Он расставался со мною 15

                15


     Два дня я с Али не разговаривала.  Наконец, он не выдержал и позвонил, когда я была на складе пана Соукупа,  а склад пана Соукупа, как знает уже каждый школьник в России, это каземат 14 века. Али звонил трижды, пока я пулей вылетала со склада. Я перезвонила сама.
     - Ты где? – спросил Али.
     - Я вышла со склада.
     - Иди по направлению к Часам – я пойду тебе навстречу. Нам надо поговорить, хотя бы пятнадцать минут.
     - Хорошо, - сказала я.

     Он очень волновался, схватил меня за руку и через проходные дворы доставил на Михальскую,  в самом начале которой, на задворках большой чешской галереи, ютилась когда-то и наша с Маришкой галерейка.
     Мы обосновались в самом углу улицы, в баре, в самом углу бара:
     - Почему ты так себя ведешь? – спросил Али, когда официантка отошла.
     - Ты назвал меня мотовкой!
     - Да я даже такого слова не знаю.
     - Ну, это женщина, которая бросает деньги на ветер.
     - Да я просто сказал, что хватило бы и палачинок в «Архе».
     - Ты назвал меня безумной за то, что я считаю, что Миша жив, только живет в параллельном  мире!
      - Я не считаю тебя безумной за то, что ты считаешь Мишу живым, я считаю, что ты безумно много пьешь. Я тебе даже не хочу повторить, как ты ругалась, пока я тебя волок на трамвай.
     - Такого больше не повторится.
     - Правда?
     - Правда.

     Разговор перетек на  более мирные темы.
     Али смотрел на меня влюбленными глазами.
     Вместо пятнадцати минут мы просидели полтора часа.
     Так приятно купаться в лучах любования.


     Идиллия продолжалась две недели.
     Я брала 80 тах, а он улочку 85, которая никому не была нужна, и мы вместе ели, вместе пили, вместе продавали – он на моем станке, я на его, если нужно, и Али не спускал с меня глаз.
     - Все-таки это круто: полтора литра белого вина и полтора литра минеральной воды в день. Это же выходит по бутылке вина на каждого, каждый день! Так ты тоже далеко не уедешь, - брюзжал Серебряный.
     - Отстань, Сашка, я в этом, в экстазе.
     - А по-моему, в сарае.
     Как в воду глядел.
     Однажды я снова не смогла встать.
     Это был самый тяжкий из последних приступов.
     Верхняя граница стояла на 220, я иногда меряю давление у нас на Гавелаке, в аптеке, там последняя цифра стоит 245, ну и все. Я умирала. Я умирала до тех пор, пока не пришла дочь, к принятым мной ста таблеткам, она придала еще две своих, она разговаривала со мной, чтоб я не закрывала глаза, потому что когда я закрывала глаза…

     Она сварила мне куриный бульончик, она отпаивала меня сладким чаем:
     - По-моему, мне докторша не те таблетки подсунула, они мне совсем не помогают, - сказала я, когда в глазах посветлело.
     - А, по-моему, прав Серебряный. По бутылке вина каждый день, мама.
     - Такого больше не повторится.
     - Правда?
     - Правда. Я вообще брошу пить.
     - Ой, ли, тебе стоит только попасть на Гавелак…
     - Увидишь. Ты же знаешь,  если я даю обещание – я его держу. Если не держу, значит, мертвая.
     - А ты даешь обещание?
     - Даю.

     Али обрадовался мне, как ребенок.
     Он прилип к моему станку и смотрел на меня не отрываясь, не видя половину своего станка, и закрывая своей спиной половину моего станка, мне было плохо, дул поганый ветер, иногда начинался дождь, все мерзло, одна я грелась под огнем его глаз. Мы обсуждали, что мне делать.
     - Если выдержишь, я буду во всем поддерживать тебя, - сказал Али.
     - С тобой выдержу.

      Он носил мне соки.
     Я принесла ему еду.
     - А ты?
     - Я не могу.
     - Ну, хоть ложечку. За меня.
     Я проглотила содержимое ложечки и еле добежала до туалета. Меня рвало так, будто я съела не ложечку, а кастрюлю. Так начинался третий вираж.