Флобер. Глава 60

                Глава LX




                1876


   Что мне сказать вам ещё, дорогой Ренан? Спасибо  за то, что вы восстаёте против «демократического равенства», которое представляется мне началом гибельным. Я, как и вы, считаю, что мир нуждается в гениях более, чем в «просвещении масс», и что американский идеал демократического равенства, распространяясь по миру, грозит человечеству опасностью свести всю его духовную жизнь к удовлетворению незатейливых потребностей усреднённой посредственности. Мне близки ваши идеи о благотворности естественного отбора и о «макиавеллизме природы», не просто мало считающейся с прописями буржуазной морали, но всегда готовой в своём развитии пожертвовать множеством живых существ. Как и вы, я полагаю, что «Франция погрязла в низости, глупости и невежестве».   

                ***

  Вот я и вернулся из Парижа в свой старый дом, который покинул прошлой осенью полумёртвый от отчаяния. Дела мои обстоят далеко не блестяще,
но в общем терпимо. Пусть будет хоть так! Я уже пришёл в себя, и мне снова хочется писать. Надеюсь на долгую спокойную полосу в своей жизни. А большего нельзя требовать от богов! И говоря по правде, дорогой мой старый друг, я, словно какой-нибудь мелкий буржуа, наслаждаюсь уже тем, что опять сижу себе в своём кресле, посреди своих книг, в кабинете с видом на свой сад. Сияет солнце, птицы воркуют, как влюблённые, лодки бесшумно скользят по речной глади, и повесть моя продвигается! «История простой души» - это бесхитростный рассказ об одной незаметной жизни, жизни бедной деревенской девушки, верующей, но не склонной к мистике, преданной без экзальтации, мягкой и нежной. Она поочерёдно отдаёт свою любовь мужчине, детям своей хозяйки, племяннику, старику, за которым ходит, и, наконец, своему попугаю. Когда попугай околевает, она заказывает его чучело, а когда приходит её смертный час, ей чудится, будто попугай – это святой дух. И это совсем не ирония, как вы, может быть, подумаете. Напротив, всё это очень серьёзно и очень грустно. У меня самого такая душа! В прошлую субботу я дважды разрыдался на похоронах Жорж Санд. Надо было знать её так, как знал её я, чтобы почувствовать, сколько женственного было в этом великом человеке, какой огромной нежностью был проникнут этот талант. Она останется гордостью Франции и её непревзойдённой славой.
  Свою повесть думаю закончить месяца через два, а затем возьмусь и за другие повести. Если истории святого Юлиана и святого Иоанна Крестителя, чего доброго, позволят мне претендовать на место среди просвещённых умов церкви, то история Иродиады не будет иметь никакого отношения к религии.  В ней меня прельщают фигуры Ирода, воплощённого властолюбца, и хищный образ неукротимой и коварной Иродиады, помеси Клеопатры и мадам де Ментенон. Впрочем, сами увидите. Пишите мне длинные-предлинные письма.
 
                ***

  Смерть дорогой матушки Санд повергла меня в безграничное горе. В первый раз я разрыдался, когда поцеловал её внучку Аврору. Глаза девочки в эту минуту были так похожи на её глаза, что казалось, она воскресла. Вторй раз я разрыдался, когда мимо пронесли гроб. Хорошенькие дела творились на этих похоронах! Ради пресловутого «общественного мнения» гроб отнесли-таки в церковь. Покойнице навязали ритуал, который она при жизни недвусмысленно отвергала. Какова низость! Я расскажу вам об этом подробно при встрече. Когда всё было кончено, добрые поселяне горько плакали у её могилы. Но не нам с вами жалеть её. В этой жизни у неё было всё, а в истории она навсегда останется очень значительной фигурой.   
   Я вернулся наконец в своё Круассе, где чувствую себя на редкость хорошо! Как-то совсем по-новому наслаждаюсь зеленью, деревьями и тишиной. Работаю как одержимый, обливаясь в жару холодной водой. Ну, а как вы? Работаете? Как продвигается перевод «Святого Юлиана»? То, что я сейчас скажу, ужасно глупо, но мне не терпится увидеть «Юлиана» напечатанным по-русски! Не говоря уже о том, что перевод, сделанный именно вами, дорогой Тургенев, «польстит гордыне сердца моего», и пусть это станет единственным, что роднит меня с Агамемноном!