Переписка с политологом А. Г. Механиком

Уважаемый Леонтий Георгиевич! Направляю, как и говорил, Вам свои вопросы. Предваряю некоторым вступлением.
Недавно оказался свидетелем и участником происшествия, которое навело его на многозначительные размышления. В битком набитом вагоне метро три молодых человека, волею случая, буквально прижатые к автору этих заметок, громко на весь вагон, не стесняясь никого, обсуждали, сколько и какому преподавателю их вуза надо заплатить за экзамен, зачет, контрольную, чтобы получить нужную отметку. Не выдержав подобного публичного цинизма, я попытался пристыдить молодых людей. На что со смехом получил ответ, в таком обществе живем, чего стесняться. А в ответ на вопрос, как же они собираются жить в таком обществе, где им придется ездить или работать на машинах сделанных инженерами, которые купили свои дипломы, или того хуже, где  их будут лечить врачи, купившие свои дипломы, молодые люди с тем же смехом ответили, что так и будем жить.
В результате этого увлекательного разговора у меня возникло естественное желание понять, а в каком обществе мы действительно живем сейчас, и в каком будем жить. Насколько оправдан оптимизм этих молодых людей. Этот вопрос стал еще более актуальным после трагедии в Перми.
Мне, не социологу, на интуитивном уровне кажется, что в России удивительным образом одновременно присутствуют массовая прострация и общественное безразличие к «мерзостям» жизни и общественное напряжение, вызванное этими же «мерзостями», которое, похоже, невозможно даже определить социологическими замерами. Эта странная амальгама, что называется, разлита в воздухе, как атмосферное электричество, и время от времени искрит в разных местах. И вызывающий цинизм молодых людей в метро это одна из таких искр. Во что может вылиться такое напряжение общественной жизни трудно предсказать. Может в нарастающий коррупционный вал, окончательно разрушающий общество, в клептократию, где, как в какой-нибудь африканской стране, государство служит только ширмой для коррупционных сделок на всех уровнях жизни. Может быть, в массовое движение за разрушение коррумпированных общественно-политических институтов, как это произошло в Италии на рубеже 90-х годов, или, наконец, в бунт и революцию, как это произошло во Франции в конце XYIII века.


Понимаю, всю наглую сложность своей просьбы, но тем не менее – возможно короче.
Пока все, если соображу еще что-нибудь, пришлю дополнительно.
Заранее благодарен. Механик Александр 8-916-150-46-49



Вопросы:
1. Насколько мое представление об общественном напряжении соответствует Вашим социологическим наблюдениям.
2. Если да то, какие последствия оно может вызвать? Если нет, то к чему может привести широчайшее распространение общественного цинизма, которое сказывается и в коррупции и в неверии в общественные институты и общественную активность.
3. Насколько преодолим такой цинизм. И это все-таки цинизм, или как мне сказал один социолог это прагматизм – приспособление к жизненным ситуациям.
4. Не является ли слой адаптантов, о котором Вы говорите, как раз главным носителем этого общественного цинизма и не является ли «негативный консенсус» выражением не только адаптации, но и цинизма, который разрушает всякие надежды на формирование здоровой общественной жизни?
5. Некоторые социологи и общественные активисты отмечают, тем не менее, в последний год рост низового общественного активизма. Сможет ли это явление ужиться с современной властью? Что от него (активизма) можно ожидать – формирование системных движений, антисистемную устремленность?

Уважаемый Александр Григорьевич, я в целом склонен разделять Вашу обеспокоенность. Но по порядку.
1. Общественное напряжение, безусловно растет, однако этот рост пока не принял характера каких-то качественных изменений. Главное – развеялись иллюзии, что «сама кривая» вывезет нас в нужную сторону, достижения путинской эпохи, которые сами по себе трудно отрицать, стали привычными, хотелось бы уже большего, а большего не предлагают. Это тот самый психологический фон, который был важен обществу как наркотик. Ну а самое печальное, что за эти годы люди очень сильно склонились в сторону халявы. Даже в условиях кризиса, нашлось мало желающих засучив рукава браться за черную и не слишком хорошо оплачиваемую работу. Проще заработать халявой – где-то подтаксовать, где-то что-то сдать, чем-то торгануть, но ни в коем случае не надевать хомут обязательного каждодневного труда. Большинство предприятий держится на труде тех, кому за 45. Молодежь на производство не загонишь, точно также необратимым оказалось раскрестьянивание, все, делай что хочешь, крестьянства как сословия в России уже не будет. Точно также мы по сути потеряли рабочий класс. При этом качество труда остается очень низким, хоть на производстве хоть в сфере услуг. Жить в условиях более агрессивной конкурентной среды россияне не готовы, и это продолжает их держаться за «путинский неозастой», который стал своего рода капитуляцией перед неконкурентоспособным обществом. До сих пор доля тех, кто предпочитает сохранение стабильности, чтобы ничего не менялось, превосходит долю тех, кто стремится к переменам. А к переменам стремятся (на словах) люмпенизированные слои общества, и перемены они видят отнюдь не в либеральных реформах, ровно наоборот. В то ж время «путинская вертикаль» размывается, появляется все больше зазоров, как результат – я вижу весьма вероятным расшатывание государства без каких-либо внятных движений в ту или иную сторону. Фокус-группы тоже подтверждают растущее общественное напряжение, но оно обращено «в никуда», нет ни новых лидеров, ни новых идей, тем разрушительнее могут оказаться последствия этого напряжения, когда оно станет массовым.
2. Неверие в общественные институты во многом стало последствием революционного уничтожения старых институтов, тогда как новые существуют только на бумаге, являются скорее фасадом, чем отражают суть общественных отношений. Когда произошел институциональный распад, общество самоорганизовалось не на основе права, а по принципу права силы, служебное положение стало своего рода рентой, все основано не на праве, а на системе личных договоренностей. И это устройство общества чрезвычайно живуче, его невозможно преодолеть никакими коррупционными разоблачениями и кампаниями, и власти это прекрасно понимают. Все это не может не порождать общественного цинизма, когда обо всем можно договориться, любое препятствие объехать, заплатив нужную сумму. Последствия всего этого будут неизбежно печальными для страны, государство, которое не способно породить эффективного бюрократического класса, прекращает свое существование. Я полагаю, что срок 10-15 лет, это даже слишком оптимистическая цифра в отношении нового глубокого системного кризиса, который поставит вопрос о самом существовании России.
3. Что касается преодолимости цинизма. Он преодолим в рамках малых сообществ, где все свои, людей что-то связывает. Мой приятель социолог Михаил Тарусин, например, написал книгу о церковных общинах как субъектах хозяйствования и общественной жизни. Дело не в вере и религиозности, просто в таких малых группах существует зримая связь между моим поведением и отношением ко мне. Это тот же случай, когда ухоженные дачные особняки, все выкрашено, все вылизано, ни соринки, а между ними протекает «общественная» речка-вонючка, куда сливают помои и выбрасывают всякий хлам. Общественное – значит ничье. Это брошенная, покинутая территория, в которой нет и не может быть никаких моих интересов. Сегодня вся большая политика – это такая брошенная территория, на которой живут призраки, типа политических партий, законодательных собраний, и еще Бог весть чего. Мы, социологи, меряем рейтинги этих призраков, говорим – о! У «Единой России»,-то под 60% сторонников! Вот это да!. А на самом деле эта «Единая Россия» абсолютно никому не нужна, никто с ней не связывает никаких своих планов и устремлений, если она завтра исчезнет, никто этого и не заметит, тем более не огорчится, но с другой стороны и не за Жириновского же голосовать. Вот такие общественные артефакты, которые власть принимает за поддержку своей политики.
4. Я с Вами полностью согласен и в этом пункте, хотя это самое печальное. Пока мои коллеги, находящиеся в плену еще шестидесятнических иллюзий (я имею ввиду покойного Леваду и других), нас убеждали, что источником общественного цинизма остается «советский человек», развращенный ложью партсобраний, и привыкший лгать и лицемерить, и, соответственно, общественная мораль исправится, когда «советский человек» вымрет, мы видим, что выросла новая генерация россиян, уже адаптантов, которые по размаху цинизма далеко оставили «советского человека» позади. Можете со мной не согласиться, я себя называю либеральным почвенником, и самые главные беды вывожу как раз из разрыва с почвой, - национальной культурой, собственной историей, жизнью и трудом предшествующих поколений. Нация – это не просто совокупность людей проживающих в настоящее время на нашей земле, это незримая связь с природой, с умершими поколениями. Что называется «звенья одной цепи». Не все кончается с нашей смертью, как и не все начинается с нас. Вот это то единственное ощущение, которое может противостоять цинизму. А сегодняшние поколения – это стая молодых волков без роду-племени, такой «привой» на стволе нации, только вчера родились и до нас никого не было. При всех недостатках советского воспитания, мы жили в очень остром ощущении времени. Для сегодняшних молодых поколений этого времени нет, бери от жизни все, не отдавай ничего. Во многом причиной этого явился и унифицированный образ жизни крупных городов, кварталы новостроек, однотипные Макдоналдсы и прочие фастфуды, ну и плюс, конечно, те разрывы с собственной историей, которые произошли в 90-е. Советское прошлое стало чужим, а до-советское – осталось чужим. Ну а мы родились… только вчера, и жизнь никого кроме нас, чужой опыт нам неинтересны.
5. Ну а на этот вопрос я Вам в общем-то уже ответил. Низовые устремления тем хороши, что оживляют какими-то очагами пораженную некрозом общественную ткань. Здесь люди видят свой конкретный интерес, и когда они его видят, выясняется что не так уж они забиты и апатичны. Вне всякого сомнения, за ними будущее. Ведь совсем будущего не может не быть. Однако когда государственная ткань поражена некрозом, эти очаги активности не могут не принять форму центробежных сил. Если государство не способно нас объединить в нацию, и стать выразителем наших интересов, значит, мы объединимся сами, без него, вопреки ему. Если бы открылись шлюзы, наглухо сдерживающие попадание всего живого в сферу политики, низовая активность бы постепенно привела к появлению новых вменяемых политических субъектов. Если шлюзы останутся закрытыми, никому не нужное государство-призрак рано или поздно умрет. А жизнь будет продолжаться на его руинах.


P.S. Насчет социальных реформ. Вне всякого сомнения, они воспринимаются обществом в целом негативно, являются зримым свидетельством неадекватности власти. И сильно способствуют росту социальной напряженности. Говорить пока рано, о том станут ли они катализатором массового антисистемного недовольства, пока не стали, но все идет к тому, что станут.