Современный русский национализм

Современный русский национализм в зеркале социологического анализа

Данный сборник подготовлен на основе материалов и исследований, проведенных ВЦИОМ и ИСИ (ИКСИ) РАН. Автор – руководитель Аналитического отдела ВЦИОМ и старший научный сотрудник ИСИ РАН, к.э.н. Л. Г. Бызов много занимается проблемами идейной идентичности, в том числе генезисом и развитием такого идейного направления как русский национализм, национал-патриотизм. В сборнике представлены в отредактированном виде его статьи и исследования, подготовленные и опубликованные в различных изданиях в период 2005-2007 гг., а также материалы некоторых интересных дискуссий с участием автора, посвященных “русскому вопросу”.
Слово “национализм” для многих сегодня стало своеобразным “жупелом”. Нас постоянно пугают угрозой “русского фашизма”, нацизма, экстремизма. Действительно, в любом национализме, особенно в его радикальных проявлениях, заложено немало опасностей, что в полной мере проявилось в новейшей истории России и других стран бывшего Советского Союза.  С другой стороны, в национализме заложен и немалый позитивный потенциал – чувство сопричастности к судьбе своей Родины, нации, национальной культуре дают обществу, людям дополнительную мотивацию к созиданию, которую не всегда способны дать индивидуалистические и либеральные ценности. Следуя представлениям К.-Г. Юнга, автор полагает, что национальная составляющая занимает важное место в “коллективном бессознательном”, определяющим ментальность нации и народов, особенности национальной культуры, цивилизационные различия. Именно поиску позитивных аспектов русского национализма посвятил автор сборника немало времени в качестве консультанта таких организаций как Конгресс русских общин и блок “Родина”.  Однако “воз и ныне там”, признанной партии “цивилизованных патриотов” в России как не было, так и нет, хотя данные идеи оказались частично усвоены самыми разными политическими силами. Где тот барьер, который делает национализм опасным? Почему, несмотря на широкое распространение националистических идей, русские националисты остаются маргиналами в большой политике? Ждет ли Россию всплеск русского национализма, и если да, то в какой форме? На эти и другие вопросы попытался ответить автор настоящего сборника.

1. Идейно-политический спектр современного российского общества и его эволюция. Место русского национализма в идейно-политическом спектре

Современное состояние идейно-политического спектра в России носит достаточно противоречивый характер. Оно несет в себе следы глубокой социально-политической трансформации  общества, произошедшей в последние 8-10 лет. Как следствие, частично спектр отражает некоторые «рудиментные» следы эпохи 80-х и 90-х годов, с другой стороны, отражает новое состояние общества, для которого идейно-политические различия вообще носят вторичный характер.
Десять-пятнадцать лет назад российское общество было глубоко расколото по линии идейно-политических симпатий, как это почти всегда бывает в эпоху революционных потрясений.  Противостояние «либералов-западников», выступавших в качестве сторонников рыночного прогресса и быстрейшей интеграции в западную цивилизацию, с одной стороны, и  «коммунистов», продолжавших отстаивать основные ценности уходящей советской цивилизации, было столь велико, что дело едва не дошло до гражданской войны в 1992-93 гг.  Носители других групп политического сознания вынуждены были либо метаться между основными противостоящими лагерями, либо временно примыкать к одному из них. Именно это произошло в первой половине 90-х с русскими национал-патриотами, которые в 1991 г. частично оказались в лагере «демократов», с которыми их объединяли антикоммунистические настроения, частично в лагере «коммунистов», близких им своей консервативностью. Но уже в 1993 году большая часть национал-патриотов вместе с коммунистами противостояла находившимся у власти либералам. Следует обратить внимание и на то обстоятельство, что содержание идейно-политических взглядов двух противостоящих лагерей отнюдь не исчерпывалось такими расхожими терминами как «демократы», «либералы», «коммунисты», «левые», «правые». Так «коммунисты» сочетали в себе ценности социальной справедливости («левые» ценности) с ценностями сильного авторитарного государства («правые» ценности), замешанными на традиционалистской архаике. «Демократы», с одной стороны, выступали за рынок и частную собственность («правые» ценности), с другой – против традиционных политических и нравственных устоев российского государства, за ценности западной массовой культуры. "Традиционалисты" в лице «коммунистов» и примкнувших к ним иным группам политического сознания были готовы пожертвовать реформами во имя сохранения традиционной идентичности, "либералы", напротив, были   готовы  пожертвовать традиционной идентичностью во имя скорейшего проведения реформ. Наиболее "продвинутые" слои населения - научно-техническая интеллигенция,  значительная часть ранее правящей элиты, в целом население крупнейших мегаполисов,  в большей степени подготовленное к процессам  модернизации социально-экономической и социально-политической системы, - в силу ряда историко-культурных обстоятельств не оказались  носителями традиционной идентичности,  идентифицируя себя и свои интересы, в первую очередь, с "цивилизованным" Западом. Основой идеологии тогдашних либералов была даже не столько рыночная экономика, сколько идея экзистенциальной  ценности западного цивилизационного типа развития и,  соответственно,  отрицание самоценности "российской почвы". Это именно то, что сегодня модно называть, с легкой подачи В. Суркова, «несуверенной демократией». Одновременно функции "защиты идентичности" оказались  отданы  на  откуп  "антимодернизационным" группам общества, выступавших с позиций традиционной ментальности. Таким образом, внутри общества возникли, по крайней мере, две ярко выраженные субкультуры, характеризующиеся как "традиционалистская" и "западническая",  в каждой из этих субкультур наблюдались свои механизмы ретрансляции  ценностей, социальных  норм и политических установок,  свои "опережающие" группы, выступающие в качестве генераторов ценностных установок. Это противостояние носило не только политический, но и культурный характер, и выбор тех или иных групп общества определялся зачастую не столько рациональными соображениями, сколько иррациональными представлениями на уровне «свой-чужой».
Однако революция закончилась, общество успокоилось,  и идейно-политические противостояния во все большей степени начали становиться  достоянием истории.  Разумеется, и сегодня можно найти непримиримых, как в демократическом, так и в коммунистическом сегментах общества, но погоду делают уже не они. Это видно и по партийным голосованиям, начиная с 1999 года. За «правые» партии, отстаивающие либеральные ценности, голосуют не более 3-4% в общей сложности, да и за «левые» партии ненамного больше – рейтинг той же КПРФ упал с 25-30%   в лучшие для нее 90-е годы, до 8-10% в нынешней России. Зато все громче заявляет о себе третья сила – «русские националисты», до сих пор, в отличие от коммунистов и либералов, так и не побывавшие у власти. Впрочем, если русским ценностям в принципе симпатизируют многие, но за партии с явно националистической окраской отнюдь нет – те же 3-4%, что и за либералов. Зато резко усилился политический центр, ассоциируемый с нынешней «партий власти», а еще точнее - с ее фактическим лидером В. Путиным. Устойчивость симпатий к нему лично в обществе, да и всей связываемый с его именем политической системой во многом базируется  на идеологическом синтезе, который еще десять лет назад казался просто невозможным. Президент вроде бы и «правый» - убежденный рыночник, с другой стороны, и не чужд определенной левизны, он «отец нации», пекущийся о слабых и обделенных, ну, и конечно,  патриот-государственник, укрепляющий роль России и ее влияние в мире. Столь же расплывчат идейный имидж и нынешней партии власти – «Единой России». Как показывают исследования, в основе такого идейного синтеза является политический запрос уже нового, сформировавшегося при нынешних властях среднего класса, который, согласно всем политологическим хрестоматиям, является оплотом политической стабильности в обществе.
Одновременно формируются группы, отражающие уже нынешний социокультурный фон – это «неоконсерваторы», сочетающие модернистские и консервативные ценности, так называемые «новые правые», и противостоящие им уже в рамках новой системы координат «новые левые».  Эти молодые группы только укореняются в нашем  обществе, активно формируют свой запрос – не только и не столько политический, сколько социальный и культурный. Их устремлениям соответствуют свои культурные, религиозные, эстетические пристрастия, своя система моральных ценностей, своя система мотиваций, лишь частично пересекающихся с «парадными» пластами сознания, своя мифология. Эти группы формируются на общем фоне универсализации ценностных ориентаций россиян, происходящей вопреки нарастающему социальному расслоению. Наступление современного образа жизни, характерного для мегаполисов и крупных городов с их атомизацией бытия, разрушением старых социальных связей способствует быстрому перемалыванию остатков традиционного общества, сохранявшегося в России в 90-е годы. 
И все же, несмотря на растущую идейно-политическую однородность, основные «ниши» сторонников тех или иных идей и взглядов, сохраняются, пусть они и окрашены в гораздо менее яркие цвета, чем раньше, пусть они и не столь рьяно отрицают своих идейных и политических оппонентов. Россияне все в большей степени отказываются самоопределять, идентифицировать себя как сторонников тех или иных идеологических доктрин, в частности как представителей «правой» - рыночной идеологии, «левой» - социалистической или коммунистической, а также националистической. Подобная тенденция проявляется и в рамках электорального процесса, когда общество сбивается «в кучу», предпочитая голосовать за «партию власти», представляющую собой идеологический синтез самых разных идеологических течений, в котором «свое» находят и сторонники социальной справедливости, и сторонники рынка и политической демократии, и национал-патриоты. Начиная с 2000 года более половины опрошенных заявляли, что не являются сторонниками какого-то определенного идейно-политического течения. В 2006 году как сторонников радикальных рыночных реформ (правыми в устоявшемся российском понимании) называли себя 5,7% россиян (7,2% в 1998 году), левыми – сторонниками коммунистической идеологии 9,8% (10,0% в 1998 году), левыми – сторонниками социал-демократической идеологии – 5,9% (5,2% в 1998 году), сторонниками русского национального возрождения – 4,8% (15,6% в 1998 году).  Остальные73,7% либо не относили себя ни к одному идейно-политическому течению, либо определяли себя как сторонников сочетания разных идей (центристов). Значительное снижение  доли в российском обществе сторонников русского национального возрождения следует отнести за счет постепенного повышения доли «мягкого» национализма, не противоречащего официальной идеологии нынешнего режима, делающего ставку на патриотические чувства граждан.

По данным мониторингового исследования ИКСИ РАН
1998 1999 2000 2003 2004 2006
Сторонники радикальных рыночных реформ 7,2 7,0 4,4 4,3 5,7 5,7
Сторонники коммунистической идеологии 10,0 17,1 12,9 10,1 7,5 9,8
Сторонники социал-демократической идеологии 5,2 7,2 3,7 4,4 4,9 5,9
Сторонники русского национального возрождения 15,6 15,2 14,2 5,5 12,8 4,8
Сторонники сочетания различных идей, но избегая крайностей (центристы) 16,6 14,1 9,4 10,3 11,6 9,9
Сторонники другого идейно-политического течения 0,8 1,0 1,0 0,6 1,1 0,7
Не являются сторонниками никакого идейно-политического течения 44,6 38,4 54,1 50,6 56,4 51,4

Обращает на себя внимание также все более слабая зависимость между декларируемыми идейно-политическими ориентациями россиян и их конкретным электоральным выбором. По сути, лишь сторонники КПРФ являются в своем большинстве – 57,8% - сторонниками «титульной» для этой партии коммунистической идеологии. В электоратах всех остальных партий  преобладают неопределившиеся и центристы – то есть по сути дела сторонники «путинского идейно-политического синтеза».  Все остальное проявляется лишь в нюансах. У сторонников «Единой России» лишь легкий рыночный «уклон», у ЛДПР – социал-демократический и националистический, у «Родины» - лево-националистический, у СПС – рыночный и социал-демократический, у Яблока – социал-демократический.


 Идейно-политические симпатии (ИКСИ РАН, 2006)
Единая Россия КПРФ ЛДПР Родина СПС Яблоко Всего
Рыночники 9,7% 2,0% 3,3% 3,2% 12,5% 6,9% 5,7%
  Коммунисты 5,7% 57,8% 3,3% 3,2% 9,8%
  Социал-демократы 6,5% 3,4% 13,1% 6,5% 18,8% 13,8% 5,9%
  Националисты 4,8% 2,0% 9,8% 16,1% 4,2% 4,8%
  Неопределившиеся и центристы 78,3% 34,7% 70,4% 71,0% 64,5% 79,2% 73,7%
Всего 100,0% 100,0% 100,0% 100,0% 100,0% 100,0% 100,0%


Как это следует из исследований ВЦИОМ, проведенных в 2004-2006 годах, симпатии россиян все же в большей степени склоняются в «левую» сторону, чем в «правую», хотя эта левизна и не носит чересчур радикального характера. Так на просьбу определить свои симпатии к одному из трех основных идейно-политических течений («левые» - «правые» - «националисты»), 35,6% охарактеризовали себя как сторонников приоритета социальной справедливости, то есть «левых», 19,1% - как сторонников приоритета развития рынка и политической демократии, то есть согласно российской политической традиции, скорее «правых», и еще 16,7% заявили, что им ближе и не левые, и не правые идеи, а русские национальные ценности и политические традиции. Оставшиеся примерно 30% опрошенных вообще отказались идентифицировать себя с той или иной идеологией. Подобное соотношение является довольно устойчивым и практически не изменилось за последние два года наблюдений, при том, что непосредственная политическая конъюнктура претерпела довольно существенные перемены.  Так сторонниками идей, отстаиваемых «правыми» политическими партиями остаются почти 20% россиян, а все эти партии, даже объединившись не способны преодолеть ни 5-%, ни тем более 7-% барьер. «Левые» настроения в обществе преобладают, а за КПРФ голосуют все меньше. В чем же здесь секрет?

Если выделить три основных идейно-политических течения в российском обществе, то какое из них Вам наиболее близко? (ВЦИОМ, 2006) .
сторонники приоритета социальной справедливости 35,6
сторонники приоритета развития рынка и политической демократии 19,1
сторонники русских национальных ценностей 16,7
ни одна из них не привлекает 28,6

Во многом данное противоречие связано с тем, что реальный спектр общественных симпатий не вполне точно описывается тремя основными идеологическими течениями, которые представлены в предыдущей таблице. Те же левые делятся на несколько групп в соответствии со своими убеждениями и приоритетами. Среди них есть убежденные сторонники коммунистической идеологии, в основном с ностальгией вспоминающие «эпоху развитого социализма» 70-х и 80-х годов. Эта группа составляет чуть менее 10% от всей совокупности россиян. Зато в 2,5 раза больше совсем других левых – так называемых левых государственников, социал-патриотов, которые считают необходимым воссоздание сильного и социально ориентированного государства, но отнюдь не под руководством коммунистов. Таких сегодня среди россиян 26,7%. Небольшой «довесок» к этим двум крупным группам «левых» составляют «левые демократы», сторонники социальной демократии, самоуправления трудящихся, идеям которых симпатизируют 4,1% россиян.
На две все более враждебно относящиеся друг к другу группы раскололись и недавние «правые» монопольно правившие страной в первой половине 90-х годов. Часть из них осталась на позициях рыночного фундаментализма, невмешательства государства в экономику и свободное развитие бизнеса – таких всего 3,2%. Несколько шире представлена другая часть правых, отдающих приоритет правозащитной деятельности и политической демократии, выступающих против угрозы диктатуры и произвола со стороны государства. Эта группа составляет чуть более 5% россиян. Зато на смычке «правых» и «левых» образовалась довольно-таки внушительная группа правоцентристов, выступающих за сочетание сильного государства и рыночной экономики. Численность этой группы составляет 15,6%. Она наиболее идеологически близка нынешней «партии власти», и вероятно, в нее вошли и некоторые бывшие «левые государственники» и некоторые бывшие «правые рыночники».
За общим «брэндом» русских национал-патриотов также, по сути, скрыты несколько групп с сильно различающейся идеологией, наиболее крупные из которые это собственно русские националисты, выступающие за реализацию лозунга «Россия для русских», против наплыва в Россию мигрантов, в основном из южных и юго-восточных регионов (4,0%), и примерно такова же по численности и совсем иная группа патриотов – православных монархистов, сторонников возрождения страны на основе православия и дореволюционных политических традиций (4,1%). Понятно, что многие сторонники патриотических приоритетов также переметнулись сегодня в стан «партии власти», возможно, выбирая ее в качестве наименьшего зла.
 
Снова вернемся к Вашим идейно-политическим симпатиям. Кому Вы скорее симпатизируете? (ВЦИОМ, 2006)
Коммунистам 9,8 Левые
другим "левым силам", в том числе социалистической и социал-демократической ориентации 4,1
сторонникам сильного и социально ориентированного государства 26,7
Сторонники сильного государства и рыночной экономики 15,6
русским националистам, выступающим против наплыва в Россию приезжих из южных и юго-восточных регионов 4,0 Русские национал-патриоты
сторонникам возрождения страны на основе православия и дореволюционных традиций 4,1
правозащитникам и демократам, выступающим против угрозы диктатуры и произвола со стороны государства 5,1 Правые
сторонникам сокращения вмешательства государства в экономику и свободное развитие бизнеса 3,2
иное 2,0
не интересуются политикой 20,3




Если считать «ядром» поддержки нынешнего режима тех, кто разделяет ценности сильного государства и рыночной экономики – таких 15,6% - то остальные группы являются носителями различных протестных настроений, которые готовы поддержать режим скорее на определенных условиях. Таким образом, в рамках большого «синкретического болота», где все примерно одного хотят и одинаково смотрят на мир, выделяются следующие группы идейно-политического спектра:
1. Либерал-консерваторы или неоконсерваторы. Это своего рода «партия порядка», сформировавшаяся на базе современного городского среднего класса. За носителями этой идеологии стоит собственность, большая или небольшая и завоеванное место в обществе, которое не хочется терять. Модернистская система общежитейских ценностей, унаследованная от либералов эпохи 90-х, сочетается в этой группе с солидаризмом на уровне рациональной корпоративной этики – нация-корпорация, мы, как представители сильного государства-корпорации сильнее, чем каждый по одиночке. Ядро группы составляет до 20% россиян. 
2. Традиционалисты. Этот тип сознания характерен для тех групп населения, которые не приняли в принципе перемен, произошедших в стране после начала 90-х годов. Для их менталитета характерно сочетание советских ценностей (в основном, позднесоветских) с досоветскими крестьянскими (т. н. "коллективизм", неприятие буржуазных ценностей, современной городской морали, обожествление государства и т. д.). Традиционалисты голосуют преимущественно за КПРФ, которой удается совмещать "левую" риторику с "право-консервативными" ценностями. Наблюдается тенденция постепенного сокращения этого типа протеста по мере включения регионов с традиционалистским укладам в современные социально-экономические процессы, а также естественной смены поколений. Наша оценка подобного электората -  от 8 до 10%.
3. Собственно левые. Неприятие "буржуазных" ценностей у них  сочетается с отрицательным отношением к сильному государству, отрицанием вообще "этатистской" коммунистической традиции. Ориентация на общинно-анархические ценности. Для такого типа протеста характерно неприятие нынешней КПРФ как слишком "правой" политической силы, ориентированной на поддержку сильного государства и традиционалистских ценностей, включая даже элементы клерикализма. По нашей оценке его общий объем не превышает сегодня около 4% от всего дееспособного населения.
4. Социал-консерваторы («левые государственники»). В отличие от первой, традиционалистской протестной группы, в значительной степени унаследовавшей "крестьянскую" ментальность в городских интерьерах, данная группа ориентирована скорее на городские ценности. Это те, кто ценит традиционное сильное и социально ориентированное государство как в его советском, так и в меньшей степени в досоветском обличье.  Это очень значительная по объему электоральная ниша, долгое время являвшаяся некоей правой периферией электората КПРФ, голосовавшая за Зюганова и в большей степени Лебедя в 1996 г., а в 1999-2000 г. за Путина. Сегодня государственники лояльно относятся к В. Путину и готовы поддержать "партию власти". Эта ниша составляет примерно 20-23% от всех голосующих. Она в основном состоит из патриотов "советского" образца, а патриоты, ориентированные скорее на "православные" и монархические ценности, составляют лишь немногим более одной десятой части всей группы социал-консерваторов.
5. Русские националисты. Ориентированы на проблематику, связанную с засильем "инородцев" и "чисто русскую власть". За таких “русских националистов” готовы проголосовать лишь немногим более 4% голосующих . И это при том, что сама по себе национальная проблематика сильно обострена и продолжает обостряться. Так, согласно исследованиям ВЦИОМ, более 45% опрошенных испытывают неприязнь к «приезжим». Национальная проблематика - это классическая ценность "второго ряда", условно говоря, запрос обращен к власти, чтобы она навела порядок в национальном вопросе, а вовсе не к каким-то политическим группам, называющих себя "русскими националистами". Да и опыт последней истории показывает, что силы, ставящие национальный вопрос на первое место, вызывают опасения слишком у многих «не определившихся» (за голоса которых идет реальная борьба) -  и обречены на маргинальные позиции в том случае, если выборы не совпадают с обострением кризиса.
6. “Монархисты”. Вплотную к “русским националистам” примыкают сторонники “возрождения страны на основе дореволюционной и православной традиции”. Эту группу можно отнести и к числу социал-консерваторов, хотя и с достаточной натяжкой. Размер группы также составляет около 4% россиян.
7. "Левые либералы". В либеральной части политического спектра тоже есть свои "левые" и "правые". "Левые" либералы это в определенной степени социал-демократы российского образца - ориентированные не столько на ценности "свободного рынка", сколько на демократические и правозащитные идеи. Их сегодня примерно 5-6%.
8. "Правые либералы". Ориентированы на ценности свободного рынка, и связанные с ними идеи "социал-дарвинизма": "пусть всегда выживает сильнейший" в сочетании с западничеством . Их не более 3-4% от общего числа россиян.
Итак, в реальной политической жизни избирателю сегодня предлагаются не дистиллированные идейные блюда, а сложные «коктейли», зачастую различающиеся лишь приоритетами. Скажем, даже наиболее «оголтелые» рыночники, либералы не отрицают сегодня идей социальной справедливости, просто отводят им место в своей иерархии несколько ниже, чем остальные группы. Аналогичное можно сказать и о таких универсальных ценностях как рыночная экономика, сильное государство, патриотизм. О том, какие из общественных идей все в наибольшей степени способны объединить нынешней российское общество, можно судить и по ответам на еще один вопрос, заданный ВЦИОМ, относительно возможной поддержки той или иной гипотетической партии, сформированной вокруг какой-то определенной идеи. Опрошенным предлагалось выбрать до двух наиболее привлекательных партий, поэтому сумма ответов превышает 100%. Наиболее привлекательными для граждан оказались те партии, которые выступают за социальную справедливость, социальную защиту населения (54,3%), воссоздание мощного и крепкого государства (28,7%), демократические ценности (17,5%), интересы русского населения (16,3%). Именно эти идеи и являются сегодня «нациообразующими», обладающими способностью, пусть пока и лишь потенциальной, объединить наше разношерстное, разорванное социальным неравенством и территориальной удаленностью общество в одно целое, дееспособную политическую нацию, способную формулировать и отстаивать свои национальные интересы.

Если бы вам пришлось выбирать между партиями, предлагающими в качестве ключевых следующие идеи, какие  из них вам ближе? (ВЦИОМ, 2006) .
партия, выступающая за социальную справедливость и социальную защиту населения 54,3
партия, выступающая за воссоздание мощного и крепкого государства 28,7
партия, выступающая за демократические ценности, против государственного произвола и диктатуры 17,5
партия, отстаивающая интересы русского населения, выступающая за ограничение наплыва в страну мигрантов 16,3
партия, выражающая интересы наиболее активных, способных добиваться успехов, слоев общества 8,7
партия, выступающая за общественное самоуправление, повышение роли трудящихся в управлении производством 8,4
партия, выступающая за повышение самостоятельности регионов России, усиление их роли в выработке общей политики 7,1
партия, выступающая за развитие свободного предпринимательства и рынка 6,0
партия, выражающая интересы государственных служащих 5,1

Из этой таблицы можно сделать вывод, что общий объем ниши “русских националистов” находится в пределах от 4-5%  до 16% россиян. 5% - это нижняя оценка, отражающая число тех, кто идеи национализма ставит на первое место, еще около 11% включают идеи русского национализма в число трех наиболее приоритетных идейно-политических направлений.
С другой стороны,  не следует отождествлять идей русского национализма с идеями патриотизма, ставшего в сегодняшней России практически консенсусной ценностью. По оценке опрошенных, именно идеология патриотизма вкупе с идеями демократии в наибольшей степени подходит для российского народа на нынешнем этапе его развития. За такой синтез высказывается почти половина опрошенных (46,7%). Гораздо меньше тех, кто продолжает мыслить в доктринальных терминах и полагает, что россиянам следует строить коммунизм (8,1%), либерализм (2,3%), капитализм (3,6%), или социализм (8,9%).

2. Национал-патриотическая идеология и ее носители

Среди прочих идейно-политических течений, каждое из которых заслуживает самостоятельного описания, остановимся более подробно на национал-патриотической идеологии. Национал-патриотическая идеология занимает особое место в российском идейно-политическом спектре. Если 90-е годы прошли под знаком противостояния между «коммунистами» и «демократами», сменявшими друг друга у власти, то национал-патриоты в чистом виде так ни разу и не были у власти, а в борьбе «двух станов» занимали промежуточное место, иногда склоняясь к поддержке «демократов» (как в 1991 году), а иногда – к «коммунистам» - как в 1993 году. Именно в 1993 году национал-патриотическая  идеология была по сути доминирующей во «Фронте национального спасения», наиболее решительно противостоявшем политике Б. Ельцина и его команды. Однако на последующих выборах в Государственную Думу, вплоть до 2003 года, когда успеха добилась «Родина»,  большого успеха не добивались, если не считать результаты ЛДПР, партии, которую лишь с большой натяжкой можно отнести к национал-патриотической.
При этом содержательный смысл, который вкладывается в сегодняшний "русский национализм" чрезвычайно широк и многообразен, в его рамках существуют прямо противоположные тенденции и течения. Тем интереснее понять, какое же из многочисленных "русел" этого явления сегодня действительно растет и постепенно выдвигается на первый план. Национал-патриотическая идеология далеко не однородна. Обычно выделяют патриотов-государственников, среди них «белых» патриотов, сторонников дореволюционной имперской традиции, «красных» патриотов, сторонников советской имперской традиции, а также националистов, делающих акцент не на ценностях империи и великого государства, а на защите русских от представителей иных национальностей, как правило, мигрантов. «Русская» партия как некая неформальная общность, существовала и в коммунистические времена, занимая достаточно влиятельные позиции в коммунистическом истеблишменте. Сегодня государственническо-имперская ветвь национал-патриотической идеологии в значительной степени «перешла на службу режиму», став важнейшей составной частью «путинской метаидеологии» . Напротив, националистическая ветвь осталась одной из немногих идеологических групп за пределами «путинской метаидеологии», что способствовало ее маргинализации и радикализации.
Оценки общего электорального объема национал-патриотической ниши носят достаточно противоречивый характер. С одной стороны,  доля «мягких» националистов, продолжает постоянно возрастать. В еще большей степени это касается патриотическо-державной идеологии. С другой стороны, сторонниками  «русских националистов, выступающих против наплыва в Россию приезжих из южных и юго-восточных регионов» называют себя 4,0% опрошенных россиян (май, 2006), а «сторонниками возрождения страны на основе православия и дореволюционных традиций» - 4,1%. Относительно недавний опрос ВЦИОМ относительно перспектив восстановления в современной России института монархии, показал, что число сторонников монархии составляет 9-10% (сентябрь, 2006), в том числе около 3% называют себя сторонниками самодержавной монархии. Поэтому цифра в 8-10%, в целом характеризующая объем национал-патриотической ниши, нуждается  в оговорке: речь идет только о протестной части национал-патриотической идеологии,  сторонников которой полностью или частично не устраивает консенсус в рамках «путинской метаидеологии». Другая, большая часть патриотов, растворена во всех без исключения политических силах и идейно-политических направлениях.
Годы правления В. Путина в значительной степени изменили социально-политический ландшафт современной России. Изменения произошли не только в политической системе, но и в массовом сознании. Общественный запрос, который только намечался в конце 90-х, пробил себе дорогу и превратился сегодня в магистральный. Ширина этого запроса (объем электората, который он охватывает, политические силы, которые действуют в его русле) оказалась столь значительной, что все, что в него стало не укладываться, вытеснилось на политическую обочину. "Путинский консенсус" или «метаидеология» являет собой синтез самых разных идеологических течений, которые в 90-е годы, особенно в их первой половине, казалось, носили взаимоисключающий характер. В рамках "путинского консенсуса" исчезли непримиримые противоречия между либералами и патриотами, левыми и правыми, традиционалистами и прогрессистами, западниками и русскими националистами. Все эти группы большее объединяет, чем разъединяет. Так и патриотические ценности -  если и не принимаются всеми безусловно, то по крайней мере, и не отвергаются категорически ни в одном из электоральных сегментов, как это было в 90-е годы. Так на вопрос ВЦИОМ (июнь 2006), готовы ли Вы поддержать политиков патриотической ориентации, 44,1% опрошенных ответили утвердительно, а 33,6% отрицательно. Причем эти цифры не слишком сильно различаются в электоратах ведущих политических партий. Среди сторонников СПС поддержать политиков-патриотов готовы 41,5%% среди "яблочников" - 39,0%; среди голосовавших за "Родину" - 57,7%; за ЛДПР - 51,9%; за "Единую Россию" - 48,4%; за КПРФ - 52,5%. Проблема патриотизма сегодня реально не делит общество. В рамки «путинской метаидеологии» вошло и антизападничество, признание за Россией «своего, особого пути», в который верят более 70% россиян. За этой цифрой стоит, правда,  скорее неприятие политики нынешнего Запада, особенно США, в отношении России, в большей степени, чем отрицание ценностей западной цивилизации. Исследование, проведенное ВЦИОМ в апреле 2006 г. в связи с состоявшимся «Русским национальным собором», на котором митрополитом Кириллом были поставлены принципиальные вопросы о соответствии «традиционных ценностей» ценностям западной цивилизации, не дало столь однозначного результата. Около 60% опрошенных россиян высказались в пользу западной концепции прав и свобод граждан как универсальной, вполне подходящей и для современной России.
Поколенческий анализ показывает, что среди молодой части населения национал-патриотическая, «русская» идеология является наиболее привлекательной, «живой», по сравнения как с «левой», так и «либеральной». Так среди самой младшей из опрошенных групп - 16-17-летних, сторонники "самостоятельного русского пути" составляют 11,0%, за ними следуют "сторонники радикальных рыночных реформ" с 8,8%. В группе 18-20-летних также лидируют национально ориентированные сторонники русского пути - 11,0%, опережая сторонников рыночных реформ (9,7%). Еще более отчетливая картина у тех, кому сегодня 26-30 лет. Там сторонники русского пути имеют 16,0%, а у рыночников - 7,3%. И хотя все приведенные цифры весьма невелики (во всех группах более 50% - неполитизированное большинство), обращает на себя внимание сама тенденция. Если в 90-е годы "национальная озабоченность" в основном принимала формы национал-традиционализма, и имела своих сторонников больше среди среднего и старшего поколений, непринимавших "ельцинско-гайдаровскую модернизацию", то в нынешнюю эпоху "русский путь" как идея в большей степени коррелирует с рыночными ценностями и поддерживается молодыми поколениями. Так в исследовании ВЦИОМ (апрель, 2004) сторонники Союза правых сил продемонстрировали наибольшую национальную нетерпимость среди других ведущих электоральных групп. Те же исследования показали, что блок "Родина" в его первом варианте, активно продвигавший национальную идею, привлек голоса значительной части тех, кто обычно голосовал за либеральные партии. Конечно, сказанное является сегодня только одной из тенденций. По-прежнему существует феномен национал-традиционализма, тесно коррелирующего с идеей социальной справедливости. Так в старшей возрастной группе (старше 65 лет), согласно данным ИКСИ РАН (2005 г.), доля сторонников русского пути еще выше, чем среди молодежи (15,1%), но все же уступает сторонникам коммунистической идеологии (21,5%). Просто дело в том, что старшее поколение вообще остается наиболее политизированным, а для малополитизированной молодежи, национальная идея является одной из немногих живых и привлекательных идей.
«Русский фактор» в массовом сознании имеет тенденцию к росту, но не в его наиболее радикальной форме. По сложившейся традиции к числу радикальных русских националистов социологи относят тех, кто разделяет идею «Россия должна быть государством русских людей». В отличие от некоторых других социологических центров, фиксирующих лавинообразный рост русского национализма , мы не разделяем подобные оценки. Как это следует из данных ИКСИ РАН и ВЦИОМ, за последние семь лет доля сторонников этого лозунга не выросла, оставаясь на уровне 10-11%. Причем, учитывая «всплеск»  радикального русского национализма в период 2001-2004 гг., когда доля радикальных «русистов» доходила до 17,1% (2004 г.),  можно сделать вывод, что в настоящее время ситуация в значительной степени стабилизировалась . Иное дело – нерадикальные формы массового сознания, в наилучшей степени отражаемые лозунгом «Россия – многонациональная страна, но русские, составляя большинство, должны иметь больше прав, ибо на них лежит основная ответственность за судьбу страны». Доля сторонников этой идеи выросла с 19,9% в 1998 году до 29,5% в нынешнем. В равной степени сократилась и доля интернационалистов, которые считают, что «Россия – общий дом многих народов, оказывающих друг на друга влияние. Все народы России должны обладать равными правами, и никто не должен иметь никаких  преимуществ». В 1998 году интернационалисты составляли 64,1% россиян, а ныне – всего лишь 50,8%.
С другой стороны, сохраняется и достаточно радикально настроенная группа общества, состоящая из националистически настроенных русских граждан, согласно которой «Россия должна быть государством русских людей». Согласно данным мониторингового исследования ИКСИ РАН, ведущегося с 1998 года, она остается в меньшинстве,  доля ее сторонников длительное время росла, но за последний год исследование значительного роста не обнаружило,  – сегодня таких всего 10,9%. Еще 29,5% придерживается более мягкой позиции, отстаивая большие права русских по сравнению с представителями иных национальностей. Традиционно характерная для России интернациональная точка зрения («Россия – общий дом многих народов, все народы должны быть равны») разделяется сегодня немногим более половины населения России (50,8%).

КАКОВО ВАШЕ ОТНОШЕНИЕ К МНОГОНАЦИОНАЛЬНОМУ ХАРАКТЕРУ РОССИЙСКОГО ГОСУДАРСТВА? 
(по данным ИКСИ РАН) 1998 2001 2004 2006
Россия должна быть государством русских людей 10,7 12,0 17,1 10,9
Россия – многонациональная страна, но русские составляя большинство, должны иметь больше прав, ибо на них лежит основная ответственность за судьбу страны 19,9 20,0 23,6 29,5
Россия – общий дом многих народов, оказывающих друг на друга свое влияние. Все народы России должны обладать равными правами, и никто не должен иметь никаких преимуществ 64,1 60,8 53,6 50,8
Затруднились ответить 5,3 7,8 5,6 8,8

При всей тревожности действительно существующих тенденций роста радикального русского национализма, в отдельных группах общества никак нельзя согласиться с данными опроса, приводимыми социологами Левада-центра, согласно которым лозунг «Россия для русских» пользуется поддержкой 58% опрошенных россиян, из которых большинство – молодежь. Между тем, по данным ВЦИОМ, в самый тревожный 2004 год самый высокий уровень поддержки лозунга «Россия для русских» наблюдался лишь среди сторонников ЛДПР – 28,6%. Что же касается молодежи, то в младшей возрастной группе опрошенных до 24 лет поддержка этого лозунга в то время составляла 20,7%, что действительно несколько выше, чем в среднем по другим возрастным группам, но на порядок ниже цифры, приводимой Левада-центром .
Несмотря на относительно высокий уровень ксенофобских настроений в сегодняшней России, сам термин «русский национализм» остается скорее уделом маргиналов от политики. Да и у российского обывателя неприязнь к «черным» в основном, как правило, ограничивается кухонными разговорами. Слишком уж велик страх перед возможными актами насилия на национальной почве. Так в 2005 году прямо готовы охарактеризовать себя как сторонников русского национализма были готовы 5,9% опрошенных (среди сторонников ЛДПР – 9,5%; у молодежи до 24 лет – 9,1%), еще 24,5% склоняются к более умеренной формулировке – они в чем-то поддерживают идеи русского национализма, в чем-то нет. 44,9% опрошенных выразили полное неприятие идей русского национализма. Кстати, число сторонников русского национализма резко падает при переходе от младшей возрастной группы к следующей – от 25 до 30 лет, где эта цифра ниже 3%. Это скорее подтверждает мнение, что сам фактор молодежного национализма – это не столько поколенческая тенденция, сколько проявление специфики молодежной субкультуры в период ее активной социализации. Так, согласно данным исследования, выполненного летом 2006 года, в наибольшей степени лозунги национального радикализма разделяются молодежью до 30 лет, где число сторонников лозунга «Россия для русских» достигает 16%, а число «интернационалистов» ниже отметки 50%. Проблема увлечения значительной части молодежи националистической идеологией не раз анализировалась социологами разных взглядов и ориентаций. По общему мнению, за этим феноменом стоят две разные, подчас внутренне противоречивые причины. С одной стороны, это часть молодежной субкультуры, стремление «быть крутым», выглядеть сильным и смелым среди своих сверстников. С другой стороны, за этим увлечением может стоять ощущение своей социальной ущемленности, «обойденности»,  в условиях, когда представители нерусских диаспор демонстрируют свою жизненную хватку, поддерживают друг друга, захватывают важные сегменты рынка занятости.
Если «национал-государственническая» идеология принимается  практически всеми значимыми группами общества – и социальными, и электоральными, то «русский национализм», делающий акцент скорее на «голос крови», этническую солидарность русских, напротив, встречает к себе и резко негативное, и резко позитивное отношение.
Как видно из следующей таблицы, построенной на основе данных исследования ИКСИ РАН летом 2006 года, сторонники радикального этнического русского национализма сосредоточены преимущественно в двух электоральных группах – среди намеренных голосовать за КПРФ (16,2%) и ЛДПР (17,6%). Что касается КПРФ, то ее электорат, да и сама идеология этой партии, претерпели существенную трансформацию за период, прошедший с распада СССР.  Партия из «интернациональной» преемницы КПСС превратилась в клерикально-охранительную. Она откровенно подыгрывает ксенофобским настроениям, формируя «образ внешнего врага» из «империалистического окружения» нынешней России и внутреннего врага в лице «пятой колонны»  мирового империализма. Откровенно национал-популистский характер носит идеология ЛДПР с ее лозунгом «мы за русских, мы за бедных». Остальные партии, включая и «Родину» , постоянно обвиняемую в разжигании национальной розни, ни коим образом не притягивают национал-радикалов. Что же касается остальных партий, то численность их сторонников слишком невелика, чтобы делать какие-либо обоснованные выводы о составе их электоратов.


 Отношение к характеру многонационального государства Единая Россия КПРФ ЛДПР Родина СПС Яблоко Всего
 «Россия для русских» (радикальные националисты) 7,2% 16,2% 17,6% 4,8% 4,2% 8,6% 10,9%
 «Русские должны иметь больше прав»
 (мягкие националисты) 28,7% 28,4% 29,0% 30,6% 37,5% 24,1% 29,5%
 «Россия – общий дом»  55,6% 46,6% 43,3% 64,5% 58,3% 60,3% 50,8%
 
 Затруднились ответить 8,5% 8,8% 10,2% 6,9% 8,8%
 Всего 100,0% 100,0% 100,0% 100,0% 100,0% 100,0% 100,0%

Не меньший интерес представляет и анализ отношения к идее «Россия для русских» среди различных возрастных групп. Из следующей таблицы видно,  что в наибольшей степени лозунги национального радикализма разделяются молодежью до 30 лет, где число сторонников лозунга «Россия для русских» достигает 16%, а число «интернационалистов» ниже отметки 50%. Проблема увлечения значительной части молодежи националистической идеологией не раз анализировалась социологами разных взглядов и ориентаций. По общему мнению, за этим феноменом стоят две разные, подчас внутренне противоречивые причины. С одной стороны, это часть молодежной субкультуры, стремление «быть крутым», выглядеть сильным и смелым среди своих сверстников. С другой стороны, за этим увлечением может стоять ощущение своей социальной ущемленности, «обойденности»,  в условиях, когда представители нерусских диаспор демонстрируют свою жизненную хватку, поддерживают друг друга, захватывают важные сегменты рынка занятости.

 Отношение к характеру многонационального государства Возрастные группы Всего
До 25 лет 26-30 лет 31-40 лет 41-50 лет 51-60 лет Старше 60 лет
 «Россия для русских»
  15,8% 16,1% 9,0% 9,6% 9,4% 10,5% 10,9%
 
 «Русские должны иметь больше прав»
  28,6% 34,8% 29,5% 27,6% 28,1% 30,3% 29,5%
 
 «Россия – общий дом»
  46,7% 40,5% 52,2% 52,1% 56,9% 50,4% 50,8%
 
 
 Затруднились ответить 8,9% 8,5% 9,3% 10,7% 5,6% 8,9% 8,8%
Всего 100,0% 100,0% 100,0% 100,0% 100,0% 100,0% 100,0%


Главная причина, лежащая за тенденциями роста русского национального самосознания, пусть преимущественно и в «мягкой» форме,  на наш взгляд, состоит в том, что по сравнению с 1998 годом, в России значительные изменения претерпела социальная структура общества. Хотя общая имущественная и материальная дифференциация за этот период не только не сократилась, но и выросла, одновременно в России произошло формирование "нового" среднего класса, являющегося основой "путинского" идейно-политического консенсуса. И это обстоятельство привело к значительной "маргинализации" как идеи рыночного либерализма, так и коммунистической, противостояние которых определяло политическую динамику начала и середины 90-х годов. Идея рыночного либерализма и сегодня жестко привязана к наиболее преуспевшим слоям общества, которые, безусловно, выиграли от реформ 90-х годов. Идея социальной справедливости в ее коммунистическом варианте остается уделом социальных низов, а средним слоям общества ближе всего идеи "национального рынка", учитывающего специфику "русского пути". Если всего около 8% опрошенных, согласно исследования ИКСИ РАН в 2005 году считали, что выиграли от проводившихся в России реформ, то среди сторонников радикальных рыночных реформ таковых было 36,0%, еще 21,1% среди них "и не выиграли, и не проиграли". Для сравнения, среди сторонников идеологии "русского пути" эти цифры составляли, соответственно, 6,3% и 25,4%, а среди сторонников коммунистической идеологии - 1,3% и 15,9%. Это типичная картина "постреволюционной России", связанная с завершением периода радикальных реформ и ломки социальной структуры. При этом "сторонники русского пути" занимают место посередке, не являясь ни маргиналами, ни особо преуспевшими слоями населения. Аналогичная картина просматривается при анализе средних социальных статусов (самоопределение по 10-балльной шкале). Самый высокий статус у сторонников радикальных рыночных реформ (средняя величина 4,61), самый низкий - у сторонников коммунистической идеологии (3,36). А у сторонников "русского пути" - 4,10.
Отчетливо проявившийся, нарастающий интерес общества к "русской" теме, является некоторым фрагментом большого магистрального запроса, но лишь одной из его составных частей. Как показали проведенные нами исследования, "русская тема" - это "пакетная" ценность, которая воспринимается скорее дополнением к идее порядка, в том числе, социального порядка, а, будучи вынесенная "в первый ряд", способна отпугнуть значительную часть своих потенциальных сторонников.
К чему стремится сегодняшнее общество в национальном вопросе? Национальная озабоченность очень хорошо видна при исследовании на малых выборках, когда идет откровенный разговор: мол, русских дискриминируют, "чернота" заела. Но как только политик идентифицирует себя как русского националиста и под этим знаменем идет на трибуну, он сразу же оказывается в положении маргинала. Дело в том, что националистические  ценности, это, ценности «второго эшелона». Они выступают на первый план на кухне и уходят на третий план на публичной трибуне. Национальные гарантии как бы встроены в социальные, это то, что входит в "пакет" ценностей социальной справедливости. Излишнее педалирование национального вопроса у многих вызывает опасение. Именно поэтому лишь около 7-8% россиян готовы проголосовать за политиков, которые национальную проблематику ставят на первое место. Радикальный русский национализм, несмотря на все его неприятные проявления, остается идеологией меньшинства, даже в наиболее расположенной для него молодежной среде. Политические движения и партии, которые получают «ярлык» националистов,  не могут претендовать на политический успех. Национализм остается в нынешней России явлением «андеграунда», который распространен в «разговорах на кухне», но считается не вполне приличным на политической трибуне. Таким образом,  проявляются как бы два параллельных процесса: одновременно повышение значимости этнического фактора ("голоса крови") и неприятие массовым сознанием радикального национализма. Так те же респонденты, которые утвердительно отвечали на вопрос, поставленный ВЦИОМ в 2005 году о необходимости ужесточения мер против мигрантов, подавляющим большинством готовы поддержать и ужесточение закона о разжигании межнациональной розни (69,2% - за; 17,7% - против). Безусловно негативное отношение демонстрирует общество и к пресловутым скинхэдам, 60,0% населения резко негативно к ним относится, а симпатизируют лишь 4,6%. Правда в самой младшей из опрошенных групп (до 20 лет) эта поддержка вдвое выше - 8,2%, но говорить о каких-то массовых настроениях в пользу этой группировки пока не приходится. Да и реально сталкиваться с радикальными русскими националистами мало кому доводилось. Лишь 5,7% опрошенных имеют знакомых, которых можно отнести к числу радикальных националистов или даже фашистов. Среди младшей возрастной группы эта цифра, так же как и в предыдущем случае, больше примерно вдвое выше - 11,5%.
Как охарактеризовать тот тип национализма, который определяется идеей "Россия должна быть государством русских"? По мнению некоторых специалистов в области национального самосознания, идея империи является слишком сложной, выходящей за рамки жизненного опыта, имеющего дело с достаточно простыми и архаизированными социальными отношениями. Государство только на словах, на парадном уровне провозглашает ценность общности, на деле оно не в состоянии организовать общество, особенно на микроуровне. И национал-прагматизм выступает в качестве компенсационной квазиидеологии.
Что же касается нерадикальных форм русского национализма, то следует отметить, что его медленный, но неуклонный рост отражает общие тенденции формирования новой российской государственности. Нынешняя России находится в «дрейфе» от этапа «Советской империи» к национальному государству. Правы те аналитики, которые утверждают, что Россия никогда не сможет стать полноценным национальным государством. Причины этого лежат даже не столько в многонациональном характере России, сколько в ее обреченности «быть Империей». События последнего года вокруг Украины и Грузии это подтверждают. Зона исторической ответственности России лежит за пределами проживания ее коренного, в первую очередь, русского населения. Она присутствует в качестве геополитического центра притяжения для многих народов из Ближнего Зарубежья. Она не может «уйти с Кавказа» или «уйти с Украины», как не смогла в свое время «уйти из Чечни» даже независимо от субъективного желания ее народа и ее властей. В то же время, сохраняя черты империи, Россия все явственнее становится и национальным государством, имеющим свои национальные интересы и проводящим свою  национальную политику. Это обстоятельство неизбежно накладывает новые обязательства и на национальное ядро России – русских по рождению, воспитанию, языку и культуре. «Русская идентичность»  является потенциально мощным мобилизующим фактором, способным преодолеть рыхлость и атомизированность посткоммунистической России, сохранить ее историко-культурное своеобразие и выработать свой путь модернизации, адекватный ее истории и ментальности. В то же время «русский дрейф» неизбежно в качестве своей оборотной стороны порождает эксцессы, связанные с национальным шовинизмом. Здесь представляется особенно большой роль русской интеллигенции, культурной и духовной элиты, чтобы пройти по тонкой грани, отделяющей «русский позитив» от «русского негатива».
Говоря о национал-патриотической идеологии, нельзя не затронуть проблем взаимоотношения общества и Русской православной церкви (РПЦ). Как показывают исследования, к числу православных относят себя более 60% россиян. Почти для двух третей из этой группы, православная вера – это, в первую очередь, форма национального самосознания, «вера предков». Именно поэтому православие воспринимается значительной частью общества не только как ветвь христианской религии, но и как национальная идеология русских. Если руководство РПЦ в последние пятнадцать лет занимало взвешенную позицию  в национальном вопросе, то радикальные православные организации, такие как  Союз православных граждан, Православное братство и другие, занимаю место на радикальном фланге национал-патриотов. В анонимном документе «Проект Россия», широко обсуждавшемся в СМИ в первой половине 2006 года, главной идеей является придание православию статуса государственной идеологии. 
В то же время отношение россиян к проблемам взаимоотношений Церкви и общества, роли православия в современной России, «особом» пути страны – носит достаточно противоречивый характер. По мнению опрошенных, Церковь и православная вера в целом должны более активно влиять на жизнь всего общества, не ограничиваясь лишь обрядово-ритуальной стороной, но это влияние не должно перерастать в огосударствление православия. Нет единства во мнении об «особых правах» православия в России, учитывая многоконфессиональный характер страны, а также о возможности следования со стороны россиян нравственным нормам, на которых настаивает РПЦ.
Еще один программный для «национал-патриотов» идеологический документ  - «Русская доктрина» , коллективный труд под общей редакцией А. Кобякова и В. Аверьянова, изданный в 2005 г., в котором содержится попытка системного изложения взглядов русских национал-патриотов  на проблемы идеологии, экономики, демографии и других сфер жизни российского общества и государства. Авторы ориентированы на идеологию «консервативной революции», возвращению России к своим традициям и духовным истокам, воссозданию форм государственного и общественного устройства, идущих из давней русской истории. Однако способность современного российского общества, в первую очередь, его среднего класса, воспринимать «консервативные» ценности и институты, вызывает большие сомнения.
На предстоящих выборах Государственной Думы националистическая и национал-патриотическая идеология, безусловно, будут находиться в центре общественного дискурса. Между тем, значимых политических сил, способных вести этот дискурс, так и не появилось.  Исчезновение с политической сцены «Родины» с ее лево-националистической идеологией не привело к появлению других значимых политических сил в рамках этой идейной ниши. По сути, дискурс на становящуюся все более актуальной  национал-патриотическую тему, отдается в руки  небольшим маргинальным группам радикального толка.
Сегодня за национал-патриотическую нишу борются такие группировки и партии как “Патриоты России” Г. Семигина, “Народный союз” С. Бабурина, учредилась, но пока не зарегистрировалась “Великая Россия” А. Савельева и Д. Рогозина. Собственно радикальных националистов в этом списке представляет лишь “Великая Россия”.  Однако это явно право-националистическая партия в отличие от лево-националистической “Родины” образца 2003 года.  А спрос на “правых националистов” далеко не так велик. Исследования ВЦИОМ, проведенные в апреле 2007 г., дали первоначальный рейтинг “Великой России” в 12% сочувствующих (не исключающих для себя голосование за эту партию) и 2,6% готовых проголосовать без всяких условий. Интересно, что в отличие от той же “Родины”, первоначальный электорат “великороссов” сильно сдвинут в направлении молодых, образованных и высокодоходных групп населения.
К “Народному Союзу” С. Бабурина примкнули некоторые радикальные группировки православного толка, очевидно, подозревающие А. Савельева и Д. Рогозина в симпатиях к “неоязычеству” . Ряд умеренных националистов из бывшей “Родины” оказались интегрированы в “Справедливую Россию” – это Н. Павлов, А Чуев и другие.

 3. Межнациональные и межконфессиональные отношения: есть ли тенденция к обострению?

За последний год-полтора в России заметно участились случаи насилия на почве межэтнической, межнациональной и межконфессиональной неприязни. Наиболее громкие  эксцессы – столкновения в карельском городе Кондопога, взрыв на рынке «Евразия» в Москве, серия убийств студентов из стран Африки, обучавшихся в России, убийство таджикской девочки в Петербурге, акт насилия в московской синагоге. Обострение межнациональных отношений определяется целым рядом обстоятельств, в первую очередь, растущей миграцией населения из стран Юга и Юго-востока и российских регионов тех же направлений. Пока выводы о том, в какой мере это является «восходящей» тенденцией, а в какой – просто стечением обстоятельств,  носят неоднозначный характер. Так опрос общественного мнения, проведенный ВЦИОМ в сентябре 2006 года, показал, что за последними эксцессами насилия на почве межнациональных отношений в Москве и в Карелии большинство россиян не видят устойчивой тенденции резкого обострения межнациональных отношений, скорее речь идет о медленном, постепенном их обострении. В этом, по мнению опрошенных,  виноваты все стороны – и власти, и приезжие иммигранты нерусской национальности, и русские националисты,  но все же главную ответственность россияне возлагают на приезжих, которые ведут себя зачастую вызывающе, а также на власти, неспособные разрешить возникающие конфликты.
Как показало исследование,  большинство опрошенных россиян (54,7%) полагают, что острота межнациональных отношений за последний год и не выросла, и не уменьшилась, а скорее осталась на прежнем уровне. 16,0% опрошенных отмечают определенное улучшение за последний год межнациональных отношений, в том числе 2,2% - существенное улучшение, а 13,8% - некоторое, не слишком существенное. Напротив, 19,1% россиян отмечают за последний год определенное ухудшение, обострение межнациональных отношений, в том числе 4,3% - существенное, а еще 14,8% - некоторое, не слишком существенное. Таким образом,  если суммировать эти результаты, скорее наблюдается некоторое незначительное обострение межнациональных отношений. Кто же в этом виноват?
Столкновения между местным населением и приезжими с Кавказа, произошедшие в карельском городке Кондопога, широко освещались в прессе, и стали предметом внимания большей части россиян. Это не случайно – как показывают исследования, взрывоопасная ситуация сегодня наблюдается повсюду, и то, что произошло в Кондопоге, может всегда повториться где угодно. О сложности возникшей проблемы говорит и то, что удачного опыта решения подобных конфликтов в современной России практически нет, до последнего времени власти старались «закрывать глаза» на рост напряжения в отношениях между «местными» и «приезжими» - как полагают россияне, либо по незнанию, что делать, либо по иным, скорее корыстным мотивам.
Относительное большинство опрошенных – 38,6% - полагают, что события в Кондопоге можно охарактеризовать как столкновение на почве национальной неприязни. 22,9% склонны видеть за столкновениями, в первую очередь, экономические интересы – по их мнению имела место борьба криминальных группировок за контроль над выгодными местами торговли и предприятиями города, а национальность участников этой борьбы – вопрос второстепенный. 6,1% опрошенных считают, что в кондопожском ресторане «Чайка» просто произошла обычная пьяная драка. Среди наиболее существенных причин, приводящим к таким столкновениям, которые имели место в Кондопоге, чаще других называют такие как столкновение экономических интересов местного населения и приезжих предпринимателей (26,2%), столкновение двух различных образов жизни – местного населения и приезжих (23,6%), непродуманная миграционная политика властей (22,5%), бедность, плохие условия жизни людей (21,3%), отсутствие культуры межнациональных отношений в современной России (15,4%), рост националистических настроений среди русского населения России (10,2%).
Почти треть россиян утверждают, что столкновения на национальной почве, такие как в Кондопоге, бывали и у них в городе или поселке. 9,1% полагают, что такое у них случается часто, а еще 22,8% вспоминают 1-2 случая, напоминающие кондопожские события. При этом острота межнациональных отношений прямо связана с размерами населенного пункта. Так в Москве 29% опрошенных отмечают частые межнациональные столкновения и 43% наблюдают такие столкновения изредка,  то в городах с численностью жителей от 100 до 500 тысяч, эти цифры на порядок меньше – соответственно, 7% и 27%, а в более малых городах типа Кондопоги – соответственно, 4% и 25%. Так что то, что «рвануло» именно в небольшой и провинциальной Кондопоге – это скорее исключение, ситуация в крупных городах  намного более взрывоопасная. Повторение таких столкновений в своем населенном пункте считают вполне возможным 21,3% опрошенных (в Москве – 32%), и скорее возможным – 36,1% (в Москве – 58%). Полную невозможность межнациональных стычек в своем населенном пункте  отмечают только 8,9% опрошенных, и считают это скорее невозможным – 26,4%.
Большинство опрошенных в этой связи отмечают бездействие и недостаточную эффективность действий властей по предотвращению межнациональных столкновений. По мнению 31,0% россиян, местные власти что-то делают в этой связи, но явно недостаточно, а 29,7% вообще не видят каких-либо позитивных действий властей. Лишь 18,0% россиян положительно оценивают действия властей и считают, что они делают все возможное для предотвращения межнациональных столкновений (среди москвичей таких лишь 8%).
В связи с тем, что россияне отмечают экономический фактор как ведущий, в наибольшей степени способствующий обострению межнациональных отношений,  в ходе исследования были заданы вопросы о тех сферах экономической жизни, которые полностью или частично контролируют приезжие с Кавказа и других регионов. В первую очередь, это продовольственные и вещевые рынки, относительно которых 56,3% опрошенных уверены,  что приезжие практически полностью их контролируют (в Москве – так считают 95% опрошенных, в самых малых городах и поселках – так считают около 50% опрошенных). Далее идут такие сферы как строительство и ремонт – 32,4% считают эту сферу полностью захваченной приезжими, общественное питание – 29,3%,  сферу бытовых услуг – 19,7%, общественный транспорт – 13,6%, коммунальное хозяйство – в том числе работу дворников, сантехников – 10,8%, правоохранительные органы – 4,8%, органы местной власти, самоуправления – 4,4%, медицину – 3,8%, образование – 3,5%.
Подобная практика воспринимается россиянами неоднозначно – в ней видят и плюсы, и минусы. С одной стороны, многие приезжие – неплохие работники, без которых обойтись трудно, к тому же не слишком требовательные в отношении оплаты и условий труда. С другой стороны, их переизбыток создает очевидные проблемы, с которыми столкнулись многие, в том числе и жители Кондопоги. Поэтому общественное мнение склоняется к выводу, что доминирование приезжих в определенных сферах, это все-таки скорее плохо, недели хорошо. Так в отношении продовольственных и вещевых рынков соотношение тех, кто в этом видит больше вреда и тех, кто больше пользы составляет 53,3% против 39,3%, строительства и ремонта – 47,3% против 43,2%,  общественного питания – 53,7% против 37,3%, сферы услуг – 47,8% против 42,3%,  общественного транспорта – 52,9% против 36,1%.
Многие СМИ склонны во всем «тяжком» обвинять скорее русские националистические группировки, обращают внимание на рост ксенофобских и даже фашистских настроений среди россиян. Журналистам вторят политики, как правило, либеральной, прозападнической ориентации.  Так, комментируя события в Кондопоге, И. Хакамада возложила всю ответственность за произошедшее на политические партии, пропагандирующие «русский национализм в мягкой форме» и потребовала их полного запрета. Однако общественное мнение далеко не готово полностью разделить подобные оценки. 21,9% опрошенных, напротив, готовы возложить основную ответственность за разжигание межнациональной розни на иноязычных иммигрантов, которые зачастую ведут себя вызывающе, занимаются криминалом, не учитывают менталитета и психологии коренного русского населения. 20,1% опрошенных главным виновником ухудшения межнациональных отношений называют российские власти, центральные и местные,  которые ничего не готовы делать для того, чтобы придать массовой иммиграции в Россию цивилизованные формы. И лишь 13,0% опрошенных россиян связывают рост межнациональной напряженности с активизацией русских националистических группировок, ростом нетерпимости среди русских, особенно русской молодежи к иноязычным гражданам. События в Кондопоге стали и первым прецедентом, когда и республиканские, и городские власти выразили моральную поддержку коренному населению и приняли ряд жестких мер в отношении чеченской диаспоры в городе.
Обращает на себя внимание и то обстоятельство, что в мегаполисах – Москве и Петербурге, в особенности, доля тех, кто возлагает главную вину за ухудшение межнациональных отношений на власти, достигает 40%.  По мнению опрошенных, именно власти своим бездействием, а также руководствуясь корыстными мотивами, затягивают межнациональный узел все туже. Население видит как приезжим планомерно «сдаются» рынки, и не только продовольственные, но и рынки недвижимости, как приезжие скупают для перепродажи самое дорогое жилье, и их деятельность не встречает никаких правовых оценок. По сути, то, что произошло в Кондопоге, может произойти в любом населенном пункте России, достаточно просто «чиркнуть спичкой», горючего материала более, чем достаточно.
Нет единой оценки среди опрошенных и относительно реального масштаба такого явления как русский национализм. 63,7% не знают среди своих знакомых молодых людей никого, кто бы разделял настроения межнациональной нетерпимости, воинствующего русского национализма. 15,7% лично знают одного-двух русских националистов, но считают, что такие настроения – все же – скорее исключение из правил. 11,6% опрошенных знают немало русских националистов среди своих знакомых, и считают явление русского национализма широко распространенным. Еще 6,5%, напротив, лично не знают ни одного русского националиста, но исходя из информации СМИ, считают явление русского национализма широко распространенным. Более широкое распространение национальной нетерпимости среди русской молодежи, чем среди других групп, подтверждает и тот факт, что 17% опрошенных в возрасте от 18 до 24 лет, знают среди своих сверстников немало людей с такими настроениями, и считают подобное явление широко распространенным.
Уже в прошлом году мы отмечали, что факт лавинообразного роста межнациональной напряженности на практике не находит подтверждения. В период с 2004 по 2005 год доля тех, кто фиксирует усиление напряженности межнациональных отношений, несколько снизилась. Так, по мнению 41,8% опрошенных в 2005 году, за последние годы эти отношения стали напряженнее, нетерпимее, 17,5%, напротив, видит их улучшение, повышение взаимной терпимости. Еще 34,3% полагает, что эти отношения какими были, такими и остаются. В 2004 году соответствующие цифры составляли 49,1%, 15,1%, 31,3%. Конечно, эти оценки носят субъективный характер, они существенно зависят от политических убеждений респондентов.
Отношение к конкретным народам и национальностям, проживающим в многонациональной России и за ее пределами остается при этом не слишком интернациональным. По данным исследования ВЦИОМ в августе 2005 года, некоторые народы вызывали большие симпатии россиян, это в первую очередь представители славянских народов – белорусы (12,5%) и украинцы (11,7%), а из «Дальнего Зарубежья» - европейцы в целом (6,5%). Что же касается народов и национальностей, вызывающих скорее неприязнь, раздражение, то здесь с огромным перевесом лидируют «кавказцы» в целом (23,2%), и конкретно чеченцы (8,3%). Гораздо ниже уровень неприязни к цыганам (3,4%), евреям (1,5%), другим народам. Согласно данным уже цитировавшегося исследования ИКСИ РАН 2006 года, почти половина опрошенных (46,0%) испытывает в той или иной форме негативное отношение к мигрантам с Кавказа, чуть меньше неприязни вызывают мигранты с Юго-востока (39,9%) и из Средней Азии (41,6%).
Неприязнь, раздражение, возникающее при общении с этими народами, также не имеет однозначного обоснования. По данным ВЦИОМ (2006 г.), это и нежелание считаться с обычаями и нормами поведения (22,6%), и опасения в связи с угрозой террора (15,1%), и неприятие внешности, манеры поведения, черт характера (13,7%), и их способность контролировать определенные экономические сферы, вытесняя оттуда представителей коренного населения (12,8%), и конкуренция за рабочие места (8,5%).
Говоря о межнациональных отношениях в целом, следует остановиться отдельно на проблеме антисемитизма. Она особенно актуализировалась после имевшего место в январе нападения в московской синагоге. Как показал опрос, проведенный «по горячим следам» того события, только около 6% россиян положительно относятся к антисемитам, в том числе безусловно положительно – около 1,5%. Только 5% опрошенных считают, что антисемитизм широко распространен среди тех людей, с которыми они обычно общаются, а 22,8% известны лишь единичные случаи проявления антисемитизма. 64,1% опрошенных заявили, что им лично не известны люди с антисемитскими убеждениями.
На фоне непросто складывающихся межнациональных отношений, гораздо меньшее напряжение вызывают межконфессиональные отношения.  Главная ось этих отношений – это православие и ислам, так как другие конфессиональные группы скорее носят характер «вкраплений» и отношение к ним массового сознания носит скорее нейтральный характер. При этом, несмотря на опыт столкновений с проявлениями радикального ислама на Северном Кавказе, в особенности в Чечне, большая часть россиян отнюдь не страдает «исламофобией». Антизападнический вектор настроений, сформировавшийся в России в последние годы, предопределяет в отдельных случаях солидарность массового сознания мусульман и русского большинства, как, например, это произошло весной 2006 гола в связи с так называемым «карикатурным скандалом». Хотя большинство известных терактов за минувшие годы было совершено исламскими радикалами или, по крайней мере, под их знаменами, россияне в своем большинстве не склонны акцентировать связь между исламскими религиозными убеждениями и угрозой терроризма. Так, лишь по мнению 14,2% опрошенных ВЦИОМ в августе 2006 г., «именно ислам является источником идеологии и практики международного терроризма», тогда как 24,4% россиян считают, что угроза терроризма исходит не от ислама как такового, а лишь от отдельных его радикальных течений, 25,0% считают, что дело не в исламе как таковом, а в религиозном фанатизме, который может исходить от представителей любых конфессиональных групп, и еще 30,5% опрошенных вообще не видят прямой связи между религиозными убеждениями и террористической угрозой.
Когда говорят о поликонфессиональности современной России, это и так, и не так одновременно. 63% опрошенных россиян идентифицируют себя в качестве православных. 6% называют себя мусульманами, остальные конфессии имеют менее 1% приверженцев. Убежденные атеисты составляют 16% россиян, еще 12%, по их собственным словам, «верят в Бога, но никакую конкретную религию не исповедывают».
Однако столь высокий показатель тех, кто называет себя православными, не должен вводить в заблуждение. Для большей их половины православие – это скорее национальная традиция, культурная и цивилизационная идентичность, чем собственно вера в Бога. Так 36% опрошенных, на вопрос, чем является лично для них православие, ответили, что национальная традиция, вера предков, а 16% - часть мировой культуры и истории. Только для 9% православие означает соблюдение всех религиозных обрядов, участие в церковной жизни, для 16% - личное спасение, общение с Богом,  для 28% - следование моральным и нравственным нормам.
О конфессиональном мире, характерном для сегодняшней России говорит и тот факт, что для последователей православия главными врагами их веры являются вовсе не представители иных нехристианских религий (всего 5%), ни представители других ветвей христианства (протестанты, католики) – всего 2%, а также не атеисты и все неверующие – всего 4%. В качестве врагов православия значительно чаще называются сектанты (24%), а также разного рода «оккультисты», последователи «белой» и «черной» магии, астрологи и сторонники иных аналогичных течений (9%). Лишь 3-4% православных безусловно готовы защищать свою веру с оружием в руках.
Из каких же элементов состоит сегодня эта «негативная матрица», определяющая вектор национальной неприязни? Эти элементы представлены как национальными группами, так и социальными слоями. Как видно из следующей таблицы, именно радикальные русские националисты (фашисты) вызывают наибольшую неприязнь (32,2%), а также ненависть и отвращение (54,4%) россиян. Конечно, во многом это связано с негативным отношением к самому слову «фашисты», в которое массовое сознание вкладывает собирательный образ «всего плохого».

Какие чувства Вы испытываете в отношении

Относятся с симпатией Относятся без симпатий, но стараются терпеть Относятся нормально, как и ко всем другим людям Неприязнь Ненависть, отвращение Затруднились ответить
Мигрантов с юго-востока (вьетнамцев, китайцев) 0,5 14,8 39,9 31,1 8,8 4,9
Мигрантов с Кавказа 0,3 15,0 33,9 35,6 10,4 4,8
Мигрантов со Средней Азии (туркмен, узбеков и др.) 0,4 14,2 38,7 33,7 7,9 5,1
Цыган 0,3 13,7 25,1 41,4 15,5 4,1
Радикальных националистов, фашистов 0,3 2,8 5,2 32,2 54,4 5,1

Вторая по значимости после «бюрократов, олигархов» компонента «образа внутреннего врага» имеет этнические, национальные черты.  Больше всего россияне не любят цыган (41,4% относятся  с неприязнью,  и еще 15,6% - с ненавистью или отвращением). Однако цыгане – это особая статья. Главным раздражителем в вопросе межнациональных отношений являются мигранты, среди которых можно выделить три основных потока – с Кавказа, из Юго-Восточной Азии и из Средней Азии. Наиболее  плохое отношение выявлено в отношении выходцев с Кавказа, главным образом, азербайджанцев и армян. К ним  относятся с неприязнью 35,6% россиян и еще 10,4% - с ненавистью, отвращением. Только у 0,3% россиян эта группа мигрантов вызывает чувство симпатии. Немного уступают кавказцам по вызываемым ими негативным чувствам  выходцы из Средней Азии – узбеки, таджики, туркмены и так далее. 33,7% опрошенных относятся к ним с неприязнью, и 7,9% с ненавистью и отвращением, примерно такие же чувства вызывают и мигранты из Юго-Восточной Азии – китайцы, корейцы, вьетнамцы. К ним чувства неприязни испытывают 31,1% россиян, и еще 8,8% - ненависть и отвращение.  Какие же группы российского общества в наибольшей степени не расположены к мигрантам? Рассмотрим это на примере наиболее характерной группы мигрантов – выходцев с Кавказа, так называемых «лиц кавказской национальности».
Как видно из следующей таблицы, негативное отношение к мигрантам с Кавказа свойственно практически всем возрастным группам в той или иной степени. Чувство неприязни данная группа мигрантов вызывает примерно у 32-35%  представителей всех возрастов.  Что же касается более радикального чувства – ненависти, отвращения, до оно в наибольшей степени характерно для молодежи до 30 лет, среди которой подобные чувства испытывают 13,5-15% опрошенных россиян данных возрастов. У лиц более старших возрастов уровень «ненависти, отвращения» опускается до отметки 9-10%. 

 Отношение к мигрантам с Кавказа Возрастные группы Всего
До 25 лет 26-30 лет 31-40 лет 41-50 лет 51-60 лет Старше 60 лет
С симпатией 2,0% ,6% ,4% ,3%
  Стараются терпеть 10,9% 16,5% 17,7% 14,8% 17,8% 11,6% 15,0%
  Как к обычным людям 34,2% 25,0% 37,5% 32,8% 33,3% 36,1% 33,9%
  неприязнь 32,2% 39,9% 33,5% 37,8% 34,3% 35,9% 35,6%
  Ненависть, отвращение 14,8% 13,6% 8,5% 9,3% 10,2% 9,8% 10,4%
  Затруднились ответить 5,9% 4,4% 2,7% 5,3% 4,0% 6,6% 4,8%
Всего 100,0% 100,0% 100,0% 100,0% 100,0% 100,0% 100,0%

Высокий уровень этнической ксенофобии в современной России во многом определяется объективными факторами, в частности неконтролируемым ростом миграционных потоков, охвативших практически всю территорию страны. Более высокая самоорганизация представителей диаспор предопределяет контроль со стороны этнических групп мигрантов за целыми секторами экономики, особенно в торговой и финансовой сферах. Мигранты несут с собой зачастую нормы  и стереотипы поведения, вызывающие активное неприятие коренного русского населения. Вопрос о целесообразности дальнейшего увеличения миграционных потоков давно вызывает в обществе дискуссии. Одна из сторон этой дискуссии, как правило, указывает на дефицит трудовых ресурсов в самой России, экономическую целесообразность привлечения как квалифицированной, так и неквалифицированной рабочей силы из-за рубежа. Другая сторона указывает на высокие риски криминогенности в этой связи, комплекс демографических перекосов, усиление межнациональных трений. Общественное мнение весьма сдержанно относится к мигрантам, видя в них больше «плохого, чем хорошего» и «тема мигрантов» все активнее становится предметом политического обсуждения, предвыборной борьбы.  И, хотя по общей остроте, национальная проблематика уступает социальной, она носит более радикальный характер. Дело в том, что Правительство так или иначе оказывается способным конструктивно реагировать на обострение социальных проблем, даже частично признавать собственные ошибки. Большие средства стали выделяться на Национальные проекты, призванные смягчить остроту нерешенных социальных проблем, обеспечить развитие социальной сферы. В то же время национальная проблематика не имеет конструктивной основы. Руководство страны практически отказывается вести общественный дискурс по наболевшим проблемам, а граждане и политики, обеспокоенные складывающейся ситуацией, «чохом» записываются в экстремисты и ксенофобы. Такая политика как раз способна провоцировать рост радикализма среди граждан, обеспокоенных межнациональными отношениями.

В качестве Приложения приводим результаты опроса ВЦИОМ, проведенного в марте 2007 года. Выявлялось отношение россиян к представителям разных национальностей. Особенностью данного опроса явилась специфика шкалы оценок, в которой присутствовали только “позитивные” характеристики, но с “разным градусом” – от “отличного” отношения до “нормального” отношения.
 

Оцените, пожалуйста, свое отношение к представителям указанных ниже национальностей: 1) русские отлично 26
очень хорошо 12
хорошо 16
неплохо 11
нормально 32
затрудняюсь ответить 3
нет ответа 0
украинцы отлично 13
очень хорошо 11
хорошо 26
неплохо 26
нормально 18
затрудняюсь ответить 5
нет ответа 0
белорусы отлично 13
очень хорошо 13
хорошо 23
неплохо 27
нормально 20
затрудняюсь ответить 4
нет ответа 0
азербайджанцы отлично 8
очень хорошо 12
хорошо 29
неплохо 18
нормально 17
затрудняюсь ответить 17
нет ответа 0
армяне отлично 8
очень хорошо 9
хорошо 25
неплохо 20
нормально 18
затрудняюсь ответить 20
нет ответа 0
грузины отлично 8
очень хорошо 10
хорошо 26
неплохо 16
нормально 19
затрудняюсь ответить 21
нет ответа 0
молдаване отлично 7
очень хорошо 9
хорошо 24
неплохо 29
нормально 18
затрудняюсь ответить 12
нет ответа 0
казахи отлично 6
очень хорошо 10
хорошо 31
неплохо 23
нормально 19
затрудняюсь ответить 11
нет ответа 0
киргизы отлично 6
очень хорошо 8
хорошо 31
неплохо 23
нормально 19
затрудняюсь ответить 13
нет ответа 0
узбеки отлично 6
очень хорошо 9
хорошо 30
неплохо 22
нормально 19
затрудняюсь ответить 14
нет ответа 0
таджики отлично 6
очень хорошо 9
хорошо 29
неплохо 19
нормально 23
затрудняюсь ответить 15
нет ответа 0
туркмены отлично 6
очень хорошо 8
хорошо 33
неплохо 20
нормально 19
затрудняюсь ответить 14
нет ответа 0
латыши отлично 6
очень хорошо 9
хорошо 24
неплохо 19
нормально 23
затрудняюсь ответить 17
нет ответа 0
литовцы отлично 6
очень хорошо 9
хорошо 26
неплохо 18
нормально 21
затрудняюсь ответить 19
нет ответа 0
эстонцы отлично 6
очень хорошо 9
хорошо 25
неплохо 19
нормально 19
затрудняюсь ответить 22
нет ответа 0


4. Угроза фашизма, экстремизма

Угроза фашизма, о которой так много говорят в нынешней России, понимается россиянами как в узком, так и в широком смысле. Как показал опрос ВЦИОМ, проведенный в мае 2006 года, российское общественное мнение безусловно относит к фашистам либо прямых последователей Гитлера  его идеологии, нацистской символики, либо все те политические силы, которые пропагандируют идею национальной и расовой нетерпимости. Угроза распространения фашистской идеологии вызывает у россиян значительные опасения, они готовы поддержать такие меры, направленные против фашистской угрозы, как уголовное преследование фашистов, запрет политический партий, запрет литературы, содержащей фашистскую идеологию. В этой связи положительно оценивается недавняя инициатива «Единой России», предложившей всем политическим партиям подписать «антифашистский манифест». 
В то же время сама «фашистская угроза» остается в большей степени виртуальной, более 80% опрошенных россиян признаются, что не встречаются в своей обычной жизни с «фашистами», а сами фашистские взгляды считают малораспространенными.
На фоне постоянно обсуждаемой фашистской угрозы в современной России, взаимных обвинений тех или иных политических сил либо в фашизме, либо в связях с фашистами, было проведено исследование с целью выяснить, кого же россияне действительно склонны относить к числу фашистов, и насколько распространены в нашем обществе подобные взгляды. Как показали результаты этого исследования, в первую очередь, российское общественное мнение склонно воспринимать термин фашизм наиболее буквально. 46,3% опрошенных относят к числу фашистов последователей Гитлера и гитлеровской идеологии, 40,6% - всех тех, кто использует фашистскую (нацистскую) символику – свастику, нацистские приветствия и т. д. В то же время достаточно распространенным является и более расширенное толкование фашизма, как идеологии, проповедующей  расовую и национальную нетерпимость, независимо от конкретной расы и национальности, вызывающей чувство ненависти и нетерпимости. С этой точкой зрения выразили свое согласие 40,8% опрошенных. Лишь совсем немногие готовы отнести к числу фашистов группы общества, еще более далекие от исторического прототипа – всех, кто выдвигает лозунг «Россия для русских» (7,9%), а также всех, кто выступает за насильственное свержение нынешней власти (3,8%).
Впрочем, классические проявления фашистской идеологии не слишком распространены в нашем обществе. Только 0,9% полагают, что сторонники фашизма широко распространены среди тех, с кем им приходится непосредственно общаться, 11,2% непосредственно известны лишь единичные случаи проявления фашизма, а 84,7% отметили, что им лично не известны люди с фашистскими убеждениями. Следовательно, можно предположить, что угроза фашизма, о которой столько много говорится, и которая воспринимается в обществе как реальная, в огромной степени исходит из мира виртуального, в первую очередь, электронных СМИ, нежели из реальной жизни. Так 41,9% опрошенных оценили опасность распространения в современной России фашистских идей как весьма высокую (11,9%) или довольно высокую (30,0%). Впрочем, несколько больше тех, кто считает подобную опасность небольшой (29,6%), или полагает, что такой угрозы нет вообще (18,5%).
По мнению россиян, с фашистской угрозой необходимо бороться, причем наиболее эффективной мерой подобной борьбы признается уголовное преследование всех лиц, пропагандирующих фашизм и фашистскую идеологию. За это выступают 59,4% опрошенных. Чуть более трети общества (35,4%) готовы поддержать такую меру борьбы с фашистской угрозой как запрет всех политических партий и объединений радикально-националистического толка, пропагандирующих национальную нетерпимость. 26,4% полагают, что политические партии такой направленности не обязательно запрещать, но допустимо снимать с участия в выборах, 22,7% видят в качестве неотложной меры запрет продажи и размещения в Интернете всей литературы, пропагандирующей фашистские взгляды.
Актуальность борьбы с фашистской угрозой нашла свое проявление  и в том, что недавняя инициатива «Единой России», обратившейся ко всем политическим силам России подписать «антифашистский пакт», встречает поддержку 78,8% россиян (против лишь 5,9%). В этой связи обеспокоенность общества вызывают и участившиеся случаи сотрудничества некоторых оппозиционных партий, как левой, так и правой направленности, с партиями радикально-националистического толка, совместного проведения с ними митингов протеста. Только 8,6% считает подобную практику допустимой, 16,0% полагают, что это допустимо лишь в некоторых случаях, в то же время 53,6% россиян считают сотрудничество с подобными радикалами недопустимым в принципе. Соответственно, большинство россиян (67,3%) готовы поддержать и такую меру борьбы с распространением фашистской идеологии как исключение  партий, пошедших на сотрудничество с фашистами, из российского правового пространства (то есть запрет партии). Отрицательно к такой мере относятся лишь 11,0% опрошенных.
В широком смысле фашизм – это проявления любой агрессивной нетерпимости, призывы к насилию, независимо от того, обосновываются они национальными или социальными идеями. Как показало исследование, проведенное летом 2006 года ИКСИ РАН, лишь 37,9% россиян знают, что такое экстремизм, еще 52,1% слышали об этом термине, но точно сказать, что он означает, не смогли.
Чаще других проявлений, которые можно отнести к числу экстремистских, в ходе исследования назывались такие как  террористическая деятельность (42,2%), использование, публичная демонстрация фашистской символики (свастики, нацистского приветствия) - 40,9%, разжигание расовой и национальной нетерпимости (ненависть к неграм, кавказцам, евреям) - 40,7%, надругательство над государственными символами – гимном, гербом, флагом (33,8%),  распространение экстремистской литературы (например, «Майн Кампф» А. Гитлера) – 28,9%, создание незаконных вооруженных формирований (28,7%), организация массовых беспорядков, захватов зданий, перекрытия дорог и т.д. (27,6%), кощунственные действия в адрес религиозных святынь (27,4%), оскорбления в адрес лиц нерусской национальности  (17,5%), разжигание социальной нетерпимости (ненависти к богатым, бедным и др.) – 14,8%, публичная поддержка лозунга «Россия для русских»  (13,7%), призывы к свержению нынешней власти (13,0%).
Среди главных причин, способствующих распространению среди россиян экстремистских настроений, общественное мнение фокусирует внимание на бедности, плохих социальных условиях (44,7%), невозможности себя реализовать, найти достойное место в жизни (27,1%), ненависти к представителям другой национальности, вероисповедания (25,1%), морально-нравственном кризисе в современном российском обществе (23,3%).
В современной России достаточно сильны разного рода протестные настроений, связанные с неудовлетворенностью и социальным положением, и положением лиц своей национальности, и тем курсом, который ведется руководством страны. Каждое из разновидностей протестного настроения порождает определенную радикальную прослойку, политический радикализм как явление. Однако собственно экстремисты составляют лишь некоторое «дно» политического радикализма, которое зачастую носит мифический или полумифический характер. Подавляющее большинство россиян (79,9%), согласно исследованию ИКСИ РАН,  не имеют среди своих знакомых людей, которых можно было бы назвать экстремистами. И лишь 1,9% имеют среди своих знакомых «немало экстремистов». Об экстремизме знают, как правило, из СМИ и выступлений политиков. А это означает в определенной степени виртуальный характер экстремистской угрозы.
Наибольшее число знакомых-экстремистов имеет молодежь, особенно в возрасте 26-30 лет. Среди опрошенных в этой группе населения 4,1% имеют немало экстремистов среди своих знакомых, а еще 14,6% - 1-2 человека. В группах после 30 лет и особенно после 40 лет экстремизм становится все более диковинным и виртуальным явлением.

Имеют знакомых среди экстремистов
 (ИКСИ РАН, 2006) Возрастные группы Всего
До 25 лет 26-30 лет 31-40 лет 41-50 лет 51-60 лет Старше 60 лет
Их немало 3,0% 4,1% 1,1% 1,3% 2,0% 1,4% 1,9%
  Есть 1-2 человека 13,8% 14,6% 6,9% 3,9% 6,4% 5,8% 7,5%
  Таких нет 68,8% 72,8% 79,2% 85,4% 80,8% 83,1% 79,9%
  Затруднились ответить 14,5% 8,5% 12,7% 9,4% 10,8% 9,7% 10,8%
Всего 100,0% 100,0% 100,0% 100,0% 100,0% 100,0% 100,0%

В то же время большинство россиян запугано «экстремистской угрозой» и воспринимает ее как вполне реальную. Так 31,4% опрошенных полагают, что опасность распространения политического экстремизма в современной России либо весьма велика (6,7%), либо довольно велика (24,7%). Впрочем, тех, кто относится с определенным скепсисом к «экстремистским страшилкам» все же больше – 32,6% полагают, что угроза экстремизма невелика, а 10,8% считают, что такой угрозы вовсе нет. Чем выше уровень образования, тем более как реальная воспринимается угроза экстремизма. Вероятно, это связано с тем, что люди с более высоким образованием  чаще слушают выступления политиков и смотрят аналитические передачи по ТВ. Так среди лиц с высшим образованием 41,2% считают угрозу экстремизма весьма большой или довольно большой.
В то же время на конкретный вопрос с просьбой назвать известные им в России организации и партии, чья деятельность носит экстремистский характер, 63,2% опрошенных ИКСИ РАН летом 2006 года затруднились с ответом, а остальные называли преимущественно наиболее «одиозные» организации, наиболее часто упоминаемые в СМИ в качестве экстремистских. С большим отрывом от других назывались такие организации как Национал-большевистская партия Э. Лимонова (10,4%), РНЕ А. Баркашова (9,0%) и скинхэды (8,1%). Значительно реже назывались ЛДПР (2,4%), СПАС (2,4%), а упоминания остальных носят вообще единичный характер. Некоторые опрошенные называли не конкретные организации, а давали обобщенный ответ – исламисты, националисты, неонацисты, масоны и т.д.  Среди конкретных имен экстремистски настроенных политиков назывались по сути те же фамилии, хотя 73,6% опрошенных не смогли назвать ни одного политика-экстремиста. Лидируют в этом «черном» списке Э. Лимонов (11,3%), В. Жириновский (5,2%), А. Баркашов (3,0%), Д. Рогозин (1,0%),  упоминания остальных политиков носят единичный характер. Интересно отметить, что среди наиболее часто называемых политиков-экстремистов нет ни одного «левого», что еще раз убеждает в том, что общество не видит угрозы «левого» экстремизма, а к левым радикалам относится даже скорее сочувственно. Все перечисленные политики-экстремисты получили такую репутацию в связи с высказываниями и действиями националистической ориентации. Исключение, возможно, составляет лишь Э. Лимонов, в деятельности последователей которого сочетаются социальные и националистические лозунги и идеи.
На вопрос, адресованный той части опрошенных, которая считает угрозу экстремизма в современной России вполне реальной, о том, как лучше всего бороться с подобной угрозой, мнения разделились на более радикальные – бороться с помощью запретов и уголовного преследования, снятия с участия в выборах и более умеренные, согласно которым, с экстремизмом лучше бороться не запретами, а путем развития демократии и улучшения жизни большинства граждан страны.  С последним мнением согласны 36,3% опрошенных россиян,  а среди более жестких мер приоритетными являются такие как уголовное преследование лиц, подстрекающих к незаконным, радикальным методам борьбы (34,6%), запрет продажи и размещения в Интернете националистической, фашистской и другой экстремистской  литературы (24,1%), снятие с участия в выборах политических партий и кандидатов, пропагандирующих экстремизм (19,1%), запрет всех партий  и объединений радикального толка (11,8%). 
Во многих странах мира экстремистская угроза заставляет власти страны пойти на определенные ущемления прав граждан, производимых в целях усиления бдительности. Эти меры, как правило, вызывают весьма неоднозначную реакцию, но большинство населения их все же готово поддержать.  Как показало исследование, и в России большая часть общества с пониманием отнеслась бы к подобным мерам, направленным на повышение безопасности граждан. Наибольшей поддержкой пользуются такие как ужесточение контроля за въездом в Россию иностранных граждан (86,2% - за), ужесточение правил регистрации (прописки) по месту жительства (77,4%), личный досмотр в местах массового скопления людей – в аэропортах, вокзалах, стадионах и т. п. (77,2%), формирование правоохранительными и другими государственными органами баз персональных данных граждан (64,8%), внедрение новых документов, удостоверяющих личность, содержащих отпечатки пальцев и т. п. (62,9%), ужесточение контроля за распространением информации о частной жизни граждан через СМИ и Интернет (57,8%), ужесточение контроля за выездом граждан России за рубеж (56,9%).  Резко негативное отношение россиян вызывают такие возможные меры как внедрение микрочипов, позволяющих отслеживать все перемещения граждан (79,9% - против), а также прослушивание телефонных переговоров (80,4% - против).

Возможные меры борьбы с экстремистской угрозой (ИКСИ РАН, 2006) Поддерживают Не поддерживают
1. Ужесточение правил регистрации (прописки) по месту жительства 77,4 22,6
2. Прослушивание телефонных переговоров 19,6 80,4
3. Личный досмотр в местах массового скопления людей (аэропорты, вокзалы, стадионы, концертные залы и т.д.) 77,2 22,8
4. Ужесточение контроля за въездом в Россию иностранных граждан 86,2 13,8
5. Ужесточение контроля за выездом граждан России за рубеж 56,9 43,1
6. Формирование правоохранительными и другими государственными органами базы с персональными данными граждан (паспортные данные, место проживания, источники доходов и т.д.) 64,8 35,2
7. Ужесточение контроля за распространением информации о частной жизни граждан через СМИ и Интернет 57,8 42,2
8. Внедрение новых документов, удостоверяющих личность, которые содержат отпечатки пальцев, сетчатки глаз и т.п. 62,9 37,1
9. Внедрение микрочипов, позволяющих отслеживать все перемещения граждан 20,1 79,9

В конце июля 2006 года Государственная Дума приняла ряд поправок к действующему законодательству, расширяющих трактовку понятия «экстремизм» и усиливающие ответственность за экстремистские действия. Так в  прежней редакции первой статьи закона "экстремизм" трактовался в четырех основных значениях: как деятельность особого рода (в законе подробно описывается, какая именно - от насильственного изменения основ конституционного строя и терроризма до пропаганды превосходства, исключительности или неполноценности граждан по религиозному, расовому, национальному и прочим подобным признакам), как пропаганда и публичная демонстрация нацистской символики и атрибутики (это выделено в отдельный пункт), как публичные призывы к вышеназванным видам деятельности и как финансирование и иная материально-техническая поддержка той же самой деятельности. Изменения, принятые Думой, касаются в основном первого и третьего значения слова "экстремизм". К старому перечню противоправных деяний, подпадающих под действие закона, добавились новые, числом шесть. Речь идет о насильственном воспрепятствовании законной деятельности государственных органов и их представителей, о публичной клевете на представителей государственной власти, о применении насилия в отношении представителей государственной власти, о посягательстве на жизнь государственных и общественных деятелей, о нарушении прав граждан и покушении на их жизнь, здоровье и имущество по расовому или религиозному признаку, а также о создании печатных и других материалов, содержащих признаки экстремистской деятельности. Третье значение слова "экстремизм", прописанное в действующем законе - "публичные призывы к осуществлению указанной деятельности", предложено расширить за счет следующей фразы: "а также публичные призывы и выступления, распространение материалов или информации, побуждающих к осуществлению указанной деятельности, которые обосновывают либо оправдывают совершение деяний, содержащих признаки экстремистской деятельности". Принятый Государственной Думой новый закон вызвал острую критику со стороны многих общественных и правозащитных организаций. Они выражают опасения, что под вывеской борьбы с экстремизмом власти могут легализовать использование так называемого «административного ресурса»,  роль которого в современном избирательном процессе и без того чрезмерно велика для страны, претендующей на статус демократического государства. Подобное вмешательство уже имело место в ходе серии выборов в региональные законодательные собрания в период с декабря 2005 по март 2006 года. Незадолго до выборов в Московскую городскую думу по обвинению в разжигании национальной розни была снята с регистрации партия «Родина», считавшаяся одним из фаворитов кампании, а в ходе мартовской кампании эта партия была допущена к участию в выборах лишь в двух регионах. Как результат, смена руководства в «Родине» и прекращение ее самостоятельного политического существования. Все это заставляет предположить, что законодательные меры, направленные на усиление борьбы с экстремизмом, тесно связаны с электоральными процессами в современной России, предстоящими выборами Государственной Думы в декабре 2007 года и Президента РФ в начале 2008 года. Значение этих выборов для общества и особенно правящей элиты настолько велико, что удержаться от соблазна использования «дубины» обвинений в экстремизме против своих политических оппонентов будет нелегко. Особенно учитывая получивший широкое распространение в России избирательный характер правоприменения, когда за одно и то же правонарушение виновники получают различное наказание, или же не получают его вовсе.
В качестве Приложения, приводим результаты исследования, посвященного проблема экстремизма , проведенного ИСИ РАН в мае 2007 года.
1. Знаете ли Вы, что такое экстремизм, слышали что-нибудь об этом или слышите, встречаетесь с этим понятием впервые? (Дайте ОДИН ответ)
38,5 – Знают, что такое экстремизм
49,4 – Слышали об экстремизме, хотя не могут точно сказать, что это такое
11,8 – Впервые слышат об этом
0,2 – Не ответили
2. Как Вы думаете, существуют ли сегодня в России экстремистские партии, движения и объединения? Если да, то какие? Назовите их.
16,8 – Национал-большевистская партия (Лимоновцы)
7,3 – Скинхеды
3,1 – РНЕ (Баркашовцы)
4,4 – Фашисты, национал-социалисты
1,7 – ЛДПР
2,4 – Националисты, национал патриоты
0,1 – Тоталитарные секты («Белое братство», последователи Муна и др.)
0,1 – «Родина»
0,5 – СПС
0,2 – «Авангард красной молодежи» (АКМ)
1,0 – Вахабиты, исламисты
0,1 – «Трудовая Россия» (анпиловцы)
0,4 – КПРФ
0,3 – «Наши»
0,1 - «Яблоко»
3,4 – Другое (ДПНИ – «Движение против нелегальной иммиграции»-9, Объединение национальных меньшинств-4, чеченские террористы-23, «Патриоты России»-7, Шульц – 2, СПАС – 6, коалиция армян, «Справедливая Россия» - 2, «Зеленые», «Идущие вместе» - 3, «Единая Россия» - 5, «Другая Россия» - 5, «Идущие вперед», «Мы» - 2, «Конгресс русских общин», футбольные фанаты, «Память» -2)
3. Как Вы думаете, существуют ли сегодня в России экстремистски настроенные политики, общественные деятели? Если да, то кто? Назовите их.
17,5 – Лимонов Э.
0,7 – Немцов Б.
3,7 – Жириновский В.
1,6 – Баркашов
0,9 – Рогозин Д.
0,5 – Каспаров
1,0 – Семигин Г.
1,0 – Березовский
0,7 – Касьянов
0,2 – Другое (Шандыбин, Гробовой, Пащенко, Белых, Плоткин, Черногоров, Васильев)
76,6 – Не ответили
 
4. Насколько велика опасность распространения политически мотивированного экстремизма в современной России? (Дайте ОДИН ответ)
 
4,1 – Весьма велика
23,3 – Довольно велика
29,7 – Невелика

5. Русское самосознание и формирование  российской нации
Когда говорят о перспективах развития России в ХХ! веке, основное внимание обычно уделяется всего лишь нескольким вопросам, прежде всего, экономического и демографического развития. Бесспорно, важны и экономическая конкурентоспособность, и демографическое воспроизводство. Но, акцентируясь на ресурсных показателях, обеспечивающих возможный рост и даже возможное процветание, мы мало обращаем внимание на качественное состояние современной русской  нации. Мы даже не знаем ответа на самый главный вопрос – есть ли такая нация? Не как социально-биологическая популяция, а как носитель цивилизационной идентичности. Сможет ли нынешняя генерация населения России сохранить эту идентичность? Вопрос этот остается открытым.
Исследование различных процессов социальной трансформации, которые происходят в современной России последние десять-пятнадцать лет, выявляет несколько очень противоречивых тенденций. Одна из этих тенденций — процесс формирования современной российской нации. Нельзя сказать, что этот процесс идет вполне успешно. Возможно, он  и не будет доведен до конца. Потому что Россия никогда не сможет стать полноценным национальным государством, — ведь она происходит от имперского состояния, которое правильно бы назвать суперэтническим. С другой стороны, современная Россия испытывает колоссальные проблемы с собственной идентичностью – по большому счету граждан страны мало чего объединяет, нет ни общей идеологии, ни общих целей и интересов, хотя за последние годы и появились определенные надежды на «новую идентичность», уже собственно российскую. Неопределенность общегражданской, государственной идентичности заставляет пристально всмотреться в развитие альтернативных форм идентичностей – этническую,  конфессиональную,  разного рода локальные идентичности.
Действительно, для нынешней России характерно наложение друг на друга двух тенденций: достаточно устойчивый рост этничности как русского этноса, так и других этнических групп России, с одной стороны, и медленное формирование российской политической нации , с другой. Страна зависла на промежуточной ступени между распадающейся имперской идентичностью и так пока и до конца несостоявшейся национально-государственной идентичностью. По мнению известного политолога В. Соловья , наблюдается  «безвозвратная деградация имперской идентичности, перенос государственно-территориальной идентичности на нынешнюю "постимперскую" Россию, этнизация русского сознания, что означает как серьезное увеличение этнокультурного компонента в сравнении с государственно-гражданским, так и усиление влияния принципа «крови» («чистой» этничности)». Впрочем, как показывают социологические данные, в этом вопросе тоже далеко не все столь однозначно. Во всяком случае, этот процесс идет очень противоречиво. В какой-то степени он неизбежен, это связано с универсальными процессами модернизации, распадом традиционного общества и традиционной культуры. Это путь, проложенный европейскими государствами еще в 19 веке, в самом своем начале так испугавший Константина Леонтьева, который увидел в нем угрозу потери «цветущего многообразия» империи. В чем-то этому пути нет альтернативы – унификация образа жизни и общественных отношений, глобализация, стандартизация – все это оставляет совсем немного шансов «традиционным анклавам», которые могут сохранить в этих условиях свое своеобразие лишь в качестве искусственно поддерживаемых резерваций. Сегодня распад советской империи просто не оставляет нам иных вариантов, кроме как постепенно становиться национальным государством. Однако и эта тенденция носит неоднозначный характер. Если в 90-е годы многим казалось что идея «империи», великой державы окончательно умерла не только политически, что проявилось в распаде СССР, но и в умах и душах людей, больше озабоченных «своими собственными делами», чем величием и амбициями государства, то в последнее десятилетие идея «державы» стала явно получать второе дыхание.  Сегодня по данным ВЦИОМ для 60% тех, кто называет себя русскими патриотами, патриотизм – это, в первую очередь, «возрождение России как великой державы», и только для 35% - в первую очередь, защита прав и интересов русских как в самой России, так и за ее пределами.  Конечно, между «русской державой» и «империей» также нельзя ставить знак равенства. Идет какой-то синтез национального государства и империи, ни то, ни другое в чистом виде в России невозможно. Но, тем не менее, каким бы ни был этот процесс формирования квазинации, новой русской нации, он идет, и в нем можно выделить некоторые параметры.
Не самым главным, но все же существенным фактором динамики межнациональных отношений остается так называемый «русский фактор» - повышение этнического самосознания русского большинства, его «русское» самоопределение. Этот процесс является предметом многих спекуляций, одна исследователи склонны занижать его, другие завышать. Как показало исследование ВЦИОМ, в современной России гражданское и этническое самоопределение практически сравнялись. «Гражданами России» предпочитают себя называть 44,3% россиян, представителями своей национальности – 45,1%, в том числе «русскими» - 41,3%; представителями других национальностей – 3,9%. «Русская» идентичность не только не растет, а, напротив, в некоторой степени уступает свое место общегражданской российской идентичности, которая  продолжает укрепляться по мере укрепления российской государственности и ее престижа при нынешних властях. Это безусловно позитивная тенденция, хотя и весьма медленная. Таким образом, на фоне роста общегражданской идентичности, “русская» идентичность не только не растет, а, напротив, в некоторой степени уступает свое место общегражданской российской идентичности, которая  продолжает укрепляться по мере укрепления российской государственности и ее престижа при нынешних властях. Это, безусловно, позитивная тенденция, хотя и не столь быстрая.  В ней не следует, наверное, искать какого-то глубинного социально-философского смысла, это результат скорее привычки, к тому же подрастает молодое поколение, которое уже социализировалось в рамках границ нынешнего российского государства. С другой стороны, эта тенденция стала и результатом исправления государственного имиджа, что напрямую связывается с деятельностью В. Путина. Если в 90-е годы было стыдно называть себя гражданином России, то сегодня «Россия встала с колен», и именно это называется самой главной заслугой нынешнего президента.

Как бы Вы ответили на вопрос о том, кем лично Вы ощущаете себя, если бы Вас спросили об этом в одной из столиц стран СНГ?
2006 (ИКСИ РАН) 2005 (ВЦИОМ) 2004 (ИКСИ РАН) 1998 (ИКСИ РАН)
55,6 44,3 40,0 35,9 Гражданином России
34,2 41,3 46,8 47,1 Русским
3,9 3,9 2,9 7,6 Представителем другой национальности (украинец, татарин и т.д.)
2,3 5,3 5,3 5,5 Гражданином СССР
1,9 1,4 1,1 0,3 Гражданином своей республики (Башкортостан, Коми и т.д.)
0,4 1,9 2,6 2,0 Как-то иначе
1,7 2,3 1,2 1,5 Затруднились ответить

В дополнение к этой таблице приведем еще некоторые последние данные из ВЦИОМ (ноябрь, 2006). Так на вопрос, «кто я такой», 59% россиян назвали себя «гражданином России», 16% - жителем своего региона, города, села (сибиряк, москвич и так далее), столько же указали на свою национальность (русский, украинец и т.п.), 13% назвали себя «советским человеком», 4% указали на свой род занятий (учитель, дворник, маляр), по 3% охарактеризовали себя через свою конфессию (православный, мусульманин), столько же назвали себя «гражданином мира», 2% назвали себя «европейцами». Вопреки уже цитировавшемуся В. Соловью с его «бунтом этничности», можно, хотя и с большими оговорками говорить скорее о торжестве общегражданской идентичности.
За восемь лет с 1998 по 2006 год значительно усилились требования русского большинства к национальности президента страны. С 44,9% до 58,1% за это время выросла доля тех, кто отрицательно отнесся бы к этнически нерусскому главе государства. Согласно исследованию ВЦИОМ летом 2005 года, в котором вопрос был сформулирован несколько иначе, 44,9% россиян считают недопустимым в принципе избрание президентом России человека нерусской национальности, а нормальным это считают 18,1%.
Эти результаты отражают ведущее противоречие современного массового сознания: с одной стороны, можно утверждать, что старый имперский национализм, включающий в себя "советский империализм", сочетающий в себе ценности империи и интернациональное отношение к представителям разных народов ("Россия общий дом"), сохраняется, хотя и в сильно трансформированном виде. С другой стороны, приходит "новый" русский национализм, антиимперский, но отнюдь не интернационалистический, причем носителем этого нового феномена "русскости" выступают уже не дезадаптанты, носители традиционной советской ментальности, а современные молодые "волки", социализировавшиеся уже в послесоветские времена.
Как же охарактеризовать в этой связи тот тип национализма, который определяется идеей "Россия должна быть государством русских"? Скорее всего, для него характерно достаточно прагматичное отношение к национальному вопросу. По мнению некоторых специалистов в области национального самосознания, идея империи является слишком сложной, выходящей за рамки жизненного опыта, имеющего дело с достаточно простыми и архаизированными социальными отношениями. Государство только на словах, на парадном уровне провозглашает ценность общности, на деле оно не в состоянии организовать общество, особенно на микроуровне. И национал-прагматизм выступает в качестве компенсационной квазиидеологии.
Другой важной проблемой является уровень формирования новой идентичности. Тенденции государственного "полураспада", недостаточная историческая легитимность России в границах нынешней РФ, несформированность горизонтальных связей - все это толкает граждан, в особенности наиболее активные слои на формирование идентичностей более локального уровня. Это может быть группировка, сообщество, выступающее в качестве субъекта первичной социализации, так и регион. В конце 90-х годов угроза распада России, связанная именно с формированием региональных идентичностей стояла достаточно остро. Данные исследования 2006 г. показывают, что с тех пор ситуация не претерпела существенных качественных изменений. Практически те же 8% готовы одобрить выход своего региона из состава РФ, 35,2% стали бы активно протестовать против подобного развития событий (в 1998 эта цифра составляла 28,6%). И хотя на поверхности не видно реального потенциала сепаратизма, связанного с формированием общественного мнения, в отдельных регионах эта цифра подбирается к критической. Это, в первую очередь, касается богатых самодостаточных русских регионов Сибири - в Красноярске, Иркутске, Хабаровске, число тех, кто одобрил бы выход региона из состава РФ, колеблется от 16 до 23%, а во Владивостоке достигает просто поразительной величины - 31,3%. И это не этнический сепаратизм, который, по сравнению с 1998 г. действительно сошел на второй план.  Главная проблема сегодня - это сепаратизм русских окраин, испытывающих чувство недостаточной идентичности в отношении российской государственности в целом. Казалось бы, именно "сторонники русского пути" должны бы с наибольшим неодобрением относиться к идее регионального сепаратизма, означающего фактический распад РФ. Между тем, 10,9% представителей данной группы отнеслись бы к этой идее с одобрением, для сравнения среди "рыночников" таких 7,9%; среди "коммунистов" - 7,3%.  Среди опрошенного летом 2005 года ВЦИОМом населения Дальнего Востока «русская» идентичность существенно превышает «российскую». Это достаточно любопытная тенденция, коррелирующая с мнением В. Соловья о том, что идея "русскости" все основательнее расходится с идеей империи-государства. "…Безвозвратная деградация имперской идентичности и перенос государственно-территориальной идентичности на Россию; деактуализация центральной культурной темы русского народа; провал проекта российской гражданской нации; этнизация русского сознания, что означает как серьезное увеличение этнокультурного компонента в сравнении с государственно-гражданским, так и усиление влияния принципа «крови» («чистой» этничности). Одновременно и в связи с деградацией имперской мифологии происходила деактуализация центральной культурной темы русского народа (своеобразной «красной нити» русской культурной и интеллектуальной истории) – идеи особого предназначения русских в эсхатологической перспективе".  Или же речь идет о принципиально ином социокультурном феномене, связанном отнюдь не с изменением этнокультурной матрицы русского этноса, а всего лишь о формировании локальных субкультур, активно самоорганизующихся в условиях неспособности государства и вообще "большого социума" обеспечить необходимый коммуникативный минимум и связанную с ним социальную мобильность, особенно для молодежи? Как сочетается принцип идентичности "по крови" с готовностью тех же русских "националистов" в Сибири и на Дальней Востоке поддержать идеи местного сепаратизма? Ясно то, что наметившаяся, пока лишь в качестве тенденции этнизация, является ответом общества на негативный результат процесса строительства государства-нации. Не сформировав эффективных общенациональных субъектов, подчинив практическую политику корпоративным интересам, государство само провоцирует всплеск этничности в качестве замещающей государственную квазиидеологии. По данным исследований ВЦИОМ в ноябре 2006 года, «русская» идентичность» все еще во многом определяется не столько этническими, сколько суперэтническими, цивилизационными критериями.  На вопрос, кого бы Вы могли назвать русскими, лишь 15% опрошенных ответили, что «русский – это тот, кто русский по происхождению, по крови», гораздо более популярными были такие ответы как «тот, кто вырос в России и воспитывался в традициях русской культуры» (39%), «тот, кто честно трудится во благо России» (23%).
По сути, мы стоим перед той же дилеммой, обозначившейся еще в середине 90-х. Проблема неустойчивой общегосударственной идентичности во многом связана с тем, что нынешняя РФ воспринимается значительной частью общественного мнения как не вполне легитимное, скорее временное, промежуточное образование, которое со временем либо расширится, либо распадется. Лишь 28,4% опрошенных в 2005 г. россиян полагали, что "Россия должна остаться самостоятельным государством, ни с кем не объединяясь". Еще около 28% верили в то, что нынешняя Россия превратится со временем в "большую Россию" в рамках объединительного процесса стран СНГ. Ну и, наконец, минувшие годы еще в большей степени ослабили притягательность идеи возвращения "прежнего СССР" (15,5%), в которую продолжает верить только немалая часть сторонников коммунистов (39,1%). В общем, ни у кого более или менее твердой ясности "что делать с Россией", нет. Будущее видится многовариантным. Нынешняя Россия продолжает жить на перепутье - быть империей уже разучилась, да и не очень хочется, стать национальным государством хотелось бы, но как-то не получается. Именно эти настроения в свое время оказались роковыми для СССР. На "парадном уровне", все, конечно "за" величие империи, на практике же, как правило, торжествуют совсем иные ценности и инстинкты типа «свой карман ближе к телу».  Самоорганизация общества  в последние год если и идет, то скорее на уровне разного рода локальных сообществ, которые представляют для граждан значительно большую реальную ценность, чем «далекий Кремль» и его «далекая» от жизни большинства населения политика.  Несмотря на все попытки выстроить «вертикаль власти», она остается весьма неэффективной, а проблемы с удержанием в орбите общефедеральной политики анклавов и окраин РФ становятся все более актуальными. По данным ВЦИОМ за ноябрь 2006 г., угроза распада России сегодня находится где-то в середине «списка основных страхов» - она и не кажется слишком явной в условиях происходящего укрепления государства, но с другой стороны – и не списывается со счетов совсем. В какой форме может произойти распад страны? Среди тех чуть более 40% россиян, которые совсем не исключают такого развития событий, 18% опасаются того, что Россия может со временем потерять некоторые окраинные, удаленные от центра территории, такие как Курилы, приморье, Калининградскую область, 17% опасаются того, что некоторые регионы страны могут «отпасть» от нее вследствие их компактного заселения мигрантами из соседних стран (то же Приморье, Юг Восточной Сибири). В качестве третьего, относительно наиболее вероятного сценария распада России воспринимается выход из ее состава некоторых национальных республик, угроза, которая в начале и середине 90-х годов лидировала с большим перевесом над остальными. Относительно менее вероятными сценариями распада нынешней Российской Федерации представляются такие как оккупация части страны другими соседними государствами (9%) и распад страны по региональному признаку, включая образование Дальневосточной, Уральской и других республик на месте нынешнего единого государства (8%).
Еще важнее, чем проблема территориального распада, представляется проблема ценностного распада. Здесь на неравномерность развития регионов, этносов накладывается и проблема вопиющего социального неравенства,  причем неравенства, не освященного ни легитимностью, ни экономической эффективностью. «Россия богатых» и «Россия бедных» отстоят друг от друга еще намного дальше, чем Владивосток от Калининграда.  Но  и в этом вопросе мы видим некоторые обнадеживающие тенденции. Они связаны с формированием «среднего класса», который активно навязывает обществу свои ценности и свои правила жизни и служит буфером между социальными полюсами.
Так, несмотря на очевидные для всех колоссальные социальные разрывы, атомизацию современных россиян, их замкнутости на локальных проблемах, происходит явный процесс ценностной унификации. Очень характерно, что он идет даже вопреки углубляющимся социальным разрывам. Анализируя системные ценности современных россиян, мы видим, что практически во всех группах, и демографических, и социальных, и электоральных -  на первое место выходят такие ценности, как порядок в качестве магистрального социального запроса, с одной стороны, и социальная справедливость – с другой. Порядок — это правая интерпретация, а социальная справедливость — левая интерпретация магистрального социального запроса. Они не противоречат, а дополняют друг друга, являются по сути двумя лицами одной и той же идеи. Не раз приходилось писать о том, что «порядок» для современных россиян – это совсем не обязательно авторитарный режим, а социальная справедливость – совсем не обязательно «отнять и поделить».  Для среднего слоя россиян все актуальнее становится задача формирования устойчивого общественного строя, который был бы признан в качестве справедливого и эффективного большей частью общества. Нынешний строй – это касается и политического устройства, и экономического – пользуется поддержкой не больше 20% россиян, и нас не должны при этом вводить в заблуждение заоблачные рейтинги президента, который и на подходе к завершению своего «второго срока» остается во многом «президентом надежды».
Интересно, что даже у тех социальных групп, которые раньше выступали в качестве разрушителей общей консолидирующей идентичности россиян, голосуя на выборах за «правые» или «либеральные» партии, выступавшие с идеями радикальной переориентации на «западный» цивилизационные ценности, сейчас обнаруживается набор тех же базовых ценностей, что и у остального населения. Мы видим, что идеологии, которые раскалывали российское общество в 1990–е годы, по сути дела, отброшены на периферию. Количество сторонников фундаментальных либералов ничтожно. По сути, то же касается и левых традиционалистов, в том числе и сторонников коммунистической идеологии. Эти группы превращаются в маргинальные, занимающие крайние места в современном спектре идеологических сил. Они все больше выглядят как памятники уже минувших политических эпох. Следует особо отметить, что «западные» или, напротив, «традиционалистские» ценности, носителями которых были старые «правые» и старые «левые» вовсе не оказались полностью отвергнуты, в определенной, возможно даже большей своей части они прижились и вошли в состав нового идейного синтеза, своего рода современной квазиидеологии среднего класса.
Иллюстрируя доминирование ценностей справедливости и порядка, приведем результаты исследования ВЦИОМ в ноябре 2006 г. На вопрос, в каком направлении должна двигаться Россия, были названы следующие магистральные направления: «сильное государство, заботящееся обо всех своих согражданах» (52%), «великая держава, империя, объединяющая разные народы» (31%), возвращение к традициям, моральным ценностям, проверенным временем (30%), и лишь далее следуют такие ценности как «права человека, свобода  самовыражения личности» (26%), «свободный рынок, частная собственность, минимум вмешательства государства в экономику» (11%), «объединение  русских для защиты своих национальных интересов» (15%). То есть опять-таки порядок и справедливость – а все остальное лишь в качестве «довеска».
Кто сегодня является носителем идей порядка и справедливости? Как показывают исследования, и не только ВЦИОМовские,  это как раз «средний класс», который, начиная с 1998 года и особенно активно последние пять-шесть лет, формируется в России. По очень разноречивым оценкам, его доля составляет примерно 15-25% в среднем по стране, а в мегаполисах достигает 40%. По сути, это новая, социально очень молодая  генерация русских, которая формируется на месте сохранявшихся даже в позднесоветские времена традиционных или полутрадиционных структур.  Например, та же советская интеллигенция, как бы ее не обзывали «образованщиной», все же многое унаследовала от старой русской интеллигенции. Сегодня ее нет и, скорее всего, уже никогда не будет. Есть ли в нашем обществе еще какие-то слои-носители традиционализма, русской ментальности, русских идеалов? Да, и они сохранялись, протянулись через весь советский период: это кроме интеллигенции еще крестьянство, военнослужащие, государственная бюрократия, хотя и  в меньшей мере. Сейчас крестьянство добито окончательно, добито как образ жизни и менталитет, а не только как производитель сельхозтоваров. О «моральном облике» нынешнего служивого класса вообще всерьез и говорить нельзя.
За последние десять-пятнадцать лет эти сегменты, островки российского традиционализма размываются. Формируется унифицированный образ жизни современного мегаполиса, где люди мало отличаются друг от друга с точки зрения интересов и мотиваций. Различаются, может быть, только своими социальными возможностями. На месте сегментов традиционного общества происходит формирование общества современной массовой культуры, глубоко оторванное от своих традиционных исторических корней. И поэтому ожидать, что этот самый «средний класс» станет некой ячейкой, вокруг которой может сложиться современная политическая нация, носитель идей новой русской цивилизации, несколько преждевременно.  Для нового «среднего класса» ближе совсем другая идея нации и национального государства – это то, что некоторые называют «нацией-корпорацией», объединяющей граждан общими сугубо прагматическими интересами, но никак не корнями, духовностью, верой.
Можно сделать вывод,  на уровне идей и ценностей российское общество может сегодня претендовать на позиции национального государства. Кстати, это касается и тех конфессионально-этнических групп, которые также успешно вписываются в процесс формирования неоконсервативного синтеза. Однако это совершенно не так на уровне общественных институтов. С точки зрения социальных мотиваций российское общество остается глубоко разрозненным, а не единым. На вопрос о том, какие ценности являются самыми значимыми, ради чего люди готовы чем-то пожертвовать, можно ответить, что такие сверхценности носят глубоко личный, в лучшем случае — семейный характер. То есть главными сверхценностями современного российского человека остаются «мой дом — моя крепость», дача за забором, члены семьи и самое ближайшее социальное окружение. Все остальное важно лишь на словах, но, по сути дела, реальной мотивирующей ценностью не является. Хотя, может быть, за последние годы и намечаются какие-то процессы, которые сдвигают общество в сторону большей солидарности, но они происходят очень вяло. Огромным просчетом нынешних властей является то, что они испугались потенциала создания горизонтальных связей и обслуживающих их социальных институтов, и, по сути, заблокировали этот процесс. Как результат – государство как проект оказалось дистанцированным от большинства населения, стало вотчиной чиновничества, а энергия граждан, нации оплодотворяет не государство, а какие-то локальные проекты.
И, наконец, еще один аргумент в пользу того, что в России генерируется определенная нация и, может быть, даже традиционная нация, — это трансформация политической системы в России. Конечно, можно приклеить к ней определения типа «управляемой демократии» или «суверенной демократии», но, по сути, общество действительно отвергло инновации, привнесенные с Запада при попытке выстроить модель классической либеральной демократии в 1990-е годы. Это состояние «полудемократии» более-менее устраивает и власть, и общество. Оно соответствует глубоко укорененному в нашем обществе монархическому сознанию, когда к верховному правителю, даже избранному, относятся, по сути дела, как к монарху, способному «назначать наследника». Такая модель синкретизма, которая, по мнению ряда исследователей, исходит «из глубины российских руд», отражает какие-то традиции нашего менталитета. Но так это или не так, вопрос скорее спорный. С одной стороны, хочется в чем-то согласиться, например, с Андроном Кончаловским, постоянно рассуждающим на тему кардинального отличия русского менталитета, трудовой этики, политической культуры. С другой стороны, смущает общий либеральный «мейнстрим», когда идеологи российского либерализма постоянно твердят нам о торжестве русской архаики, русской ксенофобии, антидемократизме и так далее. Глядя на наш социум непредвзятым глазом, как раз следов «архаики» и «почвы» видишь гораздо меньше, чем хотелось бы. По сути, последние десятилетия оказались разрушительными для российской культурной «почвы» едва ли не в большей степени, чем вся советская история. Это дает основания полагать, что для современному обществу ближе подходит такая характеристика как «кризис беспочвенности», чем торжество архаики и традиций. А это означает, что внешний, лежащий на поверхности, политический и социальный консерватизм, «новый русский порядок», о котором мечтают наши граждане – это что угодно, но только не возвращение к истокам, не регенерация русской цивилизации, более того, вполне возможно, как бы это ни было печально, ее окончательные похороны.
Действительно, все чаще можно услышать доводы относительно глубокой традиционности и даже архаичности общественного сознания россиян, которому глубоко чужды законы и нормы современной мировой цивилизации. С одной стороны, устами одного из высших иерархов РПЦ владыки Кирилла говорится о недостаточности для русской цивилизации общепринятого на Западе понимания прав и свобод граждан, об особой духовности русских, пронесенной ими через века. С другой стороны Андрон Кончаловский выпускает на экраны публицистический сериал «об особых тайнах русской души» и несоответствии им принципов политического и экономического устройства современного Запада. Русские в силу исторической традиции лишены чувства ответственности, убежден Кончаловский, и поэтому свобода – не для нас, это груз, который нас раздавит, да и уже раздавил в бесплодных попытках реформирования эпохи 90-х годов. Русские соборны, у них отсутствует культ индивидуального успеха,   работа для них не долг, а скорее неприятная необходимость, русским нужен «кнут», принуждение, они сами не способны придать своему бытию какую-либо продуктивную форму. Возникает странное впечатление, что доводы и русских почвенников, и, напротив, западников, все больше совпадают, и те, и другие говорят об «ярме традиций», давящих на русское бытие,  о кризисе «почвенности», которая препятствует интеграции России в современную мировую цивилизацию. В интересной книге политолог и историк Валерий Соловей  утверждает, что главная доминанта русской цивилизации лежит в «голосе крове», в социально-биологических корнях русского этноса, которая является гораздо важнее и культурных наслоений, и исторических поворотов, и социальных основ жизни. Русский характер запрограммирован на строительство Империи в этой связи разворот в сторону разрушения Империи губителен для русских, для их социально-культурного генотипа. По мнению другого исследователя массового российского сознания Михаила Бокова , напротив, «важнейшей особенностью исторической ситуацией в нынешней России является то, что по ряду характеристик современное общественное сознание стремительно возвращается к ситуации начала 20 века. Общественное сознание через сто лет возвращается к тому моменту, на котором его грубо прервали…  Полностью исчерпав тупиковый путь развития, Россия как бы вернулась к исходной точке и пошла по второму пути, по которому могла бы пойти в 1917 году, но не пошла. Мы наблюдаем уникальное историческое явление, когда целый народ вернулся к развилке своего исторического пути и пошел по второй дороге, от которой ранее отказался. Поэтому глубинное самоощущение народа в данный момент истории таково, что страна в принципе начала двигаться в правильном направлении, несмотря на острейшие социальные проблемы, несмотря на бедность населения, несмотря на «олигархов», коррупционеров, взяточников, депутатов и сатрапов–чиновников». Между тем, как показали прошедшие годы и более глубокий анализ, «путинская эпоха» по своей социокультурной природе является сложным синтезом, в котором некоторые черты «русской органики» совмещаются  с целым комплексом вполне модернистских составляющих, весьма удаленных от русской почвы и русской традиции. Как отмечает Ф. Разумовский, «Почему у нас всё валится из рук? Почему такое безобразное отношение к делу, к земле, вообще ко всему? А ведь недоумевать и удивляться тут нечему. Мы висим в воздухе. Буквально. Культурная почва ушла у нас из-под ног. Россия переживает кризис беспочвенности. Кризис самоидентификации. Выход из этого исторического тупика только один – самопознание. Нам не нужен исторический маскарад. Смазные сапоги, зипуны и тройки с бубенцами тут ни при чём. Нам нужно срочно и ясно понять самих себя, нашу историю, особенности русской цивилизации» .
Проводя социологические исследования, мы убеждаемся, что в нашем обществе существуют весьма значительные и даже порядковые различия в описании базовых ценностей русского народа. В качестве таких базовых ценностей нашей цивилизации, на которые часто делают упор и философы, и простые граждане, выступают соборность, коллективизм, духовность, бескорыстие. Когда же мы исследуем современную генерацию по этим параметрам, выясняется, что эти ценности занимают место, прямо противоположное ожидаемому. Те, кто занимается сравнительными социологическими исследованиями России и стран Европы , говорят, что более индивидуалистического общества, чем в современной России, в Европе просто не существует.  Ценности «Святой Руси» присутствуют скорее в качестве «тоски по идеалу», а в жизни мы наблюдаем во многом их противоположность.
Это же касается и очень многих иных характеристик современной русской нации. Как показывают специальные исследования, современные россияне очень бедны «сверхидеями». Мы проводили несколько лет назад большое исследование по базовым ценностям, пытаясь выделить какие-то сверхценности, способные мобилизовать общество, и выяснили, что современные россияне очень бедны этим подсознанием, «подкоркой коллективного бессознательного», выражаясь языком немецкого философа ХХ века Карла Юнга. Они очень прагматичны, сориентированы на скорее практические формы жизненного успеха. И если такие поддерживающие мобилизацию ценности в нашем обществе все-таки есть, то они требуют каких-то особых изысков, недоступных для классической социологии. Мы остановились перед этим рубежом, и выйти от ценностей на уровень цивилизационных мотиваций нам так и не удалось. Мы их попросту не нашли.
Вокруг чего может строиться современная массовая цивилизация? Есть традиционные идеи, от которых Россия уходит, так и не приходя к национальному государству. Как мы уже отмечали, ценность больших пространств, имперские ценности ушли из разряда сверхценностей, ради которых россияне готовы чем-то жертвовать.  Они остались только на уровне парадных ценностей. Когда идет обсуждение независимости Абхазии, Приднестровья, других территорий и их перспектив воссоединения с нынешней Россией — да, конечно, все «за», готовы поддержать, но только до того рубежа, когда начинает пахнуть кровью. Как только пахнет кровью, поддержка прекращается. Все согласны с тем, что империя, великое государство, собирающее под свою эгиду народы и территории — это хорошо, но практически никто не собирается ради всего этого идти на какие-то реальные или даже мнимые жертвы.
Что касается идеи русской духовности, — мы видим, что современная генерация россиян очень сильно дистанцирована от традиционной русской культуры. Эта культура осталась частью наследия прошлого. Наши соотечественники сегодня смотрят на неё примерно так же, как современные греки — на развалины античных Афин. То есть это нечто, что уже ушло, и никоим образом не затрагивает нынешнюю жизнь. 
Многое говорится про объединяющую роль православия, способную превратить наше общество в дееспособную нацию. Однако мы видим, что эта идея тоже носит «парадный» характер, несмотря на то, что более 60% россиян называют себя православными. Однако, представляется, что все это, по крайней мере в своей основной массе, не более чем компенсация за недостаточную национальную идентичность. За внешней, фасадной стороной возвращения страны к православию скрываются иные тенденции, зачастую противоположного свойства.  Можно просто попытаться сопоставить - сколько построено храмов, отслужено православных литургий – и на сколько ровно за тот же исторический промежуток времени упала самая обычная нравственность наших сограждан, даже не говоря уже и о каких-то христианских заповедях. И трезво сознаться, что эти два процесса попросту идут совершенно в разные стороны. Желающих окропиться «крещеной водой» или приложиться к мощам того или иного святителя у нас полным полно, но вот с заповедью «возлюби ближнего своего» как-то никак не получается. Всем нам известны люди с высокой христианской моралью, но их очень мало в общем потоке. Складывается впечатление, что даже советская мораль при всей ее безусловной ущербности была по сути в чем-то ближе к христианской, чем нынешняя, в стране «торжества православия». 
И, наконец, идея этничности, «голоса крови». Как идея, консолидирующая общество, как основа идентичности она тоже явно недостаточна. Во всяком случае, — в том виде, в каком она существует в умах нынешних россиян. Вся кухонная болтовня на тему засилья инородцев  - это лишь компенсация за неумение отстоять свои этнические и не только этнические интересы в реальной жизни, неспособность самоорганизоваться. Энергетики «голоса крови» в лучшем случае достаточно, чтобы иной раз «набить кому-то морду», ее никак не хватит на создание национального государства. Идея «общности по крови» сегодня – это идея консолидации малых социальных групп в условиях, когда общество испытывает крайний недостаток социальных связей. Она не имеет ничего общего с русской цивилизацией, русской почвой, по своей энергетике она скорее противостоит идее общегражданской идентичности и скорее разрывает государство, чем его скрепляет. Этого не понимают многие политики «русского направления». Им непонятно, что системный кризис в стране связан отнюдь не с присутствием инородцев, в том числе и во властных структурах, а с глубоким кризисом самих русских,  тех идей и ценностей, которые мы по привычке называем русскими.
Остается «утопией», хотя и утопией привлекательной, идея Русского социального проекта, русского строя, который на практике реализовал бы идею «социального порядка», по которой тоскуют современные россияне.  У нее есть свои перспективы, так как россияне, даже приспособившиеся к нынешним социально-экономическим реалиям, отказывают им в высшей справедливости и эффективности, только 18% считают, что нынешний строй подходит для России на перспективу. Еще меньше тех, кто хотел бы вернуться в советские времена. Однако в чем именно состоят основные черты «русского строя» никто толком не знает. Поиски в этом направлении парализует неудача коммунистического социального проекта.
Сказанное заставляет предположить, что общий вектор динамики массового сознания в России направлен в сторону национального государства, основанного все же на принципах общегражданской, а не этнической идентичности, государства, которое могло бы быть охарактеризовано как «нация-корпорация». Однако для достижения результатов на этом пути необходимо «еще что-то»,  то, чего пока не может дать обществу нынешний слишком рациональный политический режим – какая-то социальная закваска, которая бы придала движению в сторону национального государства большую определенность. В чем может состоять такая «закваска» - на этот вопрос пока нет ответа ни у социологов, ни у политиков.
.
Приложение 1. “К дискуссии о розничных рынках”.

Выполнение требований Закона "О розничных рынках" может привести к росту цен. Такое мнение сегодня, 28 марта, в ходе круглого стола "Трудовая миграция и розничные рынки" высказал заместитель председателя Объединенной комиссии по национальной политике и взаимоотношениям государства и религиозных объединений при Совете Федерации Владимир Слуцкер. По его словам, более 25 процентов розничных рынков не смогут пройти перерегистрацию в этом году, и будут закрыты. Кроме того, условия, в которые будут поставлены розничные рынки, согласно новому закону, приведут к росту арендной платы на рынках. Это, по мнению Слуцкера, не может не отразиться на росте цен, несмотря на то, что разработчики закона на это не рассчитывали.
На данный момент в России функционирует около 6 тыс. розничных рынков, сообщил Владимир Слуцкер. Большинство покупателей на них - люди с невысоким достатком. "Любые непродуманные действия по регулированию рынков могут подорвать их жизненный уровень", - подчеркнул он.
Согласно новому закону, к 1 апреля количество трудовых мигрантов на розничных рынках должно сократиться до нуля. Слуцкер привел в пример Приморский край, где количество трудовых мигрантов, работающих на розничных рынках, в начале 2007 года составляло более 60 процентов, а сейчас составляет 20-25 процентов. "Последствия этого закона весьма трудно прогнозировать", - отметил он.
Владимир Слуцкер также выразил мнение, что новый закон "О розничных рынках" на сегодняшних проблемах рынков практически не отразится.
По мнению участников круглого стола, появление нового федерального закона связано с ростом уровня ксенофобии за последнее время. Как пояснил руководитель отдела социально-экономического анализа ВЦИОМ Леонтий Бызов, 57 процентов населения России поддерживают инициативы правительства по сокращению количества мигрантов в сфере рыночной торговли. Тем не менее, считает Бызов, "на национальном уровне люди не видят никакой пользы от принимаемых мер, но общие ксенофобские настроения заставляют их поддерживать правительственные меры".
В подтверждении точки зрения, высказанной Л. Бызовым, приводим соответствующие данные ВЦИОМ (декабрь, 2006 и апрель, 2007 года).

Декабрь, 2006 Апрель, 2007
Делаете ли Вы покупки на вещевых, продовольственных рынках, либо торговых палатках. Если да то, как часто? Да, почти каждый день 12 7
Да, не реже одного раза в неделю 24 18
Да, 2-3 раза в месяц 20 20
Да, раз в месяц 16 17
Менее одного раза в месяц 13 20
Не делаю 14 18
Затруднились ответить 1 1
Нет ответа 0 32
Как Вы оцениваете решение властей с 15 января ограничить, а к 1 апреля полностью запретить иностранцам (всем, кто не является гражданами России) торговать в палатках и на рынках, а также вне магазинов в розницу? Безусловно, положительно 34 36
Скорее положительно 34 15
Скорее отрицательно 15 2
Безусловно, отрицательно 5 15
Затруднились ответить 12 0
Нет ответа 0 10
Как бы Вы сейчас оценили присутствие, активность иностранцев на продовольственных и вещевых рынках? Их стало больше 18 36
Их стало меньше 26 31
Число иностранцев на рынках не изменилось 37 23
Затруднились ответить 18 0
Нет ответа 0 31
Если Вы считаете, что иностранцев на продовольственных и вещевых рынках стало меньше, то как Вы к этому относитесь? Безусловно, положительно 30 44
Скорее положительно 41 14
Скорее отрицательно 18 1
Безусловно, отрицательно 4 8
Затруднились ответить 7 1
Нет ответа 1 56
Имеет ли для Вас значение, является ли продавец на рынке или в торговой палатке гражданином России? Да, желательно, чтобы продавец был гражданином России 53 1
Да, желательно, чтобы продавец был иностранцем 2 38
Нет, для меня это значения не имеет 39 5
Затруднились ответить 5 0
Нет ответа 1 5
К каким последствиям, на Ваш взгляд, привело сокращение числа иностранцев, занятых в палатках и на рынках? Выберите из каждой группы  суждений о последствиях, то с которым Вы наибольшей степени согласны. А. К снижению цен на продукты и товары 7 23
К повышению цен на продукты и товары 27 54
Цены на продукты и товары не изменились 48 18
Затруднились ответить 17 5
Нет ответа 0 13
К каким последствиям, на Ваш взгляд, привело сокращение числа иностранцев, занятых в палатках и на рынках? Выберите из каждой группы  суждений о последствиях, то с которым Вы наибольшей степени согласны. Б. К росту разнообразия и качества продуктов и товаров, увеличе 6 64
К дефициту на рынках, к сокращению ассортимента, ухудшению к 16 17
Ассортимент и качество товаров остались прежними 62 0
Затруднились ответить 15 12
Нет ответа 0 12
К каким последствиям, на Ваш взгляд, привело сокращение числа иностранцев, занятых в палатках и на рынках? Выберите из каждой группы  суждений о последствиях, то с которым Вы наибольшей степени согласны. В. К улучшению качества обслуживания, увеличению количества тор 13 58
К ухудшению качества обслуживания, сокращению количества тор 14 18
Качество обслуживания и количество торговых точек остались н 58 0
Затруднились ответить 14 8
Нет ответа 0 15
53
24
0


ПРИЛОЖЕНИЕ 2. Круглый стол в редакции “Литературной газеты от 20 марта 2006 года. Участвуют А. Ципко, В. Соловей и Л. Бызов.
Тема Круглого стола -  реальность угрозы “русского фашизма”, о которой много говорят после эксцесса в московской синагоге, других актов насилия.
Следует отметить, что беседа прошла в “кругу единомышленников”, и автор настоящего сборника, и его коллеги – А. Ципко и В. Соловей являются скорее сторонниками “идеологии просвещенного национализма”, и в ходе  состоявшейся беседы взяли на себя функцию адвокатов русского большинства. Таков был и своего рода “заказ” со стороны главного редактора “ЛГ” Ю. Полякова.
Конечно, прозвучавшие мнения носят субъективный характер. На сайте “ЛГ”, где шло обсуждение материалов Круглого стола, один из читателей даже заметил: “Все прогрессивное человечество видит угрозу фашизма, и только некий социолог Бызов ее в упор не видит…”
Нет, конечно же, видит, но не совсем там, где ее видят другие.
С мнениями участников дискуссии можно соглашаться, а можно и не соглашаться.  В то же время  честное обсуждение этой проблемы, мне кажется, может быть интересно и тем, кто видит ее с совсем другой стороны.

А. Ципко. Как сделать, чтобы необходимая и назревшая борьба с наблюдаемым в последнее время одичанием национальных чувств, а иногда и с проявлениями откровенного расизма не подорвала основную русскую базу нынешней власти, нынешней стабильности? Вот вопрос, который я хочу сделать предметом нашего анализа. Меня лично смущает, настораживает то обстоятельство, что очень часто в наших СМИ, и прежде всего на телевидении, разоблачение и осуждение преступлений на расовой, национальной почве перерастает в разоблачение преобладающего по численности русского населения России. Складывается впечатление, что очень часто наше телевидение преднамеренно выпячивает преступления на национальной почве, привлекает к ним внимание, чтобы опять-таки навязать преобладающему русскому населению России комплекс вины, ощущение цивилизационной, культурной неполноценности. Только несколько примеров. На следующий день после нападения полувменяемого, полубольного Копцева Владимир Познер в своей программе «Времена» на весь мир объявил об «опасном росте антисемитизма в России». Какими данными располагал Владимир Познер в тот момент, когда позволил себе, используя свое положение телеведущего, так просто, наотмашь ударить по престижу своей страны? Никакими. Просто он позволил себе дать волю уже своим национальным чувствам.
По человечески это понятно. Владимир Познер в своих монологах часто возвращается к этой теме. Но ведь миллионы людей, которые не являются евреями и принадлежат к нации выродка Копцева, восприняли эту фразу об «опасном росте антисемитизма» как обвинение в свой собственный адрес. Я сам, своими ушами, от своих соседей по даче, от людей, не имеющих никакого отношения к политике, которые, как выяснилось, вообще, как и многие в России, не отличают евреев от неевреев и не знают отродясь, кем являются семиты, услышал фразу. «Всю эту историю с Копцевым придумали, чтобы бороться с русским народом». И, соответственно, так как для русского человека все, что идет от телевидения, идет сверху, идет от власти, это открытие о «борьбе с русским народом» сопровождалось не очень лестными высказываниями о действующем Президенте.
Не знаю, насколько нынешняя кампания по разоблачению и осуждению экстремизма на национальной почве остудила горячие головы наших доморощенных расистов. Повторяю, они есть. Чего стоит откровенно профашистская программа нацболов, с поклонами в адрес Геббельса и Геринга! И с ними надо бороться. Но точно знаю и вижу, что пока что эта широкомасштабная кампания по борьбе с фашизмом, все эти, придуманные анархистом Андреем Исаевым «антифашистские факты» размывают так называемое «путинское большинство», вызывает у него недоуменные вопросы. Точно знаю и вижу, что на самом деле вся эта кампания по разоблачению фашизма открыла легитимные возможности для разнузданной русофобии. По иронии судьбы в основе нашей нынешней борьбы с фашизмом почти гитлеровская доктрина коллективной ответственности, когда за преступление перед Рейхом одного человека уничтожаются все его односельчане, соплеменники и т.д.
Я наблюдаю откровенный протест против этой «несправедливой», «надуманной» кампании по «борьбе с угрозой фашизма» даже среди пропутинской молодежи. Только вчера спрашиваю девушку, активистка движения «Наши» в одном из древних русских городов о причинах малочисленности ее организации. На четыреста тысяч населения – всего 32 человека. А она, худенькая, внешне неприметная, монашеского облика девушка с вызовом смотрит мне в глаза и говорит: «А что вы хотите! Ведь «Наши» - это «антифашистская организация», а у нас в городе отродясь нет и не было никаких фашистов, а потому у нас молодежи нечего делать». Получается, что любой молодой человек с развитым русским национальным достоинством, не желающий стать Смердяковым, не должен ввязываться во всю эту борьбу с «фашизмом». Тем более, когда либералы позволяют себе говорить о «русском фашизме».
Не знаю, может быть, я ошибаюсь и не вижу всей полноты угрозы. Но как научный работник я, к примеру, не могу протестовать, когда, скажем, на этот раз уже телеведущий Николай Сванидзе своим прокурорским тоном обвиняет уже большинство граждан Российской Федерации в грехе ксенофобии и на этот раз снова на весь мир говорит о реальной угрозе победы фашизма в России.
Я лично согласен со всем тем, что говорил об опасности так называемого русского «национал-изоляционизма» в своей статье Владислав Сурков.
Распад СССР действительно произошел по этой же причине, из-за всего того же национал-изоляционизма, прежде всего из-за стремления русских избавиться и от украинцев, и от белорусов, и от казахов и т.д. Им внушили, что все другие народы СССР для них, русских, «обуза», и они тогда выгнали из СССР тех, кто не хотел сам добровольно уходить.
Я бы, честно говоря, более жестко оценил природу и суть этого русского национал-изоляционизма, назвал бы вещи своими именами. Тем более, что лично я пытался назвать вещи своими именами и разоблачить антирусскую, предательскую суть этого сепаратизма еще пятнадцать лет назад. Русский национал-изоляционизм – тогда я писал о «великорусском сепаратизме» - это откровенная национальная измена, предательство по отношению к делу наших предков, которые завоевывали Крым и Кавказ, которые прорубили через Балтийское море «окно в Европу», это откровенное предательство по отношению к героям Полтавы, Измаила, Севастополя и т.д.
Сегодня все тот же национал-изоляционизм пытается вытолкнуть из России татар, чеченцев, башкир. И видит бог, если дать волю этому русскому самоубийственному национал-изоляционизму, то от России не останется ровным счетом ничего. И, слава богу, что власть пресекла попытки некоторых политиков от «Родины» создать «Москву для москвичей». Я думаю, что, учитывая уроки распада СССР, национал-изоляционизм вполне можно преследовать в законодательном порядке. Сурков прав, «если мы и сейчас будем исповедовать настроения … «обузы», поверим в то, что во всем виноваты те-то и те-то, мы потеряем еще полстраны, еще пол-экономики». Выход из этой ситуации может быть только один: бороться за подлинную, многонациональную Россию, «которая для русских, татар, мордвы, осетин, евреев, чеченцев, для всех наших народов, для всей русской нации».
Но возникает вопрос, трудный вопрос. Имеем ли мы право называть все видимые проявления национального экстремизма «фашизмом», превращать нынешнюю необходимую, назревшую борьбу с одичанием людей на национальной почве в «борьбу с фашизмом»? Ведь для подавляющей части населения нашей страны фашизм – суть олицетворение античеловечности, расизма, Холокоста, величайших преступлений перед человечеством. Неужели на самом деле наши люди так больны в массе душой, что нам на самом деле угрожает победа подобных античеловеческих сил?
Ведь все, что я узнал из умных книжек о русском народе и русской душе абсолютно не соответствует всем этим высказываниям о якобы наступившей «фашизации русских». Никогда в жизни русские бы не создали свое уникальное евразийское, многонациональное, многоконфессиональное государство, если бы они действительно были подвержены от природы склонности к национализму и расизму.
Я изучал, Валерий Дмитриевич, и вашу книгу, посвященную русскому этносу и русской истории, и там не нашел ничего, что противоречило бы известной формуле Федора Достоевского об изначальной, природной веротерпимости русского народа. Может быть, за последние пятнадцать лет действительно произошло полное перерождение и русского народа – из советского интернационалиста он действительно превратился в расиста?
 
Л. Бызов. Поставлен сложный набор вопросов и проблем, на которые у меня, как у социолога, нет однозначных ответов. Во-первых, эта проблема очень сильно политизирована, такое впечатление стало у меня складываться в последнее время. Сегодня существует уже как бы почти официальная, нормативная точка зрения, исходящая из влиятельных либеральных кругов, и российских, и западных, согласно которой у нас очень сильны фашистские настроения, растет национализм, ксенофобия. Эта точка зрения оправдывает неудачи либералов и демократических процессов в целом, демократического транзита в России. Дескать, реформаторы переоценили степень модернизированности российского общества, оно остается таким  традиционалистским болотом, где либералы чуть-чуть просверкали, но это болото их поглотило. Согласно этой теории,  Россия – традиционалистская страна, страшно ксенофобская, не пережившая еще Веймарский синдром, и, соответственно, угроза фашизма остается чрезвычайно реальной, более того, постоянно нарастает. Стремясь оправдать эту нормативную точку зрения, некоторые мои коллеги (из Центра Юрия Александровича Левады), уважаемые во многом, но, к сожалению, есть некие места, где наши оценки расходятся радикально. Мне приходилось с ними не раз публично спорить именно относительно цифры, которую назвал Сванидзе: 60 процентов разделяют Россию на русских и не русских, исповедуют лозунг «Россия для русских». По нашим исследованиям, которые мы проводили много раз все последние годы, это цифра большая, но в несколько раз меньше: порядка 15 – 16 процентов, максимум – 20 – 24 процента в некоторых исключительных группах (это молодежь, это сторонники ЛДПР), но ни в одной сколько-нибудь значимой группе приверженность этому лозунгу не превышает 24 процента. А эта цифра ставит Россию в ряд таких стран как Франция или Австрия, где аналогичный лозунг пользуется примерно такой же поддержкой.
Скажу следующее: с моей точки зрения, очень разные процессы – национализм, ксенофобия, фашизм. У того, что мы называем фашизмом и фашистской угрозы, того, что напоминает ситуацию 30-х годов в Европе и частично в СССР, было очень много разных компонентов, которые совершенно нетождественны этническому национализму. Этнический национализм – явление всеобщее, которое существует всегда, во всех странах, так же, как и ксенофобия, и нет никаких данных, чтобы можно было предположить, что современная Россия сколько-нибудь превышает эти среднеевропейские статистические показатели. Кроме национализма иногда фашизм в узком, буквальном смысле слова связывают с «увлечением фашистской литературой и фашистской символикой», это, опять-таки, совсем другая тенденция, которая связана с новоязычеством, свойственным некоторым молодежным кругам. Начинают тыкать пальцами, что отсюда исходит угроза, адвокат Г. Резник требует запрета распространения нацистской и фашистской литературы. Третья, на мой взгляд, составляющая фашизма – это агрессивная массовая культура, культура большинства, которая может носить как идеологически ориентированный националистический характер, так и ненационалистически ориентированный. Скажем, наша ситуация в 30-е годы, когда на улицы выходили толпы и кричали: «Расстреляйте троцкистско-зиновьевскую банду», ничем не отличается по сути дела от массовых настроений в аналогичный период в Германии, хотя содержание казалось бы противоположное. То, что Марина Цветаева называла «волками площадей». За этим явлением может быть любая идеологическая составляющая. И четвертая, на мой взгляд, составляющая фашистской угрозы – это некий химерический глобальный проект, который можно назвать Третьим Рейхом, Третьим Интернационалом, Всемирным Халифатом и т.д., но безусловно, некий проект переустройства мира, который определяет определенную внешнюю агрессию явления под названием фашизм. Фашизм в его классическом виде не может сосредоточиться на территории одной страны, он обращен на переустройство мира.  Это некая химера, причем, как показывают исследования, она возникает в период распада традиционного общества и неудачных попыток его модернизации, когда происходит массовое переселение людей. Люди с традиционалистской крестьянской психологией попадают в города, традиционный стиль мышления, ментальность остается одной, образ жизни – другой, и сочетание этих стандартов порождает то, что Гумилев назвал «химерическим сознанием», которое в комплексе определяет то, что можно назвать фашизмом. В этом смысле Россия, давным-давно отошедшая от традиционного общества, где традиционалистские структуры разрушены давно и окончательно, здесь может быть и национализм, и ксенофобия, и все, что угодно, но фашизма в его классическом виде уже не может быть никогда.
Теперь, переходя по сути к другим компонентам, которые есть сегодня. Откуда может исходить угроза пусть не фашизму, но чему-то похожему на него? Я бы не положился, что такой угрозы у нас нет. Мне самому, как и Валерию, не нравится многое из того, что у нас происходит, я согласен во многом с его идеей «варвара на руинах Третьего Рима», т.е. варваризация страны, одичание,  господствующая примитивная массовая культура, крайний общественный конформизм - это может породить любые неприятности. Но ищут эти неприятности, как правило, совсем не там, где они наиболее вероятны.  Сторонникам поиска «фашистской угрозы» я бы посоветовал повнимательнее присмотреться к тем процессам, которые происходят в ядре общества, его новом среднем классе, в окрестностях «партии власти». Уж очень там нравится выстраиваться в одну шеренгу, ходить строем, смотреть одни и те же телепередачи и так далее.
А. Ципко. Хотел бы обратить внимание на твою очень важную мысль, что фашизм по своей природе является расизмом, нацеленным на экспансионизм, на «химерический глобальный проект», на расширение «жизненного пространства». А у нас до сих пор доминирует, как доказывает в своей книге Валерий Соловей, прямо противоположная тенденция, то, что Сурков называет «национал-изоляционизмом», стремление к счастью немногих, закрытых в своей национальной скорлупе. Хотя этот национал-изоляционизм тоже чистейший брад. Вчера меня подвозил на работу мужчина моего возраста, чистейший советский человек, который на чем свет клянет новые времена. И при этом произносит совсем неожиданные слова о превосходстве латышей перед русскими. Они, мол, «сволочи и националисты», но все же они нация, а мы нет, «пустое место». В этих рассуждениях есть нечто новое и опасное для русского сознания.
Л. Бызов. Что касается «национал-изоляционизма», это очень сложный вопрос. Ноша империи тяготит современного русского человека, просто от нее некуда деваться. Империя, или если угодно держава, являются сегодня только парадными ценностями, ради этих ценностей люди чем-то жертвовать, тем более своими жизнями, решительно не хотят. Что же касается проблемы антисемитизма, то, по крайней мере, на уровне массового сознания никакого антисемитизма нет, ксенофобия, конечно, есть, но на 95 процентов она направлена против южной и юго-восточной миграции (кавказцы, вьетнамцы, китайцы). Мы специально проводили недавно исследования с разными методиками, там были вопросы типа «Есть ли у вас среди знакомых антисемиты?», «Нравятся ли вам антисемиты?», с разных сторон пытались зайти, но нигде эта цифра не превышает четырех процентов, а реально, я думаю, она полтора-два. И, кстати, мы где-то в конце 80-х, по просьбе Глеба Павловского делали исследования по антисемитизму, и тоже самое, всех удивили и сами удивились, что никакого антисемитизма как массового явления не существует.
А. Ципко. Грешно как-то говорить о «русском антисемитизме»: нация, у которой «наше все» - Алла Пугачева, наиболее популярный политик – Владимир Жириновский, а наиболее популярный телеведущий – Владимир Познер, не может быть по определению антисемитской.
Л. Бызов. А люди, вращающиеся в слоях гуманитарной интеллигенции, склонны преувеличивать это явление, потому что это явление локализовано в кругах гуманитарной интеллигенции, где всегда составлялась сильная русофильская, антисемитская составляющая. На уровне массового сознания обычный человек еврея от русского не отличит, для него это одно и то же.
Что касается другого национализма, то, конечно, можно сказать, что эта цифра очень большая, однако я не вижу тенденции существенного ее роста.  Скажем, мы провели по совершенно сходной методике исследования в 2004 и 2005 году, и я не увидел никакой разницы, более того, по некоторым параметрам это явление даже стало меньше, оно стало рассасываться. Я тогда спорил с Валерием, он считает, что это основная, магистральная тенденция, я ее в качестве магистральной не вижу. Я считаю, что произошел определенный скачок в конце 90-х годов, этот скачок в первую очередь связан с кризисом идентичности, потому что, в конечном счете, русские, оставшись без своего традиционного государства, без традиционных социальных структур, общество деклассировалось, т.е. на вопрос «кто мы?» было проще всего ответить «я русский», потому что все остальные ответы очень неочевидны. Россия – какое-то не вполне легитимное государство, с какими-то странными границами, отличными от исторических, т.е. непонятно, что это такое. И вот «я русский» - это самое простое. С моей точки зрения, за этим не стоит никакого более глубокого культурного явления, кроме как потребности себя идентифицировать.
Совершенно симметричное явление, когда люди говорят «я православный». 70 процентов себя называют православными: а что еще объединяет нас, русских, разбросанных по огромной территории, принадлежащих к совершенно разным классам и разным сословиям, но что-то должно быть, что нас объединяет. И вот – «я русский, я православный». Это самая примитивная, простая формула, которая объясняет человеку в какой-то степени его место в мире. Я за этим не вижу какого-то там голоса крови, никакого роста этничности, это дефицит глобальных идентичностей. Государство длительное время, будучи несостоятельным, не могло дать людям нормальную идентичность, мы не могли себя идентифицировать ни с государственной политикой, ни с государством, ни с чем. И вот людям осталась только эта ниша.
Наиболее существенная русская идентичность для нашей молодежи, для которой организация себя по принципу русскости, является наиболее простой формой поддержания групповой идентичности. Думаю, что по своей социальной природе это тот же самый механизм, по которому молодежь идентифицирует себя как фанатов какого-то спортивного клуба, и драка между сторонниками ЦСКА и «Спартака» - это тот же самый механизм, по которому русские пацаны бьют морду, скажем, азербайджанской или таджикской  молодежи. За этим не стоит ни культуры, ни почвы, ни крови, никаких сложных культурных механизмов, кроме как просто потребность под какими-то надуманными предлогами организоваться в стаю, сбиться, потому что поведение в стае, в малой группе имеет очень большие преимущества по сравнению с принципом «я сам по себе», «каждый только за себя». Именно поэтому мы видим, что это явление остается частью молодежной субкультуры, и среди людей, переваливших за 30 лет, конечно, остаются националисты, но их очень немного. И когда мы в фокус-группах начинаем в неформальной обстановке беседовать с людьми, то все очень недовольны растущей миграцией, все ругают «черноту», но это – некий фон, не имеющий выхода в плоскость практической политики. Как только человек выходит на трибуну и начинает говорить, что я – националист (на эту удочку клюнул Дима Рогозин), так от него массовое сознание начинает отворачиваться. Я пытался разгадать феномен такого отношения к национализму. Это напоминает отношение к ругани матом: мы все ругаемся в быту, но если человек начнет на трибуне ругаться матом, то это неприлично, нехорошо, мы за такого не проголосуем. Или там пьянство: мы все пьем водку, но это не значит, что нужен пьяница-президент. Это некое качество, которое люди терпят в себе, но считают его по сути негативным.
А. Ципко.А почему Дима это не понимает?
Л. Бызов. Дима этого не понял, он очень сильно переоценил разлитый в обществе потенциал ксенофобии. И в результате мы видим, что та же «Родина» базировалась на городской, пожилой интеллигенции, это, по сути дела, был «яблочный» электорат, это советские люди, выросшие в советской культуре, советской среде, советские технократы, это, если можно так выразиться, советская власть без коммунизма, инженеры, привыкшие гордиться родиной и т.д. Вместо этого он им подсунул молодежную тусовку. Да, для молодежной тусовки Дима Рогозин, может быть, хороший лидер, талантливый организатор, крутой супермен. Но это старшее поколение он потерял, и мы видим, что электорат «Родины» после того, как она себя стала идентифицировать как националистическая партия, или ей навязали эту идентификацию, она в три раза сократила свой электорат. Сейчас у нее 2,5 – 3 процента, а было 8 – 10.
В. Соловей. А это не связано с кампанией против нее?
Л. Бызов. Во-первых, это началось раньше, падение началось сразу после их раскола с Глазьевым. Глазьев, как бы к нему ни относиться, нес такую парадигму советского технократа, социальную составляющую. А на одной национальной составляющей далеко не уйдешь. Много говорилось, и мной в том числе,  и самому Рогозину, и близким к нему людям, что национализм нужен, но давайте повернем его иначе, в какую-то позитивную сторону. Есть масса позитивных вещей, которые надо защищать, культивировать, пропагандировать в русской национальной культуре, играть на позитиве. А негатив сам придет в скобочках, люди поймут. А игра на негативе вызвала тот самый социальный эффект, о котором я говорю.
Поэтому я не вижу роста собственно русской идентичности, я считаю, что этот процесс идет, может быть, он будет очень медленно расти, но я считаю его немагистральным процессом, а процессом скорее компенсационным. Русская идентичность – это компенсация за недостаток государства. Чем больше у нас будет укрепляться государство, чем больше люди будут идентифицировать себя с государством, не только на парадном уровне, но и на реальном уровне социальной мобильности, когда государство обеспечит им защиту, социальное продвижение, когда станут работать нормальные механизмы социального роста, тогда необходимость сбиваться в стаи в качестве компенсации за отсутствие этой мобильности будет сокращаться. Она, конечно, никогда никуда не исчезнет совсем.
Другой феномен, волнующий общественность  – это то, что называется фашизмом в буквальном смысле слова, там люди ходят со свастикой или читают «Майн Кампф». Это, с моей точки зрения, тоже не представляет никакой серьезной опасности, страшно раздутое, страшно преувеличенное явление. По сути дела, эти люди живут в мире сказки. Христианство для молодежи немножко постное, с элементами фарисейства. а это более живое, разнообразное, такая стилевая эстетика… И, собственно говоря, а почему бы и нет? Я считаю, что лучше чем-то интересоваться и во что-то верить, чем ни во что не верить и ничем не интересоваться. Ходят – и пусть ходят. Так же, как я считаю, что чтение «Майн кампф» вряд ли кого-то на что-то соблазнит, так пусть читают, развиваются, знают историю.
В. Соловей. А ее на самом деле мало кто читал из тех, кто называет себя фашистами.
Л. Бызов. Да, ее просто положить на полочку – и все, никакой самостоятельной ценности она не представляет.
На каком-то круглом столе один известный политтехнолог договорился до того, что угроза фашизма исходит от союза Явлинского с Лимоновым, что вот они объединятся, и здесь такой настоящий фашизм и начнется. Это тоже смешно, потому что это всего лишь горстка интеллектуальных маргиналов. Рейтинг партии Лимонова – ничтожнейший, рейтинг «Родины» упал, как только она стала националистической. Это мечущаяся интеллигенция, пытающаяся что-то найти, что-то понять. И ради бога, любой поиск – это хорошо, ищите в этом направлении, ищите в другом. Но до массовых явлений, массовых процессов в современном обществе бесконечно далеко. Я считаю Лимонова талантливым экспериментатором, который пытается нащупать у молодежи какие-то сверхценности, лежащие за пределами буржуазно-потребительского общества. Пока многого он не добился,  это не его вина, это проблема дефицита сверхценностей.
А. Ципко. Я рад, что вы подтвердили мои сомнения в оправданности нынешней широкомасштабной компании по разоблачению «русского фашизма», как говорят некоторые лидеры СПС. Но не платит ли наша страна и ее руководство огромную цену за предоставленную либералам возможность скрыть собственную несостоятельность и обвинить во всех своих неудачах, как говорит Леонтий, русское, «ксенофобское», традиционалистическое болото. Ведь в результате того, что, к примеру, победитель 1993 года Николай Сванидзе может еще раз «оттянуться» и в очередной раз сказать все, что он думает о «русской массе», мы ничего не выигрываем вовне, а очень многое теряем внутри. Было бы наивно полагать, что нынешняя широкомасштабная кампания по разоблачению так называемой «опасности фашизма» в России переменит настроения на Западе, и либеральная Европа, наконец, полюбит Путина, поверит ему. А внутри все эти кампании саморазоблачения России имеют крайне негативные последствия. Простые люди все эти разговоры об угрозе фашизма, все эти пламенные прокурорские речи Николая Сванидзе и Владимира Познера воспринимают как давление на русский народ, как напраслину, несправедливые обвинения. Возможно на тех, кто болен душой, кто полон ксенофобией, расистскими страстями, вся эта кампания, особенно суд над Копцевым, произвели отрезвляющее действие. Но представляете, как воспринимают все эти разговоры об угрозе фашизма или о «русском фашизме» простые русские люди, чистые душой. Ведь нельзя забывать, что телевидение обращается ко всем, и различного рода негативные оценки страны, а тем более народа, относятся ко всем. В результате всех этих кампаний у населения может сложиться впечатление, что и власть против него, против русских.
В. Соловей. Да, это очень хороший вопрос: почему такие, казалось бы, самоочевидные вещи, что, чем сильнее давление, тем сильнее может быть реакция, не принимаются в расчет политиками. Мне кажется, что есть две причины, помимо той, которую назвал Леонтий, что попытка списать, спихнуть на русских провалы в политике. Первая причина – это то, что авторами, инициаторами этого курса выступила либеральная интеллигенция позднесоветского, посткоммунистического извода, для которой вообще характерно отрицание русскости как таковой и отношение к ней с презумпцией превосходства, что вот мы – некие культуртрегеры цивилизации, а русский – некий неполноценный народ. На самом деле, по социологическим исследованиям это обнаруживается, что для них характерно отчуждение от основной массы населения. Это то, что я называю колониальным дискурсом внутри страны, они колонизаторы внутри собственной страны. Поэтому они просто это понимать не желают, некоторые из них.
Л. Бызов. Кто-то не понимает, а кто-то цинично отрабатывает грант.
В. Соловей. А второе, что мне кажется более рациональным, на самом деле это некая отработка полигона социального контроля. Ощущается, что ситуация в стране не так хороша, что она далеко не так стабильна. Нет, может быть, никаких волн возмущения, но надо отработать систему социального контроля и надо иметь некое идеологическое прикрытие для своей деятельности. И в этом смысле фашизм – это угроза, которая международно признана. Возьмите 93-й год: как легко было расстреливать парламент, когда их ассоциировали с фашизмом, красно-коричневыми. С технологической точки зрения это довольно правильный шаг, но без понимания стратегической перспективы. Насколько я понял, такого рода диффамация, оскорбление, на самом деле, всех русских, приписывание народу органического качества национализма, фашизма, коллективная ответственность, не приемлется частью, в том числе и кремлевской, элиты. В силу ли рациональных соображений или в силу психологических причин, она не приемлется, более того, с точки зрения этой части кремлевской элиты такого рода политика очень опасна, она, наоборот, провоцирует некие революционные настроения или, скажем, настроения сопротивления. Мне кажется, что эти люди не очень хорошо понимают, с чем имеют дело, и какие последствия. Это объясняется узостью горизонта и некоторой культурной и психологической ограниченностью.
Что очень важное сказал Леонтий – он очень хорошо развел этническую идентичность, национализм, ксенофобию. Это вещи безусловно связанные, но не тождественные. Я бы сказал, что это феномены, имеющие во многом различную природу. А линия этнической идентичности – это, видимо, реакция на слабость государства, на распад государства, на распад той системы координат, в которой мы самоопределялись. Но я думаю, что эта линия этнической идентичности, то есть ощущение в себе русскости, будет усиливаться, хотя бы по той простой причине, что Россия превращается в национальное государство волею обстоятельств. Если в Советском Союзе русских было 52 – 53 процента, то в Российской Федерации 79, это большинство. Они должны обрести базовую идентичность, это психологическая потребность человека, глубинная. Мы должны принадлежать к чему-то большему, чем просто наша семья и наш коллектив. Они ощущают себя русскими в том числе и потому, что политическая, гражданская нация в России не складывается, не строится. Не потому, что это направление, может быть, ошибочно, а потому, что эта нация сложилась, а надо, чтобы люди всех национальностей разделяли ряд символов, в том числе, чтобы они доверяли государству. Они государству не доверяют, тут базовое отталкивание государства толкает их к тому, что они начинают искать русскость. Кстати, ксенофобия, о которой мы говорили, значительна, но она выросла с конца 90-х годов. Но что очень важно: она ни в коем случае не больше, чем ксенофобия в западных странах. Я смотрел, по различным оценкам к ксенофобам в западных странах можно отнести до двух третей населения, причем одна треть – это жесткие ксенофобы, и одна треть себя определяет, как ксенофобы частичные, выборочные. Просто у нас формы проявления ксенофобии более брутальные. И у нас, скажем, демонстрировать свои антикавказские настроения – это не так неполиткорректно, как на Западе, просто за счет того, что Россия – более свободная страна, это кажется более явным, более ощутимым. Очень важно, что на самом деле ксенофобия – это уродливая изнанка процесса формирования нации, потому что для этого надо не просто осознавать, кто мы, но и от чего-то отталкиваться, надо иметь некую антимодель. И, обратите внимание, что русские не испытывают ксенофобии по отношению к украинцам и белорусам, потому что те никак не отличаются от русских, ну, может быть, говорят с каким-то акцентом. А в фокусе ксенофобии оказываются этнические группы – выходцы с Кавказа, бывшей советской Средней Азии, вьетнамцы, - которые визуально отличаются. Т.е. это «отличие в телах», как говорит культурная антропология, проецирует недовольство. Почему? Рынок труда в России не такой уж большой, несмотря на экономический подъем, он все-таки сконцентрирован вокруг нефти и газа и в крупных городах. Значит, это конкуренция за места на рынке труда, это столкновение различных культурных традиций, которое ощутимо тогда, когда прибыли люди другого цивилизационного начала, или, скажем, столкновение урбанистической и сельской культуры. Эта сшибка возникает в любом обществе. Но очень важно, что ксенофобия не тождественна национализму. У нас в стране может быть 40 – 50 процентов ксенофобов, но поддержка националистических партий – отнесем к ним условно ЛДПР и «Родину» - значительно меньше, чем доля условных ксенофобов в российском обществе. И уж конечно, политический национализм в России в этом смысле значительно ниже, чем во Франции, где поддержка партии Ле Пена может достигать трети. И не только во Франции, но и в Голландии, Бельгии, в Швейцарии эти настроения усиливаются. Ксенофобия в принципе может быть источником политического национализма, но совсем не обязательно.
И что еще очень важно, это разведение между национализмом и фашизмом. Фашизм можно назвать национализмом, но это крайняя форма национализма.
А. Ципко. Это расизм, эта идея превосходства расы, избранности, идея особых прав над жизнью других людей. Кстати, идея избранности может возникнуть и на либеральной почве как социальный дарвинизм. Когда Валерия Новодворская с экранов телевидения говорит, что все старое поколение советских людей должно погибнуть, ибо оно, в отличие от меня, не сопротивлялось системе, то налицо обыкновенный фашизм. Но у нас политикам, которые называют себя «демократами», все можно.
В. Соловей. Да, и главное, что это революционный национализм. А у нас, если назвать революционных националистов, это крошечная группа, которая имеет мизерное влияние, они, скорее, какого-то сектантского характера, они и привлекают-то стилевым своеобразием, неким брутальным стилем, отличием в одежде. У нас и национализм-то в чистом виде, как говорится, не катит, он должен быть совмещен с идеей социальной справедливости. Вот то, что было в изначальной «Родине», пока там был Глазьев, социальная составляющая. А дело в том, что в России это очень хорошо совмещается. С точки зрения русских надо обеспечить социальную справедливость для этого униженного большинства, и этот этнический и социальный принцип прекрасно сочетается.
А. Ципко. Я абсолютно согласен, всплеск такого русского самосознания, который наблюдается среди участников молодежных патриотических движений, это обостренное национальное достоинство и, тут Кремль угадал, обостренное чувство суверенитета. Вот эта утрата суверенитета и то, что мы теперь контролируемая и управляемая страна, вызывает протест. Идея так называемой «суверенной демократии» очень созвучна настроениям двадцатилетних. Что интересно. Я вчера вечером провел среди «Наших» семинар, посвященный обсуждению последней статьи Суркова. По проблематике она очень богата, я нашел там 19 проблем. Но знаете, на чем все мои слушатели зацепились? На проблеме национальной элиты. Из 20 участников семинара 10 говорили, что «у нас нет будущего, у нас нет национальной элиты». Они схватились за эту сурковскую тему оффшорной аристократии и всерьез рассуждали о том, как сделать нашу оффшорную аристократию национальной буржуазией. Я поразился. Среди слушателей было много негуманитариев, но они все абсолютно одинаково выразили это болезненное переживание того, что у нас мало наверху людей, которые бы думали всерьез о стране. За этим – не просто реакция распада, а страх дальнейшего распада. Среди двадцати вопросов, которые задали мне после лекции в прошлом году на Селигере активисты «Наших» одна четвертая, то есть пять, были посвящены будущему России. Выживет ли Россия? На чем основана ваша вера в Россию? Есть ли у нас будущее? – вот эти вопросы.
Кстати, Валерий, мой анализ настроений среди молодых не подтверждает вывод вашей книги о смерти имперских настроений среди современных русских. Даже у старшего поколения осталась тоска по Крыму, по Севастополю, осталось ощущение противоестественности отделения Украины и Белоруссии. А для моей молодежной аудитории характерен один и тот же вопрос: «Почему Путин ничего не делает для объединения РФ с Белоруссией?» Может быть, как вы сами пишете, в человеке на подсознательном, глубинном уровне заложено ощущение своего жизненного пространства, пространства своего народа, а потому все эти переделки границ, территорий болезненно отзываются, болезненно сказываются на самосознании людей, в том числе и русских. И отсюда главный вопрос, которые не решили ни русские цари, ни Советы, и который, как мне кажется, не знает, как решить, и новая власть. Как сохранить целостность России как империи, как многонациональной страны, не подавляя национальное самосознание у большинства, у русских? Вот главный вопрос, который должна сегодня решить новая власть. Ведь очевидно, что на самом деле вся эта кампания по борьбе с так называемой «угрозой фашизма в России» не остановит нынешний бурный рост национального самосознания среди детей эпохи распада СССР. Но как сделать, чтобы рост национального самосознания среди русского большинства не усилил центробежные настроения среди мусульманского меньшинства?
В. Соловей. Я думаю, что все-таки, если на русских опираться, угрозы дезинтеграции России все же не будет. Тем более, что те базовые потребности, которые можно сформулировать, выдвигаемые от имени русских, ничуть не противоречат базовым потребностям всех других этнических групп, других народов. Чего они хотят? Требование национальной элиты, ответственной перед обществом, носит всеобщий характер. Требование эффективной экономической политики, более справедливой, оно равно имеет цену как для русского, так для аварца, бурята или осетина. В этом нет никаких этнических отличий. Требование или желание, чтобы у России был достойный статус на международной арене – в конце концов, когда болеют за футбольную сборную, болеют с одинаковым азартом люди различных национальностей, живущие здесь. В этом смысле общность есть. Но проблема в том, что вообще по любой социологической теории, в том числе по теории, относящейся к этническим нациям, смысл сводится к двум вещам. Первое, должно быть этническое ядро, даже в эмигрантских нациях, к которым относятся американцы, таким этническим ядром были англосаксы, до недавнего времени. В России, естественно, таким этническим ядром будут русские, в силу всех обстоятельств. Это не значит, что к другим отношение будет хуже, или к русским должно быть лучше. Должно быть ясное понимание, что стабильность России зависит от состояния и самочувствия этого большинства, и морального самочувствия, и способностью рожать детей, и гордиться хотя бы чуть-чуть своей страной. Это первое.
Второе. Смыслы и ценности, они идут сверху вниз. Если эти молодые люди, о которых вы говорили, очень точно ощущают проблему, которую формулируют все политические эксперты в России, проблему элит, значит, это не просто неполадка, а фундаментальная, колоссальная проблема с качеством элит. Я не очень понимаю, как можно эту проблему решить, но я знаю из истории, что есть две возможности: первая – это революция, когда тотальная зачистка элиты, на ее место приходит контрэлита, как это было, скажем, в 17-м году. Второй пусть – это самотрансформация самой элиты, как было в Россиив начале 17 веке. Ведь до 1613 года вся русская элита, боярство, было предательским. Они же все присягали тому, кто приходил, они изменяли по несколько раз. Но в конце концов, они оказались перед выбором, что это государство их, что надо что-то делать с самими собой, и произошла медленная самотрансформация. Конечно, второй путь желательнее, но я пока не вижу, что это идет, что происходит самотрансформация. Хотя бы начать с того, чтобы деньги хранили в российских банках или чтобы не ездили отдыхать на западные курорты. Начинается-то, на самом деле, с мелочей.
Поэтому все, к сожалению, упирается в проблему качества элит.
Л. Бызов. И беда состоит в том, что у нас отсутствует контрэлита, причем сейчас в большей степени, чем когда-либо еще. Скажем, в 90-е годы, как бы ни был плох режим, было ощущение, что контрэлита есть, будет, кому подхватить власть, это просто проблема политической воли. А сейчас такого ощущения нет, потому что колоссальный дефицит именно не политической воли, а интеллектуальной работы и осмысления. Сейчас время, когда надо забиться в щель и думать, потому что непонятно, с чем идти на митинги, что кричать. Все, что можно было кричать, власть усвоила, переварила и высказывает от своего имени. Контрэлиты нет, и не понятно, откуда она появится. Тем огорчительнее крах «Родины», потому что, я считаю, главной ее задачей было создать умеренную русскую национальную контрэлиту вокруг Глазьева, Рогозина, они сами были только приманки. У нас существует достаточное количество русской, корневой интеллигенции, и технической, и гуманитарной, но она разрознена, и именно этим надо было бы заниматься. И сделали бы проект культурным, по созданию контрэлиты, потому что никому не интересно, какие вы сделаете партии, сколько там партбилетов. А этот проект был бы интересным, на вырост, с очень большой перспективой формирования дублирующей партии власти, способной очень многие вещи перехватить. Поэтому обидно, что этот проект не получился, и я теперь не знаю, с какого места этот проект должен расти.
В. Соловей. Но проблема эта все равно решится, либо одним образом, либо другим. И я думаю, что в плане самотрансформации, если бы сейчас были приоткрыты демократические механизмы, т.е. была бы реальная демократическая конкуренция, пусть с какими-то ограничениями, наверное, это бы способствовало рекрутированию, появлению новых людей.
А. Ципко. Это серьезная проблема. За нынешней ситуацией отсутствия политической конкуренции стоит еще чисто субстанциональная вещь. Странно, ни один новый политик, появляющийся на политической арене, не является идентичным с точки зрения соответствия внутренней структуры выдвигаемым им лозунгам. Мы имеем поразительный тип политика, который внутри, онтологически ничего как человек не несет, а используют набор идеологем, который с его точки зрения в этой конкретной ситуации – политической, моральной, психологической – может принести ему электоральный успех. Найди мне аутентичного человека, который бы олицетворял глубины национальной экзистенции, ощущал бы вызовы национальной истории и был способен их как-то манифестировать. Кто бы сейчас всерьез мог конкурировать на этом поприще с Путиным последнего издания?
В. Соловей. Методом селекции сверху вниз не получается. Все-таки, должна быть предоставлена возможность какой-то конкуренции. Хорошо, не в политике, а хотя бы в культурном поле. Но должны быть созданы равные условия, должны быть открыты возможности для интеллектуального обсуждения. У нас же сейчас, на самом деле, происходит интеллектуальная деградация, в этом поле просто ничего не может появиться.
А. Ципко. Валера, я согласен, я хотел бы в этой связи сослаться на ваш анализ. 17-й год – да, русские практически все выступили против России. Потом – защитная реакция, появляется белое движение, оно проигрывает, но оно несло энергию, волю, идею целостности, способность к самоорганизации, готовность умереть во имя страны. Вы там ссылаетесь на Капустина. Страна жива до тех пор, пока она в состоянии производить людей, готовых за нее умереть. Дальше вы говорите: «91-й год, нет ни юнкеров, ни Корнилова, ни Деникина. И при этом на самом деле подавляющее большинство против идеи суверенитета РСФСР, подавляющая часть воспринимает СССР как русское государство, но нет энергии, нет потребности самоорганизации, идущей снизу». А сейчас эта энергия есть? Откуда ей взяться, и можно ли ее как-то стимулировать.
В. Соловей. Вы знаете, по моим наблюдениям, и я думаю, что социологически это тоже можно верифицировать, и по вашим наблюдениям, появилось молодое поколение, постсоветское, которое хотело бы добиться успеха, причем, не только для себя, но и для страны, поэтому есть, по крайней мере, надежда. Хотя, конечно, в общем качество общества и его энергетика значительно снизились. Но если их постоянно прессовать, говорить, что вы, русские, только и можете, что быть ксенофобами и потенциальными фашистами, тем самым это значит, вызывать чувство глубокой депревации, которое ведет либо к депрессии, либо к взрыву агрессии, причем, агрессии против власти, от которой, как им кажется, все это и исходит. Надо просто предоставить, создать некое пространство свободы. Это первое.
И второе. Я убежден, чтобы что-то изменить в России к лучшему, не надо быть семи пядей во лбу, не надо быть героем, нужно просто руководствоваться здравым смыслом. Достаточно посмотреть на наше законодательство, на то, как это проходит через Думу… Есть вещи, которые решаются просто с помощью здравого смысла. Не надо иметь докторскую степень, опыт работы. Люди же на неком низовом уровне понимают, они же просто живут. Вспомните, какой у нас был всплеск экономической самодеятельности после 98-го года, когда государство ослабило контроль и предоставило людям возможность выживать самим. Оно поступило, на самом деле, очень мудро. Они же стали не только выживать, они воспряли. Появилось огромное количество разных частных предприятий, экономика заработала. А сейчас фискальный пресс давит, давит бюрократия, возросла взяткоемкость власти. Это, во-первых, вопрос к власти, опять же мы возвращаемся к качеству элит. А, во-вторых, просто вопрос здравого смысла. Некоторые вещи можно не делать, некоторые, которые надо делать, почему-то не делаются. И обеспечить, повторю Столыпина, десять лет спокойствия. За это время люди воспрянут. Они сами организуют свою жизнь, наладят, не надо им мешать, что-то появится.
А. Ципко. Валера, это такие общие рассуждения. Но мы живем в ситуации, когда на самом деле очень низка способность масс к самоорганизации, конструктивной созидательности. Если ты создаешь максимум условий, то получается то, что у нас наблюдается последние 16 лет: при демократических институтах и демократических свободах эта возможность используется людьми, которые в силу целого ряда причин несут в себе только энергию и инстинкт разрушения. Ведь очевидно, что если, в силу ряда причин, либеральный реванш состоится, то сейчас они точно доведут до конца дело распада России, на этот раз – распада РСФСР. Трагедия, на мой взгляд, состоит в том, что у нас демократические свободы, которые дал распад СССР, всегда используются людьми, которые больны инстинктом разрушения. Я повторяю вопрос: что делать, если люди, которые по природе несут в себе созидательное начало, начало реставрации, воспроизводства, не обладают потребностью самоорганизации, а люди, несущие негативное, разрушительное начало, как раз всем этим обладают?
В. Соловей. Александр Сергеевич, вы повторяете Толстого: «Все плохие люди объединяются, почему хорошие не могут объединиться?» Это проблема, которой я не знаю объяснения, но у меня такое ощущение, что общество получило за все пятнадцать постсоветских лет очень хорошую прививку, и вряд ли оно сейчас способно купиться на дешевую демагогию. Оно все-таки более-менее ощущает свой базовый интерес и соразмерность обещаний политиков своим интересам. Ведь сейчас ни чрезмерных, завышенных требований, ни чрезмерных ожиданий нет. Поэтому я думаю, что допустить демократическую игру… Может быть, просвещенный авторитаризм. Но у нас это не очень получается. Может быть, есть просвещение, может быть, есть авторитаризм, но эффекта пока не видно, а, наоборот, ситуация по ряду параметров ухудшается. По крайней мере, какое-то глубинное недовольство ощущается. Значит, надо просто приоткрыть демократический шлюз, чуть-чуть вернуться назад. Тут Третьяков очень хорошо назвал: «реверсивная демократия», очень емкий термин. Вам не нравятся вот эти люди, которые по своему психотипу разрушители – это правда, есть психотип разрушителя. Они соединяются. Хорошо, есть возможность, как это называют западные политологи, с помощью селективных репрессий их изолировать. Нельзя же зачищать все политическое пространство, выстригать его, как английский газон, и не только политическое, но и экономическое. Потому что есть какой-то мелкий, средний бизнес, какая-то основа самодостаточности масс населения тоже подвергается сильнейшему давлению. Нельзя же убить все, на чем вырастает нормальная национальная жизнь. И для того, чтобы это видеть и понимать, не надо быть семи пядей во лбу.
А. Ципко. Леонтий, остается один вопрос, который мы пропустили. Я имею в виду то, с чего я начинал, о путях позитивной консолидации России. Обычно возбудить доверие населения к государству можно только тогда, когда лидер государства и его элита начинают с ним говорить честно, используют какую-то мобилизационную идеологию, используют язык доверия. А у нас на самом деле каналы моральной мобилизации масс не используются. Вместо этого то, о чем мы говорили, давление на массы, воспитание в них чувства вины.
Л. Бызов. Сложились воедино и усилия властей, и состояние самого общества. Общество получило очень сильную прививку от разрушительных процессов 90-х, и поэтому власти не надо бороться с разрушительными демагогами от интеллигенции, с националистами. Общество их боится и без всякой подсказки властей. Я бы даже сказал, наоборот, чем больше мы выпускаем на экран экстремистов любого толка, тем хуже для них, потому что это саморазоблачительный эффект. Показывайте Боннэр, Новодворскую – ради бога, с утра до вечера. Это никакого эффекта в обществе не даст, потому что общество научилось понимать и что-то оценивать, даже возник определенный страх, возникло некоторое представление, что лучше, что угодно, только не они. Даже плохой порядок лучше хорошего беспорядка. И всюду, где возникает у людей страх дестабилизации, этот страх заставляет не принимать даже хорошие, правильные идеи, которые кем-то еще декларируются. Мы видим, что общество отказывает любой оппозиции в праве на существование. Оппозиция может быть только придворной, как только оппозиция становится не ручной, это воспринимается людьми, как угроза социальному порядку, угроза стабильности. Тут же говорится: нет, это нам не нужно, пусть оппозиция советует власти, не более того. Власть тоже совершенно непонятно, почему, боится, не понятно, почему у нее такая истерическая реакция, скажем, на националистов, эта тема до сих пор у власти табуирована. Она не готова к серьезному, нормальному, позитивному, конструктивному обсуждению национальной проблематики. Почему? Для меня это определенная загадка.
А. Ципко. Но почему, ведь это абсурд. Есть потребность в консолидации, можно найти язык консолидации, который не носит этнический характер, и почему власть этого не делает? Ведь это поведение иррационально, какой-то синдром самоубийства, синдром саморазрушения.
В. Соловей. Я думаю, что есть еще некая инерция, идущая еще с советской и даже досоветской эпохи, когда любой русский национализм воспринимался, как потенциальная угроза целостности страны. И тогда это было лишено смысла, потому что даже не преимущество для русских, а равноправие в экономическом смысле Российской Федерации подрывало единство Советского Союза. Сейчас нет ощущения, что ситуация радикально переменилась, что мы уже живем не в Советском Союзе, не в царской империи, мы живем, в общем-то, в потенциально национальном государстве. И поэтому любое национальное государство должно дозировано использовать национализм. Вопрос в том, какой: этнический национализм, национализм политический, т.е. выступающий от некоей надэтнической общности. Но, судя по характеру русского национализма, умеренной его части, основного массива, там нет ничего, что бы противоречило каким-то идеям наднациональной консолидации. Там преобладает в основном социальная проблематика, которая обща для всех. Первое объяснение – это инерция. Второе, власть, на самом деле, сама легитимируется идеей государственности, она очень боится, видимо, конкуренции на этом поле. Такое коллективное опасение, что окажутся более эффективные государственники, не более жесткие, а просто более эффективные. Она хочет сохранить монополию на эту идеологию, на государственническую, потому что русский национализм всегда был государственническим. И третье, я думаю, что власть имеет неосторожность слушать, или на нее влияют люди, которых я назвал экзистенциально антирусскими, которым вообще чужд этот народ, потому что они культуртрегерское меньшинство, они вообще не понимают этой субстанции, всей этой глубинной жизни.
Л. Бызов. Казалось бы, что эти люди уже очень далеко от этой власти.
В. Соловей. Но такое ощущение, что культурный шлейф остался, какое-то культурное поле. Я просто пытаюсь дать сейчас ответ на вопрос, хотя для меня это тоже загадка, как можно этого бояться, когда это надо использовать и встроиться.
Л. Бызов. У Валерия в книге есть идея, что путинский режим – это только ступенечка на пороге грядущей катастрофы. Вот как это ни странно, власти, в частности, Сурков, мне кажется, думает примерно так же. Он считает, что перемены могут быть только к худшему. И поэтому чисто охранительная политика лучше, просто заморозить, ничего живого не пускать, и это нам даст еще пять – десять лет нормальной жизни. А там, либо рассосется, либо нас здесь не будет. Но лучше, на всякий случай, чтобы ни одна живая муха не залетела.
А. Ципко. Может быть, Путин до сих пор не может вырваться за пределы того, что Леонтий назвал «аурой либеральной элиты», за пределы либерального отношения к населению как к чужим, как к туземцам. Впрочем, и Советы, как писал Бердяев, относились к народам России, как относятся победители к покоренной нации, как жертве на заклание. Но ведь подобное отношение к народу опасно. Ведь люди на самом деле чувствуют, что власть с ними неискренна, не хочет не только быть с ними на равных, но и говорить на равных.
В. Соловей. Я думаю, что это более глубокое объяснение, но это тогда, действительно, заложено в природу русской власти, она боится. Но дело в том, что ситуация уже изменилась. Люди мирятся со всем, что есть, во избежание худшего. Но их толкают к худшему.
А. Ципко. Может быть, наступил момент в русской истории, что если не поменять природу русской власти, то России просто не будет?
В. Соловей. Парадигму ее поведения. Я совершенно согласен, что выбор именно такой. Но инициатива должна исходить сверху, потому что, если она пойдет снизу, когда власть начнет рассыпаться, тогда будущее России более, чем сомнительно.
А. Ципко. Причем, уникальные условия. У тебя нет реальных конкурентов. Народ обладает здравым смыслом, он не воспринимает радикальные идеи, он боится радикальных левых и правых и т.д. Казалось бы, парадигма такой реставрации, консервативная парадигма! Все работает для прямого общения с народом. Но ничего не происходит.
В. Соловей. Причем, делать-то не очень много надо, все это находится в пределах здравого смысла. Ну, Путин с чего начал свое первое президентское послание? С такой правды: вымирает народ в России! Такой крик души, живые слова. Вот такие слова, я думаю, что они бы очень многое сделали для установления прямого общения.
А. Ципко. Ведь проблема состоит в том, что сегодня тебя еще готовы слушать, а завтра уже не будут слушать. Да, в России власть сакральна, но только в условиях веры и надежды. Но если ситуация меняется, ты уже простой смертный, и все твои недостатки сразу видны. И тогда тебя ожидает драма Горбачева, который для всех сразу стал чужим.
В. Соловей. Вот вопрос: понимает ли? У нас все закончилось на проклятом вопросе о характере русской власти.
А. Ципко. У меня вообще пессимистический взгляд. Ты говоришь: субъект, энергия и т.д. Действительно, была энергия, но всегда получалось так, что колонией был этот народ, а метрополией – верхушка, которая периодически с этим народом делала все, что хотела. И это долго продолжается, это какое-то чудо истории, но это не может продолжаться вечно.
В. Соловей. Сейчас все подходит к историческому финалу, потому что та модель, которая была, она себя не просто исчерпала, но и ситуация изменилась кардинально. Значит, нужна новая модель.
А. Ципко. Я когда слушал этого Сванидзе – он говорит голосом прокурора, весь народ для него существует, как темная, невежественная, опасная масса, которую он, как верховный жрец, проклинает, но при этом он не понимает, что реально у него для власти ничего нет, что его власть ни на чем не держится.
Л. Бызов. Я считаю, что у людей существует большой, неудовлетворенный голод в создании нормальных отношений общества и власти и нормального государства, которое бы воспринималось, как свое. И мы видим, мы только что провели опрос, чего люди хотели бы от будущего преемника Путина. На первое место, кстати, вышло, чтобы он больше учитывал интересы русского большинства, коренной русской нации. Имеется в виду не то, чтобы он разгонял мигрантов, имеются в виду социальные интересы, т.е., чтобы государство было своим для этого русского большинства. В том числе и в отношении нерусской части государственная элита должна быть в основном как бы русской, потому что базовые ценности все-таки привязаны к русскому большинству, а не к разного рода национальным меньшинствам. Русские не должны быть чужими в этой стране. Такой запрос существует. И второй запрос – на социальную справедливость. Все, как Путин, но только акцент в сторону русского большинства и в сторону социальной справедливости. Т.е. этот национал-социальный запрос, который, если его так назвать, сразу вызывает крики о фашизме.  Это абсолютно не так, это запрос настоящей народной демократии, который проходит веками через всю русскую историю как какая-то неосуществимая субстанция. Альтернатива имперскому государству и, я бы сказал, где-то в 89 – 90 годах эта накопленная стихия вылилась, вылилась не только в речах Сахарова или Собчака, в политической плоскости, а вылилась в том, что нашлось сразу огромное количество людей, которым есть до всего дело: до своего дома, парка, леса, речки, завода. Т.е. огромная волна социальной энергии вылилась. И я не думаю, что она совсем заглохла. Существует проблема, что этот резервуар снова переполняется и ищет какие-то выходы. Но выходов нет. Все прекрасно понимают, что их нет и не будет, власть не дает абсолютно никаких сигналов, что люди со своими взглядами, интересами, желаниями кому-то нужны. Не нужны! Могу вам точно сказать, что не нужны, и не понадобитесь, по крайней мере, на вашем веку не понадобитесь. Люди эти сигналы приняли, и поэтому у них такое минималистское отношение: что есть – и слава богу, лишь бы хуже не было, с этим можно как-то мириться, можно прожить жизнь и так. Но проблема существует, и я думаю, что она рано или поздно даст о себе знать.
В. Соловей. Этот магистральный запрос, который наметился еще в конце 90-х – социальная справедливость, национальное равноправие, чтобы русские ощущали Россию родным домом, он остается доминирующим на протяжении всех последних лет.
А. Ципко. И правда о нас самих.

ПРИЛОЖЕНИЕ 3.  Круглый стол в редакции “Литературной газеты” от  17 марта 2007 года.  Тема Круглого стола – “Угрозы и вызовы русским как нации”.
Участвуют Ю. Поляков, А. Фурсенко, Л. Бызов. В. Горяинов, А. Севостьянов, К. Крылов, В. Соловей.
В Приложении приводится только текст выступления Л. Бызова.

Л. Бызов. Можно согласиться со многим из того, о чем здесь говорилось. Действительно, русский народ не самоопределился,  существует очень большой дефицит вменяемых политиков, которых можно причислить к русскому направлению. Это все  объективные факторы, скорее внешние обстоятельства. Но я бы хотел возвратиться мыслями к статье Александра Ципко, которая послужила предлогом сегодняшнего круглого стола, и попытаться понять, а в чем же должно быть содержание этой русской идеи или, если ее начать воплощать политически, - русского проекта. Вопрос о содержании обычно тонет на всех обсуждениях, утонул и сегодня. Можно много спорить и о том, действительно в стране сегодня победили русофобы или нет, как по мысли А. Ципко они побеждали на всех витках истории России. На самом деле мне это не очевидно, потому что наши политические оппоненты, те же либералы считают, что сейчас в стране победила «русская власть», западники, которые пытались править в стране в 90-е годы, потерпели фиаско, а русская почва съела этих западников. И сейчас восторжествовала русская традиция с ее авторитаризмом, этатизмом, косностью, неприятием демократии, и в этом тоже есть своя истина. Истина и в том, что, несмотря на раздражение общества бюрократией, у него нет отторжения от нынешнего государства как «антирусского». Вернее, абсолютной истины нет ни в том, ни в другом взгляде на нынешнюю, и не только нынешнюю действительность. И советская власть, даже в страшные 30-е годы не воспринималась однозначно как «антирусская», а в послевоенные годы – тем более, она во многом стала превращаться  в русское государство, русский проект. Все это говорит о том, что политически русский проект существует, для него нет препятствий внешних. Есть главное препятствие – в содержании. А что, если привести, как многие здесь сегодня призывали, к власти русских политиков, русскую элиту (которой, правда, нет), определить права русских, начать строить русское государство, ввести жесткие ограничения для инородцев?. И что, собственно говоря, мы построим? Это «что-то» будет сильно отличаться от нынешней постройки? Ответ для меня очевиден, и он печален для «русской идеи». А. Ципко, разбирая этот вопрос, причины видимого отсутствия русской идеи, приходит к парадоксальному и, может быть, не очень утешительному для русского самосознания выводу, что, собственно говоря, никакой русской идеи нет. Все, что раньше скопом записывали в русскую идею, есть не более, чем русский миф, который к русской идее никакого прямого отношения не имеет. А если непредвзято, трезво посмотреть на то, что сегодня представляет наше русское самосознание, то оно мало, чем отличается от прочих, в нем нет никакого своеобразия, т.е. это нормальное потребительское общество, которое хочет хорошо потреблять, жить сыто, работать особо не напрягаясь, жить в комфорте, процветать, и вот это буржуазное процветание, по мысли Ципко, является русской идеей того этноса, который мы наблюдаем сегодня. Этноса, который не хочет больше ничем жертвовать, не хочет идти ни на какие мобилизации, проповедовать бессребренничество, духовность  и все те основные черты, которые мы традиционно заносим в счет русской идеи. Так это или не так?
Я как социолог вижу здесь два аспекта. С одной стороны, глядя на современное российское общество, мы не видим никакого русского своеобразия, ни явного, не скрытого. Даже если и придут «русские власти» в лице наших патриотов, то что они будут делать кроме того, что делается теперь, совершенно непонятно. Опять возникнут и будут реализовываться примерно те же идеи, которые сегодня реализуются сегодняшней властью.  Есть вялые разговоры про «русский строй» и «суверенную демократию», но какое в них позитивное содержание, никто не понимает. Да, та, «забугорная» демократия плоха, но в чем собственно состоит русская национальная модель демократии?  Опять штампы типа «соборности» и «общинности», которые на практике реализовать совершенно невозможно.
С другой стороны мы видим, что на парадном уровне, на уровне того, что называется фасадом, образ русской идеи совершенно отличается от того, что можно назвать содержанием нереализованной русской идеи. На уровне этого русского фасада мы продолжаем считать русских особой нацией, русские – сторонники иного пути. Причем, чем меньше мы отличаемся по сути от представителей других народов, чем больше мы становимся обществом массового потребления, тем больше укрепляется в массовом сознании точка зрения, что у русских свой особый путь. Сегодня число западников по социологическим опросам остается на уровне 20 – 25 процентов, а чуть ли не 75 процентов говорят о том, что Россия должна идти своим особым русским путем. Хотя в чем состоит этот русский особый путь, мало кто знает и мало, кто может объяснить, да и особой потребности в таких объяснениях не испытывает.  То же самое касается и многих других аспектов: того, что можно назвать национализмом, ростом этнического самоопределения, этнического самосознания, того, что Валерий Соловей называет «бунтом русской этничности». На мой взгляд, это осуществляется как некая парадная ценность. Русские очень хотят чем-то от кого-то отличаться, и, испытывая кризис идентичности, начинают играть понятием «национализм», что совершенно оправдано и что имеет вполне объяснимую социокультурную природу. С другой стороны, на практике мы видим, что эта энергия этничности остается, как правило, только на словах, за счет разговоров «понаехали всякие», но на практике русские продолжают проигрывать все, что можно проиграть: проигрывают рынки, сферы занятости, уступают, уходят с Кавказа, из Украины и т.д. То есть идея русской этничности, русского национализма остается во многом оберточной ценностью, скорее характеризующей русский миф, чем реальную русскую идею. В соответствии с установкой эпохи – содержание ничто, обертка все.
Совершенно аналогично можно сказать о русской религиозной идее – православии – которое, как это не прискорбно,  тоже во многом остается сегодня оберточной ценностью, чем реальной ценностью, которая влияет на повседневное сознание людей, однако ценностью очень важной. Почти 70% россиян, называя себя православными, вовсе не стремятся жить по заветам христианства или что-то вроде этого,  для них это потребность «иметь имя». Как сказал Мандельштам, «Не забывай меня, казни меня,  Но дай мне имя, дай мне имя! Мне будет легче с ним, пойми меня,  В беременной глубокой сини». Речь, как и в случае этнического самоопределения,  о глубинной культурной доминанте – чтобы быть, существовать, надо иметь имя, которое только и создает субъектность. И чем сильнее мы теряем собственное лицо, становимся неразличимыми, тем важнее потребность получить имя.
Я недавно провел исследование о том, каков оптимальный для русского человека социальный строй. Многие говорят о том, что наш нынешний строй неприемлем для русского человека, если русские люди возьмут власть, начнут строить свое государство, создавать свой экономический строй, они построят что-то совершенно иное, отличное от того, что мы наблюдаем сегодня. Действительно, на словах мы выяснили достаточно интересную, хотя и предсказуемую картину, что современный строй мало, кого устраивает – не более трех – четырех процентов. Так же, как и не устраивает капитализм, не устраивает социал-демократический строй Запада. Основная часть населения тянется к такой нэповской идее: смешанная экономика, но в основе которой лежит государственная собственность на крупные предприятия, на все ведущие, стратегически-значимые отрасли экономики. Означает ли это, что эта левая, точнее лево-государственническая идея как таковая является русской идеей? И здесь тоже у меня возникают большие сомнения, потому что, если посмотреть непредвзято на самосознание современного русского человека, он не левый по своей ментальности. Как уже здесь справедливо говорилось, он минимально способен к самоорганизации, минимально способен объединяться в какие-то экономические корпорации, проявлять какую-то солидарность на национальном или этническом уровне, и поэтому, когда мы говорим о левой идее, русский человек апеллирует к сильному государству, которое должно нас выстроить, упорядочить и по большому счету обеспечить порядок и справедливость в том обществе, в котором мы живем. То есть и «русский социализм», возможно, тоже такая оберточная ценность, не более того.
Поэтому, говоря о русской идее и русском мифе, мне представляется, что это две реалии, которые существуют параллельно. Чем меньше современный русский человек имеет то историческое своеобразие, которое мы привыкли считать русской идеей, тем сильнее его потребность в русском мифе. И в этом есть своя закономерность, потому что унифицированный городской образ жизни не предполагает к какому-то культурному своеобразию. Своеобразие порождается традиционным обществом, в первую очередь тем многоукладным и поликультурным обществом, которое было характерно для исторической России, когда параллельно существовали миры крестьянства, дворянства, духовенства. Эти миры сложно взаимодействовали друг с другом, порождая целый комплекс русской идеи и русской духовности. Сегодня, когда все это осталось в прошлом, у нас унифицированный образ жизни, который диктуется мегаполисом, остатки традиционного уклада отмирают и находятся на периферии современного развития, русский человек становится все более безликим, его захватывают глобалистические ценности общества массового потребления, массовой попсы, и чем больше он теряет своеобразие, тем больше на уровне компенсации пытается сохранить свою идентичность. Он все больше ощущает углубляющийся кризис идентичности и все больше нуждается в русском мифе, даже абсолютно ортогональном его реальному бытию, как в некой форме, некоем якоре, за который можно зацепиться, и даже пусть в качестве обертки, в качестве фасада сохранить на сегодняшний день свою идентичность.
Я не ставлю крест на «русской идее», дай Бог все-таки ее нащупать. Но главное, что мне хочется донести до русских наших патриотов, что проблема эта не лежит на поверхности. Эта проблема не решается «Законом о русских», не решается изгнанием инородцев с рынков, не решается даже ростом рождаемости. Это огромная интеллектуальная работа, к которой наши русские интеллектуалы даже не приступали.
Мне кажется, что самой главной проблемой является понять, в чем может состоять реальная идея, как может русская идея и русский миф взаимодействовать друг с другом совершенно не в тех условиях, о которых мы привыкли читать у русских классиков, думая о русской истории, русской культуре в ее ретроспективе. Сейчас реальность совершенно иная. В обществе, в котором мы живем, в обществе, утратившем традиционные уклады, выявить и обозначить русскую идею чрезвычайно сложно. И мне кажется, наши политики русского направления, очень много занимаясь формой, очень мало думают о содержании этой русской идеи. У них, по сути, отсутствует позитивная программа. То, что они выдают за позитивную программу, как правило, - отсылки к идеалам традиционного общества, что совершенно правильно подмечает Ципко в своей статье. И это не может служить реальной позитивной программой, которая может увлечь массы современного городского населения, которое называет себя русскими. А вот что им надо и каков должен быть синтез между тем, чем люди хотят быть, и тем, чем являются сегодня русские люди на самом деле, - это большой вопрос, который мне, как социологу, тоже не ясен и должен быть предметом серьезного изучения.
Л. Бызов. Можно согласиться с пафосом выступления Александра Никитовича, что всякая культура имеет национальные корни. Однако мнение некоторых участников круглого стола, что основой русской идеи является биология, кровь, мне чуждо, я с ним не согласен. Я считаю, что национальность – это не кровь, а почва. И проблемой является именно то, что современный русский народ, современная его ипостась или нынешняя генерация русских катастрофически беспочвенна. Это тот феномен, с которым мы столкнулись в последние 30 – 40 лет, и это не может остаться без последствий. И никакой голос крови ситуацию не выправит.
Реплика. А что вы называете почвой?
Л. Бызов.  Скажем, например, русская крестьянская культура, общинная культура, основой ее было некоторое соприкосновение с почвой, т.е. тем, что связано с годовыми циклами, земледельческой культурой, русской природой и традиционными устоями жизни, которые ковались веками. Посмотрите, как традиционная деревня или монастырь вписаны в природу, русский ландшафт, и как современный «новорусский» коттеджный новострой выламывается из всякого ландшафта. Посмотрите, во что превратили Москву – и это не какое-то насилие, как в 30-е годы взрывали храмы, нет, это отражение вкусов нашего новорусского среднего класса.  Сейчас весь традиционный покров сорван, почва ушла из-под ног. Я много раз об этом говорил и, к сожалению, все больше и больше убеждаюсь в том, что ситуация развивается ортогонально, т.е. чем больше у людей тяга к такому формальному, на оберточном уровне, к русской идее, чем больше они тянутся к православию на формальном уровне, чем больше любят называть друг друга русскими, тем с вот этой почвой, почвенной культурой у них хуже и хуже. А, значит, хуже и с культурой вообще. То есть русский народ, нынешняя генерация русских катастрофически бескультурна. И в этом смысле не может генерировать ту традиционную культуру, которую мы привыкли считать русской идеей.
И второе. Мне бы хотелось пополемизировать с Константином Крыловым, потому что его выступление ярко показало – я не хочу сказать, что антигосударственная идея нынешних участников Русского проекта разрушительна, она не разрушительна потому, что нынешнее русское движение в этом виде вряд ли придет к власти, но оно вынуждено будет оставаться на маргинальных позициях, потому что мейнстримом современной русской идеи является сильное русское государство. Я как социолог могу это сказать точно. И как бы мы здесь ни проклинали нынешнее очень непривлекательное государство, которое можно назвать русофобским, чиновничьим и т.д., но, тем не менее, как ни странно, массовое сознание все равно тянется к нему. И более того, общая тенденция – дайте нам еще более сильное государство, как бы мало этого государства. Потому что, если сравнивать с тем, что было в 90-е годы, в качестве почти единственного плюса люди видят, что какое-никакое это государство сложилось, и в нем они видят главный якорь в своей жизни. И, кстати, это одна из немногих ценностей, в которых русская идея на таком уровне, уровне сознания и уровне обертки, может быть в чем-то и совпадают. Для нас не подходит, например, западная демократия, потому что мы знаем, что в отсутствии сильного государства слабые внутренние скрепы, слабый правопорядок, характерный для русских вообще,  эту конструкцию разнесет. И в этом направлении, мне кажется, русская мысль должна развиваться. Она должна не противопоставлять себя государству, потому что огромное количество людей, так или иначе разделяющих русскую идею, не находятся по ту сторону баррикад, как радикальные русские националисты. Они пытаются находить с этим государством некий симбиоз, это получается или не получается, но, по крайней мере, есть некий расчет на то, что эволюция нынешнего, очень непривлекательного и даже страшного государства рано или поздно его сделает русским. И эта вера, мне кажется, присуща большинству сегодняшних россиян.