Двадцать новой России опыт надежд и разочарований

Двадцать лет назад – в 1991 году – произошли важнейшие события отечественной новейшей истории, связанные с распадом государства и сменой общественного строя. Надежды тех лет сменились  разочарованием, произошло привыкание, приспособление к жизни в «новой России», однако и сейчас вопрос о том, что же произошло на самом деле двадцать лет назад, было ли это неизбежным, не снят с повестки дня. Тем более, что призрак государственного коллапса, то более, то менее явно витает и над самой нынешней Россией. Извлечены ли все уроки из тех, уже отдаленных по мерке человеческой жизни событий?
Сегодня, впрочем как и все это время, распад СССР воспринимается обществом однозначно негативно. Исследование, проведенное нынешней весной Институтом социологии РАН, подтвердило это. Негативное отношение к распаду СССР носит фактически консенсусный характер (14% - «за» против 73%), не сильно зависящий от взглядов и социальной принадлежности опрашиваемого. Больше всего сторонников имеет среди либералов (26%),  а меньше всего – среди коммунистов (4%). Впрочем, с течением времени многие из тех, кто сожалеет о распаде СССР, имеют ввиду уже не столько социалистический строй, сколько великое и могущественное государство, после гибели которого вряд ли большинству жителей новых государств стало жить лучше. Бесспорно, имелись фундаментальные проблемы, подтачивавшие существование этой страны, главными из которых были межнациональные трения, неэффективность и громоздкость экономической системы, разочарование в переставшей работать идеологии, усталость самого большого народа – русского – от бремени ответственности за великую империю. Однако непосредственной, главной причиной распада стал не национальный вопрос и не стремление народов СССР к самостоятельному существованию, а беспрецедентный управленческий и социально-экономический кризис конца 80-х – начала 90-х, вызванный неудачными попытками реформирования страны. Когда центральная власть обрушивается, оказывается неспособной к решению самых элементарных, насущных проблем – происходит ее делигитимация, а ожидания общества концентрируются вокруг властных субъектов следующего, более низкого уровня. Так произошло и в 1990-91 гг., когда народ России доверил свое будущее новой, уже собственно российской команде во главе с Б. Ельциным, о чем, правда, уже через несколько лет стал сожалеть.
Одновременно с распадом страны произошла и смена общественного строя. Переставший работать в условиях кризиса социализм сменил капитализм с диким, малопривлекательным лицом. Сегодня, как показало то же, уже упоминавшееся исследование, эти рыночные реформы также воспринимаются с глубоким «минусом». Так отношение к либерализации цен, проведенной одномоментно в январе 1992 г., в обществе сложилось сугубо отрицательное (19% против 66%). Даже в группе либералов поддержка носит достаточно условный характер – 43% против 42%.  Необходимость проведения реформ начала 90-х, методы, какими они проводились, а также их последствия, краткосрочные и долгосрочные, до сих пор являются предметом дискуссий в обществе, несмотря на сформировавшееся в целом негативное к ним отношение. Эти реформы стали началом социально-экономической и политической траектории развития страны, в которой происходили значительные перемены, менялись власти, официальная риторика, настроения людей, однако, во многом, и сегодня, несмотря на прошедшие годы, экономика и политика остаются «заложниками» процессов, начатых двадцать лет назад. Сменившаяся на рубеже веков «эпоха», приход к власти людей с иным опытом и иными политическими взглядами, как это сегодня видно, лишь отчасти привели к кардинальным переменам в социально-политическом строе страны, были частично устранены наиболее очевидные негативные последствия реформ, в то же время основные противоречия – неэффективное государственное управление, коррупция, расслоение граждан, неработающие законы, отсталая социальная сфера, - все это продолжает оставаться серьезнейшими проблемами, пока не поддающимися решению.
В ряде вопросов произошел откат назад – практически исчезли ростки политической демократии, пробивавшие себе дорогу в 90-е, огромные проблемы испытывает бизнес, особенно мелкий и средний, снижена вертикальная мобильность граждан, что свидетельствует об элементах социально-политического застоя. Итак, из плохого, переставшего работать социализма советского типа мы попали в не менее плохой, отсталый капитализм. Были ли варианты? Так на вопрос, какой социально-политической строй в наибольшей степени подходит для России, были получены следующие ответы. За  рыночный капитализм с минимальным государственным вмешательством высказались лишь 20% опрошенных, за социализм, который был во времена СССР - 16%, а большинство опрошенных - чуть более 50% - выступают за строй, который бы совмещал бы в себе и социалистические, и рыночные отношения, его можно назвать "иным   социализмом», под словом "иной", понимая, что не такой, какой был в СССР. Впрочем, этот строй также в известном смысле может быть назван и "иным капитализмом". Ведь речь идет о строе, который бы совместил в себе преимущества и социализма, и рыночной экономики. И если ностальгия по социализму "советского образца" присуща преимущественно отсталым, неприспособившимся слоям населения, то мечта об "ином социализме" характерна для средних слоев населения, городской интеллигенции, большей части трудящихся. Та смена курса, которая связана с именем В. Путина и созданием системы государственно-корпоративного капитализма, во многом стала ответом на этот запрос общества. Но и сегодня ясно видны «родимые пятна» и этого курса, как оказалось, тоже неспособного обеспечить стране должный уровень развития.
Не добились за минувшие двадцать лет мы значимых успехов и на ниве политической демократии, который, по мнению опрошенных, оказался в целом несостоятельным.  Не случайно только 3% участников опросов полностью удовлетворены тем как «работает» демократия в новой России, еще 30% удовлетворены частично. Вдвое больше тех, кто либо не очень удовлетворен демократическими преобразованиями (36%), либо не удовлетворен совсем (23%). Почему же судьба российской демократии оказалась столь печальной? По мнению почти половины опрошенных (50%), полноценная демократия в России так и не состоялась. Простые люди в «демократической» России остаются безгласными и бессильными повлиять на власть, их мнение никак не влияет на принятие решений. То есть дело не в самой демократии, а в том, что ее исполнение в России оказалось выхолощенным, неполноценным. Альтернативных точек зрения, согласно которым «демократия вообще не походит для России» и близкой к ней, что «Россия не созрела для настоящей демократии» придерживаются, соответственно, 16% и 14%, то есть в сумме около 30%. В последняя время неудачи демократического развития признаются и влиятельными идеологами российского либерализма, для которых в неудаче российского опыта политической демократии виноваты сама Россия, российские народы, отсталый менталитет, традиции – все что угодно, кроме ошибок самих «демократов». Между тем на еще более прямой вопрос об особенностях российской демократии, большинство опрошенных выражает в целом негативное к ней отношение, заключающееся в том, что «эта демократия мало влияет на нашу повседневную жизнь, все равно нами правят те, у кого больше денег и связей». По сути, речь идет о том, что в России создана не столько демократия, сколько ее фасад, с такими формальными атрибутами как избираемые населением Президент, Государственная Дума, органы представительной власти на местах, многопартийность, но этот фасад никак или в малой степени влияет на повседневную жизнь граждан, не видящих путей защиты своих реальных интересов. Фасадная демократия является лишь ширмой, за которой скрывается весьма антидемократическая реальность нашей жизни. Более того, с точки зрения национального представления о демократии, за пятнадцать лет «демократических реформ» произошел значительный откат даже от той весьма ограниченной демократии, которая имела место в позднесоветский период. 66% опрошенных полагают, что по сравнению с теми временами, мнение простых людей стало учитываться меньше, а демократические выборы не оказывают существенного влияния на нашу жизнь.
Ненамного лучше обстоят дела и с реализацией национальных интересов. По мнению 52% россиян, политика России во времена «демократии» стала в меньшей степени соответствовать ее национальных интересов, чем в додемократические времена. Во многом подобное противоречие между демократической практикой и национальными интересами связывается и с тем, что модель демократии, внедренная в российскую политическую систему, является слепком с универсальной политической системы, характерной для современных западных стран и независящей от конкретных национальных особенностей. Такая универсальная модель, по мнению большей части россиян и не может работать в российских условиях без учета национальных особенностей и традиций России. Подобная демократия не является для граждан России «сверхценностью», которой нельзя пожертвовать ни при каких обстоятельствах. Не случайно почти половина россиян считают, что «необходимо сплочение общества вокруг национальных интересов, жесткое наведение порядка, а с демократией можно и подождать». Согласно логике этого магистрального на сегодняшний день запроса, национальную модель демократии могут породить только общенациональные субъекты, а для их формирования необходима политическая нация. Поэтому формирование нации, формулирование и отстаивание национальных интересов воспринимается как более актуальная, первостепенная задача, чем демократия.
Конкретная модель демократии, подходящая для нынешней России, пока никем предложена не была, однако население воспринимает ее как форму, способную аккумулировать активность общества, его наиболее дееспособных членов. Именно такая «низовая» демократия, включающая механизмы самоуправления и самоорганизации граждан и должна стать со временем основой национальной демократической модели. 51% россиян считают в демократии именно эти составляющие главными, тогда как 26% считают главными составляющие верхушечной демократии – свободные выборы руководства страны, многопартийность, политическую оппозицию. Угроза демократии, по мнению этого большинства, проявляется отнюдь не в сосредоточении власти в руках президента страны (7%), не в отсутствии реальной думской оппозиции (14%), не в потери независимости СМИ (6,%), а в совершенно ином. Так на первое место выходят такие угрозы как большой разрыв между богатством и бедностью (45%), отсутствие равенства всех граждан перед законом (28%), сращивание власти и капитала (25%). Эти угрозы невозможно преодолеть в рамках той социально-политической модели, которая существует в стране. Самыми важными атрибутами реальной, а не фасадной демократии общественное мнение признает равенство всех граждан перед законом (44%) и равные для всех граждан права в социальной и экономической сфере (33%). Именно с достижения этих целей и начинает формироваться политическая нация. В то же время в установлении реальной демократии само общество пока не видит места для своего собственного участия, запрос на новую демократию обращен к властям, к верховной власти, к президенту. И если представители либеральных кругов в большей степени озабочены сворачиванием «демократического фасада», отменой и деградацией выборов, использованием административного ресурса, потерей у оппозиции, особенно либеральной, представительства в законодательной власти, «зажимом» электронных СМИ, судьбой отдельных правозащитников, представители националистического крыла, говоря о недостаточности демократии, имеют ввиду положение русского большинства, не имеющего возможностей ни для осознания, ни для реализации своих долгосрочных стратегических интересов, то большинство «простых» людей видит собственное бесправие, социальное расслоение, зависимость от новых хозяев жизни в лице бюрократии и олигархического капитала. Им, «простым людям», в общем-то все равно, сколько у нас партий, как часто проходят выборы, впрочем, и о будущем русского народа им думать некогда – все помыслы занимает сегодняшняя непростая жизнь. Причина подобных расхождений лежит в той плоскости, что люди в очень малой степени связывают демократию с работой тех институтов (в первую очередь, выборов), которые должны эту демократию реализовывать. Эти институты в огромной степени превратились в ритуал, для одной части населения, особенно молодежи, пустой, бессмысленный, для другой части – психологически важный, как бы легитимирующий не столько власть, сколько его самого, как полноценного члена социума, гражданина. При этом и те, и другие отлично осознают, что от того, как они проголосуют, все равно практически ничего не изменится. Все главные решения принимаются «там», в узком кругу, скрыто от глаз общества. Если в конце 90-х режим воспринимался как исключительно антинародный, несмотря на относительно демократические выборы, что же касается сегодняшнего режима,   в чем-то он в массовом восприятии антинародный, в чем-то нет. На того же В. Путина очень долго надеялись, что он пусть постепенно, но встанет на сторону народа в противостоянии с антинародным крупным капиталом. Но время идет, а надежды тают. «Равноудаление» самых одиозных олигархов в первые годы путинского правления оказалось сугубо косметической мерой, а «путинская бюрократия» по своим хищническим инстинктам оказалась в целом не лучше олигархического сословия.
Эпоха, пришедшая на смену 90-м годам, частично в глазах общества сохранила преемственность с предшествующим периодом, частично стала ему противоположностью. На протяжении всего периода «нулевых» она сохраняла некоторую неопределенность, двойственность, когда ни одна из возможных тенденций не была доведена до своего конца.  «Равноудалив» наиболее одиозных олигархов, В. Путин сохранил сам олигархический режим, правда, встроив в него систему мощных госкорпораций, руководители которых стали своего рода «новыми олигархами». Начав наводить порядок на Северном Кавказе и в других неспокойных регионах, В. Путин фактически создал «ассиметричную федерацию», в которой исполнение всеми общефедеральных законов как бы и не предполагается. «Наведение порядка» в системе государственного управления обернулось невиданной вольницей для бюрократических кланов и групп, заставивших государственную машину работать на свои групповые интересы. Государство то отбирало льготы у неимущих слоев населения, «монетизируя» их, то раздавало льготы и преференции, неподъемные для кризисного бюджета. Все либеральные реформы в области экономики и социальной сферы (ЖКХ, пенсионная, образовательная) или зависали, или давали явно не те результаты. Ни одну из поставленных задач в «нулевые» не удалось решить до конца, последовательно. И в то же время режиму удавалось балансировать между самыми различными группами ожиданий, сохраняя высокий уровень поддержки. Несмотря на негативные тенденции, особенно заметные в последний год, связанные с резким подорожанием цен на продукты и повышением тарифов, этот баланс сохраняется и поныне. Либералы продолжают надеяться на новую политическую «оттепель» и связывают эти надежды с Д. Медведевым, сторонники жесткого государственного порядка видят будущее в «жесткой руке», которая сможет навести в стране долгожданный порядок. В этих условиях основные события, связанные с «нулевыми», воспринимались то как свидетельство укрепления тенденции авторитарного порядка  и поддерживались «левым центром», то, напротив, указывали на продолжение либерального экономического курса, что встречало поддержку со стороны «правого центра». А недовольные в виде левого и правого радикальных флангов были вытеснены на глубокую периферию политического процесса, маргинализированы.
Как бы ни оценивать сегодня все эти протеворечивые тенденции, факт остается фактом, в стране происходит процесс строительства национального государства. Происходит со скрипом, с топтанием на месте, но все-таки идет. Национального просто потому, что а какого же еще? – а не в смысле русского, конечно. Оказавшись на грани распада, гражданской войны, общество выработало некую сверхценность в виде общественного единства.  Раскол общества, в том числе и по идейным основаниям, стал восприниматься как болезненное, ненормальное состояние. Явочным порядком сформировалась квазиидеология большинства – синтез умеренно левых и умеренно правых идеологем вокруг базовой ценности сильного государства, власти, от власти общество хочет проявления силы, дееспособности, что видит намного реже, чем хотело бы. При Путине сформировался «средний класс», который хочет порядка, устойчивых правил игры и государственных гарантий. Впрочем, примерно того же хотят и все остальные, не входящие в средний класс, который таким образом как бы стал выразителем, рупором нового общенационального запроса. Желание общества объединиться, консолидироваться вокруг власти, пусть и далеко не самой лучшей, ну уж какая есть, возникло чуть более десяти лет назад, примерно в год дефолта, мы это все тщательно отслеживали. Унификация базовых ценностей держит на плаву социум даже в условиях огромных и ничем не оправданных социальных разрывов, в общем-то помогла относительно безболезненно пережить кризис, ничего пока не говорит о политическом распаде, угрозе революций и социальных потрясений. И это не так уж мало…Конечно, не стоит все это идеализировать, все это «единство» остается во многом на бумаге, такой «потемкинской деревней», как и политические силы, паразитирующие на этом «единстве». Но все же и дыма без огня не бывает. А значит, страна находится в консервативной фазе консолидации, строительства нации, эта фаза предполагает сниженную конкурентность, в том числе и политическую. И такое в России бывало не раз, но никогда не продолжалось больше чем срок активной жизни одного поколения, то есть 15-20 лет в среднем. Все идет волнами, неизбежно кончится и «путинская стабилизация», спрос на конкурентность, новых людей и новые идеи возрастет, но только вот если к этому «часу Х» так и не будет решена задача консолидации нации, то новая волна демократизации будет столь же разрушительна, как та, что поднялась в конце 80-х. Вторая фундаментальная нерешенная задача – это явная институциональная недостаточность. Низкий уровень политической культуры россиян, отсутствие демократических традиций, разрушение сословий и перетасовка всего социума в ХХ веке – привели к колоссальной институциональной недостаточности. Я бы не стал, как это делают одновременно и либералы, и националисты, хоть и с разным знаком, апеллировать к соборности и коллективизму, присущим русским. Именно в этой пресловутой соборности либералы видят главную угрозу демократии. Дело, на мой взгляд, в точности до наоборот. Именно с общиной только и связан, по сути, единственный позитивный демократический опыт русских. И когда удавалось разбудить это спящее общинное сознание, как это в определенной степени и произошло в 90-м году, на первых и последних выборах в советы всех уровней, демократия начинает расти как на дрожжах. Но где эта община? Где это общинное сознание сегодня? Общество индивидуализировано и атомизированно намного сильнее, чем в демократической Европе. Однако объединиться вокруг политических институтов эти индивиды не в состоянии. Да просто нет этих институтов. А те, которые есть, существуют скорее на бумаге, потому что их практика в корне противоречит низовому устройству общества, на его низших этажах, в быту, на производстве, в бизнесе. Без этого демократического контекста демократические институты превращаются в свою противоположность, в институт, закрепляющий произвол и бесправие. Институциональный кризис привел к тому, что сформировалась теневая квазиинституциональная среда, основанная на неформальных связях и отношениях. Она имеет массу издержек, но она работает. А формальные институты, в том числе и демократические, выполняют функцию парадного прикрытия. Здесь же кроется и причина нынешней апатии, отчуждения общества от всего, что находится за пределами его «зоны досягаемости». В сознании россиян четко прослеживаются «рубежи» - это наше, а это, уж извините, ваше. Моя квартира за железными дверями, мой участок земли, который я огородил забором, это моё, а вот речка, которая протекает мимо забора, но с внешней стороны, это уже ваше, не моё. Такое же отношение и к политике, особенно «высокой». Это не моё, мне все равно нет никакого прока по какой цене и кому вы продаете газ, дайте мне моё (пенсию, льготу, документы на участок) – а остальное забирайте себе. И мы протестуем только когда власть начинает залезать в мой огород буквально, строит «точечную застройку» во дворе моего дома, сносит дачу, требует платы за рыбалку, или лишает пенсионеров права на бесплатный транспорт  – это всё повод поторговаться с властью.
И на что же можно надеяться теперь? Есть ли свет в конце туннеля? На «западную» институциональную демократию, о которой мечтают наши либералы, шанса нет, и он если и появится, то за пределами нынешнего витка истории, хотя и это маловероятно. Есть хороший шанс на повышение внутриэлитной конкурентности, связанной с расколом элит и борьбой группировок в государственных и бизнесэлитах. Собственно, уже сегодня мы наблюдаем расшатывание «путинской вертикали», усиливающиеся разногласия наверху, во многом спровоцированные и «тандемократическим» правлением. Эта тенденция будет продолжаться, просто потому что в условиях застоя, снижения вертикальной мобильности стала образовываться критическая масса недовольных, заинтересованных в расшатывании конструкции, которое дает шансы многим. Разрозненная демократическая оппозиция может быть снова использована как инструмент давления, расшатывания, но не более того, ее роль будет ограничена прокладыванием дорог для недовольной части элиты. Куда ж нам плыть? Складывается впечатление, что, несмотря на массовый сохраняющийся запрос на «авторитарную модернизацию» и «наведение порядка», режим остановился перед тем рубежом, за которым начинаются мобилизационные технологии. Уж слишком они обоюдоопасны, обоюдоостры.  Но без них национального государства не выстроить. Приходилось не раз писать и доказывать  на цифрах, что одной национальной энергии русских не хватит на то, чтобы консолидироваться как нации и обрести политическую субъектность. Это касается всех наций, находящихся, по терминологии Л. Гумилева, в фазе «надлома». Опросы это подтверждают – идентифицировать себя как националистов и поддержать политические силы соответствующей ориентации готовы от силы 5% населения, недовольство остальных «засильем инородцев» ограничивается кухонным ворчанием. Другое дело, если в фундамент новой мобилизационной идеологии удастся заложить  энергетику запроса, связанного с идеями социальной справедливости и народной демократии.
В то же время, проблемы, усилившиеся в самые последние годы, существенно поколебали уверенность россиян в том, что нас, рано или поздно, ждет светлое будущее. Лишь 24% опрошенных согласились с мнением, что страна в ближайшие годы будет развиваться успешно, 39% ожидают наступления «трудных времен», а 38% считают, что ничего принципиально не изменится, все будет идти потихоньку, как примерно и идет сейчас. В предстоящий успех верят лишь 17% опрошенных, представляющих «социальный низ» общественной пирамиды и 32% «верха» той же пирамиды. На фоне замедления экономического и политического развития России, постепенно отодвигаются все дальше в восприятии россиян те времена, когда страна добьется экономического процветания, станет современным демократическим государством. Лишь 17-18% видят возможность этого в течение ближайших 5-10 лет, 26-30% полагают, что этого не произойдет вообще никогда. А по мнению 43-47% это если и произойдет, то не раньше чем через 11-20 лет. Впрочем, для России с ее непредсказуемостью и низким временным горизонтом в массовом сознании, 20 лет – это практически равносильно вечности.
Таким образом, многое говорит о том, что в своей оценке современного уровня развития и в образах будущего, сегодняшняя Россия стоит перед сменой парадигм и накануне возможной переоценки многого из того, что казалось очевидным еще несколько лет назад.  Но этот процесс только в самом начале. Наряду с растущим осознанием многих негативных факторов, замедляющих или останавливающих динамику развития страны, остаются велики силы инерции, боязнь перемен, нежелание задумываться о будущем, даже не столь отдаленном.