Долго ли продлится стабильность?

Выход из экономического кризиса, точнее его наиболее острой фазы, поставил перед обществом больше вопросов, чем дал ответов. Хотя сам кризис, вопреки многочисленным пессимистическим прогнозам, и не привел к социально-политической дестабилизации, он существенно поколебал уверенность значительной части общества, что страна в «нулевые» годы избрала стратегически верный курс, который сам собой приведет ее рано или поздно к экономическому процветанию и укреплению влияния в мире. Вроде бы ничего на поверхности нашей жизни не изменилось – те же лидеры, те же партии, те же относительно немногочисленные протесты, почти не поколебались «заоблачные» рейтинги «партии власти», но одновременно и явно что-то начало меняться в психологии людей, в их настроениях, что может рассматриваться как первые, еще малозаметные симптомы приближающейся политической грозы. Общественное недовольство как бы разлито в воздухе, ни на чем конкретно не сконцентрировано, не появилось ни новых идей, ни новых лидеров, но ведь это, как мы хорошо помним по событиям четвертьвековой давности, лишь вопрос времени. Пока чаша весов, отражающая приоритет стабильности над переменами, еще перетягивает альтернативную чашу, фундаментальные причины, обеспечивавшие «неозастой нулевых», продолжают действовать, но общая динамика времени работает все-таки скорее на приближение перемен, пусть и не столь близких. Как раз хороший момент для того, чтобы еще раз попытаться посмотреть на наше общество, куда мы идем, и есть ли какие-то альтернативы нынешнему движению, неважно «вперед» или «назад».
Итак, что мы имеем на сегодня, причем именно в качестве факторов, обеспечивающих социальную стабильность? Во-первых, достаточно плотно сбитую, сцементированную социальную структуру. При всей общественной неприязни к самой богатой части общества, часто ведущей себя вызывающе, при всех разговорах о вопиющих социальных контрастах, в современной России совсем немного состоятельных граждан (11% опрошенных называют свое материальное положение хорошим и очень хорошим) и не так уж много бедных (19% опрошенных называют свое материально положение плохим или очень плохим). Все остальные находятся где-то «посередке», часто независимо от своей квалификации и рода деятельности, и врачи, и дворники, и таксисты,  и научные работники входят в эту пресловутую «среднюю прослойку», в целом далеко недотягивающую до параметров настоящего «среднего класса». Такая картина наблюдалась в докризисную эпоху, и сам кризис здесь ничего ощутимого не изменил, лишь заставил большую часть всех общественных групп немного поэкономить в рамках своей в целом привычной «корзины» товаров и услуг, никакой массовой люмпенизации, распада социальных групп и классов (как это было в 90-е) не произошло. А это означает, что большей части россиян есть что терять,  и сжигать за собой мосты они не будут.
Второе не менее важное обстоятельство. Кризис практически не повлиял на соотношение основных идейно-политических групп российского общества. В этой связи характерны результаты сравнительного исследования, проведенного ВЦИОМ в марте нынешнего года, согласно которым за последние пять лет значительных перемен в идейно-политическом самоопределении общества не произошло. Кроме незначительного сокращения числа «правых» с 12% до 9%, никаких иных тенденций не отмечается. Доля тех, кто предпочитает себя называть «левыми» стабильно сохраняется от отметке 14%. Доля сторонников «национальных ценностей» сохраняется в интервале 9-10%. Но все эти группы – общественное меньшинство, не делающее основной погоды. Важно то, что «середка» общественного спектра, которая не готова себя идентифицировать ни с правыми, ни с левыми, а склонна либо выбрать «что-то среднее» между всеми основными общественными течениями, либо вообще отвергнуть жесткую идейную идентификацию, является не только и не столько деполитизированной частью общества, сколько носителем идеологического синтеза, основу которого составляют государственнические, патриотические ценности, причем скорее лево-государственнические, чем право-государственнические. Неважно, называть их «левыми среди правых» или «правыми среди левых». Главное – то, что идея сильного государства в любом случае является главной идеологической ценностью современного российского общества. Те, кто называют себя «правыми», выдвигают на первое место ценности традиции, порядка, сплочения нации вокруг своих национальных интересов, а не такие ценности как демократия, права человека, свободный рынок. Те, кто называют себя «левыми», в первую очередь, ориентированы на сильное социальное государство, способное их защитить и гарантировать необходимый набор благ, а не на самоуправление, гражданские свободы и профсоюзы. Ну а что касается наших «патриотов», то и у них идея великой державы намного более популярна, чем идея приоритета интересов отдельных народов, в том числе и русских. Всячески ругая власть, особенно те ее звенья, с которыми нам ежедневно приходится сталкиваться, мы остаемся сторонниками государства, скорее идеи государства, чем ее практической реализации, так как, несмотря на все строительства «административных вертикалей», диагноз «государственной недостаточности» все еще остается актуальным. А среди прочего, подобные настроения общества означают, что россияне пока не готовы принять никаких рецептов «со стороны», из среды «революционеров», разного рода непримиримой оппозиции, альтернатива, которая может рассчитывать на поддержку, может зародиться только в недрах самого государства, внутри «партии власти». Мы видим, как уже сейчас заметно обострилась внутриэлитная конкуренция, борьба группировок в преддверии уже недалеких президентских выборов, как каждая из крупных «групп влияния» стремится обзавестись собственной «моделью будущего», призванной обосновать ее претензии на ведущую роль в принятии стратегических решений. Однако до реального раскола «партии власти» еще далеко, и он не произойдет, пока идея «стабильности любой ценой» будет довлеть над умами и рядовых россиян, и большей части элит.
Между тем, и на другой чаше общественных весов, связанной с необходимостью перемен, число гирек постоянно увеличивается. Медленно, но верно меняется и общественное мнение. Накануне и в первые месяцы кризиса доля тех, кто предпочитал стабильность, постоянно превышала число тех, кто предпочитал перемены. Причем наибольшую консервативность демонстрировали слои общества со средним и выше среднего уровнем жизни, то есть как раз новый российский средний класс. Если в группе с самыми высокими доходами соотношение «перемены - стабильность» составляло, согласно результатам исследования ИС РАН  в  2008 г.  31% против 62%, то в группе наименее материально обеспеченных россиян – 42% против 47%.  Это говорило о том, что основная часть активного населения – средний класс в возрасте от 30 до 50 лет – все-таки сегодня скорее продолжал опасаться перемен и новых реформ, предпочитая «синицу в руках». На фоне подобных настроений среднего класса, как это принято считать, «заказывающего политическую музыку», более радикальные настроения «низов» вряд ли могли иметь практические последствия. Однако сегодня картина начинает быстро меняться, как бы подтверждая известный в социологии «закон де Токвиля», согласно которому общественное недовольство растет не во время максимальных трудностей, а в процессе медленного выхода из критического состояния.  Сегодня наиболее массовая группа россиян, образующих промежуточный слой между «низами» и «верхами», скорее готова поддержать перемены (56,9%). Завершение экономического кризиса совпало с постепенной сменой общественных парадигм, связанной с возрастной ротацией элит, выходом в активную жизнь поколений, не испытавших на себе тяжести адаптации к переменам 90-х годов. Если дальнейшие исследования подтвердят эту тенденцию, можно с уверенностью предсказать значительный рост социально-политической динамики в ближайшие годы, существенное оживление всей общественной жизни страны. Если эти ожидания оправдаются, то неизбежно активизируются и идеологические противоречия, казалось бы, утихшие под аккомпанемент всех устраивавших до поры до времени разговоров о стабильности и сильной державе. Попытка двигаться вперед, неизбежно поставит вопрос – куда? В каком направлении? Какой социально-экономический строй в стране создан и нужна ли его ревизия, и насколько она должна быть глубокой? На этот вопрос пока нет единого ответа, так как «построение капиталистической, рыночной системы» в стране скорее не удалось, чем удалось (лишь 17% россиян против 54% позитивно относятся к понятию «капитализм» и лишь 7% видят будущее России в развитии свободного рынка). Действительно, капитализм в России сформировался уж слишком непривлекательным, неаппетитным, вопреки доктринальным теориям, принесшим с собой архаизацию значительной части производства, утрате интеллектуального и образовательного ресурса, возвращению неофеодальных форм общественной жизни,  когда «новые феодалы» в лице олигархов, корпораций-монополий или сросшегося с их интересами местного чиновничества действуют вопреки законам и интересам общества, оставаясь полностью безнаказанными. Идея «модернизации России», в интерпретации либеральной верхушки общества, как, в первую очередь, существенного расширения политических и экономических свобод, конкуренции, вряд ли будет поддержана как «низами», так и большей частью «общественной середки».  Настроения «низов» в пользу перемен никак не следует отождествлять с осознанием необходимости модернизации. Речь идет об альтернативном сценарии модернизационных реформ – «модернизации сверху», «закручивании гаек», силовом подавлении коррупции, экспроприации капитала у «зарвавшейся» части собственников, усилении роли государства во всех сферах жизни. А среди тех, кто хочет перемен, сторонники силовой, «левоавторитарной» модернизации преобладают над сторонниками либеральной модернизации. Вектор общественных настроений сегодня направлен против правящих элит, устранение которых воспринимается как необходимое условие для начала любых перемен. А в качестве главной причины экономической отсталости и невысокого жизненного уровня видят коррупцию, безответственность властей и чиновничества всех уровней.  «Либо диктатор, который устранит эти элиты сверху, либо бунт и революция, рано или поздно», - полагают  сегодня многие в России, особенно те, кто занимает место в нижней части социальной пирамиды.
Итак, налицо как минимум две идеологии «модернизационного прорыва» - левомобилизационный и либеральный. Что из себя представляют их социальные базы? За левый сценарий, как можно предположить из результатов исследований,  выступает до 40% населения, в основном слои общества за пределами среднего и высшего класса. Однако поддержка этих настроений в элитах весьма незначительна, даже среди тех, кого принято относить к числу «силовиков во власти». Добившись контроля над огромными материальными  ресурсами и финансовыми потоками, «силовики» сменили свою идеологическую тактику на сугубо охранительную, им никаких перемен не надо, особенно тех, которые могут угрожать их личному влиянию и благополучию. Среди элит сторонники «силового прорыва», возможно, могут рассчитывать лишь на некоторую часть руководителей ВПК, заинтересованных в концентрации ресурсов страны вокруг оборонного комплекса и в мобилизационной идеологии. Все это позволяет предположить, что «силовой» сценарий модернизации в нынешней России, где отсутствуют в должном объеме необходимый человеческий ресурс (по аналогии со «сталинской» модернизацией 30-х годов, проводившейся в условиях избытка малоквалифицированных трудовых ресурсов с низкими жизненными стандартами) не может пойти далее выстраивания бюрократической «вертикали власти», что уже реализовано в 2005-08 гг. Любые попытки установления диктатуры, даже с модернизационной идеологией, обречены на достаточно быстрый провал. Да и сама «путинская вертикаль» во многом оказалась «игрушкой на один день» и уже сегодня подвергается эрозии.
Однако и эксперты, и большая часть общества на сегодняшний день едины в том, что ставка на активность «снизу», демократический импульс, исходящий из недр самого общества, вряд ли может оправдаться. Это связано и с особенностями политической культуры россиян, где работающая демократия возникала лишь временно, в периоды «форс-мажора», и всегда сворачивалась при переходе в устойчивое, стабильное состояние общества. Другой комплекс причин лежит в особенностях «путинской» политической системы, созданной в «нулевые», в рамках которой любая несанкционированная властями общественная активность гасилась, а место общественных институтов занимали многочисленные имитационные структуры,  рассчитанные скорее на видимость, чем на результат. По сути это означает, что общество, включая его наиболее активную и образованную часть, не видит весомой альтернативы «авторитарному» сценарию модернизации, о тупиках которого постоянно твердят политики и эксперты либеральной направленности. Если позиция консервативных, слабоадаптивных групп общества в этом отношении понятна, то, как показало исследование, в демократический потенциал реформирования страны не особо верят и сами либералы.  Либеральные перемены готово поддержать не более 15-20% населения, однако среди элит, как показало исследование М. Афанасьева, настроения скорее в пользу либерализации. В общем, социальная база  либерального сценария модернизации сильно напоминает сторонников М. Горбачева на первом этапе его деятельности с их лозунгом «иного не дано». Интересно в этой связи выяснить готовность среднего бизнеса, все сильнее ощущающего на себе гнет монополий, и объективно заинтересованного в экономической либерализации, поддержать медведевскую модернизацию в качестве своего осознанного политического выбора. Ясно, однако, что в целом ресурс поддержки у новой «оттепели» или «перестройки» более чем ограничен, и его ни в коем случае не следует переоценивать.
Единственное, что может примирить разные группы россиян, это идея создания, точнее воссоздания нормальной российской государственности, государственных институтов. В посткоммунистической России, создававшейся наспех в начале 90-х годов, оказались разрушенными или распавшимися большая часть институтов государства и общества, регулирующая процесс жизни страны и населения. Новые институты – политические, экономические, общественные во многом и сегодня существуют скорее на бумаге или реально выполняют совсем не те функции, которые им предписаны. В стране действует неформальное право, основанное на личных связях и личных договоренностях, реализация которого предполагает обмен услугами или деньгами. Все это препятствует формированию современной российской нации, где все равны перед законом, и погружает нас в мир архаичных и неэффективных общественных отношений. Очевидно, что необходима серьезная ревизия институциональной сферы, ясное понимание пределов ее возможностей, а также медленная, но продуманная реформа институтов, - то есть как раз то, чего не сумели добиться реформаторы М. Горбачев и Е. Гайдар, действовавшие во многом «наобум». Однако эволюция государственных и общественных институтов страны упирается, в первую очередь, в отсутствие национальных субъектов, заинтересованных в функционировании подобных институтов.  Вокруг объектов «точечной модернизации» продолжает сохраняться огромная «зона отчуждения», своего рода ничейное пространство, которое не только не модернизируется, но используется скорее как ресурс для точечной модернизации. Собственно говоря, за этим стоит несформированность в России современной политической нации, а частные и локальные интересы доминируют над национальными. Но хватит ли у россиян должной энергетики и воли для того, чтобы сформировать современную политическую нацию?