Даня

   Еще в жизни Коли был студенческий театр  университета.  И Даня Шац. Он очень хорошо относился к Коле. Впрочем, он любил их всех – весь  актерский состав. И нас – их друзей, так же, как  всех друзей своих друзей.

   Даня был уникален. Сражал наповал. А сражать было вроде  и нечем - невысок, какой-то  несерьезный, нелепый, смешной.  Смешно растягивал в улыбке рот и всегда вызывал встречную  улыбку.  И  очень добрый. Как они его слушались?

   На стуле его квартиры долго лежала маленькая рапира и  проволочная маска.  Для сына – объяснял он всем.  Сын приходил в гости к Дане и для него начинался праздник…  Точная его копия, только уменьшенная раза в три.  Даниил  в нем души не чаял.  Ребята вели себя деликатно. Старались оставить их вдвоем, уходили домой. 

  На дни рождения, праздники вдоль всей комнаты  накрывался длинный стол. Гостей садилось за него много. Помню, как я сопереживала хозяйке – очень доброй пожилой женщине – как она умудряется такую ораву накормить. Делать  много битков, обваляв их в муке-яйце-муке  –  это я переняла у нее. Когда гостей   больше запланированного, а реагировать надо быстро, толщина битков соответственно  уменьшалась.

                ***

   Моя институтская подруга  Наташа Писаренко вдруг начала расспрашивать о Данииле. Ее подруга познакомилась  с ним и рассказывает такие небылицы, что ей самой захотелось в этом убедиться. Познакомиться и пообщаться. Она  всмнила, как мы с Колей говорили  при ней,  что идем к Дане и пристала ко мне -  и я хочу!
Мне это не представлялось возможным. Отмахивалась от ее просьб. Как вдруг однажды идем по Пушкинской,  болтаем, а на тротуаре столбом стоит Даня и  ищет, чем себя занять. Увидел нас издали, стал с любопытством наблюдать за нами. Улыбка стала шире.

   Он тоже слышал о Наташе от той же подруги. Причем, не менее забавное и интересное, чем о себе самом. И явно горел  желанием познакомиться.

Я стала свидетелем встречи, достойно описать которую смогли бы Ильф и Петров. Поскольку мне это не дано, прохохотала от начала до конца, стараясь, чтобы это выглядело не совсем неприлично и не очень обидно для основных действующих лиц. Но те настолько были увлечены знакомством и с таким удовольствием находили в поведении друг друга черты, сделавшие их обоих  полулегендами, что ни на кого не обращали внимания.

   Наташе надо было позвонить по телефону. Все телефонные будки по дороге зияли ранами от вырванных трубок и сломанных таксофонов. Даня  наблюдал издали, как мы отходили от одного за другим, сопровождая  красноречивой жестикуляцией.  Даня пригласил нас подняться к нему домой и позвонить от него.

   Если на тротуаре сам его облик и поведение насмешило и позабавило Наташку, как если бы Чарли Чаплина встретила живьем, то на лестнице они  поменялись ролями.  Стены парадной у Дани были оклеены обоями, а не окрашены, как обычно. Много было говорено на эту тему. Даня приготовился услышать:

- А что эта-то скажет?

Наташа изрекла своим  неповторимым голоском:

-О! Клёвые обои!  - Даня  пришел в восторг!

   Манеру поведения, фасоны нарядов  она переняла понемножку от всех кинозвезд и макенщиц в придачу.  А вот лексикон, у нее был, как у современной Эллочки-Людоедки.  Слов, конечно, поболее. И иностранных и заумных тоже.  У тех, кто ее видит первый раз, крышу сносит.

   Со временем все привыкают и перестают замечать эти заморочки. Мужчины влюбляются,  юнцы бросают мечтательные взгляды, а подруги… Я ее считала умницей и любила.

   Наступил  черед ее  бенефиса. Наташа громко говорила с кем-то по телефону, чем-то возмущалась,  умудрилась выдать на-гора перлов пять-семь, не меньше. Я потом годы в лицах пересказывала их встречу. Единственную.  Даня сиял от счастья. Пожал мне руку на прощание и поблагодарил за полученное удовольствие.