Сладка ягода рябина часть девятнадцатая

Кураевка гудела – Ташка Дьякова пропала. Мать её обреченно выла, повиснув на калитке палисада, и рассказывала всем нехитрую историю:
– Вышла утром по нужде, прихожу – нет её.
Деревенские, кто деньгами, а кто продуктами выражали  свою сопричастность. На словах были сдержаны и молчаливы.

Да и что толку Таньке Дьячихе в словах?  Получив скупое сочувствие, она исчезала на время. Но потом опухшая и страшная вновь занимала свой пост и поджидала знакомцев, соседей, просто людей сторонних, и едва видела более-менее подходящего заводила:
– Ай, от, горе-то у меня-я-я-я!  Доченька моя пропала-а-а-а-а! Утром, значит, вышла я в сенки…Ой, да сердце-то еще захлонуло, вот так захлонуло, ить и до сих пор через раз стучит!…
И чем больше проходило драгоценных дней, тем более обрастало деталями летнее утро. Теперь и дорога из полутемных сенок до нужника вырисовывалась Дьячихой подробно. И каждый мельчайший штришок, казался ей значимым, говорящим, ярким и выпуклым.
– Иду, а соседский петух в аккурат три раза прокричал, значит. Не к добру же было, не к добру. – и опять заливалась слезами, коря себя за недальновидность, за то, что «не уберегла красавицу и умницу, единственную радость материнского сердца»

Кто и на какой день после пропажи догадался  сообщить милиции об исчезновении умалишенной Дьяковой? Не ясно. Но в полдень, укутанный  мокрой  и серой марлей дождя, у покосившихся ворот Дьяковых притормозила машина, настолько новая, что черные кляксы грязи на матово поблескивающих боках смотрелись, как  чернильные пятна на платье невесты. Казалось даже, машина стесняется оттого, что ей пришлось сейчас разбрызгивать лужи, красться по колеям дороги, истерзанной тракторами, почти ползти по ним, касаясь нежным брюшком вздыбившейся земли.
– Ишь, ты иномарка! – прицыкнул языком сосед и поспешил на лавочку покурить.
Он  даже устроился  на мокрой скамье, рискуя заболеть, да вдруг увидел, что машина – милицейская, ну, может, и не милицейская, но привезла она людей в форме, деловитых, жестких, упорных, знакомство с которыми ничего хорошего не сулило…Курить под дождем дедок передумал,  однако, долго и добросовестно мок еще под воротами, силясь услышать хоть что-то из того что происходило у Дьячихи.  Но дом был непробиваемо тих…

Жилистый мужчина, с остро выпирающими скулами и заметно раскосым разрезом узких пронзительных глаз представился:
– Следователь следственного отдела овэдэ по Березовскому району Ивандаев
И сунул под нос Таньке  яркие корочки.
Дьячиха было открыла рот,  чтоб завести привычное, уже выученное наизусть,  но что-то подсказало ей «Не надо этого делать. Не надо»  И она сидела, молча, вытаращив глаза, стараясь унять липкую дрожь и тошноту, забыв о том, что из  одежонки на ней только ночная рубашка, давно потерявшая цвет, вид и чистоту. Два чувства переполняли женщину: во-первых, ей ужасно хотелось дерябнуть сто грамм, припрятанных за спинкой кровати, во-вторых, узнать, не вылезет ли ей теперь боком пропажа дочери?

Следователь окинул взглядом давно не беленый дом, стол, заваленный грязной посудой, сковородку, затянувшуюся пушистой, как драгоценный мех, плесенью. Выдернул табурет, обмел брезгливо ладонью и разложил на нём темно-синюю папочку, припечатав  двуглавого орла на её обложке в пятно от варенья.
– Дьякова Наталья Николаевна – ваша дочь?
– Моя, а что нашлась что ли?

Дьячиха таки  натянула  халат и уселась в кровати, сгрудив к стене замызганное постельное белье и две подушки, забывших, что такое наволочки.
Ивандаев вывалил на голову Таньши ворох вопросов, та не сразу сумела ответить. Даже отчество своё вспомнила, точно через пелену времени, вроде бы было, а какое?  Никто Дьячиху не навеличивал, и данное всякому человеку уже по праву рождения отчество почти стерлось из памяти за ненадобностью.
– Николаевна я, – наконец вспомнила и обрадовалась, что кому-то запонадобилось её назвать полным именем, пусть всего лишь в протоколе, но ведь назвать же. – А по году рождения, с пятьдесят седьмого я.

– Когда обнаружили пропажу дочери?
«Значит, не нашлась» - без всяких чувств отметила мать.
Сто раз передаваемый рассказ о подробностях исчезновения Ташки, отточенный до мелочей в голове всплыл, вяловато правда, ввиду тяжкого похмелья, но теперь оказалось, что знала об этом дне Дьячиха далеко не всё.
– А число-то какое тогда было? Я, значит, проснулась…Это же, погодите…Я еще накануне на закусь-то огурцы рвала, махонькие  совсем, вот. – Дьячиха на мизинце продемонстрировала, какие именно огурчики рвала она. – Стало быть , июнь-то в середке был. Так?
– Точнее не помните? – следователь сжал губы в узкую полоску, отчего лицо его стало раздраженным и усталым. И Таньша поспешила расвспоминаться, чтоб не злить государственного человека
– Точнее, ну Мишка у нас десятого был, денег оставил…Ташка еще убёгла за им, на мост, проводить…А ведь вернулась потом? Или нет ли? Я по маленькой, вишь, диабет у меня, мне надо по малёху-то.
Красноречивыё щелчок по горлу привел служителя закона в крайнее изумление:
– При диабете же нельзя пить?!
– Да нет, – уверила  Дьячиха, –  То сахар, конфеты нельзя, а водку можно, помаленьку. А значит, потом я за огурцами, ну да стало быть числа тринадцатого, два дни я у Аркашки была.
– У какого Аркашки?
–У Зинина не упомню я отчества, вон он наискось живет, – Таньша пальцем за окно ткнула, –  Потом деньги кончились, он меня и выгнал. Так то дома спала, а утром значит огурчиков нарвала, и Клава продавщица еще дала на сколь осталось, а утром другодень, и увидела, что Ташки нет, доченьки мой. Ну, вот выходит  четырнадцатого-то и заметила.
– Три недели назад? А заявление в дежурную часть поступило только вчера… – милиционер нахмурился
–Я не писала! –испуганно выпалила Дьячиха – Я-то? Разве ж можно, не-е-ет, из-за дуры-то моей, у Вас там поди своих дел. Не я!
Она  перекрестилась на красный угол, где давно уже не было икон, но еще имелась зарастающая  паутиной деревянная резная  полочка, сотворенная Николаем Дьяковым – трудягой и мастером на все руки.

– А раньше она не убегала?
– Ташка? Да она ж дурочка, совсем, не-е-т…Раз только и было, вишь, когда забрюхатила, так тоже дней пять где-то пропадала. Потом-то вернулась.
– Забрюхатила? – господин Ивандаев ручку отложил, в надежде, что вот с этим «забрюхатила» какой-то след и появился в деле исчезновения Натальи Дьяковой, может быть живет себе спокойно у отца ребенка,  или не живет… Но в любом случае папашку искать надо. Однако бред из материнских уст тек себе и тёк и в нем про беременность уже не упоминалось
– Ну, вот значит в апреле, терялась, но потом-то вернулась, мы всё по-людски и зажили, не убегала, разве к трассе, Мишку ждать. Так то с утра, а к ночи – домой.
–Наталья от этого Мишки беременная была?
– Да, Бог с Вами, Мишка – сын мой, в Берёзовске он живет.
Следователь адрес Мишани на карандаш взял
– А забеременела она от кого? Отец у ребенка есть?
– Есть, как не быть. А вот от кого?  Разное говорили, что вроде как шофера с трассы, а может и гастрюки, ну те, что дом-то главе строили. Молдаване, что ли, или армяне. Её же не спросишь. Растет пузо и растет. А на аборт опоздали уж, да и не ездили мы в больницу…Вон как всё решилось-то. Сбежала, значит, а вернулась пустая. Мож и родила где, да и бросила или скинула. Дурочка она. Дурочка – в который раз повторила мать, точно слабоумием дочки себя оправдывала…

А за что оправдываться-то? Что пропала Ташка, так она не причем, а прежнюю вину… за то что вообще дочка на свет появилась, так ту вину с неё Николай спросил и как спросил…Может с того спроса и пьет она. Дьячиха вздохнула и бросила взгляд украдкой на фотку мужа, засиженную мухами. Вспомнилась мутно, как везли её с роддома, к  уж остывшему мужу…Так в дом и вошла дитё на руках, а на столе покойник. Повесился Коленька-то, повесился… А после и Мишаня дверью хлопнул, сыночек любимый - вот в этом её грех, а в том, что Ташка пропала – нет. Может Бог то уж решил, что настрадалась с ней Танька, вот и прибрал девчонку…Всё ж из-за неё…Всё.
Не сказали бы мужу, с кем жена его Ташку прижила, с кем ночи за озером проводила, может и жил бы Коленька. Девчонка-то беленькая родилась, ну чисто Дьяковская порода. Никто б и не узнал… Похожи ж были Николай да Андрей – родные братья…
– Вот распишитесь здесь. – следователь ручку Дьячихе протянул и продиктовал, – С моих слов записано верно, мною прочитано.
А что он там написал? С её-то слов, Таньша и не прочитала. Но спросила на всякий случай:
– Товарищ милиционер, а если померла Ташка, или прибил кто, мне на погребенье деньги дадут?

Почему-то ничего следователь не ответил. Может, торопился?

ПРОДОЛЖЕНИЕ http://www.proza.ru/2011/09/22/1272