Станет ли Россия национальным государством?

Как полагают многие аналитики, в последние годы явно наметился процесс
формирования в России национального государства, не столько в этническом
смысле, сколько в политическом. В пользу этой тенденции говорит и
наметившаяся ценностная унификация и консолидация общества вокруг курса
нынешних властей, и определенное выравнивание образа жизни, несмотря на
огромное социальное расслоение.  Будет ли этот процесс доведен до конца?
Насколько вероятны альтернативные сценарии - распада этнического,
территориального, социального? Будет ли наше государство русским или все-таки
российским?

Россия – на  историческом перепутье. Несмотря на  стабильность, политическую и социальную предсказуемость, рост денежных доходов и общего уровня комфорта, самые главные вопросы ее бытия остаются нерешенными. До этих вопросов раньше просто не доходили руки - важно было выжить,  а выжить рядовому русскому человеку можно было только “крутясь” с утра до вечера, откладывая все самые важные мысли о “смысле жизни” на потом. Это “потом”, наконец, настало.  Пришло время задуматься на тему вечных вопросов – кто мы такие? Откуда идем и куда пришли?  Что растеряли на своем пути, а что сохранили? Возвращаемся ли мы к своим национальным истокам, либо напротив все дальше от них отрываемся? И самый главный вопрос – а можно ли нас, русских, как мы сами себя называем, действительно называть русскими, или это просто красивая формула, за которой уже не стоит никакой реальности?
Оглядываясь на путь, пройденный нашим обществом за последние десятилетия, видишь сразу две как бы исключающие друг друга тенденции. С одной стороны, мы вроде бы в чем-то возвращаемся к традиционной, старой России с ее имперскостью, монополизмом власти на все происходящее в стране, возникшим союзом между властями и самыми различными слоями общества, что заставляет вспоминать о пресловутой “уваровской триаде”, постоянно растущем русском национальным самосознании. С другой стороны, нельзя не видеть и  разительных перемен, которые обусловлены  глубинными изменениями социальной структуры и образа жизни россиян.  “Анклавы” традиционного общества, сохранившиеся от времен исторической России и законсервированные в советский период, стремительно размываются, образ жизни унифицируется,  социальные, моральные и культурные нормы, характерные для современного городского образа жизни, все в большей степени начинают доминировать на всем социальном пространстве.  Сетевые информационные технологии, электронные СМИ выравнивают доступ к информации для большей части россиян.  Как показывает мировой опыт социальных трансформаций, все эти процессы ведут к унификации массового сознания, стиранию национальных особенностей и выветриванию национального духа. Однако этот процесс часто идет нелинейно. Распад традиционных связей зачастую порождает  социальную неадекватность, несоответствие норм и установок изменившимся условиям жизни, иному социальному и этническому окружению. Отсутствие работающих политических и общественных институтов, их неэффективность, ведут к стихийной самоорганизации общества, в том числе и вокруг ценностей и символов, далеких от норм современной цивилизации.  На наших глазах общество сталкивается с новыми вызовами (например, растущей миграцией с Юга и Юго-востока), ответы на которые не всегда может найти. И это не может не вызывать всплеска национальной нетерпимости, в самых своих разных проявлениях. Аналитики приводят факты, касающиеся усиления замкнутости отдельных этнических групп, прежде всего в крупных городах Российской Федерации и, как следствие, формирования атмосферы отчужденности от социально-политических процессов в России. Однако эти тенденции, в которых некоторые склонны видеть главное, магистральное направление перемен в массовом сознании,  необходимо рассматривать в контексте более глобальных процессов, связанных с изменениями в идентичности россиян и формированием современной российской нации, поиском русским большинством своей новой идентичности как в стране, так и в мире. 
Посткоммунистическая Россия рубежа веков испытала колоссальные проблемы с собственной идентичностью. После распада государства, скрепленного идеологией и выстроенной под эту идеологию партией, произошел и распад общества. Если “новые” государства, образовавшиеся на руинах СССР, скрепляли свою идентичность официальной идеологией национализма, то Россия по этому пути пойти не смогла и не захотела, в первую очередь, в результате глубокого национального кризиса самих русских. В этот период по большому счету граждан страны мало чего объединяло, не было ни общей идеологии, ни общих целей и интересов. Государство, занятое собственными проблемами, мало чего могло предложить обществу в этой связи, более того, некоторыми неуклюжими действиями скорее подрывало ростки спонтанно возникающего национального согласия. Казалось, распад и страны, и общества неминуем. Однако сегодня картина диаметрально противоположная: россияне  в целом доверяют свои властям, готовы в период внешнего кризиса “подставить ей плечо”, как это показали события нынешнего горячего лета, позабыв о нищенских пенсиях, отвратительном медицинском обслуживании и иных своих претензиях и обидах. Мы если не являемся, по сути, то, по крайней мере, иногда начинаем ощущать себя в качестве единой нации, независимо от социальных и этнических различий. А это означает, что мы находимся на пути формирования российской политической нации. Сложно сказать, что этот процесс идет вполне успешно. Возможно, он  и не будет доведен до конца. В огромной степени потому, что “русский вопрос” в этом государстве так и не нашел своего адекватного разрешения и во многом остается табуированным. А значит, и российской цивилизации, которая не может формироваться в отрыве от своих русских корней, так и не возникло.
Действительно, Россия никогда не сможет стать полноценным национальным государством, — ведь она происходит от имперского состояния, которое правильно бы назвать суперэтническим. “Ядром” российской цивилизации были не только этнические русские, но и близкие к ним этнически и духовно другие, “комплиментарные” народы и этносы.  Сегодня старая «матрица комплиментарности» не всегда выдерживает испытания практикой. Возникают на наших глазах новые союзы и новые разломы в отношениях народов и этносов. Одновременно для нынешней России характерен и достаточно устойчивый рост этничности как русского этноса, так и других этнических групп России. Советская суперэтническая цивилизация, в чем-то унаследовавшая цивилизационные основы  Российской империи, в судорогах распадается, и не всегда находится то, что может компенсировать этот процесс. Более малочисленные народы ушли в свой этнонационализм, способный обеспечить хоть какую-то постсоветскую идентичность. Для этих народов распад СССР приобрел черты национальных революций. А для русских, напротив, сопровождался глубочайшим национальным кризисом. Распавшись до почти атомарного состояния, российское общество все последние десять лет, медленно, с трудностями отвоевывает свое новое национальное самосознание, национальную субъектность.
 Сейчас русские зависли на промежуточной ступени между распадающейся советской суперэтнической идентичностью и так пока и до конца несостоявшейся национально-государственной идентичностью. По мнению В. Соловья, наблюдается  «безвозвратная деградация имперской идентичности, перенос государственно-территориальной идентичности на нынешнюю "постимперскую" Россию, этнизация русского сознания, что означает как серьезное увеличение этнокультурного компонента в сравнении с государственно-гражданским, так и усиление влияния принципа «крови» («чистой» этничности)». Эта точка зрения подтверждается рядом фактов и тенденций, но многое ей и противоречит. С одной стороны, процесс этнизации неизбежен, это связано с универсальными процессами модернизации, распадом традиционного общества и традиционной культуры. В чем-то этому пути нет альтернативы – унификация образа жизни и общественных отношений, глобализация, стандартизация – все это оставляет совсем немного шансов «традиционным анклавам», которые могут сохранить в этих условиях свое своеобразие лишь в качестве искусственно поддерживаемых резерваций. Сегодня для России  просто нет иных вариантов, кроме как постепенно становиться национальным государством. Но политические и общегражданские институты, составляющие каркас национальной государственности, остаются неэффективными и даже имитационными. Это касается, например, высшей законодательной и судебной власти в стране, политических партий и многого другого. С другой стороны, русское большинство с энтузиазмом бросается на выручку попавшим в беду осетинам и абхазам, но с равнодушием взирает на беды самих русских, их социальную деградацию, нищету, пьянство, национальный упадок. Если в 90-е годы многим казалось, что идея великой державы окончательно умерла не только политически, что проявилось в распаде СССР, но и в умах и душах людей, больше озабоченных «своими собственными делами», чем величием и амбициями государства, то в последнее десятилетие идея «державы» стала явно получать второе дыхание.  По данным ВЦИОМ (август, 2008) для 60% тех, кто называет себя русскими патриотами, патриотизм – это, в первую очередь, «возрождение России как великой державы», и только для 35% - в первую очередь, защита прав и интересов русских как в самой России, так и за ее пределами. Все-таки с этнической солидарностью русских как огромного по численности и занимаемой территории народа остаются огромные проблемы, и она не возрастает в той степени, в которой происходит усиление и укрепление государства. Зато при наблюдении за поведением «малых» групп, возрастание фактора этнической консолидации налицо.
 Как показывают результаты исследований, в современной России происходит довольно-таки быстрый рост общегражданской идентичности.  «Гражданами России» предпочитают себя называть 55% россиян, представителями своей национальности – 38%, в том числе «русскими» - 34%; представителями других национальностей – 3%. «Русская» идентичность не только не растет, а, напротив, в некоторой степени уступает свое место общегражданской российской идентичности, которая  продолжает укрепляться по мере укрепления российской государственности и ее престижа при нынешних властях. Это, безусловно, позитивная тенденция, хотя и не столь быстрая.  В ней не следует, наверное, искать какого-то глубинного социально-философского смысла, это результат скорее привычки, к тому же подрастает молодое поколение, которое уже социализировалось в рамках границ нынешнего российского государства. Несмотря на рост общегражданской идентичности и ее опережение идентичности национальной, этнической, начавшееся в последние 2-3 года, ее “качество” оставляет желать лучшего. Она остается “холодной” (и «разогревается» только в короткие периода острого противостояния с окружающими странами) не вызывающей слишком сильных эмоций, скорее формальной констатацией, чем живым чувством, испытываемым россиянами. Так почти 55% опрошенных россиян “часто” испытывают чувство общности с людьми той же национальности (то есть фактически русскими), и еще 37% - такие чувства испытывают иногда.  Напротив, чувство общности с абстрактными “гражданами России”, россиянами чувство общности часто испытывают 36% опрошенных, а иногда – 49%. Гражданская идентичность остается скорее потенциальной, немобилизующей. Чувство же национальной общности зачастую оказывается более живым,  способствующим установлению и развитию социальных связей. Однако большая теплота и интенсивность национальной идентичности, на наш взгляд, все же пока не позволяют сделать вывод о том, что за ней стоит “голос крови”, социально-биологические факторы,  речь скорее идет о компенсации  на уровне “малых, неформальных” групп за недостаточное качество общегражданской, общенациональной идентичности.
Что определяет само понятие “русские”? Стоит ли за ним “кровь” или “почва”? Данные, полученные в ходе исследования, проведенного ВЦИОМ в 2008 г., не дают на этот вопрос однозначного ответа. 38% опрошенных россиян все же полагают, что “русские – это те, кто воспитан на русской культуре и считает ее своей”. Однако ненамного меньше и тех, кто главным фактором, определяющем “русскость” называет “наличие русских родителей” (33%), что может быть в определенной степени, выражаясь языком В. Соловья, интерпретировано как “кровяная парадигма” 31% россиян считают, что русский – это тот, кто любит Россию, 27% - тот, кто сам называет себя русским, 20% - тот, кто имеет российское гражданство, 13% - тот, кто говорит по-русски,  и, наконец, 10% - тот, кто исповедует православную веру. Все эти варианты ответов носят скорее культурологический, почвенный, гражданский характер, чем биологический, связанный с пресловутым “зовом крови”. С другой стороны, процессы распада 90-х годов и еще более ранние катастрофы ХХ века, вроде раскрестьянивания России, очень сильно подорвали культурную, цивилизационную идентичность русских, современные молодые россияне по «культурной родословной» являются скорее не прямыми внуками, а троюродными внучатыми племянниками генерации «настоящих русских», завоевавших славу российскому государству и русской культуре. И в этих условиях уповать на что-то кроме «голоса крови» бывает достаточно сложно.
Посмотрим более внимательно на ту  достаточно радикальную группу общества, состоящую из националистически настроенных русских людей, согласных с тезисом «Россия должна быть государством русских людей», которых по сложившейся традиции социологи относят к числу радикальных русских националистов. За последние семь лет их доля не выросла, в целом стабильно оставаясь на уровне 10-15%. Причем, учитывая некоторый «всплеск»  радикального русского национализма в период 2001-2004 гг., когда доля радикальных «русистов» доходила до 17% (2004 г.),  можно сделать вывод, что в настоящее время ситуация в определенной степени стабилизировалась. Иное дело – нерадикальные формы массового сознания, в наилучшей степени отражаемые лозунгом «Россия – многонациональная страна, но русские, составляя большинство, должны иметь больше прав, ибо на них лежит основная ответственность за судьбу страны». Доля сторонников этой идеи выросла с 20% в 1998 году до 31% в нынешнем, 2008. В равной степени сократилась и доля интернационалистов, которые считают, что «Россия – общий дом многих народов, оказывающих друг на друга влияние. Все народы России должны обладать равными правами, и никто не должен иметь никаких  преимуществ». В 1998 году интернационалисты составляли 64% россиян, а ныне – всего лишь 47%. С другой стороны, имеются данные о том, что среди этих 10-15%, согласных с лозунгом «Россия для русских» несколько растет доля наиболее радикально настроенных граждан, особенно молодого возраста.
Эти результаты отражают ведущее противоречие современного массового сознания: с одной стороны, можно утверждать, что старый имперский национализм, включающий в себя "советский империализм", сочетающий в себе ценности империи и интернациональное отношение к представителям разных народов ("Россия общий дом"), сохраняется, хотя и в сильно трансформированном виде. С другой стороны, приходит "новый" русский национализм, антиимперский, но отнюдь не интернационалистический, причем носителем этого нового феномена "русскости" выступают уже не дезадаптанты, носители традиционной советской ментальности, а современные молодые "волки", социализировавшиеся в послесоветские времена. И все же нельзя исключить, что наблюдаемый в локальных группах рост этничности является скорее контртенденцией, связываемой с слишком медленным процессом формирования новой российской нации и пробуксовкой этого процесса на уровне политических и гражданских институтов. О противоречивости этой контртенденции говорят те факты, что число экстремистских правонарушений и преступлений на почве межнациональной неприязни растет, а изменений на уровне массового сознания в сторону его радикализации не происходит. Что же касается “мягкого” национализма, присущего большинству россиян, он не должен вызывать слишком больших опасений. Дело политиков – организовать общенациональную дискуссию по этому кругу вопросов и найти нерадикальные, приемлемые для всех или почти всех ответы на вызовы времени. Без этих ответов перспективы формирования устойчивой национальной государственности в России так и останутся утопией.