Предсказанный кризис и рациональная утопия

К выходу в свет книги Юргена Хабермаса «К проблеме легитимации позднего капитализма», М., издательство «Праксис», 2010 г. Серия «Образ общества»

В серии «Образ общества, издаваемой при поддержке ВЦИОМ, вышла очередная книга европейского классика – на этот раз речь идет о фундаментальном труде Юргена Хабермаса «К проблеме легитимации  позднего капитализма». О существовании этой книги, написанной еще в середине 70-х,  было хорошо известно российской научной общественности, отдельные мысли давно вошли в наш научный оборот, однако познакомиться с книгой целиком, мы получили возможность только сейчас. Что ж, лучше поздно, тем более, что время не только не снижает актуальности поставленных  Ю. Хабермасом вопросов,  но предельно их обостряет. Если автор во многом писал свой труд под влиянием кризисных проявлений второй половины 60-х, в частности резкой активизации протестной активности, вылившейся в бунты французской молодежи, расцвет «неформальных» движений молодежного андерграунда в Германии, формирование контркультуры во всех видах искусства, то за прошедшее время история описала своего рода круг, но вернулась к точке, не столь далеко отстоящей от самого начала пути. Пошатнувшаяся на рубеже 60-х и 70-х годов  вера в бескризисное развитие капитализма была во многом восстановлена усилиями европейских и американских «неоконсерваторов», связанных с политическими идеями Р. Рейгана и М. Тэтчер, их своего рода «золотой век» пришелся на 80-е. «Неоконсерваторы» как бы несли обществу послание о том, что на «проклятые» и кажущиеся неразрешимыми вопросы современности есть адекватные и простые ответы, вопрос лишь в наличии политической воли.  Этот ренессанс неоконсерватизма сыграл большую роль и в политической истории нашей страны, найдя себе адептов в лице Егора Гайдара и близких ему политиков и экономистов. Вообще социально-экономическая история новейшей России в чем-то напоминает  пародию на историю современного западного капитализма, пародию, спрессованную во времени и доведенную до абсурда. Это касается и эпохи «либерального рынка», пришедшуюся на первую половину 90-х, и того, что Ю. Хабермас называет постлиберальным или современным капитализмом, который строился в России уже в «нулевые». Если на Западе понадобилось более полувека  после Ф. Рузвельта и Дж. Кейнса, чтобы подвергнуть основательному сомнению выстроенную ими модель капитализма, то в России «новый курс» продемонстрировал свою несостоятельность за одно десятилетие. Впрочем, и на Западе системный кризис доказал свою неизбежность, хотя то, что произошло осенью 2008 г. следует признать всего лишь его генеральной репетицией. После кризиса, так до конца и не преодоленного, западное общество напоминает хрупкий сосуд, который может рассыпаться от самых незначительных, на первый взгляд, причин. Именно такими незначительными, почти непредсказуемыми причинами, типа перегрева рынка ипотеки в США, и был спровоцирован нынешний кризис, принесший неисчислимые экономические разрушения почти по всей планете. И это в условиях, когда над мировой экономикой, над всей современной цивилизацией нависли куда как более грозные тучи в лице экологического, демографического кризиса, исчерпания природных ресурсов, мировой террористической угрозы, и еще многого и многого. Все это как бы предвидел Ю. Хабермас из своего временного «далека», отделенного от нас без малого четырьмя десятилетиями. Вопрос лишь в том, смог ли он уже тогда выявить именно те, самые больные точки, которые со временем и должны поставить под вопрос сложившийся мировой порядок, или же, что называется, критиковал «современный капитализм» за те его черты, которые со временем оказались не столь страшны?
Причины, которые, по мнению Ю. Хабермаса, неизбежно приведут капитализм к системному кризису, сформулированы им тем не менее достаточно общо. Как пишет сам автор, «он не видит никакой возможности найти убедительные аргументы для убедительного ответа на вопрос о шансах самотрансформации позднего капитализма. Он не исключал того, что главное противоречие капитализма, сформулированное им вполне в марксистской терминологии как «обобществленный характер производства, осуществляемый в частных целях» может вызвать новый виток политической борьбы, правда, как отмечает Ю. Хабермас, это уже не будет классовая борьба, наподобие той, которая была характерна для первого столетия существования капитализма. Он пишет про такие системные угрозы как «нарушение экологического равновесия, процессы отчуждения, связанные с нарушением требования целостности личности, а также взрывоопасная напряженность международных отношений. Развитие современного капитализма,  по его мнению, неизбежно столкнется с пределами возможностей как внутренней, так и внешней природы. И если экологическое равновесие фиксирует абсолютную границу возможного роста, то антропологическое равновесие определяет границу, которую можно переступить лишь ценой изменения социокультурной идентичности общественных систем. В то же время капиталистические общества не могут следовать императивам ограничения роста, не отказываясь от своего принципа организации, поскольку «перевод естественного капиталистического роста в рост качественный требует планирования производства, ориентированного на потребительную стоимость».
Однако основное внимание Ю. Хабермас уделяет все-таки не проблемам ограничений экономического роста, лежащим в экологической или внешнеполитической сферах. Главное для него – это то, что можно назвать антропологическим или социокультурным ограничением. Он предвидит резкое обострение проблемы «легитимации», способности административной системы позднего капитализма находить адекватные политические ответы на запросы общества, выстраивать национальный консенсус или хотя бы что-то вроде его подобия. «Анонимность» позднего капитализма, высокая роль в нем государственной бюрократии, до поры камуфлировала подобного рода социальные противоречия.   Так к 60-м годам прошлого века во многом была достигнута цель объединения всего общества в  рамках национального консенсуса, и превращения государства в  инструмент такого консенсуса. К этому времени данная программа в развитых западных странах была практически завершена – состоявшиеся там либеральные демократии временно объединили своих сограждан, идентичностные разрывы в нациях были в значительной степени нивелированы, и дальнейшее их социальное творчество оказалось связанным с уменьшением суммарного насилия при сохранении степени достигнутой свободы. Однако побочным эффектом западных социальных трансформаций оказалось возникновение в них множества новых идентичностей, некоторые из которых вдруг решились противопоставить свои ценности общенациональным, что не может не привести к распаду общества. Впрочем, если на современном Западе при всех его проблемах до такого  распада дело еще все-таки не дошло, то в России мы это можем наблюдать в полном объеме.  На поверхности «политических вод» - тишина и благополучие, неизменно высокие рейтинги первых лиц государства, на всех выборах бесспорное доминирование «партии власти». Но эта благостная, на первый взгляд, картина лишь скрывает фрагментацию реальной, а не «бумажной» политической системы, и связанный с ней глубокий кризис легитимации. Или, выражаясь несколько туманным языком Ю. Хабермаса, «легитимационная система не обеспечивает обобщенных мотиваций в требуемом объеме, а социокультурная система не генерирует в требуемом объеме смысла, мотивирующего действия». Дефицит легитимности не может не выразиться в утрате мотивации: в сегодняшней России мы видим переориентацию индивидуальных стратегий на достижения в сугубо локальной сфере, на узком «пятачке» которой успешно проводится локальная модернизация, сумма которых ни как не складывается в общенациональную модернизацию, скорее напротив, осуществляется за ее счет, вопреки ей. Российский вариант «современного капитализма» не только не породил общенациональной субъектности, способной взять на себя ответственность за модернизацию и развитие страны, но и уничтожил те немногочисленные субъекты, которые достались нам в наследство от предшествующей эпохи. Кризис легитимации охватил буквально все сферы нашей жизни, включая политические партии, государственный аппарат, силовые структуры.  Между тем, как это показывает Ю. Хабермас, «перегрузка» административной системы и ее экспансия в отношении собственно экономической системы на этапе позднего капитализма является по сути неизбежной, а, соответственно, «и дефициты рациональности являются неизбежным результатом той ловушки отношений, в которую угодило позднекапиталистическое государство и в которой все больше увязают его противоречивый действия». В этих условиях вызывает все большие сомнения способность административной системы  выискивать новые точки баланса между необходимостью экономического роста и сглаживанием социальных и политических противоречий, характерных для капиталистической системы. Это хорошо видно, в частности, в той посткризисной модели, которая, как сегодня в США,   многократно увеличивает  дефицитность бюджета в стремлении «помочь» социальным слоям, целым корпорациям и сегментам экономики выжить в тех условиях, когда логикой либерального капитализма они были бы обречены на упадок и гибель. Но, как и предсказывал Ю. Хабермас, найденные компромиссы, позволяя продолжение функционирования административной системы, не только не спасают нас от кризиса легитимации, но и усугубляют его. «Если государственное антикризисное управление дает сбой, оно отбрасывается назад, за им же установленные программные притязания, платой за что становится потеря легитимации, вследствие чего свобода действий крайне ограничивается именно в те моменты, когда ее, напротив, следовало бы расширить». За снижением уровня легитимации неизбежно следует кризис мотивации, выражающий несоответствие между мотивами, заявленными государством, и мотивациями, предлагаемыми социокультурной системой. Между тем социокультурная система выстроена из разного рода «приватистских» моделей, корни которых лежат далеко за пределами административной системы позднего капитализма, и берут свои начала в разного рода нормах и традициях. Конфликт между  процессом рационализации позднего капитализма и социокультурной системой стремительно расшатывает систему ценностей, традиционную культуру, религию, что создает в обществе огромный дефицит смысла, в какой-то степени компенсируемый растущим потреблением и еще более растущими потребительскими ожиданиями, но, в конечном счете, подрывающий сам процесс эффективного функционирования общества. Ю. Хабермас анализировал кризис легитимации в условиях, когда компенсаторные механизмы позднего капитализма были еще велики, и он не исключал, что по мере углубления кризиса, эти механизмы будут существенно трансформироваться и развиваться. Именно в поиске подобных механизмов он и видел главную задачу выхода капитализма из исторического тупика, связывая ее со своего рода «утопией» в виде того, что он называл «коммуникационным разумом», своего рода аналог пресловутого гегелевского «мирового разума». Скажем сразу, что, на наш взгляд, эта «утопия по Хабермасу» в современном мире, через почти сорок лет после  своего изобретения, достаточно далека от своего практического воплощения, причем не только на политическом, но и на институциональном уровне. Казалось бы, быстрый рост коммуникационных и информационных технологий, которые вряд ли мог предвидеть автор в начале 70-х, делает технически осуществимым всеобщее участие в процессы выработки решений и поиске компромиссов,  однако мечта о построении разумного общества, царства всеобщей рациональности, скорее всего, столь же несбыточна в рамках капиталистической системы, как это оказалось и в рамках системы социалистической. Хотя чего проще – «добиться того, чтобы взаимные поведенческие ожидания выражали свободный от имитации выявленный общий интерес», для чего необходимо всего лишь – чтобы «каждый индивид смог распознать, то, что он на самом деле хотел» и внести свою долю в «универсалистский консенсус», вырабатываемый на равноправной основе всеми участниками дискурса. При таком подходе то, что Ю. Хабермас называет «социальной идентичностью», должно «образовываться в головах обобществленных индивидов и приноситься ими в жертву проблеме комплексности», то есть каждый должен идти а разумные жертвы ради общего компромисса. Увы, это позитивная или утопическая часть работы Ю. Хабермаса сегодня представляется наименее убедительной в его классической работе, впрочем, в этом он отнюдь не одинок, насколько убедителен был тот же К. Маркс в своей критике противоречий раннего капитализма, настолько же уязвимыми оказались его утопии, связанные с разрешением этих противоречий. Можно констатировать, что через сорок лет после написания  данного труда, общество ни на йоту не стало более рациональным, а политическая система современного капитализма в самых разных его вариантах весьма далека от идеала рациональности. Об этом говорит абсолютное бессилие современного человечества перед стратегическими угрозами, заявляющими о себе деградацией окружающей среды, перспективами катастрофического изменения климата, перенаселением и неконтролируемой миграцией, и многими иными бедами дня сегодняшнего. Об этом говорит все возрастающая степень манипулируемости человеческих масс, что особенно усугубляется действительно происходящим распадом традиционной культуры. Пороки современного капитализма – это пороки общественной системы, изначально ориентированной на безграничный рост, предполагающий безграничное воспроизводство ресурсной базы, и потому слишком расточительной, слишком неравновесной, чтобы противостоять новым вызовам. А проблема ее перевода в равновесное состояние еще дальше от своего решения, чем в далекие 70-е годы.
Книга Ю. Хабермаса – это, наверное, последняя в новейшей истории значимая попытка поиска выхода из системного кризиса капитализма на путях всеобщей рационализации, на этот раз конструирования «коммуникационного разума». Этот выход не найден, и это, наверное, самый важный вывод из труда немецкого классика.

Леонтий Бызов