старые фотографии. Оказывается самые интересные снимки – фотоаппарат держал Гречкин. Или присутствует на них сам в весёлых затеях. У него было неистощимое чувство юмора и редкая находчивость. Сергей Абель вспоминает, что когда мы ездили на своих будках, то Военная автоинспекция нас не останавливала, т.к. номера на машинах были гражданские. А  Госавтоинспекция не останавливала – машины военные. Однажды остановили и стали читать мораль, что перевозка людей на таких машинах запрещена. Тут, как водится, открылась
задняя дверь и раздался ворчливый голос Сергея Тимофеевича: « Какие же это люди? Это парашютисты!»

      И всё. Могильный холмик на краю осеннего поля на фоне урбанистического пейзажа обновляющегося Подмосковья.Осталась неисполненной мечта прыгнуть с парашютом с настоящего большого самолёта. И не выполнен очередной рабочий заказ.    Это сделают за него друзья.

        Жители одной черноморской республики называют свою страну Апсны – Страна души.  Так и мой АСК МАИ был единственным аэроклубом души. Все остальные сравнимы с заводами – в отлаженном процессе полётов производят курсантов и спортсменов.

   Не об этом ли однажды писал Командир:
 « Самое главное качество, которое годами воспитывается в  клубе,- это коллективизм, товарищество, взаимопомощь».

               Мои друзья в наступившем хаосе разрушения страны сохранили дружбу и тепло человеческих отношений. Этому удивлялся штурман-испытатель Геннадий Ирейкин на очередной встрече  памяти Володи Беспалова.   Он говорил, что пока мы есть, будущее не беспросветно.

                Аплодисменты всем нам!