Замок Барса

Комната в гостинице в готическом квартале Барселоны была хуже некуда и напоминала пристанище мертвых поэтов. Окно выходило на сетку шахты лифта и на окно напротив, труба водопровода была где-то очень рядом, так что вода шумела непрестанно вместе с лифтом. Я уже никуда не бежала, потому что бежать было некуда, разве что только от себя. Я намеренно потеряла все, что у меня было, и продолжала терять с завидным постоянством.  Деньги, дом, работу, людей, привязанности. Я пыталась вернуться назад, к чистоте, к  состоянию, предшествующему появлению черного и белого. Вначале не было слова, вначале была пустота, предельное смешение. Я пыталась смешаться с толпой, слепой толпой удивленных как дети европейцев, которые кушали любую конфету со стола мирозданья, только бы кушать и не просыпаться. Люди-статуи на бульваре Лас Рамблас – образы ангелов, образы смерти, дополняли ощущение того, что все происходит как бы во сне. Европейская цивилизация довела эту иллюзию до совершенства. Несчастные готические здания, которые помнят чистоту былых времен, потрепанные истуканы, с тоской взирающие на шум балагана. Европа закатилась давно, сейчас она уже пребывает в глубоком сне. Она варится в собственном соку. Правды больше нет. Поэт умер. Да здравствует поэт.
Мы кушаем море
Мы кушаем ветер
Мы кушаем соль небес.
Перевариваем и сплёвываем. Так и не успев запомнить. Мы умрем, так и не проснувшись.
Внизу текла людская река. Я сидела на общем балконе гостиницы Рембрандт с наушниками, в которых играли Roxy Music и The Blondie. По моим венам растекалось счастье, все было единым, в танце, в полете, в устремленности. Я гуляла по злачным кварталам Барселоны, пропахшим мочой, спермой и запахом чьих-то несбывшихся надежд. Я бродила, вдыхая этот аромат полной грудью – аромат жизни, аромат греха. Я нюхала кокс в грязном туалете и играла в бильярд с тунисским барыгой. Через несколько дней я переезжала к Барбаре в Кастельдефельс.
Барселона стала чем-то родным и знакомым, во рту появился её привкус, она стала узнаваема. Постоянный привкус кокаина, сигаретного дыма, гашиша, создавали незабываемое ощущение Барселоны, незабываемое ощущение жизни.  Мимо проезжал на велосипеде пират-растаман  с попугаем на плече, на пляжах Барселонеты  Луис Гаррель в чалме обнимал какую-то даму, больше похожую на его маму, в Порт Велль  пришвартовался чёрный корабль Fashion TV, за километр источающий смрад сгнивших моделей и гламурного ада. Вокруг текла неспешно жизнь курортного мегаполиса. Я терялась в этих похожих одна на другую узких улицах Байро Готик. Все дома были похожи на театральные декорации, а я была шпионом, незаконно проникшим в театр. То и дело на узких улицах встречались заблудившиеся туристы с картами. Они были абсолютно не реальны, эти разинувшие рты озадаченные взрослые дети.
Причудливые формы современного искусства расширяли границы мироздания. Всё было спонтанным и гармоничным. Свободные формы жизни сосуществовали в полном согласии. Пропахшие сыростью закоулки Готического квартала циклично повторяли друг друга, как гармония, которая существует так давно, что начинает существовать по инерции.  И эта патокой затекающая в уши до боли знакомая музыка, не вызывающая уже никаких эмоций, но всё же любимая.
И вот, закончились мои горячие ночи в пристанище мертвых поэтов. Я переехала к морю. Я вылетела как из жаркой топки лицом в холодную воду прямо к Барбаре, и приземлилась  на широкие пляжи Кастелльдефельс.
Куда спешишь ты, Дездемона?
В объятья ночи голубой иль в призрачный покой?

Это был мой последний вечер в пристанище мертвых поэтов. Я перебиралась к морю, к Барбаре, больной раком аргентинской танцовщице. Всё, что происходило в доме Барбары, напоминало сон или странную прелюдию к тому чего никогда не будет. Кальян и розовая шляпа. Всё здесь происходит всегда между строк.  Она жила между строк, под Барселоной, с утекающей во вне энергией, красивая, сильная, сидя в четырех стенах со своей любимой беременной собакой на руках. Как будто умирающая, но нет, только не сейчас, только не она. 
Где-то за окнами плескалось средиземное море, мы сидели в квартире, день проходил мимо, не задевая, я нюхала и пила, она сидела в своем любимом кресле, не замечая, пропуская, забывая. Я не могла уйти, я не могла оставить её. Я хотела купаться, хотела побегать по мягкому песку, но я не могла оставить её, такую красивую, молодую, острую. Я осталась с ней. Я оставила пристанище мертвых поэтов, чтобы насладиться её обществом, её профилем, её равнодушием, её красотой, обреченностью, её безвыходностью. 
Интересно, на какую ступень ниспадения я еще могу взойти? На какую высоту можно подняться, чтобы не упасть слишком низко? Что происходит здесь и сейчас со мной, с тобой, с нашим прошлым? Кто способен разгадать, понять, раскрыть? Никто кроме, никто кроме те6я, никто…  Совсем потерялись, сбиты ориентиры, жужжат жучки нашей памяти, жучки нашего беспамятства, жучки нашего безумия. Если я не буду с тобой, то ты умрешь, но ты умрешь все равно, рано или поздно, скорее рано. Потому что у тебя рак. Тебе холодно, тебе одиноко, тебе странно.  Так же, как корчившись в жутких болях, содрогаясь в агонии, сгнивая заживо, под морфием умирал мой отец, в прошлом сильный красавец, навечно оставшийся полковником КГБ. И только сильное пожатие руки и фраза, «папа всё будет хорошо», так умирали все. 
Так умирал Фриц из царства голодных духов. Так умирали все исчезнувшие люди. Он был смертельно болен, язвы были видны на незакрытых одеждой частях тела. Рядом с ним было страшно. Помню как я не могла подавить в себе ощущение брезгливости и страха. Я знала, что болезнь Фрица передаётся только через кровь или половым путём, но всё равно, было ощущение смерти и болезни рядом, в лице этого человека, в его полугнилых зубах, коже в пятнах, в его разрушенной жизни, в его остервенелых попытках жить. Он потерял человеческий облик, вернее, облик обычного человека из социума в нашем представлении, любил героин и чёрное солнце. Он был неприкрыто плохим, неподдельно прогнившим насквозь. Он не скрывал своих язв. Судьба лишила его паспорта, возможности лечения, он не мог вернуться в родную Францию, в Париж, в нём медленно затухала жизнь, но он не сдавался. Я жалела Фрица, мы находили общий язык несмотря ни на что. Такое тоже есть в этом безумном - безумном мире, когда разрушились все зубы и сгнили почти все надежды, и осталась только небольшая капля живой воды в запасниках и немного сил, чтобы незаконно перейти границу. Другого выхода нет. Незаконная иммиграция. Фриц так и не успел перейти границу. Одним прекрасным утром его нашли мёртвым в офисе нашего общего друга.

Ещё был такой Гризли по кличке Гусли. Его любимую девушку поймали с большим количеством наркотиков, но ей чудом удалось бежать, они с Гризли наспех насобирали денег и смылись в Непал, чтобы оградиться от копов, от разборок и от потерянных лет жизни. Гризли стал возить из Непала гашиш. Практически нереально побывать в Непале или Индии и не задуматься о трафике гашиша – слишком велика прибыль, чтобы не задуматься, особенно когда тебе нечего терять. Девушка продолжала жить в Непале. Здесь, на родине, их продолжали искать неутомимые сыщики, как-то они сели на хвост Гризли, и он начал бояться преследования, состриг свои дреды, и стал неуловим, продолжая возить из Непала отменный гашиш. Правда у него началась паранойя, он стал менять телефоны, места обитания, волновался немного больше, чем того требовала ситуация. Нервы у него были никуда. Когда-то мы с ним были вместе, он тогда занимался альпинистским снаряжением, потом водил группы по экстремальным маршрутам в горах. Гризли был в Тибете и Индии, в Африке и Иране, в Пакистане. Он был молодец. Маленький, худой и безумно прыткий, он задыхался, как будто бесшумно заикался, ел как слон, спал мало, любил любить. Я чуть не присоединилась к его афёрам с трафиком, но вовремя растянула ногу, мне наложили гипс,  и с гипсом и с кучей вещей в сидячем вагоне я уехала в долгожданные места детства, коротать зиму. Когда вернулась из зимы к себе домой, скоро была весна, на перроне меня неожиданно встретил Гризли, помог довести всё до дома, был как всегда мил, но на сердце его была грусть из-за несовершенства этого мира. Гризли был бунтарь.  По мне так иногда он не так уж плох и несправедлив, этот мир. Особенно когда он за окном… А ещё, нас с Гризли связывали динамизм и блестящая улыбка на устах. Недавно Гризли посадили. Лет эдак на 7 или 8. Его девушка разбилась в Индии на машине, его лучший друг повесился.
Закат, рассвет, чёрные всполохи, чьи-то глаза, которые зажигались рядом и сразу же меркли, потому что мне всегда было всё равно, с самого начала. И что бы ни предлагал мне ветер судьбы, из всех дорог я всегда выбирала одну и ту же:  одинокую, пустую, дорогу греха и разврата, дорогу, ведущую к неминуемой гибели.  Да и из всех возможных вариантов наверняка заранее был прописан только один.
Да здравствуют великие и ужасные гении-хулиганы.
Покинув Барсу и Барбару я направилась куда-то на юг, в сторону Гибралтара. Поезд мягко и плавно уносил меня всё дальше от Барселоны, я ехала вдоль моря и смотрела в окно. Train-therapy. Я постепенно отходила от бурлящей Барселоны с её немного болезненной красотой. Вдруг стал накрапывать мелкий дождь, и мы въехали в туннель. Поезда завезли меня в маленький городок, отдалённо напоминающий Догвилль. По городу шла карнавальная процессия. Повозки с новым урожаем фруктов и овощей, наряженные в национальные костюмы первоклассники, уважаемые граждане города, лучшие скакуны,  - всё говорило о развитом чувстве национальной гордости. Бабки сидели на стульчиках вдоль дороги и спокойно взирали на всё происходящее, и даже навалившая кучу дерьма маленькая лошадка, впряжённая в повозку, не смогла испортить настроения всеобщей радости и спокойной уверенности в завтрашнем дне. Жизнь удалась.
Когда карнавал кончился, я съела мяса с кровью и попила красного вина в одной местной забегаловке. Никогда не знаешь точно, где тебя вкусно накормят. Я провела плохую ночь в дорогой гостинице, которая была единственной в этом городке, с кучей подушек под головой. Наутро я двинулась дальше на юг, в Валенсию. По сравнению с Барселоной, Валенсия олицетворяла собой католическую классику, порядок и чистоту. Я скучала по отравленному воздуху Барселоны. Для проформы я забежала в католический собор, я вошла в тот момент, когда священник посылал Sanctus Spiritus  на всех верующих. Служба закончилась. Все вон. Как артерия через Валенсию проходило русло высохшей реки, на дне которой неожиданно расположились футбольные поля, фонтаны, сады, кинотеатры. Люди в шортах и спортивных костюмах то и дело пробегали мимо, они останавливались, чтобы отжаться раз эдак 50-60, покачать пресс, позаниматься растяжкой, и в конце концов выпустить дюжину потов. Я была рекой, спокойной высохшей рекой, а они были безумцами, белками в колесе, которые бегают, чтобы не замерзнуть. Когда-нибудь все реки впадают в море, даже высохшие.
На утро я искупалась и села в долгожданный поезд, едущий в Аликанте. Трейн-терапия продолжалась. Города сменяли друг друга , проплывая нескончаемыми пейзажами за окном. Солнце светило всё ярче, земля становилась всё более выжженной, вдоль моря незаметно выросли горы. После душной, влажной, полубессонной ночи в пансионе арабов в Аликанте, я проехала несколько часов на поездах, и оказавшись в Картагене, пересела на автобус, т.к. поезда на юг больше не шли, слишком высокими стали горы. Я доела оставшийся гашиш в автобусе, и тихо радовалась всю дорогу, прилипнув взглядом к однообразному пейзажу за окном. Мы ехали по серпантинам, прибрежным дорогам, тёмным тоннелям. Следующий пункт, ночь, разрезанная пополам как яблоко, Алмерия. Я приехала в Алмерию и после стольких удачных в плане ночлега и интуитивного перемещения дней, попала в ступор. Это закон. Всегда наступает момент вхождения в ступор, момент торможения, проверка на прочность. В большом порту светились огнями многопалубные судна, одно из них направлялось в Касабланку, вдоль моря расположились недорогие морские ресторанчики. Камер хранения не было, как их не было и раньше ни в одном городе Испании, во всем виноваты эти террористы, из-за них мне пришлось таскаться со своим чемоданом по прозвищу «собачка» и приклеенным к спине рюкзаком. Когда я мертвецки устала, вымоталась и потеряла всякую надежду найти 2-3 звездочный пансион, вдруг вдали мелькнул указатель на отель «Зелёный дельфин», но пока я его нашла прошло около 2 часов. Так что, вонючая и злая, я ввалилась в отель и потребовала комнату . Я так устала, что даже не пошла купаться. В конце пляжа было любопытное место – загон для нелегалов, эдакий пятачок толерантности. На этом пятачке были собраны лодки, в которых спали эти самые нелегалы, в основном департируемые арабы или хиппи или просто какие-то отбросы без названья. Люди спали на перевернутых лодках, под лодками, в лодках, на ветру качались пальмы, шумели волны, мерцали огни кораблей.  Какие-то арабы гоняли жирного таракана по земле, он бегал от них как ошпаренный. «Гашиш, кока»…, но нет не сегодня, спасибо, сегодня я слишком устала. Я отправилась спать, пропустив перед этим «соло» полстакана рома. Ночью был шторм, ураган, лил дождь.  Я думала о тех, кто спал на берегу, об этих отбросах, отщепенцах, обосновавшихся в лодках.  В глубине души я хотела быть как они, спать на берегу, есть хлеб, пить вино, я хотела быть на дне, но трусость и полученное наследство, которое я с большой скоростью просирала – всё это связало меня по рукам и ногам.
Малага чем-то напоминала Барселону, я задышала, меня закрутило. В отличие от Барселоны, где всё лилось и искрилось, в Малаге меня нагрели на кокс, подсунув вместо него какой-то анальгин, гашиш тоже оказался не очень, в довершение ко всему у меня сперли телефон и я осталась без связи и без номеров. 
Ближе к вечеру я была единственной пассажиркой автобуса, который вез меня все выше в гору . Нам предстояло быть зрителями огненной ночи фламенко.
Это случилось в ночь почти что полной Луны, это случилось в ночь фламенко в маленькой горной деревушке в Андалузии. Ветер развевал розово-жёлтые бумажки – предвестники феерии.  Это было пожалуй лучшим из того, что произошло со мной за последние месяцы, не считая Барселоны, Барбары, ну и конечно не считая Бога и белого голубя, которые всегда со мной. В моей жизни я называю это 4Б. В моей жизни всегда было как минимум 4 Б – Боль, Бегство, Бунт, Борьба. Потом появилась пятая Б – Бог. Кроме этого, конечно же, было много всего остального.  Прозрачный после бурной Малаги горный воздух прочищал насквозь. Я спала в тени оливкового дерева, забравшись на холм рядом с заброшенным домиком, подстелив куртку и положив голову на рюкзак. Неподалеку в тени дома отдыхали два кота, полузакрыв глаза в трансе. Мой чемодан aka собачка стоял в баре у организаторов. Солнце в горах палило нещадно. Вечером в гудящем от чистоты горном воздухе стала звучать гитара и голос назойливо и требовательно запел, затянул. Я напилась, накурилась и стала танцевать вместе с деревенским ловеласом, который тоже изрядно поднажрался. Обратно в Малагу я возвращалась в такси, заплатила таксисту 50 евро, но была настолько пьяна что торговаться не стала. Я не вернулась в отель Avenida на шумном бульваре с харкающими алкашами за стеной, старой мебелью и грязным зеркалом, тк таксист убедил меня по дороге, что это отель для интимных встреч, и я выбрала отель неподалеку, который был в два раза дороже и как минимум в десять раз чище. Как только я улеглась спать предварительно поплавав в пенной ванной, из окна напротив стали доноситься стоны, которые с каждой секундой становились все громче. Кто-то занимался любовью с открытыми окнами. В доме стали зажигаться огни. 3 часа утра, люди стали просыпаться. Стоны не прекращались вплоть до самого утра.  Вот так иногда лучше ночевать в грязном дешевом отеле для интимных встреч с харкающим за стеной алкашом. 
И когда, наконец, пришли дни полной Луны, я оказалась высоко в горах в Ронде, городе, высеченном в скалах. Я сидела на стене старинного замка, подо мной как море простирались и уходили вдаль бескрайние холмы и поля, освещённые полной Луной. Город стоял на скалах, древние стены молчали так, как умеют молчать только камни, - наполнено и многозначно. Эти стены помнили тайны, они помнили шуршанье платьев и стук каблуков тех далеких времён, когда эти камни были живы и говорили. Откуда-то со стороны темных и призрачных гор, похожих на море, доносился непрерывный лай Андалузских псов. Маленький двойник Ронды белый городок Аркос де ла Фронтера действительно оказался городом с арками – арки были везде, они соединяли дома друг с другом. Арки и фонари. Пропустив пару рюмочек Хереса в баре Общества пенсионеров и юбиляров, сидя в окружении колоритных пожилых андалузцев с длинными усами и деревянными тросточками, я думала о счастливой старости. Пенсионеры и юбиляры отличались большой говорливостью и активностью, они то и дело мне подмигивали и смеялись. «Надо бы попробовать Херес в самом Хересе». И я отправилась в Херес Де ля Фронтера, чтобы попробовать все существующие виды Хереса. Из грязного портового Алгесирьяса, заполонённого иммигрантами из всех бывших колоний, в основном арабами, паром вёз меня в Африку, мы пересекали Гибралтар.  Меня преследовал корабль c забавным названием Peregar. Это до боли знакомое каждому славянину слово как маяк освещало нам путь в Африку. Меня провожало закатное солнце Европы и встречало солнце-Африка. Мы сменили континенты за каких-то полчаса. Я провела ночь в Сеуте, испанской автономии на африканском континенте, на границе с Марокко. На следующий день я боролась с искушением поехать в Марокко, но пересилил город мечты Лиссабон. Я вернулась на европейский континент, купила билет на автобус до Лиссабона и провела ночь в Тарифе, городе сёрферов, городе, где постоянно дует сильный ветер, потому что Тарифа – это место, где Атлантика встречается со Средиземным морем. На следующий день я села в автобус до Лиссабона. Мы ехали всю ночь, сосед по автобусу, негр заботливо подложил мне под голову свою куртку. Я спала крепко всю дорогу.  В Лиссабоне я взяла такси и в 6 утра вышла из такси в предрассветные сумерки в районе Ларго Чиадо, несложно нашла отель, в котором я останавливалась в прошлый раз, Дюк, комнаты в аренду,   в богемном Байро Альто, оставила там вещи и пошла гулять по пустому, погруженному в дымку Лиссабону. «Если забуду тебя, Лиссабон, забуду тебя навсегда, любовь моя, то я уже буду не я, никогда мне уже не забыть тебя.». Я попила кофе, побродила по Альфаме,  купила гашиша на площади Мартим Моритц, посидела и покурила с негром-барыгой Дэнни из Кабу-Верде, и вернулась в отель. Несколько дней в Лиссабоне я сидела на многочисленных смотровых площадках, общалась с людьми, курила, пила шикарное вино за 3 евро, нюхала кокс, каталась на желтых трамваях, безбожно флиртовала сразу с тремя мужиками, и вот настал неожиданно день, когда у меня вдруг закончились деньги. Обратный самолёт из Барселоны в Таллинн был больше чем  через неделю. Я съехала из Дюка, оставила там чемодан, и отправилась в Каш-Кайш, чтобы ночевать на пляже. С собой у меня было много гашиша, консервы, хлеб, воду я набирала в туалетах. Я спала на пляже в камнях, надо мной ярко светили звёзды, волны разбивались о скалы. Я подстелила карту Испании, утеплилась, и заснула на пару часов. Проснулась от холода, и пошла в центр, побродила по ночному городу, высматривая новое место для ночлега, потеплее предыдущего, и остановила свой выбор на пляжной скамейке рядом со странными статуями. Я легла на скамейку, скрестила руки на груди и очень хорошо заснула. Дул ветер, в конце сентября в Португалии ночи уже холодные. Я проснулась, рядом со мной проехала полицейская машина, притормозила, два молодых полицейских направились ко мне. Я не меняла позы, продолжая лежать на скамейке, скрестив на груди ноги, и закинув ногу на ногу.
- Ола, у вас всё в порядке?.
- Ола. Да, я пропустила последний поезд в Лиссабон, у меня нет с собой достаточно денег, и я буду спать на пляже до первой электрички.
- Статуи рядом с которыми вы спите стоят каждая по 100 000 евро и мы должны их охранять всю ночь. Мы будем стоять неподалеку, скажите, если вам что-нибудь будет нужно .
- Спасибо, спокойной ночи.

Но уснуть, зная что в 5 метрах стоит полицейская машина с неспящим патрулем, не получилось, и я сбежала с безопасной скамейки к другой, которая стояла на берегу у деревянного помоста. Я заснула, мне снилось, что море разбушевалось, я открыла глаза, и увидела, что под скамейкой пена, большие волны вышли из берегов. Скоро небо подёрнулось светом, день был где-то на подступах. Я с нетерпением ждала появления Солнца. Наконец рассвело, и я пешком пошла к станции.
У меня оставалась заначка налика, что-то около 50 евро, из которых часть я уже потратила, а часть должна была пойти на билет на поезд до Порту, откуда мне нужно было попасть в Барселону, и самым дешевым способом оказалось лететь низкобюджетной авиакомпанией Райянэйр до Жироны. Утром я выпила кофе и съела булочку в кафе на станции. Электричка везла меня в Лиссабон. «Если забуду тебя, Лиссабон, забуду тебя навсегда, любовь моя, то я уже буду не я, никогда мне уже не забыть тебя.» Я вспомнила, что с собой у меня было довольно много золотого лома, из которого я хотела заказать ювелиру сделать мне серьгу взамен утерянной. Я решила тратить всю заначку, и сняла комнату у старенькой бабушки с отечными ногами и такой же старой собакой в пансионе Рио неподалеку от тусовочной мирадореш у Музея Фармация. Там в любое время тусовались раста, в основном иммигранты из Африки,  а также неформальные европейцы, хиппаны и укурки. Все сидели на газоне и любовались видом на город, на реку Тежу, на рынок и на станцию Кайш Содре, виднелся и Иисус Корковаду с распростертыми над городом руками, то ли в любви то ли в полёте. Потом был подъем на вершину горы с замком в городе королей в Синтре. Я лезла почти 3 часа по местами отвесной каменной стене в шлепанцах и с непригодной для скалолазания тряпичной сумочкой в руках, которую приходилось закидывать вверх, и потом доползать до неё.  Моё восхождение увенчалось тем, что я легла на удобный, похожий на диван тёплый камень, подо мной расстилался безбрежный зеленый лес, солнце садилось.  Замка пока не было видно, он прятался где-то наверху за скалами. Восхождение продолжалось, небо меняло цвета, тени парили над верхушками безбрежного леса.  Я поднималась всё выше и выше, вышла на плато и неожиданно оказалась на стене того самого замка к которому я так стремилась. Я бродила по замку, ярко жёлтые лучи светили сквозь железные прутья закрытых ворот. Официальные часы работы музея-замка давно закончились, я была нелегалом, шпионом, я хотела приобщиться тайне, стать посланником в прошлое, стать приближенной короля или королевой или вражеским шпионом. Замок не отпускал меня, я долго бродила по его садам, лазила по его каменным стенам, пока не нашла лазейку, которая позволила мне покинуть эту священную территорию, спуститься вниз в Синтру, а позже вечером оказаться в Лиссабоне. У меня было около 2 евро налички в кармане, хотелось накуриться, я пошла на Мартим Моритц, подсела к двум неграм, которые сидели и пили виски на скамейке. Протянула им монету в 2 евро и сказала что хочу накуриться. Один из них отошел и вернулся с огромным бумажным конвертом, набитым дешевыми, лёгкими шишками. Они угостили меня виски, гашишем, на прощанье мы долго жали друг другу руки и смотрели в глаза. Накурившись, я пошла гулять по Байро Альто, и случайно встретила знакомого художника, сына индуса и голландки.  Минту, так его звали, рисовал в основном жёлтые трамваи, то что так любят туристы, посещающие Лиссабон. Он только что купил хороший кокаин, был одинок, симпатичен, и звал меня прогуляться, понюхать кокса и поболтать, перетереть по жизни. Мы сели на скамейке в парке, сделали дороги на моей книжке, это была Дина Рубина, и ….., понеслась. Кокс оказался хороший на 4 с плюсом, конечно не как кокс от Луиса из Барселоны.  Мы гуляли, нюхали, пили воду, у нас не было денег, мои последние 2 евро были потрачены на конверт с шишками, зато у нас был кокс, шишки, лиссабонская ночь и молодость.  На следующий день я продала золото, получила более 100 евро, купила билет на поезд до Порту, поела мяса, попила вина, купила еще гашиша в дорогу, и ранним вечером тронулась в путь.  В Порту на оставшиеся деньги я провела одну ночь в привокзальном пансионе за 10 евро, немного поела, и пошла ночевать на пляж. Я брела вдоль реки Дуру, везла за собой свою собачку-чемодан. Ночевала я на пляже, вдоль берега сновали маленькие бело-синие рыбацкие лодки, ночью они выглядели как светлячки, я нашла на помойке картонки, и подстелив их под себя, накрывшись картой Испании и Португалии погрузилась в сон.  И вот оживаю, возвращаюсь в свою вселенную. Обретаю себя заново.  Никогда ещё, наверное, я не была такой свободной, с 5 евро в кармане, в залитых ярким солнцем чужих городах. Мне было трудно, немного трусливо, постоянно укуренно. Мои батарейки сели, и продолжали существовать на натуральном газе, питаясь экологически чистым воздухом прибрежных старинных городов Южной Европы.
Когда прошло время пресыщения, пришла пора странствий к знакомым берегам истинной свободы. Когда пришла усталость и ночи стали холодными и зашуршали осенью, пришла радость от дыхания, от первого долгожданного глотка горячего кофе.  Одну холодную ночь провела я на пляже под Порту, умудренная опытом бродяжка с неизменной собачкой Чемоданом. Пронизывающий до костей сырой ветер Атлантики, нестерпимо холодно. Спас бы только наверное спальный мешок и глоток водки, но есть только чемодан с кучей ненужных вещей, как то маечек, шортиков, штанишек, хорошо хоть немного спасала красная кожаная куртка, купленная в мае в Киеве. В часах за 600 евро, куртке за 700 евро, обвешанная белым золотом, напялив на себя всё содержимое чемодана, а именно: шорты поверх джинсов и ещё сверху одни джинсы, которые правда налезли только до середины ляжек, так что передвигаться нормально я не могла и напоминала должно быть со стороны полу- изнасилованную девочку под вонючим мостом, я возлежала на чемодане, накрывшись все той же картой Испании и Португалии. Проспав в таком виде часа эдак 3, я очнулась от давно забытого сна. Реальность вторглась в мой сон падающей звездой и огнями дрейфующих кораблей. Главная вещь, которую необходимо знать бродяге – это как сохранить тепло и как не впасть в уныние. Последнее лечится гашишем.  На следующий день я успешно долетела из Порту до Жироны, чуть не проебав самолёт в Порту, т.к. до этого я изрядно нажралась и накурилась, в общем врубила музыку через ноут и не услышала когда всех приглашали на посадку. Прибежала за 10 минут до вылета, бежала через взлетную полосу, и шумно влетела в самолёт, когда уже начал заводиться мотор. Я прилетела в Жирону поздним вечером и решила провести ночь в аэропорту, здесь хоть не было так холодно как на пляже. Я растянулась на трёх стульях, впрочем как и все вокруг. Это был Райянэйровский (Ryanair) аэропорт, заполоненный спящим народом, низы среднего класса Европы. Я проспала всю ночь до раннего утра, набрала воды в туалете, до Жироны было далеко, не говоря уж о Барселоне, из которой мне надо было лететь в Таллинн Эстонскими авиалиниями. У меня были планы добираться автостопом и зайцем на электричках, но, о чудо, на карточку упали небольшие деньги, что-то коло 100 евро, финансовая помощь из Москвы. Я поела, попила горячего кофе, и села на автобус до Жироны. Провела полдня в Жироне, побродила вокруг собора, попила вина, поела комбинированный обед, и купила билет на электричку до Барселоны. Часов в 7 я уже шла по коридору на станции Барселона Сантс, садилась в метро и ехала в готический квартал, у меня был последний вечер в Барселоне, последний вечер в южной Европе. Денег осталось ровно на одну ночь в дешевом студенческом хостеле и на электричку до аэропорта.  Ещё в Жироне я купила бутылку крима, разновидности хереса, в хостеле мне хватило денег на койку в 16-местном дормиторие в самом сердце готического квартала, недалеко от пристанища мертвых поэтов. В комнате я познакомилась с  соседом по нарам, молоденьким финном с дредами по имени Тони. Мы прикончили с ним бутылку крима, и я пообещала показать ему самые грязные кварталы Барселоны с проститутками, барыгами, запахом спермы и мочи. Мы вторглись в ночь. Мы залезли в её нутро, мы вскрыли ей вены, мы купили гашиш и укуренные бродили по городу, потом по пути домой, в хостел , случайно встретили Луиса, моего друга, красавца барыгу, любителя канареек, у которого я покупала самый дорогой кокс и с которым мы как-то странно поцеловались на прощанье. Последний раз я видела его около 3 недель назад, когда ехала из Барселоны на юг.  Луис горячо обнял меня, обиделся, что я ему не позвонила, и пригласил вынюхать с ним и его другом грамма три кокса, поиграть в бильярд и попить пивка, чем мы и занялись в течение последующих 2-3 часов. На следующий день мой арендатор в Москве перевел на карточку деньги, и я поехала в аэропорт, чтобы лететь в Таллинн и навеки унести с собой солнце и ночи южной Европы.
Да, мальчик, ты не знаешь, как рассказывают сказки под низким серым небом, сидя на прокуренных кухнях севера. Лучше тебе этого не знать. Возвращаюсь домой, чтобы снова быть золотой рыбкой в мутной воде.
Пишу тебе, моему далекому и близкому другу, моему долгожданному убежищу, моему покою, моему сладкому сну. Когда погружаюсь вовне, каждой клеткой растворяясь, то ничего уже не могу сказать, молчу, смотрю и  вспоминаю.