Линеечка

ЛИНЕЕЧКА

Что мы везли с собой? Вот сохранившийся в одной из материнских тетрадей —

«Список (драгоценностей за границу):

Карандашница с портретом Тучкова IV
Чабровская чернильница с барабанщиком
Тарелка со львом
Сережин подстаканник
Алин портрет
Швейная коробка»

А.Эфрон. О Марине Цветаевой: Воспоминания дочери

Что ни говори, любит человек вещи. Не только заядлые коллекционеры, испытывающие форменную страсть к собираемым предметам. И не то чтобы какие-то драгоценности, не для алчного стремления копить. И совсем не в суеверном, мистическом смысле. Множество людей относятся к вещам, как к части своей биографии. Переезжая на новую квартиру, тащим с собой бесчисленные коробки, набитые потерявшим форму и цвет пожитками, ложками-плошками, грудами зачитанных книг. А как же! Ведь с ними связаны лучшие воспоминания, моменты истинного счастья! Вот серо-голубой с позолотой увесистый том Генриха Гейне. Когда-то мама выменяла у соседа по коммуналке на «Приключения майора Пронина». Коммуналка, сосед и майор Пронин давно затерялись в перекрестьях жизни, а Гейне – здесь, стоит на полке, напоминая, что «в этой жизни слишком тёмной светлый образ был со мной...». Такие вещи не хочется терять, ибо они самые непреложные спутники. Они не изменятся и не изменят. Наверное, из этого родилось и искусство натюрморта – запечатления вещей, дорогих нашему сердцу. На радость археологам некоторые даже в могилу забирали полюбившиеся предметы.
Чувственная связь между человеком и вещью возникает в самых неожиданных случаях. Можно утверждать, что любой из нас хоть раз в жизни испытал нечто подобное. Церковники даже слово придумали – avaritia – чрезмерная любовь к вещам, к земному, отвлекающая людей от любви к Богу. Грех, но не смертельный. А потому, не колеблясь, признаюсь в своей любви к линеечке, той самой, что на фотографии.

Мой дядя Семён в 1942 году был призван в Черноморский флот. Прошёл войну, участвовал в освобождении Севастополя. К удивлению родных выросший в Москве мальчик и после войны остался служить во флоте. Такой вот "Моряк с Ордынки". Его приезды в Москву были как посещения инопланетянина. Чёрный китель, золотые погоны и нарукавные шевроны. Фуражка с золотой кокардой и вышивкой. Рассказы о морских сражениях. В начале 50-х и вовсе по тем временам небывалое – загранплавание с отрядом кораблей. Передавали США суда, полученные в военные годы по ленд-лизу. В дядиных рассказах мелькали Босфор, Мраморное море, Принцевы острова... По окончании операции турецкое командование устроило в Стамбуле большой прием для советских и американских моряков. «Подумать только! Приём! – раскрывали глаза и рты родные и знакомые, - Ай да Сёма!»
Из этой поездки дядя привёз чемоданчик, обтянутый рыжей кожей. Подарили американцы. Содержимое: готовальня, чертёжные принадлежности, которых мы и названия не знали, и вот эта линеечка. Твёрдое дерево, медные украшения. Чемоданчик дядя за ненадобностью оставил в Москве. Маме и тёткам он тоже был ни к чему. Выбросить – пожалели, спрятали под кровать, домашнюю сокровищницу тех времён. Там он и пылился, пока к нему не потянулись мои любопытные ручки.
Линеечка пригодилась сразу же. На уроках арифметики первоклашки овладевали искусством приложения линеек к отрезкам с целью определения их длины, а учитель Натан Давыдович требовал небывалого, прямо-таки армейского порядка в тетрадях: «Задача номер такой-то – подчеркнуть, ответ – подчеркнуть!» Одноклассники пользовались простецкими деревянными линейками, а у меня – этакий шедевр! Не смущало и то, что линейка откалибрована в дюймах. Я быстро научилась в уме умножать полученную длину на 10 и делить на 4. А учитель, увидев мой «прибор», даже присвистнул: «Раскладная линейка, двухсторонняя, да ещё со штангенциркулем! Сделано в США! Береги её. Другой такой, может, во всей Москве нет».
Однажды повели нас всем классом в музей Революции на тогдашней улице Горького. Экскурсовод показал 6-дюймовое орудие из которого в октябре 1917 года большевики обстреливали белогвардейцев, засевших в Кремле. Не удержалась, достала линеечку, измерила. Точно, шесть дюймов! Экскурсовод усмехнулся: «Ну и детки пошли!» Из башен Института им. Штернберга, где изучала астрономию, в небо целились уже не пушки, а 5- и 8-дюймовые телескопы. С удивлением узнала, что выдающийся астроном, в честь которого назвали институт, был к тому же убеждённым революционером, и это под его руководством, наведённая его намётанным астрономическим глазом, «красная» артиллерия палила по Кремлю. Тесен мир!
Как-то моя подруга читала подрастающей дочке сказку про Дюймовочку. Девочка откровенно маялась. Чтобы ее расшевелить, я провокативно спросила, какого именно роста была Дюймовочка. Малышка показала что-то сантиметрах в десяти-пятнадцати от пола. Тогда я достала линеечку и отметила на ней один дюйм. «Такая крошка» – разочарованно протянула девчушка. Её двенадцатилетний брат, занимавшийся своими ребячьими делами и вроде бы не обращавший на нас внимания, немедленно вступился за сестру: «Ваш Андерсен сам не знал, сколько это – дюйм, иначе не написал бы такую ерунду. Крот женится на Дюймовочке! Уржаться! Как секс Хаммера с малолитражкой». Мы с подругой переглянулись, улыбнулись: «Ну и детки пошли!»
Рассказывать о случаях, когда пригодилась линеечка – дня не хватит, а выработанная в детстве привычка подчеркивать важное в текстах сохранилась на всю жизнь. Так что линеечка всегда была под рукой. Она прошла со мной школу, университет, уехала в Венгрию, где сейчас живу. Я брала её на научные конференции, и она вновь побывала и на «родине» в США, и в Стамбуле, даже на Принцевых островах.

С воцарением компьютерной техники количество дюймов в нашей жизни заметно возросло. В них даются размеры дискет, дисплеев, даже разрешающая способность измеряется количеством точек на дюйм. Но это уже другая опера. Сейчас линеечка на пенсии. Времена изменились, и подчёркивать компьютерные тексты ей не с руки. Просто лежит на письменном столе и радует глаз. Пожалуй, распоряжусь-ка в завещании, чтобы её похоронили вместе со мной. Пусть через века какой-нибудь археолог ломает голову над загадочной цивилизацией линейкопоклонников.

P.S. Великой Марине Цветаевой как-то в юности приглянулась в Москве на толкучке круглая лакированная карандашница из папье-маше, украшенная портретом одного из юных красавцев-генералов 1812 года Тучкова IV. Стаканчик этот сопутствовал ей всю жизнь. Стоял на столе в Москве, наполненый карандашами и ручками. В 1922 году уехал с Мариной Ивановной в Берлин, потом в Чехию, потом во Францию. В 1939 году вновь вернулся в СССР. Жаль, что как многие другие цветаевские реликвии, карандашница бесследно пропала после её смерти.