Тополевая аллея

 Этот крошечный самолет в конце тополевой аллеи так и тянул к себе маленькую Жизель, ведь только вчера ей снилось, как она шла по этой аллее и увидела Антуана. А сегодня она видела летчика, который заходил в таверну, но только через маленькую щелку в двери, так что почти ничего не разглядела.
  - Я покопаюсь немного и справлюсь сам, - говорил он на вопросы хозяйки, - ближайшее место, где я мог бы получить помощь, так далеко, а вероятность того, что я получу ее, так мала, что я лучше пробуду подольше в вашем чудном уголке. Я никуда не спешу. Нельзя ли попросить у Вас стакан молока?
  Несколько дней Жизель бродила возле аллеи и издалека наблюдала за летчиком и его самолетом, как дикая птичка, перепархивающая с одной веточки на другую. Однажды летчик заметил ее и улыбнулся ей, но Жизель встрепенулась и убежала в поле. И вот внезапно летчик услышал легкое движение рядом с собой, словно это был трепет от крыльев бабочки. Он сидел на коленях и "копался" в деталях своего самолета; руки его были в смазке, и лоб тоже. Оглянувшись, он заметил светлое платьице той девочки, которую он уже не раз видел невдалеке от самолета.
  Летчик поднял к ней спокойное и нежное лицо и заглянул в ее глаза со странным доверием.
  - Вы, верно, живете в одном из этих красивых домиков, дитя? - спросил он.
  Девочка робко кивнула.
  - И у Вас, конечно, много таких же хорошеньких сестричек и братьев, как Вы?
  Девочка слегка вспыхнула от волнения, ведь никто никогда не говорил ей, что она хорошенькая. И вместе с тем иное волнение отразилось в ее лице и словно залило его светом. Ведь это был ее сон! Правда - Он спросил об Антуане!
  - У меня есть брат, - сказала она. - Но он спит.
  Что-то в тоне девочки, хотя он был естественен и весел, заставило летчика пристальней взглянуть в ее лицо.
  - Вы говорите, он спит, моя крошка? - сказал он.
  - Да! Он уснул, когда наступал май. Но мне кажется... мне кажется, - сказала девочка еще более робко, взглянув на летчика. Она чувствовала к нему такое благоговение и такое безграничное доверие, как бывает только во сне, ведь она никогда не слышала, чтобы ей говорили "моя крошка", а то, как он заботливо и нежно и смотрел на нее, так напоминало ей Антуана. - Мне кажется, что он говорит со мной, когда дождь шелестит в листьях и капает тихонько - "кап-кап!" - и когда шепчет трава, и мне кажется, что я вижу его в цветах, ведь они такие живые и нежные. Мама говорит, что это вздор, и я сама понимаю, - сказала девочка грустно, - что, наверно, этого не может быть, ведь Антуан спит, но мне все равно кажется... поэтому я не чувствую себя так одиноко, когда наступает весна.
  Летчик задумчиво опустил глаза, и Жизель увидела, что у него очень печальное и уставшее лицо, хотя он был еще так молод.
  - Не слушайте взрослых, милая девочка, - сказал он, - они забывают как раз те вещи, что важнее всех остальных. Но ведь Вы уже не боитесь меня, как прежде? Вы ответите, если я спрошу - как Ваше имя? - добавил он, невольно улыбнувшись.
  - Я совсем не боюсь Вас! Меня зовут Жизель!
  - А меня - Гюстав.
  Была ли эта реальность? Или это был сон? А, если сон, то чей - Жизели или Гюстава? Но нет - если уж это был сон, то, безусловно, общий. А разве бывают общие сны? Но реальность порой так похожа на глупый сон, а сон - на настоящую реальность, что тут немудрено запутаться. Возможно, они и запутались, ведь работа Гюстава продвигалась совсем медленно, и он только то и делал, что бродил с Жизелью по окрестным местам и вместе с ней слушал сказки весенней травы, первых цветов и резвых малиновок; Антуан всегда был с ними - конечно, с ними был Антуан.
  Однажды, когда в поле их внезапно застиг дождь, Гюстав взял Жизель на руки и закутал в свою куртку так остроумно, что девочка даже не почувствовала холода.
  - Мне кажется, - сказала она, когда они подходили к дому и Гюстав, отогнув угол куртки, заглянул в ее милое забавно выглядывающее личико - очевидно, она думала об этом все время, пока сидела в темноте, - мне кажется, что, хотя ты не мог бы сказать, какого цвета волосы у Антуана - а волосы у него такие же, как утренний свет - и не можешь сказать, какого цвета у него были глаза - а они были такие, как небо в чуть пасмурный день - но ты все-таки знаешь его, и даже лучше, чем я. Мне кажется так, когда я смотрю в твои глаза, и еще... и еще часто-часто.
  - Я тоже так думаю, моя милая Жизель, - ответил Гюстав.
  Этой ночью в деревне поднялся небольшой переполох, но скоро утих, так что Жизель, разбуженная было, снова уткнула личико в подушку и сладко уснула.
  - Мама сказала, что может начаться война, - сказала она на следующее утро, когда Гюстав сидел рядом со своим самолетом, не притрагиваясь к инструментам, а Жизель пристроилась возле, сплетая венок из васильков.
  - Может, мой друг.
  Жизель задумалась.
  - Тогда ты улетишь на своем самолете, а потом вместо тебя будут прилетать письма - много-много писем, и ты будешь просить: "Жизель, пришли мне цветы с нашего луга". И тогда я пришлю тебе много-много цветов, ведь твои друзья-летчики тоже очень захотят их иметь, но будут стесняться попросить об этом...
  Слова Жизели прервал какой-то шум, доносившийся из деревни.
  - Сходи к речке, моя Жизель, посмотри, не прилетел ни крапивник, - сказал Гюстав, и Жизель весело побежала к речке, а Гюстав пошел к деревне. Шум все усиливался, в деревне началась настоящая паника. Люди собирали вещи и, как безумные, стремились покинуть деревню, чего бы это ни стоило. Услышав несколько слов, сказанных в толпе, Гюстав слегка побледнел. Он помогал людям со сборами, особенно там, где не было мужских рук, помощь его была очень кстати, но сам он казался рассеянным и задумчивым, а его движения - машинальными.
  - Гюстав, что ты думаешь делать?
  - Пойду в пехоту.
  - Да ведь у тебя самолет.
  - Он не полетит. Теперь нет времени и нет выбора.
  Все больше людей приходили с дальних деревень, и, взглянув на них и послушав их, местные впадали в такую панику, словно какое-то безжалостное чудовище приближалось к ним с быстротой ветра и грозило нечеловеческими ужасами. Мать Жизели, которая уложила в телегу последние вещи, увидела Гюстава и окликнула его.
  - Где Жизель? - спросила она.
  Гюстав взглянул на нее. Она вся дрожала; губы ее были белы, а глаза совершенно застыли.
  - У реки. Я приведу ее.
  - Мы уже уедем. Отправьте ее с теми, кто задержится.
  Гюстав пошел к реке, но шел так медленно, словно ничто не должно было его торопить. В глазах его стояло лицо девушки, прибежавшей из сожженной деревни. Гюстав увидел Жизель на берегу.
  - Тсс! - сказала она, заслышав его шаги. - Он прилетел! Послушай, как смешно он трепещет крылышками в кустах!
  Гюстав тихо подошел к девочке и сел рядом с ней, положив локти на колени и переплетя кисти рук. Жизель сидела, чуть подавшись вперед, и ее доверчивое личико, обращенное к речным кустам, озарялось блуждающей нежной улыбкой, цветы васильков беспечно переплелись с ее каштановыми кудряшками, и она не глядя коснулась ручкой плеча Гюстава, так и оставив ее. Но он так долго молчал, что Жизель оглянулась на него с небольшим удивлением; она встретилась с его взглядом. Лицо Гюстава было такое же спокойное, как обычно, разве чуть бледнее, и взгляд так же тих, разве чуть более пристален.
  - Ты хочешь полетать на моем самолете, Жизель? - спросил он.
  - Ах, да, да! - не выдержала Жизель, захлопав в ладоши, ведь она целыми неделями мечтала об этом и так давно просила об этом Гюстава!
  И они пошли к самолету, Гюстав усадил Жизель в кабину в венке из васильков.
  - Ты ничего не боишься? - спросил он.
  - Нет, нет! - рассмеялась Жизель, взглянула на него с доверием, какое бывает только во сне, и обняла его своими маленькими ручками крепко-крепко, а он так же крепко и нежно ответил на ее объятие. Через несколько минут над тополевой аллеей взлетел самолет Гюстава; он был так красив со своими блестящими на солнце крыльями, что, казалось, сами птицы в звонком щебете восхищались его полетом. Еще минута, еще несколько мгновений - "раз, два - совсем как детская считалка - три" - и в небе вспыхнуло пламя, похожее на второе солнце. Наверное, это и было второе солнце, ведь чего только не бывает во снах, особенно если они - общие.