Лилия Белая Глава 28 Мотино горе

ГЛАВА 28


В Сорокине стало непривычно тихо. Лишенные по приказу Сталина собственных радиоприемников, несколько раз на дню люди бросали работу и бежали к правлению, чтобы послушать последние сводки с полей сражений. Но радоваться было нечему, так как проклятые фашисты занимали все новые и новые территории, принадлежащие их несравненной Родине.

– Хочу на фронт, – однажды заявила матери Ядвига. – Я уже совершеннолетняя и имею право на собственный голос!
– Только не это, – побледнела от ее слов Лилия. – Лучше уж сразу приготовь мне могилу и засыпь меня, живую, землей.
– Какая ты несознательная, – осуждающе покачала головой Ядя. – Такая же, как и мои дорогие дремучие тетки!

– Не смей их осуждать, – сквозь зубы процедила Ульяна.
– А ну тебя, – обреченно махнула рукой девушка. – Если ты думаешь, что работа на поле менее тяжела, чем жизнь там, то очень ошибаешься.
С некоторых пор Ядя стала Уленьку огорчать. Вроде бы и переходный возраст уже прошел, а юношеская запальчивость никак не хотела покидать ее младшую дочь. Даже спокойная и терпеливая Аринушка стала сторониться своей ранее любимой сестры, а Танюшка так просто кипела от негодования, услышав очередное нравоучение прежде такой доброжелательной и улыбчивой названой родственницы.

«Не повезло моим детям, – думала за очередной дойкой Улюшка. – Самый возраст любиться, а тут война! Где сейчас старшие»?
– Ульяна Васильевна, – неожиданно подошел к труженице председатель колхоза, – завтра я, как офицер запаса, слагаю с себя бронь, а через несколько дней ухожу на фронт. Мужчин в Сорокине не осталось, так, может, меня замените?
– Что вы! – испуганно вскочила со скамейки женщина. – Предложите сию должность Полине Красулиной. Она потянет!

– Вам более нечего мне сказать? – осторожно взял Улю за руку Лосев. – А ведь я давно люблю вас. Как только увидел.
– Простите, – опустила глаза Лилия. – Я уже никогда не смогу никого…
– Молчите, – прошептал Степан Иванович. – Не надо загадывать на будущее.
– Не надо, – покорно согласилась с ним Улюшка.

– Значит, Полина Алексеевна? – испытывающе посмотрел на несбыточную мечту будущий фронтовик. – А что люди скажут? Ведьма ж она…. Колдует, какие-то неслыханные порчи снимает, ночами ее на кладбище бабы видели…. Хотя, что они сами делали в темное время на погосте?

– Ее необычайная энергия найдет выход на руководящей работе, – спокойно объяснила Уля. – А народ привыкнет.
– Не согласится на это райком партии, – удрученно покачал головой Лосев. – Не коммунистка она и не сочувствующая. Впрочем, вы правы, больше и ставить некого.
– Некого, – эхом откликнулась Ульяна.
– Хорошо, я попытаюсь согласовать этот вопрос с товарищами, – печально проговорил председатель колхоза. – Они, надеюсь, поймут.

– А как насчет семьи «врага народа»? – с горечью произнесла Уленька. – Нас реабилитировали?
– Вы на виду у партии, и к вам нет претензий, – минуя длительную паузу, вяло отозвался Степан, – А Антон даже был передовиком.
– И сейчас воюет за ту власть, которая лишила его семью будущего и кормильца! – холодно констатировала факт вдова.

– Тише, – оглянулся по сторонам мужчина. – Вы забываетесь.
– Я никогда ничего не забуду, – спокойно произнесла Лилия. – Прощайте!
– Прощайте, возможно, навсегда,– с грустью отозвался Лосев и, постояв еще немного подле работающей женщины, уныло поплелся восвояси.


Полина приняла предложение Степана Ивановича с энтузиазмом. Еще бы не принять, после ухода ночного визитера размышляла польщенная доверием Лосева Красулина, теперь уж точно она, колдунья, презираемая узколобыми людьми, покажет себя во всей красе. Кто, как ни она, сможет заклинаниями вырастить знатные хлеба, унять непрекращающийся ливень или вызвать в засуху дождь, кто, как ни она, сумеет накормить сельчан пышными пшеничными и ржаными караваями? И не обязательно знать сорокинцам, что эти душистые, вкусные ковриги выужены чернокнижницей из простого воздуха. Пришел ее час, ликовала младшая ведунья, запомнят ее сельчане надолго, ибо никто из них больше не будет голодать!

– И чему этому ты так радуешься? – изумилась только-что пришедшая с улицы Танюшка, наблюдая за ликующим лицом матери. – Что-нибудь узнала о папе?
– Нет, – внезапно сникла женщина и стрельнула сердитыми глазами в дочку. – Назначают меня председателем колхоза.
– Ничего себе! – присвистнула от неожиданности девочка. – А как же твое ведьмачество?

– А что с ним станет, – процедила сквозь зубы колдунья.
– А будут ли к тебе прислушиваться забитые, как ты их называешь, односельчане? – продолжала допытываться Таня. – Сколько сорокинцы тебя сторонились, а тут…
– Не всегда и сторонились, – криво усмехнулась Поля. – У кого что случится, ко мне бежали, неблагодарные! Грыжу ли заговорить, порчу ли снять, погадать ли.
– Знаю, знаю, – вздохнула девочка. – Из-за тебя и на меня деревенские косились. И как же райком партии тебя к руководству допустил?

– И сама не ведаю, – растерялась Полюшка. – Чудо какое-то, не иначе.
– А не тетка ли Наталья это чудо сделала? – прыснула со смеху Танечка. – Она не лезет на рожон, но колдовать умеет не хуже тебя.
– Возможно, – покачала головой хозяйка дома.
– Морроз. Прриказ! Прросьба! – закричал над ухом подлетевший незаметно Кирк.

И он оказался прав. Ульяна по пути домой зашла к Наталье и рассказала ей о предложении Лосева.
– Эх, давно не бралась за заговоры, – передернула плечиками Баранова, – но Полину надо спасать, не то скоро с ума сойдет, ведь с кладбища не вылезает.
– Если бы действительно помогали ваши нелепые заговоры, – тяжело вздохнула Уленька.

– И сама удивляюсь, – присела рядом с сестрой хозяюшка. – Недавно сон такой странный видела, что будто бы подходит ко мне большой черный человек и говорит, что все эти революции и войны не людьми придуманы, а потому и не людям в судьбы подобных себе вмешиваться. Открыла я мгновенно глаза, а тень незнакомца к печи метнулась. Там и растаяла она.

– Следовательно, не сон то был? – встревожилась за рассказчицу Лилия.
– Стало быть, – поморщила нос Баранова. – Потому и не можем мы про любимых узнать, а тем паче сохранить их от беды.
– В таком случае, получится ли у тебя прийти на выручку Полине? – печально молвила Лилия.
– Думаю, это не так уж и сложно, – с твердостью проговорила ведьма.
– В таком случае, что же ты не поможешь себе и своей дочери? – нахмурила брови Улюшка. – Обе на покойниц похожи!

– До поры, до времени не помышляет Марена брать меня к себе, – с грустью улыбнулась старшая чернокнижница. – Возможно, ты и не знаешь, но за ведьминым болотом, как раз напротив заброшенного монастыря, есть старое капище, где язычники веселились, поклоняясь богине смерти и отпевая своих усопших. Ходила я туда как-то ночью. Поклонилась Марене и попросила помочь нам.

– Ты видела покровительницу мертвецов? – ахнула от ужаса Улюшка. – И что она поведала?
– Аришу она не тронет, а про остальное тебе знать не стоит, – уклонилась от ответа хозяйка дома. – Будет время, сама все узнаешь.


Матрена лежала без сна и думала о своем пропавшем без вести муже. Еще полгода назад, после обращения Сталина к народу, ушел воевать Григорий, (как не пытались его освободить от армии), а до сих пор нет от него никакой весточки. Забрали на фронт и Андрея Брыля, а места их заняли Харитон Степанович Крышкин, внезапно оказавшийся полуглухим, и приехавший из самой Первопрестольной Илларион Аполлонович Василевский. Последнему было семьдесят три года, но давали ему не более шестидесяти. Да и кто думал о возрасте в военные годы! Даже она, Матрена, припрятала питательный крем да губнушку в дальний ящик, надела темный платок и пошла вкалывать на эвакуированный из столицы завод по производству боеприпасов.

 Только не из-за любви к Родине оказалась женщина на работе. Однажды ночью, когда хозяюшка была в постели у очередного любовника, влезли в ее дом воры и унесли из него все самое дорогостоящее. А потом возлюбленный ее внезапно пропал. Побежала пострадавшая в милицию, а там просто пожали плечами. Что, мол, вы хотите – война! Заплакала Мотенька и к большому стенду на противоположной стене отвернулась, а там на нее весело скалился тот самый Олежек Макарский, по-настоящему именуемый Василием Тимофеевичем Ковригиным, у которого она была в постели накануне кражи. «Их разыскивает милиция», – было написано на этом стенде.

И тогда поняла жертва мошенника, что недаром не пошел в ее хоромы новый избранник сердца, а уболтал женщину остаться в небольшом гостиничном номере. Эх, дура она, дура! Пошарила горемыка по сусекам и наскребла кое-что из провизии. Но этой провизии надолго не хватало, а война обещала быть затяжной, если вообще когда-нибудь она закончится. И тогда Иванова пошла к Крышкину.

– Все тепленькие местечки уже давно заняты, – встретил ее неприветливо Харитошка. – Иди на завод, там паек и небольшие льготы.
Покрутилась ночью в опустевшей постели Матрена, повертелась и решила к директору завода обратиться. Не зря же он в их доме харч ел!
– Рабочей, – не глядя на бывшую собутыльницу, распорядился Игнатий Матвеевич. – Во второй цех.

– Но я ничего не умею, – по-собачьи заглядывая в глаза «товарища начальника», захлюпала носом Мотенька. – И Гриша бы был вам очень благодарен…
– А знаешь ли ты, что мне будет за срыв производственной программы, ядрена Матрена? – возмутился руководитель предприятия. – Три-бу-нал! Каждый человек сейчас на вес золота! Ступай, обучат!

И она, выдворяемая обидой и голодом, пошла. Непривычно было подниматься в пять часов утра, непривычно было обходиться без прислуги, а, тем более, в одиночку шагать по темным еще улицам того города, где она когда-то была чуть ли не хозяйкой. А в цеху от новенькой отворачивались и сквозь зубы отвечали на ее вопросы те, которых она всегда презирала.

– Комиссарша, – не раз слышала она за своей спиной, – первая блудница Михайловска.
– Теперь то не поблудишь, – весело отвечали на язвительную реплику неизвестной особы Матренины недоброжелатели. – Али только конопатого Крышкина здеся охмурять осталось!
– Не получится, – констатировал факт первый голос. – Не мирное времечко сейчас. Сталин за распутство его живехонько в штрафбат отправит

«Надо бы обернуться и к черту сплетниц послать – обливаясь холодным, липким потом, думала разъяренная до судорог в мышцах рук и ног Иванова, – но один в поле не воин».
И Мотя остервенело трудилась, мечтая о мести, которую, как она знала, на стол подают в холодном виде. А злые языки не унимались.

– У Харитошки зазноба столичная появилась, – однажды удовлетворено хихикнула Людка Акимушкина, в упор пялясь на обливающуюся потом соратницу – дочечка самого Василевского. Красавица! И молоденькая, к тому ж, не то, что некоторые. Говорят, сызнова жениться надумал.
– Жениться? – ахнули рабочие завода, все сплошь из местных баб, переобучившихся на мужские профессии. – Слыхано ли, в войну новой семьей обзаводиться!

«И он меня бросил, – длинными одинокими ночами уныло рассуждала Матрена. – Стара я стала, сорок четвертый годок пошел. А детишек нету! И родственников от себя оттолкнула! Горе мне, горе! Ульку то муженька мой кобель супружник лишил, – перевернулась на другой бок женщина, – у троих детишек кормильца отца отнял, а я за это перед Богом расплачиваюсь»…

Матрена всхлипнула и снова вспомнила родную деревню, где, сказывают, проживают в данное время ее единственные на свете сродственники.
«Сплетничают, что и калека Наталья жива осталась, только Марфа-колдунья ее настоящей красавицей сделала, – продолжала мысленно рассуждать бывшая комиссарша. – И племянники, значит, у меня есть, которых я сама себя лишила. Эх, ничего нет страшнее одиночества»!

– Шлюха, прости господи,– шипели вслед ей работницы завода и сплевывали, брезгливо собирая в глубокие морщины бескровные, лишенные солнца, лица.
Хотела перебраться Иванова в другой город, да Сталин такое удумал, будто крепостное право вновь вернул. К заводам, видите ли, рабочих прикрепил. И грозил по радио руководителям производств тяжким наказанием за срыв производственной программы.

Вот и вкалывали с раннего утра до поздней ночи заложники военного времени, порою и до дома у них сил дойти не находилось. Укладывались бабы в какой-нибудь кладовой и мгновенно засыпали, только голову положить на рукава успевали. А Матрене приходилось топать в жуткой темноте в центр города, так как однажды, когда она решила не уходить на ночевку, чуть не задушили ее негодницы.

И пожаловаться на самоуправство черни сейчас некому, не верит ей грозное заводское начальство, или не желает верить. Убежать бы ей на бывший завод Коновалова, который возродился после многих лет забвения и также штампует патроны для победы, да шило на мыло менять не стоит. Ненавидят ее все, кто когда-то пресмыкался. Видите ли, считают, что именно Матрена Васильевна повинна в арестах их горячо любимых мужей и сыновей. Матрена Васильевна и ее супруг.

– Уж поди-ка, – прошипела ей однажды в лицо бригадир Аксинья Конорева, – ответишь ты за все наши страдания, сучка паршивая.
Но при чем тут бывшая комиссарша, ежели она и слухом не слыхивала о тайных делах мужа? Но каждому то не докажешь, да и не хотят люди доказательств слушать! Не желают!

А однажды в ее окно тихо постучали. Мотя подумала, что ослышалась, но осторожный стук повторился. Бледное, мертвенное лицо оказалось за разбитым стеклом, и было это лицо ей будто знакомо.
– Пожалуйста, откройте, – по губам догадалась она о просьбе неожиданного пришельца.
«Хуже уже не будет», – решила про себя женщина и скорой походкой подошла к входной двери.

На дворе стояла осень. Сильный порыв ветра рванулся в тепло ее дома, но его опередил высокий мужчина в простецкой мужицкой телогрейке.
– Тихо, – прижал палец к губам хозяйки ночной гость. – Узнаете?
Она его узнала, так как видела однажды на званом ужине для высшего руководства, данном председателем областного комитета партии в далеком тридцать девятом.

Запомнился ей пригожий коммунистический деятель на долгий срок, ибо танцевал он только лишь с Матреной и пристально наблюдал за той в течение вечера.
– Евгений, – ахнула от неожиданности Мотенька. – Какими судьбами? Что-нибудь с Гришей?
– Что вы, что вы! Вот приехал по работе в город, – натянуто улыбнулся пришелец. – Может, впустите?

– Проходите, проходите, – засуетилась радушная хозяйка. – Простите, только накормить вас нечем.
– Я сам вас накормлю, – выложил на стол всевозможную провизию Труханов. – Где можно перед сном умыться?
– Там, – неопределенно махнула ладошкой ошеломленная женщина.

– Ешьте, не стесняйтесь, – скомандовал Евгений Кириллович.
Банки с тушенкой и сгущенкой, плитки шоколада, краюха настоящего пшеничного, первого сорта, хлеба, сырокопченая колбаса и даже бутылка какого-то заокеанского вина покоились на давно пустующем столе.
– Ну и как? – вышел из ванной комнаты ночной гость. – Вечерять будем?

– Будем, будем, – поспешила согласиться с Трухановым Мотя, ибо перепугалась, что все это необыкновенное богатство внезапно покинет ее убогое теперь жилище. – Сейчас чайник поставлю.
– Подожди, – обнял хозяюшку Евгений Кириллович. – Дай ка посмотрю на тебя, красавица!

«Перешел на ты, – насторожилась одинокая женщина. – Хорошо это или плохо»?
– Я вспоминал о тебе, – прошептал на ухо напружиненной Матрене Труханов. – А ты?
Это прикосновение оказалось приятным, но есть хотелось необычайно, а потому Мотенька легонько оттолкнула неожиданного кавалера.
– Ясно, – с понимающей улыбкой проговорил мужчина. – Прошу к столу!

А после трапезы с настоящим французским вином Мотя расслабленно облокотилась на стол.
– Говорят, ты работаешь на заводе, как простая холопка? – вкрадчиво начал Евгений и руку на колено положил. – В каком цехе?
– Во втором, – нехотя отозвалась Иванова. Глаза ее слипались, и любовных утех не хотелось. – Мне завтра, то есть, сегодня уже вставать в пять часов утра.
– Прекрасная королева превратилась на время в Золушку, – миролюбиво произнес несостоявшийся ухажер. – Одна-единственная просьба: передай директору завода.

Он вынул из рюкзака сверток и положил его перед опешившей хозяйкой.
– Не удивляйся, это дорогой и очень приятный гостинец для Игнатия Матвеевича, которого, по причине его занятости, я не смог увидеть накануне, хотя и договаривался с ним о встрече, – ослепительно улыбнулся Труханов. – А вез я его аж из самой Польши.
– Польши? – не поверила ушам Матрена. – Но там же фашисты. Или ты – советский разведчик?

– А это – государственная тайна, – натянуто засмеялся гость. – Сейчас я у тебя переночую, а утречком отбуду по немаловажным делам.
– И вечером не придешь, – обреченно констатировала факт хозяйка дома.
– К сожалению, дела, – разразился смехом Евгений Кириллович. – Пойдем в постельку, дорогая?

– Нет, – впервые в жизни отказала мужчине любвеобильная женщина. – Прости, но из меня сейчас плохая любовница.
– Ну, что ж, – пожал плечами раздосадованный кавалер. – Где мне прикажешь улечься?
– Там, – кивнула на кожаный диван Мотенька. – Сейчас постелю.
А когда хозяюшка пришла со стопкой постельного белья, Евгений уже крепко спал, подложив руку под красивую, благородных кровей, голову.

«Давно не слышала я в этом доме мужского храпа, – с грустью улыбнулась Матрена, – с того самого времени, как ушел на фронт мой Гришенька».
А утром Труханов испарился, даже не оставив ей малюсенькой записочки, только на столе лежал туго спеленатый сверток, судя по монотонному тиканью, с каким-то часовым механизмом.

«Надо непременно развернуть подозрительный пакет, но некогда. Если опоздаю, накажут, – пролетело в голове у насторожившейся женщины, – Впрочем, не бомба же лежит у нее в доме, так как Евгений был популярным в широких кругах коммунистом, которого уважал даже ее ненаглядный супруг»…

На плите стоял холодный чайник, который никак не желал закипать, и Мотенька решила не дожидаться единственного оставшегося в доме напитка, настоянного на сухой тертой морковке. Она устало рухнула на стул и, налив из банки холодной воды, принялась с жадностью поедать принесенную Трухановым вчера вечером пищу, о вкусе которой успела уже подзабыть.

Как ни странно, на заводской проходной охраны не было, только старенькая вахтерша тетя Катя, высунув кончик языка, с удовольствием карябала очередной донос на очередного опоздавшего.
– Ох, и нагорит тебе, баба,– слюнявя химический карандаш в морщинистом рту, пригрозила она Матрене. – Чо в руках сберегаешь?
– Обед принесла, – виновато улыбнулась работница, ибо научилась скрывать свое ответное, аналогичное чувство к рабочему классу.

– Ступай, – махнула рукой старуха. – И куды токо стража запропала?
« Как же мне пробраться к директору? – торопливо передвигая ватными ногами, лихорадочно думала Мотя. – А пробраться надо, ибо сейчас появился шанс за оказанную услугу угодить в секретарши, так как прежняя секретутка Антонина еще позавчера скопытилась от разрыва сердца, когда пришла похоронка на ее мужа».

– Ты куда? – грозно крикнула на сослуживицу внезапно появившаяся Конорева. – Иди на свое рабочее место!
– Мне необходимо попасть к Игнатию Матвеевичу, – засуетилась униженная вновь женщина. – Он меня вызывал к себе!
– Вызывал? – не поверила дотошная бригадирша и губы в усмешке сложила. – Странно! А что у тебя в руках? Взрывное устройство?

– Часы, – растерялась от своей ненависти к презренным холопам и настырности Аксиньи Матрена. – Подарок от товарища по партии.
– Почему вы до сих пор не в цехе, мать вашу? – неожиданно прогремел за спинами препирающихся работниц сам директор завода, появляясь в коридоре в окружении руководителей среднего звена. – Накажу…

Но не успел он досказать свою угрожающую фразу, как оглушительный взрыв потряс небольшой уральский городок Михайловск, заставив содрогнуться от ужаса все живое, которое еще пока оставалось живым.
– Я же говорила, – с укоризной простонал кто-то рядом с Мотей, и пока тысячи созвездий с жуткой болью разрывались перед глазами обреченной на страшную смерть, она с изумлением увидела единственное родное существо, которое не успела в этой жизни обидеть. Свою скорбящую мать.